Историческая - Леди и рыцарь

Лорд Спенсер поведал во время трапезы, как король выбрал Гудхолл для них. Это был один из многочисленных замков, не имевших наследника, которые в силу этого по закону отходили в собственность короля Генриха.

Замок был домом для семьи Спенсера уже очень давно. Когда сам лорд Спенсер был молодым, он привез сюда после женитьбы свою юную жену. Они были счастливы, его жена родила шестерых детей, но только двое выжили. Когда сыну было шестнадцать, а дочери четырнадцать, произошла трагедия. Сначала заболели овцы, потом страшная болезнь передалась людям. Пока они поняли, в чем дело, и предприняли необходимые меры, погибла половина деревни и половина обитателей замка. Его жена умерла в числе первых, потом дочь, затем сын. Он узнал об этом, только когда вернулся.

После этой трагедии Спенсер продолжал служить королю проводя жизнь в сражениях, надеясь погибнуть и воссоединиться с женой на небесах. Но судьба с ним была жестока, он ослеп во время одной из атак и больше не мог воевать, потеряв надежду погибнуть. Лишить себя жизни он не мог, самоубийство было грехом. Поэтому он был вынужден жить, пока Господь не решит призвать его к себе. А Господь, печально заметил старик, совсем не торопится.

Розамунду тронул его рассказ. Любовь лорда Спенсера к жене и детям чувствовалась в его голосе, боль не притупилась с годами. Ей вдруг подумалось, как хорошо быть любимой с такой страстью и преданностью, что спустя двадцать лет только одно имя способно вызвать слезы у человека.

Как счастлива женщина, которую так любят, думала Роза-мунда, осторожно выскальзывая из парадной двери и торопливо спускаясь по ступеням. Она только осмотрит конюшню и проведает Ромашку. Может быть, все будет так же, как и с замком – снаружи запущенный, а внутри сияет чистотой. Она скрестила руки на груди и нахмурилась, почувствовав ночную прохладу. Хотя был конец июня, после захода солнца воздух стал совсем холодным. Дул сильный ветер, и в нем чувствовалось приближение дождя.

Гроза началась, когда она добралась до конюшни. Всполох света заставил ее остановиться и посмотреть на север. Спустя мгновение тишину разорвал отдаленный раскат грома. Первые тяжелые капли дождя упали на землю, и Розамунда поспешно вошла в конюшню. У порога она остановилась, думая, что внутри темно.

Но никакой темноты не было. Через огромные зияющие дыры, которые она заметила раньше, конюшня освещалась всполохами молний. Здесь было так же ветрено и сыро, как во дворе. Лошади нервничали и ржали, боясь грозы, не защищенные от ветра и холода,

– Да заткнитесь вы и не жалуйтесь. Вы же внутри, так? Ваши животы набиты, ноги сухие.

Розамунда застыла, услышав грубый голос, и посмотрела в ту сторону, откуда он доносился. Только когда луна на мгновение вышла из-за облаков, она заметила мужчину, развалившегося на копне соломы. Его голова моталась из стороны в сторону, и он время от времени смотрел на кувшин в руке.

«Конюх? – подумала Розамунда, потом чуть скривилась. – Кто же еще это может быть?» Она решительно направилась к мужчине.

Он был пьян. Розамунда чувствовала запах на расстоянии нескольких шагов. Удивительно, как ей это удавалось, потому что в конюшне стояло невыносимое зловоние. И не нужно было гадать, где его источник. Она чувствовала его под ногами. Здесь не убирали за лошадьми очень давно. Кроме того, конюшня, видимо, была неосмотрительно устроена в небольшой впадине или земляной пол со временем осел. В самом центре образовалась канава, которая служила стоком. Ее содержимое было отвратительно, но это, судя по всему, был единственный способ очистки. Да, вряд ли господин, распевавший сейчас непристойную песенку, утомлял себя здесь работой. Уж он точно не чистил ни лошадей, ни стойла. Странно, что в такой грязи до сих пор не началась зараза вроде чумы.

Ярость охватила ее, и Розамунда открыла рот, чтобы отчитать конюха, но не успела.

– Что ты здесь делаешь?

Розамунда заморгала, услышав мрачный голос у себя за спиной. Оказывается, ее уход все же не остался незамеченным. Ее муж стоял на пороге конюшни, сурово глядя на нее, словно это она провинилась.

Быстро собравшись с мыслями, она попыталась улыбнуться:

– Я решила проверить конюшню и убедиться, что за лошадьми хорошо смотрят. Ромашка…

– Вернись в замок, – резко перебил ее Эрик.

– Но вы только взгляните на конюшню, муж, И на конюха. – Она отступила, оглядываясь назад, и увидела, что мужчина уже заснул. – Это позор. Его нужно немедленно заменить. Ваш Смизи может справиться гораздо лучше. И конюшню надо немедленно перестроить. На более высоком месте и…

– Вернись в замок.

Розамунда заколебалась, услышав твердые нотки в его голосе. Похоже, ее непокорность не понравится ему. Непокорность. Опять это слово. Покоряться Эрику? Зачем только во время бракосочетания она повторила эту клятву, да еще потом и отцу пообещала! Она была слишком потрясена внезапным замужеством, чтобы глубоко осознать то, что говорит. Если бы она подумала как следует, то отказалась бы. Или по крайней мере как-то изменила слова. Например, сказала бы «покоряться в силу моих возможностей» или «покоряться, когда согласна». Как ужасно было дать клятву слушаться мужа и теперь пытаться выполнять это обещание!

Розамунда вздохнула и с поникшими плечами пошла к выходу. Муж взял ее за руку, когда она хотела пройти мимо него, и пристально посмотрел на нее:

– Я не потерплю, чтобы ты разгуливала по двору. Конюшня не место для леди. Твое дело находиться в замке, как и подобает добропорядочной жене.

Ее глаза расширились от ужаса, и его рука слегка сжала ее руку.

– Делай, как я велю, Розамунда.

Она молча кивнула, совершенно потерянная. Это было просто уму непостижимо. Никогда не появляться в конюшне? Невозможно! Ведь она всегда занималась лошадьми. Это ее работа!

Не представляя, что творится в ее душе, Эрик отпустил ее руку и жестом показал на замок, довольный, когда она побрела к нему.

Берхарт скользнул взглядом по стойлам, увидел конюха и поморщился. Хотя ему не нравилось, когда его учат, как быть хозяином замка, он понимал, что жена права. Конюшня была жутко запущена. Конюха придется менять и строить новое здание. Но сейчас, пока конюх в таком состоянии бессмысленно отчитывать его и трудно как-либо позаботиться о лошадях, потому что и Смизи сейчас не смог бы это сделать.

Жена права, сказав, что Смизи станет отличной заменой, но тот вместе с остальной свитой с удовольствием отведал эля после тяжелого пути. Лошадям придется подождать до утра. Утром Эрик разберется с этим делом. Он поручит конюшню Смизи и даст ему в помощь еще двоих, чтобы заделать на время дыры в стенах. Потом можно будет начать строительство новой конюшни.

Вздохнув, Эрик покачал головой. Он подозревал, что это лишь одно из массы дел, требующих его внимания. Но все это подождет до завтра. Он устал и желал только одного – найти свою постель. Но прежде нужно позаботиться о размещении в замке своих людей.

Глава 7

Розамунда опустилась в кресло у камина и печально вздохнула. Прошло две недели с тех пор, как они приехали в Гуд-холл. Две длинные, тоскливые недели, показавшиеся ей двумя годами. Никогда в жизни она не была такой несчастной и не чувствовала себя такой бесполезной. Даже в те первые дни путешествия в Шамбли, когда мужчины не позволяли ей ничего сделать, она не чувствовала себя такой безнадежно лишней. Тогда ее дни были все-таки заполнены борьбой с болью и необходимостью удержаться в седле. Но здесь же не было и этого. Ничего. Все ее передвижения ограничивались замком; ей было запрещено покидать его. Ее муж настаивал, чтобы она занималась хозяйством, но в ее участии здесь не было никакой необходимости. Слуги в замке прекрасно знали свое дело, и ее вмешательство совершенно не требовалось.

О, она, конечно, пыталась. В первый же день она обошла весь замок в поисках хоть какого-нибудь занятия для себя. Но все было прекрасно и без ее помощи. Напротив, она, казалось, все время мешала то там, то здесь. Побродив бесцельно некоторое время, она в конце концов села у камина.

Это бездействие сразу сказалось на ее нервах. Розамунда не привыкла к праздности. Сейчас, когда ее тело томилось без движения, мозг заработал с удвоенной силой. Она беспокоилась о состоянии конюшни, о том, намерен ли муж что-то предпринять в этом отношении. Она вспоминала о конюшне в аббатстве, представляла, как поживают кобыла и жеребенок. Не ослабло ли здоровье лошади после тяжелых родов? Здорова ли она? Может, подхватила какую-нибудь хворь? Или у нее что-нибудь с легкими? Такая угроза была для лошади очень реальной после длительных, изнуряющих испытаний. А как жеребенок? Ест ли он? Как поживают Юстасия, Кларисса, Маргарет и аббатиса? Все эти мысли перемещались в ее голове.

Так проходило ее время – она сидела у камина, нервничая все больше и впадая в уныние, в то время как ее муж вольно разъезжал по их землям. Он знакомился с их новыми владениями, и лорд Спенсер со своими людьми сопровождал его повсюду. Эрик заверил старика, что справится и сам, но Спенсер настоял на своем. Раз он прежний владелец, то это, как он утверждал, его обязанность. Они уезжали в повозке каждое утро и возвращались уже после того, как Розамунда ложилась спать.

Эрик очень мало разговаривал с ней и, конечно, не утруждал себя исполнением супружеских обязанностей. Не то чтобы она желала этого, но тогда у нее было бы хоть какое-то занятие. А она сидела и вспоминала свою жизнь в аббатстве, думая о монахинях и животных, которых оставила там. Она так скучала по ним! Даже начала скучать по отцу Абернотту. Это, как ничто другое, сказало ей, какого отчаяния она достигла.

От грустных мыслей ее отвлек звук открывающейся двери в парадном зале. Розамунда немного выпрямилась и обернулась. Поначалу она не узнала сгорбленную фигуру, тяжело направлявшуюся к столу, но через мгновение вскочила на ноги.

– Милорд епископ! – Обрадовавшись, она бросилась к нему. – Что вы здесь делаете? Вы с отцом приехали навестить нас? – Ее взгляд устремился к двери. – Отец остался с лошадьми? Я должна…

– Нет. – Шрусбери удержал ее за руку, когда она бросилась к двери. – Нет, дитя мое. Короля здесь нет.

– Нет? – ошеломленно выдохнула Розамунда. Потрясение читалось на ее лице. Епископ был самым преданным слугой ее отца. Она никогда не видела, чтобы отец отправлялся куда-нибудь без него, и никогда не видела отца без Шрусбери.

– Что? Почему? – растерянно выговорила она.

Он печально похлопал ее по руке и покачал головой.

Увидев выражение его лица, Розамунда почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

– Он не…

– Да. Он умер.

– Он… Но… Этого не может быть! – закричала она.

– Может. Он заболел по пути в Шенон. Он боролся с болезнью, но эти осложнения с Ричардом и королем Франции… – Он покачал головой. – У него не было возможности отдохнуть. Они травили его, словно гончие лису.

– Будь они прокляты, – прошептала Розамунда, и слезы потекли по ее щекам.

– Да. К тому же, когда ваш отец получил доказательство того, что Иоанн перешел на сторону Ричарда, он словно потерял желание жить.

– О нет! – застонала Розамунда. Ее сердце разрывалось при мысли о том, что испытал ее гордый отец от такого предательства.

– Он умер шестого июля в Шеноне. Я дождался, когда его похоронят, и сразу отправился к тебе. Он хотел этого. Это был его последний приказ – ехать к тебе. Чтобы убедиться, что ты счастлива в браке. Он хотел, чтобы ты знала, как сильно он любит тебя, как гордится тобой. И он велел передать, чтобы ты не печалилась. Король устал и хотел покоя. И еще он сказал, хотя, признаюсь, я не понял тогда и сейчас не понимаю… Он велел передать тебе одно слово – «всегда». Он сказал, что ты поймешь.

– Всегда? – с трудом переспросила она и вспомнила их расставание и последние слова, которые он сказал ей. «И я люблю тебя, дитя мое. И твой муж будет любить тебя. Но ты должна пообещать мне подчиняться ему. Всегда». Ей показалось, что ее сердце раскололось на две части, когда эти слова эхом прозвучали в ее голове. Она была так безутешна в тот момент, что, услышав отчаянные стоны, не сразу поняла, что это она издает рвущие душу звуки. Только когда епископ Шрусбери коснулся ее руки, она поняла, что стоны вырываются из ее горла.

Судорожно вздохнув, Розамунда отшатнулась от него. Сейчас ей было невыносимо чье-либо участие. Она не желала утешений. Она потеряла короля и отца, человека, который, как она думала, всегда будет с ней.

Повернувшись, она бросилась из замка, туда, где могла найти утешение, единственное близкое место в этой новой для нее жизни, единственное связующее звено с домом и женщинами, которые защищали ее с самого детства. Она вбежала в конюшню, устремившись к стойлу, где стояла Ромашка. Обхватив ее руками за шею, Розамунда зарылась лицом в гриву лошади и зарыдала. Ромашка заржала, потом слегка отвела голову и прижалась ноздрями к голове Розамунды, словно утешая ее.

Епископ Шрусбери нашел ее через несколько минут. Войдя в стойло, он мягко прикоснулся к ее плечу:

– Ничего, дитя мое. Все будет хорошо.

– Нет, не будет. Как он мог оставить меня? Теперь у меня никого нет! – горестно рыдала она.

– Ш-ш. – Отведя от кобылы, епископ обнял Розамунду. – У тебя есть муж. Берхарт – хороший человек.

– Да, – пробормотала она, шмыгнув носом. – Он хороший человек.

Епископ застыл, услышав ее равнодушное подтверждение своих слов, и отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо.

– Ты несчастлива, дитя мое?

Вытирая слезы, Розамунда пожала плечами, отчего епископ еще больше нахмурился.

– Он не обижает тебя?

– Нет, конечно, нет, – быстро заверила его Розамунда и вздохнула, когда старый епископ продолжал подозрительно смотреть на нее. – Просто… Я думаю, я не создана для брака, милорд. Я, кажется, ничего не могу сделать так, как надо. Меня не научили тому, что должна уметь жена. Я не умею вышивать, не знаю, как управлять хозяйством. Я чувствую себя такой беспомощной, ненужной и…

– И?.. – мягко подсказал он.

Розамунда вспыхнула от смущения, но все же стыдливо призналась:

– Я знаю, что мы не должны получать наслаждение на брачном ложе, но я не только не наслаждалась. Я сочла это унизительным и таким неприятным! – Она скривилась. – Я не пойму, почему отец Абернотт так часто говорил о супружеской неверности. Не могу представить, чтобы кто-нибудь по собственному желанию захотел этого.

Епископ покраснел до корней волос, чуть отвернулся и спросил:

– А ты… твой муж… был с тобой после первого раза?

– Нет. И я рада этому. Но я чувствую себя виноватой, потому что и в этом я никуда не гожусь, – печально призналась она.

– Мое бедное дитя. – Шрусбери грустно покачал головой. – Если бы твой отец понял, как ты будешь несчастна, он бы, я уверен, не стал настаивать на этом браке.

– Да, я жалею, что он настоял, – с горечью призналась Розамунда. – Если бы он оставил меня в аббатстве, или опоздал и не помешал мне принять постриг, или…

Ее голос затих, когда двери конюшни распахнулись и мужские голоса зазвучали в продуваемом ветром помещении. На пороге появился ее муж в сопровождении лорда Спенсера, его слуги Джозефа и двух рыцарей.

Розамунда резко высвободилась из рук успокаивавшего ее епископа и повернулась к мужу, чувствуя себя виноватой, словно предала его. Она ведь только что признала, что сожалеет о том, что ее вынудили выйти за него замуж.

Эрик заметил обнимающуюся пару, едва переступив порог конюшни, но лишь когда женщина высвободилась из рук мужчины и вышла из тени, виновато глядя на него, он узнал свою жену. На несколько мгновений ему показалось, что время обратилось вспять, и он вспомнил тот день, когда застал Делию и Гленвилла на конюшне. Но потом он заметил слезы в глазах Розамунды и увидел рядом с ней епископа Шрусбери.

Одна тревога мгновенно сменилась другой в душе Эрика. Страх от того, что жена оказалась еще одной неверной девицей, перешел во внезапную панику. Он решил, что король вернулся, чтобы проведать свою маленькую девочку и удостовериться в ее счастье. Мысли вихрем закружились у него в голове. Поговорил ли уже король с дочерью? Она сказала ему… Что она ему сказала? Она несчастна?

«Казнить четвертованием, казнить четвертованием…» Слова, как удары молоточками, стучали в мозгу, и Эрик нервно сглотнул, пот выступил у него на лбу. Он был довольно суров с молодой женой, указывая, что ей можно делать, а что нет. Он также ни разу не попытался развлечь ее. Он не утруждал себя разговорами с ней или, например, игрой в шахматы. И видит Бог, он не исполнял супружеский долг ни разу после свадьбы. Сказала она об этом королю?

– Я знаю, что не должна находиться на конюшне, милорд. Прошу прощения за то, что ослушалась вас.

Тихие, печальные слова жены сбили его мысли, и тревога сменилась раздражением. Она действительно ослушалась его. Она ослушалась прямого приказа мужа! Верно, но вряд ли это произведет впечатление на короля. Но она пренебрегла прямым приказом! Она пренебрегла им! Нет, черт возьми, он не станет мириться с этим, и черт с ним, с королем! Мужчина не может допускать, чтобы им так пренебрегали. Выпрямившись, он сурово посмотрел на нее:

– Твоих сожалений недостаточно. Немедленно возвращайся в замок. Отправляйся в свою комнату и не смей выходить.

Она на мгновение заколебалась, и он успел решить, что она сейчас воспротивится; потом ее плечи поникли, и она равнодушно произнесла:

– Как пожелаете.

Пройдя мимо Эрика, мужчин и лошадей, Розамунда вышла из конюшни. Там она бросилась бежать, ничего не видя вокруг, к замку. Слезы струились по ее щекам, когда она стремительно поднималась по лестнице в спальню. Вбежав в комнату, она упала на постель и тут дала полную волю слезам. Она рыдала об отце, о своей нынешней несчастной жизни.

Она все еще плакала, комкая простыни, когда вдруг послышалось какое-то царапанье. Шмыгнув носом, она приподняла голову, потом встала и пошла на звук. Открыв дверь, Розамунда выглянула в коридор и нахмурилась. Там никого не было. Тихо закрыв дверь, она повернулась и замерла, увидев, как пушистый черный шарик прыгнул на светлое меховое покрывало на постели.

Так вот кто царапался! Вытерев слезы, она пошла к кровати. Котенок, очевидно, прошмыгнул в комнату, когда она, открыла дверь.

Розамунда сразу поняла, что это котенок с кухни. Осматривая замок, она заметила четырех котят на куче соломы в углу кухни. Их мать в тот момент отсутствовала. Наверное, охотилась за мышами. Присев, чтобы погладить котят, Розамунда умудрилась сбить с ног мальчика, несшего поднос с горячим хлебом. Тогда она и решила больше не приставать к слугам и сидеть у камина, где никому не помешает.

Устроившись на краю постели, она взяла котенка и стала гладить. Еще утром она заметила, что это кот. Он всячески добивался ее внимания и ласки. Сейчас же он протестующе мяукал и пытался увернуться от ее рук. Нагнувшись, она внимательно осмотрела голову котенка и увидела, что шерсть на одном ухе обгорела. Он явно слишком близко подобрался к очагу на кухне. И это неудивительно. Утром она заметила, что этот черный котенок был самый любопытный и неугомонный.

Посадив его на постель, Розамунда порылась в мешке, где были все ее пожитки, и нашла небольшой мешочек с целебными травами. Обрадовавшись, что у нее появилось дело, она занялась лечением.

Эрик посмотрел вслед жене, покинувшей конюшню, и повернулся к Шрусбери. Складка пролегла между его нахмуренными бровями, когда он увидел недовольное лицо епископа. Было ясно, что преданный слуга короля не одобряет его обхождения с женой. Эрику стало не по себе от этого взгляда, он понял, что все будет передано королю. Но он отмахнулся от этих тревожных мыслей и распрямил плечи. Розамунда – его жена, и она ослушалась его. Он даже был бы вправе отстегать ее за такую провинность, но, разумеется, не собирался делать этого. Нет, он обошелся – с ней вполне сносно.

– Какие новости? – наконец резко заговорил он, раздраженный молчаливым укором, явно читавшимся в глазах епископа Шрусбери.

– Это так вы заботитесь о дочери короля?

Эрик напрягся, услышав обвиняющие нотки в голосе епископа.

– Моя жена, – подчеркнул он нынешнее положение Розамунды, – ослушалась меня. Король сам правитель и поймет, что подобные поступки недопустимы. Если бы один из моих людей ослушался приказа, нам бы всем это могло стоить жизни.

– Леди Розамунда не воин.

– И все равно она ослушалась приказа, – мрачно упорствовал Эрик. – Ей было ведено держаться подальше от конюшни. Это не место для леди.

– Ясно.

Эрик вздрогнул, услышав скрытую угрозу в этом ответе. Он начал подозревать, что допустил ошибку. Будучи ближайшим доверенным лицом короля, епископ Шрусбери мог внушать такой же ужас, как и сам монарх. Он имеет большое влияние на короля, гораздо большее, чем молодой зять. Следующие решительные слова Шрусбери со всей очевидностью показали Эрику, что ему понадобится более убедительное объяснение.

– Значит, вы считаете, что дочери короля пристало помогать в конюшне, а вашей жене – нет?

– Нет! – нетерпеливо переступил с ноги на ногу Эрик. – Конюшня не самое безопасное место для леди, ваше преосвященство. Ей гораздо безопаснее в замке.

– Я не помню, чтобы были сомнения в ее безопасности в аббатстве, – холодно сказал епископ. – И там у них было все, что есть здесь: лошади, солома, седла. Да, у них, конечно, не было мужчин. Может, вы хотите сказать, что кто-то из ваших людей может обидеть ее?

Эрик вздрогнул при этих словах. Шрусбери всегда отличался проницательностью. Именно поэтому его так ценил король. И все равно Эрик удивился тому, что епископ почти угадал истинную причину, хотя и не совсем.

– Нет, конечно, нет, – поспешно ответил Эрик. – Мои люди дали клятву защищать свою госпожу. Но…

– Она выросла в конюшне, – тихо перебил его епископ. – Провела там большую часть своей жизни. Ей доверили эту работу в аббатстве. У нее особый дар излечивать больных животных. Господь наделил ее этим даром. Аббатиса поняла это и поручила сестре Юстасии развивать в ней эти редкие способности. Грешно зарывать в землю талант, которым тебя наградил Господь. – Он помолчал. – Если вы не разрешите ей выполнять ту работу, которую ей выбрал Господь, тогда, может, вам нужно расторгнуть брак. Верните ее в аббатство, где она станет невестой Христовой, как и собиралась.

Эрик напрягся от гнева, возмущенный уже самим этим предложением, а Шрусбери добавил:

– Она желает этого.

Эрик побелел при этих словах, а епископ продолжил:

– Она сама мне так сказала. Она несчастна здесь. Леди Розамунда не была обучена вести хозяйство. Ее готовили принять постриг. Верните ее в аббатство, – настойчиво повторил он.

Эрик с трудом совладал с гневом и сказал.

– Король…

– Мертв, – закончил Шрусбери.

Все присутствовавшие застыли.

– Мертв? – переспросил Эрик, не веря услышанному. Епископ молча кивнул; усталость и печаль отразились на его лице. Эрик повернулся, растерянно глядя на присутствующих. Ни один из них не мог показаться более потрясенным, даже если бы им сказали, что это их отцы покинули мир. Все так побледнели, что их лица казались совсем серыми. В глазах каждого можно было заметить страх. Каких потрясений теперь можно ожидать? Их король мертв, король, которого предали собственные сыновья, стремясь отобрать у него трон. Будут ли они теперь драться между собой за этот титул, породив в стране войну и вражду? Сталкивая барона с бароном, движимые алчностью? Это было вполне вероятно. Ни один из сыновей – ни старший, Ричард, ни любимец Иоанн – не проявил и капли верности своему отцу. Поэтому трудно полагать, что они будут преданы друг другу.

– А леди Розамунда знает? – озабоченно спросил лорд Спенсер.

Эрик, повернувшись к Шрусбери, увидел, как тот утвердительно кивнул:

– Да, я сказал ей, как только приехал. Поэтому она и была в конюшне – искала утешения у животных, о которых так привыкла заботиться.

Эрик сжался при этих словах, понимая, что заслужил этот упрек. Он даже не заметил ее состояния, не говоря уж о том, чтобы утешить ее, а она, должно быть, убита горем. Он же отчитал ее и отослал. Похоже, ему просто суждено делать одну ошибку за другой в отношении жены. Будь проклята его глупость! Вздохнув, он устало потер затылок:

– Когда он умер?

– Шестого июля в Шеноне.

– Его сыновья уже знают?

– Конечно. Ричарду немедленно сообщили. – Шрусбери скривился. – Когда он приехал проститься, у короля потекла из носа кровь.

– Убийство, – испуганно пробормотал слуга лорда Спенсера. – Кровь течет у мертвецов только в присутствии убийц.

Эрик нахмурился:

– Да это просто сказки. Хотя… Это убийство?

Шрусбери пожал плечами. Вид у него был совершенно обессиленный.

– Все зависит от того, что считать убийством. Он заболел незадолго до возвращения в Шенон и был слаб и страдал. Ему хотелось отдохнуть, но эти его сыновья не давали ему передышки. Он не мог позвать на помощь – мир был против него, или ему так казалось. Он умирал в одиночестве. Радом никого не было, кроме Жоффрея, меня и нескольких слуг. Мы похоронили его в аббатстве Фонтевро на следующий день, И я сразу направился сюда, потому что он попросил меня об этом перед тем, как испустить последний вздох. Он хотел, чтобы я проведал Розамунду, присмотрел за ней, убедился, что она счастлива. Он также поручил мне передать ей кое-что.

– Что?

– Я передал ей, – ответил епископ.

Эрик раздраженно переступил с ноги на ногу, но тут же попытался скрыть недовольство.

– Когда коронация Ричарда?

– Не знаю. Уверен, что скоро. Едва, ли Ричард будет долго убиваться.

Эрик мрачно кивнул при этих горьких словах. Это было действительно так, но Эрика тревожили не столько чувства Ричарда по поводу смерти отца, сколько его отношение к единокровной сестре. Знает ли он вообще о ее существовании? Если да, то будет ли его беспокоить ее благополучие или же он увидит в ней возможную соперницу в борьбе за трон? Это, конечно, сомнительно. Женщины еще никогда не правили Англией. А у незаконнорожденной дочери прав, конечно, меньше, чем у законного сына. Но все же Генрих хотел защитить Розамунду от опасности и выдал замуж, и Эрик теперь обязан был узнать, может ли исходить угроза от Ричарда.

– Совершенно очевидно, что король допустил ошибку. Слова епископа отвлекли Эрика от его мыслей, и он недовольно нахмурился:

– Что вы хотите этим сказать?

– Я говорю, что этот брак, безусловно, был ошибкой. Умоляю вас, милорд, освободите ее. Позвольте ей вернуться в аббатство и стать невестой Христовой. Ее готовили к этому с детства. Ее не учили управлять домом. Она не знает, какой должна быть настоящая жена. И она несчастна.

– Она скоро научится. И потом, король хотел этого брака.

– Король желал видеть свою дочь счастливой. Он не захотел бы, чтобы она была так несчастна.

Эрик насторожился:

– Она не несчастна. Она просто скучает по своей прежней жизни. Это пройдет.

Шрусбери возмущенно возразил:

– Всем понятно, что она несчастна, милорд. Ведь и вы, конечно, видите это сами. Ее оторвали от всего, что она знает и любит, и ничего не дали взамен.

– Она получила взамен мужа и новый дом. Она скоро привыкнет и будет счастлива.

– Как она может быть счастлива? Как…

– Король хотел этого брака, – мрачно перебил его Эрик. – И я сохраню его.

Некоторое время они гневно смотрели друг на друга, потом епископ коротко поклонился:

– Простите, я не знал, что вы так увлечены Розамундой. Я думал, у вас было желания становиться женихом не больше, чем у нее – невестой. Я лишь хотел избавить вас обоих от страданий. Но по вашим словам ясно, что вы довольны этим браком.

Эрик растерялся, лишь сейчас осознав, что он наделал. Боже милостивый! Епископ только что дал ему шанс освободиться от нежеланного брака, а он отказался даже думать об этом. Неужели он действительно хочет, чтобы Розамунда осталась его женой? Ответ возник неожиданно быстро. Да! Он хочет этого. Но прежде чем он успел спросить себя почему, епископ Шрусбери вновь заговорил.

– Надеюсь, я могу передохнуть у вас, милорд? – тихо осведомился он.

Эрик вздохнул. Невозможно было отказать епископу в гостеприимстве, хотя в это мгновение ему хотелось именно этого.

– Да, – мрачно сказал он, потом посмотрел на Джозефа и лорда Спенсера. – Вы позаботитесь о его преосвященстве? Я пойду к жене.

– Конечно, милорд.

Кивнув, Эрик устало покинул конюшню. Голова у него кружилась от услышанных новостей. Его мозг отказывался осознать смерть Генриха II, человека, который, как он полагал, переживет их всех. Сильный, энергичный Генрих. Казалось, он ни секунды не мог удержаться на месте, всегда был в движении, почти не отдыхал. И теперь он умер. Непостижимо! Ужасно! И как печально!

Господи, если он так тяжело воспринял эту утрату, то каково сейчас Розамунде? Она же дочь Генриха, растерянно подумал Эрик.

А он накричал на нее за то, что она искала утешения у своей любимой лошади! Черт, да что с ним такое? Ну конечно, он знал, в чем дело. В одно мгновение – пока он не понял, что рядом с женой в конюшне Шрусбери, – он испугался, что история повторяется. Мужчины глупеют от ревности и страха, и он действительно вел себя глупо. И неудивительно, что она хочет вернуться в монастырь. Он же не дал ей повода для того, чтобы она захотела остаться. Взять хотя бы брачное ложе. Он ведь не был образцом в день их свадьбы. Если бы у него было больше времени… Но его не было!

Его плечи понуро опустились. Ему было страшно неприятно узнать, что жена так несчастна. Король поручил ему заботиться о своем самом дорогом ребенке, любить и оберегать ее, а он все испортил. Он даже не позволил Розамунде объяснить причину ее присутствия на конюшне. Нет, он просто взорвался от негодования. Конечно, только сюда она могла броситься за утешением, узнав о смерти отца. А может, она, услышав о приезде Шрусбери и подумав, что отец с ним, бросилась им навстречу. Как бы то ни было, он не должен был быть так резок с ней.