Великая война (№2) - Темнее дня

Выяснилось, что собеседование будет проводить женщина, а не мужчина. Худая, рыжеволосая, с тонкими, напряженными губами. Она носила темно-зеленую форму гражданского чиновника Внешней системы и казалась настолько же смущенной, насколько Яна нервозной.

— Итак, Янина Яннекс и Себастьян Берч, — начала женщина. — Горнорабочие. — Этому слову она придала колоссальный акцент. Дальше чиновница хмуро взглянула на экран своего персонального компьютера, после чего внимательно изучила всю стометровую плавучую платформу «Глобальных минералов» и бесконечную водную гладь по ту ее сторону. Собеседование она решила проводить прямо на палубе, хотя небо становилось все темнее, и пророчество Себастьяна о дожде казалось все более правдоподобным. — Вы указали себя как горнорабочих?

— Да, все верно. — Янина бросила гневный взор на Себастьяна. Кроме через силу выдавленного приветствия, он пока еще ни слова не произнес.

Тогда женщина, которая представилась как доктор Вальния Блум — директор Вальния Блум, глава научно-исследовательского центра на Ганимеде, — спросила:

— Вам не трудно было бы пояснить?

— Нет, не трудно. — Яна в ожидании взглянула на Себастьяна. Тот опять молчал как рыба, и в конце концов ей пришлось продолжить: — Это займет несколько минут.

— Через несколько минут нешуточный дождь пойдет, — вдруг разродился Себастьян.

Вальния Блум, судя по всему, не особенно поверила и внимательно оглядела затянутое облаками небо. А Янина задумалась, видела ли эта женщина когда-нибудь дождь. Ни на Ганимеде, ни где бы то ни было еще во Внешней системе никаких водяных дождей не бывало. На Венере шел дождь серной кислоты, а на Титане падали капельки углеводородов. На Тритоне, читала Янина, имелись гейзеры жидкого азота, но их едва ли можно было причислить к дождю. Себастьян не сводил безучастного взора с Вальнии Блум, которая наконец сказала:

— Насчет дождя посмотрим. Пожалуйста, рассказывайте. И покороче.

Яна кинжальным взглядом впилась в Себастьяна. Этот взгляд откровенно приказывал: «Говори!» После долгого молчания она почувствовала, что говорить придется ей.

— Получилось так, что главные залежи материкового ископаемого горючего на Земле всегда находились в северном полушарии, которое по-прежнему необитаемо. Уголь под ледниковым покровом Антарктиды также недоступен. Однако южное полушарие сейчас переживает бум. Таким образом, существует громадная потребность в энергии и пластических материалах, но нет способа ее удовлетворить.

— Мне казалось, вашу энергетическую проблему своими термоядерными реакторами типа «мобиль-кроха» решил Сайрус Мобилиус.

— Да, он это сделал, но только для всего, что может управиться с восемью мегаваттами и выше. Однако быстро развивающиеся южные регионы испытывают потребность в небольших портативных блоках, генерирующих всего-навсего несколько киловатт. И вот эта конструкция данную потребность удовлетворяет.

Яна указала на экстрактор, торчащий из центра платформы «Глобальных минералов», и убегающий на юго-запад трубопровод. Доктор Блум непонимающим взором на все это дело уставилась.

— Метан, — произнес Себастьян за долю секунды до того, как Янина почувствовала, что снова должна взять на себя инициативу. «Слава Богу! — подумала она. — Наконец-то хоть слово!» Однако больше одного слова ожидать ей, похоже, не стоило. Наконец Яна продолжила:

— Внизу, на дне моря, есть метан. Триллионы и триллионы тонн.

— Но метан легче воды. А атмосфера Земли… — Вальния Блум хмурила брови, усиленно припоминая курс химии, — в основном состоит из азота и кислорода. И тот, и другой газ легче метана. Он просто не может находиться на дне океана.

— Да, не может. В смысле, он там есть, только он не хранится в газообразной форме. Он хранится в виде клатратов метана — структур, которые имеют четыре молекулы метана, сцепленные в стабильную форму тремя молекулами воды. При температуре глубокого океана, около четырех градусов Цельсия, клатраты метана — твердые вещества. И их плотность выше, чем у воды, так что если они образуются на океанском дне, они не всплывают на поверхность. А все, что тонет с поверхности, разлагается и производит метан.

Доктора Блум, похоже, не слишком вдохновила нарисованная Яной картина всеобщей порчи и разложения, уникальная для Земли. Другие, порядочные миры, говорило выражение ее лица, держат свое гниение и переработку отходов подальше от цивилизованной жизни. Однако она кивнула, и Яна продолжила:

— Таким образом, если учитывать весь метан, образовавшийся в результате разложения, плюс природный апвеллинг первичного метана, на морском дне содержатся колоссальные его количества. Хотя, конечно, часть массы составляет вода, входящая в состав клатратов. Итак, у нас есть эти громадные клатратные залежи, сотни километров в ширину и десятки метров в глубину. Все, что мы… вернее все, что вот эта конструкция делает, — она указала на экстрактор, — это доводит свой хребет до клатратных залежей и немного их разогревает. Высвобождающийся при более высоких температурах метан поднимается к поверхности, после чего уходит по магистрали.

Ганимедская чиновница явно была обрадована. Впервые она заулыбалась.

— Итак, вы горнорабочие, — сказала доктор Блум. — Пожалуй, можно вас так назвать.

— И знаете, что, — продолжила Яна. — Теперь, когда я об этом задумываюсь, мне кажется, что тот же самый метод может сработать в системе Юпитера для Европейского океана. Там есть жизнь, там происходит разложение, там масса воды.

Это замечание имело куда меньший успех. Улыбка Вальнии Блум сделалась застывшей, а затем сменилась откровенно нахмуренными бровями.

— Мне казалось, даже во Внутренней системе… — «примитивной» Внутренней системе, подразумевал тон чиновницы, — хорошо известно, что Европа представляет собой запретную зону. Аборигенная форма жизни была там обнаружена пять лет тому назад. Мы категорически не желаем, чтобы единственная известная на данный момент инопланетная форма жизни оказалась заражена в погоне за малой промышленной прибылью.

Себастьян открыл рот. Янина почти не сомневалась, что он выбрал этот наихудший момент, чтобы заспорить с директором научно-исследовательского центра. Это могло разом свести к нулю все то хорошее впечатление, которое им, может статься, удалось произвести. Она не сумела придумать никакого способа его заткнуть, но тут, точно дар с небес, две тяжелые дождевые капли ударили ее по левой щеке, а одна — прямиком по носу.

— Вот уже и дождь, — сказала Яна. — Как Себастьян и предсказывал. Давайте спустимся в каюту, пока мы все не промокли.

«И, — подумала она, — быть может, по пути у меня появится возможность отвести этого несчастного рохлю в сторону и объяснить ему, что говорить о том, о чем не следует, хуже, чем не говорить вовсе».

Эх, благие пожелания…

По дороге вниз доктор Вальния Блум липла к Себастьяну почище вакуумного насоса, пока они все трое не упаковались в крошечную комнатенку, служившую убежищем для младших членов бригады.

Очевидно, там чиновница достигла нового пункта своей программы, поскольку, словно бы молча прислушавшись к какой-то внутренней подсказке, раскрыла папку и подтолкнула ее вперед.

— Это ваши?

— Да. — Янина узнала документы своего письменного тестирования — как ответы на стандартный набор вопросов, так и сочинение на свободную тему. Она тогда рискнула рассмотреть экономический рост спутников Юпитера со времени первой колонизации, а затем использовала это для соответствующих проекций на развитие систем Сатурна и Урана.

Яна ожидала по меньшей мере комментария, но доктор Блум просто хмыкнула, взяла вторую папку и положила ее перед Себастьяном.

— А это ваши?

Себастьян кивнул. Янина вздрогнула — как ей хотелось надеяться, незаметно. Сверху лежал набор стандартных вопросов, и даже при беглом взгляде было заметно, что по меньшей мере половина его осталась незаполненной.

— И вот это тоже?

Под вопросником лежало с полдюжины листков. На них не было ни текста, ни цифр, а только черно-белые рисунки, явно незаконченные и сделанные второпях. Янина решила, что ей следовало чего-то такого ожидать. Там были скопления облаков — завитки, полоски и узоры «в елочку», перемешанные друг с другом без какой-либо очевидной логики.

Себастьян не торопился, долго глазел и наконец сказал:

— Угу. Вот этот я не успел закончить. — Он указал на завихрение наподобие движущегося урагана, которое отбрасывало от своего стелющегося края меньшие завитки.

— Они очень напоминают бури на поверхности планеты Сатурн. Когда вы рисовали, вы основывались на чем-то уже виденном?

— Угу. Есть регулярная видеопередача, там показывают картинки с Марса, Юпитера и Сатурна. Я ее смотрю. Уран тоже, только там особенно нечего смотреть.

— Вы хотите сказать, там нет облачных систем?

— Уран гладкий как бильярдный шар.

— Но вы не просто скопировали эти рисунки с последней видеопередачи.

Себастьян нахмурился.

— Нет. Не скопировал.

— Тогда откуда вы их взяли? Я полагаю, тестирование проходило в контролируемых условиях?

— Совершенно верно. — Яну не спрашивали, но она просто не могла сидеть молча. — Никто не мог прийти или уйти, никто не мог посмотреть, что делают остальные.

Вальния Блум ее проигнорировала.

— Так откуда вы взяли эти рисунки, мистер Берч?

Себастьян откашлялся.

— Ну, я видел картинки Сатурна в видеопередаче. А эти я просто вроде как вообразил. Ну, как обычно делают, когда по-настоящему, от души рисуют.

Янина опять вздрогнула, но на сей раз она уже не сомневалась, что это было заметно. На ее счастье доктор Вальния Блум, похоже, не проявляла ни малейшего интереса к любым ее действиям — пока не подняла голову и не пронзила одним-единственным взглядом и Янину, и Себастьяна.

— Ваша заявка достаточно необычна, — сказала чиновница. — Вам обоим за тридцать, что значительно выше нашей нормы. Кроме того, вы хотите, чтобы вас рассматривали как единую команду, а не поодиночке.

Яна кивнула.

— Да, мэм.

— И ваша позиция по-прежнему такова?

Яна снова кивнула и посмотрела на Себастьяна. Тот промычал:

— Угу.

— Очень хорошо. Пусть будет так. — Вальния Блум собрала папки и встала. — Собеседование закончено.

— Спасибо… — Слова застряли у Янины в горле, так что ей пришлось сглотнуть и начать снова. — Спасибо, что дали нам шанс. Но будет ли нам позволена еще одна попытка?

— Полагаю, нет. — То ли доктор Вальния Блум была садисткой, то ли ее натренировали не проявлять своих чувств. Так или иначе, на лице у нее играла странная улыбочка. — Никакой второй попытки не будет.

— Как скажете, мэм.

— Однако, насколько я понимаю, вам обоим требуется подать «Глобальным минералам» предупреждение об увольнении за две недели. Поэтому я предлагаю вам сделать это немедленно. Через две с половиной недели для вас будут зарезервированы места на пассажирском челноке. Оказавшись в окружающей среде с микрогравитацией, вы пройдете доскональный медицинский осмотр, после чего высокоскоростное транзитное судно доставит вас на Ганимед. Соответствующее обучение начнется именно там.

И Вальния Блум стала подниматься по крутой лесенке, что вела на главную палубу платформы. На полпути вверх она вдруг пригнула голову и посмотрела на все еще обалдело сидящих за маленьким столиком Янину и Себастьяна.

— Мне следовало упомянуть еще один интересный пункт. Письменное тестирование вы проходили три недели тому назад. Верно?

— Да, мэм.

— Эти наброски, которые тогда сделал Себастьян. Они очень близко напоминают реальные бури на Сатурне. Но вы их не копировали.

— Нет, сэр. — У Себастьяна впервые прорезался четкий голос. — То есть, мэм. Я уже сказал — я их не копировал.

— Мое последнее высказывание являлось не вопросом, а утверждением. Я знаю, что вы не копировали пересылавшихся на Землю изображений, причем по лучшей из всех возможных причин. — Уже на самом верху лестницы Вальния Блум добавила: — Вы просто не могли этого сделать. Грозовая система, которую вы нарисовали, появилась на поверхности Сатурна всего десять дней тому назад.

4.

СОВИНАЯ ПЕЩЕРА, ПАНДОРА, ГОД 2097, ДЕНЬ НЕВОДА МИНУС ОДИН

Примерно в то же самое время, когда доктор Вальния Блум разложила перед Себастьяном сделанные им наброски сатурнианских облаков и спросила об их происхождении, Свами Савачарья находился в таком положении, что мог реально взглянуть на эти самые сатурнианские облака. Ему всего-то и требовалось, что пройти в другой конец Совиной Пещеры. Дальше он мог подняться на лифте к наблюдательной камере на поверхности Пандоры, проплыть чуть вперед в пренебрежительно малой гравитации крошечного спутника, после чего ему оставалось только воззриться на громадные кольца и обширную поверхность планеты Сатурн.

Нет, разумеется, у Совы не было ни малейшего намерения что-то подобное проделать. Он никогда не приближался к поверхности, а кроме того, он был занят. Свами Савачарья и его программные орудия как раз ввязались в бой с одним из наиболее грозных разумов в Солнечной системе, и если бы все пошло по плану, бой продолжился бы еще часов десять-двенадцать. Ближайшие реальные персоны находились, быть может, в миллионе километров оттуда, наблюдая за работой фон Нейманнов на гигантском спутнике Сатурна Титане. Сову это прекрасно устраивало. Он никогда не нуждался в помощи и ее не желал.

Решение переместить Совиную Пещеру из глубоких недр Ганимеда далось нелегко. Более пятнадцати лет Сова с продуктивной мизантропичностью там проработал. При этом все по большей части его игнорировали, что опять же прекрасно его устраивало. Затем, четыре года тому назад, случилось самое худшее, что только могло случиться. Чтобы разгадать одну загадку, Сова предпринял путешествие на Европу, и в процессе этого визита в глубинах Европейского океана было открыто существование внеземной формы жизни. Эта форма ничем не напоминала далекие разумы, которые искал Джек Бестон в своих проектах СЕТИ, а представляла собой всего лишь любопытный непериодический кристалл со способностью к воспроизводству и минимумом обмена веществ. Но этого оказалось более чем достаточно. Во-первых, достаточно для того, чтобы сделать Европу запретной зоной для любых проектов развития, а во-вторых, еще кое для чего. На Европе в то время случилось оказаться одному представителю СМИ — этих СМИ, пронырливых, назойливых, любопытных, ненасытных и невыносимых. И в своем репортаже Нелл Коттер, этот самый представитель, описала Сову как главного героя всего инцидента. Имя, бритая, похожая на пушечное ядро голова и трехсоткилограммовая туша Свами Савачарьи прославились на всю Солнечную систему. Всякая надежда на уединение была потеряна.

После этого почти ежедневно какой-нибудь гнусный подлец из СМИ, задействуя сочетание подкупа и откровенной лжи, обнаруживал местоположение Совиной Пещеры. Дальше этот подлец домогался от Совы эксклюзивного интервью.

Сова выдержал четыре месяца такой жизни и решил, что больше не может. Он начал поиск. Куда ему было податься?

Поначалу возникло искушение направиться внутрь Солнечной системы. После окончания Великой войны Земля сделалась самым близким к Солнцу пределом человеческого существования. Научно-исследовательская станция на Меркурии и аналогичные купола на Венере были полностью уничтожены. В принципе, Сова мог туда отправиться. Однако и Меркурий, и Венера имели существенную поверхностную силу тяжести, а Сова, хотя и терпимый к слабой гравитации Ганимеда, куда скорее желал эту радость уменьшить, нежели увеличить. Положение еще больше усугублялось тем, что по мере постоянного восстановления Солнечной системы после Великой войны потребность в воссоздании утраченных ресурсов неуклонно росла. Научные круги усиливали давления в плане создания новых станций на Меркурии и Венере. Если бы это произошло, во Внутренней системе уже попросту некуда было бы податься. На четырех ее планетах и трех спутниках пропадали всякие уединенные места.

Тогда Сова обратил свой аналитический взор наружу. Обитаемые спутники Юпитера буквально бурлили жизнью и с каждым днем становились все плотнее населены. Приходилось заглядывать дальше, признавая, что какие бы действия ты ни предпринял сейчас, в обозримом будущем тебе придется сделать еще одну перемену. Сова рассчитывал прожить долгую жизнь. А потому меньшие спутники Урана и даже Нептуна также из поля рассмотрения не выходили.

Свами Савачарья принял решение, составил планы, а когда все было готово, уволился с поста главы отдела расписаний управления Пассажирского транспорта Внешней системы. Только своей давнишней начальнице Магрит Кнудсен Сова открыл, куда он отправляется, сперва принудив ее поклясться, что она никогда не попытается с ним связаться или, не дай Боже, его навестить, а также не откроет его местонахождение ни одной живой душе. Однако затем он смягчился. Все-таки Магрит Кнудсен более двенадцати лет служила Сове защитным прикрытием. Она может, сказал Сова, связаться с ним в том случае, если у нее возникнут неразрешимые личные сложности. И, уже в последний момент додумав, добавил: или если кто-то придет к ней с интеллектуальной проблемой, которую она сочтет достойной разума Свами Савачарьи. Он по-прежнему был старшим членом Сети Головоломок, и у него не было никакого намерения эту деятельность бросать.

Сова распорядился перевезти всю Совиную Пещеру, со всем ее уникальным содержимым, в естественную полость глубоко в недрах одного из меньших спутников Сатурна под названием Пандора. Все это проделали машины и механизмы, которыми управлял только сам Сова, а когда операция была закончена, он использовал свое знание ганимедских компьютерных систем, чтобы стереть все записи. Затем настала пора для финального шага. Сове пришлось бы выдержать нешуточную баталию с собственной агорафобией, чтобы вытерпеть долгое путешествие по открытому космосу.

Он выбрал самый легкий способ. Проглотив тщательно перемешанную комбинацию снотворных, Сова закрыл глаза — и открыл их уже на Пандоре.

Спутник представлял собой неровный каменный обломок пятидесяти километров в длину и тридцати в ширину. В сравнении с девятью крупными спутниками Сатурна это была просто песчинка, скользящая под ними и обегающая планету менее чем за сутки. Поскольку Пандора располагалась выше системы гигантских колец, и вид оттуда на Сатурн частично этой системой блокировался, никто не счел бы ее самым предпочтительным местом для наблюдения за планетой. Там не было ни атмосферы, ни залежей минералов, ни воды или еще каких-либо летучих веществ. Пандора ни для кого не должна была представлять интерес.

Сове же она казалась идеальной. Ему не требовалось сиденье у окна, чтобы обозревать Сатурн, а летучих веществ в его автономном убежище вполне хватило бы на столетие. После этого он при необходимости мог снова изучить варианты.

И пока что Пандора оправдывала все Совиные ожидания. За все эти три года на него не обрушился ни один визитер. Магрит Кнудсен связалась с ним всего лишь раз, когда столкнулась с транспортной проблемой, включавшей в себя очевидно неразрешимый конфликт расписаний. Сова встроил эту структуру внутрь более общего класса проблем, дал алгоритм для всего набора и через двое суток выслал Магрит исчерпывающий ответ. Он также позволил себе небольшое, но приятное торжество, после чего вернулся к своему изучению утраченных реликвий Великой войны.

Сегодня, однако, торжество и реликвии Великой войны составляли ту слабость, которой Сова себе позволить не мог. Часы тикали. Еще через день Невод наконец будет введен в действие. Теперь следовало провести последнюю проверку.

Свами Савачарья сидел в специально изготовленном для него кресле в «мыслительном» конце Совиной Пещеры, и его обтянутая черной тканью туша раздувалась как воздушный шар, что было бы невозможно при более высокой гравитации. Он уже выслал свои программные зонды и теперь терпеливо ожидал их возвращения. Установленная им система была разработана с целью имитации, в той мере, в какой любая сущность вообще может имитировать нечто крупнее себя, функций всего квантово-переплетенного Невода. С этим своим «Неводом» Сова теперь ринулся в атаку, пытаясь пробиться сквозь незримые динамические системы своего противника. На данный момент зонды сработанной им имитации капитально застряли.

— Уже целых сорок минут ни шиша, — произнес хриплый голос сбоку от кресла. — Ну что, топор?

Сова повернулся.

— Скажем так — временная задержка. Два брандмауэра преодолены, но третий оказывает серьезное сопротивление. — Внезапный голос Сову не особенно удивил. Изображение в объеме дисплея сбоку от него демонстрировало лысоватого пожилого мужчину с изрядным косоглазием. Вновь прибывший, судя по всему, тоже глазел на экраны, однако Сова знал, что это внимание показное. Морд принимал все его вводы в режиме реального времени. Это давало ему определенное преимущество, ибо он раньше Совы узнавал, что доложат программы.

— Уже намного дольше, чем раньше. — По тону Морда сложно было понять, рад он этому или не очень.

Сова кивнул.

— Когда вы вошли?

— В самом начале. Перемены в распределении ресурсов заприметил. — Глаза Морда сузились, когда он вгляделся в последние результаты. — В прошлый раз я ошибся, когда решил, что вы никогда не пробьетесь. Хотите удвоить ставки? Могу сказать, что за двенадцать часов вам эту оборону никаким макаром не взломать.

Сова закрыл глаза и осел в кресле, обдумывая предложение. Затем взглянул на часы. Со момента первой стычки прошло уже пять часов. Однако оставалось еще семь часов — и по меньшей мере одна линия атаки в резерве…

— Забудьте про удвоение, — вдруг сказал Морд. — Никаких ставок.

Сова резко раскрыл глаза и уставился на ряд дисплеев. Никакой перемены не наблюдалось. А затем, совершенно внезапно, она проглянула. Фиксированный цикл инструкций прогонялся сотни миллионов раз в секунду, и участки дисплеев медленно меняли цвет.

— Ах-х. — Долгое приятное возбуждение постепенно спадало. — Есть преодоление третьего брандмауэра.

— А за ним еще один есть?

— Боюсь, нет. Полный доступ состоится через считанные секунды.

— Ага. — Морд скалился из дисплея. — Вот так-то вот, толстомясый. Назад к чертежной доске.

Сова кивнул, но в его мозгу уже начиналась любопытная перемена, требуемая для перехода от перспективы нападающего к перспективе защитника. Он уже целый год строил то, что, как он надеялся, должно было стать непроницаемым набором щитов, ловушек, тупиков и брандмауэров, рассчитанным на недопущение в его личную компьютерную систему даже чего-то столь могучего, как Невод в его полной рабочей кондиции.

И теперь Сова проиграл. Он попросту доказал, что по крайней мере один индивид в Солнечной системе по имени Свами Савачарья может организовать внешнюю атаку, способную пробурить и низвергнуть лучшую компьютерную оборону того же самого Свами Савачарьи. Он только что в буквальном смысле нанес поражение самому себе.

— Если только вы не считаете, — добавил Морд, — что с этой системой в таком ее виде вы в достаточной безопасности. Если вы не возомнили, что никому, кроме вас, ничего подобного провернуть не удастся. Короче, если у вашей самонадеянности границы имеются.

— Поймите, Морд, — мягко отозвался Сова, — уже нет времени подстегивать. Тем более, что такое подстегивание и не требуется. У меня есть достаточно побудительных причин работать над моей обороной, и я буду над ней работать. Но прежде всего мне нужна поддержка. Присоединяйтесь, если желаете.

Предложение было искренним. Сова приветствовал бы компанию Морда. Он встал из кресла и направился вдоль по Совиной Пещере в ее «обеденный» конец с расположенной там кухней — тщательно продуманной и роскошно обставленной. Эта кухня была славно оснащена блоками дисплеев, на любом из которых при желании мог появиться Морд.

Морд, разумеется, точно так же неспособен был есть, как Сова — сносить его оскорбления от любого человека. Морд же человеком не являлся. Человеком являлся его создатель Мордекай Перельман, но он умер более двадцати лет тому назад. Его труп был кремирован, а прах, согласно его завещанию, отправлен на Солнце.

Перельман занимался ранней разработкой Факсов, экспертных систем, которые имитировали людей и выполняли многие из их более простых функций. Можно было купить себе все, что угодно — от Факса первого уровня, который мог лишь отвечать на простейшие вопросы о вас — например, сообщать ваше имя и фамилию, — до Факса пятого уровня, который мог вполне сносно поддерживать разговор от вашего имени, а также понимать, когда затронутая тема превышает его компетенцию, и звать на помощь.

Перельману всего этого было недостаточно. Он был чудаком, аутсайдером, который ни с кем не соглашался на предмет того, как делать имитации. Для всех остальных Факс представлял собой лишь свод логических законов и нервную сеть, которые позволяли компьютеру имитировать образ мыслей и отклики конкретного человеческого существа.

В корне неверный подход, заявлял Мордекай Перельман. Все это чушь. Человек — вовсе не свод логических законов. На самом деле человек — смесь мыслей, работы желез внутренней секреции и общего беспорядка. То, что происходит на подсознательном уровне конкретной персоны, куда важнее любого просчитанного утверждения сознательного разума типа «А означает Б». Добрую половину нашего времени мы проводим, пытаясь пристойным образом выбраться из тех жутких луж, в которые нас сажают наши железы.

Мнение Перельмана проигнорировали. Существовала насущная потребность в простых Факсах — таких, чьи отклики на данную конкретную ситуацию всегда оставались бы одними и теми же. Никому не хотелось получить Факса с перепадами настроения, различными пристрастиями, приступами бешеной активности или хандры.

Никому, кроме Мордекая Перельмана. Убежденный в своей правоте, он вознамерился произвести на свет собственный вариант Факса. Продвинув работу до такой точки, откуда ее уже попросту некуда было двигать, пламенный ученый выдал последнее доказательство веры в собственные идеалы: он сконструировал Факса, который имитировал мировоззрение, интеллектуальную базу и инстинктивные реакции Мордекая Перельмана. При этом он не стал утверждать, что находящаяся внутри компьютера структура является Факсом. Это было что-то новое. Это был Морд. А появлявшееся на дисплеях изображение принадлежало Мордекаю Перельману, каким он был в пору создания своего детища.

Сова обнаружил Морда таящимся в компьютерной системе на Церере. То, что он увидел, его заинтриговало, и он запросил себе отдельную копию. Морд тут же выдал ответ: «Никакого клонирования. Сами-то вы хотите, чтобы вас клонировали?» Однако Морд пожелал заключить сделку: он согласится на перенос в систему Совы с одновременным стиранием его на Церере в обмен на определенные гарантии. Всем, чего хотел Морд, оказался ввод данных со всей системы с постоянным доступом к подаче новостей.

Сова подумал и согласился. Во-первых, Мордекай Перельман прожил всю Великую войну во взрослом возрасте, будучи при этом человеком любопытным и наблюдательным. Поэтому Морд должен был оказаться подлинной сокровищницей информации о тех временах при том, что по поводу войны еще следовало много чего открыть — в особенности, по поводу утраченного оружия. В Совиной Пещере хранилась уникальная коллекция, но Сове всегда хотелось большего. С одной стороны, знаменитый Кладезь, полный список оружия Пояса, разработанного и намеренно уничтоженного, вполне мог быть просто легендой. Такой же легендой могло быть и «абсолютное оружие», неустановленное устройство, которое, как утверждали послевоенные источники, могло сделать всю Солнечную систему «темнее дня», какой бы противоречивый смысл в эту фразу ни вкладывался. С другой стороны, эти вещи вполне могли быть реальны. Столь много самого невероятного оружия Великой войны оказалось весьма далеко от воображаемого.

Сова дрейфовал по немалой длине Совиной Пещеры, наслаждаясь и любуясь всем ее содержимым. Не связанный имущественными ограничениями ганимедского интерьера, он сделал Пещеру в десять раз больше ее прежнего размера. Ее содержимое соответственно расширялось, чтобы заполнить все доступное пространство. Примерно то же самое, если верить Морду, происходило и с Совой.

Он двигался медленно. Аромат блюда под названием «олья подрида», что готовилось весь день, манил его, но Свами Савачарье не меньше хотелось смаковать и даже трогать предметы своей коллекции. Женщины для Совы никакой эстетической ценностью на обладали; то же самое и мужчины. Зато каждый предмет, уложенный в соответствующий футляр или висящий на стене, для подлинного знатока таил в себе странную красоту.

Здесь имелся редчайший коммуникационный маяк инфракрасного диапазона, разработанный на Палладе. Таких маяков теперь осталось всего четыре экземпляра. Рядом с ним находился подлинник маленького и древнего фон Нейманна, использовавшегося для первоначальных рудничных работ на троянских астероидах еще до того, как закон Фишеля и знаменитая Эпитафия — «Хитроумный суть тупой: нет мудрости в том, чтобы встраивать слишком много разума в самовоспроизводящийся аппарат» — стали общепризнанными догмами. Этот фон Нейманн теперь хранился в магнитном поле внутри специальной камеры под тройной закупоркой. Лишенный доступа к сырью, он был безопасен.

Сова обожал их всех — и благоразумно лишенную мозга ракету типа «искатель», и помещенный в специальную сетчатую клетку инвертор Перселла, и палладианский счетчик генома.

Он бы и дальше здесь медлил, но тут из кухни прозвенел нетерпеливый голос Морда.

— Эй, вы, Мегачипс! Я тут сижу и ни черта не делаю. Вы там что, заснули? Суп готов.

Сова двинулся чуть быстрее. Пожалуй, Морд тоже был военной реликвией — возможно, самой странной из всех. Иначе как было объяснить тот факт, что компанию Морда Сова совершенно определенно предпочитал компании любого человека?

5.

ДЕНЬ НЕВОДА!

ДЕНЬ НЕВОДА! ДЕНЬ НЕВОДА! ДЕНЬ НЕВОДА!

Вывески слепили Алексу глаза на каждом уровне, пока он проделывал долгий путь наверх из недр государственных контор к подповерхностным уровням, где Лена Лигон обустроила себе дом, а «Лигон-Индустрия» расположила свой корпоративный корпус.