Вдова живого мужа

      - Думала, что люблю, - вздохнула Катерина ему в грудь. - Оказалось, то болезнь, дурной сон... Теперь я не знаю, папа, что мне делать? В Швейцарии есть один мужчина, он зовет меня к себе. С Павлушей и Оленькой.
      По лицу Первенцева пробежала тень, но он справился с собой.
      - Я бы тяжело перенес разлуку с Пашкой. Да и к девчушке уже привык, признался он, - но дело не во мне. Я не слышу радости в твоем голосе при слове "Швейцария".
      - Ты прав, - вздохнула, отстраняясь, Катерина. - Меня беспокоит только то, что я дала ему надежду... Но больше я не позволю себе плыть по течению. Я бы с удовольствием уехала куда-нибудь, пока все забудется. Знаешь, слова сочувствия, жалостливые взгляды и... тайное злорадство.
      - Еще вчера я мог предложить тебе работу в торговой миссии в Италии. Теперь... Ты, конечно, об этом не подумала, но ведь мы не знаем, куда ушел Дмитрий, к кому? Остался в Москве или уехал из страны? От всего этого зависит, как там, - он показал пальцем вверх, - будут относиться к тебе. Может, у него хватит порядочности не бросать тень на твою жизнь? За границу у нас принято отправлять людей с безупречной репутацией.
      - Я понимаю. Если все обойдется, возьму с собой и детей.
      - А вот этого я бы тебе не советовал. Да ты и не сможешь, пока не удочеришь Оленьку. Я бы советовал тебе поторопиться, ты ведь ей не родственница. Отберут у тебя и поместят в интернат, как круглую сироту. Знаю, - кивнул он на движение Катерины, собравшейся возражать, - ты думаешь, что пока факт смерти Романовой точно не установлен... В цирке считают, что установлен. Свидетельству девушки-акробатки никто не поверил, сочли её видение психическим расстройством. А я, если честно, вполне с ними согласен: ведь не кукушка она какая, чтобы ребенка своего бросить. Небось давно бы объявилась... Пойди-ка в цирк, дочка, да возьми справку о её гибели - они тебе дадут, я звонил директору. И с удочерением я тебе помогу.
      На глаза Катерины навернулись слезы.
      - Папа, ты обо всем подумал. Как я тебе благодарна!
      - Разве не сделал бы это для дочери любой отец? - пробормотал он и добавил уже другим тоном: - Если твоя подруга найдется, я первый похлопочу, чтобы все стало на свои места... А насчет Италии... Я думаю, вначале тебе нужно поехать туда одной.
      - Детей оставить?
      - Оставить. Со мной. С нами. Конечно, если ты настроена против Дуси, я справлюсь и один...
      - Папа! Я и так себя ругаю: ревновала её к тебе, оказывается. Как маленькая! Глупо, да?
      - Глупо, - согласился он, поднимаясь, - потому что от этого я не стану любить тебя меньше. Прости, Катюша, но мне уже пора. Сегодня я, скорее всего, вернусь домой поздно, а завтра утречком не спеша все обсудим. Лады?
      Он уже выходил из квартиры, и в дверях столкнулся с Евдокией Петровной, которая от смущения замешкалась и непривычно долго закрывала за ним дверь.
      - Доброе утро, Катерина Остаповна, я немного задержалась. Пусть, думаю, поговорят без помех!
      - Как хорошо, что вы с папой у меня есть! - прижалась к домработнице Катерина. - Простите меня, если обидела вас!
      - Не за что мне вас прощать, - растрогалась та, - понятное дело, дочь об отце беспокоится!.. А у вас здесь ничего плохого не случилось?
      - От меня ушел Дмитрий, но пока я не решила: хорошо это или плохо?
      - Слава тебе, Господи! - перекрестилась Евдокия Петровна. - Вы уж извините меня, Катерина Остаповна, но я всю дорогу молилась, чтобы дети были живы и здоровы!.. А с Дмитрием Ильичом все у вас наладится. Милые бранятся - только тешатся.
      Катерина не стала её разубеждать: узнает все в свое время. Евдокия Петровна подвязала передник и захлопотала, готовя завтрак: через несколько минут по квартире поплыл запах жареных оладий. Вдруг Катерине показалось, что она слышит детский плач. Женщина метнулась в детскую. Оленька плакала, а разбуженный её плачем Павлик перелез к ней в кроватку и одной рукой прижимал к себе, а другой неумело гладил по голове.
      - Не надо, пожалуйста, не плачь!
      - Что случилась, Олюшка? - подхватила её на руки Катерина.
      - Ах, тетя Катя! - совсем по-взрослому покачала головой малышка. - Я никак не могу увидеть свою маму!
      - А как ты видела её раньше? - спросила Катерина, припоминая видения Ольги-старшей.
      - Глаза закрою, - девочка зажмурилась, - и подумаю: где моя мама? И вижу, как она кормит Эмму или стреляет. А теперь ничего не вижу!
      Она опять заплакала.
      "Потому и не видишь, - подумала Катерина, - что нет её больше на белом свете!" А вслух сказала:
      - Успокойся, маленькая, твоя мама уехала очень далеко, за высокие горы, вот они и мешают тебе её видеть!
      - Как папу? - доверчиво спросила Оля: видно, и её мать рассказывала ребенку нечто подобное.
      - Как папу, - тяжело вздохнула Катерина - устами младенца глаголет истина, - и спросила: - Хочешь, Оленька, пока твоя мама не приедет, побыть моей доченькой?
      - Хочу, - подумав, сказала девочка, - только тебя я буду звать мама Катя, а маму - просто мама.
      - Что же это получается?! - возмутился внимательно слушавший их Павлик. - Значит, Оля будет моей сестрой? Как же я тогда на ней поженюсь? Дедушка говорил, что брат и сестра не могут пожениться!
      - Оля вырастет и не будет твоей сестрой. - успокоила его Катерина. Это только пока.
      - Если на "пока", тогда я согласен, - солидно кивнул мальчик.
      На работе Катерина решила никому ничего не говорить. И даже когда Людочка из соседнего отдела принесла ей бесплатные билеты на оперу "Иоланта" в Большой театр, взяла их, но посетовала, что в последнее время муж так часто допоздна задерживается на работе, что как бы не пришлось ей идти в театр с отцом, а про себя подумала: "Или отцу со своей невестой!"
      Сегодня все будто сговорились так или иначе напоминать Катерине о её жизненной неприятности. Вызвали в бухгалтерию, где дотошно - в который раз! - записали все данные о её муже: где работает, год рождения, родственники... Кстати, он всегда писал, что родственников у него нет, а однажды, напившись, вдруг обмолвился о матери и сестре, живущих в Севастополе. Протрезвев, он так и не признался в том, что они существуют, а в свое оправдание пробормотал что-то вроде того, что выдает желаемое за действительное. Неужели он добровольно отказался от своих родных? Неужели она так плохо знала своего мужа? И почему сама так мало интересовалась его прошлым? Боялась услышать что-нибудь неприятное? В бухгалтерии она все же сказала по-прежнему: сирота.
      В наркоматовских коридорах ей встретился Георгий Васильевич, который не мог простить, что она его отвергла, и прежде не заговаривал. Теперь же он вдруг поинтересовался, как идут дела у её мужа. Ходят слухи, что он прямо-таки взлетает по служебной лестнице. Катерина в знак согласия покивала.
      И дома, когда в девять часов вечера раздался стук в дверь, она не удивилась. Посмеялась про себя: наверное, к Дмитрию кто-нибудь из его сослуживцев.
      У дверей действительно стоял военный в форме лейтенанта ОГПУ.
      - Катерина Остаповна Гапоненко, - не то спросил, не то подтвердил он. - Вам придется проехать со мной.
      - Что взять с собой? - растерянно спросила она. Лейтенант удивленно воззрился на нее, а потом в его взгляде мелькнуло понимание.
      - Ничего не надо брать.
      - Евдокия Петровна, - обернулась Катерина к домработнице, которая собралась было уже уходить. - Мне придется уйти.
      - Ради Бога, голубушка, - тотчас отозвалась она. - Я побуду с детьми столько, сколько нужно.
      - Это ведь ненадолго? - Катерина вгляделась в равнодушные, неподвижные глаза лейтенанта.
      - Ненадолго, - кивнул он.
      Она спускалась по лестнице и думала: "Вот оно, то, чего боялся отец. В чем-то Дмитрий провинился. Сделал что-то нехорошее!" О себе она не думала: перед советской властью совесть Катерины была чиста.
      Во дворе их ждал закрытый черный автомобиль, к которому лейтенант и отправился, чтобы предупредительно открыть перед нею дверцу. Он будто хотел показать, что если "огэпэушникам" и чужды человеческие чувства, то с культурным обхождением они знакомы.
      - Когда вы в последний раз видели своего мужа? - спросил её лейтенант, как только машина тронулась с места.
      "Что значит - в последний раз? Или это такая форма допроса?" лихорадочно застучало у неё в голове.
      - Ночью... он ушел... Наверное, были дела, - осторожно подбирая слова, проговорила Катерина.
      Лейтенант кивнул.
      - Я тоже так думаю. Последние дела, что он вел, были связаны с чрезвычайно опасными врагами. Извините, Катерина Остаповна, но как жену военного я должен призвать вас к мужеству. Сейчас вам предстоит неприятная процедура - опознание трупа.
      - Трупа? Какого трупа? - вздрогнула она.
      - Трупа вашего мужа, его убили двумя выстрелами: в голову и в сердце, - у лейтенанта была своя методика сообщения печальных новостей родственникам убитых: он считал, что если плохое сообщать человеку не спеша, то это лишь продлит его мучения, в то время как неприятность, принятая и переваренная сразу, косит лишь слабаков - мужественные люди быстрее приспосабливаются к обстоятельствам; в том, что жена майора должна быть мужественной, он не сомневался. - Меня настораживает лишь то, что пули - винтовочные. На засаду он нарвался, что ли? Я бы вас не беспокоил личность погибшего не представляет сомнений: мундир, документы - все было при нем. Но таков порядок. Вам надо подписать протокол опознания.
      Катерина слушала бесстрастную речь лейтенанта и никак не могла вынырнуть из этого душного, обволакивающего её кошмара - она вспомнила о страхе Дмитрия перед маленькими, душными помещениями; теперь ей и самой захотелось выпрыгнуть на ходу из машины - она вдруг стала задыхаться в этой тесной душной коробке на колесах.
      - А когда это случилось? - чтобы хоть как-то стряхнуть с себя этот кошмар, хрипло спросила она.
      - Скорей всего, ночью, как вы и говорите, - охотно стал рассказывать он, будто речь шла не о её муже, а о каком-то примере из учебника по криминалистике, - хотя наш врач и патологоанатом сильно расходятся во мнении о времени смерти...
      Оказалось, что ему все же присущи какие-то чувства, хотя бы и профессионального интереса.
      - Так мы едем сейчас...
      - В морг, - отозвался он.
      Катерина дрожала. Она отодвинулась к самой дверце, чтобы лейтенант этого не заметил, и только ждала, когда закончится страшная езда.
      Морг оказался вросшей в землю бревенчатой избушкой, из которой, только они открыли дверь, пахнуло резким запахом формалина и приторным, сладковатым - разложения.
      - Где у вас убитый майор? - строго спросил лейтенант одетого в грязный халат санитара.
      - Дык где ж ему быть? В леднике, - отозвался тот.
      - Эта дверь, что ли? - спросил лейтенант, берясь за ручку, и бросил Катерине: - Сначала я посмотрю.
      Через некоторое время она услышала его грозный голос:
      - Что у тебя покойники навалены, как дрова? Вытащи майора и положь на стол, чтобы лучше видно было!
      - Дык перегрузка же, - бурчал санитар, - говорил начальству: местов нет, а они все везут и везут... Щас, напарника покличу. Ляксей! - позвал он, выглянув из-за двери. Никто не отозвался.
      Санитар прошаркал к другой небольшой малоприметной двери и выволок на свет такого же неопрятного нечесаного мужика.
      - Дрыхнешь? Соображать надо, когда можно, а когда нет! Там одного бугая надо на стол перетащить, а мне самому не управиться.
      Катерине казалось, что она бредит наяву. Снующие мимо мужики, похожие на леших. Лейтенант, словно бесстрастный манекен, оживший на время её бреда. Всякий бред поздно или рано должен был кончиться. Этот же не хотел кончаться, а из-за двери донеслось:
      - Зовите женщину сюда!
      - Пойдемте! - выглянул из-за двери санитар, и, заметив, что она побледнела как полотно, подошел и крепко взял под руку, обдав запахом сивухи, а когда она невольно отшатнулась, пояснил: - Работа, мадам, такая на трезвую голову ну никак!
      Она вошла, затаив дыхание, стараясь не смотреть на торчащие отовсюду ноги с номерками на щиколотках.
      - Сюда смотрите, сюда! - подтолкнул её лейтенант. Она взглянула и, если бы не вцепившийся в её руку санитар, рухнула бы прямо на покойника.
      - Ох уж эти женщины! - услышала она будто издалека бурчание лейтенанта и в несколько секунд смогла наконец осмыслить не только увиденное, но и свое дальнейшее поведение.
      Прежде всего лежащий перед нею мертвый человек вовсе не был Дмитрием! И вообще, мог походить на её мужа разве что телосложением.
      - Это ваш муж?!
      Пока Катерина медлила с ответом - для чего-то же Дмитрий устроил эту подмену с одеждой и документами? - ей на помощь пришел санитар.
      - Никакая жена от такого вида в себя быстро не придет, - рассудительно сказал он. - Ты посмотри на нее, лейтенант, белей стены! Стала бы она по незнакомому человеку до потери разума сокрушаться!
      Лейтенант кивнул и в своей бумаге написал: "Труп вдовой опознан".
      - Распишитесь вот здесь!
      Катерина, не глядя, поставила какую-то закорючку.
      Так что лжесвидетельствовать ей не пришлось. Почти.
      ГЛАВА 21
      - Никогда не думал, что женщины - такие глупые! Ничего им не докажешь, никакой логики они не признают, а правду слушать не хотят! - возмущенный Ян бегал взад-вперед по пустой комнате, из которой недавно выехали Филатовы; Александра Павловна все не могла решиться сдать её домовому комитету: казалось, что хорошая, обеспеченная жизнь в доме мужа - расписались они на другой день после переезда - не может длиться вечно. А если не сегодня-завтра все рухнет? Куда она денется вдвоем с Танюшкой?
      Когда-то давно Александра Павловна распахнула свою душу бессовестному игроку, который целый месяц поддерживал у юной жены иллюзию счастливой семейной жизни - на большее у него не хватило выдержки. А потом он принялся топить ассигнациями из приданого жены ненасытные печи казино.
      Испуг женщины, оставшейся с новорожденной дочкой на руках без средств к существованию, как оказалось, помнился до сих пор и не давал ей спокойно предаваться нынешнему семейному счастью.
      Танюшка страхов матери не знала, но влюбчивость и самозабвенность чувств почерпнула несомненно у нее. Впрочем, именно эта последняя черта проходила жесткую проверку: её возлюбленный возмущался и сокрушался по поводу поступка незнакомой ей женщины с пылом, который был так похож на любовный!
      Мысль Тани металась в поисках выхода: устроить ему скандал, хлопнуть дверью или сделать вид, что её это ничуточки на интересует? Остановилась на последнем.
      - Ты что это, меня не слушаешь? - наконец заметил и искренне удивился Ян. - Значит, я тут распинаюсь, рассказываю, что со мной случилось, а тебе все равно?
      - Насколько я поняла, это случилось не с тобой.
      - Не со мной, но с моей сестрой!
      - Совсем недавно я слышала, будто ты - сирота.
      - Сирота! И ближе её у меня никого нет! Когда я говорю "сестра", я имею в виду - как сестра.
      "Вон как, ближе её никого нет!" - зло подумала Таня, но решила дотерпеть до конца.
      - И что она такого сделала, эта твоя как сестра?
      - Удрала с Черным Пашой!
      У Тани будто гора с плеч свалилась. И она спросила почти равнодушно:
      - Ты ничего прежде о нем не говорил. Кто это?
      - Контрабандист, бандит, работорговец!
      Таня тихонько вздохнула: как интересно живут некоторые люди! От одного слова "работорговец" её, например, бросает в дрожь. Словно подали вдруг голос ожившие страницы любимой книги. Ян же произносит эти слова походя, без трепета, без вкуса.
      Конечно, ему не понять девушку, которая родилась и выросла в Москве, и все свои семнадцать лет прожила с мамой в одной и той же комнате, да и ту покинула лишь однажды: когда заболела брюшным тифом и карета "скорой помощи" отвезла её в больницу.
      Сейчас Тане хотелось продлить время общения с Яном наедине - когда ещё представится возможность остаться им одним? Правда, в пустой комнате, где даже некуда присесть, долго не пообщаешься, потому Таня предложила:
      - Давай постелим на полу старые газеты и сядем у печки. Так будет удобнее и слушать, и рассказывать.
      Она, как и собиралась, села у печки, а Ян разместился напротив: ему хотелось видеть её лицо.
      - Теперь можно не торопясь выслушать, что там случилось с твоей сестрой и кто такой Черный Паша, с которым она удрала. Как ты с ним познакомился?
      - Хорошо, расскажу тебе все с самого начала. - он поджал под себя ноги, поерзал, устраиваясь и начал: - Мы шли с Марго по дороге и встретили циркачей...
      Он осекся, недоверчиво вглядываясь в подчеркнуто спокойное лицо Тани, а она между тем с отчаянием думала: "Теперь ещё какая-то Марго!"
      - Циркачи согласились нас подвезти. Правда, никому не дано заглянуть в свое будущее...
      "Мне дано, - подумала Татьяна, - заглядывать в свое будущее, и я могу совершенно точно сказать: ты влюбишься в меня, Ян Поплавский, и будешь страдать от ревности точно так же, как я!"
      - Налетели бандиты Черного Паши и забрали всех в плен.
      - А как он выглядел, Черный Паша? - спросила Таня. Наверное, мужчину это интересовать не стало бы! Разве важно, каков он внешне?!
      - А выглядел он надменным, самоуверенным, - нехотя сказал Ян, - весь в черном. Пашой его прозвали за то, что он туркам в гаремы сбывал русских женщин.
      - Какой кошмар! - прошептала Таня, но голос её трепетал не столько от страха, сколько от необычности ситуации: работорговцы в двадцатом веке! Она думала, что такое было возможно лишь в древности! - Как же он ухитрился пробраться в Москву?!
      - Приехал как все, наверное, - пожал плечами Ян. - Но надо же было так втереться в доверие, что его даже на работу в ОГПУ приняли! Светка в него влюбилась! Чего я ей только ни говорил, она все твердила: "Ну и что? Ну и пусть!"
      - А ты сам в Светку не был влюблен? - как бы между прочим спросила его Таня.
      - Я? В Светку? По мне, так она чересчур красива!
      - Разве можно быть красивой чересчур? Никогда не слышала, что это повод для мужского безразличия.
      - Наверно, я опять неточно выразился. Светлана всегда знала, что она красива и всегда старалась не прогадать. Потому она не просто жила, а как бы оглядывалась вокруг в поисках того, кто даст за её красоту повыше цену. Это не обязательно могли быть деньги - к деньгам она не была равнодушна, но и не считала их главными... Ее привлекал размах. Или возлюбленный должен был без памяти её любить, буквально не жалея для неё жизни. Или быть особо незаурядным. Или цель иметь повыше - вроде достать звезду с неба. Главное, чтобы не так, как у других женщин, а все - ради нее!
      - А в тебе она ничего такого не нашла?
      - Искала, но я не дался. И вообще, я к любви отношусь совсем по-другому. Я всегда знал, что свою девушку узнаю сразу: только загляну в её серые глаза! И не будет ни продавцов, ни покупателей, ни цены - будет общее бесценное чувство.
      Таня покраснела, потому что в течение всей тирады Ян не сводил с неё глаз.
      - Может, ты зря волнуешься о своей Светлане? Не маленькая, не пропадет.
      - Не маленькая, - согласился он, - но как маленькая! ОГПУ её арестовало, так чего она, выйдя оттуда, удумала? Хочу, говорит уехать из ЭТОЙ страны! А разве у нас есть какая-то другая?
      - Не волнуйся, может, она ещё и передумает.
      - Как же, передумает! Утром чуть свет в общежитие заявилась, вещи Николая, покойного мужа, принесла. Мол, пригодятся. Сказала: прощай, не поминай лихом!
      - Значит, она уехала? Что же ты вслед случившемуся злишься?
      - Я сам не знаю, - вдруг успокоился он. - В глубине души я все-таки крестьянин. Всякая там ломка, перемена невыносимы для моего замшелого духа.
      - Ну уж и замшелого! - хмыкнула Таня.
      - А если честно, я просто к ней привык. Светка хоть и на год младше, а заботилась обо мне, будто старшая сестра. Даже когда замуж вышла, не переставала следить, чтобы у меня белье было чистое, чтобы я экзамены вовремя сдавал, чтобы не голодал...
      Он настелил на полу газеты и переместился поближе к Тане, положив голову к ней на колени.
      - Теперь, кроме тебя, у меня никого нет!
      - А как же Алексей Алексеевич, - не выдержала справедливая Таня, - он же в тебе души не чает! И Виринея Егоровна только о тебе и говорит...
      - А я, выходит, просто порядочный свинтус! - подвел итог Ян и положил её ладошку себе на глаза. - Говори, Танюша, говори все, что ты обо мне думаешь. Выдай мне, негодному.
      Таня любовно оглядела его тонкое лицо: красивый парень! Но имей такого мужа, и всю жизнь будешь бояться, как бы не отбила какая-нибудь шустрая.
      - А мне никто не нужен, кроме тебя!
      Девушку кинуло в жар.
      - Что? О чем ты говоришь?!
      - Я прочел твои мысли, - проговорил он растерянно. - Как только положил твою руку себе на глаза, так и услышал... "всю жизнь будешь бояться, чтобы не отбила какая-нибудь шустрая".
      Таня отдернула руку.
      - Подожди! - он упруго сел. - Что же это получается? Рядом с тобой мои способности увеличиваются? А не попробовать ли нам вдвоем, например, солнцепоклонников увидеть? Вдруг удастся пробиться через их щит? Однажды у меня это получилось ночью. Может, по ночам они уязвимей? Давай попробуем завтра ночью их достать.
      У Тани загорелись глаза, но она тут же опомнилась.
      - Ночью - это, конечно, хорошо, только мама меня ни за что не отпустит.
      - Ничего, выход всегда можно найти. Мы нашу идею Головину подбросим. Начальник он или нет? Вот и пусть договаривается с твоей мамой насчет ночного дежурства, объясняет наши с тобой попытки к духоборам прорваться с научной точки зрения...
      На другое утро Головин явился на работу торжественно нарядный, сияющий и, ставя в стакан неизвестно откуда взявшуюся живую розу, объявил:
      - Матильда родила сына! Два мальчишки - о чем ещё может мечтать счастливый отец?!
      - Когда твоя жена хочет вернуться в Россию? - поинтересовался Ян.
      Головин помрачнел.
      - Никогда не хочет! Чтобы увидеть своих сыновей, мне теперь придется ездить в Германию!.. Бюргерша! - разозлился вдруг он. - Колбасница!
      - Случайно ты имеешь в виду не ту хрупкую девушку, с которой я имел честь познакомиться в замке пана Бека?.. Тьфу, я хотел сказать, в замке, который украл у тебя Зигмунд Бек?
      - Ту самую, - нехотя подтвердил Федор, отмахнувшись от уточнения. Хочет, видите ли, чтобы мальчики росли добрыми, цивилизованными людьми. Могла бы полюбить Россию хоть из любви к мужу!
      - Чем же ей Россия не понравилась?
      - Однажды на её глазах озверевшая толпа растерзала царского генерала. Матильда тогда чуть не лишилась нашего первенца. Она несколько дней не могла прийти в себя и все повторяла: "Варвары! Каннибалы!"
      - Но, Федор Арсентьевич, - не выдержала даже тихая Таня, - такое зрелище испугало бы любую женщину!
      - Положим, не любую, - возразил Головин, - в той самой толпе было немало женщин. Но надо же разбираться, что к чему! В конце концов, это революция, а не деревенские посиделки. Лес рубят - щепки летят!
      - Видимо, генерал был великоват для щепки, - заметил Ян.
      - Вот уж не ожидал, что у моей жены будут такие горячие защитники! Да поймите вы: буржуазия никогда не расстанется со своей властью добровольно! Ее надо отбирать силой! - Федор простер руку вперед и набрал побольше воздуха, но юноша его остановил.
      - Извини, Федор Арсентьевич, ты же знаешь, какой я в политике профан! Торопился поскорее выучиться: хирургия, гистология... Потом как-нибудь не торопясь мы с Танюшей все это освоим. Идет?
      - Что ты хочешь от меня, хитрый поляк? - улыбнулся Головин.
      - Хочу направить твой светлый ум на изучение проблем человеческой психики в части её паранормальных явлений.
      - Накрутил. Лишь бы увести в сторону от нашего спора. Как ты не понимаешь, речь идет о будущем человечества?
      - Может, лучше самому человечеству решать, каким ему быть в своем будущем?
      - А разве мы с тобой - не часть человечества? И разве не сегодня закладывается фундамент...
      Как и когда-то, пять лет назад, Ян слушал эти жесткие, каменные слова, которые, казалось, высечены в речи Федора в виде огромных ритуальных глыб. Ну не волновали они его, хоть убей! Одно время Ян даже стал думать, что у него нелады с психикой. В самом деле, почему ему не хочется ходить строем, когда все ходят, петь хором, когда все поют, произносить такие же правильные каменные слова...
      - Наверное, тебе все же придется выбирать, кем быть: каменщиком на закладке этого фундамента или простым начальником лаборатории?
      - Не могу на тебя сердиться, - расхохотался Федор, - хотя во время всех наших серьезных разговоров ты прикидываешься этаким несмышленышем. Ладно, рассказывайте, что вы там придумали.
      Начинающие исследователи рассказали ему о случайно открытой способности Яна читать мысли Тани.
      - Может, это произошло действительно случайно, - предположил Головин, - состояние влюбленности располагает к чтению мыслей друг друга.
      Таня, как всегда, от смущения покраснела, а Ян кинулся на защиту.
      - Ты можешь придумывать совершенно обывательские объяснения, но настоящий ученый должен был бы заинтересоваться. Таня, давай попробуем почитать мысли этого неверующего!
      Девушка заколебалась.
      - Мы же сами ещё не выяснили, как это происходит? Вдруг чтение мыслей возможно только между нами?
      - Вот и давай на месте разберемся: случайность это или нет? Усиливает твое присутствие мои возможности или нет? Прежде мне случалось не только излечивать головную боль у Федора Арсентьевича, но и вытаскивать из головы пулю. Ни одной мысли тогда мне прочесть не удалось. Теперь... Федор, сядь!
      Головин молча подчинился, точно Ян имел право им командовать.
      - Таня, положи одну руку ему на голову, другую - мне на лоб, как вчера, - он помолчал несколько секунд и монотонно начал говорить: - Уж не дурачат ли они меня? Неужели такое возможно? Тогда надо срочно сходить на прием к Семашко. Или к Петерсу? Какие возможности могут открыться перед человечеством... В любом случае, что это за жизнь, без семьи?
      Федор так стремительно отшатнулся, что чуть не упал со стула.
      - Господи, да кто же это согласится, чтобы его мысли читали? На земле начнется такая неразбериха - человек привык прятаться за слова, или хотя бы за молчание. А тут - весь на виду?
      - О всей земле пока речи и быть не может! - хмыкнул Ян. - Тут бы для начала самим разобраться, как это происходит. Почему именно через Таню я могу читать твои мысли, а у меня одного - не получается? И кто такой Петерс, которого ты упомянул? Известный ученый?
      Головин посмотрел на Яна с немым изумлением.
      - Ты не знаешь, кто такой Петерс? Воистину дитя полей! Это же начальник ОГПУ!
      - А-а, тогда ему это будет неинтересно.
      - Думаю, ты не прав. Он будет первым, кто заинтересуется! Читать мысли тайных врагов советской власти как открытую книгу!
      - Если главная цель работы лаборатории - чтение мыслей врагов, то я работать отказываюсь. Уподобиться человеку, подслушивающему под дверью? Считай, что мы пошутили.
      - И я так думаю! - от волнения пискнула Таня.
      - Да вы что! - смешался Головин. - Я и сам не знаю, чего это вдруг подумал о Петерсе. Наверное, ты прав, Янек, не забивая себе голову лозунгами и призывами. Сам не замечаешь, как они проникают в твою кровь, завладевают тобой и вот ты уже себе не принадлежишь! Начинаешь думать, что сначала ты - большевик, а потом уже ученый... А что у вас за идеи насчет солнцепоклонников?
      - Хотим с Таней попробовать сегодня к ним прорваться.
      - А почему именно ночью?
      - Во-первых, именно ночью мне однажды удалось их увидеть. Во-вторых, если они снимают охранный щит, то, скорее всего, это происходит ночью. В-третьих... Я думаю, что вокруг нас немало людей, излучающих магнетизм. Они даже не знают об этом. Потому днем воздух вокруг нас просто засорен умственными испарениями. Ночью же большинство таких людей спит, так что пространство пронизывают лишь редкие вспышки энергии.
      - Оригинальная теория, - покачал головой начальник лаборатории. Главное, что противопоставить ей мы ничего не можем. Любая гипотеза в этом направлении останется пока лишь гипотезой. Конечно, хорошо начинать на голом месте: авторитеты не мешают, чужие опыты не отвлекают и в том, куда идти, мы тоже совершенно свободны. Даже столь любимый русскими сказками камень-указатель - налево пойдешь - коня потеряешь, прямо пойдешь - голову свернешь, - отсутствует... Словом, вы уже все обдумали. Какие же будут ко мне пожелания?
      - Объяснить Таниной маме, что сегодня в лаборатории опыты будут проводиться ночью.
      - Понял. А днем...
      - Днем, извини, у меня встреча с профессором Шульцем. Диплом врача, если вы помните, я ещё не получил.
      - Иди-иди, а мы с Танюшей пока займемся исследованием одной тибетской рукописи - на этот переведенный нашим известным ученым манускрипт я наткнулся в библиотеке совершенно случайно. Переводчика интересовали секреты долголетия тибетских монахов, он искал в рукописи панацею от старости, но на всякий случай перевел и систему обучения видению с закрытыми глазами. Так что наша Танечка случайно прикоснулась к тайнам Тибета. Я сделал из перевода интересующие нас выписки, но и из этого малого материала можно извлечь такое, что может открыть для ученого невиданные горизонты!
      - Ах, Федор Арсентьевич! - схватила Головина за руку Таня. - Давайте поскорее ваши записки. Мне прямо-таки не терпится начать работу!
      - Ну почему нельзя все объять? - огорчился Ян, остановившись в дверях. - Как бы я хотел поработать с вами, а вынужден уходить.
      - Ничего, ещё успеешь наработаться! А пока мы для тебя все подробно запишем. А ещё я договорюсь с Наркомобразом, чтобы на той неделе в наше распоряжение прислали троих сообразительных ребят лет десяти-двенадцати из какого-нибудь интерната, и Танечка начнет с ними работать. Сначала как лаборантка, а потом как руководитель группы.
      Ян вздохнул и отправился в институт, а Таня робко предложила:
      - Как вы посмотрите, Федор Арсентьевич, если я параллельно начну готовиться к экзаменам в медицинский институт?