Почти книжка (сборник)

– Да вот как! – сказали инопланетяне и обнялись попарно.

– Фу! Это же неудобно! – забраковала толпа. – Да даже если не обниматься. Уставать будет рука – постоянно вверх если.

– Да чего ж уставать-то? – засмеялись инопланетяне. – Складываешь прекрасненько на макушке. Вот так. И ладошку козырьком. Очень удобно, кстати. И на кепках экономия.

– Мне нравится! – сказал один из жильцов.

– Предатель! – гавкнули остальные. – А как две сумки сразу тащить? Или, например, два ведра воды.

– Коромыслом, понятное дело, – удивились инопланетяне. – Чем еще-то?

– Действительно! Можно же коромыслом! – обрадовался предатель.

– Предатель и есть! – цыкнули на него жильцы. – Да ну. Щас одежду перешивать, машины у нас под две руки уже… Дорого это все. Не надо нам.

– Точно не надо? – как-то даже обрадовались инопланетяне.

– Надо! Нам надо! – закричал предатель.

– Цыц! – гаркнули все хором. – Не слушайте его, граждане пришельцы. Не надо нам. Спасибо за заботу. И за беспокойство проявленное. Но не надо. Мы уж так привыкли.

– Точно? – опять переспросили инопланетяне. – А то мы в другой раз прилетать уж не будем. Ну так чего?

– Не надо! – твердо ответили жильцы. – Жалко, конечно, что не приедете…

– Меня только переделайте! – попросил предатель. – Хочу первоначальную форму обречь.

– Да, конечно, – ехидно сказали инопланетяне. – Сейчас мы будем по-одиночке тут чикаться. Или все, или никого. Ну так чего?

– До свидания! – твердо сказали жильцы. – Не надо нам.

– Помашите нам рукой на прощанье! – добавила Софья Павловна.

– Ну тогда оставайтесь бракованные, – попрощались инопланетяне. – Живите себе с этой нелепой левой рукой. А мы полетим дальше. У нас много где по-пьянке всяких собирали. У вас-то ладно – рука только. Вы б видели, куда они голову умудряются привинтить… В общем, пока. Не поминайте лихом.

Вспышкой убрались к себе на корабль и стартанули беззвучно. Только злобное лицо Софьи Павловны и примятая опорами трава напоминали о визите инопланетного разума.

– Дураки вы все! – заявила Софья Павловна. – Надо было деньгами с них взять. Или технологиями. А вы – ду-ра-ки.

– Точно! – подхватил предатель. – Рука на голове – это же замечательно! А эти носом крутят… Дураки!

Сплюнул злобно и ушел домой.

– Эк его разобрало с этой верхней рукой… – удивились жильцы. – И далась она ему…

– Ду-ра-ки! Как есть дураки! – засмеялась Софья Павловна. – Ему как раз и далась. Он в кукольном театре работает! Ему верхняя рука – ой как пригодилась бы.

– А. Тогда оно – конечно… – согласились жильцы и разошлись на ужин.

Последний день

Во сне меня преследовал продавец куриных сосисок, увиденный вечером в магазине. Он смотрел на меня с ужасом и шипел:

– Как? Почему вы не хотите брать диск, где записано как умерщвляют этих курей? Как вы сможете есть эти сосиски, не будучи полностью увереным, что курей убивают безболезненно?

– Я не собираюсь смотреть, как убивают курей! – кипятился я. – Я хочу хлеба, а не зрелищ! Мне нужны сосиски!

– Последний указ… – бубнил он. – Зеленые… Защитники животных в 2011 году… Обязательный просмотр!

– Тебя нет! – орал я. – И закона нет такого! Это глупость! Ты выдуман!

– Диииисккк!!! – протягивал он мне диск с изображенной на нем счастливой курочкой. – Это гумаааннно!!! С точки зрения гуманизма…

На точке зрения гуманизма я избавился от кошмара и вернулся в реальность. В привычную, нескучную реальность. У кровати стоял Мюллер, в исполнении артиста Броневого, и орал «Хальт! Аусвайс битте» и «А вас, Штирлиц, я попрошу пойти умыться!» нам с женой.

Жена вскочила и хлопнула Мюллера по макушке.

– Партизанен!! – взвыл Мюллер.

– Ухо покрути ему, – посоветовал я жене.

– Доннерветтер! – взвыл Мюллер через секунду.

– А если так… – задумчиво произнесла жена и раздался звук пощечины.

– Коммунистише швайне! – не унимался Мюллер.

Я вскочил и отвесил Мюллеру пендаля. Мюллер пробормотал «Гутен морген» и втянулся в собственные ботинки, как медленно сдувающийся воздушный шарик.

– Как ты все время угадываешь, а? – восхитилась жена.

– Я ж тоже там был. Я помню, как тогда думали, – пожал плечами я. – А этот будильничек был очень даже и ничего.

– Да-а… – протянула супруга. – После надувной женщины и ее методов я ничему уже не удивляюсь.

– О да-а-а! – протянул я и хихикнул. – Если бы ты не проснулась, я бы, может, и нашел, где у нее кнопка.

– Ты неспособен найти кнопку даже у надувной женщины-будильника, – отрезала жена и побрела на кухню.

Я направился было в ванную и вдруг вспомнил:

– Родная!!! Сегодня последний День! Последний! Понимаешь?!

И заплясал в коридоре.

– Ой. А что же будет? – испугалась она.

– Ничего! Сегодня последний День! Больше никаких изменений! Понимаешь? Ни борманов-будильников, ни восстания октябрят, ни президентов-инопланетян – ничего! Понимаешь? Сегодня они подведут Итоги!

– Прискорбно, – заявил наш кот Шнуффий, получивший способность разговаривать в далеком 2013 году. – Было нескучно. Один только кошачий туалет видоизменяется раз двадцать в день. А тут все вдруг кончится?

– Шнуффий, если в числе призовых рассказов не будет ничего о говорящих котах, ты опять будешь просто мяукать, – поддел я животное за манеру вмешиваться в разговоры. – Как мяукал пару недель назад.

– Я разговариваю с 2013-го! – открестился от бессловесного прошлого Шнуффий. – А сейчас 2017-й.

– Сейчас – да. А две недели назад этого еще не случилось и ты просто мяукал. И гадил, между прочим, бессовестным образом в зале. Потом кто-то придумал и…

– А почему я помню себя только говорящим? Где гарантия, что ты не врешь? – кинулся в спор кот.

– Изменение коснулось лично тебя. А для всех остальных – слишком резкий перелом реальностей. Один пишет, что коты разговаривают, второй – что нет, третий – что разговаривают, но говорят какую-то фигню. Вероятности подразумевают слишком резкий перелом, а не последовательную эволюцию, появились одновременно и сравнительно недавно. Потому глюки с реальностью в эти три недели. Понимаешь…

– Я разговариваю с 2013-го! Вот что я понимаю. А все эти инсинуации насчет гадить в зале – бред особи, стоящей на вершине пищевой цепочки! – зашипел кот и ушел обижаться, валяясь на нашей кровати.

– Мир сошел с ума, – вздохнула жена. – Мой муж в трусах читает лекции коту, а тот аргументированно спорит. Кто придумал этот конкурс, а…

– Брось. Они ж предсказать будущее пытались. Они не знали, что изменяют его.

Я прошел в ванную и сказал: «Вода! 36 градусов!», Вода почему-то не потекла. Я хлопнул в ладоши. Тот же результат.

– Дотронься до крана, – подсказала из кухни жена.

– Спасибо! – Я подставил ладоши под тоненькую струйку воды. – Сегодня напора нет совсем почему-то.

– Вспомни! С 2009 года – повсеместная экономия воды, – напомнила супруга. – Кто-то придумал же… Ой… Или не было такого?

Вода тугой струей ударила по ладоням, забрызгав стены и меня.

– Автор передумал, наверное, – пожал я плечами и попытался найти бритву среди кучи незнакомых мне предметов на ванной полке.

Мутации бритвы меня особенно сильно раздражали. Каждое утро бритвой оказывалось что-то неудобное, острое, либо это оказывалась какая-то мазь, которая снимала щетину с моего подбородка. Я вздохнул и провел рукой по подбородку. Оп-па! А щетины-то и не оказалось на положенном ей месте.

– Ура-а! – гаркнул я. – Отменили бритье! Ничего не растет – нечего брить!

– Какой-то мужик креативит, – обиженно сказала жена.

– Откуда ты знаешь, что мужик? Может, женщина какая-то устала от небритого мужа?

– Эта женщина живет с тобой! – отрезала супруга. – А чтоб щетина не росла – придумал мужик какой-то, уставший от ежедневного бритья. Таблетки. В 2010-м появились.

– Да с чего ты взяла, что их придумал мужик?

Ну почему никто из них не придумал женской логики, а?

– Я потрогала свои ноги! Женщина бы обязательно подумала и об этом.

Ан нет… кажется, кто-то все-таки придумал и женскую логику.

За завтраком я подумал, что единственное, что не изменялось все три Зыбкие Недели, – это кофе. Лучшие зерна кофе по-прежнему отбирались у кого-то, где-то, и утренний кофе был всегда. Изменялись этикетки банок с кофе и кофеварки, но кофе оставался всегда вкусным. Не изменялась одежда, но тем не менее я всегда опасался, что по приходу на работу обнаружу сотрудниц бухгалтерии голыми и моментально вспомню закон от 2014 года, регламентирующий хождение в голом виде, придуманный каким-нибудь эротоманом в 2007 году.

– Ну что? Я побежал, – сытый и одетый, я стоял у дверей.

– Осторожней там, – сказала жена. – Последний день конкурса, все-таки. Сегодня чего хочешь впопыхах нафантазируют.

– Угу. Я постараюсь, – чмокнул я подставленную щеку.

– Пешком иди. Вчера вечером вместо лифта какой-то портал образовался. Зинаида Семеновна говорит, что так и не смогла разобраться. А сосед ее смог, по-видимому. Потому что исчез куда-то в тапочках, халате и с сигаретой в зубах.

– Жуть что делается, – согласился я. – Ну ничего. Сегодня – последний День.

У подъезда стоял слесарь Семеныч, с тоской поглядывая на небо.

– Молишься, Семеныч? – протянул я руку.

– Молюсь, блин! – пробурчал Семеныч. – Вчера выходил из дому – глобальное потепление было. Вышел в майке и шортах. На дачу надо было. До вечера – бах! Ядерная зима. Помидоры померзли, наверное. Напрочь. Я ж только полил – ударило минус пятнадцать и снег. А я в шортах помидоры поливаю.

– Ну да. С погодой чаще всего креативят, – кивнул я.

– Знал бы кто эти фантасты… – жестко сказал Семеныч. – Ты, часом, не баловался тогда?

– Да ты что… – сказал я чистую правду. – Какой из меня фантаст-то? Я ж пьющий. Как ты не замерз-то?

– Ерунда вопрос. Ядерная зима – за одну помидорину 2 шубы дают. Витаминов не было. А ты точно не писал? Нет? Ну и ладно, – помиловал меня Семеныч. – Гляди-ка… Андрюха выходит. Сейчас спектакль будет.

Андрюха помахал нам рукой и обреченно шагнул к своей машине. Или мотоциклу. Вообще черт его знает, что это было на сегодняшний день. Вчера Андрюха сел в какую-то фигню, схватился за руль и резко стартовал в небесную высь с громким ревом двигателя и не менее громким матом Андрюхи.

– Привет, астронавт! – ехидно поприветствовал автомотолюбителя Семеныч. – Я – Земля, я своих провожаю питомцев.

– Отстань, – стиснул зубы Андрюха и уселся во что-то, напоминающее помесь внедорожника и комбайна «Дон-1500».

– Приготовились, – прокомментировал Семеныч. – Уберите от экранов детей, беременных женщин и людей с филологическим образованием. Сейчас состоится отрыв. Отрыв башки у Андрюхи.

Андрюха взревел почище стартующего Су-34, выскочил из машины и начал орать что-то нецензурное по поводу гуманизма и фантастики.

– Что случилось, Гагарин? – невинно спросил Семеныч. – Забыли залить керосину в кофеварку?

– Это веломобиль!!! – заорал Андрюха. – В нем педалики крутить надо! Проклятые фантасты-экологи! Мне ехать 150 километров!

– Не ори, – посоветовал я. – Иди покури с нами, обожди. Сегодня ж последний День. Сегодня твоя сноповязалка будет меняться чаще, чем тебе хочется.

– Да мне некогда ждать. Времени у меня… – сделал было шаг к нам Андрюха.

Он бы пришел покурить с нами, но тут его ботинки чихнули и довольно мощным рыком двигателей оповестили, что готовы к дороге. Андрюха вспомнил, как сдавал в 2009-м на права управления ботинками, как разбил папины ботинки, пригнул корпус и лихо вырулил со двора.

– Нанотехнологии победят, – не к месту процитировал кого-то из официальных лиц Семеныч.

– Несомненно, – кивнул я. – Ты на дачу-то едешь?

– Не поеду, – отмахнулся Семеныч. – Последний День ведь. Мало ли чего придумают… Может, у меня на дачу метеорит упадет. Или опять нити из космоса все выжгут, как на прошлой неделе. Обожду до завтра.

– Как думаешь, Семеныч? – закурил я сигарету. – Кто победит? А вдруг кто-то, кто про победившую Эпидемию написал? Ну или о Третьей мировой? Оно ведь так и останется.

– Не думаю, – возразил Семеныч. – Кто-то разумный должен победить. Всего ж 10 лет прошло. Что за 10 лет измениться может? Это ж всего два с половиной президента пройдет. Не посходили ж они с ума там… Ну квартиру человек сменит, ну мобильников пару-тройку. Они ж отдают себе отчет.

– Так ты думаешь, все обойдется? – проводил я взглядом женщину, выгуливающую носорога во дворе.

– Конечно, – хлопнул меня по плечу Семеныч. – Что может измениться за десять лет?

Он улыбнулся мне ободряюще, пошевелил на прощанье острыми ушами и облизал пересохшие губы. Длинным раздвоенным языком.

Величие в веках

«Дорогие потомки!

Пишет вам Степан Захарович Стрикнов. Если сейчас на дворе еще двадцать первый век или двадцать второй, пожалуйста, не читайте дальше, а аккуратно сложите это письмо обратно в банку и закопайте банку. Потому что это письмо адресовано потомкам из как минимум двадцать третьего века, или даже более поздним, а чужие письма читать некрасиво и недостойно.

Дорогие мои поздние потомки!

Хотел вам рассказать, что именно мной, Степаном Захаровичем Стрикновым, была придумана та самая гуманная философия, руководствуясь которой, вы живете в радости и покое. Так же, это именно я придумал для вас велосипед, галогеновую лампочку, которая служит прообразом ваших осветительных приборов, и обычай здороваться при встрече. А все ваши источники, которые говорят, что все это придумал не Стрикнов, врут самым наглым и беспардонным образом. Потому что я, как человек бескорыстный, просто отдал свои изобретения людям. А они были присвоены наглыми стяжателями и скупердяями в целях наживы. Знайте, дорогие потомки, Великий Изобретатель Стрикнов прозябал в страшной нужде и без полагающейся ему славы!

И даже теперь я не требую разыскать моих прямых наследников и вознаградить их в силу своего бескорыстия. Я всего лишь прошу, чтобы имя мое было увековечено на многочисленных памятниках и монументах. Лучше всего из белого мрамора. Или из драгоценного металла. Ну и в школах пусть бюстики стоят. Пусть детишки знают, кому обязаны светом в домах, миром и содранными при падении с велосипеда коленками.

Искренне ваш,

Степан Захарович Стрикнов!»

Степан Захарович еще раз перечитал письмо, кивнул довольно, упаковал послание в полиэтиленовый пакет, обмотал скотчем в два слоя, полученный пакет запихал в стекляную банку из-под кофе и закопал во дворе. Копать пришлось глубокой ночью, чтоб избежать лишних вопросов от соседей.

– Где тебя носило, лунатик? – проснулась жена.

– Во дворе был, – честно ответил Степан Захарович.

– Случилось что? – без эмоций поинтересовалась жена.

– Ничего не случилось, – еще раз предельно честно ответил Степан Зазарович. – След в истории оставил.

– Уборная же есть, – хмыкнула жена. – Чего во дворе следить-то?

– Спи, а? – разозлился Степан Захарович. – Покурить ходил.

– Поспишь тут… Разбудил ведь уже. Теперь фиг засну, – пробурчала жена и моментально уснула.

Степан Захарович долго лежал без сна, представляя сверкающие монументы и свой профиль в учебниках истории. Потом уснул, и приснилось ему, как рослые и светлые потомки смеются над его письмом и говорят:

– Подумаешь, галогенка, велосипед… Вот если бы он придумал прикуриватель в автомобилях – другое дело. Вот это было бы – д-а-а-а! А так – фигня какая-то.

Проснулся Степан Захарович в расстроенных чувствах.

– Как ты думаешь, сложно придумать прикуриватель в автомобиле? – огорошил он вопросом жену.

– Ты простишь меня, если я тебе скажу, что именно сейчас, в шесть тридцать утра, об этом я не думаю никак? – ехидно ответила супруга.

– А все-таки? – настоял на своем Степан Захарович.

– К доктору сходи, а, – отмахнулась жена. – Странный ты какой-то в последние дни…

«Впишу! – решил для себя Степан Захарович. – Делов-то… Раскопаю ночью и впишу»…

… «А не дай бог увидит кто… – думал Степан Захарович, орудуя лопатой во дворе следующей ночью. – Подумают нехорошее. Вызовут милицию. Как откроется все – засмеют ведь. Хоть из города уезжай потом. Нет-нет. Никаких больше дописываний. Прикуриватель впишу, и все. И пусть будет потом… Какая мне разница-то? Я ж все равно не увижу. Может, оно и не сработает вообще… Зато если сработает…Что это, а?»

Степан Захарович с удивлением смотрел на выкопанную банку из неизвестного серебристого металла, на которой светилась надпись «Великому Стрикнову».

«Чей-то розыгрыш. Не иначе как увидел кто-то вчера и баночку подменил. До чего ж подлый народишко, а…» – думал Степан Захарович, несясь на всех парах к собственной квартире.

Закрывшись в ванной, Степан Захарович попытался открутить крышку с банки. Надпись на банке с «Великому Стрикнову» сменилась на «Что вы крутите, а?! Там внизу кнопочка специальная есть! Туда и жмите!» Степан Захарович послушно нажал на кнопочку, обнаруженную на дне. «Вот теперь крутите!» – вновь сменилась надпись. Степан Захарович ухватился опять за крышку. «В другую сторону, идиот!» – ласко посоветовала новая надпись. В банке обнаружилось письмо Степана Захаровича, ветхое на вид и покрытое каким-то прозрачным гибким пластиком для пущей сохранности.

А чуть ниже основного текста шли комментарии:

«Стрикнов! Вы подлый самозванец и дебил! Неужели вы думаете, что потомки не знают, кто придумал велосипед? Искренне ваши, Потомки XXI века. ЗЫ: Письмо закопали обратно не читая».

«Потомки XXI века сами не лучше – Байкал засрали и острова японцам отдали. Молчали бы в тряпочку. 2118 год».

«Ой, кто бы говорил, а… Сами войну затеяли. Психи начала века. Неадекватные уроды. А мы тут расхлебывай. Потомки. 2189 г. Монгольская Империя – во все века! ЗЫ: Стрикнов – молодец. Велосипед и галогенки – это круто».

«Всем чмоки и обнимашки! Монголы – лузеры! Великий Евразийский Султанат – сила! ЗЫ: Что такое велосипед?»

«2296.»

«$%@%#(!! _$%(($%))^(#($*%)))))))))))))))))))))) 2380!»

«…ldfj– d-f – d-s – fghg-fg-h-f-gh – rt-bc-s-s– @%@.! 2590.»

«56/2983462. Т. 23098!! 2780.»

«Все кто выше в коментах – уже умерли! Тхахахах!

Великий Стрикнов, огромное вам спасибо за возвращение письменности и языка. А велосипед и прочую фигню – мы в гробу видели. С помощью нашей машины времени отправляем вам ваше письмо обратно и хотим спросить – вы не будете возражать против памятников из платины? Ответ упакуйте в нашу баночку»…

– С ума сошел уже совсем?! – крикнула от дверей жена танцующему в прихожей Стрикнову. – Что за пляски паралитиков в ночи?!

– Ты это… – величаво ответил Степан Захарович. – Ты соображай, с кем говоришь-то! С Великим Стрикновым!

Кто ты

– Ты кто?

В белом свечении не было теней, не было стен, не было вообще ничего. Только он и этот дурацкий вопрос.

– А где я? – резонно спросил он. – Что со мной?

– Ты кто? – ударило вновь по сознанию.

– Никто! – по-мальчишески строптиво отрезал он. – Сначала скажите, где я.

– Ты кто?

– Слушайте, я не буду отвечать, – сказал он и попытался присесть.

На корточки он присел, но, при попытке нащупать пол, руки не находили ничего.

– Хмм… – не понял он и ощупал свои подошвы. Под подошвами тоже не было абсолютно ничего. Он провел пальцем по рисунку подошв и спросил непонятно кого:

– А… А это как? Я же стою на чем-то.

– Ты кто?

– Антон я, – сдался он. – А где я?

– Ты кто? – не изменились ни тон, ни интонация.

– Дайте сесть на что-то!!! – взорвался он. – Кто, да кто… Заладили.

Стул просто вырос ниоткуда. Да и не стул вовсе. Просто Антон ощутил, что он сидит. Только что сидел на корточках, а теперь, судя по ощущению, в каком-то кресле. Причем при попытке ощупать кресло руки все так же проваливались в никуда, но локти как-то находили какое-то подобие подлокотников и было на что откинуть голову.

– Спасибо, – поблагодарил он.

– Ты кто?

– Я Антон Павлович Семенов. Мне 23 года. Живу… – он назвал улицу, дом, квартиру, город, страну и на всякий случай добавил: – Планета Земля…

– Не то, – ответило отовсюду. – Ты кто?

– Я работаю… – он назвал контору, адрес офиса, должность, немного рассказал о служебных обязанностях и потом вдруг понял, с чего надо было начинать. – Человек я. Хомо Сапиенс. Русский я.

– Опять не то, – хихикнул кто-то. – Ты кто?

– Я голодный! – сказал он. – Я есть хочу.

И сразу нашел в руке зеленое большое яблоко. Он бросил яблоко и проследил как оно, уменьшаясь, падает в никуда.

– Мяса хочу какого-нибудь, – упрямо сказал он.

И нашел в руке куриную ножку. Обыкновенную жареную куриную ножку. Обыкновенную даже на вкус. Не сильно горячую и посоленную точь-в-точь как он любил.

Он двумя руками схватился за куриную кость и хитро сказал:

– А попить? Тоже очень хочу.

И обнаружил вместо косточки в руках стакан яблочного сока. Хотя вроде и не спускал глаз с косточки.

– Я умер? – спросил он, напившись.

– Сначала скажи – ты кто? – спросил голос.

– Покажитесь мне и я скажу, – сказал он.

Напротив него сидела красивая девушка, забросив ногу на ногу. Сидела абсолютно ни на чем и выжидающе смотрела на него.

– Антон. Антон я, – поклонился он. – Честное слово. А вы?

Девушка пожала плечами и указала глазами куда-то за спину Антона. Он обернулся, но не увидел ничего. Обернувшись обратно, он вздрогнул – на месте девушки сидел он сам.

– А кто я? – спросил двойник.

– А я могу поспать? Или уйти? – ошарашенно спросил он у лже-Антона.

– Не получится, – покачал головой двойник. – Кто ты?

– Никто. Никто и все тут. Я никто и ничто. Вы этого добиваетесь? – крикнул он и вскочил.

Затем сделал три шага, как по полу. Потом присел на корточки и опять не нащупал никакого пола.

– Это бред! Бред какой-то! – крикнул он.

– Кто ты? – раздельно произнес двойник, вновь сидящий перед ним. – Ну или кто я?

– Я не знаю, как вам ответить, – поник Антон.

– Тебе придется, – сочувственно сказал двойник. – Кто ты?

– Не буду! – крикнул он и попытался лечь.

Он несколько раз с размаху кидался в ничто и, каким-то образом, вновь и вновь оказывался стоящим перед двойником.

– Дайте мне лечь, – попросил он.

Двойник покачал головой и улыбнулся. Антон ощутил резкую боль в ноге и увидел, как капли крови с подошв туфлей падают куда-то вниз.

– Больно! – закричал он. – Гвоздем, что ли? Больно мне!

И кинулся на двойника. Затем еще раз. Потом еще. Он кидался и всякий раз оказывался стоящим в трех шагах от сидящего двойника. Затем остановился и заплакал от бессилия.

– Что вам нужно, а?

– Кто ты? – спокойно спросил двойник.

Антону резкой болью обожгло щеку. Как будто кто-то отвесил ему хлесткую пощечину.

– Трус! – крикнул Антон. – Свинья!

Несмотря на закрытое руками лицо, обожгло болью вторую щеку.

– Кто ты? – спросил двойник и превратился в большую собаку с умными глазами. – Я спрашиваю – кто?!

– Мне нужен пистолет! – сказал Антон.

И тотчас же ощутил рукоять пистолета в руке. Он загнал патрон в ствол и навскидку выстрелил в собаку. Пес превратился в маму Антона и сказал:

– Как тебе не стыдно, а? Я же просто спросила – кто ты? Неужели так сложно ответить?

– Сложно. Очень сложно, – спокойно ответил Антон и безо всякой подготовки выстрелил себе в голову.

Свет сменился на успокаивающую тьму и опять зажегся с той же яркостью. Мама строго смотрела на Антона.

– Не ломай мои игрушки, пожалуйста. Скажи лучше – кто ты?

Антон ощупал абсолютно целую голову и твердо ответил:

– Я твоя игрушка. Наверное.

– Верно, – рассмеялся двойник. – А как с тобой играть?..

Теория Заговора

Обычная смесь безумия и пьянства в чистом виде в обличье человека шагала по городу. Иногда он останавливался, скрипел зубами, гневно окидывал взглядом окружающих, бормотал что-то под нос и шагал себе дальше.

И вдруг его прорвало.

– Слепцы!! – закричал он и пригрозил пальцем прохожим. – Куклы послушные! Как же вы не видите, а?! Это же Заговор!

– Ишь, как приперло человека, – посочувствовала проходящая женщина и сфотографировала оратора.

– Именно! Но почему не приперло вас?! Это же Заговор против вас. Во всем! От фасона вашего пальто до фотоаппарата! Кто вам внушил, что ваше пальто красиво?! Кто вам сказал, что сфотографировать меня, а потом посмеяться с подругами – вот, мол, какого чудика видела – это ваше желание? Это Заговор! Они думают вместо вас! Они планируют вас наперед! Они знают, что вы купите! Это уродливое пальто! Только потому что! Они внушили вам, что оно красиво! – завелся безумец.

– Почему это вдруг мое пальто уродливым стало? – возмутилась женщина. – Да оно стоит раз в сто больше, чем все ваши тряпки.

– Именно. Материала примерно одинаково уходит. И мне, и вам не холодно. Я свои тряпки уже лет 10 ношу. Ни одной дыры! Почему же ваше пальто красиво и стоит в сто раз больше? – поднял палец безумец. – Кто вам сказал, что оно красиво, а мои тряпки нет? А? Это все ОНИ!!!

– Мировой заговор модельеров! – весело закричал молодой человек. – Армани – сволочь!

– При чем тут модельеры?! При чем?! – с надрывом прокричал сумашедший проповедник. – Их кто учит шить так, а не иначе? А? С какой целью? Они тоже куклы!!

– Вы все путаете. Куклы – это манекены. Манекенщицы не в пример интереснее, – продолжил дурашливо спорить молодой человек.

– Манекенщицы тоже куклы! И вы тоже – кукла! Вы пытаетесь издеваться надо мной, а не попытаться подумать! – завыл безумец. – Это они вам диктуют! Кто манекенщица, а кто нет – это они вам говорят! Над кем смеяться, а над кем нет – это Заговор!

– Мне, между прочим, пальто на женщине тоже не нравится! – громким шепотом сказал молодой человек. – Так что я не безнадежен.

– Правда? Вам оно не нравится? – недоверчиво переспросил обличитель.

– Нет! Клянусь. Клянусь вам своим аппетитом! Вы видите – я не поклялся своим здоровьем? Можно на этом основании меня вычленить из общей массы зомбированных?

– Вы – дурак! Вы не понимаете! Это Заговор! – не поверил безумец искренности молодого человека. – Это надо прекратить! Вы считаете меня сумашедшим – это они вас научили! Это они изобрели норму, чтоб неугодных обвинить в ненормальности. Это все Они!

– Верю! Я вам верю! Кто сказал, что я вам не верю? – хихикнул молодой человек. – Я сам думаю так же. Я давно думаю написать письмо президенту и открыть ему глаза.

– Президенты… – хмыкнул сумашедший. – Президенты – у них в кармане. А неугодных они заменяют двойниками. А настоящих они держат в психушках. Я сам видел! Я видел! Они и меня пытались запереть. Они нас клонируют, а клоны им послушны! Это Заговор!

– Какой кошмар. Я тоже думаю, что я уже не тот, что был раньше, – начал уставать от разговора молодой человек.

– Да кто вы? Кто? Кому вы нужны? – захихикал сумашедший и стянул шапку, показывая огенно-рыжие волосы. – Я – настоящий Чубайс, а вы кто?

– А я руковожу всем этим Заговором! – гордо сказал молодой человек. – Это я все придумал.

– Ничтожество! – уничижительно смерил взглядом безумец. – Клоун на службе. Безмозглая кукла. Петросян на батарейках!

Он сплюнул, заскрипел зубами и пошел прочь, непреклонно вздымая колени.

– Цирк уехал, – сказала женщина молодому человеку. – И почему такие ходят на свободе?

– Этот безвредный. Кто его содержать станет? – пожал плечами молодой человек. – Пусть себе ходят…

Женщина согласилась и пошла по своим делам. Молодой человек проводил ее взглядом, достал из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал в трубку:

– Почему у вас настоящий Чубайс на свободе гуляет, а? И пальто женские уродливы почему? Распустились совсем, сволочи?

Игрушки для девочек

– Привет! – заскочил Тошка к Ане. – С добрым утром!

– Да, да, – спросонья согласилась Анька. – А теперь закрой дверь и рот. И выйди вон отсюда.

– Утро уже, между прочим, – объявил Тошка. – Давно уже, причем. Вставай уже.

– Я встану и убью тебя, если ты не дашь мне поспать, – пообещала Анька.

– Тут у нас конфликт интересов сейчас образуется, – хмыкнул Тошка. – Потому как ты спать хочешь, а я есть. А пока ты спишь – кормить меня никто не будет. Так что, думаю, самым лучшим вариантом для тебя будет – встать и накормить меня. А потом можешь и поспать еще.

– Тошка, отвали! – взбрыкнула под одеялом Анька. – На кухне найди себе чего-нибудь.

– Ай-ай-ай… – застонал Тошка. – Как живот схватило с голодухи. Умру сейчас.

– Не пройдет твой спектакль! Ты каждый день умираешь! – отчитала Анька и швырнула подушкой. – Сгинь, говорю!

– Ай-йа! – вскрикнул Тошка. – Больно, между прочим. Теперь тебе придется встать, покормить меня завтраком и залечить мои раны!

– Я встану и убью тебя! Это быстрее! А потом я лягу спать! – крикнула Аня и накрылась одеялом с головой.

– Зло спит! – торжественно объявил Тошка. – Глупо будить спящее лихо. Тем более что оно с утра выглядит чудовищно.

И выскочил из комнаты, хлопнув за собой дверью. Потом приоткрыл дверь и сказал:

– И нечего тапками кидаться. Потом сама не найдешь. Будешь босиком ходить. Как Лев Толстой!

В дверь ударил второй тапок. Тошка улыбнулся и побрел на кухню, где, наслаждаясь утренней тишиной, пила кофе Анина мама.

– Что у нас на завтрак, престарелая женщина? – бодро спросил Тошка.

– У вас на завтрак – побои, – ответила Анина мама. – Что это за «престарелая женщина» вдруг появилось в обращении?

– За один только завтрак я буду готов вас называть Царственной Старушкой. Или Высокородной Дамой. На ваш, разумеется, выбор. Могу Мадам-Капрал. И весь этот ассортимент за какой-то паршивый завтрак, – принялся торговаться Тошка.