Я выбрал путь смерти

Среди них были те, кто к прокрутке денег не имел совершенно никакого отношения. Они требовали свою долю на том основании, что могли бы помешать мне и не дать в полную меру возможности прокрутить бюджетные деньги. Но не сделали этого. Самые настоящие наглецы! Все равно, чтобы не портить на будущее отношений с сильными мира сего, мне пришлось отстегивать им приличные суммы. А сколько из них при этом посчитали себя обделенными? Если учесть, что в нашем банке ежегодно осуществляются тысячи разных операций, правда, меньшего масштаба, то можно только гадать, какому огромному количеству клиентов, чиновников я не угодил и сколь многие из них хотели бы причинить мне горе, боль. И вот из этой армии недоброжелателей кто-то решил со мной расправиться. В моем теперешнем положении без подсказки извне невозможно вычислить тайного врага. Пока я его не найду и не обезврежу, он постоянно будет представлять опасность для моей жизни. Золкин вместе со следователем прокуратуры будут искать злоумышленников, но если те окажутся из Питера, то найти их будет трудно, а скорее всего и невозможно. Если следователям не удастся выявить и поймать преступников, то, по всей вероятности, мне самому придется взять на себя инициативу в их поимке. Ну есть в нашем банке служба безопасности, есть кому этим заняться, но из тех сотрудников этой службы, кого я знаю, вряд ли кому-то удастся выйти на след бандитов. У моих людей нет сыскных способностей. Охранять, сопровождать ценные грузы, стрелять, убивать они могут, а тонко, по интуиции, без какой-либо зацепки распутать клубок преступлений им не по силам. Когда приеду домой, возьму к себе в штат опытного оперативника из бывших работников милиции. Вот он и будет разбираться со всеми криминальными проявлениями отдельных субъектов в отношении сотрудников моего банка. Вообще-то одного спеца, по-видимому, будет маловато, — рассудил он. — Сколько надо будет спецов, столько и приму в банк на работу… А что касается бюджетных средств, то как прокручивал их, так и буду прокручивать, пока правительство предоставляет нам такой шанс. Вот недавно статья интересная в „Аргументах и фактах“ была. Приводились цифры. Оказывается, 90-95 процентов расходной части бюджета, которая в 1998 году составляла 500 миллиардов рублей, прокручиваются через коммерческие банки страны. Те предоставляют клиентам кредиты под 35-40 процентов, что им дало прибыли не менее 190 миллиардов рублей. Это в 2,3 раза больше суммы, расходуемой на национальную оборону. В правовом государстве такому безобразию в управлении немедленно положили бы конец, приняли меры, чтобы все государственные средства проходили через учреждения Центрального банка. Еще в 1997 году Ельцин в своем ежегодном послании Федеральному собранию заявил о необходимости перевода бюджетных средств из коммерческих банков в Центральный банк России. Но дальше заявления дело не пошло, слишком солидные силы с огромным капиталом воспротивились его желанию. Несмотря на то что коммерческие банки в погоне за прибылью продолжают не выполнять своих договорных обязательств перед клиентами, задерживают плату за отгружённую продукцию, нарушают сроки перевода средств на заработную плату, что вызывает волну забастовок в стране, государственные средства продолжают прокручиваться в солидных коммерческих банках, таких как Онэксим-банк, Мосбизнесбанк, Московский национальный банк, „СБС-Агро“ и другие. Как иначе такое безобразие, беззубость президента и правительства можно назвать, если не диверсией против страны и своего народа? Пока такое положение дел сохраняется и уголовно не преследуется, я как занимался своими делами, так и буду заниматься. Когда ещё в нашей стране выберут другого такого беспринципного, не отвечающего за свои слова президента и соответствующее ему некомпетентное, нерасторопное правительство?!»

Глава 4

Шаманское имя — Волчий Ветер

К командиру разведывательной роты полка внутренних войск майору Шаповалову Сергею Викторовичу обратился с рапортом старший лейтенант Махновский Александр Георгиевич. Подчинённый просил предоставить ему отпуск за два прошедших года. Причина, по которой он не смог своевременно отгулять отпуск, была достаточно уважительной: два последних года Махновский с отрядом спецназа служил в Чечне. О том, как он воевал, говорили его награды: медаль «За отвагу», медаль Ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, крест «За отличную службу» II степени. Если принять во внимание, что ранее за участие в боевых действиях в Афганистане он был награждён орденом Красной Звезды, то можно понять, какой боевой офицер обратился к Шаповалову с личной просьбой.

Махновский дослужился до старшего лейтенанта из прапорщиков. Военное училище он так и не окончил — его отчислили за неудовлетворительное поведение. Он любил армию, ему нравилась служба. Он был самородком и в годы войны смог себя показать. Командование по достоинству оценило его способности. 27 декабря текущего года ему должно было исполниться тридцать три года, и он получал право уйти на пенсию по выслуге лет.

Махновский был высоким, крепко скроенным. Волосы у него были темно-русые. Из-под рукавов куртки просматривались широкие кисти рук с толстыми фалангами пальцев. Он выглядел вполне здоровым человеком, но внешний вид был обманчивым. После войны в Чечне он перенёс тиф, желтуху и целый букет других инфекционных и неинфекционных болезней. После трех месяцев лечения в госпитале он похудел с 85 до 70 килограмм. Бледно-жёлтый цвет его лица свидетельствовал о том, что процесс выздоровления слишком затянулся.

В армейских условиях, где ежедневно требовалось переносить большие физические нагрузки, Махновскому было трудно после болезни восстановить прежнюю спортивную форму и вес. Поэтому он решил взять отпуск и поехать домой в Санкт-Петербург к родителям и к названой матери — Лидии Степановне Бушуевой. Пора было отдохнуть и поправить здоровье.

Во время войны в Афганистане он потерял там самого близкого друга — земляка Аркадия Бушуева. Гроб с телом товарища Махновский привёз из Афганистана в Санкт-Петербург, помог матери Аркадия с похоронами.

Аркадий был единственным ребёнком у Лидии Степановны. Сын был для неё смыслом жизни. Она надеялась женить его после армии, нянчить внуков. Теперь все эти планы рухнули.

Махновский дома у Лидии Степановны до возвращения в Афганистан прожил неделю. Они подолгу и откровенно беседовали. Смогли узнать друг о друге многое.

Лидия Степановна из писем Аркадия знала, что её сын называл Махновского не иначе как братом. У неё не было ни одной фотографии сына, на которой тот был бы изображён без Махновского.

Так два человека ощутили взаимное притяжение, чувствуя, что они, каждый по-своему, нуждаются друг в друге. Когда настало время Махновскому возвращаться в Афганистан, Лидия Степановна уже называла его сыном, а он её — мамой. Так они обогатили себя человеческой добротой. Лидии Степановне после гибели сына теперь, кроме Махновского, некого было любить. И он искренне любил свою названую мать. Любимой девушки у него до сих пор не было, он не успел ещё встретить свою любовь. В Питере у Махновского жили родители; в Твери — сестра Валентина с мужем, у которых было двое детей. Всех их он по-своему любил, но понимал, что сейчас его родственники не так нуждаются в его моральной поддержке, как Лидия Степановна. Вот почему большую часть своего свободного времени Махновский проводил не дома у родителей, а у Лидии Степановны.

Махновский был разведчиком высшего класса, а значит, опасным противником для врага. В Афганистане от его рук и оружия погибли пятьдесят семь душманов. В Чечне им было убито из автомата четырнадцать боевиков, о чем говорили метки на автомате. Девять боевиков он зарезал ножом — на рукоятке его боевого ножа было сделано девять насечек. Сколько боевиков он уничтожил в открытом бою, он никогда не считал — там было не до арифметического счета.

Хотел того в молодости Махновский или нет, но убивать людей стало его профессией. При этом надо иметь в виду, что его противниками были вооружённые до зубов боевики, так же, как и он, стремившиеся уничтожить своего врага. Махновский был воином и занимался своим ремеслом. Чтобы взять над противником верх, ему и его бойцам каждый раз приходилось придумывать что-то новое, неожиданное, дающее преимущество перед врагом.

Две войны — в Афганистане и Чечне — закалили Махновского как воина, но подорвали его здоровье. Пока шла война в Чечне, Махновский не находил веских оснований жаловаться на здоровье. По-видимому, нервное напряжение мобилизовало его внутренние ресурсы на борьбу со всеми болезнями. Когда же война закончилась, то куча разных недугов сразу свалила его на больничную койку. Слава Богу, что он и в борьбе с болезнями смог выйти победителем.

В свои тридцать два года Махновский был таким же мудрым и опытным, как и убелённый сединами старец. Только тот из бойцов, кто месяцами и годами общался с Махновским, мог похвастаться, что видел на его лице улыбку, которая быстрым лучиком появлялась и так же быстро исчезала. Можно было подумать, что Махновский, как будто украв улыбку, старался быстрее спрятать её поглубже, чтобы никто больше не увидел.

Вот такой воин стоял перед Шаповаловым, ожидая его решения. Прочитав рапорт, Шаповалов положил его на стол перед собой и посмотрел на жёлтое, осунувшееся лицо Махновского.

— Тебе, Саня, хочется пойти в отпуск сразу за два года? — Да.

— Думаю, что для поправки здоровья тебе хватит одного месяца.

— Надеюсь, что так оно и будет, — согласился Махновский.

— Тогда зачем тебе два месяца отдыха? Может, и одного хватит?

— Я «русский индеец» — шаман. Хочу побывать на празднике Пау-Вау.

— Что это ещё за праздник Пау-Вау?

— Христиане-индейцы соберутся на так называемый Праздник перьев.

— Если б я тебя не знал, то мог бы подумать, что передо мной стоит чудак. Но мы слишком хорошо знаем друг друга, поэтому поверю тебе на слово. Я не возражаю против твоей просьбы, но без бати — командира полка — сам твою проблему решить не могу.

— Я понимаю, но если ты поддержишь меня, то, думаю, он возражать не станет.

— Я тоже так считаю, — согласился с ним Шаповалов.

Люди, прошедшие через войну, окопы, лишения, видевшие смерть, не могли не понимать друг друга и не идти друг другу навстречу.

— …Однако он обязательно начнёт о тебе расспрашивать, а я не буду знать, что ему отвечать, — продолжил после паузы Шаповалов.

— А что он может обо мне спрашивать?

— Будет интересоваться твоим здоровьем.

— Ну ты, Серёжа, даёшь, как будто не знаешь, что сказать. Ведь ты чуть ли не каждый день приходил ко мне в госпиталь.

— Батя обязательно спросит, продолжишь ли ты службу после полной выслуги лет. Что мне ему ответить?

— Пойду на пенсию.

— И что будешь делать на гражданке?

— Вариантов много, — небрежно махнул рукой Махновский.

— И все же ответь мне более конкретно, — попросил его Шаповалов.

— Уеду куда-нибудь подальше от людей. Хочу побыть наедине с природой. Буду тихонько жить, пчёлами заниматься, очищаться душой от того дерьма, в которое меня окунула жизнь.

— В твоём возрасте мечтать об одиночестве — самая настоящая глупость, — недовольно заявил Шаповалов. — Тебе надо жениться, обзавестись детьми, заняться их воспитанием. Они помогут тебе снять с души тяжесть, которая на неё давит. Одному в лесу нетрудно и затеряться. Ты, наоборот, стремись влиться в какой-нибудь коллектив, чтобы не было у тебя времени думать о прошлом, чтобы настоящее тебя полностью захватило.

— У меня нет никакой гражданской специальности, а при теперешней безработице мне работы не найти.

— Твой опыт и знания разведчика, а разведчик ты классный, сейчас на гражданке в большой цене. Только когда будешь себя продавать хозяину, смотри не продешеви.

— Тебе, Серёжа, легко рассуждать со своей колокольни, а где я найду хозяина?

— Тебе его искать не надо. Кому понадобятся твои знания и опыт, тот тебя сам найдёт. Так что уже сейчас думай, во сколько свой труд будешь оценивать.

— Не волнуйся, Серёжа, я себе цену знаю. До пенсии надо ещё дожить, поэтому, дорогой, не в службу, а в дружбу: не откладывай мой рапорт в ящик, пойди к бате и поговори с ним обо мне, а я тебя тут подожду. Хочу поскорее узнать его решение.

Ознакомившись с рапортом Махновского, командир полка полковник Косолапов без раздумий согласился с желанием своего подчинённого и подписал рапорт. Затем, отодвинув его в сторону, он тяжело вздохнул и поинтересовался у Шаповалова:

— Что, совсем плохо со здоровьем у Махновского?

— В госпитале его подлечили, поставили на ноги, но думать, что он совсем поправился и восстановил прежние силы, ещё рано. На это потребуется несколько месяцев, а может так получиться, что и всей оставшейся жизни не хватит.

— Что и говорить! Нам в Чечне приходилось воевать при отвратительном, никудышном снабжении воинских частей продовольствием, боеприпасами и почти явном предательстве интересов страны многими старшими офицерами. Эту войну иначе как грязной, позорящей патриотов, Родину назвать нельзя.

— Да… солдаты порой сидели на подножном корму: ели кошек, собак, лягушек, змей, — заметил Шаповалов.

— Чего уж там о солдатах говорить, если и офицерам приходилось довольствоваться «блюдом» из собаки. Вот теперь пожинаем результаты экспериментов штабных крыс. Даже у таких двужильных, каким был Махновский, оказалось подорвано здоровье.

— Случалось, только возьмём боевиков в кулак, только дошло дело до их ликвидации — немедленно поступает команда или отпустить боевиков, или прекратить с ними боевые действия и вступить в переговоры. Давали возможность боевикам перегруппироваться! — с горечью припомнил Шаповалов.

— Ну а чего можно было ожидать, если Грачев, министр обороны, теперь уже бывший, и Дудаев были свояками? И оружие дудаевцам наши военачальники оставили не случайно. Это сотни военных самолётов, танков, бэтээров, а уж о стрелковом оружии и говорить не приходится! На каждого чеченца, включая грудного ребёнка, приходилось по нескольку автоматов. Ни президент, ни правительство не увидели предательства, преступной халатности своих генералов, маршала. Более того, те по-прежнему на государственной службе. Тогда как их надо судить, ибо по их вине от оставленного там оружия потом гибли российские парни.

— Эта халатность дудаевцами хорошо оплачивалась, иначе они её не допустили бы, — высказал свою точку зрения Шаповалов.

— То-то и оно, — согласился с ним Косолапое. — За двадцать лет службы в армии я слышал о десятках случаев хищений генералами государственных средств, злоупотреблении ими служебными полномочиями. За этот промежуток времени ни один генерал не был осуждён военным трибуналом. Дела в их отношении под любым предлогом прекращаются. А безнаказанность, как правило, в конечном итоге приводит к ещё большему произволу.

— А куда тогда смотрит президент страны?

— Чтобы совершившего преступление генерала арестовать и осудить, требуются решительность и принципиальность, а их у нашего президента как раз и нет. Безответственность в высказываниях, попустительство злоупотреблениям, отсутствие контроля за действиями подчинённых — вот основные «принципы» работы как президента страны, так и его правительства. В прошлом году президент, выступая по Центральному телевидению, проинформировал телезрителей, что около триллиона рублей было выделено из бюджета страны на восстановление разрушенных объектов в Чечне. Но эти деньги пропали, и он не знает, куда они делись. Спрашивается, а кто должен это знать, если не он? Зачем себя выставлять столь некомпетентным и недальновидным политиком?!

— Это его подвели телевизионщики, которые, показав отрывок его выступления, добились того, что мы президента неверно поняли.

— Такую вероятность я не исключаю. Меня, как любого россиянина, бесит продажность некоторых наших телевизионщиков. Вспомни, когда в Чечне начались публичные казни преступников, то наше правительство выступило с жёстким осуждением таких антигуманных действий чеченской стороны. Тут же в одной передаче телевизионщики предоставили экран полоумному Радуеву, который пустился в бредовые рассуждения, что они верно поступают, публично расстреливая преступников. Грозился, как поймают бандитов — Ельцина и Черномырдина, — то и их они расстреляют на центральной площади Грозного. Что за сволочь нашлась на канале Центрального телевидения, которая позволила придурку кривляться перед россиянами? Для чего это было сделано, в чьих интересах, кому было надо? Такая гласность не в интересах россиян-патриотов. И что обидно — многие средства массовой информации разлагают общество. Люди начинают потихоньку забывать, что такое любовь к Родине, уважение к президенту, правительству страны. Чего молчишь, не высказываешь своего мнения?

— Сергей Александрович, я вижу вокруг то же самое, что и вы. Из-за бардака в стране страдают такие, как мы и Махновский.

— Забыл спросить: Махновский намерен и дальше продолжать службу в армии или будет увольняться в запас?

— Собирается увольняться, хочет стать пенсионером.

— Жаль с такими классными специалистами расставаться. Хотя я его понимаю: без специального образования ему выше старлея не подняться, а без перспективы роста что за необходимость и дальше тянуть нелёгкую армейскую лямку? Где он планирует провести свой отпуск?

— Он родом из Санкт-Петербурга, туда думает и отправиться отдыхать, поправлять здоровье.

— Я слышал, что он в твоей роте шаманством занимается. Ты мне толком объясни, так это или нет?

— Сергей Александрович, на ваш вопрос в двух словах не ответишь.

— Ничего, давай рассказывай, время терпит.

— Среди европейцев и даже азиатов появились граждане, которые в своей повседневной жизни и поведении руководствуются правилами, принятыми у американских индейцев. В России тоже есть такие люди. Все они христиане. Каждому даётся индейское имя, одежда, у воинов имеется индейское оружие. Так вот, у «русских индейцев» Махновский считается шаманом. Его индейское имя — Волчий Ветер. С первого по десятое июля «русские индейцы» собираются на свой праздник, называемый Пау-Вау. Он проводится где-то под Санкт-Петербургом. На этот праздник приезжают индейцы со всего мира.

— Что же они делают на своём празднике?

— Строят себе временные жилища, бани, общаются между собой, танцуют, поют, набираются жизненных сил и энергии друг от друга. Больше о «русских индейцах» я ничего не могу сказать.

— С меня хватит услышанного. Я знал, что у Махновского кличка Волчий Ветер, но этому особого значения не придавал. Ведь у каждого разведчика в твоей роте есть кличка.

— Сергей Александрович, это у преступников клички, а «индейцы» Махновского имеют имена, которыми они очень дорожат.

— И много у тебя таких «индейцев» в роте?

— Все бойцы, кто воевал в Чечне в отряде Махновского, считают себя «русскими индейцами», носят амулеты. Кроме того, у них в роте есть немало последователей.

— Ты не пытался пресечь его шаманскую деятельность в роте? Как-то неприлично, что в армии нет священника, но есть «индейский» шаман. Если наш генерал узнает про вольности в твоей роте, то не только тебе от него достанется на орехи, но и мне перепадёт. Правда, сейчас уже ничего менять не будем, так как с уходом Махновского в отпуск и его последующим увольнением в запас шаманство в твоей роте постепенно само по себе прекратится.

— Я ему не препятствовал шаманить, так как это не мешало, а, наоборот, помогало ему и его группе в службе. Что ни говори, а за год и девять месяцев войны в Чечне из двадцати семи человек его группы никого не убили, лишь один боец получил лёгкое ранение.

— Очень хорошая статистика. Только я не пойму, какая связь между таким результатом и его шаманством.

— Самая прямая. Махновский умеет зарядить бойцов уверенностью, что они в бою с противником не погибнут и им по плечу любое боевое задание. Если к тому же его слова подтверждаются, никто не гибнет и не получает ранений, то солдаты поневоле начинают верить во все, что он им говорит. Его отряд был как единый организм, помощь одного бойца другому являлась не служебной обязанностью, а естественной потребностью близкого человека.

— У него в отряде был какой-то талисман. Расскажи мне о нем подробнее, — попросил Косолапое.

— Несколько лет назад, задолго до войны в Чечне, Махновский был под Питером на празднике Пау-Вау. На него, конечно, съехались представители этого движения со всего мира. На этом празднике из всех «индейцев» только Махновский был военнослужащим. На том празднике присутствовала древняя старушка индианка из Америки. В её роду не осталось ни одного воина, который мог бы реликвию её рода с достоинством нести дальше. Такой реликвией был томагавк, его она и подарила Махновскому, который для неё был индейцем по имени Волчий Ветер. Как сообщила индианка Волчьему Ветру, томагавку двести с лишним лет. Волчий Ветер, в свою очередь, одарил индианку серебряной фляжкой, своим трофеем из Афганистана. Индианка пожелала Махновскому гордо и смело нести честь воина, заверив его, что благодаря её талисману он успешно преодолеет все препятствия, которые ему встретятся на жизненном пути. Он может не бояться за свою жизнь, так как талисман поможет её сохранить. Она обучила его священным ритуалам индейских воинов. Кроме неё, у Махновского есть два наставника среди индейцев; их он считает своими отцами. Они в большей мере, чем индианка, подготовили его к жизни воина. Наставник Одинокий Волк обучил Махновского колдовству, общению с духами, умению воевать, умению выживать, способности получать силу от убитого противника. Второго его наставника звали Матанажен. Он обучил Махновского пользованию холодным оружием, священным ритуалам индейских воинов, боевым песням. Теперь Волчий Ветер в меру своих сил и возможностей передаёт бойцам нашей роты все, чему научился у индейцев.

— В чем выражается его шаманство?

— Он меня в свои секреты не посвящал. Я знаю, что ни на одну операцию его отряд не ходил без своего талисмана, который был у них как знамя. За воином, несущим в бою талисман, в обязательном порядке Махновский закреплял двух ассистентов. В их обязанности входило следить, чтобы не погиб «знаменосец» и, не дай Бог, не пропал талисман. Перед боем Волчий Ветер и его бойцы наносили на лицо боевую раскраску, камуфлируя светлые части лица, что служило психологическим фактором запугивания противника. Маски из красок на лицах бойцов были шести видов, каждая из которых имела такую расшифровку:

первая маска — «Я выбрал путь смерти» (I);

вторая маска — «Я умер, я видел смерть» (II);

третья маска — «Я по запаху чувствую смерть» (III);

четвёртая маска — «Улыбка смерти» (IV);

пятая маска — «Я видел смерть, я её ел» (V);

шестая маска — «Я несу звук смерти» (VI).

Лицо обязательно раскрашивалось двумя разного цвета красками. «Индейцы» Махновского в Чечне ходили в бой не только с боевой раскраской на лицах, но и надевали на голову уборы из перьев птиц. Так, у Махновского был головной убор из тридцати перьев, среди которых имелись перья беркута. Когда гвардия Махновского с неистовым криком бросалась в бой, то мурашки бегали по телу у тех, кто воевал против них. Наш полк неплохо показал себя в боевых действиях в Чечне, но чеченцы животным страхом боялись только бойцов отряда Махновского, уважительно называя их дикими индейцами, а командира отряда — не иначе как Бешеным Волком.

— Может быть, «диким индейцам» просто везло в Чечне, а может, и в самом деле помогал талисман индианки. В любом случае шаманство Махновского не вредит службе. Как бы там ни было, но лучше всего о его чудачестве посторонним не рассказывать. Ты понял мою мысль?

— Очень даже хорошо понял вас, товарищ, полковник. Я бы и вам не стал ничего говорить о Махновском, если бы не настаивали.

— У меня к тебе никаких претензий нет, и ты, пожалуйста, не оправдывайся. Я этого не люблю.

— Я не оправдываюсь, а просто поясняю, почему я так подробно рассказал вам о шаманстве Махновского.

— Перед отъездом в Питер пусть он зайдёт ко мне. Хочу попрощаться с ним и пожелать ему скорейшего и полного выздоровления, — сказал полковник, завершая разговор с Шаповаловым.

Глава 5

Бегство из Сочи

Из-за сотрясения головного мозга Транквиллинов не смог сразу же покинуть Сочи и уехать домой. Он провёл в больнице в покое и под наблюдением врача четырнадцать дней. За это время его водитель частично восстановил «форд» в автомобильной мастерской и отправился на нем в Санкт-Петербург.

Следователь Золкин сдержал данное Транквиллинову слово. После выписки Транквиллинова, нога которого находилась в гипсе, вместе с телохранителями Золкин на служебном «уазике» отвёз в Адлер. Там на железнодорожном вокзале для них были куплены билеты в купейный вагон. С этой станции отправлялся прямой поезд в Питер с остановкой в Сочи.

Безусловно, принятые Транквиллиновым меры предосторожности не могли быть неразрешимой задачей для профессионального преступника, но дилетанта они поставили бы в тупик.

Когда Золкин посадил пассажиров около сочинской больницы в свой автомобиль, то не сразу поехал в Адлер, а поколесил немного по городу. И только убедившись в отсутствии слежки, отправился в Адлер.

В Адлере Транквиллинов поблагодарил Золкина за оказанную помощь и расстался с ним. Затем, не задерживаясь на перроне, немедленно удалился в своё купе вместе с телохранителями.

Принятые меры конспирации дали Транквиллинову основание считать, что он свою жизнь обезопасил. Теперь он был уверен, что сможет благополучно добраться до дома. А там, под охраной службы безопасности банка, риск стать жертвой киллера был менее вероятным.

В девятом купейном вагоне они заняли с тринадцатого по пятнадцатое места: четвёртого пассажира в их купе не было, что Транквиллинова вполне устраивало.

От Адлера до Краснодара они добрались спокойно, но станция Краснодар-1 преподнесла им сюрприз. К ним в купе проводник привёл парня лет тридцати, одетого в темносиние брюки, модную зеленую с короткими рукавами сорочку и коричневые туфли. Транквиллинов обратил внимание на то, что у парня на шее был амулет с разного размера геометрическими фигурами. Необычной ему показалась и квадратная пряжка на кожаном поясе. На пряжке была изображена голова волка. Нового пассажира провожали трое военнослужащих внутренних войск в малиновых беретах, в форменной одежде с нашивками «Спецназ».

Положив на верхнюю полку пузатый вещмешок и поздоровавшись с обитателями купе, вновь прибывший пассажир внимательно поглядел на Провоторова и Осипова.

— Я смотрю, парни, вы при дурах. Я не ошибся? После его слов спецназовцы насторожились и перестали разговаривать между собой. Зашли в купе и взяли под контроль действия незнакомцев.

Транквиллинову не хотелось раскрываться перед спецназовцами, как не хотелось и стычки. Непонимание между ними могло привести к конфликту, драке, а это ему было не нужно.

Услышав вопрос, обращённый к его телохранителям, Транквиллинов вместо них ответил парню:

— Это мои телохранители. У них есть разрешение на ношение оружия.

Парень окинул взглядом Транквиллинова, задержавшись на ноге в гипсе, и поинтересовался:

— А с вами что случилось?

— Кое-кто пытался меня убить, но, как видите, я пока ещё жив.

— Я офицер Российской армии, еду в отпуск в Питер. Меня провожают мои армейские друзья. Чтобы между нами в дороге было полное доверие и взаимопонимание, я бы хотел ознакомиться с документами, позволяющими вашим людям иметь при себе огнестрельное оружие, — обращаясь к Транквиллинову, как к старшему, потребовал новый пассажир. Видя, что тому не понравилось его требование, он жёстко добавил: — Чтобы нам не пришлось их разоружать.

— Если только у вас здоровья хватит нас разоружить, — тоже настораживаясь, готовый схватиться за пистолет, который находился в облегчённой подплечной кобуре, заявил Осипов.

Его слова вызвали у четвёрки спецназовцев скупую, едва заметную усмешку.

«Спецназовцы не собираются отнимать у моих парней оружие. Просто беспокоятся за жизнь своего товарища и хотят убедиться, что он едет в одном купе не с бандитами, а с добропорядочными людьми. Теперь нельзя доверять никому, тем более первому встречному. Пусть убедятся, что мы законопослушные граждане», — решил про себя Транквиллинов.

— Парни, покажите нашему соседу свои документы на ношение оружия, — распорядился Транквиллинов, обращаясь к Осипову и Провоторову.

Те с нескрываемой неохотой подчинились его требованию. Как будто имели желание помериться силами со спецназовцами.

Парень ознакомился с документами телохранителей и остался доволен увиденным. Он возвратил их владельцам. Затем обратился к спецназовцам, обнимая их за плечи:

— Пойдёмте, друзья, я вас провожу, а то за разговором вы не заметите отправление поезда и вам придётся прокатиться со мной.

Когда новый пассажир вместе со спецназовцами покинул купе и вышел на перрон, Провоторов недовольно проворчал:

— Ничего себе… Какого щепетильного соседа нам Бог послал.

— Принципиальности у него более чем достаточно, — высказал Осипов свою точку зрения о новом пассажире.

— Он спецназовец, если судить по его друзьям, и проявленная им щепетильность при виде штатских с оружием — это вовсе не блажь, а мера предосторожности. Теперь мы знаем, хотя бы примерно, кто есть кто и что собой представляет, — заметил Транквиллинов.

— Как без него было спокойно и, главное, не хлопотно, — вздохнув, с недовольством в голосе произнёс Провоторов.

— Я считаю, что в целях безопасности вам, Тарас Кондратьевич, следовало заплатить за все купе, тогда бы к нам этого парня не подсадили, — запоздало посоветовал шефу Осипов.

— Я об этом думал, но при продаже билетов кассир требовал предъявления паспортов, — объяснил Транквиллинов.

— Кассира можно было обмануть, предъявить ему паспорт кого-либо из наших знакомых. Хотя бы того же следователя Золкина, — продолжал рассуждать Осипов.

Развивать и дальше эту тему Транквиллинов не пожелал. Теперь свершившийся факт следовало принять, поэтому он потребовал от телохранителей:

— Офицер не виноват в том, что ему дали в кассе билет с местом в нашем купе, поэтому ведите себя с ним прилично и не задирайтесь. Я не хочу, чтобы он на время путешествия стал нашим недоброжелателем.