Золотая планета - Игрушки для императоров. Иллюзия выбора

Я не спешил, потому не было нужды сбавлять темп. Просто пристальнее всмотрелся в каждого из них: в одежду, экипировку, выражения лиц. Последние мне не понравились, на меня смотрели свысока, оценивая предстоящую им миссию как легкую, а меня как противника, не стоящего внимания. Гордо смотрели надменно, даже презрительно. Мне вообще-то начхать на их презрение, но оно подкреплялось кобурами, которые висели у каждого под курткой, а у одного даже на поясе. А это уже серьезно.

Судя по виду, оружие легкое, наверняка разрешенное. Не какие-то страшные игольники – малокалиберный огнестрел. Не будут же бойцы эскадронов размениваться на травматику? А хорошее оружие для них не пропустит гвардия, ну, не для ношения на поясе. Но огнестрел, даже малокалиберный, – это все равно огнестрел.

В этот момент у меня закрались сомнения относительно принадлежности их к уличным бандам, сомнение быстро переросло в стойкую уверенность. Уличные бандиты не будут стоять на видном людном месте, а улица просматривается с пульта управления гвардии, с оружием за поясом и с таким наглым видом. Это не эскадроны. Это или бандеры, или элитные бойцы преступного мира, охрана хефе. И сейчас, восемьдесят против двадцати, меня пригласят внутрь одного из «либертадоров», причем в грубой, не терпящей возражений форме.

Я подобрался, чувствуя, как по жилам начинает растекаться адреналин. Да, я послал хефе с его предложением, но это не значит, что тому не нужно от меня что-то еще. Что? Мыслей насчет этого не имелось, и я решил полагаться на судьбу.

При моем приближении один из бандитов вальяжно направился в обход машины на место водителя. Второй отошел в сторону, поднимая люк пассажирского салона. Молчаливое приглашение, дублированное словесно уркой, оставшимся на тротуаре.

– Садись.

Даже в одиночестве он корпусом своим перекрывал чуть ли не половину пешеходной дорожки. Дескать, парень, не дергайся. От него несло таким презрением, что мое нутро взбрыкнуло.

– Зачем?

Я подошел вразвалочку, показывая, что не боюсь и не считаю его беспрекословным авторитетом. Я и сам потом не мог понять, почему заупрямился. Наверное, достало, что какое-то мурло считает себя хозяином вселенной, а меня – мелкой, не стоящей внимания букашкой. Мне так хотелось бросить в лицо: «Родной, если ты приехал за мной по приказу хозяина, если хозяин твой жаждет меня лицезреть, относись ко мне как к гостю хозяина!»

Бритый удивился. Его рожа на мгновение потеряла надменность, взгляд стал более цепким и пронзительным. Но через секунду, сделав обо мне окончательные выводы, он все вернул на круги своя.

– Тебя хочет видеть Виктор Кампос.

Я оказался прав, дон хефе. Единственное, чего не понимал – почему за мной приехали эти ребята? Явные силовики, с мыслительным аппаратом у них проблемы, им бы схватить кого, скрутить, запихнуть в салон, а не вежливо приглашать. В прошлый раз меня встречал человек уважаемого вида, «интеллектуал», а теперь какое-то бычье?

– И чё? – борзел я. Просто из принципа. Не нравилась мне его рожа, не нравился тон, не нравился взгляд, и, наконец, не нравилась бесперспективность – отсутствие возможности иного развития событий.

Я – человек. Больше того, меня чуть не сделали преемником его дона. И сделали бы, позвони я и скажи «да». Я не сказал этого, мой космолет улетел, но я ДОСТОИН того, чтобы со мной разговаривали как с человеком.

Видимо, бык это почувствовал. И сделал выводы. Все-таки охрана дона, не боец эскадрона, какие-то мозги быть должны. В следующей его фразе было куда меньше презрения и превосходства.

– Садись в машину. Тебя хочет видеть дон Кампос.

Вот так-то лучше. Вроде ничего во фразе не изменилось, но сказанное другим тоном и воспринимается по-другому.

Я вежливо кивнул, обернулся и направился к стоящей в нескольких метрах машине. И почти подошел, когда вдруг рука второго бандита, вставшего во время нашего маленького разговора чуть сзади меня, перегораживая тем самым путь к отступлению, с силой толкнула меня в спину.

– Да пошевеливайся, ублюдок!

Я налетел на бронированный корпус машины и, если б не спортивная реакция, разбил бы себе нос, как минимум. А вот так, ребята, мы уже не договаривались!

Я ушел вниз, «нырнул», выжимая из тела предел ускорения. Оно не было готово к такому развитию событий, не было разогрето, да плюс этот дурацкий костюм, сковывающий движение.

Но адреналин неспроста циркулировал по венам, у меня получилось. Костюм тоже выдержал, хотя это были его предельные нагрузки. Реакция, раскачанная на вчерашней тренировке, сработала на ура, и толкнувший меня противник не успел ничего понять. Разогнулся я не один, а в компании с апперкотом, отправившим его в чистый нокдаун, несмотря на то что в нем веса в два раза больше, чем во мне.

Хрясь.

Теперь все решали секунды. Мозг мой заработал лихорадочно, как никогда. Возможно, кроме дорожек смерти. Мне, как и там, грозила реальная смертельная опасность, исход которой спрогнозировать я не мог, на сей раз она была даже серьезнее, чем тесты корпуса.

В мою правую руку перекочевал один из каменных шаров, на самом деле они не такие уж легкие, если использовать их грамотно, через мгновение я с силой врезался в висок противника. И только после этого тот стал оседать на землю. Нокаут.

Сзади тем временем пришел в себя первый собеседник и кинулся мне на спину. Но я тоже не коала на дереве, за мгновение до этого, продолжая атаку и не останавливаясь ни на секунду, я успел развернуться и послать второй шар ему в лоб.

Бум.

Бросившийся на меня споткнулся, упал. Я предусмотрительно отскочил в сторону после броска, и меня он не задел. Но лоб – не висок, а такую черепушку просто так не пробьешь даже полированной каменюкой. Через пару мгновений придет в себя, будет мстить, теперь ему все равно, что я гость хозяина. А учитывая его комплекцию и живучесть, у меня против него нет ни единого шанса. Кроме…

Я мигом нырнул назад, к поверженному сопернику. Тот лежал на земле, лицом вверх, от виска растекалась лужица крови, но вроде как был жив. Мгновение – я задрал его куртку, непослушными пальцами расстегнул висящую на поясе кобуру. Есть.

Поднялся. Противник уже стоял передо мной, оценивая сложившуюся ситуацию. Моя рука уверенно сжимала пистолет, старый добрый огнестрел. «Орел», Aguila калибра 5,6, модели я не знаю – не спец. Пистолет недвусмысленно был направлен в его сторону.

Пауза. Шаг назад.

– Пацан, не дури!

Превосходство из его голоса исчезло совсем. Видимо, свалить двумя ударами такого, как лежащий рядом со мной хмырь, способен далеко не каждый. Зато оружие в моих руках сильного впечатления на него не производило.

– Que te follen!!! – раздалось сзади, со стороны второго «либертадора».

Я отскочил в сторону, пытаясь держать в поле зрения и этот сектор атаки, откуда, обогнув «нашу» машину, на меня надвигалось еще трое бритоголовых бойцов, на ходу расстегивавших куртки и достающих оружие.

– Бросай пистолет!

Щаааз!

Первый тем временем тоже достал ствол, но держал его дулом в землю, применять пока не собирался.

– Он меня толкнул, – для чего-то заявил я, но больше это походило на жалобный отмаз.

– Быстро бросай оружие, руки за голову! – Первый сдвинулся вправо так, чтобы все же обойти меня, увеличить и без того огромный угол между ним, мной и бойцами из другой машины. Я вновь подался назад, решив упереться спиной в стену, так меня точно не окружат. Правда, и убежать я вряд ли смогу.

– Все назад! – взмахнул я пистолетом. – Буду стрелять!

Ответом мне стали насмешливые улыбки. Ага, так они мне и поверили, лоху и фраеру, что я все брошу и открою по ним огонь.

Я неторопливо, будто на занятиях по военной подготовке, передвинул рычажок предохранителя в боевое положение.

– Я не шучу!

Они вновь не поверили. В этот момент спина моя уткнулась во что-то твердое – стена дома, – а противники приготовились прыгать с двух сторон одновременно, не давая шансов для иного развития событий.

Бабах.

Повезло, не попал. Мой первый собеседник схватился за ногу чуть выше колена, роняя пушку и припадая на здоровую ногу.

– Ах ты ж..

Его отборный мат я не слышал, у меня были дела поважнее.

Бах. Бах. Бабах.

Есть, два рикошета в землю перед оставшейся троицей и одно попадание, на сей раз ниже колена. Надвигающаяся на меня стена из громил резво откатилась назад.

Я намеренно не стрелял на поражение. Это смерть, такого по отношению к своим людям Виктор Кампос не простит, независимо от причины, по которой он хочет меня видеть. А так, может быть, его ребятки напали первые?

– Назад, уроды! Всех замочу! Оружие на землю!

Естественно, оружия никто не сложил. Наоборот, на меня смотрело целых три ствола, готовые в любой момент отправить к праотцам. Три, потому что водитель «нашего» «либертадора» обежал машину и занял пост выведенного на время первого бойца. Теперь уж точно пат.

Они не стреляли в меня, знали, что хозяин приказал доставить живым. Возможности у них имелись, как и опыт ювелирной работы с оружием. Но гнев хозяина важнее того, что я, возможно, укокошил одного из них. В глазах парней читалось жгучее желание нарушить запрет, и, если я сильно дернусь, они так и сделают.

Бандиты больше не лезли дуром вперед. Перегруппировались, став полукругом, не спуская меня с прицела. Я проходил в школе тактику и понял, что дела мои плохи. Они выждут момент, вновь атакуют, и тогда я ничего не успею сделать. В обойме осталось шесть патронов, убить я не смогу ни одного из них, достаточно будет пули в предплечье или опять же ногу. После чего меня, раненного, отметелят, засунут в салон, где скрутят и еще раз хорошенько приложат. Что будет потом, знают только Древние.

Я снова выстрелил, пытаясь потянуть время. Пуля пролетела мимо одного из них рядом с ухом.

– Назад, я сказал!

Теперь меня послушались. Ситуация вновь стабилизировалась, но что дальше? Время играет против них, люди, увидев, что творится, и услышав первые выстрелы, начали разбегаться, через несколько минут здесь будет вооруженный до зубов патруль гвардии. Парни должны или начать действовать, или ретироваться, что они выберут?

Они ничего не успели выбрать. Из-за «либертадоров» показался первый гвардеец, одетый в сине-желтые легкие доспехи патруля, с открытым шлемом и тяжелым иглометом наперевес.

– На землю, всем! Быстро! Руки за голову! – вскинул он свое грозное оружие.

Мои противники принялись медленно разводить руки в стороны и опускаться на бетонопластик. Справа от них выскочил второй боец, беря место нашей схватки в перекрестный прицел. Сопротивления не было, все, включая меня, разводили руки и опускались на землю, но один из урок, по мнению второго гвардейца, делал это слишком медленно. За что получил невежливый удар прикладом по темечку.

Я на мгновение возликовал, но только на мгновение: через мгновение боец был уже возле меня.

– А ты чего стоишь? Особое приглашение нужно?

И со всей силы ткнул мне дулом винтовки в солнечное сплетение.

Звезды в небе парят, как идолы,

Над водой и во мгле.

Здравствуй, северное сияние.

Будет песня вам – чугада… —

пела музыка, отвлекая от любых мыслей и чувств, помогая не ощущать боль. Пела прямо в голове, ибо любых предметов, способных воспроизводить ее, у меня давно уже не было. Но память – куда более совершенный носитель, чем любой кристалл: услышав песню один раз, она может прокручивать ее прямо у тебя в сознании до бесконечности. И никто, ни один жлоб, ни один садист от мира правопорядка или криминала не сможет ее выключить.

Музыка пела. И пока она пела, я держался. Ведь сейчас для меня главное – продержаться.

Не ходи за морскими котиками

Далеко – заплывешь… —

зазвучал бессмысленный, но соответствующий мрачному настроению припев, по которому уже кругу…

– Итак, нападение на добропорядочных подданных ее величества, – лыбился донельзя довольный комиссар, двумя пальцами прокручивая вниз изображение моего личного дела, выведенное так, чтобы я видел отзеркаленную его часть со своей стороны. Кое-какие моменты, вроде моего удара шаром в висок, он с удовольствием высветил на огромном, во всю стену, экране. Действительно, не поспоришь, со стороны это выглядело не так, как чувствовалось изнутри. – Нанесение тяжких телесных повреждений. Насильственное изъятие огнестрельного оружия. Применение оного в целях нападения. Хулиганство, разбой, грабеж – полный комплект, Шимановский! Кстати, ты ведь в курсе, что одна из твоих жертв до сих пор в реанимации без сознания?

Нет, не в курсе. Но мне отчего-то не было грустно по этому поводу. Если бы даже убил того хмыря, переживал бы не сильно. Он свое заслужил.

Что это со мной? Заразился у ангелочков их презрением к жизни неближнего своего? Стал черствый? Или это мир летит с катушек?

Не знаю. Месяц назад я с таким же точно настроением шел убивать Толстого, почти сделал это. И не чувствовал никакого дискомфорта или моральных терзаний. Значит, мир?

Но, с другой стороны, там я был приперт к стенке, меня собирались покалечить (что хуже смерти) люди, которых я ненавидел всеми фибрами. Хотя здесь меня тоже могли покалечить или убить.

Да, я стал черствее, но это разумная эволюция, а не резкий ароморфоз моего морального развития.

«А всяким уродам туда и дорога!» — лаконично сформулировал внутренний голос окончательный вердикт.

– Врачи оценивают его состояние как тяжелое, но стабильное. – Комиссар сделал многозначительное лицо. – Учти, Шимановский, если он умрет, это будет совсем другая статья!

Я знал, что другая. Сейчас – покушение на убийство, а будет убийство. Целенаправленное, хладнокровное, не в целях обороны. Плюс к хулиганству, разбою и грабежу. Полный букет! Но я не нервничал.

Меня откровенно прессовали, и я не понимал почему. Начать с того, что мои рассуждения вроде «Приедут, разберутся, отпустят» оказались наивными и детскими. Согласно букве закона это не на меня напали бандиты-мордовороты, ал напал на них. Что подтверждено записью устройств наблюдения с трех ракурсов. Напал, избил, покалечил одного из них, отобрав служебное оружие, из которого ранил еще двоих «законопослушных» подданных ее величества.

Оружие действительно оказалось служебным. Бритые числились сотрудниками некой охранной фирмы, на него имелись все допуски и разрешения с печатями и подписями – не придерешься. О том же, что вся эта компания собиралась делать, почему поджидала меня, куда намеревалась везти и прочие мои доводы гвардейцы даже не захотели слушать. Напал? Напал. Первый? Первый. «Законопослушные» не нападали? Нет, они «законопослушные». Следовательно, это я, такой нехороший и жуткий тип, без двух минут хладнокровный убийца, заварил кашу, и меня следует отшлепать. А что было бы, если б сел в машину? Гвардии это не интересно. Вот если бы мой хладный труп нашли потом где-нибудь в вентсистеме, они бы заинтересовались, но пока трупа нет, нет и интереса.

На меня завели уголовное дело сразу по нескольким статьям, с суммарным наказанием более десяти лет лишения свободы. Если же тот тип умрет, порог потенциального сидения перевалит за тридцать. Это по максимуму, конечно, реально больше двадцати не дадут, но мне кажется, и двадцать – цифра запредельная.

Но все это фантастика для общего ознакомления. Или «отмаз» — есть такое слово в непереводимом русском. Повод. Никаких сроков мне не дадут, они лишь предмет прессинга, долженствующего оказать на меня моральное давление. На самом деле все проще: либо я отсюда выйду, либо не выйду. Третьего не дано.

У меня есть контакты, способные защитить и вытащить даже из такого дерьма, если не хлеще. Чего стоит одна Мишель, правая рука королевы. А есть еще таинственные влиятельные родственнички в ДБ. Может быть, там сейчас чистка, выявление «оборотней», и кому-то не до меня. Ну, так я жертва тех самых оборотней, должны помочь! Или не должны?

Мне кажется, проблема не в том, что должны / не должны, смогут / не смогут, в конце концов, столько лет помогали, лишний раз напрячься не обременительно. Дело в том, что никто не знает, где я и что со мной, поэтому…

…И поэтому точно не смогут.

Сильно подозреваю, что в реальности моего дела просто не существует, это такая же фикция, как и предъявляемые мне сроки по обвинениям. Я под защитой корпуса, и Виктор Кампос знает, с кем играет. Дело исчезнет вместе со мной, когда мое тело найдут в вентиляционных шахтах без всяких улик, указывающих на его причастность к смерти. Единственное, чего не понимаю, – почему, зная или догадываясь об установленных на мне жучках, он так рискует? Нашел способ заблокировать их, что успешно сделал, благодаря чему сеньора де л а Фуэнте до сих пор не примчалась сюда с группой camarradas? Ведь если бы ангелы знали, где я, давно уже были бы здесь. Или нет?

Итак, предварительные итоги. Я сижу в тюрьме, в одиночной камере, лишенный общения даже с другими заключенными. У меня отобрали браслет, навигатор, кое-какие мелкие личные вещи и, скорее всего, заглушили установленные на мне супер-пуперские дворцовые средства слежения. На мои просьбы дать хотя бы маме позвонить вижу лишь каменное выражение лиц надзирателей, один из которых походя ткнул меня шокером малой мощности, чтобы не шумел. Речь об адвокате также не идет, то есть моего дела в официальных базах данных не числится. Продажный (или купленный, как правильно?) комиссар пытается давить, устраивая детский сад, демонстрируя как бы официальные расклады моего дела, очевидно считая, что я – клинический идиот. Остается главный вопрос, на который у меня нет даже примерной версии ответа: что им все-таки нужно?

Это был уже второй допрос за все время, проведенное здесь. Сколько его прошло, не знаю, подозреваю, что больше суток. Все это время я сидел в ледяной камере, продрог до костей и жутко устал, пытаясь согреться, прыгал и отжимался. О сне речь не шла, какой сон в таком морозильнике? То же с кормежкой. Кормить меня никто не собирался, видимо думая, что Хуан Шимановский обладает способностью питаться святым духом. Но еда меньшая из моих проблем.

Как я выдержал эти сутки, не знаю. Очевидно, ведомый лишь одной мыслью – скоро все закончится, – мобилизовал все имеющиеся резервы. Я знал, это дело рук дона хефе, я ему нужен и, значит, до бесконечности мурыжить меня не будут. История должна подойти к логическому финалу, и чем скорее, тем лучше.

Завершение наступило наутро. Точнее, не само завершение, а лишь его начало, маленький и незначительный акт драмы под названием «введение в наши возможности гноить тебя, не марая руки, щенок». Оно проявилось в виде игры с детским названием «Участок», где добренький дядечка горит желанием защитить тебя от злых дядечек. После же него должен прийти злой и сделать все, чтобы ты почувствовал себя максимально некомфортно. Но, сидя перед комиссаром, я еще не знал об этой увлекательной игре и воспринимал происходящее с иронией, пытаясь не клевать носом и не уснуть от слащавых угроз. После адского холода теплый кабинет следователя сам по себе представал райскими кущами. Из всех возможных мыслей в голове роилась только одна: мама не узнает, что со мной случилось. Единственный любящий меня человек потеряет единственного любящего, но такого беспутного сына. И от этого становилось горько.

Что я могу сделать? Бежать? Из городской тюрьмы? Очень смешно! Попытаться привлечь внимание, организовать скандал, замочив кого-то из легавых? Как тогда, в школе? Кого-то из тех продажных уродов, что охраняют меня, не давая вставить слово, если по коридору, где меня ведут, мимо проходит кто-то еще? И ведь никого сволочи не стесняются! С силой двигают шокером под ребра и толкают дальше! Я за, с удовольствием замочил бы, но физически это нереально: надзиратели – здоровенные лбы, а я нахожусь в состоянии, когда хочется упасть от усталости и уснуть, наплевав на весь мир вокруг. Плюс на мне браслеты, магнитные наручники, от которых самостоятельно избавиться невозможно.

Есть еще второй вариант, как отсюда выбраться. Сделать то, что хочет хефе, ради чего меня собирались похитить. Но что-то мне подсказывало: первый вариант проще.

– Слышь ты, мудак, кончай базар! – не выдержал я и решил поторопить события. Естественно, переводя непереводимый русский на непереводимый испанский. – Давай говори, что надо!

Комиссар слегка опешил, проглотил ком. Кто-то осмелился сломать выстраиваемый им сценарий, посмеяться над его актерской игрой? Это уязвило самолюбие.

– Не понял?

– Объясняю, давай говори, хмырь, что хочет от меня дон хефе, и кончай с этим.

– Дон хефе? – Он сделал удивленное лицо. Но слишком уж демонстративно-наигранное. М-да, из него актер как… Как… Как из меня гаванский папа.

– Нет, гаванский папа![2] – Я тут же озвучил сравнение. – А кто ж еще? Или хочешь сказать, ты тут меня прессуешь не по его указке? Окстись, начальник! Процессуальный кодекс не про вас писан, нарушение за нарушением, а без хефе хрен бы вы так рисковали! – Я показно усмехнулся. – Дела на меня не существует! Лишь продажный мудак, которому заказали прессануть меня, чтобы я сделал то, что нужно сеньору Кампосу. Только и всего. Ну, что у вас там?

Комиссар рассмеялся. Весело так, будто увидел забавного хорька, вставшего на задние лапки.

– Юноша-юноша! Если бы все было действительно так! К сожалению, твое дело существует, и оно не зависит от воли дона хефе. К нашему сожалению.

– Тогда требую адвоката. – Я демонстративно развалился на стуле. – Требую, чтобы мне дали связаться с родными.

– А на имперский престол тебя не возвести?

Глаза этого слащавого урода лучились самоуверенностью и безнаказанностью. Да так сильно, что теперь я чуть не проглотил ком.

– Если дело имеет официальный ход, вы не можете просто так запереть меня и держать. Это противозаконно, и вы за это заплатите.

– Еще как можем! – Он усмехнулся. Недобро. – Знаешь, Шимановский, сколько людей, попав в эти стены, не вернулись к обычной жизни? Все это байки: адвокаты, звонки, процессуальные процедуры… К счастью, пока еще гвардия может себе позволить давить всяких сволочей, ни перед кем не отчитываясь. Но ты кое в чем прав, дон хефе заинтересован в тебе. И я не вижу причины, по которой тебя, без пяти минут преступника, стоит спасать от его гнева. Феликс! – воскликнул он, активировав иконку на панели рабочего стола.

Через несколько секунд в кабинет ввалился рослый, плечистый детина со зверской усмешкой на лице. Пардон, на роже. Мне он сразу не понравился, и это слабо сказано. Я испытал к нему отвращение, неприязнь, а за его оценивающим взглядом разглядел наклонности профессионального садиста.

– Феликс, юный сеньор не хочет сотрудничать со следствием. Ему нужно популярно объяснить, что он не прав.

Здоровяк плотоядно оскалился. Моя спина покрылась мурашками. «Плохой гвардеец». Только теперь я понял, в какую игру они играют. И что ледяная камера ночью – всего лишь предварительная психологическая обработка к предварительной психологической обработке. Я еще не дозрел до разговора о Викторе Кампосе.

Феликс оказался штатным садистом. От него держались подальше даже мои надзиратели, не прекословили и не пререкались. Ну, истинный «плохой гвардеец»! Да, такие люди нужны именно здесь, в гвардии, выбивать из подследственных показания без химии и дорогих спецсредств, стоящих на вооружении небедных чекистов и еще более небедных служб безопасности кланов. В работе «плохого парня» срабатывает не только и не столько физическая сила, сколько страх, который он внушает. Достаточно трудоемкое дело, зато идеально вписывается в бюджет именно этой конторы.

Я тоже проникся. В обморок не упал, разумеется, причитать и звать маму не начал, но настроение резко сменилось с отрицательного до безысходного.

Привели меня на сей раз не в мою покрытую инеем камеру, с которой я за ночь свыкся, а в небольшое жуткого вида помещение, в центре которого к полу был прикручен металлический стул. Не электрический, проводов не заметил, но снабженный множеством захватов, фиксаторов и иных веселых приспособлений, от которых начали подкашиваться ноги. На этот стул меня и усадили, предварительно сняв браслеты и зафиксировав руки за спинкой стула. После чего надзиратели удалились, оставив меня наедине с Феликсом.

– Мне сказали, ты плохо себя ведешь?.. – обратился ко мне детина.

Я промолчал, комментарии были излишни.

– А ты знаешь, что бывает с мальчиками, которые плохо себя ведут? Или ты не мальчик?

Он обошел меня кругом и показно удивился:

– Ах да, ты уже не мальчик! Ты мужчина! Ну что ж, тогда и разговор с тобой будет как с мужчиной.

В следующую секунду его кулак впечатался мне под дых. Я согнулся, насколько позволяли крепления, дыхание перехватило, нечем было даже застонать. В глазах помутнело.

Вот это силища! Признаюсь, не ожидал такого. Я занимался несколько лет, терпел всякие удары, мне попадало и от тренеров (а наши тренеры не считали необходимым как-то щадить нас на занятиях), но таких мощных не припомню. Еще бы немного, вышиб дух, мать его!

– Теперь ты понимаешь, что случается у нас с плохими мальчиками?

Пудовый кулак врезался мне в скулу. Не так сильно, но хлестко и больно. И главное – обидно. Но расслабиться или огорчиться не успел, меня настиг второй удар, за ним третий. И все по лицу. Толстяк бил не сильно, в кайф, получая эстетическое удовольствие от моего бессилия. Я до боли сжал кулаки, пытаясь не завыть ненароком, а тот продолжал избиение, меняя точки приложения.

Сколько это продолжалось, не знаю, но в один момент все закончилось. Феликс, утерев руки от крови из моего разбитого носа, молча вышел, оставив меня одного. Я стиснул зубы, выть хотелось неимоверно. И на сей раз моя ярость, моя вечная спутница, НИЧЕГО не могла для меня сделать. Я был волком, яростным волком, запертым в прочную железную клетку.

Лицо пылало, тело ломило от боли, я сидел в грязной допросной камере, прикованный к стулу, и ждал продолжения мучений, сходя с ума от неведения и безысходности. Неплохое завершение истории! Где же эта гребаная Катарина, обещавшая защитить от Кампоса?

Феликс. Его рожу запомню до конца жизни. И доберусь до этого сукина сына! Все отдам, душу дьяволу продам, но он свое получит. Чего бы это мне не стоило.

Эта мысль обнадежила настолько, насколько возможно. Люди смертны, даже гвардейцы, иногда с ними случается что-то непредвиденное. Например, несчастные случаи. Пусть инициатором работы со мной является Виктор Кампос, плевать, если я отсюда выйду, найду способ, чтобы это «что-то» случилось непосредственно с Феликсом, пусть он всего лишь рядовой исполнитель. Он – садист, получающий удовольствие от избиения, а это большая разница. Такой вот я злой и мстительный.

Но была еще одна мысль, доводившая до отчаяния. Я здесь не первый, надо мной как следует еще не работали. Так, подкрасили лицо, чтобы знал, с кем связался и что у них развязаны руки. Серьезная работа начнется тогда, когда мне предъявят конкретные детали дела, и это будет сущий ад. Все байки про людей, попавших в застенки гвардии и вышедших искалеченными или вообще не вышедших, – правда. Несмотря на то что гвардия, по определению, цитадель закона и порядка.

– Итак, молодой человек, продолжим.

Слащавый голос комиссара вывел меня из состояния полудремы. А может, и дремы, я слишком сильно устал и вымотался, провалился в сон моментально, как только люк за Феликсом встал на место. Хотя какой тут сон.

Да, я все так же сидел в камере, прикрученный к стулу. Судя по онемению кистей, сидел достаточно долго, больше часа. Так, надо срочно начать шевелить руками, попытаться возобновить кровоток, иначе будет худо. И я старательно заработал кистями, насколько позволяли архаичные крепления.

– Сеньор, я уже давно высказал подобную мысль. Я был готов сотрудничать и без рукоприкладства, если вы заметили.

– Я не заметил, – беззаботно бросил комиссар. Сволочь! Он поставил передо мной, чуть сбоку, в углу камеры, стул и раскрыл папочку складного терминала, после чего довольно прокашлялся.

– Первый вопрос. Какие взаимоотношения тебя связывают с Бенито Кампосом, сыном известного уважаемого человека Виктора Кампоса?

Я про себя отметил лишь «уважаемого человека». Сказано это было с намеком, но без иронии. Неужели гвардия пала настолько низко? Интересно, вся или в ней еще остались честные люди? После приключений в школе и взятке директора дэбэшнику в последнее верилось слабо.

– Никаких.

Комиссар удивленно хмыкнул.

– Странно, согласно моим сведениям, очень даже тесные!

Я хрипло рассмеялся.

– Вот тут вы правы! Тесные!

– Так «тесные» или «никаких»? – прицепился он, пронзая взглядом.

– Тесно негативные, – стушевался я.

– Поясните, сеньор Шимановский.

«Итак, друг мой, – подбодрил внутренний голос, – ты снова «сеньор». Издевательство закончилось, комисcap снова стал комиссаром, официальным лицом, обязанным говорить подследственному «вы». Ты рад?»

«Рад, – мысленно вздохнул я. – Но закончился ли пресс?»

В последнем мы оба сомневались.

– Бенито невзлюбил меня с первого дня, – начал я. – И несколько раз с компанией друзей участвовал в моем избиении.

Комиссар что-то живо написал на повернутом ко мне почти под прямым углом и потому невидимом планшете.

– У меня другие сведения. Это вы, сеньор Шимановский, участвовали в избиении сеньора Кампоса. Причем сделали это на территории школы, запись этого инцидента лежит в открытом доступе в сетях.

Я снова рассмеялся, теперь более весело.

– Сеньор, я такой крутой, что решил вдруг ни с того ни с сего избить пятнадцать человек? Я похож на психа?