Вдова живого мужа

В самом деле, считать заведение, в котором можно просто красиво поесть и потанцевать, чуть ли не вертепом? А её чем-то вроде провинциальной гимназисточки, не могущей устоять перед соблазнами большого города. За пять лет жизни в столице она бывала и в театрах, и однажды даже на приеме в Кремле - Георгий Васильевич пригласительные билеты ей преподнес; тогда ещё он ухаживал за нею, и, видимо, на что-то надеялся - блестящий нарком!..
      Катерина не слышала разговора Петруши и Торопова о том, что они едут в знаменитый русский ресторан и приготовилась к общению с немцами, но, идя к своему столику, то тут, то там слышала правильную русскую речь, создавшую впечатление, что они из России и не уезжали.
      Обилие впечатлений так подействовало на женщину, что в какой-то момент звуки вокруг она воспринимала будто сквозь вату, так что даже не сразу поняла, что рядом сидящий Шульц обращается к ней:
      - Что вы будете заказывать, Катюша?
      - Ради Бога, Вильгельм Зигфридович, - умоляюще произнесла Катерина, возьмите все на себя. Я, признаюсь вам честно, в ресторане впервые, так что от волнения и вовсе ничего не соображаю.
      - Ну-ну, голубушка, - похлопал её по руке профессор, будто она пациент, беспокоящийся перед серьезной операцией, - уверяю вас, вы ничего и не почувствуете!
      Катерина благодарно улыбнулась. От её обезоруживающей откровенности профессор приосанился и на чистейшем немецком - а на каком ещё говорить немцу, хоть и обрусевшему? - сделал заказ. Официант его прекрасно понял, хотя мог говорить и по-русски, как всякий онемечившийся россиянин.
      - Господа, - заговорил между тем Петруша, не обращая внимания на чью-то - Верещагина, что ли? - поправку: "Не господа, а товарищи!" - здесь пока мы все - господа! Так вот, думаю, никто не станет возражать, если я с Катюшей, пока суд да дело, станцую танго?
      - Ну и обормот! - беззлобно рассмеялся Торопов. - Что значит молодой волк - и хватка другая, и прыть...
      Молодой хирург склонил голову перед Катериной и под звуки аргентинского танго увел её на середину зала.
      - Видите того мрачного господина за столиком напротив? - зашептал он ей в ухо, сделав несколько па. - Узнаете?
      - Нет, - покачала головой Катерина. - А я должна его знать?
      - Помните: "Я - гений Игорь Северянин"? Так вот это он! Неужели вы не были влюблены в его стихи? Говорят, поклонники в провинциальных городах выпрягали из коляски лошадей и везли его на себе! Самые богатые женщины России готовы были бросить к его ногам целые состояния! Да, как говорили древние, "сик транзит глориа мунди"! Так проходит земная слава. Иначе он не сидел бы сейчас с такой кислой физиономией?
      Катерина покраснела. Опять она попала впросак! Вместо того чтобы в который раз оттачивать свой немецкий язык, лучше бы о поэтах российских почитала! Попроси он её сейчас рассказать какое-нибудь стихотворение, и не вспомнит, пожалуй! Разве что пушкинское "Я памятник себе воздвиг нерукотворный". Ее преподавательница литературы Виктория Аполлинарьевна не признавала современных поэтов. Говорила пренебрежительно: "Этот грубиян Маяковский", или "Этот ненормальный Хлебников"!
      - А вы что-нибудь помните наизусть из стихотворений... Северянина? робко спросила она.
      Петруша будто ждал её вопроса. Прямо-таки разразился стихами.
      Это было у моря, где ажурная пена,
      Где встречается редко городской экипаж.
      Королева играла в башне замка Шопена,
      И, внимая Шопену, полюбил её паж...
      Тут он вздохнул, набрал побольше воздуха, но как раз закончилось танго. Катерина поспешила к столику, стараясь не замечать огорченного лица Петруши - ведь он только разлетелся...
      - Черт знает, какие короткие у них танцы! - буркнул он, усаживаясь за стол.
      Друзья-хирурги дружно захохотали, но в их смехе сквозило злорадство: когда теперь подойдет его очередь?! Нечего было спешить поперед батьки...
      - Мы с Петей видели поэта Игоря Северянина, - поспешила на выручку Катерина: она чувствовала, что, пока разговор за столом не стал общим, Петруша представляет собой удобную мишень для острот, что, как она успела понять, молодой человек воспринимал крайне болезненно. - Сидит с какой-то девушкой, такой грустный...
      - Зато его собрат по перу, по соседству с нами, очень даже веселый! хмыкнул Верещагин.
      - Ты ещё кого-то из бывших видел? - сразу заинтересовался Петр Петрович.
      - Во-первых, он никакой не бывший. Просто разъезжает по заграницам; вестимо, дуракам счастье... Сережка Есенин собственной персоной!
      - Насчет дурака ты, пожалуй, загнул! - вмешался всегда молчащий хирург Фирсов.
      - В том смысле дурак, что деньги дурные и тратит он их по-глупому, на всякую шелупонь!
      - Как говорится в Библии, не судите, не судимы будете, - мягко заметил Шульц, показывая глазами на стол. - В этом весь русский человек: хлебом не корми, дай других пообсуждать! Уже и выпить принесли, и закусить, а мы... Как будто и нет с нами прекраснейшей из женщин, так словоблудием увлеклись!..
      Хирурги враз оживленно задвигались, вспомнив, что и вправду пришли сюда не заезжих поэтов рассматривать. Мужчины потянулись к водке, коньяку, а Катерине по её просьбе налили шампанское. Хотя, если честно, она с большим удовольствием выпила бы водки. Увы, как любил повторять её преподаватель французского, ноблес оближ! (Положение обязывает (франц.)) Это она усвоила: женщины должны казаться слабыми и нежными, такими, какими хотят их видеть мужчины, и им все равно, родилась она в аристократической семье или в селе, где о шампанском и слыхать не слыхивали, а лучшим напитком была добрая горилка. Но не государственная, а своя, секреты перегонки которой передавались из поколения в поколение. Лучшая горилка была прозрачной и, подожженная, горела синим пламенем, а отдавала сивухой лишь самую малость. А были специалисты, что и вовсе от неизбежного запаха самогона умели избавляться, только процесс этот был не в пример длительнее обычного и им редко пользовались...
      - За прекрасную даму мужчины пьют стоя! - провозгласил между тем Петруша.
      Мужчины поднялись и потянулись рюмками к Катиному бокалу. Выпили, и какой-то момент за столом раздавалось лишь позвякивание ложек, которыми все перекладывали закуски с общих блюд в свои тарелки.
      Вдруг за соседним столиком какой-то мужчина резко поднялся, едва не опрокинув стул, и, бормоча извинения, приблизился к ним.
      - Прошу прощения, господа! - он остановился рядом, не сводя глаз с одного из врачей.
      - Фирсов, чертушка, неужели ты меня не узнаешь?!
      - Ник-Ник, вот уж не ожидал! Я думал, ты сгинул где-то в западных палестинах!
      Хирург Фирсов, скромный человек сорока с лишним лет, казался в их компании самым тихим и малоразговорчивым. Но его кажущаяся неприметность только и была кажущейся. О нем всегда вспоминали, когда заходил в тупик спор или надо было решить какой-нибудь принципиальный вопрос...
      - Извините, господа, я ненадолго, - извинился он, отходя с незнакомцем к его столику.
      Из-за длинного стола поодаль, за которым пировал с компанией Сергей Есенин, выскочил какой-то мужчина и стал, нелепо вихляясь, скакать вокруг своей партнерши.
      - Что это он танцует? - шепотом спросила у Петруши Катерина.
      - Шимми, - улыбнулся тот. - Вернее, он думает, что танцует шимми - это сейчас очень модно!
      - Сергей не может, чтобы вокруг себя паноптикум не собрать! Поглядите, сколько у него прихлебателей - все они слова доброго не стоят! - вмешался в разговор Верещагин.
      - Наверное, вы очень не любите этого Есенина? - осторожно поинтересовалась Катерина.
      Верещагин грустно усмехнулся.
      - Скорее, я его очень люблю и жалею. Мы ведь с ним из одних краев. Одиннадцать лет назад, когда он в валенках приехал Москву покорять, неделю у меня жил. Поэты московские - народ не слишком добрый - поиздевались над ним вволю, вот он и мстит им, все забыть не может...
      - И вы к нему не подойдете?
      - Не подойду! - отрезал Верещагин. - Он, конечно, мне обрадуется, но рядом, видите, его Айседора манерничает. Может, танцовщица она и великая, а как жена для него - курьез один! Женщина на семнадцать лет старше - это только для женского романа интересно...
      Между тем к столику вернулся Фирсов все с тем же незнакомцем. Встреча с другом, несомненно, его обрадовала, и ему не терпелось поделиться этим со спутниками.
      - Позвольте, господа, представить вам коллегу из Швейцарии, моего друга. Он заведует хирургической клиникой. Приехал, как и мы, на симпозиум, и тоже хочет познакомиться с нашей очаровательной Катериной Остаповной.
      - Николай Николаевич Астахов!
      Гость склонился над рукой Катерины, поцеловал, и, выпрямляясь, скользнул взглядом по её декольте. Вдруг он на глазах побледнел, и его лоб покрыли капли пота. Катерина проследила за взглядом мужчины. Николай Николаевич, не отрываясь, глядел на её крестик...
      ГЛАВА 4
      Федор Головин был настолько ошеломлен рассказом Яна, что минуты две молчал и только потом, придя в себя, спросил:
      - А ты ничего не приукрасил?
      - Нужно ли мне что-то приукрашивать, когда на подробности времени не остается?
      - Ну а дальше? Что с тобой было потом, когда ты приехал в Москву?
      - Слава Богу, ничего. Поступил в институт, учился... И уже, грешным делом, думал, что все мои приключения на этом кончились. Не тут-то было! Стоило мне сунуться на Лубянку, как все началось сначала!
      - Это когда твою Светлану арестовали?
      - Я же говорил, не моя она... Но пошел туда я ради неё и сам влип... Ты даже не представляешь, кто оказался её следователем!
      - Кто-то из старых знакомых?
      - Конечно, век бы его не знать!.. Черный Паша - бандит с большой дороги - решает теперь судьбы людей!
      - Странно, как он туда попал?.. А разве раньше он эти судьбы не решал?
      - Ты думаешь, нет никакой разницы?!
      - Ладно не нервничай!.. И что же он от тебя хочет?
      - Сокровища духоборов, - Ян досадливо поморщился. - У меня такое чувство, что, уходя с хутора, я будто оторвался от некоей пуповины, которая держала меня на одном месте и потому обеспечивала тихую мирную жизнь. Но стоило мне её оборвать, как эта самая жизнь набросилась на меня ровно бешеная собака и стала рвать со всех сторон - ни укрыться от нее, ни кому-нибудь пожаловаться...
      - Ты мне объясни вот что, - Головин пригубил бокал. - Даже в замке, когда мы с тобой только познакомились, а ты всего сутки назад оставил столь любезный сердцу хутор, ты никого и ничего не боялся! Что сие означало? Смелость незнания? Отчаяние бедняка?.. А тут какой-то Черный Паша вызывает в тебе прямо-таки священный трепет! Зигмунда Бека не убоялся - а перед ним и не такие сопляки ломались!.. Почему бы тебе его не загипнотизировать, как меня когда-то?
      - Не могу! - от волнения Ян даже осип. - Веришь ли, стоит мне лишь подумать о нем, как все в груди обрывается! Я когда на Кубани сбежал от него, сутки ещё озирался: нет ли его поблизости?..
      Юноша замолчал и недовольно посмотрел на Головина.
      - А ты... будто радуешься?
      - Честно тебе признаюсь - радуюсь! Нам с тобой предстоят нелегкие, но прямо-таки захватывающие исследования! Чем больше я себе это представляю, тем лучше понимаю: занимаясь все эти годы политикой, я лукавил сам с собой. Наука - вот мое истинное призвание, моя настоящая любовь!
      - А почему ты решил, что и мне твоя наука будет интересна? До сих пор меня привлекала только практика... - из чувства противоречия заявил Ян.
      - Элементарная логика! Разве ты не захочешь узнать, как тебе преодолеть страх перед Черным Пашой? Как твой дар в тебе развивается? Нельзя ли увеличить силу излучения магнетических волн?.. Меня заинтересовал ещё один факт, мимо которого ты лихо прогарцевал со всем безрассудством молодости...
      - Молодости? Сам-то, можно подумать, старик!
      - Не старик. Но и не юноша румяный. Прошло время разбрасывать камни, пора их собирать.
      - Граф Головин, как всегда, философствует? Так какой у тебя за пазухой камень... я хотел сказать, факт?
      - Давай порассуждаем: однажды тебе удалось увидеть духоборов, или как ты ещё их называл.
      - Солнцепоклонников.
      - Вот именно... А в другой раз ты попытался их увидеть, но у тебя ничего не вышло...
      - Кое-что я все-таки увидел. Правда, смутно, как через густой туман. Потом пробовал ещё несколько раз - ни разу ничего не получилось. Уже подумал было: может, мои способности слабеют? Или дар этот мне ненадолго достался?
      - А я думаю, что они на своих границах ставят щит.
      - Щит?!
      - Называй, как угодно: щит, заслон, преграда... Таких именно мест наши предки боялись, старались стороной обходить, потому что в заговоренном месте человеку всякая чертовщина мерещится: видения, страхи-ужасы... Оттого эти сектанты и живут, никем не найденные, никакому закону неподвластные: людей воруют, беглецов смертью карают. Таких никакой строй не потерпит! Где это видано, чтобы месторождение алмазов государство кому попало разрабатывать позволило!.. Много, говоришь, у них богатств?
      - Немерено!
      - И что же ты, Черному Паше все это так и выложил?
      - Все, да не все! - хитро сощурился Ян.
      - Ох уж эти мне крестьяне!.. Кто их обманет, три дня не проживет! Давай, выкладывай, какие знания зажилил?
      - У них кроме этого, как ты говоришь, щита, все хозяйство от постороннего взгляда упрятано. Снаружи посмотришь - убогая хатенка к скале прилепилась, а внутрь войдешь, крышку с подвала снимешь - мать моя! Во все стороны под землей ходы разветвляются! Только два из них - выходы наружу, остальные - ещё глубже в землю. Я сразу даже не понял, отчего у этих людей, у пленников, такие бледные лица. Думал, из-за освещения. А потом понял: они же круглый год солнца не видят!
      - Почему же один раз тебе удалось за этот щит прорваться? - задумчиво проговорил Федор. - Ты не мог бы вспомнить, когда, в какое время суток это было?
      - Конечно, помню: среди ночи. Днем я попробовал себе их представить ничего не вышло, а ночью будто колокольчик в голове звякнул: иди, теперь свободно!
      - И все-то чудеса у тебя ночью случаются: то Светлана позовет, то колокольчик зазвенит...
      Ян понурился.
      - Ты посмеиваешься, а меня это нисколько не радует! Я бы хотел жить, как все нормальные люди, безо всяких там чудес!.. Давай-ка сейчас лучше к Крутько пойдем - у меня весь вечер Светлана из головы не выходит. Зови полового (Трактирный слуга (устар.)), как ты ему пальцами щелкаешь?
      - Гарсон! - опять позвал Головин, но на его зов поспешно подошел совсем другой человек.
      - Извиняйте, господа, небольшая неприятность: у официанта что-то с сердцем случилось... Я в момент посчитаю, не задержу вас! - его карандаш проворно забегал по бумаге.
      Федор посмотрел на товарища.
      - Ладно! - сдался тот и предложил: - Я могу посмотреть вашего больного, как, можно сказать, практикующий студент...
      - Сделайте милость! - расплылся тот в улыбке. - Я - позвольте представиться - администратор этой ресторации. Мне всякие болезни на работе вовсе ни к чему! И чтобы наши посетители не думали, что их больные люди обслуживают... Но раз господа сами врачи, они понимают... - он торопливо семенил рядом. - А за лечение нашего человека я с вас за ужин денег не возьму! На здоровье, как говорится, за счет нашего заведения...
      Обслуживавший их официант-агент лежал на полу и громко стонал:
      - Сердце! Сердце!
      Кто-то подложил ему под голову пальто и расстегнул рубаху, из-под которой виднелось мокрое полотенце.
      - Экий ты, братец, нервный! - склонился над больным Ян и удивился про себя: он невольно копировал сейчас своего учителя Подорожанского. - Внушил себе Бог знает что, вот и мерещатся всякие ужасы... Это пройдет! Успокойся! Видишь, сердце уже не болит.
      Он сунул в рот больному таблетку глюкозы - надо же было изобразить хоть какое-то лечение, и приказал окружавшим его работникам: - Положите его куда-нибудь, пусть полчасика полежит. А потом работать! Нечего даром хлеб есть! Правда, хозяин?
      Администратор угодливо захихикал.
      - Приятно чувствовать себя чародеем? - поинтересовался Головин, когда они наконец вышли из ресторана.
      - Я привык, - беззаботно ответил Ян, - потому что лечить людей - моя работа... Независимо от того, хорошие они или плохие.
      Когда они постучали в дверь квартиры Крутько, глухой и оттого неузнаваемый голос хозяина спросил:
      - Кто там?
      - Да ты что, Николай, от друзей закрываться стал? Это же Ян!
      На двери лязгнули запоры.
      - Ты чего вдруг надумал запираться? Всегда со Светкой двери распахнутыми держали! Сам же говорил: "А кого нам бояться в собственной стране?!"
      - Я и сам так думал, да передумал, обстоятельства заставили... А кто это с тобой?
      Он вгляделся в гостя.
      - Подожди, не говори, я, кажется, и сам узнаю... Головин Федор...
      - Просто Федор!
      - Это мой старый знакомый, ещё с прикарпатских мест! Я ему так обрадовался, что решил и с вами его познакомить, а тут такая крепость!
      - Заходите, товарищи! - Крутько посторонился, пропустил их и опять закрыл дверь на задвижку. - У нас тут, Янек, такое... Чего мне бояться, а вот Светаша... Боится, даже спать не может: вздрагивает, прислушивается и спрашивает: "Это они?" Кто - они? Я говорю: "Нет там никого", а она: "Закрой двери на засов!" Пришлось засов на базаре купить и поставить. Он так громко лязгает! Хотел было его маслом смазать, так, оказывается, её этот лязг успокаивает...
      - Где она? - спросил Ян.
      - Лежит в постели. Как только её отпустили, пришла - и сразу в ванную. Долго мылась: я даже забеспокоился, не случилось ли беды с нею? Чего греха таить, черная мысль в голову закралась, верите ли, двери стал ломать. А она вышла, с виду такая спокойная, в постель забралась и больше не встает. Я уж и бром ей давал, - Николай понизил голос, - и даже морфий - ничего не помогает! Как закаменела...
      Он всхлипнул.
      - Да что ты, Коля! - обнял его Ян; этот большой мужественный человек, который всегда восхищал его своей силой и выдержкой, вдруг в один момент сдал, видя изломанной и опустошенной свою юную жену...
      - Извините меня! - он взял себя в руки и теперь говорил подчеркнуто спокойным тоном. - Верите ли, я - горячо преданный революции
      человек, все сделавший ради её победы - вдруг засомневался в правильности своего выбора: стоит ли моей жизни, сил и преданности государство, которое так безжалостно обращается со своими гражданами?
      Они прошли за ширму, где на кровати лежала Светлана. В ногах у неё сидел печальный Ванька.
      - Коля, - он поднял на Крутько грустные глаза, - вона ничого нэ каже, мовчыть и всэ...
      Крутько долгим взглядом посмотрел на жену.
      - Светлана, к тебе пришли.
      Молодая женщина пошевелилась.
      - А-а, братик, - медленно произнесла она, взмахнув ресницами. - Я тебя вспоминала...
      - Чего это ты разлеглась? - Ян грубовато-нежно похлопал её по руке. А кто меня учил не сдаваться? Идти до конца? "Рука бойца колоть устала"?
      По её лицу пробежала тень улыбки.
      - Молодец, помнишь еще... Захворала твоя учителка, Янек!
      - И что у тебя болит?
      - Душа, братику, душа... Или что там есть у людей возле сердца?.. Ты не один?
      - Это мой товарищ. И хороший врач. Правда, не знаю, может ли он лечить душу... Но диагноз-то ты, Федор, наверняка поставил?
      - Тяжелое нервное потрясение, - четко ответил Головин, не принимая насмешливого тона юноши. - Может перейти в горячку.
      - Понял. Хочешь сказать, мои шутки не к месту? Ты прав, воспитания мне не хватает... Светка, помнишь, как я тебя от ангины лечил? Ты уже и говорить не могла, только хрипела...
      - Помню, - с трудом улыбнулась Светлана. - Руку на лоб положил, что-то пошептал, у горла пальцами пошевелил - а из горла что-то как хлынуло! Какая-то гадость! Я чуть не задохнулась... Нет уж, Янек, дай мне умереть спокойно, без твоих страшных опытов!
      - Но ты же после этого выздоровела!
      - А теперь я думаю, что лучше было это сделать ещё тогда...
      - Светаша, а как же я? - не выдержал невмешательства Николай. - А Ванька? Ты подумала, что будет с нами?
      Она с любовью посмотрела на своих мужчин, но вдруг её взгляд потерял теплоту и мягкость, заметался вокруг, будто задуваемое ветром пламя свечи.
      - Светка! - кинулся к ней Ян, отстраняя всех. - Скажи мне, что ты хочешь?
      - Заснуть... И видеть сны, быть может... Вот в чем вопрос, какие сны приснятся в смертном сне, когда мы сбросим этот бренный шум...
      - О чем это она? - оглянулся на товарищей Ян.
      - Это "Гамлет" Вильяма Шекспира, - не отрывая взгляда от лежащей, пробормотал Федор. - Мы успели вовремя...
      Ян провел рукой перед глазами девушки.
      - Светка, а ведь сейчас лето. Жарко. Ты наработалась, устала. Приляг на сено. Отдохни.
      Светлана закрыла глаза и блаженно улыбнулась.
      - Коники цвирчать! (Кузнечики стрекочут (укр.))
      Она заснула, казалось бы, крепко, но когда Ян стал расспрашивать её, отвечала, как если бы это был обычный разговор двух друзей.
      - Что с тобой, Светка? Расскажи братику.
      - Я боюсь... Боюсь этих людей.
      - Следователя? Его фамилия Гапоненко?
      - Нет, Дмитрий Ильич хороший... Но когда он отправил меня обратно в камеру... Я думала, обманул... Я не знала, что это ненадолго. Думала, опять придут другие. И тот, самый противный. Рыжий. Он бил меня по лицу.
      Ян почувствовал, как на его плече железной хваткой сомкнулись пальцы Крутько.
      - Его фамилия - Сидоркин. По-моему, он даже малограмотный, но это-то и страшно! Раб, который получил хоть маленькую, но власть...
      Ян посмотрел на застывшее лицо Николая и подумал, что приснопамятный Сидоркин, возможно, блаженствующий сейчас в кругу любящей семьи, не был бы так спокоен, погляди он на это лицо...
      - А что делал следователь Гапоненко? - продолжал настойчиво расспрашивать её Ян, подозревая, что Светлана выгораживает его по ошибке, но она опять проговорила с улыбкой:
      - Дмитрий Ильич - хороший!
      По лицу её скользнула странная улыбка - как если бы Светка улыбнулась какой-то тайной мысли или приятному воспоминанию. Ян недоверчиво всмотрелся в постепенно исчезающие с её лица признаки душевного волнения: уж не били ли её там по голове? Не пошатнулся ли от нервного напряжения её рассудок? И тут же заставил себя не отвлекаться...
      Наконец лицо Светланы разгладилось: исчезли из-под глаз темные круги, на бледных щеках появился легкий румянец. Она спокойно задышала.
      - Говоришь, заснуть не могла? - спросил Ян через плечо, не оглядываясь, у Николая.
      Тот только кивнул.
      - Тогда пусть поспит, не возражаешь?
      И на очередной кивок измученного мужа посетовал:
      - Ручонку-то с моего плеча убрал бы, а, военврач? Может, я тебе ещё когда-никогда пригожусь?
      - Извини! - Крутько отдернул руку и пошевелил занемевшими пальцами, не отрывая глаз от лица любимой жены, спросил: - Что с нею будет?
      - Выспится! - притворно грубо бросил Ян. - Ты, Крутько, я вижу, совсем зазнался: я к тебе в гости друга привел, понарассказывал ему, какой ты хлебосольный, а на деле? Хоть бы спирту плеснул, что ли...
      Тот наконец пришел в себя и радостно заулыбался.
      - Как же я вам рад, дорогие мои! Господи, неужели все осталось позади? Погодите, я сейчас такой стол вам соображу - пальчики оближете!
      - Да не суетись ты, я пошутил! - попытался остановить его Ян. - Мы с Федором только что из ресторации: и наелись, и напились... И зашли-то к вам на минуточку, я хотел узнать, как Светка себя чувствует.
      - Ян... скажи... когда она проснется?
      - Видишь, Федор, какие нескромные вопросы задает мне муж названой сестры?.. Что ж это выходит - мне ещё и приходить, чтобы её будить?
      - Значит, все как обычно?
      - А вот ловушки мне попрошу не расставлять! Что - как обычно? Я должен знать, когда и как твоя жена просыпается?
      - Да ну тебя! Знаете, Федор, я никогда не могу понять: шутит Ян или говорит всерьез? - голос Николая прямо-таки вибрировал от прорывавшейся наружу радости: Светлана выздоровеет, ничего страшного не произошло, а ведь он, чего и греха таить, свой пистолет почистил - иначе какая ему жизнь без Светланы?!
      Он расправил плечи и опять стал самим собой: мужественным человеком и хлебосольным хозяином. Он хитро прищурился и подмигнул своим гостям:
      - Мужики, я тут один напиток изготовил - забудете, что и пили в вашей ресторации! Если его употребить под хорошее сало, а именно такое прислали нам с Кубани... Иван, за мной, на кухню!
      Малыш, заскучавший было в непривычной для него тоскливо-безнадежной обстановке, смеясь, побежал за Крутько.
      - Я тут кое-что заметил. - Головин внимательно посмотрел на Яна, ожидая его интереса или вопроса, но хлопец сидел в глубокой задумчивости. Ты меня слышишь? Почему для тебя оказалась неприятной похвала Светланы какому-то Дмитрию Ильичу?
      - Так это же и есть Черный Паша!
      - Твой знакомый бандит?
      - Офицер ОГПУ, проше пана!.. Шутки шутками, но я не верю в его бескорыстие. Чего это вдруг он к ней хорошо отнесся? Светлана вовсе не наивная дурочка - значит, притворялся он перед нею по-настоящему. Может, просто сдержал слово, которое мне дал - я ему пока нужен! Как бы этот волк не задумал какого-нибудь подвоха...
      Николай между тем проворно накрыл стол: это получалось у него споро и красиво - иная женщина могла бы и позавидовать! Обычные кусочки сала были нарезаны так искусно, что просвечивали насквозь и создавали впечатление особого деликатеса. Обычная вареная картошка, но поданная в какой-то невиданной миске - впрочем, Ян знал секрет: её изготовили из бывшей надколотой супницы, острые края которой осторожно оббил и по собственному методу отшлифовал сам Николай - была украшена всего лишь перышками зеленого лука, но одним своим видом вызывала аппетит. Раскинувшийся на тарелке нарезанный соленый огурец с половинкой вареного яйца в центре напоминал диковинный цветок. Словом, в этом доме любили жизнь во всех её проявлениях и украшали всеми имеющимися в наличии средствами...
      Ян впервые посмотрел на Крутько другими глазами и подумал, что совсем не знает мужа Светланы. Поддавшись с первой минуты знакомства неприятному чувству ревности и удивления - что могла найти Светка в этом самом обычном с виду мужчине? - он и не старался узнать его получше... Но каково же было удивление Яна, когда, пытаясь прекратить хлопоты Николая, он услышал в ответ:
      - Не мешай мне, Янек, свою вину перед тобой заглаживать. Да-да, и не смотри на меня так! Чего уж скрывать: недолюбливал я тебя. И в твое бескорыстие по отношению к Светке я не очень верил, и в её восторженные рассказы о твоих небывалых способностях...
      - Ты мне не верил?! - изумился Ян.
      - Не обессудь, брат! - развел руками военврач. - Говорю то, что есть! Из песни, как говорится, слова не выбросишь. Да и почему я на слово должен был верить? Нет, такое нужно только видеть...
      Они обернулись, услышав смех Федора.
      - Видимо, суждено тебе, Янко, в непризнанных гениях ходить! Я, помнится, тоже готов был собственным глазам не верить. Хорошо, если в нашей стране дар этот не станет для тебя тяжким бременем.
      Так они сидели. Переговаривались. Пили и закусывали. Бежали минуты, текли часы... И то ли оттого, что на их глазах произошло чудо исцеления и они оказались к нему приобщенными, то ли эта комнатка четы Крутько располагала к общению, то ли они просто устали от суеты и постоянных треволнений, но время шло, а им не хотелось расставаться.
      Уснул на диване уставший за день Ванька - они лишь понизили голоса. Тщетно намекала на позднее время выскакивающая из окошечка часов суетливая кукушка... Спустил их с небес тесного мужского общения и единения певучий женский голос:
      - Неужели нет за этим столом настоящего рыцаря, который нальет рюмочку бывшей арестантке?
      Мужчины разом вскочили из-за стола.
      - Сидите-сидите, - царственным жестом усадила их на место Светлана. Я здесь, с краешку, возле любимого мужа присяду... Долго я спала?
      - Четыре часа, - Ян скользнул взглядом по настенным часам.
      - А кажется, сутки проспала, - она обвела мужчин смеющимися глазами, поочередно словно отражаясь в глазах у каждого. - И ещё у меня такое чувство, что я долго болела и проснулась выздоровевшей.
      - Но ты действительно плохо себя чувствовала, - осторожно заметил её супруг.
      - Я все помню, дорогой, - Светлана потерлась носом об его руку.
      - Все? А я-то думал, ты обо всем забудешь, - Николай разочарованно посмотрел на Яна.
      - Зачем же ей забывать?
      - Как зачем? Чтобы забыть! Не знать! Не вспоминать!
      - Интересно, - вмешалась в разговор сама пострадавшая, - ты представляешь себе мою память этакой классной доской? Случилось что-нибудь плохое, взял мокрую тряпку - то бишь позвал Яна - да и стер мелом написанное? Ни забот, ни хлопот? Не ожидала от тебя, Колечка!
      Крутько растерялся.
      - Налетела! Чисто курица на коршуна.
      - Да пойми ты, - вмешался и Ян, - если она забудет, что было теперь, то в следующий раз все будет переживать заново, не имея никакой защиты в виде опыта...
      - Какой такой следующий раз?! - возмутился Николай.
      - В такое время никто не застрахован от повторения, - пожал плечами Ян.
      - А тебе бы так хотелось завернуть меня в вату, положить в коробку и спрятать? - ехидно спросила Светлана.
      - Да, хотелось бы! - крикнул тот. - Спрятать, запереть, закрыть собой!
      Ян с Головиным переглянулись.
      - Кажется, Федя, начинается семейный... вечер. Как говорит наш студент Знахарь: пора закивать пятками!
      - Простите, мы больше не будем! - захныкала, кого-то копируя, Светлана.
      - Пора, любезные хозяева, гостям и честь знать! - решительно поднялся из-за стола Федор. - Я хоть временно холостяк, на работу по утрам хожу, как все женатые.
      - Да и мне в институт с утра пораньше... - начал говорить Ян, но резкий стук в дверь прервал его на середине фразы.