Мифы Великой Отечественной - Мифы о 1945 годе

Если кто-то желает постигать исторические истины по резуновским и прочим подобным «таблицам» «умнолжения», я ему препятствовать не могу. Но и помочь, пардон, не в силах. Как говорил незабвенный «Лёлик»-Папанов: «Если человек идиот, то это – надолго».

Однако мне почему-то кажется, что будущее – не за идиотами, как бы их в нынешней «Россиянии» усиленно ни размножали.

Пока же ещё в ходу вполне определённый набор гнусных мифов о нашей Победе, относящихся как ко всей войне, так и к её завершающему этапу в 1945 году.

Вот некоторые из этих мифов:

? Сталин в 1945 году завалил немцев трупами.

? Победил не советский солдат, а русский солдат.

? Даже русский солдат не победил, потому что до самого конца войны воевал не умением, а числом и матом.

? Русские были жестоки и получили репутацию не освободителей, а насильников и мародёров.

? Красноармейцы ненавидели Сталина и не уважали своих командиров, которых и уважать-то было не за что.

? Из-за Сталина утонуло в крови Варшавское восстание и была разрушена Варшава.

? Войну выиграли не русские, а союзники.

? Главной ошибкой Сталина была та, что он показал Европе Ивана, а Ивану – Европу.

Какие-то из подобных мифов имеют очень давнее происхождение и запускались в оборот как западными советологами, так и ренегатами типа чеченца Авторханова – прямого сотрудника нацистов в годы войны, потом переориентировавшегося на янки, или более молодых ренегатов типа Григория Климова.

Порой активные обожатели последнего аттестуют Григория Петровича как «блестящего советского офицера», однако не извещают публику, что этот «блестящий» 1918 (!) года рождения до конца 1943 (!) года отсиживался, используя «бронь», в московской аспирантуре Энергетического института в то время, как мальчишки 1923 года рождения гибли под Минском, Киевом, в Одессе и Севастополе, в Сталинграде, на Курской дуге и опять под Киевом…

Они гибли, а блестящий аспирант щупал (пардон за прямоту) студенток и аспиранток, пользуясь военным дефицитом того, что лично у него «в штанах» имелось.

Осенью 1943 года «бронь» сняли, и Климов какое-то время повоевал, был ранен, награждён. Но и тут ему повезло – из фронтового ОПРОСа (отдельного полка резерва офицерского состава) он, благодаря отличному знанию языков, попал не вновь в окопы, а в Военно-дипломатическую академию Генштаба. Окончив её, получил майорские «крылья холопа» – так в его среде называли офицерские погоны. Думаю, фронтовики, зарабатывавшие эти погоны потом и кровью, за одни эти слова не подали бы тогда ему руки.

А может, и «шлёпнули» бы.

Направленный в аппарат оккупационной Советской военной администрации в Германии, Климов через пару лет сбежал в американскую зону Германии, откуда его взяли в США для работы в закрытых проектах разрушения его Родины. Проработав там добрых пять лет, он переквалифицировался в «разоблачителя» «Гарвардского проекта», но так и остался антисоветчиком и перебежчиком, то есть – предателем.

На Западе Климов дебютировал книгой «Берлинский Кремль», которая сама по себе – сплошной миф. В обширной обойме крупных антисоветских трудов вряд ли можно найти более яркий образец тотального и злостного мифотворчества, где реально бывшее превратно интерпретируется и обильно поливается «чернухой», почерпнутой из подвалов души мифотворца. Тут Климов переплёвывает даже Авторханова и Солженицына.

Вот почему в своей книге о мифах 45-го года я приведу несколько показательных цитат из «Берлинского Кремля», начав со следующей:

«Если какой-нибудь немец подойдёт к советскому солдату и попробует ему сказать: «Иван – шлехт» (shlecht – «плохой»), солдат без разговоров даст ему в зубы. Если этот же немец будет ругать последними словами Сталина, советскую власть и коммунизм, то солдат наверняка отдаст ему свои последние папиросы. Это автоматическая реакция…»

Раздумывая, как бы поубедительнее доказать читателю всю гнусность этого заявления Климова, я в конце концов решил просто прибегнуть к встречному цитированию одного из западных авторов.

Оценки немецкого генерал-майора Фридриха Вильгельма фон Меллентина я приводил уже не раз, однако надеюсь, что те, кто знаком с ними по моим предыдущим книгам или по первоисточнику, простят меня. Очень уж они бьют по мифу Климова не в бровь, а в зубы!

Танкист Меллентин воевал в Польше, во Франции, на Балканах, в Африке, на Восточном фронте, затем опять во Франции, в Бельгии – в Арденнах (о них мы ещё поговорим) и, под самый конец, в самой Германии, закончив войну начальником штаба 5-й танковой армии.

В 1956 году в Лондоне вышла его книга «Panzer battles 1939–1945», изданная у нас в 1957 году («Танковые сражения 1939–1945»), где он писал:

«Русский солдат любит свою «матушку Россию», и поэтому он дерётся за коммунистический режим, хотя, вообще говоря, он не является политическим фанатиком. Однако следует учитывать, что партия и её органы обладают в Красной Армии огромным влиянием. Почти все комиссары являются жителями городов и выходцами из рабочего класса. Их отвага граничит с безрассудством; это люди очень умные и решительные. Им удалось создать в русской армии то, чего ей недоставало в Первую мировую войну – железную дисциплину… Дисциплина – главный козырь коммунизма, движущая сила армии. Она также явилась решающим фактором и в достижении огромных политических и военных успехов Сталина…

…Умелая и настойчивая работа коммунистов привела к тому, что с 1917 года Россия изменилась самым удивительным образом. Не может быть сомнений, что у русского всё больше развивается навык самостоятельных действий, а уровень его образования постоянно растёт…»

Одно это мнение убеждённого и заслуженного антисоветчика и антикоммуниста разбивает миф Климова и климовых, как бетонобойный снаряд – халтурно сляпанную бетонную стену.

А правда о 45-м годе?

Что ж, сегодня – под фарисейские официальные славословия двуглавых ельциноидов – сама наша Победа стала для молодых поколений категорией спорной.

Молодые спорят – была ли Победа, нужна ли была эта Победа?

А самые молодые уже даже не спорят, фактически равнодушные и к прошлому, и к настоящему, и к будущему.

Поколения, сделавшие 1945 год для Советского Союза победным, почти полностью ушли из жизни, а те немногие, кто ещё жив, уже, как правило, не находят моральных и физических сил для того, чтобы отмежеваться от лицемерных «торжеств» власти и стукнуть кулаком по столу в преддверии очередного юбилея Победы, незаконно взятого в среднесрочную аренду нынешним Кремлём.

Тотальная социальная шизофрения нынешней «Россиянии» проявляется и в том, что разрушители великой державы произносят речи о величии Победы, антисоветчики выпускают плакаты, где изображён орден Победы с гордыми буквами «СССР» на нём, а зажравшиеся муниципальные воры-«властители» в день 9 мая напропалую угощают всех, включая мальчишек, «фронтовыми» ста граммами – отнюдь, к слову, не такими уж на фронте в любой день обязательными.

Фронтовики ушли в землю, их внукам и правнукам вместо правды о войне средства массовой информации и официальные власти «скармливают» в лучшем случае полуправду, а чаще – откровенную ложь.

Но стержень правды о войне и о её завершающем, победном, 1945 годе так же остёр, как шило.

А шило, как известно, в мешке не утаишь.

Даже если этот «мешок» сработан в Кремле – хоть «Берлинском» в исполнении предателя-перебежчика Климова, хоть в Московском образца 2000-х годов XXI века.

О якобы слабой и деморализованной Германии образца 1945 года и ударе в Арденнах

СЧИТАЕТСЯ, что к началу 1945 года Германия была уже настолько ослаблена, что не то что о её победе в той войне, но даже о почётном мире и речи быть не могло. Тем более что англосаксы (не Сталин, к слову), порывшись в анналах своей истории, вытащили оттуда и запустили в оборот давний термин «безоговорочная капитуляция», сделав её condicio sinе qua non (непременным условием) окончания войны с Рейхом.

Рейх действительно со второй половины 1944 года стал ощутимо слабеть – сказывались напряжение войны, потеря многих завоёванных регионов с их экономикой, нехватка сырья и энергоносителей, а также – не в решающей степени – нарастающие стратегические бомбардировки территории Германии союзниками.

Промышленное производство начало снижаться, резервы истощались.

Однако Рейх был настолько силён даже в 1945 году, что такой крупный военный деятель союзников, как генерал Паттон, мог записать в своём дневнике…

Впрочем, об этом – чуть позже.

А сейчас – об ударе вермахта по союзникам на рубеже 1944 и 1945 годов и в начале 1945 года. Эти последние наступления немцев на Западе сегодня оцениваются не очень высоко. Да и в реальном масштабе времени Черчилль – на Крымской конференции 1945 года в беседе со Сталиным – заявлял, что Гитлер-де «приготовил паутину, но забыл про паука».

Однако легко ему было так шутить 4 февраля 1945 года, когда уже более полумесяца успешно развивалось советское наступление на Востоке. С середины же последнего месяца 1944 года до середины первого месяца 1945 года союзникам было не до шуток. В декабре 1944 года они убедились в том, что Рейх ещё силён, поскольку 16 декабря началась предпоследняя наступательная операция вермахта во Второй мировой войне – Арденнская.

Последней была Балатонская операция марта 1945 года против советских войск в Венгрии, и сегодня очень поучительно сравнить ход этих двух операций, но всему – своё время. Пока – об Арденнах…

Я не пишу историю той войны. Как и мои «10 мифов о 1941 годе», эта книга – не более чем очерк событий. Поэтому я не буду подробно – вслед за якобы точными классиками военной истории англичанами Лиддел Гартом и Фуллером, немцами Типпельскирхом, Меллентином, Гудерианом, американцами Паттоном, Брэдли, Погью, французом Дарси – расписывать, как осенью 1944 года лично у Гитлера возник замысел опрокидывающего удара по союзникам, как этому якобы противился фельдмаршал Рундштедт, главнокомандующий немецкими вооружёнными силами на Западе, в обстановке какой якобы исключительной секретности готовилось немецкое наступление 16 декабря 1944 года…

Однако точным фактом является то, что это наступление оказалось для союзников действительно полностью неожиданным. Накануне его Монтгомери – английский командующий, обменивался с Эйзенхауэром – американским командующим, ехидными письмами по поводу заключённого год назад пари на пять фунтов стерлингов.

Гитлер же предъявил обоим намного более крупный счёт, получать по которому он намеревался в Антверпене. Замысел фюрера позднее оценили как авантюру, но скорее его надо оценить как смелый.

Достаточно сказать, что по свидетельству Лиддел Гарта на третий день наступления – 19 декабря немцы находились в полукилометре от огромного склада горючего около Ставло, где хранилось более 11 миллионов литров бензина.

Получи немцы этот жизненно важный для них бензин, всё могло бы пойти на Западе иначе. Ведь особых боевых качеств союзники не проявили, хотя имели преимущество во всём, и прежде всего – в авиации.

Выйдя, после высадки в июне 1944 года в Нормандии, к декабрю 1944 года на подступы к Рейну, англо-американцы далее повели себя пассивно. Можно предполагать, что они всерьёз рассчитывали или на быструю общую капитуляцию Германии, или – что более вероятно – на сепаратный мир с ней.

Конечно, отдельный сговор с немцами за спиной СССР вызвал бы в мире бурю протестов и возмущения, но боссы Запада всегда умели успокоить электоральную скотинку. Успокоили бы они её, надо полагать, и на этот раз, однако…

Однако Рейх отнюдь не собирался ещё сдаваться, и 16 декабря 1944 года фельдмаршал Рундштедт нанёс по союзникам первый неожиданно мощный удар в общем направлении на Льеж. Фронт союзников был быстро вскрыт, и немцы готовились к полной ликвидации всего его северного крыла.

Фронты – не гуси, однако на одном крыле им тоже далеко не улететь, а вермахт, разделавшись с союзниками в Северной Франции и Бельгии, не обделил бы своим вниманием и южное крыло рушащегося на глазах союзного фронта.

Удар немцев был абсолютно неожиданным. Историк Джон Толанд позднее писал:

«75 тысяч американских солдат на фронте от Эхтернаха до Моншау в ночь на 16 декабря легли спать, как обычно… В этот вечер ни один из американских командующих не предполагал всерьёз о крупном немецком наступлении».

Наступательный порыв немцев – особенно частей Ваффен-СС – был очень велик. Это видно не только по стрелам наступления на картах обстановки и темпу продвижения, но и по фото– и кинодокументам того времени. Достаточно всмотреться в выражение лица молодого, однако явно опытного в воинском деле, пленённого союзниками солдата войск СС, чтобы понять – для него война не проиграна, а только начинается всерьёз, потому что этот парень черпает силу уже не в мыслях о Минске, Киеве, Москве и Ленинграде, а в понимании того, что он защищает свою собственную родину.

Союзники панически отступали. Вот картина, описанная американским журналистом Ральфом Ингерсолом, участником и свидетелем боевых действий в Европе:

«Немецкие войска прорвали нашу линию обороны на фронте в пятьдесят миль и хлынули в этот прорыв, как вода во взорванную плотину. А от них по всем дорогам, ведущим на запад, бежали сломя голову американцы».

Однако потом всё изменилось. Улучшение погоды позволило авиации союзников наносить почти безнаказанные бомбовые удары по коммуникациям и войскам, у немцев катастрофически не хватало горючего.

Немецкое контрнаступление иссякало.

Но чтобы читателю было понятнее, как сложно постфактум понять (прошу прощения за невольный каламбур), что происходило тогда на Западном фронте, сообщу, что, по оценке штаба Эйзенхауэра, немецкие потери за время Арденнского наступления составили 220 тысяч человек, а начальник штаба Рундштедта генерал Вестфаль оценивал их после войны в 25 тысяч человек.

Ничего себе расхождение, а?

Проще обстоят дела с исходными цифрами. И они примерно таковы…

Перед началом немецкого наступления союзники имели на фронте в 640 километров 63 дивизии (из них 15 – бронетанковых), 10 тысяч танков, 8 тысяч самолётов. Плюс – резервы.

Немцы имели 73 дивизии (в том числе 11 танковых) и 3 бригады. Некомплект ряда дивизий составлял при этом 30–40 %.

В ударную группировку вермахта входили войска группы армий «Б»: 6-я танковая армия СС обергруппенфюрера СС Дитриха, 5-я танковая армия генерала Мантейфеля и 7-я армия генерала Бранденбергера.

В группировку входило около 900 танков и 800 самолётов авиационной поддержки – по данным советской «Истории Второй мировой войны». По данным же, например, англичанина Дж. Фуллера, в группировке насчитывались 1000 танков, 3000 самолётов и «много тысяч автомашин».

Как ни считай, общее соотношение сил было для немцев малоутешительным. Тем не менее, успех они иметь могли, причём – успех решающий. Впоследствии генерал Гальдер заявлял, что силы, использованные для наступления в Арденнах, «были последними грошами обнищавшего человека», но явно при этом прибеднялся.

После войны генералитет вермахта все собственные грехи свалил на Гитлера (тут немцы оказались не одинокими – советские генералы все свои грехи, особенно предвоенные и первые военные, тоже свалили с подачи Хрущёва на Сталина). Однако Гитлер вполне умел мыслить стратегически и в 1945 году.

Скажем, танковый генерал Меллентин, уже мной упоминавшийся, утверждает, что накануне нашего наступления зимой 1945 года Гудериан предупредил-де Гитлера 9 января, что «Восточный фронт напоминает карточный домик», но Гитлер-де «упрямо продолжал думать, что подготовка русских – всего лишь гигантский блеф».

На самом деле гигантским генеральским блефом является вышеприведённое утверждение, поскольку ещё 4 декабря 1944 года Гитлер в письме главе венгерского фашистского правительства Ференцу Салаши писал, что очень скоро резервы, имеющиеся на Западе, потребуются для переброски на Восток, так как «русские в самое ближайшее время начнут гигантское наступление против Восточной Пруссии и Верхней Силезии».

Собственно, и наступление на Западе Гитлер планировал провести до того, как возникнет необходимость в отражении наступления на Востоке, для чего понадобились бы войска, снимаемые с Западного фронта.

Однако решительного прорыва не получилось, положение стабилизировалось. Не смирившись с мыслью, что Рейху не удалось вернуть себе инициативу на Западном фронте, Гитлер санкционировал новое наступление, начавшееся 1 января 1945 года и вначале давшее вновь хорошие результаты.

На Западном фронте всё опять повисло на волоске не только для немцев, но и для союзников. В подтверждение сказанного я приведу лишь один, но красноречивый факт. 4 января 1945 года командующий 3-й американской армией генерал Джордж Паттон записал в своём дневнике:

«Мы ещё можем проиграть эту войну».

Тогда-то Черчилль и обратился к Сталину, фактически умоляя его ускорить советское наступление. 6 января 1945 года английский премьер направил «маршалу Сталину» следующее послание:

«На Западе идут очень тяжёлые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной утери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению, наш эмиссар главный маршал авиации Теддер вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Его поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он ещё не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление в районе Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причём лишь при условии сохранения её в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным».

Сталин, получив эту просьбу о помощи, отчаянность которой была лишь слабо завуалирована сухостью изложения, 7 января 1945 года ответил так:

«К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер ещё не прибыл в Москву.

Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем всё, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».

В некотором смысле зимой 1945 года повторялась ситуация 1914 года, когда кровью наступления русской армии Самсонова был обеспечен успех союзников во Франции. Теперь, конечно, всё было иначе – наступать мы вскоре собирались и так. Но бритты и янки считали возможным – для себя – наступать лишь тогда, «когда будет пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата». А ведь и русским тоже не помешали бы те неделя-другая, которые оставались до начала нашего всесторонне подготовленного наступления на Западе с общим направлением на Берлин.

Однако пришлось начинать наступать – от Балтики до Карпат – раньше, чем намечалось. Надо было спасать союзников от угрозы Дюнкерка.

И наше наступление действительно спасло союзников от катастрофы. 12 января 1945 года началась Висло-Одерская операция, и в тот же день немцы были вынуждены прекратить наступление и перебросить на Восток 5-ю и 6-ю танковые армии. Позднее 6-я танковая армия будет играть роль тарана на Балатоне, но там ей, что называется, «не обломилось».

Противник был не тот.

В этой книге я не раз буду обращаться к докладу заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армии Антонова, который он сделал 4 февраля 1945 года для участников Крымской (Ялтинской) конференции. Говоря о ходе советского наступления, он тогда сказал:

«Вследствие неблагоприятных погодных условий предполагалось эту операцию начать в конце января, когда ожидалось улучшение погоды.

Поскольку операция эта рассматривалась и подготавливалась как операция с решительными целями, то хотелось провести её в более благоприятных условиях.

Однако ввиду тревожного положения, создавшегося в связи с наступлением немцев в Арденнах, Верховное командование советских войск дало приказ начать наступление не позже середины января, не ожидая улучшения погоды.

<…>

Наступление было начато в крайне неблагоприятных условиях… что совершенно исключало работу авиации…»

Антонов тогда прибавил, что артиллерийское наблюдение ограничивалось сотней метров. А ведь мы сосредоточили в полосе прорыва огромное количество артиллерии крупного калибра и точность стрельбы была очень важна.

Так или иначе, ко времени февральского доклада Антонова успех был достигнут. Но уже 15 января 1945 года Сталин писал Рузвельту:

«После четырёх дней наступательных операций на советско-германском фронте я имею теперь возможность сообщить Вам, что, несмотря на неблагоприятную погоду, наступление советских войск развивается удовлетворительно. Весь центральный фронт, от Карпат до Балтийского моря, находится в движении на запад. Хотя немцы отчаянно сопротивляются, они всё же вынуждены отступать. Не сомневаюсь, что немцам придётся разбросать свои резервы между двумя фронтами, в результате чего они будут вынуждены отказаться от наступления на западном фронте…

Что касается советских войск, то можете не сомневаться, что они, несмотря на имеющиеся трудности, сделают всё возможное для того, чтобы предпринятый ими удар по немцам оказался максимально эффективным».

На Крымской конференции в феврале 1945 года Черчилль выразил «глубокую благодарность и восхищение той мощью, которая была продемонстрирована Красной Армией в её наступлении».

Сталин в ответ сказал, что «зимнее наступление Красной Армии, за которое Черчилль выразил благодарность, было выполнением товарищеского долга». Он также заметил, что «согласно решениям, принятым на Тегеранской конференции, Советское правительство не обязано было предпринимать зимнее наступление».

Сегодня это тоже забыто или сознательно заслонено злостными и злобными мифами о Сталине и о сути и значении действий Красной Армии в 1945 году и вообще в той войне. Но это было, и я в своей книге вернусь к теме благородства Сталина и ловкачества его западных партнёров ещё не раз.

Тема того стоит!

Удивительно другое… Казалось бы, ситуация вокруг «арденнского синдрома» настолько выигрышна для нас, что этот яркий пример выполнения нами своего союзнического товарищеского долга могли бы включить в СССР даже в школьные учебники истории. Однако даже в «брежневской», 70-х годов издания, академической «Истории Второй мировой войны» арденнские коллизии были описаны, как с самого начала для немцев проигрышные.

Но тогда получается, что не таким уж и значительным был факт ускорения советского зимнего наступления в 1945 году? Скромность со стороны авторов капитального советского труда странная, уходящая, впрочем, корнями ещё в хрущёвские времена, что тоже более чем странно.

Тем не менее факт остаётся фактом: в изданной в 1957 году МИДом СССР и Политиздатом «Переписке Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» отсутствуют как письмо Черчилля Сталину от 6 января 1945 года, так и ответ Сталина.

С чего бы это, господа «бойцы идеологического фронта ЦК КПСС», будущие антикоммунисты-ельциноиды?

Я понимаю, почему о значении наступления на Востоке для спасения фронта на Западе помалкивают Фуллер, Лиддел Гарт, Меллентин, Типпельскирх, Гудериан, Погью, Дарси и прочие западные историки.

Я понимаю, почему американский генерал Брэдли с ловкостью шулера объясняет успех советского зимнего наступления «стратегическим влиянием успеха союзников в Арденнах».

Но почему этому не дали жёсткий отпор советские военные историки? Заранее готовили позиции для получения заокеанских «тугриков» и грантов после 1991 года, что ли?

Союзники – даже оказываясь в Европе под реальными бомбами, снарядами и пулями – относились к войне скорее как к игре. Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать мемуары их генералов. Немцы же, противостоявшие им на Западе, знали, за что воевали – за Германию. Фельдмаршал Рундштедт, вступая в должность командующего войсками на Западе, заявил, что будет бороться «за выигрыш времени для подготовки своего наступления с целью ликвидации угрозы немецкой земле».

Это – «верх» армии.

А вот её «низ», показания пленного обер-лейтенанта Эриха Лиса, командира 7-й роты 112-го моторизованного полка 20-й танковой дивизии, приведённые в информации разведывательного отдела штаба 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта от 9 марта 1945 года: «Сверху нам говорят, что придёт и наше время. Будут созданы новые соединения. Эти соединения выбросят русских из Германии».

В цитируемой информации разведотдела 5-й гвардейской армии приводятся разные мнения – это был уже, как-никак, март 1945 года. И если пленный командир роты лейтенант Хольц был убеждён: «Война будет закончена в этом году нашей победой», то пленный фольксштурмист Кройс Корнел признавал: «Успехи Красной Армии… приводят солдат в ужас… Поражение Германии убивает дух немецкого солдата, в то время как русских их успехи только лишь ободряют».

Однако дух сопротивления в немцах угасал лишь постепенно. Под новый 1945 год генерал Меллентин вновь попал на фронт – командовать 9-й танковой дивизией. Позднее он писал: «В большинстве своём мои солдаты были австрийцами, и, несмотря на большие потери, их боевой дух был ещё высок».

Это австрийцы! Что уж говорить об «имперских» немцах!

По-настоящему немцы были сломлены только в самом конце апреля – сломлены не столько материально, сколько морально. На этот счёт можно приводить много доказательств, но я сошлюсь на мемуары дважды Героя Советского Союза маршала авиации Евгения Яковлевича Савицкого. Как раз в последних числах апреля 1945 года этот прославленный лётчик неожиданно получил возможность наблюдать с земли наземный же бой и даже участвовать в нём.

Вышло так… Организуя взаимодействие с танковой армией генерала Богданова, Савицкий заночевал с начальником штаба армии генералом Радзиевским в селе под Бранденбургом, и в результате им пришлось ввязаться в ночной бой нашей танковой роты с батальоном немцев.

Позднее Савицкий вспоминал:

«Втроём, с оказавшимся рядом офицером и солдатом, я поднялся на второй этаж пустого… дома. Радзиевский с двумя другими офицерами остался внизу…

Я выбил раму прикладом. Площадь была как на ладони. Залитая желтоватым лунным светом, она превратилась в поле боя. Можно было легко отличить наших солдат от немецких. И не только по цвету формы.

Как-то иначе наши ребята вели бой, споро и деловито. Будто не со смертью поневоле в орлянку играли, а выполняли привычную, хотя и трудную работу».

Вскоре эта ратная работа должна была закончиться. Но для того чтобы это стало фактом, надо было воевать до последнего дня войны.

А порой – и после него.

На Западе об Арденнской операции написано много, но не так уж много – правдивого. И забавно, например, читать некоторые места мемуаров знаменитого Отто Скорцени, командовавшего в Арденнской операции особым подразделением «коммандос» под «маркой» 150-й танковой бригады.

Есть и более весомые, а одновременно и более забавные примеры. Так, уже после войны фельдмаршал фон Рундштедт, оправдывая свой провал в Арденнах, заявил английскому военному историку Лиддел Гарту, что во время Арденнского наступления «единственными войсками, которыми ему (Рундштедту. – С.К.) было разрешено распоряжаться, была охрана, стоящая против его штаба».

Оказывается, не только гоголевская унтер-офицерская вдова могла сама себя высечь, но и германские фельдмаршалы на такое горазды! Ведь если дела обстояли так, как описал Рундштедт, то мало-мальски уважающий себя полководец должен был бы поблагодарить фюрера за почётное предложение принять командование войсками на Западе, но категорически отказаться от подобной «высокой чести», превращающей боевого генерала в «свадебного».

Реально же и в конце 1944 года, и в начале 1945 года на Западном фронте командовали и распоряжались германские генералы, не утратившие ни полноты власти, ни способности выигрывать – при везении – битвы.

На рубеже 1944 и 1945 годов многие генералы Западного фронта, а также их подчинённые не утратили ещё и веры в то, что они способны выиграть войну или, по крайней мере, удержать ситуацию от катастрофы.

Лишь когда это не удалось, начались послевоенные генеральские и фельдмаршальские, пардон, побрехушки типа той, о которой рассказано выше.

Об экономике Рейха, якобы разгромленной союзниками с воздуха

БЫВШИЙ министр вооружений Третьего рейха, бывший любимец Гитлера, Шпеер сумел быстро «денацифицироваться». Поэтому в своих мемуарах он порой просто клевещет на бывшего «шефа», например, отказывая ему в чувстве юмора.

В мемуарах Шпеер настойчиво пытался выпятить и свою роль «спасителя Германии» от якобы обуявшей фюрера страсти к тотальному разрушению экономики Рейха. Однако знакомство с подлинным положением вещей позволяет предполагать, что Шпеер слишком уж многое валил со своей больной головы на мертвую голову фюрера. Благо тому было уже всё равно, а Шпееру надо было уходить от петли…