Ползущие

А Берт думал: «Они так увлечены техникой, просто купаются в ней. Компьютеры, компакт-диски, скачать, перекачать, на компьютерах целые фильмы. Лэптопы. Платформы для видеоигр переделывают сами с помощью чипов, купленных по интернету, все домашние рефераты тоже пишут в он-лайне, часами сидят на сайтах с чатами, перебрасываются эсэмэсками». Он сам слышал, дети только об этом и говорят. Не говоря уж про машины, телевизор, переносные си-ди-плееры.

Ему хотелось привести цитату из своего любимого Торо: «Мы знаем о животном внутри нас, которое просыпается тем верней, чем сильнее слабеет наша высшая природа. Животное это – страшная, чувственная рептилия, и совсем ее, видимо, не изжить». Ему хотелось обсудить идею высшей и низменной природы. Хотелось спросить у этих подростков, когда они в последний раз смотрели на что-нибудь, кроме пейзажа, созданного цифровой технологией, смотрели на небо, море, леса, в конце концов, на друг друга. Спросить, не боятся ли они, что их маниакальная страсть к технологии расслабления оглушает их, не дает расслышать то, зачем их сотворил Бог.

Но Берт, разумеется, промолчал. Промолчал потому, что прекрасно знал, как помпезно прозвучат такие слова, и еще потому, что тинейджеры терпеть не могут, и очень даже справедливо, самовлюбленных лекторов-праведников. И еще потому, что тинейджеры тоже знают, взрослые сами виноваты, что они пристрастились ко всем этим вещам, взрослые ничем не лучше их, даже хуже, это они создали общество потребления.

Так что Берт просто улыбнулся, кивнул и сказал, что они молодцы, раз совершенствуют свои навыки.

Когда они пообедали, уже начинало темнеть, и они поехали в парк у набережной посмотреть на предсказанный метеоритный дождь.

Солнце медленно падало в океан, они шли по песчаной тропе между тростниковых зарослей и жесткой терпеливой пляжной травы, все надеясь высмотреть среди неоново-оранжевых красок заката обещанную зеленую вспышку.

Когда подростки ушли немного вперед, Лэси спросила:

– Берт, помните ту металлическую штуку, которую мы видели тем вечером, которая… ну, двигалась, что ли… сама по себе?

– Помню, конечно. Она вроде как казалась… но я не уверен.

– Вы еще что-нибудь видели? Что-нибудь странное?

– Да массу странных вещей. В ту ночь, когда моя машина нас так подвела. Было еще кое-что. Пару раз мне показалось, что за нами кто-то идет. Просто возникло чувство, как будто следят. Но с другой стороны, у меня там вообще разыгралось воображение.

Лэси хмыкнула, потом задумалась, а когда заговорила, голос звучал необычно хрипло:

– Знаете, банк Квибры ограбили. Я слышала очень странную историю. Люди кое-что видели из окон.

И Адэр…

Она рассказала Берту, что Адэр пришла к ней с историей о необычном поведении своих родителей. О том, какой странной была в гараже ее мать. Перезагрузка? Перезагрузка.

– Я сказала ей, что, скорее всего там все нормально, и Адэр просто… ну, неправильно поняла. Что ей надо поговорить об этом с родителями. А она ответила, что… боится. Не сказала, что ей неудобно с ними об этом говорить, а что она боится.

– Боится поговорить с ними? Но почему?

– Говорит, это трудно объяснить. И говорила она, похоже, искренне. Надо сказать, я и сама в последнее время заметила у Сьюзен и Ника много странностей. Знаете, Берт, у меня такое чувство, будто я подвела Адэр. Она нуждалась в моей помощи, а я от нее отмахнулась, не приняла это всерьез. А теперь я вот думаю, не связаны ли между собой все эти странности?

– Какие именно странности? Что вы на самом деле о них думаете?

Спрашивая, Берт в глубине души опасался, что с ней самой не все в порядке. Не выяснится ли, что у Лэси слегка поехала крыша? Ну что ж, ему всегда везло с женщинами…

– Что думаю? Сама не знаю. У вас тут столько секретов… Мне кажется, когда я приезжала в последний раз, такого не было. Во всем городе много странных краж. А сегодня в кафе какая-то женщина говорила, что кто-то здесь мучает животных. Я ее спросила, откуда она знает, она сказала, что видела птицу с машинными деталями в теле, как будто кто-то их вживил ей и отпустил на волю.

– Господи! Настоящий гротеск! – И он замолчал, что-то обдумывая. – Разве только это был какой-нибудь прибор для слежения, какие иногда применяют зоологи.

– Не думаю. Та женщина описала его – совсем не похоже. Я думаю… Ну, не знаю. В городе что-то происходит, что-то непонятное. У меня такое чувство, как будто люди что-то скрывают. Надо бы разобраться, во всяком случае, я собираюсь этим заняться. Одно из двух: либо моя журналистская интуиция меня не обманывает, либо мне надо к врачу.

Берт подумал и сказал:

– У меня тоже было чувство, что некоторые люди как-то странно отдалились. Как будто они что-то делают вместе, а я не с ними – и я рад, что не с ними. То есть, я хочу сказать, это не похоже на мою обычную замкнутость. Но… – Он пожал плечами. – Это просто чувство. Ничего конкретного.

– А может, и не ничего. Но если вы что-то увидите…

Вернулся Кол.

– Эй, послушайте! Я видел эту зеленую вспышку. Ту, которая иногда бывает на закате.

Он указал направление, и они стали смотреть на заходящее солнце, но вспышка, естественно, уже погасла, больше никто ее не увидел. Они стали наблюдать за альбатросами, за маленькими черными лысухами, которые покачивались на волнах. Лысухи составляли хороший контраст с элегантными белыми альбатросами, те исчезали под поверхностью и через полминуты появлялись с маленьким крабом в клюве. Тут же были и вездесущие чайки – ныряли, взмывали вверх.

Когда небо настолько потемнело, что стали видны исчезающе-быстрые бело-голубые черточки метеоритного дождя, Берт, сам не заметив как, процитировал: «Кто сердце Богу отдает, звездою ввысь взлетит».

Кол огляделся:

– Ага, в натуре, красиво. – И, намеренно подчеркивая тинейджеровскую позу, добавил: – Неплохая графика.

Берт про себя подумал: Парень знает, как мыслит человек вроде меня, даже если я не произношу этого вслух. Нельзя недооценивать этих подростков.

Тем не менее он решил рассказать:

– Когда я жил на востоке, то однажды пошел в художественный музей в Конкорде, там привезли передвижную выставку самых известных импрессионистов. Некоторые пришли на нее с видеокамерами и сделали запись. Они смотрели на Ван Гога только через линзу камеры, ни разу не взглянули на саму картину собственными глазами, хотя оригинал был здесь, прямо перед носом.

Лэси рассмеялась и покачала головой:

– Я понимаю, о чем вы.

Кол с раздраженным видом пожал плечами. Чувствовал, что это его сравнивают с этими безмозглыми туристами. Они пошли дальше, вдруг Лэси воскликнула:

– Бен Джонсон?

– Что? – не понял Берт. – Ах да, моя цитата. Да. Звезда – это вы. – И он погладил ее волосы.

– Хм-м-м, – промычал Кол. – Звезда. Чушь.

Лэси взяла Берта за руку, и тут он почувствовал – и чувствовал еще некоторое время, – что мир пребывает в гармонии. Ну и пусть она будет немного сумасшедшая.

Лэси смотрела на падающие звезды.

– Говорят, что жизнь на Землю принесли метеориты. Аминокислоты, белки, в общем, то, из чего состоит жизнь, видимо, залетело на Землю из какого-то другого мира и упало в океан. – Она повернулась к морю. – Случайно это произошло или намерено?

– Мне тоже всегда было интересно. А может, если серьезно подумать, то это и не имеет большого значения. Дискуссия о «разумном акте творения» никогда не кончится. А на самом деле – кто знает?

Берт проводил взглядом еще одну огненно-белую полосу на темно-синем полотне неба – метеор. На мгновение ему показалось, что небеса в такой драматической форме демонстрируют единение всего сущего, что верхнему миру небезразличен мир внизу, что земля и небо едины. А у него под ногами чайка расклевывала гниющие остатки небольшой морской звезды – цикл замкнулся, смерть снова переходила в жизнь. Вечная двойственность – выделение индивида из целого – на мгновение отступила.

Может быть, Лэси – его последний шанс? Или она, в конце концов, тоже обойдется с ним так же, как Хуанита? Неужели он навсегда завяз в одной лишь работе? И не сделал ли он в жизни слишком много ошибок?

Эти сомнения никогда не покидали Берта, успели стать неотделимой частью его души. Но сейчас, пусть ненадолго, он ощутил связь с неким неизмеримым целым, сияющим в небе и горизонте, в камнях и звездах, он был свободен.

Лэси смотрела на него, словно бы разделяя его состояние. Глаза ее были в тени, но он чувствовал ее небезразличие.

Но тут Адэр разрушила колдовство. Очень тихо, Берт едва различал слова, она проговорила:

– Падающие звезды тоже бывают разными. Падают самолеты… или спутники.

– Здесь у нас упал спутник, и с ним связана куча тайн, – объяснила Лэси, поймав недоумевающий взгляд Берта.

– Да?

– Им не положено об этом рассказывать. Что-то, связанное со спасательными работами их отца.

– С тех пор и началась эта фигня, – внезапно вмешался Кол, перестав с раздраженным видом смотреть на облака.

Лэси быстро на него взглянула, но промолчала, и после долгого неловкого молчания они пошли обратно, к машине. Берт размышлял о недосказанном, о том, что осталось висеть в воздухе, словно метеорит, так и не упавший куда следует.

Они доехали до Пайнкреста, почти не разговаривая по дороге, лишь несколько раз притормозили, чтобы полюбоваться рождественской иллюминацией – цепочками мигающих разноцветных огней, развешанными у домов. Культ автомобиля был очень силен в Квибре – перед одним из домов стоял классический «плимут» 1940 года, чей силуэт сиял на газоне рождественскими огоньками. Только автомобиль, но не дом.

– А вот дом О'Хары, – указала Адэр. Дом сиял, как взрыв сверхновой. И пока они смотрели, Берт понял, что здесь не просто перебрали с иллюминацией, а сделали это очень странно. Рождественские огоньки висели как-то беспорядочно, словно бы образуя паутинные сети гигантских пауков-крестовиков, но только здесь не было обычной спиральной симметрии, которая делает их такими прекрасными, но явно присутствовал какой-то иной, непонятный замысел. И те же цепочки огней тянулись из дома О'Хары к соседнему дому, но там было абсолютно темно, только перекрещивались, как таинственные письмена, световые нити. Казалось, чуть-чуть – и поймешь закодированную в них весть, надо только внимательней посмотреть. Кто слышал бормотание помешанного, тот знает: всегда, кажется, что слова бреда почти осмысленны, только еще чуть-чуть прислушаться…

Рассматривая цепочки огней, Берт чувствовал, как в нем нарастает беспокойство. Как будто бы там действительно было послание, послание, обращенное именно к нему, только вот языка он не знал.

– Надо отвезти ваших ребят домой, – наконец проговорил он.

И он отвез, больше нигде не задерживаясь.

6 декабря

Через полчаса после занятий Вейлон нашел мистера Моргенталя в мастерской электроники. Тот сидел за своим верстаком и, похоже, копался в каком-то приемнике.

Вейлон подошел поближе посмотреть, над чем именно работает мистер Моргенталь. Ему было интересно, что учителю удалось спасти после кражи и нападения вандалов. Но Вейлон тут же отступил подальше. От мистера Моргенталя сильно и неприятно пахло. Запах был странным. Не то чтобы мистер Моргенталь давно не мылся. Запах немного отдавал горелым, как если бы игрушечный трансформатор для детского электровоза слишком долго оставляли включенным. Но может, это воняло от его работы? Похоже на то. Он вроде бы паял.

Тут Вейлон наконец заметил, что мистер Моргенталь на него смотрит. И улыбается. Интересно почему? С иронией? Вейлон забыл что-то сделать?

– Значит, – начал Вейлон, – у вас все же есть новая работа?

– «Все же»? Это спутниковая тарелка. Но модифицированная.

Теперь Вейлон видел, что это действительно спутниковая тарелка из тех, что поменьше, сейчас все ими пользуются. Но мистер Моргенталь ее переделал, припаял массу мелких деталей так, что получилась сеть из проводков.

Черт, круто, – подумал Вейлон.

Мистер Моргенталь продолжал объяснять:

– Модификация спутниковой тарелки большей мощности. В «Попьюлар сайенс» была схема.

Он произнес это с такой улыбкой и так смотрел, словно пытался угадать, как Вейлон воспримет подобное объяснение, Вейлон просто кивнул.

– Тебе что-нибудь нужно, Вейлон?

У Вейлона сложилось впечатление, будто этот человек на него за что-то сердится, но решил не показывать виду.

– Нет, ничего не надо. М-м-м… вы вроде бы вернули кое-что из своих вещей?

– Моих вещей?

– Которые украли.

– Украли?

– Ну да. Помните, вандалы, кража оборудования?

– Ничего не украли. – Мистер Моргенталь повернулся спиной к инструментам. – Просто… э-э-э… недоразумение. Я сам дал разрешение на использование тех материалов, а потом забыл. У меня есть все, что нужно. Но занятий пока не будет.

– Не будет? Ваших занятий? А куда же я буду ходить в то время, которое всегда был у вас в мастерской?

– Куда хочешь.

– Ну… – Вейлон усмехнулся. – У директора могут быть другие представления.

– Не беспокойся. Сам увидишь. Мистер Эрнандес полностью в курсе дела. А теперь извини…

– Я понял, понял.

Никому нет дела, куда он пойдет? Круто. Но все равно тут какая-то туфта.

Каждый знакомый подросток, насколько знал Вейлон, имел понятие о том, что нужно, чтобы нормально развиваться. Да и как может быть иначе, если круглые сутки только об этом и слышишь? В фильмах по телевизору, в интернете, во всяких шоу типа «Бостон паблик» – кругом этот отстой. «Вот чего, друг, я, типа, не просекаю, что это за туфта такая – модель поведения. У меня только дядя. Ну, чисто козел, мать его. А спать мы ложимся не раньше трех. Ну что, схавал? Что? Ну, извини. Я имею в виду, он всегда под градусом».

Но все же. Не будет занятий по электронике. Правда, это дает еще час в неделю для его собственного расследования. Может, это, блин, судьба?

А все равно, типа, противно, блин.

Вейлон повернулся и медленно пошел к двери, разглядывая по дороге мастерскую. В помещении почти ничего не осталось, кроме рабочих столов. Все инструменты для учащихся исчезли. Приборы тоже. Он обернулся на мистера Моргенталя, в груди возникло какое-то странное чувство. Грусть.

Вейлон оказался в вестибюле. Ну точно. Ему было грустно, он сам не мог понять почему. Как будто кто-то умер, но только он не знал кто.

Но вообще-то он как раз знал. Умер мистер Моргенталь.

12.

6 декабря

В этот же самый день, сырой и хмурый, с тусклым солнечным светом, скупо пробивавшимся сквозь туман и дым от печей, Адэр шла из школы и уже почти дошла, когда увидела, как старый мистер Гаррети подтянулся и влез на крышу своего дома.

Она остановилась, в недоумении глядя, как он висит, ухватившись руками за металлический желоб вдоль края крыши, потом решила, что, наверное, у него упала лестница, хотя никакой лестницы она не увидела. С таким же недоумением за этим зрелищем наблюдала и сидящая на крыше пестрая кошка. Может, мистер Гаррети хотел снять кошку, а лестница упала.

Но лестницы не было.

Вот старик резко подтянулся, ухватился за край карниза и ловко, как мультяшный супергерой, забросил свое тело на крышу.

– Мистер Гаррети, – пробормотала Адэр.

Он встал на крыше и посмотрел на нее, причем его голова повернулась на плечах необыкновенно далеко.

– Адэр, это ты? – Его тело тоже повернулось и пришло в соответствие с положением головы – во всяком случае, так это выглядело со стороны. Адэр сразу вспомнила Мейсона – та же иллюзия. От резкого движения инструменты на поясе мистера Гаррети звякнули, отвертки застучали о гаечные ключи.

Фигура мистера Гаррети казалась слегка наклоненной к земле, по идее, он должен бы полететь носом в траву, но никуда он не полетел, а просто стоял, согнувшись, и с улыбкой смотрел на Адэр. Странный это был взгляд, хотя так сразу и не скажешь, что в нем такого уж странного.

Адэр прочистила горло:

– Все о'кей, мистер Гаррети? – спросила она, хотя смутно чувствовала, как мало смысла в таком вопросе. У него явно все было прекрасно, причем куда прекраснее, чем обычно. Он только что проделал трюк, больше подходящий олимпийскому чемпиону по гимнастике, чем старому пенсионеру из Квибры. – Я имею в виду, с вашей кошкой все о'кей? Вы туда влезли, чтобы ее снять? Вам не нужна… э-э-э… лестница? Или еще что-нибудь?

Мистер Гаррети обернулся и посмотрел на кошку, и в тот же миг кошка попятилась, зашипела и быстро исчезла за коньком крыши.

– Нет. Именно этот паразит, эта кошка, вовсе не моя собственность. Она бродячая или соседская, а ведет себя так, будто моя крыша принадлежит ей. Нет. Не моя кошка. Нет, нет. – Он снова повернулся и посмотрел на Адэр. Причем выражение лица у него было в точности такое же, как прежде. Та же улыбка. Тот же оценивающий взгляд, который, казалось, ее взвешивал. – А ты подросла, – заметил он. – За последние несколько недель.

Адэр удивленно мигнула:

– Подросла?

– Да, на одну восьмую дюйма. – Он отвернулся и посмотрел на жену. Держа что-то в одной руке, миссис Гаррети вскарабкалась на крышу с задней стороны дома и встала на самом коньке крыши с непринужденностью циркового акробата. И спокойно там стояла с неким подобием спутниковой антенны в руках – тарелкой размером с крышку от мусорного контейнера. Сравнение с крышкой приходило в голову абсолютно естественным образом потому, что, на взгляд Адэр, тарелка и на самом деле была частично сделана из металлической крышки от мусоросборника, но на ее поверхность напаяли множество проводков, радиально расходящихся от центра.

И тут в голове у Адэр всплыло: миссис Гаррети по крайней мере два года не поднимается из инвалидного кресла. А теперь спокойно стоит на крыше дома.

Миссис Гаррети злобно смотрела на Адэр, но потом будто бы что-то вспомнила и улыбнулась, но выражение глаз осталось.

Что это был за взгляд! Адэр находилась футах в сорока от нее, к тому же намного ниже уровня крыши, тем не менее взгляд ударил в нее, словно попавшая в голову стрела. Девушке захотелось поскорее уйти.

– Мы устанавливаем спутниковую тарелку, – объяснила миссис Гаррети. – Мой муж нашел схему в разделе «Сделай сам» в «Попьюлар мекэникс». Вот мы и сделали. Сейчас они очень популярны. То и дело их видишь. И какая экономия! Бесплатное спутниковое телевидение, так-то, красотка.

Разговор все время происходил между людьми, стоящими на крыше, и Адэр, которая оставалась на земле. В конце концов у нее заболела шея, но она все никак не могла уйти, не могла не пялиться на них. Вдруг она почувствовала, что тут еще кто-то есть. Обернулась и увидела мистера Тана, старого доброжелательного вьетнамца, который жил рядом с Гаррети. Мистер Тан стоял у себя во дворе с граблями в руках и с открытым ртом смотрел на миссис Гаррети. Он явно был удивлен не меньше Адэр.

Мистер Тан и Адэр обменялись смущенными взглядами. Оба ничего не понимали, и оба чувствовали себя не вправе задавать вопросы.

– Китайская медицина, – жизнерадостно проговорил мистер Гаррети. – Вы-то должны ее оценить, Тан. Мы ходили к китайскому доктору. Он дал нам чудодейственный… – И он обернулся к жене, они обменялись взглядами. Мистер Гаррети кивнул и снова обратился к мистеру Тану: -… женьшень. Он дал нам чудодейственный женьшень.

– Ах вот как! – воскликнул мистер Тан. – Женьшеню я доверяю. Я сам его принимаю, но ничего подобного… Господи, вы считаете, ей там не опасно?

– У меня все о'кей, мистер Тан, – рассмеялась миссис Гаррети. – Как видите, я чувствую себя более чем прекрасно. И так счастлива, что выбралась из этого кресла. Теперь я просто ожила. Держи, дорогой. – И она сунула ему самодельную спутниковую тарелку с таким видом, словно подавала упаковку таблеток. Потом повернулась и уверенно прошла к дальней стороне крыши. Теперь Адэр ее не видела, но вскоре услышала глухой стук, в точности как если бы миссис Гаррети упала.

– Господи, мистер Гаррети, она не… Мистер Тан тоже услышал грохот.

– Ваша жена… С ней все в порядке? Мне показалось, кто-то упал. Послушайте, Гаррети, с ней ничего не случилось?

Гаррети не обращал на Тана никакого внимания, он продолжал устанавливать спутниковую тарелку на самом коньке крыши, поворачивая ее так, чтобы она смотрела не в небо, а по линии верхних оконечностей крыш.

Тут из-за угла дома в передний дворик вышла миссис Гаррети, благополучно спустившаяся с крыши, бросила взгляд сначала на Адэр, потом на мистера Тана и сказала:

– Разумеется, у меня все отлично, благодарю вас.

Адэр посмотрела на ноги миссис Гаррети. К ее белым теннисным туфелькам прилипла трава, причем сверху. У Адэр возникла иррациональная мысль, что миссис Гаррети просто спрыгнула с крыши позади дома, и туфли вдавились в грязь до самого верха. Разумеется, такое невозможно.

Мистер Гаррети сосредоточенно прикручивал основание самодельной спутниковой тарелки к коньку крыши. Снизу было видно, как ловко работают кисти его рук.

– А теперь, если позволите… – произнесла миссис Гаррети, – мне бы не хотелось, чтобы мой муж отвлекался. Он может…

– … может упасть, – проговорил ее муж в то же мгновение, что и она. Точно в то же мгновение.

Когда он говорил, едва слышно, то смотрел на отвертку, которой прикручивал к крыше спутниковую тарелку.

– Надо же, какое ужасно сильное действие женьшеня! – воскликнул мистер Тан, восхищенно качая головой по дороге в гараж.

Адэр кивнула, сказала:

– Всего хорошего, – повернулась и пошла домой. Пошла довольно быстро, но все же оглянулась и увидела, что мистер Гаррети закончил прикручивать тарелку в рекордно короткий срок и, взяв в руки провод от своей самодельной спутниковой антенны и направляя его сквозь пальцы по заднему скосу крыши, скрылся из виду с тыльной стороны дома. Раздался все тот же глухой стук. А через мгновение – кошачий визг. Дикий кошачий визг.

Долгих несколько секунд Адэр смотрела на дом Гаррети, но перед глазами у нее стояли собственные мама и папа. Между родителями и Гаррети было какое-то непонятное сходство, как будто ледяной поток прокатился сначала по ее дому, а потом и сквозь них. Была и в тех, и в других какая-то неправильность, плохо скрытая, но все же не такая, о которой можно кому-нибудь рассказать – люди бы решили, что у нее крыша поехала или еще что-нибудь похуже.

Мама и папа. Гаррети.

Адэр передернула плечами, отвернулась от дома Гаррети и быстро-быстро пошла домой.

Но когда пришла, увидела, что мама снова идет в гараж… И запирает его изнутри…

Да, дома ничем не лучше. Адэр включила отопление. Ей вдруг сделалось совсем холодно, бил озноб.

6 декабря, вечер

Генри Стэннер ощутил странное облегчение: он здесь, не в Квибре. И странное волнение тоже. Он всегда чувствовал, что за ним следят, с самого начала работы в биоинтерфейс-подразделении. Даже после того, как засняли его роговицу и допустили к засекреченным работам. Он не знал, за всеми ли следят и насколько плотно, но в том, что следят за ним, не сомневался. Из-за его связей с Проектом. Он шел по коридору, а камера фиксировала каждый его шаг.

Это крыло биоинтерфейс-подразделения в Стэнфордском научно-исследовательском центре выглядело весьма заурядно. Обычный институтский коридор: белые стены, цепочки белых лампочек. Запертые, окрашенные белой краской металлические двери прячут поразительные научные эксперименты.

Звук шагов гулко отдается в пустом помещении. Стэннер добрался до пересечения коридоров. Здесь были уже другие камеры. Он приостановился, глядя, как идет по коридору молодой бледный узкоплечий техник в белом халате. Что-то бормочет под нос, смотрит то прямо перед собой, то на калькулятор в руках, снова вперед, потом опять на калькулятор и бормочет, бормочет… Наконец техник прошел мимо камеры, и она не повернулась ему вслед.

Стэннер подождал несколько секунд и тоже прошел мимо камер. Камера изменила положение, чтобы удержать его в зоне обзора.

Стэннер сам себе кивнул и пошел дальше, дошел до комнаты 2323, нажал на кнопку интеркома, произнес свое имя. Раздался звонок.

Внутри стоял обычный стол из светлого дерева, за которым находилась металлическая жемчужно-белая колонна примерно шести футов в высоту и двух – в диаметре. Линзы ее камеры повернулись и зафиксировали его появление.

– Подтвердите свое имя, пожалуйста, – раздался из колонны компьютерный голос.

– Майор Генри Стэннер.

– Имя соответствует предварительной договоренности и контрольной записи голоса.

Интересно, что я никогда умышленно не давал записать контрольный образец голоса, – подумал Стэннер, – тем не менее, его все же добыли.

Дверь с одной стороны стола щелкнула и распахнулась внутрь, Стэннер вошел и увидел, что за столом для переговоров сидят Бентуотерс и Джим Гейтлэнд.

Капитан Гейтлэнд, плотный мужчина с несколько сонным, но приветливым взглядом, с забавно оттопыренными ушами, которые создавали иллюзию напряженного вслушивания, был одет в мундир морской пехоты.

– Слушайте, Гейтлэнд в форме, это что, знак? Чтобы придать больше официального блеска нашему совещанию? Я вижу вас в форме не чаще одного раза в пятнадцать лет.

– Сегодня нет смысла маскироваться, майор, – проговорил Гейтлэнд легким говорком уроженца Теннесси. – Садитесь. – Он нажал на клавишу встроенного в стол цифрового магнитофона. – Вы ведь будете делать доклад. Я потом все перепишу.

– Не знаю, должен ли я докладывать человеку ниже себя по званию, – заметил Стэннер и сел. – Как, и подкрепиться нечем?

Бентуотерс был в белом халате. Он рассеянно кивнул и произнес словно бы в воздух, что означало: кто-то или что-то слушает снаружи помещения:

– Нам три кофе со сливками и сахаром.

– Звание здесь играет не такую уж большую роль. Значительно важнее старшинство, – объяснил Гейтлэнд, потом добавил: – Сэр.

Бентуотерс задумчиво рассматривал Стэннера.

– Стэннер, в вашем поведении явственно чувствуется враждебность.

Вошла молодая чернокожая женщина с подносом. На ней было обтягивающее зеленое платье, никаких ассоциаций с лабораторией. Когда она нагнулась поставить поднос с кофейником, молочником и сахарницей на стол, Стэннер невольно восхитился гибкими движениями ее упругого тела, что ощущалось даже сквозь ткань.

Пожалуй, мое воздержание затянулось, – подумал он.

Девушка улыбнулась и вышла.

Стэннер вздохнул, взял чашку с кофе и повернулся к Гейтглэнду.

– Вот что я вам скажу, капитан. В Квибре у меня не проходит странное чувство. Мне почему-то кажется, что Контора не больше меня знает, как далеко это зашло. И это меня беспокоит. Город следует подвергнуть карантину, эвакуировать население, предварительно обследовав каждого человека. Мне плевать, какую легенду использует Пентагон. Черт возьми, подойдет любой сценарий террористической угрозы. Но… – Он сделал глоток кофе, который оказался пережженным, поставил чашку на стол и продолжил: – Не ждите. Не теряйте времени. Скажите им, что это надо делать сейчас. Прямо сейчас.

Бентуотерс, ссутулившись, сидел в своем кресле и не поднимал взгляда от кофейной чашки. В отличие от Гейтлэнда он не умел так хорошо скрывать свои чувства. Бентуотерс явно был напуган.

Язык тела Гейтлэнда сообщал зрителям совсем иное. Он вольготно откинулся в кресле, веки слегка прикрыли глаза.

– Ну-у, – задумчиво протянул Гейтлэнд, – не думаю, что они решатся на такое, не получив реальных, физических следов загрязнения среды.

Стэннер в упор смотрел на капитана.

– Вы не были в лаборатории-23, Гейтлэнд. Но должны же вы были просмотреть видеозапись до того, как мы все там спалили. Любое загрязнение, которое ведет к такому…

Гейтлэнд достал из внутреннего кармана кителя шариковую ручку и помешал в своей чашке.

– Но вы ведь не уверены, что там имеет место выброс? Я имею в виду – не уверены на сто процентов?

– Я видел следы выбросов на таком, черт вас всех раздери, гротескном уровне биоинтерфейса, что вам и не снилось. В лесу, вокруг города.

– Ну и где доказательства? Где собранные вами образцы?

– Я не стану к ним приближаться без каких-нибудь средств защиты. Но я знаю, что именно видел собственными глазами, Гейтлэнд.

– Белым днем?

– Ночью. И кстати, именно там пропали два морпеха. Черт возьми, как вы думаете, что случилось с этими парнями, Гейтлэнд?

– Я кое-что слышал об этом. Когда два человека из личного состава не являются на поверку, это называется самоволкой.

Стэннер проворчал:

– Сразу оба? И прямо на месте падения? К тому же во всем городе зафиксировано множество краж электронного оборудования. Я не знаю, как они используют некоторые детали, но другие просто незаменимы для биоинтерфейсного моделирования. Модифицировать кремний на микроуровне и…

– А вот здесь не стоит спешить, майор, – быстро проговорил Бентуотерс. – Вы бежите впереди паровоза. У нас нет информации, что они способны до такой степени модифицировать компоненты.

– Весь смысл их деятельности сводится к тому, чтобы экспериментировать и находить новые пути пролиферации, размножения, – резко ответил Стэннер, стараясь сдержать раздражение. – Ваши источники сообщали об ограблении банка?

Бентуотерс, казалось, был потрясен:

– Ограблении?

– Из банка Квибры вынесли все дочиста, а ФБР там и носа не показало, а потому я считаю, что кто-то остановил расследование. Я имею в виду, что произошло такое масштабное ограбление, а работают одни местные копы. Легко прийти к выводу, что Контора успела вмешаться.

– Вы делаете, черт вас побери, очень далеко идущие выводы, майор, – хладнокровно произнес Гейтлэнд.