Пламя страсти

* * *

Долгие месяцы уйгуры проводили в дороге, это научило их быть приветливыми и общительными. Их женщины не закрывали лиц, они не стеснялись при посторонних кормить грудью своих младенцев. Дети постарше со смехом и визгом носились между повозками, играя с тупоносыми щенками. Караван составляли около сорока одногорбых верблюдов – дромадеров, их называли здесь мехари, они славились особой выносливостью. Рядом с ними лошадки монгольской породы выглядели карликовыми.

Уйгуры намеревались покинуть долину завтра. Абулшер решил воспользоваться оставшимся временем, чтобы осуществить свой замысел. Мысли о мести не давали ему покоя, но сейчас Эвелин была уверена, что у него созрел какой-то вполне определенный план.

Абулшер еще раз посовещался с Имхетом, после чего обратился к старшему в караване с просьбой дать ему на одну ночь двух или трех самых быстрых и выносливых коней.

Караваном распоряжался пожилой уйгур с золотой серьгой в ухе. Он пригласил Абулшера, Имхета и Очила-Эвелин к себе в юрту, где за чаем Абулшер изложил свой план. Имхету удалось узнать, что сейчас главный аксакал джелилов Хабиб-ур-Рахим гостит у своего брата, дом которого находится в двух часах конной езды от стоянки каравана. С Хабибом-ур-Рахимом прибыла вся семья, включая младшую дочь Тери, которой должно скоро исполнится четырнадцать лет. Ее-то и задумал похитить Абулшер. Эвелин решила, что за девочку братья потом потребуют выкуп и таким образом возместят похищенные деньги. Не вдаваясь в детали, начальник каравана согласился дать коней и спросил, не понадобятся ли Абулшеру помощники.

Абулшер поблагодарил за коней, но от помощи людьми отказался, заявив, что это их с Имхетом дело.

План был дерзким и очень рискованным. Если их поймают, то расправа будет немедленной и кровавой. Тем не менее Эвелин, когда они вышли из юрты, попросила Абулшера, чтобы они взяли ее с собой.

Сперва тот наотрез отказался. Эвелин продолжала его упрашивать, и в конце концов Абулшер согласился, решив, что она при случае может посторожить коней.

Они легли спать пораньше и отдыхали до полуночи. В ночной тишине они оседлали коней, мужчины проверили оружие. Они проехали вдоль юрт и спящих на земле верблюдов и встретили одного из тех уйгуров, которые первыми пришли им на помощь. Тот вышел проводить их.

Уйгур протянул Абулшеру сверток и сказал:

– Здесь веревки. Крепкие, из китайского шелка. И отдельно – мясо с ядом, для собак. Может пригодиться.

Копыта коней цокали по камням. Как всегда, Эвелин ехали чуть позади.

Первым мчался Имхет, этот путь был ему знаком.

Ночь выдалась безлунной, но небо казалось светлым от бесчисленного множества звезд. Им предстояло проехать вдоль русла реки, подняться на неширокое плато, в центре которого лежал кратер давно потухшего вулкана, а затем спуститься вниз. На плато Абулшер решил оставить Эвелин сторожить коней, дальше они с Имхетом пойдут пешком.

Кратер оказался неглубоким, он зарос деревьями и кустами. Здесь было идеальное место для укрытия. Коней привязали к деревьям, около них оставили и ружья. Братья взяли с собой только кинжалы. Эвелин осталась ждать.

Спустившись по крутому склону, Абулшер и Имхет оказались на еле заметной дороге, которая огибала гору. Она вела в кишлак джелилов. Абулшер знал, что у въезда в кишлак джелилы всегда оставляют на ночь вооруженного часового. Обычно он разводит костер и неторопливо прохаживается вокруг него.

Оба брата, пригнувшись, медленно шагали в кромешной тьме. Чтобы не шуметь, они сняли сандалии и засунули их за пояс. Ежеминутно останавливаясь, они напряженно вслушивались и всматривались в темноту. Ждали, когда впереди появится слабый отсвет костра. Тогда надо приникнуть к земле и наблюдать за тем, кто находится там…

Вот перед ними показалось светлое пятно. Дальше братья продвигались ползком. Да, это был костер, теперь они различали колеблющиеся язычки пламени. По-пластунски они преодолели еще метров сорок. Теперь они увидели и часового – он сидел у костра лицом к ним.

Где-то рядом прокричала ночная птица, часовой повернул голову в сторону крика. Подумав, что это может быть условным сигналом, он свистнул. Ответа не было. Часовой стал медленно озираться по сторонам. Абулшеру показалось, что джелил посмотрел на него в упор. Пока нечего и думать о нападении – нужно дожидаться, когда ему надоест сидеть и он поднимется, чтобы размять ноги. Если он сделает несколько шагов, то наверняка повернется к ним спиной…

Братья точно вросли в придорожную землю, не смея пошевелиться. Снова раздался птичий крик, теперь страж никак не отреагировал на него. Приподнявшись на локтях, Абулшер заметил, что часовой клюет носом. Может, еще несколько минут – и он заснет?

И точно, голова в чалме свесилась на грудь, было похоже, что страж задремал. Нельзя было терять ни секунды! Абулшер взглянул в глаза лежащему рядом Имхету, тот понял его без слов. Как две огромные кошки, они мягко пробежали последние метры и бросились на спящего. Имхет сдавил ему горло, Абулшер поднес к глазам кинжал. Часовой испуганно заморгал.

– Где остановился Хабиб-ур-Рахим, знаешь?

Чтобы добиться ответа, Имхету пришлось сжать пальцы на горле джелила.

Часовой захрипел и утвердительно мотнул головой.

– Пойдем вместе, покажешь нам. Если пикнешь, сразу получишь нож в горло.

Они двинулись втроем. Склоненный почти до земли джелил посередине, слева от него Имхет, который сильно заломил ему руку, справа Абулшер с приставленным к горлу пленника кинжалом. Для страховки, они отрезали от его чалмы большой кусок и забил ему в рот.

Сейчас Абулшер больше всего опасался собак, которые могли залаять на чужаков. Но по счастью они молчали – то ли все псы спали, то ли ветер дул не в их сторону, и они не учуяли ничего подозрительного.

Брат Хабиба-ур-Рахима жил не в центре кишлака, а ближе к въезду в него. Как и у всех домов, окна выходили только во двор, отгороженный от улицы глинобитным забором. Во дворе тявкнула собака, тут же Имхет перебросил через забор кусок отравленного мяса. Яд подействовал мгновенно, собака во дворе захрипела и утихла.

Братья уложили джелила на землю лицом вниз, Абулшер сел ему на плечи и вновь наставил кинжал. Имхет подпрыгнул, подтянулся на руках и перелез через забор. Неслышно он подошел к воротам, чуть звякнул затвором и распахнул одну створку. Абулшер поднял с земли джелила и они, вновь втроем, вошли во двор. У дома было четыре или пять окон. Абулшер прошептал на ухо джелилу:

– Где спит младшая дочь Хабиба-ур-Рахима Тери?

Все окна были завешаны, джелил указал на одно из них. Братья снова уложили пленника на землю, чтобы связать ему руки и ноги тонким шелковым шнурком. Потом Абулшер осторожно влез в окно и скрылся.

Он отсутствовал не более минуты. Из дома донесся слабый шум, после чего из двери вышел Абулшер, перед собой он держал большой сверток. Имхет увидел, что из него торчат маленькие босые ступни.

Осторожно ступая, они двинулись в обратный путь.

* * *

Эвелин сидела, напряженно вслушиваясь в тишину ночи. Если начнется стрельба, значит, братьев обнаружили и почти наверняка поймают. Что ей тогда делать? Ведь джелилы будут обшаривать окрестности в поисках коней. Стало быть, ее тоже найдут.

Проходило время, но со стороны кишлака не доносилось ни звука. Только где-то прокричала птица, наверное, сова. Безмолвие – хороший знак, только слишком уж долго их нет.

Наконец, она услышала тяжелое дыхание мужчин. Еще немного, и они появились с длинным свертком, они несли его оба.

Сверток положили на землю и развернули. Эвелин увидела смуглую девочку лет четырнадцати. Ее рот был туго перевязан цветастым платком, наполненные слезами глаза выражали ужас.

Эвелин спросила:

– Вы собираетесь взять за нее выкуп?

Имхет пожал плечами и вопросительно посмотрел на Абулшера. Тот едва успел отдышаться. Он отрицательно покачал головой и мрачно проговорил:

– Нет, мы сделаем другое…

Он сел рядом с Эвелин. Она увидела, что в его зеленых глазах поблескивают искры. Дыхание его успокоилось. Он злорадно ухмыльнулся.

– Сейчас увидишь кое-что забавное…

Абулшер встал, шагнул к девочке и поднял ее на ноги. Содрав с ее лица платок, он одной рукой ухватил Тери за плечо, а другой начал срывать с нее длинную рубашку. Послышался треск раздираемой ткани. Девочка стояла, подняв высоко голову, обнаженное тело трепетало от страха и смутных предчувствий того, что произойдет…

Стройное точеное тело чуть светилось в предрассветной мгле. Едва намеченная грудь, у которой выдавались вперед лишь темно-коричневые соски, вздрагивала от подавляемых желаний.

Абулшер взмахнул кнутом и ударил Тери поперек нежных ягодиц. Девочка содрогнулась и сжала губы, чтобы сдержать крик.

Он остервенело хлестал ее кнутом – теперь на каждый удар она отвечала пронзительным воплем. Бросив кнут, Абулшер надавал Тери пощечин. Потом он вновь схватил ее и подозвал ожидавшего в стороне Имхета. Тот сразу сообразил, что ему надлежит делать. Он присел на корточки и взял Тери себе на колени. В отчаянной попытке освободиться она задергала ногами, при этом мелькнули плотно сжатые девственные уста, чуть прикрытые сверху завитками черных волос. Это распалило стоявшего перед ней Абулшера, который развязывал пояс своих шаровар.

Имхет раздвинул девочке ноги и прижал ее бедра к своим. Инстинктивно Тери почувствовала, что ее хотят лишить самого драгоценного, из того, что у нее есть. Она попыталась закрыться руками, замахала ими, чтобы не подпустить к себе Абулшера, который опустился на оба колена. Он нацелил свой увесистый член, словно длинноствольную пушку, готовую к любым разрушениям, и одним выпадом втолкнул его в узкую щель. Девочка рванулась что было сил и забилась в мохнатых рукам Имхета. Беспощадный орган разрывал невинную плоть, неудержимо втискиваясь вглубь…

Имхет, по бедрам которого терлась аппетитная бархатная попка, теперь с трудом сдерживал собственное желание. Абулшер подставил под девичьи ягодицы руки и потянул их на себя. Тери соскользнула с колен Имхета, теперь она висела на его брате, член которого всунулся в нее еще глубже…

Имхет в нетерпении сбросил брюки, выпростав свой одеревенелый с тяжелым набалдашником фаллос. Абулшер, не отпуская свою жертву, лег спиной на землю. Девочка оказалась сверху, полушария ее ягодиц соблазнительно смотрели на Имхета. Он подошел к ней со спины и, встав на колени, отвел в стороны половинки почти детской попки.

Спина Тери напряглась, она не понимала, что случилось. Она чувствовала, как по расщелине меж ее ягодиц снуют чужие пальцы…

Имхет нащупал крошечное отверстие ануса и с огромной силой вдавил в него набрякшую головку своего фаллоса. Девочка взвизгнула, ее девственные мышцы так сильно натужились, что ей удалось вытолкнуть из себя раскрасневшуюся верхушку мужского члена. Имхет вновь наставил свой орган на тесную норку в центре лакомой добычи, его правая рука легла на плоский девичий живот, не давая Тери дергаться. Тугой член ворвался в вожделенную скважину… На этот раз мускулы не успели напрячься, безжалостный орган погрузился полностью…

Теперь несчастное создание было проколото злодейскими фаллосами с двух сторон. Каждый раз, когда один из них вторгался в девочку сзади, она судорожно вздрагивала, и это услаждало лежавшего под ней мужчину. Братья ощущали друг друга сквозь мягкую завесу плоти едва развившегося женского тела. Они принялись двигаться в едином такте, сперва неспешно. Постепенно убыстряя рывки, они стали вонзаться в юное тело на предельной скорости.

Эвелин стало жутко от того, что предстало сейчас ее взорам. Неужели это хрупкое существо, зажатое между двумя обезумевшими самцами, останется живым после их бешеной расправы? И все же смутное желание соития шевельнулось и в ней…

Девочка уже не кричала, она лишилась чувств, ее голова безжизненно моталась, подчиняясь сумасшедшей тряске… Именно это ускорило оргазм обезумевших мужчин, оба в один миг протяжно взвыли от удовлетворения животной страсти, их лица обезобразились страшными гримасами…

Они долго лежали неподвижно, пока не пришли в себя. Все это время сдавленная их телами Тери не подавала признаков жизни. Наконец Имхет выпрямился и переложил пленницу на траву. За ним поднялся Абулшер.

Братья быстро оделись. Они связали шнурком руки девочке, которая все еще была в обмороке. Двумя ударами по лицу Абулшер привел ее в чувство. Она открыла глаза и подняла голову, не понимая, где она находится.

Эвелин увидела, что Абулшер обнажил свой кинжал. Неужели он убьет Тери? Эвелин кинулась, чтобы остановить его, но не успела. Абулшер схватил девочку и молниеносным движением отрезал кончик ее носа. Тери забилась в судорогах, кровь ручьем лилась по лицу и груди…

Вне себя от ярости Эвелин бросилась на Абулшера.

– Ты что наделал? Как ты мог, подлец!

Вместо ответа Абулшер грубо оттолкнул Эвелин. Он перекинул девочку поперек седла, вскочил на лошадь и исчез. Когда он вернулся, то был один.

Эвелин вновь задрожала от ужаса.

– Ты убил ее? Говори!

– Не беспокойся. Она жива. Она найдет дорогу к дому.

У Эвелин вырвался вздох облегчения.

– Но как ее встретят там? Когда родители увидят, что с нею сделали… Это будет для них чудовищным ударом.

Абулшер и Имхет рассмеялись.

– Это будет лишь начало.

Эвелин не поняла.

– Как начало?

– Если у женщины отрезан кончик носа, то это означает, что она опозорила себя на всю жизнь. Отец этой девочки – главный аксакал у джелилов. Он не вынесет такого позора. У него теперь один выход – убить свою дочь…

– И что он…

Убьет ее собственными руками?!

– Если он не сделает этого, то с ней расправится кто-нибудь из соплеменников. И люди оправдают его. Тебе этого не понять, ты не знаешь законов, по которым живут здесь…

Эвелин опустила голову. Опять перед ней была неприступная стена таинственных и непостижимых законов, которым подчинялись обитатели суровых гор.

* * *

Уже рассвело, когда они вернулись к стоянке каравана. Алый цвет зари сменился на востоке золотистыми разводами, западная часть неба пока оставалась густо-синей. Солнце еще пряталось за горами. Наступил час утреннего намаза.

Абулшер и Имхет омыли руки и лица, расстелили молитвенные коврики. В то утро они молились с небывалым усердием и подолгу лежали ниц.

Склонившись перед великим Аллахом, они униженно просили о снисхождении…

Это были последние часы отдыха каравана, сегодня он выходил в Джалалабад. Уйгуры складывали юрты и вместе с многочисленными тюками грузили на верблюдов. Женщины усаживали детей в корзины, притороченные к бокам "кораблей пустыни". Перед длительным переходом потребовалось подковать несколько лошадей, за это время оба тхальца успели немного поспать.

Несмотря на бессонную ночь, Эвелин не могла сомкнуть глаз. Глядя на храпящих братьев, она дивилась их внешнему спокойствию.

Что происходило в душах этих людей, которыми еще так недавно руководила слепая жажда мести? Что принесла им кровавая расправа, невольной свидетельницей которой ей довелось быть?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Караван входил в Джалалабад. Уже хорошо были видны купола и минареты мечетей, доносился шум оживленного города. Уйгуры намеревались продать здесь часть доставленных из Индии товаров, для этого они предполагали остановиться в караван-сарае. Абулшер, Имхет и Очил-Эвелин расстались с монгольскими лошадьми и распрощались с отзывчивыми уйгурами. Им нужно было в центр города, к центральному базару, чтобы разыскать там племянника Али Шоврук-хана.

Джалалабад – не столь уж большой город, но после скромных кишлаков он изумил Эвелин. Здесь можно было встретить людей всех национальностей – индусов в белых просторных одеждах, китайцев с бритыми лбами и длинными косами, турок в малиновых фесках, иранцев с крашеными хной бородами и, разумеется, афганцев, худощавых, носивших, несмотря на жару, шапки из черного или коричневого каракуля.

В городе было несметное количество лавок, торговавших тканями и посудой, оружием и пряностями, коврами и фруктами. Магазины и лавки чередовались с харчевнями, кофейнями и чайханами. Еду готовили чаще всего прямо на улицах – в огромных казанах шипел плов, на угольях жарили шашлыки и бараньи головы, на вертелах вращались подрумяненные куры и индейки. Громко кричали водоносы, предлагая только что принесенную с гор родниковую влагу…

Много было разнообразных уличных артистов и фокусников, они могли глотать огонь и острые ножи, протыкать себе руки десятками длинных игл, ложиться на битое стекло или гвозди, укрощать змей или мгновенно превращать зерно в проросшее растение… То и дело встречались предсказатели судьбы, они гадали по руке и на картах, некоторые чертили сложные таблицы со знаками Зодиака и символами планет, другим служили попугаи или крохотные обезьянки, вытаскивавшие для клиентов аккуратно сложенные послания. Как и любой другой восточный город, Джалалабад был полон нищими – слепыми, безногими, паралитиками, прокаженными. Они сидели и лежали, протягивая руки к прохожим, выпрашивая жалкое подаяние…

Эвелин и оба тхальца шли по извилистым улицам, подчас таким узким, что можно было коснуться разведенными руками стен противоположных домов. Они остановились перед чайханой, вход в которую был прикрыт свисавшим ковром. Войдя внутрь, они оказались в полутемном помещении, в котором было не так жарко, как снаружи. Вокруг низких столбов были расставлены широкие деревянные скамьи, на которых можно было полулежать, облокотившись на спинку. Посетителей было немного, пахло китайским зеленым чаем, смешанным с сушеными цветами душистого жасмина.

Все трое сели за свободный столик. Отмахиваясь полотенцем от жужжавших мух, к ним подошел хозяин. Абулшер заказал чай и спросил, не знает ли он адрес Нурахмад-хана, дающего деньги под залог. Чайханщик откинул голову назад, закатил глаза и несколько раз повторил услышанное имя:

– Нурахмад-хан… Я знаю Нурахмад-хана, который держит меняльную лавку. Другого не знаю.

Абулшер спросил:

– Он давно здесь?

– Нет, не очень. У него родственники на севере Индии. Кажется, он оттуда и приехал.

– Значит, это тот, кто нам нужен. Где его лавка?

– Рядом с центральным рынком. Если встать против главного входа, то налево будет улица, где живут чеканщики. Надо пройти ее до конца и повернуть направо. Второй или третий дом от угла – это и есть меняльная лавка Нурахмад-хана. Правда, говорят, что… – чайханщик наклонился и понизил голос: – Говорят, что он не только меняет деньги и дает их под залог. Вроде бы он промышляет еще "живым товаром"…

Эвелин слушала разговор Абулшера с хозяином заведения и неторопливо прихлебывала крепкий чай. Ей нравилось снова находиться в большом городе, пусть и в незнакомом и не очень опрятном. Пестрая толпа, разнообразие лиц и звуки непонятной речи, ароматы восточных блюд будили в ней любознательность и интерес к неизведанному. С тех пор, как она покинула Саргохабад, Эвелин привыкла не размышлять о будущем, а жить сегодняшним днем. Теперь, пожалуй, впервые за все это время она всерьез задумалась о том, что ее ждет…

Ее мысли прервал Абулшер, который заявил, что уходит.

– Я пойду к Нурахмад-хану один. Троим нам появляться в центре города опасно. Оставайтесь и ждите меня здесь…

Он отсутствовал около часа. Его возбужденное лицо говорило, что ему удалось выведать нечто важное. Склонившись над столом, он зашептал:

– Я видел Нурахмад-хана. Он сказал, что в городе по указанию англичан разыскивают трех мужчин в тхальской одежде. Значит, нам надо разделиться. Я пойду дальше на север. Ты, Имхет, возвращайся в Пешавар. А тебе, Очил, придется провести несколько дней в доме у Нурахмад-хана, я договорился…

* * *

Они расплатились и вышли из чайханы. Имхет молча кивнул и направился в сторону караван-сарая, а Эвелин с Абулшером зашагали к центральному базару. Снова начался лабиринт кривых улочек, выведший их в конце концов на базарную площадь, которая почти вся была занята столами и табуретами многочисленных закусочных и харчевен. Отсюда уже совсем недалеко было до меняльной лавки.

Абулшер остановился у ворот старого дома из розового туфа. Ворота были незаперты, они вошли и оказались в небольшом внутреннем дворике, заполненным грудами бочек и ящиков. В дом вела единственная низкая дверь, сплошь покрытая резными узорами. Должно быть, хозяин наблюдал за Абулшером и Эвелин сквозь щель – как только они приблизились, дверь тотчас распахнулась.

Перед ними стоял низенький полный человек с пухлым лицом. Его висячие усы и борода выглядели ненастоящими, будто приклеенными. Маленькие глазки зорко ощупывали посетителей. Это и был Нурахмад-хан, которому Абулшер должен был передать деньги.

Абулшер обратился к Эвелин, его тон был повелительным:

– Ты останешься у Нурахмад-хана. Я вернусь, как только смогу.

Он круто повернулся и быстро вышел.

Нурахмад-хан еще раз окинул взором Эвелин и крикнул, обращаясь к кому-то в глубине дома. Вошла немолодая женщина в черном бурнусе, но без покрывала. Хозяин указал ей на Эвелин и, не сказав ни слова, скрылся. Женщина улыбнулась, обнажив зубы, окрашенные соком бетеля в ярко-красный цвет. Потом сказала, с трудом подбирая английские слова:

– Пойдем… Я покажу комнату.

Эвелин удивило обращение по-английски, ведь на ней была тхальская одежда.

Через захламленный двор женщина провела Эвелин в другую часть дома, где находилась маленькая комнатка с низким потолком. В одном углу стояла кровать, в другом – сложенная из кирпичей печка. Рядом с кроватью лежал опрокинутый табурет, на полу – несколько сшитых овечьих шкур, служивших ковром. Женщина спросила не желает ли Эвелин вымыться. Эвелин ответила утвердительно, и они снова вышли во двор, где за стенкой, сооруженной из пустых ящиков, находился отведенный для умывания угол. Пол здесь был выложен плитками, стояла наполненная чистой белой водой бочка, а вокруг нее – множество медных тазов и ковшей.

Не без удовольствия, Эвелин стащила с себя надоевшую мужскую одежду. Она с наслаждением обливалась водой и усердно растирала грудь, чтобы избавиться от следов тугой повязки. Она села прямо на пол, гладкие плитки с глазурью приятно холодили ягодицы. Ковш следовал за ковшом, разгоряченное тело жаждало свежей влаги. Можно было не торопиться, впереди был продолжительный отдых…

Эвелин едва успела взять полотенце, как во дворе послышались мужские голоса. Из-за загородки выглянула женщина и попросила ее выйти.

– Одеваться не надо, – добавила она.

Эвелин отдернула матерчатую занавеску и увидела Нурахмад-хан вместе с другим мужчиной, у которого были жесткие усы под большим носом. Он было гораздо выше хозяина, на нем была каракулевая шапочка. Почему-то Эвелин решила, что он – лекарь.

Она стояла перед ними, совершенно обнаженная, с распущенными волосами, капли воды стекали с плеч и с груди. Глаза мужчины в каракулевой шапке впились в Эвелин. Нурахмад-хан что-то сказал женщине на незнакомом Эвелин языке, потом обратился по-английски:

– Пройдите за женщиной. Вас осмотрят.

Эвелин решила, что Нурахмад-хан считает ее больной, оттого он и привел этого лекаря-афганца. Она пошла за женщиной, которая привела ее в комнату с широкой тахтой, застеленной тонким полотном. Женщина легким движением усадила Эвелин и мягко, но настойчиво развела в стороны ее колени. Сюда же вошли Нурахмад-хан с афганцем.

Тон хозяина изменился:

– Советую тебе быть послушной… Теперь ты здесь, у нас, и мы хотим поближе познакомиться с тем, что приобрели. Если будешь вести себя хорошо, все будет в порядке.

Эвелин ничего не понимала. Женщина-служанка подтолкнула ее и уложила на спину, задрав вверх разведенные ноги с согнутыми коленями.

Мужчина в каракулевой шапке пригнулся, его руки раздвинули складки интимных губ Эвелин и приоткрыли вход в устье. Он ввел туда два сложенных пальца и, погрузив полностью, с силой повернул – сначала в одну, потом в другую сторону. Он действовал так, словно исследовал не живой и нежный орган, а некий неодушевленный предмет с узкой и влажной щелью.

Под давлением просунутых пальцев мышцы расслабились, стенки влагалища сделались податливыми и эластичными. Вскинутые бедра Эвелин непроизвольно задрожали.

Афганец быстро убрал свою руку, сомкнул ее ноги, спрятав исследованное место, осмотром которого он, казалось, остался доволен. Теперь, видимо, наступила очередь Нурахмад-хана. Он приказал Эвелин повернуться, встать на четвереньки и как можно выше приподнять таз. Она повиновалась, ее большие белые ягодицы оказались перед его склоненной головой. Он раздвинул бархатистые полушария и подобрался к потаенному отверстию заднего прохода. Его указательный палец сделал несколько кругов, массируя это место, потом вдруг вклинился туда, словно большой винт.

От неожиданности Эвелин дернулась так, что ее зад с силой шлепнул Нурахмад-хана по жирному лицу. Тот что-то мрачно пробурчал, покачал головой и сказал несколько слов женщине – снова на незнакомом Эвелин языке.

Служанка вышла и сразу вернулась, в руках у нее был какой-то предмет.

Она передала его Нурахмад-хану, который поднес его к лицу Эвелин. Предмет имел форму колбасы, он был из кожи, набитой внутри опилками.

Нурахмад-хан пояснил:

– Придется побыть с этим часа четыре. Это снимет напряжение, сейчас там слишком жестко…

Сказав это, он вновь подошел к Эвелин сзади. Человек в каракулевой шапке своими пальцами осторожно расширил ее маленький анус, а Нурахмад-хан втиснул туда кожаную колбасу и несколькими толчками загнал ее вглубь почти полностью, оставив торчащим лишь самый конец. После этого удалился, а державшая Эвелин женщина отпустила ее.

Только сейчас Эвелин поняла, что произошло. Абулшер просто-напросто продал ее этим людям. Она вспомнила упоминание чайханщика о живом товаре.

Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы.

Что ж, когда-нибудь он расплатится за все…

Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал ходьбе, теперь ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь. Очутившись в выделенной ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась как можно скорее забыться. Уже засыпая, она почувствовала, как женские руки заботливо укрывают ее чистой простыней…

* * *

Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь щели и разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с облегчением почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже нет. Наверное, его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто внутри был воздух…

Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки, несколько кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и выпила чай, который ей показался необычно густым и очень терпким. Она спросила об этом у служанки, та ответила:

– Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще.

В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось еще. Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал радостное возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы сделались контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие оттенки.

Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что сейчас ее поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть, но служанка уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный бурнус с капюшоном. Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же Эвелин ухитрилась рассмотреть дорогу.

Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном базаре.

Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и ремесленников. Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и расхваливали товары.

Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды, где подвешенные на крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур. Потом начались горы арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом, курагой, финиками и орехами. Далее надо было пройти через место, занятое уличными портными. Наконец они вышли в ту часть базара, где устраивались различные представления. Эвелин рассмотрела павильон, где, судя по вывеске, выступали индийские факиры. За ними находилась арена китайского цирка, а дальше тянулась вереница маленьких дощатых сараев и просто будок, все они были ярко размалеваны.

Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его. Они вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за ней стоял турецкий диван с несколькими подушками. Мужчины сняли с Эвелин бурнус, подали ей увесистую банку и сказали, что в ней – мазь, которой она должна натереть себе грудь, под мышками и в паху. Когда она сделала это, они уложили ее на диван и связали лодыжки ног, а руки подняли за голову и замотали концами шнуров, пришитых к изголовью дивана. В это время в сарай вошел молодой индус, который что-то спросил у Нурахмад-хана.

Тот ответил, индус вышел и сразу же за стенкой раздался его зычный голос:

– Только здесь! Белая, как снег женщина! Никем, кроме мужа, не тронутая! Всего за четыре монеты! Только у нас! Белая и чистая, как снег женщина!

В помещении было душно, пахло притираниями. Эвелин чувствовала странное возбуждение. Оно неуклонно нарастало в ней…

Острый аромат, исходивший от ее тела, щекотал ноздри и приятно кружил голову. Нурахмад-хан и афганец сидели на корточках возле дивана и вполголоса переговаривались. Эвелин спросила, что ей делать, но они ничего не ответили.

Она закрыла глаза и постаралась задремать, но мешало жужжанье летавших вокруг нее мух. Чтобы отогнать их, она несколько раз дернулась всем телом.