Русский Лондон

Но чем и как окончилась их жизнь, так и осталось неизвестным…

Третий студент – Федор Костомаров, как мы знаем из посольских донесений, стал «королевским секретарем» в Ирландии, т. е. одним из многих английских чиновников. В Ирландии он женился и более о нем ничего не известно. Автор предположил, что все сведения о нем исчезают из ирландских источников потому, что он мог уехать, как сделали многие ирландцы, в далекие земли Нового Света.

Более всего мы знаем о последнем студенте – Никифоре Олферьеве сыне Григорьеве, известном в Англии как Mikipher Alphery. Он окончил Оксфорд, защитился на степень бакалавра, стал сначала дьяконом, потом англиканским священником. Он женился, в семье родилось 8 детей, в 1618 г. стал настоятелем церкви в деревне Woolley недалеко от города Huntingdon в Восточной Англии (примерно в 100 км к северу от Лондона[15]). Во время преследований войсками Кромвеля господствующей церкви Никифора буквально выкинули и из церкви, и из церковного дома. Он пережил немало трудностей, пока наконец, с возвращением на престол династии Стюартов, зажил более спокойно. В последние годы он жил в Лондоне, в районе Хаммерсмит, а в 1668 г. скончался.

До нашего времени дошла подробная запись о посольстве Герасима Дохтурова, посланном царем Алексеем Михайловичем, сделанная, вероятно, переводчиком Федором Архиповым. Посольство было отправлено в Англию с известием о вступлении царя на престол (это произошло 14 июля 1645 г.) и с заданием «проведывать всяких новостей» – ведь тогда король Карл I вел ожесточенную борьбу с парламентом, и Москва интересовалась такими необычными событиями.

Посол Герасим Дохтуров после долгого и трудного плавания прибыл в Лондон 14 ноября 1645 г. Его торжественно встретили представители Московской компании и после короткого пребывания у «торгового человека на дворе» в «королевском селе» Гринвиче «приняли с тово двора в судно с чердаком о двунадцати гребцах» и повезли в предназначенный ему дом в Лондоне. Посол не преминул подробно описать диковинное судно: «А чердак с лица резной золочен, а внутри подволока и стены обиты бархатом рудожелтым, и по лавкам подушки обшиты тем же бархатом, и по полу посланы ковры, на гребцах платья сукно скорлат [ткань красного цвета], а на платье на плечах нашиты клейма серебром королевские. И в то судно сели с гонцом Гарасимом Дохтуровым говорнар [governor, т. е. управитель, губернатор] да 6 человек гостей, а кумпанея ехали в ыных судах». В пути по Темзе русского гонца приветствовал пушечный салют с кораблей, которые, как объяснили ему представители Московской торговой компании, «ходят к Архангельскому городу». Парламент на своем заседании определил ему резиденцию – один из секвестрованных домов на улице Чипсайд* (Cheapside) в Сити. Царский гонец по приезде в Москву подробно описал свое пребывание в Англии, особенно упирая на то, что парламент его не пустил к королю, враждовавшему с ним. Как ему сказали, «тебя, Герасима, х королевскому величеству не пропустят, для того чтоб над тобой дурна какова не учинилось»[16]. А когда короля арестовали, то прямо заявили: «…тебя, Герасима, к нему не отпустят, потому что он ничем не владеет».

Царский гонец провел в Лондоне несколько месяцев и уехал оттуда 27 мая 1646 г.

В царствование Алексея Михайловича, внука первого Романова, избранного на московский трон, отношения с Англией претерпели значительные изменения. Русские купцы, так же как и нидерландские, неоднократно протестовали против предоставления англичанам права беспошлинной торговли, которое они получили еще при Иване Грозном, и в 1649 г. это право было отобрано: царь Алексей Михайлович указал англичанам «со всеми своими животы ехать за море, а торговать с московскими людми всякими товарами, приезжая из-за моря у Архангельского города, а к Москве и в городе с товарами и без товаров не ездить». Внешним поводом для указа было то, что «англичане всею землею учинили большое зло; государя своего Карлуса-короля убили до смерти».

После реставрации Стюартов и вступления на трон Карла II, сына казненного короля, царь Алексей послал в Англию князя Петра Прозоровского с поздравлением новому королю и с тайным заданием занять значительную сумму денег. Встретили посла чрезвычайно пышно: стреляли из пушек, толпы народа кричали «ура!», устроили торжественный прием, но в деньгах Карл, однако, отказал. Взамен, как рассказывали, предложил князю полюбоваться изяществом англичанок: подозвал фрейлину, которая показала свою красоту, для чего ей пришлось отказаться от значительной части своего туалета. Осталось неясным, была ли такая замена для посла адекватной…

Отношения России и Англии во все продолжение царствования Алексея Михайловича оставались довольно прохладными, что объяснялось отсутствием общих интересов, ибо былые торговые привилегии в России английские купцы так и не смогли получить, а английское правительство совсем не было заинтересовано помогать России в войне против турок, которые, по уверению царского посла, посетившего Лондон в 1673 г., собирались причинить «разорение и невинных християнских душ кровопролитие».

Интересно отметить, что посол в 1672 г. Андрей Виниус оставил характеристику политического устройства Англии, которую, надо думать, не без интереса, но без всякой пользы прочли при московском дворе: «Правление Английского королевства, или, как общим именем именуют, Великой Британии, есть отчасти монархиально (единовластно), отчасти аристократно (правление первых людей), отчасти демократно (народоправительно). Монархиально есть, потому что имеют англичане короля, который имеет отчасти в правлении силу и повеление, только не самовластно. Аристократно и демократно есть потому: во время великих дел, начатия войны, или учинения мира, или поборов каких денежных, король созывает парламент или сейм. Парламент делится на два дома: один называют вышним, другой нижним домом. В вышнем собираются сенаторы и шляхта лучшая изо всей земли; в другом собираются старосты мирских людей всех городов и мест, и хотя что в вышнем доме и приговорят, однако без позволения нижнего дома совершить то дело невозможно, потому что всякие поборы денежные зависят от меньшего дома. И потому вышний дом может назваться аристокрация, а нижний демокрация. А без повеления тех двух домов король не может в великих делах никакого совершенства учинить»[17].

Последующие попытки склонить англичан вмешаться в русско-турецкие отношения могли объясняться только незнанием русскими европейской обстановки, как следствие многовековой самоизоляции Московии, которую разрушил Петр I.

Петр I

Петр совершил еще невиданное в русской истории – царь уехал за границу!

Если раньше царь покидал Кремль, то он поднимался с грузным обозом помолиться в многочисленных монастырях, а если уж пришлось воевать с соседом, то иногда и самому приходилось выходить с войском. А тут, царь – и отправился бог знает куда! К еретикам, в самое их логово, в Европу!

После осады Азова Петр ясно представлял себе, что Россия не может обойтись без флота, которого у нее никогда и не было – надо было начинать с нуля, и если еще можно было построить большие лодки, то настоящие военные корабли никто не умел ни проектировать, ни реально строить. Как писал царь позднее, он «умыслил искусство дела того ввесть в народ свой». Для всего этого надо было ехать самому туда, откуда приехали его новые знакомцы из Немецкой слободы: «…и того ради многое число людей благородных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного». Петр писал, что решение отправиться самому в далекие страны было совершенно необычным: «И что дивнейше, аки бы устыдился монарх остаться от подданных своих в оном искусстве, и сам воспринял марш в Голландию»[18].

Царь снарядил посольство, официальной целью которого было проведение переговоров о союзе против турецкого султана. Во главе него он поставил своего нового друга Франца Лефорта, а с ним опытных дипломатов – боярина, главу Посольского приказа Федора Головина и дьяка Прокопия Возницына, сам же он отправился под именем Петра Михайлова, скромного десятника. Посольство было огромным: 2 марта 1697 г. на тысяче саней в Европу двинулись 250 человек с огромным багажом. Первым городом за границей была Рига, где пришлось менять сани на коляски, причем пришлось переплачивать, так как рижские купцы не уступали и, как с возмущением писал тогда Петр, «за копейку матерно лаются и клянутся, а продают втрое»[19].

В начале августа Петр уже был в Саардаме, устроился на работу, купил необходимые инструменты и приступил к работе на верфи Ост-Индской компании, «вдав себя с прочими волонтерами своими в научение корабельной архитектуры, в краткое время в оном совершился, что подобало доброму плотнику знать, и своими трудами и мастерством новый корабль построил и на воду спустил».

Несмотря на то что Петр очень высоко ценил мастерство голландских строителей кораблей, он хотел не только овладеть практическими навыками, но и познакомиться с корабельной архитектурой, изучить теорию, а это можно было сделать, по общему мнению, только в Англии[20]. Как вспоминал позднее Петр, он «просил той верфи баса [мастера] Яна Поля, дабы учил его препорции корабельной, которым ему чрез четыре дня показал. Но понеже в Голландии нет на сие мастерство совершенства геометрическим образом, но точию некоторые принципии, прочее же с долговременной практики, о чем и вышереченный бас сказал и что всего на чертеже показать не умеет, тогда зело ему стало противно, что такой дальний путь для сего восприял, а желаемого конца не достиг. И по нескольких днях прилучилось быть его величеству на загородном дворе купца Яна Тесинга в компании, где сидел гораздо не весел ради вышеписанной причины; но когда между разговоров спрошен был: для чего так печален? тогда оную причину объявил. В той компании был один англичанин, который, слыша сие, сказал, что у них в Англии сия архитектура так в совершенстве, как и другие, и что кратким временем научиться мочно. Сие слово его величество зело обрадовало…»[21]

Он встретился в Голландии с английским королем Вильгельмом III, который был одновременно и голландским штатгальтером (т. е. фактическим главой государства). Встреча состоялась 1 сентября 1697 г., а в конце ноября Петр получил письмо от английского адмирала лорда Кармартена, в котором сообщалось, что Петра ожидает в Англии щедрый подарок – специально строившаяся для него яхта «Royal Transport»: «… сей корабль, хотя малый, вручен будет Вашему Царскому Величеству в своем довольном совершенстве… мое намерение в строении сего корабля не токмо было пригожество и удобность, но дабы и спешно ходом и сильнее был, нежели иные корабли, которые того величиною превосходят». Тут уж, конечно, Петр не мог медлить, и начались сборы. С Петром ехали Александр Меншиков, только что пытанный в Москве Яков Брюс[22], медики Петр Постников и Иван Термонт, переводчик Петр Шафиров и другие, всего около полутора десятка человек, которым специально «для англинского походу» шилось платье, покупались шелковые чулки, кисейные галстуки и манжеты, шпаги, пояса, перчатки, перевязи, парики, шляпы с перьями и без оных, а также – зима ведь! – муфты, против которых дьяк, не знакомый с такими деталями мужского туалета, написал в расходной книге посольства для пояснения русское слово – «рукава».

Отправились на яхте из Амстердама 17 января (везде новый стиль, отличающийся на десять дней от принятого в России) 1698 г. и в городе Хеллевутслейс (Hellevoetsluis – на западе Голландии) вечером перебрались на английские суда. За Петром выслали целую флотилию, состоящую из двух военных кораблей, в том числе флагманского корабля вице-адмирала Дэвида Митчелла «Йорк», двух яхт и шлюпа. Утром 19 января отправились в путь, а «погода была: великий ветр был ост-норд-ост и шли в пол паруса; в ночи також». Петр с любопытством осматривал корабль, к удивлению моряков влезал на мачты, приглашая следовать за собой самого адмирала, каковую честь он вежливо отклонил, ссылаясь на свою тучную комплекцию. На следующий день утром увидели побережье Англии, и тут услышали пушечный салют, произведенный из города Арфот (Deptford), потом посольство перебралось на яхты «Мэри» и «Генриетта и Изабелла», а Петр, чтобы не быть узнанным, поместился на грузовом баркасе. Суда вошли в Темзу, шли всю ночь и остановились у доков св. Екатерины, совсем рядом с Тауэром; там опять пересели, но теперь уже на гребные суда, прошли мимо Тауэра, потом под Лондонским мостом, и 21 января 1698 г. недалеко от него на берег Англии вступил Петр.

В то время Лондон был крупнейшим городом Европы: в начале XVIII в. численность его населения составляла 675 тыс. человек. Он интенсивно отстраивался после Великого пожара 1666 г., когда почти все Сити выгорело дотла: исчезло более 13 тыс. домов, 80 церквей, строения на Лондонском мосту, более 50 зданий лондонских торговых гильдий, склады и пр. Властям представили два плана восстановления и перепланировки города, но радикальные меры по изменению города так и не были проведены в жизнь: не хватило средств и помешало право частной собственности – «дом англичанина его крепость», хотя и были приняты важные постановления, регулирующие застройку. Восстанавливались старые и строились новые церкви по проектам известного архитектора Кристофера Рена, достраивался и его грандиозный собор св. Павла. Восстановление шло быстрыми темпами и уже через короткое время Сити покрылось новыми кирпичными домами с черепитчатыми крышами (деревянные дома с соломенными уже совсем исчезли), к западу от Сити в Вест-энде на бывших пустырях росли дома и особняки богатых владельцев.

Город являлся важным морским портом (в год приезда Петра Лондонский порт посетило 13 444 корабля), а Темза, самая главная и оживленная магистраль города, была покрыта десятками больших и малых судов, на ее берегах к востоку от города находились многочисленные верфи и доки. Единственный мост через Темзу кишел толпами прохожих, улицы оглашались криками сотен торговцев: «А вот голландские носки, четыре пары за шиллинг!», «Горячие печеные груши и яблоки!» Быт лондонцев разительно отличался от того, к какому привык Петр в России: уличное освещение, сотни магазинов, конечно, привлекли его внимание. Город предлагал много возможностей для ищущих отдыха и развлечений: работали театры, пользовавшиеся неизменным вниманием лондонцев, на улицах чрезвычайно много новомодных кофейных домов, превратившихся в общественные клубы, где можно было не только выпить кофе или шоколад, но и почитать газеты и послушать завсегдатаев. Многих лондонцев и приезжих привлекали сады Воксхолла на правом берегу Темзы, где можно было посетить представления фокусников, актеров, жонглеров; отдохнуть; закусить в тавернах и ресторанах.

По прибытии Петр вышел на берег Темзы поблизости от современного моста Хангерфорд (Hungerford) и расположился со свитой в одном доме из числа трех, заранее нанятых для него на Норфолк-стрит[23]. По просьбе царя дом был выбран небольшой, совсем не роскошный, но с обязательным выходом на реку. Ныне он, как и вся улица, сломан, улицы Норфолк не существует – она шла к югу от Стренда к реке и помещалась между современными Саррей-стрит и Эрандел-стрит (Surrey and Arundel Streets). Здесь все теперь застроено заново (как пишет английский историк, все «безобразно перестроили»[24]).

Сразу же после приезда Петр и его спутники сели за обед, в это время появился королевский посланник с приветствием от короля. Сам король Вильгельм III посетил Петра через два дня. Чтобы не привлекать внимания (возможно, по просьбе Петра), он приехал в скромном экипаже, сопровождаемый только несколькими спутниками. Петр не был одет для приема и встретил короля в рубашке с короткими рукавами. Как сообщал об этом венский посол, «король перед тем, как отправиться в парламент, совершенно инкогнито сделал визит царю в карете графа Ромни и в сопровождении только этого графа, Альбермарля и одного гвардейского капитана и застал его неодетым, в одном только жилете. Датский принц Георг сделал также визит, причем это свидание происходило стоя. Царь еще не отдал ответных визитов. Его образ жизни совершенно необыкновенный. Он спит вместе с так называемым князем Александром (Имеретинским), с одним медиком и еще с тремя или четырьмя лицами в одной небольшой комнате…»

Король вошел в маленькую комнату, где Петр ночевал – окна в комнате не открывались со времени его приезда и воздух был настолько спертым, что король, невзирая на холод и на свою астму, попросил открыть окно. Визит продолжался только полчаса да был еще омрачен тем, что на короля прыгнула обезьяна, которую зачем-то привез Петр, и почти все время визита пришлось улаживать неприятный инцидент. На следующий день Петра посетил принц датский Георг, муж будущей королевы Англии Анны. Это были единственные официальные визиты в первое время: Петр старался соблюдать инкогнито. Только 23 января 1698 г. он нанес ответный визит королю Вильгельму III. Тогда король жил не у реки в старинном дворце Уайтхолл*, с XVI в. служившем королевской резиденцией начиная с Генриха VIII. Так как речной воздух действовал на его астму, он выбрал сравнительно далеко расположенный Кенсингтонский дворец*, который еще и сейчас является помещением для членов королевской фамилии. Петр I приехал сюда, сопровождаемый только двумя спутниками и адмиралом Митчеллом, и, боясь, что его узнают, поспешно прошел через заднюю дверь.

Петр вообще избегал парадных приемов, людных мест, непроизводительной траты времени и все время старался быть как можно менее заметным. Так, во время визита в парламент, он настоял на том, чтобы его никто не видел, и поэтому он поместился в небольшой комнатке с окошком под самой крышей, из которого был виден зал заседаний, что дало повод одному из лондонских остряков сказать, что он видел одновременно двух царей – одного на земле (т. е. в зале Парламента), другого на небе (под крышей).

В Кенсингтонском дворце Петра привлекли не картины и другие произведения искусства: все его внимание было поглощено устройством, стоявшим на королевском камине и показывающим направление ветра. В это посещение Петр согласился позировать одному из самых тогда известных европейских живописцев Готфриду Кнеллеру, создавшему прекрасный портрет царя, возможно, самый лучший и, как свидетельствовали современники, очень похожий на оригинал. Те англичане, которые не знали Петра, но видели его портрет на родине, тут же узнавали царя в Москве. Портрет находился в Виндзоре, потом во дворце Хэмптон-корт, а сейчас он вернулся в Кенсингтонский дворец, в то месте, где был написан более 300 лет тому назад.

Зима 1698 г. была весьма суровой, и Темза покрылась льдом. Поэтому Петр не плавал по реке и не посещал доков, а оставался в Лондоне. Надо думать, что сопровождающие показывали Петру то, что обычно видят туристы в Лондоне. Известно, что он осматривал Монумент:* об этом посещении было записано в журнале путешествия под 4 апреля 1698 г.: «Были в городе и на столбе, с которого весь Лондон знать». Автор «Деяний Петра Великого» Иван Голиков рассказывает более подробно: «…восходил еще на тот высокий столп, который построен в память бывшаго в Лондоне великаго пожара, который приписывали Римским Католикам, с котораго видал весь город; он рассматривал его в зрительную трубу, и у предводивших его расспрашивал о всем с великою подробностию».

Царь посетил Королевское общество (аналог Академии наук), обсерваторию в Гринвиче*, замок Тауэр*, был на фабриках и в мастерских и везде требовал, чтобы ему показывали работающие машины, он изучал чертежи, спрашивал о технических деталях.

Он побывал в часовой мастерской под вывеской «Циферблат и Корона» («Dial and Crown») на Эссекс-стрит (Essex Street) недалеко от оживленной улицы Стренд. Мастерская принадлежала Джону Карте, у которого царь приобрел часы. Рассказывали, что Петр настолько увлекся часовым мастерством, что научился чинить и собирать часы. Он также купил чучела крокодила и меч-рыбы, нашел время поинтересоваться, из чего делают в Англии гробы, купил один и послал его в Москву. Дело в том, что в России делали их долблеными из дуба, нужного для флота и других нужд, а в Англии из дешевых сортов древесины, что не прошло мимо внимания Петра.

В парламенте он внимательно выслушал прения по поводу налогового законодательства и был удивлен размерами поступлений по новому закону – полтора миллиона фунтов, но ему сообщили, что ранее законам в казну поступали в три раза более крупные суммы.

Как вспоминали, Петр тогда сказал своим русским спутникам: «Весело слышать, когда подданные открыто говорят своему царю правду, – и добавил, – вот чему надо учиться у англичан». Правда, он же и предостерег: «Английская вольность здесь [т. е. в России] не у места, как к стене горох».

Почти сразу после приезда, 25 января, он посетил театр, где видел пьесу «Пророчица, или Диоклетиан» ("The Prophetess, or Diocletian"). Второй раз Петр побывал в театре 24 февраля, когда шла пьеса «Королевы-соперницы, или, смерть Александра Великого» ("The Rival Queens, or The Death of Alexander the Great"). Может быть, было и третье посещение – 20 февраля.

Где же находился тот театр, в котором побывал Петр? Как утверждает английский исследователь – в саду Дорсет* (Dorset Garden), который был также известен как Герцогский театр (Duke’s Theatre – сцена его была украшена гербом герцога Йоркского), построенный архитектором Кристофером Реном.

Конечно, все внимание публики было приковано к появлению такого необыкновенного гостя, и Петру пришлось в ложе прятаться за спины своих спутников. Театральная постановка его не очень заинтересовала, возможно, сказывалось незнание языка, хотя с ним все время находился переводчик (тот самый адмирал, который привез его в Англию – Джон Митчелл).

Однако посещение театра не осталось вовсе бесплодным: Петр познакомился с актрисой Летицией Кросс, которая и разделяла с ним удовольствия жизни во все время его пребывания в Англии. Любопытный рассказ об этом был записан механиком царя Андреем Нартовым: «Царь Петр Алексеевич во молодых летах, в 1698 г., будучи в Лондоне, познакомился чрез Меншикова, который неотлучно при нем в путешествии находился и в роскоши и сладострастии утопал, с одной комедианткой по прозванию Кросс, которую во время пребывания своего в Англии иногда для любовной забавы имел, но никогда однако ж сердца своего никакой женщине в оковы не предавал, для того чтобы чрез то не повредить успехам, которые монарх ожидал от упражнений, в пользу отечества своего восприятых. Любовь его не была сильная и нежная страсть, но единственно только побуждение натуры. А как при отъезде своем с Меншиковым послал он к сей комедиантке пятьсот гиней, то Кросс, будучи сим подарком недовольна, на скупость российского царя жаловалась и просила его, чтоб он государю о сем пересказал. Меншиков просьбу ея исполнил, донес его величеству, но в ответ получил следующую резолюцию: Ты, Меншиков, думаешь, что я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила своим передом». На сие Меншиков отвечал: «Какова работа, такова и плата»».

При посещении Королевского общества (Royal Society) Петр встретил многих из тех, с кем общался в Англии, т. к. они были членами Общества, или, как их называют, fellows. Образованное незадолго перед тем, в 1660 г., общество, полное название которого звучит, как «Королевское общество для развития знаний о природе», в которое избирались наиболее выдающиеся представители научной мысли Англии, существует и сейчас, пользуясь огромным авторитетом во всем мире. Оно тогда находилось в Грэшем-Колледж (Gresham College) (в переулке Барнардз-инн (Barnard’s Inn) в Сити недалеко от площади Холборн (Holborn)). Утверждалось, что Петр беседовал с астрономом, математиком и физиком Эдмундом Галлеем, когда он посетил Гринвичскую обсерваторию. Возможно, что он в той же Гринвичской обсерватории беседовал с Фарварсоном, математиком, которого уговорил уехать в Москву, где его и подстерегла смерть – на улице Сретенке недалеко от Сухаревой башни, где он преподавал в Навигацкой школе.

Во время плаваний по Темзе Петр неоднократно проходил мимо Гринвичского госпиталя и всегда думал, что это роскошное здание было королевским дворцом, но когда посетил его и узнал, что оно предназначено для содержания престарелых моряков, был настолько поражен, что как-то сказал королю: «Если бы я был советником вашего величества, то я бы перевел двор в Гринвич, а Сент-Джеймский дворец превратил бы в богадельню».

Несколько раз Петр посетил Тауэр, где ему показывали тюрьму, в которой «честных [т. е. знатных] людей содержат за караулом», рассказывали о событиях, связанных с замком, и показали всякие редкости, но поостереглись обратить его внимание на топор, которым отрубили голову королю Карлу I, боясь, что разгневанный таким напоминанием царь может схватить его и выбросить в Темзу, «дабы не давать повода вспоминать о том, какое впечатление на его отца царя Алексея и на весь русский народ произвела казнь короля».

Тауэр привлекал Петра главным образом тем, что там находился монетный двор, управляющим которого был знаменитый ученый Исаак Ньютон, но Петр вряд ли встретился с ним, т. к., вероятно, Ньютон тогда жил в Кембридже. В Тауэре Петр внимательно знакомился с производством и отделкой монет – русские монеты и русское денежное хозяйство были примитивны, и Петр по возвращении в Россию занялся кардинальным реформированием монетного дела, в частности чеканкой на иностранных машинах новых монет, избавляясь от ненавистных ему «старый вшей», как он называл крошечные и небрежно сделанные русские копейки.

Во время пребывания Петра I в Лондоне его привели в Вестминстер-холл*, где он увидел много людей в мантиях и париках. Ему сказали, что все они юристы, законники. «Законники? – удивился Петр. – В моем государстве только двое таких законников, и когда только вернусь, обоих повешу». Петр посетил верфь под Лондоном, в Редриффе (недалеко от Детфорда), где для него строился корабль, а также поехал в городок Чэтем у впадения реки Медуэй в Темзу и наблюдал за спуском на воду военного корабля на верфи в Редклифе (так назывался небольшой городок, где были построены первые доки, теперь лондонский район Rotherhithe), основанной еще королем Генрихом VIII.

Специально для Петра король Вильгельм устроил морские маневры и пригласил его в Портсмут. Петр был восхищен увиденным и сказал адмиралу Митчеллу, что быть английским адмиралом лучше, чем русским царем, чем его, вероятно, и не удивил. На обратном пути царь и сопровождающая его небольшая свита остановились в селении примерно на полдороги от Лондона. Сохранился любопытный счет, по которому можно судить, как ели в то время россияне. За завтраком съели половину барана, четверть ягненка, десять куриц, двенадцать цыплят, семь дюжин яиц, выпили три кварты (кварта несколько больше литра) бренди и шесть кварт вина с пряностями; обед же состоял из 5 стоунов (один стоун равен 6,3 кг) говядины, одного барана весом 56 фунтов (фунт – это почти 0,5 кг), трех четвертей ягненка, плеча и филе телятины, 8 куриц, 8 кроликов, двух дюжин с половиной сухого вина и дюжины кларета.

Как ни старался Петр сохранить инкогнито (его имя так ни разу и не появилось в «London Gazette», единственной официальной тогда газете), это ему не удавалось: его узнавали на улицах, в пабах, на верфях. Как писал английский историк Томас Маколей в своей «Истории Англии», «его величественная фигура, его лоб, показывающий ум, его проницательные черные глаза, его татарский нос и рот, его приветливая улыбка, выражение страсти и ненависти тирана-дикаря в его взгляде, когда он хмурил брови, и в особенности странные нервические конвульсии, по временам обращавшие на несколько секунд его лицо в предмет, на который нельзя было смотреть без ужаса, громадное количество мяса, которое он пожирал, пинты водки, которые он выпивал и которая, по рассказам, была заботливо приготовлена его собственными руками, шут, юливший у его ног, обезьяна, гримасничавшая у спинки его стула, – все это было несколько недель любимым предметом разговоров. А он между тем избегал толпы с гордой застенчивостью, разжигавшей любопытство»[25].

Но бывало и так, что он оставался не узнанным. Как-то он вместе с маркизом Кармартеном шел по Стренду, одной из главных и оживленных лондонских улиц, его толкнул носильщик с большой ношей на плече. Петр чуть было не ударил носильщика, но тут вмешался Кармартен, остановил его, а носильщику сказал, что он грубо толкнул самого царя. Носильщик обернулся, посмотрел и презрительно сказал: «Ха, царь! Все мы тут цари!» И пошел прочь как ни в чем не бывало. Можно представить себе, чем окончилась бы такая же сценка в Москве…

Петр посетил главу англиканской церкви архиепископа Кентерберийского в его резиденции, Ламбетском дворце*. О беседе с ним ничего не известно, отмечается только, что там Петр завтракал, причем, как пишут мемуаристы, почему-то отказавшись сесть, а также то, что на Петра произвела впечатление библиотека архиепископа. При виде ее он сказал, что никак не мог предполагать, что на свете может быть так много печатных книг, что и неудивительно, ибо в России даже в домах богатых и образованных вельмож находилось совсем немного книг. Петр присутствовал на церемонии причащения и рукоположения и «остался очень доволен».

Больше известно о встречах и беседах Петра с епископом Солсберийским Бернетом, написавшим о них в «Истории моего времени», опубликованной в 1766 г.

Очень возможно, что Петр сам просил короля Вильгельма о встрече с англиканским священником: наряду с вопросами чисто прикладными – судостроением, ремеслами, мастерскими – Петра интересовали вопросы религии, которыми он интересовался еще в московской Немецкой слободе. По приказанию короля и церковных властей епископ Бернет встретился с царем, они долго беседовали и заинтересовали друг друга, встречи продолжались и впоследствии.