В следующий момент в карете погасли все лампы, хотя масло не кончилось, а задуть их не сумел бы даже ураган. Погасли наружные фонари, укрепленные по углам громоздкого экипажа и на оглоблях. В коридоре стало совершенно темно, если не считать слабеющих лучей солнца, с трудом разрывающих туман.
Мы лишились «габаритных огней». Наверное, баньши не понравилось искусственное освещение.
— Мамочки! — произнесла во мраке Анка.
— Н-да, эффектный трюк, — согласился Саня.
В лице призрачная женщина тоже не нуждалась, лишь ярко светились рубиновые глаза. Будто два уголька сияли во мраке, то приближаясь, то удаляясь. Ее подруги запели громче, а может, плач разносился по воде. Казалось, рыдал каждый камень, каждая травинка у дороги. Столбики мостков вытянулись из воды и стали еще больше похожи на голенастые ноги скелетов. Еле слышно зазвенели стаканы в каюте, запели тетивы арбалетов.
— Башка вибрирует, как под током, — пожаловалась Мария, вытирая слезы. — Однажды меня пытали на детекторе.
Я отвернулся, чтобы никто не видел моих глаз. Мне очень хотелось спуститься в каюту к дядюшке Эвальду и выпить неразбавленный змеиный яд, которым натирала его тетя Берта. Ручаюсь, остальные тоже мечтали о скорой смерти. Тетя Берта шмыгала носом, Анка рыдала, зажав рот кулачком, младший егерь Гвидо убежал в конец коридора, у него тряслись плечи. Из домика возницы доносились всхлипывания.
Жизнь опротивила нам.
— Тихо, тихо, умоляю вас, — забеспокоился Брудо, сам дергая лицом, точно приобрел нервный тик. Его гордые пейсы обвисли, бородки тряслись. — Прошу вас, молчите, соблюдайте траур.
— А у меня коронки во рту вылазят, — сообщил Саня.
— Он сказал «траур»? — удивилась Мария, но заговорила намного тише. — По ком траур?
— Тихо! Если будете шуметь, навлечете беду на всех нас.
— Бернар, — прошептала Анка. — Мне страшно. Что эти ведьмы от нас хотят?
— Тсс! — Я нагнулся и поцеловал мою девушку в губы. Сам не пойму, как это получилось, момент, вроде, был не особо подходящий. А может, как раз наоборот — самый подходящий? Хорошо, что она не заметила, как я расклеился. Я поцеловал ее, потому что почувствовал, как легко могу ее потерять, и пропустил момент, когда магистр с поклоном оставил на мостках свой кувшин.
Сам он не прикоснулся к белым доскам, он отступал назад, согнувшись в глубоком поклоне, и так пятился до самой кареты.
— Теперь можем ехать, — Уг нэн Наат тихонько притворил за собой дверь. На его влажных волосах и обшлагах плаща плясали голубые огоньки. — Баньши приняли угощение, это добрый знак.
— Они пожелали нам доброй дороги? — затаив дыхание, спросил Саня. Тут я с уважением подумал, что наш русский кровник совсем не так прост, как выглядит. Он прожил половину жизни в Сибири, но лучше меня изучил нравы Логриса.
— Они пожелали, чтобы на нашем пути не случилось дурного, — величественно кивнул фомор. — Почти наверняка, это пожелание относится к ближайшим часам в омуте. Баньши приняли наше угощение, но они не сиды-хранители, они лишь наши тени.
Я смотрел на реку. Теперь она походила на чешую змеи. Мостки растворялись, точно были сделаны изо льда. Пение неслось откуда-то издалека, заунывное, приторное, как лакричная карамель. После такого вечернего концерта хотелось встать под горячий душ.
Я подумал, что за горячий душ продал бы сейчас душу дьяволу. От нас от всех невыносимо разило котами, кровью и дымом.
— Они вам еще что-то сказали, Ваша ученость? — почтительно осведомился обер-егерь.
— Да... — Фомор помолчал, оглядывая нас с высоты своего чудовищного роста. — Они сообщили, кто из нас умрет.
Едва младшему советнику Коллегии перевели ответ, как она, со свойственной атлантам деликатностью, спросила, кто же именно должен умереть.
— Я имею право знать! — заявила она. — Если вы верите этим промокашкам с красными буркалами, то скажите честно! Потому что у меня уже болит плечо, и притирания толку не дают! Если мне суждено сдохнуть в вашей чертовой Изнанке, сообщите мне заранее. У меня есть дела, которые надо успеть завершить.
Тогда я не придал значения последним словам Марии. Мне было немножко стыдно перед отрядными и фомором за ее неучтивое поведение, но Уг нэн Наат не рассердился.
— Умирать не ваша очередь, — просто сказал он. — К великому сожалению, погибнет другой человек, честный и достойный.
Он повернулся и ушел к себе. Получилось завуалированное оскорбление, будто Марию обозвали нечестной и недостойной. На ближайшей каменной горгулье захлопали крыльями вороны. Я заметил, какая все это время стояла тишина. На реке растворились мостки, уплыл бесконечный белый саван, и пропал кувшин, оставленный фомором. Баньши испарились, и ничто не напоминало об их недавнем концерте. Я вспомнил, что так и не спросил магистра насчет содержимого кувшина, чем же он привлек внимание и расположение плакальщиц.
Нам стало легче. Священные духи, о как же нам стало легко, как только баньши покинули нас! Мы оглядывали друг с друга с веселым изумлением, и каждый, видимо, вспоминал страшный момент, когда мечталось о немедленной, избавительной смерти.
Ничего! Когда мы закончим дела, я поселюсь в Блэкдауне, или в другом замечательном городе Изнанки, и непременно открою все секреты. Невзирая на сегодняшние неприятности, мне все равно до слез хотелось остаться в Изнанке. Здесь был мой мир, где можно подвязать волосы лентами или убрать их под остроконечную шляпу, и никто не удивится моим ушам. Здесь можно обнимать деревья и не прятаться, можно водить Весенние хороводы, не выставляя часовых, и не ожидать, что любопытные соседи придут к тебе с факелами и вилами. Мой папа говорит, что обычные в борьбе за безопасность перебили почти всех разумных и неразумных соседей, но безопаснее их мир не стал. В их прекрасном мире никто не живет в безопасности.
— Бернар, они как привидения? — теребила меня Анка.
— Нет, они отражают нашу уверенность и наши страхи. В Измененном мире их нет, потому что там не привыкли следовать стихийным порывам.
— Стихийный порыв — это и есть баньши? — наморщила лоб Анка.
— Не обязательно баньши, — повернулся к нам дядя Саня. — Все это выглядит, как сказать, немножко страшновато, да? Мне и самому страшно. Надо привыкнуть к тому, что эмоции и мысли, верь-не-верь, обладают материальной силой. В Верхнем мире они задавлены, да и то порой прорываются. А здесь они свободны. Баньши — это, как сказать, чей-то конец, но не так однозначно. Это уверенность человека в том, что он не дойдет, понимаешь? А в остальных она увидела уверенность и силу. Насколько я помню, пожелание доброй дороги стоит дорого и действует получше заклятий. Вот только надолго ли?
Ближайшие события показали, что крайне ненадолго.
Спинделстонский замок
— Как вы полагаете, Ваша ученость, мы их похоронили? — Обер-егерь указал на столб черного дыма за кормой. — Все ли мы сделали, как надо?
— Думаю, лучше обряд мы провести не могли.
Все мы, кроме кучера, столпились у задних окон, наблюдая, как возносится к темнеющему небу дым погребального костра. Конечно, так хоронить нельзя, поэтому егеря читали в каюте свои запоздалые молитвы, а мы с тетей Бертой пропели короткую песню Холма. Фомор ушел вниз, проведать дядю Эвальда, Анка тоже была там, поэтому никто, кроме меня, не смотрел вперед.
Оно появилось не сразу, и не целиком.
В первую секунду мне показалось, что я вижу длинный черный сарай. Уже в следующий момент, когда карета проехала под высокой каменной аркой, длинный сарай исчез, его заслонила зелень. Портик взметнулся над нами на высоту не менее шестидесяти футов. С арки капала вода, свисали нити седого мха, мохнатые гроздья вьюна цеплялись за крышу кареты. За первой аркой выросла вторая, третья... Мне показалось, что здешние монументы поставлены гораздо раньше тех, что мы встретили вначале. Камень колонн крошился, надписи размыло тысячами дождей, а обломки от давнишней стройки на обочинах заросли травой.
Стало тихо, очень тихо. Только позвякивал металл в конских сбруях и мягко ступали копыта. Насколько это было возможно, я просунул голову сквозь прутья решетки. Так и есть — гранитные плиты потрескались и заросли мхом.
Мы будто скатывались глубже и глубже в прошлое.
— Священные духи! — пробормотал Саня, — Ты глянь, какая пакость! Верь-не-верь, глаза отводит, не удержать!
Вместо плоского сарая в потоках колышущегося лилового воздуха зародилась зубчатая стена. Она извивалась, не находя себе места, точно гигантский питон, проваливалась ниже, а затем вспухала, раздувалась уродливым багровым дирижаблем. Я тщетно силился сообразить, как далеко от нас, и какого же размера это нелепое танцующее здание!
Впереди кареты дорога непрерывно искривлялась, мешая рассмотреть перспективу. Ряды колонн множились и двоились. Позади тоже творилась какая-то чертовщина. Горизонт будто крался за нами по пятам, все время казалось, что мы спускаемся с высокой горы. На самом же деле, судя по наклону пола и усилиям коней, мы преодолевали очередной крутой подъем.
Красная зубчатая стена впереди вдруг рассыпалась, на лиловом небе проклюнулись звезды. Я мысленно поздравил всех нас с исчезновением очередного миража, но тут, совсем близко, в небо поперли высоченные сторожевые башни. Они подрастали и подрастали, круглые, кирпично-красного оттенка. Впрочем, когда одновременно светили солнце и лиловая луна, разобрать цвет стало нелегким предприятием. Ближайшая башня, круглая в сечении, без единого окна, с еле заметными в вышине зубцами смотровой площадки, толщиной и высотой походила на телевышку.
— Это призрак, как думаешь? — прокряхтел дядя Саня. От удивления он выронил бинт, которым заматывал кровоточащие царапины на локте, и, чертыхаясь, полез его искать.
Я вылез вслед за Брудо в верхний люк. Обер-егерь не возражал. Придерживая на макушке шапку, запрокинув лицо, он всматривался в нависающего каменного монстра.
— Как вы думаете, это призрак? — спросил я. Брудо неопределенно покачал головой.
— Ничего нельзя утверждать наверняка. Существуют легенды о городах, плавающих в омутах времени. Якобы, их давно покинули обитатели, ведь никто не может жить там, где сегодня посеешь пшеницу, а завтра выйдешь и вместо собственного поля угодишь в дремучий лес. Ходят слухи, что среди знахарей Абердина есть ловкачи, умеющие настигать Узлы слияния. Если верить слухам, то за хорошую мзду их знахари могут поймать омут медленного времени с плавающим городом, полным сокровищ.
Мы проехали под очередным портиком. Левая колонна наполовину осыпалась, или ее подмыло водой, отчего все сооружение слегка перекосило на сторону. Опасаясь обвала, я поднял глаза вверх и... ощутил необходимость присесть. Я плюхнулся рядом с обер-егерем на откинутую крышку люка и стал старательно глядеть вперед, надеясь, что никто не заметил моей паники. Кажется, никто ничего не заметил.
Дело в том, что горгулья на покосившейся арке не сидела, а лежала, воткнув когти в трещины камня. Ее могучий хвост обвивал колонну, а голова с распахнутым клювом свесилась вниз. Рептилия словно балансировала над пропастью, готовясь упасть на нас сверху. Волшебный зверь был размером с носорога и изваян с удивительным натурализмом. Если бы такая глыба сорвалась с арки, она проломила бы карету до самого дна! Как будто специально сквозь тучи блеснула луна, и я сумел разглядеть в клюве бестии зубы и кончик языка.
Это просто скульптура, сказал я себе. Меня так и подмывало оглянуться, но не хотелось пугать Анку. Я боялся, что оглянусь, а горгулья снова изменит положение. Это всего лишь кусок камня, повторил я.
Кусок камня, который изо всех сил вцепился в постамент, чтобы не свалиться. Кусок камня, для которого упасть на дорогу означает, возможно, не просто разбиться, а что-то совсем иное. А что случится, если взорвать одну из колонн или сделать подкоп? Мне страшно не хотелось об этом думать.
— Существуют легенды, что плавающие города сторожат чудовища, связанные заклятиями, — без улыбки продолжал Брудо. — Заклятьями они прикованы к своим нишам, башням и колоннам. Они превращены в камень, их сердце бьется с частотой раз в десять лет, их кровь похожа на лед. Но они живы. Ты ведь видел ту уродину наверху, да, парень?
— Видел, Ваша глубокочтимость, — я пока не разобрался, как правильно называть обер-егеря, но, кажется, он не обиделся.
— Не беспокойся, эта арка простоит еще сотню лет, и без приказа птички не взлетят, — вполголоса, глядя на дорогу, сообщил он, — Но птичка зацепилась, потому что в таком состоянии она расколется на куски, если упадет. Ей нельзя падать.
— Кому нельзя падать? — спросила снизу тетя Берта. Она шушукалась с Анкой у бокового окна.
— Я рассказываю многоуважаемому кровнику о плавающих городах, — Брудо незаметно подмигнул мне. — Вначале мне казалось, что мы набрели на такой город, но теперь я сомневаюсь.
Дорога сделала очередной крутой поворот. Башня из красного кирпича, занимавшая раньше полнеба, стала уменьшаться и удаляться, а потом вместо одной появились две башни. Вторая казалась ниже и шире, а на вершине ее смотровой площадки вздрагивал синий огонек. Расстояние до нее я оценивал в пару миль. Сколько мы ни ехали, миражи постоянно удалялись.
— А разве кого-то здесь интересует золото? — подал голос слушавший нас дядя Саня.
— А разве я упомянул золото? — удивился егерь. — Я сказал — сокровища. Плавающие города провалились в омуты времени потому, что их покинули жители. Их покинули жители, некому стало охранять окраины, некому стало выставлять цайтмессеры. Кстати, есть города, провалившиеся в омуты из Верхнего мира, и даже не с нашей планеты. В библиотеке его Величества имеются книги знахарей из Абердина, где подробно описаны строения и машины, никогда не существовавшие в Изнанке.
— А эти знахари, они не пытались воспользоваться этими находками? — спросил Саня. — Они могли бы найти оружие.
— И угрожать всем нам, вы это хотите сказать? — проницательно глянул Брудо. — Это невозможно, но причину я указывать не буду. Вы сами с ней столкнетесь, если духи холмов будут к вам милостивы и позволят добраться до Хрустального моста.
— Зачем вы говорите загадками? — спросила тетушка. — Нам и без того нелегко.
— Хорошо, я объясню вам иначе, — Брудо проводил взглядом очередную опасно свесившуюся горгулью. — Во-первых, преследовать воронки, в которые провалился целый город, — крайне опасное занятие. Это означает, что воронка поглотила огромную внешнюю массу и внешнюю силу. Все, что построено разумными расами, хранит их силу, особенно сложные здания и книги. Нам известно, что находились недобрые люди и среди знахарей. Кое-кто мечтал вернуться из плавающего города властелином мира, но оттуда очень сложно выбраться. Узлы слияния не образуются, время ходит по кругу, в десяти шагах измерения разнятся на минуту, а в ста шагах человек может исчезнуть. Те, кто видел неземные города, вернулись с пустыми руками и были счастливы, что нашли выход обратно.
Я перевел рассказ обер-егеря Марии и Анке.
— А если такой омут, медленный или быстрый, угодит прямо в столицу? — поинтересовалась наездница.
— Вы имеете в виду столицу королевства отрядных? — уточнил Брудо. — Если речь идет о славном Блэкдауне, то система обороны продумана тысячу лет назад и с тех пор не подводила. Омуты неразумны, они не бросаются сами на людей, но тяготеют к источникам силы. А сила — это, в первую очередь, люди. Например, славный Блэкдаун круглые сутки защищают шестнадцать ферм с обученными животными. Когда в опасной близости появляется омут, ему навстречу выгоняют стада или в место, определенное цайтмессером, выходят большие группы горожан. Воронка меняет направление, устремляется за близкой целью и уходит в сторону.
— Вы так просто об этом говорите, — поежился дядя Саня.
Брудо тихонько рассмеялся. Вместо него, из темноты коридора, ответил младший егерь Гвидо.
— По сравнению с демонами из плоских миров, ошибки времени почти не причиняют вреда, — заявил Гвидо. — А разве в Измененном мире нет омутов?
Мы снова переглянулись.
— Нет, временная координата у нас линейна и незыблема, — туманно ответил Саня. — Зато у нас полно других проблем, включая постоянные войны и катастрофы.
— Королевство отрядных не ведет войны уже две тысячи семьсот семь лет, — с гордостью отчеканил Гвидо.
— И как часто приходится бить в колокол? — спросил я. — Как часто нападают воронки?
— Медленные воронки, вроде этой, крайне редки. — Брудо растерянно подергал себя за одну из бородок. — За мою жизнь я помню три случая, когда пришлось будить весь город. Чаще попадаются хвосты быстрого времени, но они крадутся вдоль дорог, их легко опознают кролики. Я сочувствую глубокочтимой Марии, вам крайне не повезло. Мы поскакали навстречу, чтобы обеспечить вам эскорт, как только милорд Фрестакиллоуокер повстречал Черного пастуха Ку Ши, но опоздали.
— А вы могли бы отогнать Бескостого? — спросила тетя Берта.
— Милорд Фрестакиллоуокер любезно предоставил нам свой кристалл, — Брудо так произнес эту фразу, как будто говорил о чем-то понятном для всех. Мы переглянулись, вздохнули и промолчали. Кристалл — так кристалл. Значит, у храброго королевского поверенного, спасшего нас сегодня, имелось оружие и против демона Отметины.
Вдоль мертвых выгоревших обочин колонны тянулись теперь в два ряда. Внутренний ряд образовывал арки, а на внешних в разных позах устроились кошмарные изваяния. Наверное, Изнанка приготовила нам очередной визуальный трюк, потому что за линией внешних колонн сгустился мрак, а дорога каким-то образом была освещена. Лимонное солнце еще не село окончательно, оно скакало справа, над зубцами далеких облачных дворцов, словно мячик от пинг-понга. Косые теплые лучи втыкались между колонн, глаза горгулий горели темным багровым пламенем. Впрочем, может быть, мне так только показалось? Я нарочно стал пристально следить за проплывающими в вышине скульптурами, и вроде бы, не заметил ничего подозрительного. Кроме одного.
Горгульи, которых мы проехали, поворачивались нам вслед. Я сказал себе, что это очередной оптический трюк, нарочно придуманный для устрашения путников. Я изо всех сил вдыхал хрустальный, струящийся воздух, но не чувствовал опасности, о которой предупреждал дядя Эвальд. Либо опасность была слишком далеко, либо у кровника необыкновенно обострились чувства.
— Горгульи, — заурчал фомор. — Но не такие, как у нас. Глубокочтимый Брудо, вы не слышали о том, чтобы в окрестностях Блэкдауна наталкивались на остатки подобных изваяний?
Обер-егерь запрокинул голову, вглядываясь в зловещую, напружинившуюся фигуру на верхушке ближайшего портика. Крылатая тварь словно готовилась прыгнуть. Мне снова показалось, что она всем корпусом повернулась вслед за нами. Конечно же, это было невозможно, это всего лишь гранитный памятник, посеревший от времени, покрытый мхом и птичьим пометом, но...
Но десять минут назад, когда я смотрел на изваяния с дороги, горгульи тоже сидели к нам мордами. Вообще-то они не сидели, поправился я.
Они изготовились к прыжку. Я не стал никому говорить. Неизвестный древний скульптор не просто тяжело болел, он был самым настоящим психопатом. Понятия не имею, как устроителям шоу удавался коллективный гипноз. Бестии не только наблюдали, они еще больше наклонились вперед, буквально балансируя на краешках своих колонн, опираясь на мерзкие хвосты. Из разинутых клювов свисали языки, и хотя дождь шел редкий, с языков у них текла красноватая вода. текла прямо по трещинам, до самой земли. А может, мне от волнения показалось, что дождевая вода приобрела красный цвет? Не знаю.
Одно мне точно не показалось. Я твердо знал, что повернуть назад нам не позволят.
— Гляньте, ребята, — это все-таки замок! Натуральный замок, дракона не хватает, — натянуто рассмеялся дядя Саня.
За колоннами, с каждым оборотом колеса, неестественно быстро росли красные зубчатые стены и угловатые башни без единого окна. Нарушая законы физики, замок с каждым шагом лошадей прыгал к нам на сотню ярдоз. Теперь это был не мираж, я чуял запах его заплесневелых катакомб, запах стоялой воды во рвах, запах ночных цветов, распускавшихся на черной воде пруда. Две ближайшие башни снова потянулись вверх, заросшие вьюном, покрытые потеками птичьего помета и скорлупками ласточкиных гнезд. На площадках башен мерцали синие огни. Сооружению такого размера просто негде было спрятаться, и, по всем прикидкам, мы должны были видеть замок задолго до того, как въехали на холм. Тем временем, со зрением продолжались поднадоевшие фокусы. Казалось, что мы карабкаемся в гору, а карета явно катилась под уклон.
— Ваша ученость, взгляните! — позвал егерь. Внезапно колонны, сопровождавшие нас часа два, закончились, а точнее — разбежались в стороны, замыкая в колоссальный круг голую пустошь с красным монолитом посредине. Лимонное солнце закатилось, зато на помощь выкатилась вторая луна. В ее сиреневом свете заблестела вода во рву и двух прудах, больше похожих на воронки от снарядов. Дорога кончилась, она, как река, влилась в гранитное море. На площадке, размером с дюжину футбольных полей, не росло ни единого кустика или травинки. Замок возвышался посредине, прямо по курсу, сам похожий на затаившееся чудовище.
— Надо выйти и осмотреться! — Магистр первый покинул карету. Он стоял внизу, опираясь на свой посох, хранящий меч, и выглядел весьма растерянным. Из каюты слабым голосом что-то спросил пикси.
— Это не плавающий город, милорд, — отозвался Брудо, доставая из рюкзака свой цайтмессер.
Тучи рассеялись. Вдалеке хорошо просматривались еще две дороги, тянущиеся слева и справа через болота и кустарник. Следовало предположить наличие четвертой дороги, с обратной стороны замка.
— Нам не стоит туда ехать, — авторитетно заявила тетя Берта, появившись на верхней ступеньке лестницы.
— Мне тоже не нравятся здешние миражи, — согласилась Мария. — Я согласна ждать в поле.
— Переведите глубокоуважаемой Марии, что нам предстоит почти девять часов ожидания, — прогудел Брудо, недвусмысленно напоминая, что вполне понимает английскую речь. — А приборы указывают приближение Узла.
— Девятнадцать сорок две, — произнес магистр, снимая показания со своего прибора.
— Четыре секунды в минус, — немедленно откликнулся Брудо.
Фомор отошел от кареты шагов на десять. Его подкованные сапожищи цокали по граниту.
— То же, и сорок три на первом, — издалека сказал он. Мне показалось, что голос магистра отстает от движения его губ.
— Ого! Шесть в минус. Возвращайтесь, Ваша ученость.
— Это плохо, когда шесть в минус? — осведомился дядя Саня.
Я подумал, что даже не знаю, о каких единицах измерения шла речь. Если о секундах, то, стало быть, они толковали о разных показаниях часов. Но какие выводы можно извлечь из минус шести секунд, я не представлял.
Я спрыгнул вниз и помог выбраться Анке. Здесь было гораздо прохладнее, чем в болотах. Камень под ногами буквально высасывал из тела тепло. Кроме заколдованных монстров на колоннах, на мили вокруг не летало и не бегало ни единое живое существо. Самым краем обоняния, на пределе чувствительности, я улавливал копошенье Маленьких народцев за холмами и счастливое пиршество воронов. Добрый пастух Ку Ши поработал на славу, выпив кварту Анкиной крови.
— Мне пришла в голову любопытная мысль, — на английском поделилась тетя Берта, указывая на ряды колонн, окружившие площадь. — Эти неприятные создания здесь не для того, чтобы напугать нас. Такое впечатление, что они стерегут сам замок.
— Или кого-то в замке, — поправила Мария. — Кого-то, кого не стоит выпускать наружу.
Я подумал, что младший советник Коллегии адаптируется в Изнанке быстрее меня. Действительно, заколдованные бестии могли быть не верными сторожами, а надежными тюремщиками.
Вот только кому?
Если можно так выразиться, я принюхался изо всех сил. В замке водилось несколько крысиных семейств, а также водяные крысы в прудах, два вида мышей, черви, пауки и насекомые. Птицы покинули свои гнезда давно, по непонятным причинам. Больше внутри не было никого, кто бы мог нам угрожать. Как и прежде, пахло давно потухшими очагами, давно покинутыми стойлами, перегноем и ржавчиной.
Впрочем, что-то там еще прощупывалось. Очень глубоко, внутри. Мне показалось, что ногами и низом живота я снова чувствую далекую неравномерную вибрацию, будто огромным шомполом очищали соответствующий ствол от песка и камней. Неожиданно я обнаружил гораздо более удобное сравнение. Так мог шуршать крот, обновляющий просевшую нору после дождя. Когда я был маленьким, я любил слушать кротов. Меня посылали их ловить, чтобы не портили маме огород. Я ложился и слушал, как они ввинчиваются в перегной, подгребая лапами, а спинками утрамбовывают землю.
Если в окрестностях водился крот размером с автобус, то мне не хотелось бы провалиться к нему в нору. Новыми глазами я оценил размеры площади, покрытой каменными плитами.
Кто-то постарался, чтобы возле замка не осталось мягкой почвы.
— На первом — девятнадцать, сорок шесть, на втором — четыре, ноль-две, — эхо дважды донесло рокочущий бас Уг нэн Наата.
— Минус девять и плюс ноль-четыре, — немедленно отрапортовал Брудо. — Ваша ученость, я умоляю, не подвергайте себя опасности!
— Уже иду, — с некоторой задержкой фомор сложил свой прибор и потопал назад.
Младшие егеря зажгли фонари, растопили печь. Наше походное жилище сразу показалось мне невероятно уютным. Вот только где бы найти душ?
— Ни в коем случае не расходитесь, — повернулся к нам обер-егерь. Кончики его ушей тревожно подергивались. — Пока Узлы слияния нестабильны, мы должны находиться максимально близко друг к другу. Минус шесть секунд на таком отрезке — это неслыханное искажение. Время растягивается.
— Может быть, нам уехать отсюда? — предложила тетя Берта. — Здесь крайне негостеприимно и еще...
— К великому сожалению, почтенная Берта, нам некуда ехать, — грустно заметил магистр. — По данным наших расчетов и показаниям цайтмессеров, именно здесь медленная воронка распахнется в обычное время Если мы поедем назад, то можем просто не найти дру гой Узел слияния.
— Или нас ночью сожрут коты, — меланхолично добавил дядя Саня.
— Если Ваша ученость позволит... — кашлянул младший егерь Гвидо. — Мне кажется, что нас сюда нарочно заманили.
— О чем они говорят? — спросила меня Анка.
— О дворце, — сказал я. — Об этом замечательном дворце, в котором нам предстоит ночевать!
Побег
Старший считал, что уже давным-давно привык к любым передрягам, и ничто не вынудит его сердце биться чаще. После того как в тебя стреляли, потом угрожали пытками, героином, убийством родных, кажется сущей ерундой пробежаться под дулом автомата американского спецназовца. Конечно, будет не очень приятно, если у парней сдадут нервы, а они, похоже, у них и так на пределе. Видать, Харченко прав, что-то у американцев не заладилось.
Валька ждал сигнала профессора, тер затылок и виски жидким мылом, старательно водил по коже бритвой, собирая волосы в кулак. Без зеркала он не мог поручиться за внешний лоск: скорее всего, с такой прической его не приняли бы даже в молодежную панк-банду, посчитали бы слишком радикальным пацаном. Волос было жалко, но еще жальче — сестру. Неожиданно до Валентина дошло, что в этой запутанной истории с навигаторами и ворованным Тхолом есть одно, крайне уязвимое для американцев звено. Они, конечно же, молодцы — сумели пробраться с оружием в глубину российской территории, скорее всего — через Китай, через горы. Они сумели подкупить кого-то в неподкупной Коллегии атлантов, они захватили его самого, профессора и даже захватили Тхол. Но не учли самую малость.
Кажется, они понятия не имели, кто такой Бернар Луазье и его родственники.
Старший невольно рассмеялся, представив, какие у штатовских шпионов были рожи, когда они заявились в дом к Бернару, а нашли там дырку от бублика. Ну конечно, как же он сразу не сообразил! Это его легко поймать, утрамбовать в железный ящик, шантажировать и пугать, а Бернар, как пить дать, почуял врагов за километр! Он почуял врагов, и папа его почуял: сеструха ведь хвалилась по телефону, что дом Луазье стоит практически в лесу, и никто чужой подобраться незаметно не может. Бернар и его родители — они вместе спасли Анку, вывезли ее в надежное место, ведь у них в Англии повсюду друзья.
Старший последний раз провел бритвой по свежим залысинам. Кажется, вполне достаточно, знать бы еще, к каким точкам подключается эта махина. А может, Харченко напутал, и Тхол откликается только на дистанционный офхолдер? Тогда ему долго еще смешить америкосов странным русским причесоном.
Валька дрожал, но не от холода, а от возбуждения. Теперь ясно, почему Второй усатый постоянно носится звонить, рычит на подчиненных и глядит волком. У них выходит лимит, помощи ждать неоткуда. Тхол — вот он, рядом, а не откусишь!
Чего там телится Харченко? Если они немедленно не сбегут, их пристрелят, или уколют снотворным и вывезут в США, что еще хуже. Там его точно не найдет никто. Валька перевернулся, выглянул сквозь щель в пологе палатки. Теперь каждая минута казалась ему невыносимо долгой.
Может, попробовать без него? Совсем недалеко, в каких-то десяти метрах, за расколотой известковой терраской, едва заметно покачивался мохнатый бок Тхола. Вальке даже казалось, что под брюхом он различает тот самый желтоватый нарост, похожий на шляпку поганки. Если там действительно есть устройство, которое можно приконтачить к голове. Те двое в белых комбинезонах с респираторами покинули свою блестящую лесенку. То ли изучали Тхол с другой стороны, то ли отогревались в своем надувном домике. На платформе они оставили включенное оборудование. Туда тянулись шланги, моргали индикаторы, тихо что-то попискивало, и светился экран компьютера. Ученые могли вернуться в любую минуту, но их Валька не опасался.
Он боялся получить пулю от часового.
У расщелины, ведущей наверх, прятался один из усатых. Старший не различал их лица, скрытые шерстяными шапочками и высоко поднятыми воротниками.
