Политические расследования - Потерянный разум. Интеллигенция на пепелище России

Вот срочная программа, которую 15 января 2003 г. обнародовал Г.Явлинский: «Единственный выход из положения – немедленное начало реальных структурных реформ в ЖКХ. Ключевыми мероприятиями реформ должны стать: освобождение от налогов частных предприятий, занимающихся эксплуатацией и ремонтом жилого фонда и инженерных коммуникаций; снижение на 50 % тарифов на коммунальные услуги для товариществ собственников жилья и других форм коллективного домовладения; снижение на 3 года на 75 % тарифов на коммунальные услуги для граждан, установивших счетчики».

Какой отход от здравого смысла! Налоги, тарифы, кондоминиумы… Как будто, если снизить тарифы тем, кто установит счетчики, свищи в теплотрассах зарастут сами собой.

И вот, как результат «мотивации и экономического стимулирования» со стороны правительства, техническая мысль и производственные планы российской промышленности направлены не на улучшение труб, котлов и насосов, а на конструирование и производство счетчиков. В официальной «Концепции развития теплоснабжения в России» (Минэнерго) сказано: «В последние 5–6 лет в России наблюдается большой интерес к разработке, производству и установке приборов учета. За этот период внесено в Госреестр средств измерений свыше 200 наименований теплосчетчиков и счетчиков горячей воды и пара для систем теплоснабжения и налажен их выпуск».

Свыше 200 наименований счетчиков! Наконец-то удалось хоть где-то создать конкурентную среду. Кстати, как раз выпуск технических средств для производства и транспорта тепла, в отличие от выпуска технических средств для сферы распределения, в ходе реформы парализован.

Приятная жизнь взаймы. Вот случай более фундаментальный – поворот России к «жизни в долг», к большим внешним заимствованиям. С точки зрения здравого смысла, этот поворот был ничем не оправдан и отдает не просто аутизмом, а и безумием. Придя к власти, реформаторы и без того высосали из всех пор народного хозяйства и из карманов населения колоссальные денежные средства. Была прекращена война в Афганистане и прекращена гонка вооружений, которые, как перед этим говорилось, стоила нашей экономике чуть ли не 80 % ресурсов. В 1989 г. были прекращены капиталовложения в долгосрочные программы (например, Энергетическую), а затем и вообще инвестиции в промышленность, транспорт и сельское хозяйство. В 1992 г. были конфискованы сбережения населения, хранящиеся в Сбербанке размером почти 400 млрд. долларов. Была резко снижена реальная зарплата и пенсии. Был продан золотой запас страны.

Казалось бы, получив такие деньги, правительство не только не нуждалось в займах, но и само могло кредитовать какую угодно страну. Нет, жить в долг было именно голубой мечтой. Видный «прораб перестройки» экономист Н.П.Шмелев уже в 1988 г. стал настойчиво пропагандировать жизнь в кредит – он предлагал сделать большие внешние заимствования, а отдавать долги государственной собственностью. Все равно, мол, она ничья.

Он писал: «По-видимому, мы могли бы занять на мировых кредитных рынках в ближайшие годы несколько десятков миллиардов долларов и при этом остаться платежеспособными… Эти долгосрочные кредиты могли бы быть также (при должных усилиях с нашей стороны) в будущем превращены в акции и облигации совместных предприятий»¹¹⁶.

Через год, когда остальные «прорабы перестройки» уже втянули страну в кризис, «Известия» (30.10.1989) берут интервью у Н.Шмелева. Корреспондент спрашивает: «Николай Петрович, с вашим именем связывают также предложение по получению многомиллиардных кредитов на Западе, которые можно покрывать за счет… новых кредитов».

Тот отвечает: «После мощной волны шахтерских забастовок ситуация переменилась. Не исключено, что частный банковский мир переведет нас в категорию политически ненадежных заемщиков, так что на солидные займы рассчитывать нам не придется… [Можно взять] под залог нашего золотого запаса, основательно, кстати, пощипанного. Зачем мы его храним? На случай войны? Но если разразится ядерная война, нам уже ничего не нужно будет».

Как вам нравится эта логика? Зачем, в натуре, мы что-то храним? А если война? Давайте уж лучше сегодня пропьем! Любое появление Н.Шмелева на трибуне интеллигенция встречала аплодисментами, он и депутатом стал, и до академика дорос.

Вспомним те годы – никто не желал знать условий, на каких брались займы, никого нельзя было уговорить подсчитать в уме скорость нарастания процентов и прикинуть, какими «облигациями» мы сможем расплатиться за эту колоссальную финансовую аферу мирового масштаба. Между тем долги, которые стала делать команда Горбачева, а затем и Ельцина, уже в 1991 г. превратились в типичные долги «зависимого» типа. Это видно по всем параметрам и условиям этих займов.

И ведь надо признать, что прошло 14 лет, но и следов рефлексии интеллигенции в отношении ее позиции по этому вопросу не видно. Да и не только рефлексии нет, но и нынешним положением с внешним долгом никто не интересуется – верят любой ахинее, которую несет телевидение.

Это умение не предвидеть неприятных последствий твоих действий и установок подпитывается механицизмом сознания. Он внес в мышление образованного человека веру в обратимость процессов. Из этого возникло ложное ощущение, что даже рискованное решение не слишком важно – все можно поправить, если объективные законы не против. Напротив, люди с мышлением диалектическим знают, что в реальной жизни большинство процессов необратимо. Часто важно в критический момент лишь подтолкнуть ход событий в нужный тебе коридор – и процесс пойдет вопреки всяким «предпосылкам».

Д.э.н., начальник аналитической службы Московской межбанковской валютной биржи В.В.Симонов описывает процесс сползания правительства в долговую яму: «В 1971 г. задолженность СССР составляла 1 млрд. долл., к 1987 г. она выросла до 40,3 млрд. долл. Соответствие суммы долга экспортным возможностям и ресурсам страны, строгое соблюдение платежной дисциплины обеспечили стране репутацию первоклассного заемщика, ее кредитный рейтинг был высок и стабилен.

Ситуация резко изменилась начиная с 1988–1989 гг. С одной стороны, это было вызвано давлением дефицита, подкрепленным авторитетными мнениями отечественных политических деятелей относительно того, что жить «в долг» гораздо приятнее, чем иметь пустые прилавки. С другой стороны, многие западные государства выразили давать СССР кредиты «под Горбачева», преследуя при этом и собственные экономические и политические цели»¹¹⁷.

С 1990 г. РФ втянулась в качественно новый этап. Она, в отличие от СССР, стала уже брать займы «зависимого типа». В 1993 г. внешний долг РФ составил 81,5 млрд. долл. В.В.Симонов приводит таблицу, из которой видна динамика нарастания долга, размеры его обслуживания, условия выплат и т. д. Он пишет: «Наметившаяся тенденция к удлинению сроков кредитования свидетельствовала о том, что руководство страны стало склоняться к попыткам переноса центра тяжести решения долгосрочных проблем экономики на внешние источники финансирования.

При этом внешние заемные средства предоставлялись стране на обычных коммерческих условиях международного рынка ссудных капиталов, и попытки представить эти кредиты как помощь развитию выглядели весьма наивно и в советское, и в ближайшее постсоветское время. Более того, страна получала внешние займы и кредиты на условиях, гораздо более жестких, чем страны с аналогичным уровнем обремененности внешним долгом.

Указанный рост заимствований не сопровождался разработкой сколько-нибудь реальных долгосрочных стратегий использования и погашения задолженности… Гораздо интереснее было читать в «Новом мире» и «Политическом образовании» соображения, скажем, Н.П.Шмелева о благодетельности внешних заимствований для развития хозяйственных процессов».

Действительно, условия займов западные банкиры сильно ужесточили. Льготный период кредитов для СССР в 1986–1990 гг. составлял 4,22 года, а для РФ в 1992 г. всего полгода. Агрегированный показатель льготности (т. н. грант-элемент) для СССР в 1986–1990 гг. был равен 9,8 %, а для РФ в 1992 г. 4,8 %. И все равно, даже на таких условиях ухитрились сделать большие долги.

Правительство РФ повело себя как балбес, промотавший наследство отца, а потом, пользуясь его репутацией, к тому же набрал долгов. Поначалу нашим реформаторам легко давали в долг, т. к., по выражению В.В.Симонова, «психологически Россия считается на Западе прямым потомком СССР, унаследовавшим все особенности его поведения на мировых рынках».

В середине 90-х годов положение было таково: «Как государство с явно невысокой платежеспособностью, которое не в состоянии выполнять обязательства по обслуживанию задолженности, Россия столкнулась со всеми последствиями кризиса долга: с отсрочками платежей, реструктуризацией задолженности в рамках Парижского и Лондонского клубов и, наконец, со стабилизационными программами МВФ».

Высокие цены на нефть были для нас подарком судьбы – часть долгов сумели отдать, критический момент пока что пройден. Но разве в сознании людей что-нибудь изменилось? Разве интересуется сегодня население величиной внешнего и внутреннего долга РФ и условиями погашения этих долгов? Нет, все рады новеньким иномаркам, которые день и ночь везут нам трейлеры по Минскому шоссе. Россия богатеет! И при том, что за границей хранится большой «стабилизационный фонд» (лежит в банках под 0 % годовых), правительство и местные власти продолжают брать внешние займы, часто под 20,5 % годовых (например, на ремонт водопровода).

А больше всего берут займов для того, чтобы уплатить «иностранным экспертам». Вот, в июле 2004 г. даже разгорелся спор между министерствами. Газеты пишут: «Сегодня правительство на заседании обсудит программу государственных заимствований на 2005 год… Ведомство А.Кудрина программы доработало, однако, несмотря на это, министерство Г.Грефа по-прежнему осталось при своем мнении и свои возражения снять отказалось. А возражают в Минэкономразвития против того, чтобы решительно отказаться от заимствований у Всемирного банка. Первоначально речь шла о трех займах: обсуждался второй заем на реформирование системы государственной статистики (на эти цели предполагалось привлечь 120 млн. долл.), второй заем на развитие бюджетного федерализма и реформу региональных финансов (на эти цели у банка предполагалось одолжить 100 млн. долл.), а также заем на реформу ЖКХ (этот заем должен был стать самым большим по объему – до 400 млн. долл.). При этом объем последнего займа зависел не столько от масштаба запущенности российского ЖКХ (деньги предполагалось вкладывать не в канализационные трубы, а в выстраивание новой системы взаимоотношений между потребителями коммунальных услуг и предприятиями ЖКХ, в реформу тарифной политики в области ЖКХ и т. д.), сколько трудностью поставленной задачи»¹¹⁸.

Виртуальное зрелище – «битва призраков». Навыки аутистического мышления проникли и в толщу массового сознания. Одно из проявлений этого – легкое отвлечение людей от сферы их интересов, переключение внимания на абстрактные сущности и современности, и весьма уже далекой истории. А ведь с выборами В.В.Путина президентом на второй срок для нас кончилось то состояние, которое можно назвать «сон золотой». Образно говоря, «трубы отопления» окончательно прогнили, и что-то надо делать.

Нас долго готовили к этому сну, а когда мы стали к нему готовы, пришла целая команда гипнотизеров – и нас отправили витать в облаках. На каждый тип людей был свой Кашпировский. Одни поддались песням дуэта Горбачев – Сахаров, другие Ельцину, который мочился на шасси американских самолетов. Когда гипноз стал слабеть и мы вот-вот могли брякнуться на грешную землю рядом с нашим разбитым корытом, вышел В.В.Путин, двинутый на нас слабым манием руки Ельцина. Он вместо шасси пообещал помочить террористов – и мы на время снова взмыли в невесомость. И вот теперь – пикируем.

Обитая почти 20 лет в мире грез, мы, конечно, видели, что какие-то ловкие люди на земле шарят по нашему дому, увязывают в узлы наши вещи, куда-то их тащат, с опаской поглядывая на облака, в которых мы обитали. Но опасения их были напрасны, мы смотрели на опустошение нашего дома равнодушно. В облаках нам открылись новые истины – и светлые, и черные. О них мы и заспорили. Белая идея, кости царя-мученика, мавзолей Ленина, купля-продажа Матери-земли… Что по сравнению с этим наш бедный скарб или трубы теплосетей! Как можно рассуждать о молоке для нынешнего ребенка, если мы не выяснили, кто виноват в слезинке ребенка столетней давности!

Переходя на суконный язык, можно сказать, что правители сумели вынуть из нашего разума какой-то «чип», ответственный за реалистичное сознание. На поразительно долгий срок у нас была подавлена способность мыслить в категориях интереса, способность прикидывать в уме, что нам выгодно, а что невыгодно. Взамен этого в нас взыграло воспаленное моральное чувство. На нем и основали те хваткие люди, что таскали узлы с нашим добром, небывалую политическую постройку, в которой перед нами был разыгран спектакль под названием «Битва ценностей».

Постройка это была временная, но хватким этого времени хватило. Тут как никогда уместна метафора В.В.Розанова: «Со скрежетом опустился занавес. Спектакль кончился, пора надевать шубы и идти домой. Оглянулись, а ни шуб, ни домов не оказалось». В нашем случае дело не так плохо. Шуб, правда, не оказалось, дом опустел и покосился, но ногами мы уже почувствовали землю. Теперь от нас зависит, сможем ли мы опрокинуть политический балаган, который очаровал нас схваткой «Призрака коммунизма с Призраком капитализма». Если вернемся к здравому смыслу и вновь начнем говорить на языке интересов, то и друг друга поймем, и ценности вновь обретут жизнь.

Важно разобраться, как мы пришли в состояние такой податливости гипнозу. Тут бы сказать свое слово обществоведам, да они, на нашу беду, в массе своей пошли в услужение к гипнотизерам. Много полезного, однако, можно почерпнуть из исследований социологов «стран СЭВ». Ведь процессы во многом сходные и даже, судя по ряду признаков, «бархатная революция» ударила их по мозгам сильнее, чем нас. Вот некоторые поучительные для нас выводы их обществоведов, приведенные в ценной книге Н.В.Коровицыной «С Россией и без нее: восточноевропейский путь развития» (М.: Алгоритм, 2003).

Автор пишет: «Пережив череду глубоких перемен, общество оказалось фактически дезориентированным, в сильной мере вообще лишившись способности к рациональному стилю мышления и поведения… Изменения, произошедшие в странах региона, были столь значительны, что у восточноевропейского человека естественно возникал вопрос: «А есть ли жизнь после перехода?»

Как же люди поддержали такие действия политической элиты, что их теперь гложут сомнения в самой возможности жизни? О чем они думали, когда аплодировали своим Горбачевым? Они ведь наверняка «хотели как лучше». Именно так, но только это «лучше-хуже» они не мыслили в разумных земных понятиях и измерениях.

Давайте еще почитаем грустные выводы их ученых: «Оппозицию коммунистическому режиму в Польше, как впоследствии и в других странах региона, составляли не конкретные социальные силы и не интересы отдельных групп общества, а эмоционально окрашенные идеалы и ценности… Вся общественная жизнь была пронизана мифологизмами, а массовые протесты имели характер преимущественно символический… Преобладало мнение, что рано или поздно ситуация исправится автоматически как «естественное вознаграждение за принесенные народом жертвы». Сам протест выражался языком «морального сюрреализма»… Марксизм-ленинизм и построенный на его основе соцреализм превратились в социалистический гуманизм и базирующийся на нем «социдеализм»… Причем жители крупных польских городов, «передовая» часть общества, обладали наиболее нематериалистическим складом мировоззрения… Господствовало ощущение преддверия новых грандиозных перемен, «атмосфера нарастающего праздника».

Разве мы не узнаем самих себя в этих описаниях? Ведь и мы пошли за дудочкой Горбачева из самых добрых побуждений. Польский социолог пишет: «Коллапс «реального социализма» произошел не в результате отказа от ценностей современного гуманизма, а, напротив, благодаря радикальному и последовательному следованию им».

Об интересах забыли, а «слезинку ребенка» взвешивать аморально – и она на весах хватких политиков перевесила жизнь миллиона реальных детей. Что же приготовило и нас, и поляков, к такому несовместимому с жизнью «гуманизму»? Многие стороны бытия в нашей прежней системе. В частности, отход от «низкого» реализма. Сказано в той же книге: «Образованную восточноевропейскую молодежь 1970-х годов, выросшую в условиях государственного и семейного патернализма, отличало и от всех предшествующих, и от последующего поколения ощущение финансово-экономической и физической безопасности, близкое к абсолютному».

Теперь «образованная молодежь» упала на землю. Давайте, потирая шишки, извлекать уроки и делать выводы. У нас они поневоле будут иными, чем у поляков. Их Запад берет к себе – посчитал, что это для него будет дешевле. Нас туда не возьмут, надо обустраиваться у себя дома. И первым делом закончить маскарад и «войну призраков», перейти на жесткий язык интересов. Это и есть то новое состояние, в котором мы обязаны жить после 14 марта. Обязаны!

До сих пор мы следовали кто за призраком «демократии» или «рынка», кто за призраком «коммунизма и справедливости», а над первым сроком В.В.Путина витал призрак «государственности». При его последнем взмахе крыльями и прошел В.В.Путин на второй срок. И все! Кончились полеты во сне и наяву. Достанем карту нашей, реальной местности. Вглядимся в нее и увидим на ней разломы и пропасти – противоречия и конфликты интересов реально существующих в нашем обществе социальных групп и группок. Из этой карты и надо исходить, с ней и надо идти на переговоры, а если в них отказывают – то и на войну. Выиграем войну идей – и все миром обойдется.

Отрешиться от прежних иллюзий и «атмосферы нарастающего праздника» очень трудно, но надо, и как можно скорее – мы уже сильно опоздали. «Хваткие люди» давно уже мыслят трезво, причем именно в терминах войны. Почитайте одного из бригады гипнотизеров, который пиликал нам на дудочке про демократию, Л.Радзиховского. Он пишет в «Российской газете» (2.03.2004), рисуя образ «государственности второго срока»:

«Нет, правительство в России не «достойно народа». Оно, как правило, куда цивилизованнее и ответственнее народа, по крайней мере, огромной его части. Меня легко обвинить в «народофобии». Что ж, могу вслед за классиком «печально согласиться»: «Да, я не люблю пролетариата». Есть в России тонкий, хотя, конечно, куда более массовый, чем 100 лет назад, слой «приличных людей»… Я, естественно, принадлежу к этим людям. Но, повторяю, власть, грубая, часто раздражающая и беспардонная бюрократия – это единственное, что худо-бедно отделяет нас, мирных и мягкотелых, от куда более грубой и агрессивной толпы. Сами себя мы защитить не можем, никакого гражданского общества у нас нет».

Нет у этого «приказчика элиты» уже и следов гуманизма, социдеализма и морального сюрреализма. Он гордится своей «народофобией» – ненавистью к народу. Интересы его и его хозяев настолько противоречат интересам подавляющего большинства граждан России, что он сбрасывает все маски – их, «мирных и мягкотелых», смогут защитить от этого большинства лишь чьи-то дубинки и штыки. Потому-то так торопятся они ликвидировать армию по призыву и создать «профессиональную» армию. Пустая затея, не успеют они воспитать таких пригодных им «профессионалов».

Какую же жизнь готовит для нас этот певец демократии? Россию он видит так: «В стране – три силы: бюрократия; кисель, не сложившийся в структуры гражданского общества; полудремлющая охлократия. И ослабление бюрократии вполне может пойти на пользу как раз охлократии, той самой третьей силе… Я убежден, что «просвещенный абсолютизм», «конституционная монархия» (под современными «шапками») – вот оптимальный строй для сегодняшней России. В политике, как и в социально-экономических отношениях нам не по карману современные европейски-социалистические стандарты. В нашей системе одно соответствует другому: методы войны в Чечне, отношения «работодатель – работник», уровень разрыва между 25 миллиардерами и 25 миллионами нищих… Это очень опасно и плохо – но выше головы не прыгнешь».

Итак, интересы этой части общества изложены ясно, для них «оптимальный строй» – 25 млн. нищих и 25 миллиардеров под защитой штыков «просвещенного абсолютизма». Надо подчеркнуть, что эти интересы изложены в официальном органе Правительства РФ «Российской газете». М.Е.Фрадков и В.В.Путин обязаны выразить свое отношение к формулировкам их собственного органа. Молчание же придется принять как знак согласия.

Теперь очередь и другим «силам» выработать и изложить свои интересы, определить свое понимание «оптимального строя» – ясно, просто, не вдаваясь в споры о гуманизме. И для этого надо прежде всего стряхнуть с себя магию слов. А то скажет какой-то Радзиховский, что он выступает от имени тонкого слоя «приличных людей», а мы – толпа, охлос, и мы застесняемся или обидимся. Да плевать на эти уловки! Никакой это не «приличный человек», а обычный приказчик сытой сволочи, и цена ему пятак.

Что мы на переговорах этим «мирным и мягкотелым» можем противопоставить – вот вопрос. Будем над ним думать, не витая в облаках – обязательно придумаем.

Глава 9 Аутистическое сознание и общественные противоречия

Отказавшись от этикетки исторического материализма, постсоветская гуманитарная интеллигенция внедряет в сознание людей ту же самую структуру мышления, что и раньше. На деле получается гораздо хуже, чем раньше. Профессора, превратившиеся в «либералов», при отказе от истмата вовсе не выплеснули с грязной водой ребенка. Они выплеснули только ребенка, а грязной водой продолжают промывать мозги студентам. И грязь этой воды, при отсутствии материализма истмата, порождает чудовищную мыслительную конструкцию. Можно назвать ее механистический идеализм.

Утрата материалистического фундамента при анализе действительности и отказ от диалектического принципа выявления главных противоречий особенно сказываются при трактовке нынешнего политического положения в России – оно ведь представляет собой именно клубок противоречий.

Слово политика происходит от греческого polis – государство. Политика – государственные дела. Сфера их очень широка, но ее ядром является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти. Политика – необходимый «срез» жизни сложного (гетерогенного) общества, в котором сосуществуют и взаимодействуют разные социальные группы, разделенные по классовым, национальным, культурным и другим признакам. Идеалы и интересы, соединяющие людей в эти группы, различны. Во многих случаях эти различия дозревают до стадии антагонизма.

В чем суть политики? Если говорить о легитимной власти, то ее сверхзадача – гарантировать существование и развитие страны (народа) с сохранением ее пространственно-культурной идентичности. Как говорил Менделеев в отношении России, – «уцелеть и продолжить свой независимый рост». Чтобы этого достичь, нужно согласовать интересы разных групп – наиболее «дешевым» способом из всех доступных.

Лучше всего, конечно, осуществлять конструктивное разрешение противоречий, творческий синтез, ведущий к развитию. Если для этого нет творческих и материальных ресурсов, политики ищут компромисс – противоречие смягчается, «замораживается» до лучших времен. Если и это не удается, собираются силы, чтобы подавить несогласных. При этом неприятные последствия откладываются на будущее. На какое будущее, зависит от остроты кризиса и масштаба времени, которым оперируют политики. Иногда на несколько поколений, как было перед войной в 30-е годы, иногда хоть на пару месяцев, как в октябре 1993 г.

В общем, идеалом власти всегда является достижение гражданского согласия и прочного мира. Это удается редко, и приходится довольствоваться гражданским перемирием. Переговоры о его продлении – ежедневный труд политиков. В общем, как сказано в фундаментальном труде «История идеологии», по которому учатся в западных университетах, «демократия есть холодная гражданская война богатых против бедных, ведущаяся государством». В этой формуле выражено, со свойственным Западу дуализмом, главное противоречие гражданского, то есть классового, общества.

Эта формула для нас не годится – нам все уши прожужжали о том, что отродясь не было и нет в России ни демократии, ни гражданского общества. Но что-то ведь есть! Об этом бы и надо нам говорить, следуя нормам рационального мышления. Ведь это первый шаг к познанию реальности – увидеть «то, что есть», а потом уж рассуждать о «том, что должно быть».

Тут первый камень преткновения всего нашего обществоведения – либерального досоветского, марксистского советского и нынешнего антисоветского. Оно просто не видело факты и процессы, о которых не было написано в западных учебниках. А если и видело, не имело слов, чтобы их объяснить или хотя бы описать.

Этот фильтр стал важной причиной той катастрофы, которую потерпела политическая система России в начале XX века. Маркс сказал, что крестьянин – «непонятный иероглиф для цивилизованного ума», а в понятиях марксизма мыслила тогда вся наша интеллигенция, включая жандармских офицеров. И вот, государство направляет свою мощь на разрушение крестьянской общины, а кадеты с эсерами начинают гражданскую войну против Советов, этой общиной порожденных. Чаянов пытался растолковать марксистам этот «иероглиф», но его поставили к стенке (хотя и не за это), а самим крестьянам навязали модель колхоза, срисованную с киббуца – потому что «цивилизованный ум» прославил киббуцы как шедевр социальной инженерии. Хорошо хоть, что быстро выправили ошибку.

Член ЦК партии кадетов В.И.Вернадский написал в 1906 г.: «Теперь дело решается частью стихийными настроениями, частью все больше и больше приобретает вес армия, этот сфинкс, еще более загадочный, чем русское крестьянство». И что же? Политическая система царизма, не пытаясь понять этого сфинкса, своими руками шаг за шагом превращала армию в могильщика монархической государственности. Потом этот же путь «исходили до конца» и Керенский с Корниловым. Ведь вожди Белого движения так построили свою армию, что, по выражению В.В.Шульгина, пришлось «белой идее переползти через фронты гражданской войны и укрыться в стане красных».

Какое-то время советская государственность продержалась на творческой мысли первого поколения революционеров, «преодолевших Маркса», на опыте старых генералов и бюрократов, на здравом смысле «рабоче-крестьянской» номенклатуры. Но уже в 60-е годы наступила более или менее сытая и благополучная жизнь, сменилось поколение и произошла, по выражению М.Вебера, «институционализация харизмы» – политическая машина катилась сама собой, без революционного задора и творчества, но и без тяжеловесной крестьянской логики. Андропов издал крик отчаяния: «Мы не знаем общества, в котором живем!»

Вот с такой научной базой стали политики перестраивать советское общество, причем методом слома и ампутации. При этом они пользовались западными учебниками и «чертежами», не располагая тем запасом неявного знания, который есть у западных политиков и без которого эти учебники вообще не имеют смысла. Когда в конце 80-х годов начали уничтожать советскую финансовую и плановую системы, «не зная, что это такое», дело нельзя было свести к проискам агентов влияния и теневых корыстных сил (хотя и происки, и корысть имели место). Правительство подавало нашептанные «консультантами» законопроекты, народные депутаты из лучших побуждений голосовали за них, а им аплодировали делегаты съезда КПСС. Политики, размахивая скальпелем, производили со страной убийственные операции – то тут кольнут, то там разрежут. И все приговаривая: «Эх, не знаем мы общества, в котором живем, не учились мы анатомии». Вот и катимся мы сегодня в инвалидной коляске, мычим и куда-то тянемся культей…

Что же изменилось со времен перестройки? Эмпирический опыт получен огромный, причем на собственной шкуре – живого места нет. Казалось бы, после таких экспериментов должны мы были бы познать самих себя. Нет, это знание так и остается на уровне катакомбного. Где-то в мрачных кельях его обсуждают вполголоса, а политики так и продолжают с гордостью говорить о «неправильной стране» и «неправильном народе». Правда, теперь в щадящих выражениях: «а вот в цивилизованных странах то-то…» или «а вот в развитых странах так-то…». Эта «неправильность» России для политиков служит безупречным оправданием любой их глупости. Неправильный народ пока что виновато переминается с ноги на ногу.

Недавно на совещании преподавателей обществоведения зав. кафедрой политологии объясняла, какие полезные курсы читаются студентам – «их учат, как надо жить в гражданском обществе». Ее спросили: зачем же учат именно этому, если у нас как раз гражданского общества нет? Почему не учить тому, что реально существует? Она удивилась вопросу, хотя и признала, что да, далеко нам до гражданского общества. Почему же она удивилась? Потому, что проведенная за последние 15 лет кампания привела к деградации структур рационального мышления – его аутистическая компонента вытеснила реалистическую.

Одним из следствий этого стало странное убеждение, что «неправильное – не существует». Гражданское общество – правильное, но его у нас нет. Значит, ничего нет! Не о чем думать и нечему тут учить. Вспомните, например, как стоял вопрос о характере советской правовой системы. Советское государство? Неправовое! Не было у нас права, и все тут. Подобный взгляд, кстати, стал одной из причин кризиса политической системы России в начале XX века. И либералы, и консерваторы восприняли дуалистический западный взгляд: есть право и бесправие. Требования крестьян о переделе земли они воспринимали как неправовое. На деле правовая система России была основана на триаде право – традиционное право – бесправие. А земельное право, которому следовал общинный крестьянин, было трудовым. Не видя реальной структуры действующего в России права, и власть, и либеральная оппозиция утратили возможность диалога с крестьянством (80 % населения).

Точно так же советская либеральная интеллигенция времен перестройки, уверовав в нормы цивилизованного Запада, стала отрицать само существование в СССР многих сторон жизни. Настолько эта мысль овладела интеллигентными умами, что на телевидении элегантная дама жаловалась на то, что «в Советском Союзе не было секса».