Частный детектив Татьяна Иванова - По секрету всему свету

(Ибо служебные обязанности и Дело с большой буквы — далеко не всегда одно и то же!) А Гарик понял, что мне можно доверять, как настоящему боевому товарищу, и что иногда — как это ни странно! — и я могу быть полезна «лучшему сыщику нашего времени». Надеюсь, что все «внеслужебные» операции капитана милиции Папазяна, проведенные им совместно с частным детективом Татьяной Ивановой, никогда не дойдут до Гарикова начальства. В противном случае бедняге не только не видать майорских звездочек, но и капитанских придется лишиться!
      Каюсь: обычно я вспоминаю о Папазянчике, когда мне в очередной раз требуется его помощь. Но сегодня захотелось пропустить с ним по стаканчику просто так — без всякого повода. Вернее, поводов было даже несколько, но все не меркантильные. Зима, длинный промозглый вечер, когда так хочется дружеского тепла, и — долгожданная свобода от моей клиентки Эллочки Халамайзер, уполномочившей меня документально подтвердить неверность ее двадцатипятилетнего супруга… Сегодня я наконец-то с ней развязалась — думаю, что навсегда! И кто же еще мог так мастерски разрядить меня после общения с этой «новорусской» мадам, как не Гарик Папазян?!
      Попутно я надеялась разузнать новости по «делу десяти старичков», о котором вот уже две недели звонили все тарасовские газеты. И на которое были брошены лучшие силы уголовного розыска, следственного отдела и городской прокуратуры. Просто так — из профессионального любопытства. Но тут Гарик остался непреклонен: праздное любопытство — это не к нему, особенно когда следствие в самом разгаре и любая утечка, как говорится, чревата.
      Журналисты со свойственным им черным юмором окрестили этот «скандал в благородном семействе» — то бишь в областном министерстве социальных проблем — «делом десяти старичков». (Должно быть, по аналогии с «Десятью негритятами» Агаты Кристи.) На самом деле несчастных стариков и старух, убитых бандитами Семы Ухаря, было девять, но пишущая братия не постеснялась добавить к официальным милицейским сводкам еще один «труп» — для круглого счета и для пущего эффекта.
      Все эти дедушки и бабушки провинились только тем, что были совершенно одиноки и жили в приватизированных квартирах, которые им некому было завещать. Кроме любезных их сердцу собесов, а вернее, районных центров социальной защиты, в которых все они состояли на учете. И вот в системе социальной помощи нашелся один деятель — занимавший, как я слышала, довольно высокий пост, — который решил: вовсе ни к чему спускать такие лакомые кусочки в бездонный государственный карман. Да еще и дожидаться естественной смерти «божьих одуванчиков», которые могут из вредности задержаться на этом свете. Ведь можно же поделить приварок на весьма ограниченное количество частных «кармашков» и прямо сейчас!
      Высокопоставленный «социальный защитничек» сконтактировался с криминальным миром и быстро организовал внутри большой «государевой службы» собственную: службу «скорой помощи» по отправке бабушек и дедушек в мир иной. Им находили «опекунов», которые обещали молочные реки с кисельными берегами за право наследования квартиры, и бедные старички с их трехгрошовыми пенсиями не могли устоять. Ну, а все остальное было лишь делом техники, за которую отвечала группировка авторитета Ухаря. Надо отдать его ребятам должное: на этот раз они пошевелили мозгами. Только в одном эпизоде из девяти пришлось грубо зарезать «клиентку», да и то по этому делу арестовали племянника несчастной старухи — алкаша и наркомана. Во всех же остальных случаях бедняги умирали либо от сердечного приступа, либо от передозировки лекарств, падали с крутых лестниц, угорали от газа… Как говорится, комар носа не подточит!
      Весь этот беспредел продолжался почти пять месяцев, в течение которых банда прибрала к рукам имущество, как я уже сказала, девяти одиноких пенсионеров. Разумеется, прессе не пришлось бы выдумывать десятого, если б в нашем доблестном уголовном розыске не работали такие зубры, как капитан Гарик Папазян. Хотя мне не удалось пока вытянуть из него подробности, даже по тем намекам, которые были в газетах, я поняла, что мои коллеги с улицы Московской оказались на высоте. Кому-кому, а ментам журналисты не будут раздавать авансы просто так!
      — Я только одного не понимаю, Танька… — Гарик так опустил на стол свой тяжелый кулак, что подскочили не только бокалы и бутылки, находившиеся непосредственно на столе, но и посетители за соседними столиками. — Сколько служу — не могу понять: откуда берется эта сволочь?! Неужели их такие же матери рожают? В голове такое не укладывается, вай-вай-вай… Ну, обмани, укради, если ты совсем подонок, — это я еще могу понять. Нет, не понять, а хотя бы объяснить! Ну, разбирайтесь вы между собой, козлы поганые, крошите друг друга: это пожалуйста, это я даже приветствую — нам меньше работы… Но убивать стариков?! Которые и так-то уже одной ногой в могиле… Подонки, с-суки. А знаешь, что тошней всего? Когда возьмешь эту мразь, держишь за горло — и ничего не можешь сделать! Ничего!!! Знаешь, как хочется иногда, чтобы этот гад у тебя на глазах своей кровью захлебнулся… Но нельзя! Надо отдавать следователям, судьям, адвокатам, чтоб им… И глядишь — опять гуляет голубчик как ни в чем не бывало да еще над тобой, поганым ментом, и смеется! Можно такое вынести, Таня-джан?
      Всякий раз, когда Гарик заводит эту песню — а случается такое с ним все чаще, — я, глядя ему в глаза, искренне радуюсь, что мы с ним по одну сторону черты. Болтают, что капитан Папазян не очень вежлив со своими уголовными подопечными, когда он их «держит за горло»… Может, только болтают? На эту тему я с Гариком предпочитаю не говорить: там его вотчина.
      — Брось, кэп! Не трави себе душу, а лучше закажи еще бутылочку сухенького. Ты же лучше меня знаешь, что эти правила игры — единственно возможные. Конечно, они скорее хреновые, чем идеальные, но пусть тебя утешает, что многое зависит и от самих игроков, товарищ будущий полковник!
      — Э, дорогая, так долго я не проживу! Разве что с одним условием: если ты будешь подполковником! Или ты согласна только под генералом?..
      Казарменный юмор вернул моему другу светлый взгляд на жизнь, Гарик заржал как жеребец и подозвал официанта.
      — А что это за туманные намеки газетчиков насчет «чертовщины»? — спросила я, когда он разлил по бокалам терпкий «виноградный сок».
      — А… Не знаю, зачем начальству понадобилось сообщать писакам эту деталь. Тем более что этим сейчас занимаются специалисты: нужна техническая экспертиза. Эти сволочи использовали какую-то хитрую электронику, чтобы окончательно задурить мозги старикам. Воздействовали, так сказать, на подсознание, посылали импульсы. Сначала таким путем их заставляли принять «опеку», а затем тот же «электронный суфлер» начинал подсказывать мысли о самоубийстве, о злой воле рока…
      — Ты… ты не шутишь, капитан?
      — Какие шутки! Ты ж сама читала в газетах, что Ухарь привлек одного крутого электронщика… Да что с тобой, дорогая?! Ты будто привидение увидела…
      — Да нет, твоего «Алиготе» для этого маловато. Просто одно совпадение по части «импульсов» и задуривания мозгов… Понимаешь, соседка пристала с какой-то маразматической историей своей подружки, такой же старушенции. Будто бы у нее какие-то «явления» начались.
      — Что за явления? — насторожился мой собутыльник.
      — Да черт ее знает! Какие-то шорохи, голоса… Вот от меня и требовалось разобраться и вынести свой вердикт. А я за целую неделю так и не удосужилась встретиться со старушкой: эти Халамайзеры совсем доконали. Разок забежала среди дня, да ее, видно, дома не было.
      — Голоса, говоришь? Так бабулька, стало быть, одинокая?
      — Почти. Живет одна, но квартирка уже завещана внучку. Так что в компанию к твоим старичкам она не годится. Да там скорее всего соседи пакостят. Думаю, дело плевое.
      — А-а, — успокоился Гарик, — тогда другое дело. Дерзай, коллега. Если будет нужен авторитет правоохранительных органов — обращайся, с тебя дорого не возьму!
      — Спасибо, Папазянчик. Надеюсь, на это у меня и своего авторитета хватит. Слушай… — Я неуверенно взглянула на часы. — А может, я еще успею сегодня к ней заскочить? А то перед соседкой неудобно, обещала же…
      — Сидеть, гражданка Иванова! Не заставляй старого друга применять к тебе задержание по всем правилам. Куда ты сейчас попрешься — скоро девять… В этот час старуха и самому господу богу не откроет, не то что тебе! Завтра и сходишь, ты же теперь свободна?
      — Как птица, — вздохнула я: Гарик, как всегда, прав. — Давай за это и выпьем, кэп. Все-таки ничего нет лучше свободы!
      — Это как посмотреть, — философски заметил мой старый друг. — Если, к примеру, взять тебя и меня, особенно в смысле свободной любви, — то я обеими руками за, дорогая! А вор должен сидеть в тюрьме.
      В этот момент в кармане его джинсовой куртки запищала рация. Что и требовалось доказать! И так нас слишком долго не беспокоили: целых два часа.
      Гарик вытащил антенну, ответил на вызов и приложил рацию к уху. По мере того как он слушал, его глаза становились все более холодными, трезвыми и деловыми.
      — Понял. Есть, товарищ подполковник! Сейчас буду.
      — Все, Таня-джан. Накрылась наша с тобой пьянка, — извиняющимся тоном сказал капитан.
      — Я так и поняла. Что стряслось — можешь сказать?
      — Да все равно завтра из газет узнаешь… Туза грохнули, землячка моего. Догулялся со своими девками, мать твою…
      Я присвистнула: новое громкое убийство!
      — Туз, говоришь? То бишь Манукян, «король зеленого сукна»? Ни хрена себе!
      — Вот и я говорю… Это к вопросу о том, что Сема Ухарь все еще преподносит нам сюрпризы. Вот и очередной, я думаю. У него ж с Тузом были старые счеты, у нашего Семы… Ладно, Таня-джан, бывай! Прости, что не смогу проводить.
      — Не бери в голову, Гарик: так мне даже спокойнее.

Глава 3

      Следующий день, который так сладко обещал накануне стать первым днем моей свободы, да к тому же еще выпал на воскресенье, начался с оплеухи.
      Не обремененная никакими обязательствами, я проснулась гораздо ближе к обеду, чем к завтраку. Потом еще примерно час боролась с искушением не покидать постель до вечера: в квартире было, мягко говоря, не жарко, и вылезать из-под уютного одеяла не хотелось. Выгнало же меня оттуда смешанное чувство голода и долга: я вспомнила, что вчера не вынимала почту. Стало быть, в любом случае требовалось одеться и спуститься к почтовому ящику. Или, может, черт с ней?..
      Тяжело вздохнув, я потянулась к небольшому замшевому мешочку, лежащему на прикроватной тумбочке. Гадание на двенадцатисторонних цифровых костях — мой традиционный, проверенный способ ориентирования в сложных жизненных ситуациях. То, что нынешняя «сложная ситуация» сводилась к дилемме «вставать — не вставать», нисколько меня не смущало. Вернее, я в этом себе даже не призналась.
      Ну-ка, косточки, что вы мне напророчите? Хорошо бы — «письмо любовного содержания, которое принесет счастье»… Ах! Увы, увы… Даже в первый день свободы нет мне покоя!
      «19 + 1 + 33». Символы означают «увлечение делом». «Живой интерес к нему не позволит лени проникнуть в вашу жизнь».
      Ладно уж: не позволит так не позволит. Принесу эту маленькую жертву. А потом не спеша напьюсь кофе и подумаю, каким бы таким делом мне увлечься.
      Я накинула шубу прямо на халат и спустилась на первый этаж. Забрав почту, я развернулась обратно к лифту, и тут за моей спиной хлопнула дверь подъезда.
      — Танюша, это ты? Подожди, дорогая!
      Это была Альбина Михайловна в своем зеленом пальтишке с бурым песцом, который бегал по тундре, должно быть, еще в прошлом столетии. Ее глаза за толстыми стеклами очков казались еще больше выпученными, потому что были заплаканы.
      — Танечка… Варвара Петровна…
      Соседка ткнулась носом в воротник пальто и беззвучно затряслась, привалившись к исписанной стенке подъезда.
      — Что вы, Альбина Михайловна, что вы… Да что произошло-то?!
      Подсознательно я, конечно, сразу догадалась. Но как не хотелось услышать, что вчерашние мои смутные предчувствия в кафе оказались «в руку»!
      — Умерла… моя Варенька-а-а…
      — О боже мой… Когда же? Как?!
      Я прижала Альбину Михайловну к своей груди.
      — Вчера… вечером. Врач… сказал. Сердце-е-е…
      — Ну, успокойтесь же, этим делу не поможешь. Кто ее нашел? Когда?
      — Андрюша, внук. Забежал сегодня… утром. Лекарство принес… Бедный мальчик!
      Женщина снова зарыдала.
      — Вот она… судьба! Только что мы с тобой… о ней говорили… Думали… как ей помочь, и вот… Уже ничего не ну-ужно-о…
      — Альбина Михайловна, я вас умоляю! Своими слезами вы Варвару Петровну не воскресите, а вот себя в могилу свести можете. И кому от этого будет лучше?! Пожалуйста, постарайтесь успокоиться и расскажите все толком.
      Я правильно выбрала аргумент: он возымел действие. Пока мы дождались лифта и доскрипели до нашего шестого этажа, Альбина Михайловна немного пришла в себя. И когда я завела ее к себе на кухню, смогла говорить уже более-менее связно:
      — Да что рассказывать-то, Танюша? Такая наша стариковская доля: сегодня она, а завтра — я… Все под богом ходим! Телевизор она смотрела, бедняжка. Так и уснула перед телевизором… Когда Андрюша пришел в половине восьмого, он еще работал — телевизор-то.
      — А дверь была заперта?
      — Ах, да почем я знаю, Танечка! Разве я об этом спрашивала — в такой-то момент… Мне в одиннадцать часов позвонила Оля Журавлева, она в том же доме живет. Только что фильм кончился. Ну, я сразу и побежала туда. Там уже куча народу, конечно: соседи, старушки… Андрюша, разумеется, тоже там был, бедный мальчик. Весь потемнел: любил он бабушку, Танечка, это нынче редко… Ты про дверь спросила? Наверное, заперта была, а как же еще? У Андрюши свой ключ есть, мне Варя говорила: на всякий случай ему дала. Ну, так вот он и случился…
      Она была готова опять захлюпать носом, но я вовремя перебила слезы целым залпом вопросов:
      — Что в заключении о смерти сказано, вы знаете? А милицию вызывали? Соседей опрашивали?
      — А зачем милицию-то? — поразилась Альбина Михайловна и тут же вытаращила глаза: — Да ты что же это думаешь — что Варю могли?.. Ой, Танюша, бог с тобой, страсти какие!
      — Какие же страсти, когда сами вы мне рассказывали про «странные явления»? И, между прочим, подозревали ее соседей… Всяко может быть, Альбина Михайловна.
      — Да что ты, что ты! Нет, ты это брось. И никого я не подозревала, дорогая моя! Одно дело — подозревать, что кто-то кому-то таракана в суп подбросил, и другое дело — убийство… Ужас какой! Нет уж, Танечка: лучше тебе забыть, что я тогда говорила. Зачем это теперь… И почему ты вообще думаешь, что это как-то связано со смертью Варвары Петровны?!
      — Тогда и я могу спросить вас: а почему вы думаете, что не связано? Как большой знаток и ценитель детективного жанра, вы должны знать, что не стоит с ходу отбрасывать ни одну версию — именно она и может оказаться правильной.
      — Почему я думаю?..
      «Знаток и ценитель» была явно обескуражена, но сдаваться не собиралась.
      — Почему, почему… Да потому, что никакой милиции там не было, когда я пришла! И люди ни о чем таком криминальном не говорили — а уж там собрались такие всезнайки, что палец в рот не клади! Про сердечную недостаточность говорили. «Хорошая смерть», говорили: раз — и готово… Не мучилась. Неужели ты думаешь, что если бы было что-то подозрительное, то Андрюша не вызвал бы милицию? И что та же Оля Журавлева об этом не узнала бы и не раззвонила по всей округе?!
      Я только возвела глаза к небу и усмехнулась.
      — Удивляюсь я вам, Альбина Михайловна: почему это вы с вашей логикой и дедуктивными способностями живете на одну пенсию? Вам бы в сыщики: самого Шерлока Холмса заткнули бы за пояс!
      Соседка ушла разобиженная, и я запоздало пожалела о вставленной шпильке. Ну в самом деле — что с нее возьмешь? Тем более — подружку потеряла… А в этом возрасте, наверное, каждая такая потеря — это и для тебя самой «звоночек»: готовься, голубушка, скоро и твой черед… А, ладно: снявши голову — по волосам не плачут!
      Воскресный денек явно не задался, и кофе я выпила без всякого удовольствия. Любимый напиток отравил чувство смутной вины и откровенной досады.
      Досада охватывает меня всегда, когда случается непоправимое — особенно со смертельным исходом. Может быть, это называется совестью, может — человеческой душой, не знаю… В такие дебри я стараюсь не углубляться: можно там увязнуть. Не исключено, что это всего-навсего срабатывает профессиональный инстинкт: если, как говорится, «кто-то кое-где у нас порой…» — значит, это мы плохо ведем наш «незримый бой», ошибаемся в стратегии и тактике.
      Но досада досадой, а вот ощущение вины… Откуда оно? Анализируя свое бездействие в отношении Варвары Петровны Прониной (с которой я даже знакома не была!), я — хоть убей! — не могла усмотреть в нем состава «преступной халатности». Да, я не встретилась со старушкой, хотя обещала, — вот и вся «халатность»! И даже не по своей вине не встретилась: я не соврала Гарику — действительно забегала к ней. Дала целых три звонка с хорошими промежутками (за это время даже черепаха подползла бы), но за скромной дверью с номером «51», выкрашенной светло-коричневой краской, так и не послышалось ни звука… Что же мне — поселиться под этой дверью надо было?! Нет уж, увольте: у меня есть работа, между прочим, хорошо оплачиваемая!
      Шатаясь по квартире, бесцельно переставляя и роняя вещи, я все больше распаляла себя контраргументами. И вообще: какие у меня были факты, чтобы подозревать покушение на бабушку Варю? Так, ерунда собачья: домыслы Альбины Михайловны, «сыщика без лицензии». Одни разглагольствования о «явлениях», а на деле — только «неопознанный» стук в дверь… Курам на смех! Ты вот, Таня дорогая, давеча съязвила по поводу женской логики своей соседки, а ведь она права: нет ровным счетом никаких причин, чтобы связывать смерть Варвары Петровны с этими самыми метаморфозами, если даже они и имели место!
      Вернее, не было — до вчерашнего вечера. Когда я узнала от капитана милиции Папазяна некоторые интересные детали «дела десяти стариков». Тьфу ты, черт — девяти! Де-вя-ти! И еще тогда, сразу, мелькнуло смутное подозрение: а не является ли Варвара Петровна кандидаткой на десятое место?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.