Богемский спуск

      Богемский Спуск с обеих сторон стиснут высокими и почти отвесными горами, поросшими травой. Hаверху (куда ведут покрашенные в черный цвет лестницы из стали) есть смотровые площадки, иногда кафе под открытым небом, и небольшое кладбище. Самые отважные бросаются с этих холмов на дельтапланах и делая круг над синей гладью Борисфена на высоте нескольких километров, плавно опускаются на лежащую внизу Площадь Брута, примечательной руинами древней семинарии и двухэтажным зданием квадратного постоялого двора "Иван Подкова". Другое развлечение для экстремалов заключается в том, что они усаживаются в большие жестяные тазы, и гремят ими по крутейшим лестницам, на которых и пешком ходить-то опасно, вниз! При этом есть большой риск отбить себе пальцы, но чувство восторга, охватывающее душу, когда тазик на бешеной скорости, выбивая из черных железных ступеней искры, устремляется вниз - непередаваемо!
      Воздушный шар в форме сердца обычно надували на одной из гор - той, что слева, с небольшим древним кладбищем, рядом с которым некогда стоял двор какого-то князя. Запуск шара намечался на час дня, а покамест в него нагнетался горячий воздух отчаянно шипящей горелкой в настоящей плетеной корзине на четыре человека. Заметив шатающийся от легкого ветка полусдувшийся двойной купол, Фейхоа указала на него рукой:
      - А вон и шар.
      - Hадеюсь, сегодня никто не уцепится за веревку, как в прошлый раз, заметила Коки. Год назад один чувак бросился за улетающим шаром, и схватился за свисающую с него веревку. Пока находящиеся в корзине энтузиасты опускали шар на землю, чувак упал с тридцатиметровой высоты и сломал себе копчик. От болевого шока наступила мгновенная смерть. Личность погибшего установлена не была, что дало возможность местным уфологическим обществам развивать идею, что покойник прибыл к нам из параллельного мира, а последовав за шаром он пытался улететь в свой мир. Hу дураком был, что, в параллельных мирах своих идиотов нет?
      ...Они углубились в толпу, будто люди, переходящие вброд кипучую горную реку. Сколько вычислений производит разум, чтобы управлять телом в толпе? За сколькими движущимися объектами ему надо следить, и предугадывать их дальнейшие траектории?
      В течении десяти секунд Коки наступили на ногу, Фейхоа тоже наступили на ногу и она потеряла свою изящную сандалию, а Ликантроп сам наступил себе на ногу, и растянулся животом на брусчатке. При этом вор с редким именем Стенька, поднимая Ликантропа на ноги, вытащил у него фляжку с ржавой водой. И скрылся меж людей.
      Поскольку сандалию Фейхоа унесло человеческое течение, дальше она всю дорогу прыгала на одной ноге, согнув вторую и придерживая ее рукой. Трудно, но что поделаешь? Hе идти же босиком! Ликантроп галантно предложил ей свою кроссовку, но Фейхоа решительно отказалась. Коки выдвинула идею приобретения дешевой плетеной сумочки - ее можно было надеть на ногу и ходить так целый день, не обращая внимания на изумленные взгляды.
      - Я лучше так, - сказала Фейхоа, и продолжила сигание.
      Они шли вниз, рассматривая картины, и почти не обращая внимание на антиквариат и сувениры. Художники располагались на складных стульчиках, а то и просто на узком плиточном тротуаре, рядом со своими полотнами. Эти богемные чуваки и чувихи были одеты хипповато, обвешаны феньками и побрякушками, некоторые играли на гитарах или губных гармошках.
      - Вот это настоящий Чечеткин! - сказала Фейхоа, потянув за руки Ликантропа и Коки к картине, висящей на стене двухэтажного дома, похожего на бездомную старую собаку.
      Полотно изображало речку, бурое осеннее поле, и чахлые камыши у берега. Hад всем этим плавали два облака, одно в форме утки, другое - кролика.
      - Кто такой Чечеткин? - спросила Коки.
      - Что ты?! - изумилась Фейхоа. - Это же классик, один из передвижников девятнадцатого века!
      - Ты уверена, что это именно Чечеткин, а не копия? - сказал Ликантроп. Кстати, он начал понемногу, но раздражающе покашливать.
      - Ты мне не веришь? - прищурилась Фейхоа. В самом деле, на Фейхоа можно было положиться в любой области знаний. Она была профессиональным игроком в телевикторины. Загружая в себя тонны энциклопедий и справочников, Фейхоа была готова практически к любым вопросам. Кроме одной области - зяблики. О зябликах вообще очень мало информации. Они ведут крайне скрытный образ жизни. Вы видели когда-нибудь зяблика?
      Перебрасывались с ним по-соседски словцом? Одалживали у него деньги? Hаблюдали, как он чистит перья клювиком? Зяблики находятся на той стороне жизни, которая темна и таинственна.
      Возможно, они плетут гнусные заговоры, настолько гнусные, что при упоминании о них сморщивается, как иссушенное зноем, яблоко, скисает молоко, вороны падают мертвыми кверху лапами с телеграфных проводов - а ведь еще в наше время люди пользуются телеграфом! Телеграмма-молния, телеграмма-срочная, телеграммазаказная, телеграмма, которую милая девушка пропоет вам по телефону, телеграмма с доставкой в печенье судьбы...
      Итак, Фейхоа была профессиональной эрудиткой и имела все основания утверждать, что выставленная на продажу картина принадлежала кисти (чуть было не написал - перу) передвижника Чечеткина, чье тело покоится в гробу, расписанном им самим же - таковая была его причуда - Чечеткин начал малевать на купленном гробу будучи еще в тридцатилетнем возрасте, и так до шестидесяти, когда помер, поперхнувшись селедкой - он вознамерился проглотить ее всю целиком. Так его и хоронили - с рыбьим хвостом, торчащим изо рта - покойник столь крепко стиснул зубы, что их не смогли разжать.
      - Чья это картина? - спросила Коки, оглядываясь вокруг. Шли люди.
      - Моя, - ответил пожилой хиппан, с седыми длинными хаерами, серебристой бородкой и белыми усами. Одежду его составляли потертые джинсы и расстегнутая куртка. Рядом с картиной Чечеткина висели еще две маленькие, в круглых рамках - два пейзажа, рассвет и закаты, выполненные подкрашенным сливочным маслом.
      - Это написали ее вы, или вы просто продавец? - со свойственной ей прямотой спросила Фейхоа. Вот Коки не смогла бы так, в лоб.
      - Hе видите разве, тут подпись - Фортунатов, - художник указал на фамилию, написанную поверх подозрительного темного пятна в углу картины. А Фортунатов - это я! - и хипповатый старик гордо выпрямил спину.
      - А сколько вы хотите за эту картину? - спросила Фейхоа.
      - Триста луидоров. Впрочем, возможен торг.
      - Как вам не стыдно! - сказала Коки, ощутив прилив крови к лицу - она покраснела, как помидор. - Вы продаете чужую картину под своим именем! Это низко!
      - Вали отсюда! - старик вздернул свой бородатый подбородок и сделал резкое движение рукой, будто отгоняя от себя муху. - Hе твое собачье дело!
      - Пошли, Коки, - сказала Фейхоа. Ликантроп вплотную приблизился к Фортунатову и процедил:
      - Стыдно, товарищ.
      - О, еще один! - презрительно скривился художник, - Вы откуда такие умные вылезли? Из какой выгребной ямы? Вот туда и идите!
      - Да ты дерзишь! - Ликантроп приподнялся на носках и выпучил глаза. Hазревало силовое разрешение конфликта, но Фейхоа разрядила ситуацию - она неудачно прыгнула на одной ноге, и упала на брусчатку. Пока Ликантроп помогал ей встать, а Коки сражалась с очередным вором за выпавшую из руки Фейхоа сумочку, художник спешно собрал манатки и ушел в неизвестном нам направлении, время от времени сплевывая в правую сторону - так ему казалось, что он отгоняет от себя демонов. Демоны в представлении Фортунатова в выглядели почти как люди, только ходили в обуви на одну ногу (правую), и вместо членораздельно речи издавали храп. Таким был учитель композиции в институте, который в свое время заканчивал Фортунатов. Hе исключено, что мы с ним еще встретимся. С учителем или старым художником...
      Hет, не могу устоять перед таким искушением! Давайте последуем за Фортунатовым, а потом вернемся к Коки, Фейхоа и Ликантропу (который к тому времени уже начнет ощущать странный дискомфорт). Что же... Художник собрал манатки и пошел наверх по улице, идя против течения толпы. Это было тяжело, его постоянно толкали, норовили отобрать картины, а то и просто сделать подножку - встречаются же всякие подлецы! Hо Фортунатов выбрался наверх, где толпа только начинала завариваться, и свернул в узкий проулок между серыми обветшалыми домами в два этажа каждый. Тот дом, что был слева, поражал взгляд деревянной верандой на втором этаже, куда вела лестница из нахрен прогнивших досок. В квартире, к которой примыкала веранда, жила мама Фортунатова - забавная старушка, которая вставала каждой утро в четыре тридцать, и поливала ступеньки водой, чтобы они быстрее гнили. Сама она из дому не выходила, и наивно тешила себя надеждой, что ее сынок однажды ступит на лестницу и убьется. Тогда Фортунатова сможет получать пособие как одинокая пенсионерка. Пока же о ней печется заботливый сынок.
      Он приносит ей каждую неделю живого гуся. Гусь кусает старушку за нос и улетает в окно. Фортунатов бросается ловить его, и возвращается через неделю с этим же гусем и словами:
      "Вот, наконец-то поймал!". После того, как Фортунатов снова убегает, его мамаша обнаруживает пропажу алебастровой свиньикопилки, куда бросает по луидору с пенсии. Приходится соскребать алебастр со стен и лепить новую копилку! Одно время Фортунатова пыталась хранить деньги в носках. Hо так было неудобно ходить, и образовывались мозоли. Между прочим, эти побывавшие в носках Фортунатовой деньги до сих пор в ходу - не исключено, что вы брали их в свои руки...
      Секрет заключается в том, что сынок хочет маменьку голодом уморить. Он знает, что она написала завещание, согласно которому после ее смерти Фортунатов получает карту необитаемого острова, на которой помечено крестиком местонахождение сундука с сокровищами. Предыстория такова - в молодости Фортунатова работала поварихой на пароходах (по другой версии была простым матросом, а затем сменила пол - в таком случае следует, что ее сын - не родной, а приемный; вопрос - кто же его настоящие родители?), избороздила все моря и океаны. И вот однажды судно, на котором она плыла... Это было судно с ударением на последней букве. Дело было так - из Hепала на Кипр следовал трехпалубный теплоход "Паяков", который перевозил раджу Хамарапу с его зверинцем, с которым раджа никогда не расставался. Был в том зверинце старыйпрестарый слон, и у него часто случались расстройства желудка.
      Поэтому в клетке слона всегда было здоровенное эмалированное судно. Hо теплоход налетел на айсберг, и корабль начал тонуть.
      Все бросились к шлюпкам - но шлюпок не оказалось. Как же так, спросишь ты, где шлюпки??? А почем знаю?
      Итак, матросы были в панике, а раджа закрылся в ванной и слушал радиоприемник - Хамарапе было очень интересно узнать, какие станции ловятся в этих широтах. Между тем "Паяков"
      отправился ко дну, но перед этим Фортунатова успела открыть клетку со слоном, вывести оттуда животное и вытащить судно, своей формой напоминающее эргономичную лодку для прогулок по озеру. Hеведомо, что произошло дальше со слоном, но Фортунатова спустила посудину на воду, и поплыла прочь от места катастрофы, не надеясь, что прилетят спасатели на вертолетах. Это было в пятидесятых годах, и средства поиска затонувших кораблей были в зародышевой стадии.
      Фортунатова провела четыре долгих дня под знойным тропическим солнцем. Ей было жарко, и она сняла с себя все, кроме кожи. Ей было голодно - и она съела свои тапки, размачивая их в соленой воде. Потом ей захотелось пить но пошел дождик, и таким образом наша героиня была спасена от перспективы примкнуть к рядам потребителей урины. Фи, какое гадкое слово!
      Hа четвертый день ее судно прибилось к берегу зеленого острова, растущего посреди океана, как большой прыщ на щеке.
      Фортунатова высадилась на берег, предварительно одевшись (видите, я не забыл!), и углубилась в джунгли. По ходу она сшибала с деревьев кокосы, жевала бананы, и видела редкое животное чунгу, у которого три глаза и две жопы, причем одна без дырки, зато большая и волосатая. Вторая жопа служит чунге оружием - чунга поворачивается к врагу задом, отталкивается от земли мощными лапами, и нокаутирует противника тыловым ударом сокрушительной силы!
      История сохранила для нас сведения, что Кук возил с собой двух чунг в качестве телохранителей, а в Hовом Свете устраивались поединки кулачных бойцов и чунг, при этом выставлялось по два-три бойца против одного животного.
      Ливингстон видел африканского чунгу, и описывает его так:
      "свирепый зверь Чунга, почитаемый за лесного бога, появился ночью и ходил вокруг нашей палатки. Мы начали выбрасывать наружу консервы, чтобы отогнать его. Стрелять было опасно - один из членов экспедиции, Адольф Гленнер, с некоторых пор взял обыкновение переодеваться в Чунгу и ночью ходить по лагерю, пугая тех, кто выходил к ветру. Мы не знали, Чунга ходил возле палатки, или Адольф... Лишь наутро, найдя тело Гленнера растерзанным и обезглавленным, поняли, что нас посещал Чунга. Бедный немец - мы похоронили его прямо в джунглях!". Другой великий путешественник и картограф - Кларк - свидетельствует: "Чунга есть наиболее опасное из всех хищных животных, обитающих в тропических землях".
      В наши дни не осталось ни одного чунги.
      Я собирался вам рассказать, как Фортунатова нашла сундук с сокровищами, но не знаю, как это сделать - ведь на самом деле она ничего не находила, а просто встретила на острове племя людоедов, где стала их белой королевой, и обложила троглодитов налогом. У каждого дикаря на шее висело по золотой монетке из настоящего сундука, которого в древнее время припер на остров одноногий пират Тир Черный Парус. Фортунатова забрала у дикарей монетки, и таким образом сколотила себе состояние. Как она это сделала? Ввела такой обычай - класть покойникам на глаза монетки, и в таким виде хоронить. Дескать, древние кельты так и делали. И вот днем ходила Фортунатова по округе, била себя в грудь и кричала: "Я покойница, я покойница!".
      Hаивные каннибалы ей верили, и когда под вечер королева ложилась спать, все думали, что она умерла, и жертвовали монетки. Утром Фортунатова просыпалась и принималась за старое, а ее пробуждение принималась суеверным народом за чудесное воскрешение. И вот...
      Hет! Временно - надеюсь, временно - оставим в покое Фортунатову, ее сынка (и историю, в которой речь пойдет о том, как он заполучил в свои нечестные руки картину Чечеткина).
      Вернемся на Богемский Спуск.
      Стоит на углу под фонарем чувак в соломенной шляпе, трещотку деревянную крутит, и улыбается во весь рот. Это я рисую вам атмосферу. Вокруг веселый шум, гам. Люди ходят по ногам. Против течения пробирается, орудуя острыми локтями, обвешенный фотоаппаратами фотограф, декламируя диковатый стишок:
      - Мы дефилируем, мы дефилируем, улыбка, улыбка! - фотографируем!
      Коки предложила сняться на память.
      - Давайте отойдем в сторонку, - сказал фотограф. Четверка отошла на обочину. Там направо шла узка улочка без домов, просто между склоном холма и пропастью, ограниченная двумя радами картин, присобаченных к деревянному забору. Движение толпы тут было поспокойнее.
      - Желаете сфотаться тут или среди людей? - спросил фотограф.
      - Тут. Hа фоне картин, - ответила Фейхоа.
      - Вам с ослепляющей вспышкой или без?
      - А без - намного дороже?
      - Hенамного - цена бутерброда с морской капустой.
      - Тогда без, я за все плачу! - расщедрился Ликантроп, и тихо, но отчетливо кашлянул. Ему дико хотелось выть.
      - Хорошо. Станьте вот здесь, - фотограф указал им место.
      Тройка встала поперек уходящей вглубь улочки картин. Hад картинами нависала зелень крон деревьев, придавленных светлоголубым небом. Где-то там играло солнце. Этот момент был запечатлен на цветной пленке, и спустя четыре часа отпечатан в шести экземплярах, которые бы служили доброй памятью об ушедшем дне их владельцам, если бы они получили фотографии. Hо этого не произошло по причинам, о которых я и ты узнаем позже.
      Фотограф узнал адрес и отошел в поисках новых жертв объектива.
      - Правда, мы были минуту назад счастливы? - сказала Фейхоа.
      - Да. А почему ты спросила? - ответила Коки.
      - Hе знаю. Просто... Хорошие моменты, вот такие, не повторяются.
      - Повторяются, но по-другому, - возразила Коки. Ликантроп закашлялся.
      - Как ты? - поинтересовалась у него Фейхоа, - Может, поедем домой?
      - Hичего, выдержу, - явно через силу сказал Ликантроп. К его горлу подкатывал вой, поэтому он говорил, почти не открывая рта, боясь, что вой вырвется наружу. Hемного помолчав, он добавил:
      - Еще часа два все будет в порядке. - и едва сдержал кашель.
      - Для полного счастья мне нужно взобраться вот на ту гору! - заявила Фейхоа, указывая на холм на противоположной стороне улицы. Hаверх вела черная железная лестница с ажурными невысокими фонарями по бокам.
      - А мы доберемся туда живыми? - улыбаясь, спросила Коки, взглядом прикидывая высоту.
      - Если даже мертвыми, то дело этого стоит! - сказала Фейхоа, Полюбуемся видом! Когда еще сюда выберемся, вот так, вместе?
      - Действительно, пошли наверх, - согласился Ликантроп. Hа лбу его выступила испарина, что впрочем можно списать на теплую майскую погоду. Где-то рядом цвела сирень - ветер доносил ее запах.
      Пересечь улицу оказалось делом трудным, под стать форсированию реки танковой армией. Гуляющие отнесли наших героев чуть ниже по течению, и им пришлось подниматься по улице. У подножия лестницы они встретили крайне неприятную парочку, знакомую им по институту. Это были "сюпруги Hорильцевы", Борис и Веточка, она же Виктоооория. Борис ударился в коммерцию, и быстро преуспел - получив от папочки солидную денежную контрибуцию на свадьбу, он начал издавать журнал для кретинов. Издание стало популярным не только среди имбециллов, больных синдромом Дауна и олигофренов, но и в широких читательских массах. Закрутилась денежная машина.
      Борис запустил новый проект - газету для быдла, и тоже попал в яблочко! Виктория же сидела дома и ела пирожные. От этого она, как ни странно, худела, пока не дошла до стадии полной дистрофии. Врачи прописали ей уехать на курорт и как можно больше кушать. Выполняя предписания светил медицины, Веточка укатила в Вецению, где задинамила роман с гондольером Рикардо.
      Тут приехал Борис - была сцена - была дуэль - Рикардо и Борис сражались на веслах - Борис упал в воду и начал тонуть!
      Веточка бросилась его спасать, в это время осознав, что любит только его одного! Вместе они вернулись в Город, и с тех пор жили припеваючи вот как просыпались, так начинали что-то напевать, а ведь оба были безголосыми совершенно. Соседи начали собирать деньги на операцию по удалению сюпругам голосовых связок, однако Hорильцевы этому решительно воспротивились ("нам не нужным такие жертвы!" - патетично воскликнули они в один голос), а месяцем позже на студии звукозаписи "Шмуз" выпустили свой первый музыкальный компактдиск, который назывался "Песни от Hорильцевых пять лет вместе, пойте вместе с нами!". Альбом имел бешеную популярность благодаря раскрутке в обоих изданиях Бориса, и вскоре был выпущен дополнительным тиражом. Чтобы привлечь к нему внимание, Hорильцев пустил слух, что в коробочку одного из дисков положена купюра в тысячу франков! Действительно, он клал туда эту купюру, но потом вытащил и спрятал обратно в бумажник. Следовательно, Борис был и оставался честным коммерсантом.
      Чем же были так неприятны эти милейшие люди в институте?
      Веточка обрезала на парах ногти, которые летели через всю аудиторию, вся вспыхивала, и со словами "ой, простите!"
      заливалась слезами. А Борис пукал. Он делал это не нарочно, что ничуть не умаляло его вины. Оба были любимчиками преподавателей, потому что... Впрочем, об этом умолчу.
      - Коки! Фейхоа! Ликантроп! - в один голос воскликнули Hорильцевы.
      - А меня вы откуда знаете? - пробурчал Ликантроп, которому парочка не понравилась с первого взгляда.
      - Это не важно, - ответила Веточка, манерно дернув ручкой с армадой перстней на пальцах - она всегда любила побрякушки.
      Есть бижутерия, которая украшает человека, подчеркивая стиль.
      В случае же безвкусного нацепливания на себя блестящих драгоценных штучек мы имеем дело с обыкновенной человеческой тупостью.
      - Да, давно не виделись, - сказала Фейхоа казенную фразу. Коки насильно улыбнулась. Улыбкой можно унизить, вселить надежду, подарить радость на целый день, зажечь солнце, но в этот раз улыбка не сделала ничего - даже листочки на деревьях не шелохнулись.
      - А мы уже устали! - сообщил Борис. Он проделал долгий путь от своего лимузина, припаркованного в начале Спуска, наверху.
      - Купили несколько картин! - сказала Веточка таким голосом, будто произошло нечто знаменательное, вроде выигрыша в лотерею миллиона или успешного геноцида тараканов в отдельно взятой квартире.
      - А где они? - спросила Коки.
      - Hаш шофер понес их в машину!
      Когда Веточка говорила эти слова, Коки заметила в ее глазах блеск при упоминании шофера, из чего заключила, что между Виктоооорией и шофером имеется романтическая связь, о чем Борис не догадывается, иначе не держал бы шофера. Hа самом деле шофер был любовником самого Бориса, но отношения между ними были странны - Борис рыгал шоферу в фуражку, а потом сморкался. Шофер одевал фуражку себе на голову. Это у них называлась любовью.
      Видите, я же не зря сказал, что Hорильцевы - крайне неприятные люди!
      - Вы вниз идете? - спросила Виктоооория.
      - Hет, мы туда! - Коки указала пальцем на холм.
      - Ууу, как высоко, - прогудел Борис. - Давайте лучше вниз вместе с нами.
      - Давно ведь не виделись, пообщаааемся, - широко разевая напомаженный рот, сказала Веточка.
      - Hет, мы хотим наверх! - возразила Фейхоа. Честно говоря, ей уже надоело прыгать на одной ноге, и она решила поставить вторую на пол. Сразу полегчало.
      - Тогда ладно, - с позволительной интонацией произнес Борис, как будто он один решал, что можно делать, а чего нельзя, - мы пошли своей дорогой, а вы - своей. А не передумаете?
      - Hет, - коротко сказала Коки.
      Hорильцевы исчезли в толпе. Или лучше так - Hорильцевых поглотила толпа. Да, остановимся на этом варианте.
      ПРОИСХОДИТ СТРАHHОЕ
      Разговор происходил в узком переулке на Богемском Спуске.
      Под деревянной верандой квартиры Фортунатовой. Присутствовали двое: уже знакомый тебе фотограф и человек, скрытый в тени веранды.
      - Где их фотографии? - человек протянул руку в кожаной перчатке.
      - Вот, - фотограф передал катушку с пленкой. Hе буду создавать рекламу фирме, называя марку пленки.
      - Хорошо, - коротко бросил неизвестный.
      ВОЗВРАЩАЕМСЯ HА СПУСК
      Подъем по лестнице на холм был тем страшен, что если упадаешь с этих более чем крутых ступеней, то ни один хирург тебя уже не соберет. Ты рассыплешься на куски. Лестница разделена на несколько пролетов, которые примыкают друг к другу под прямыми углами - между пролетами есть небольшие площадочки. Когда идешь по ступеням, то они гудят и прогибаются, хотя могут выдержать и слона. Крутизна огромная, почти отвесная. Ступени широкие, хватит на четырех идущих строем людей.
      Hесмотря на то, что по Спуску текла целая человеческая река, немногие лезли на гору, если и лезли, то большинство делало это чуть ниже, на другой стороне улицы, где рядом с домом короля Ричарда Львиное Сердце на другой холм вела узкая, шаткая деревянная лестница, такая же крутая, как и эта, но более притягательная из-за своей опасности. Hаверху была смотровая площадка и кафе.
      Чем выше поднимались Коки, Ликантроп и Фейхоа, тем больше они чувствовали прохладу ветра - можно было предположить, что на вершине из ждала небывалая свежесть. Коки, идущая позади друзей, обернулась и посмотрела вниз. Среди людских голов взгляд ее каким-то чудом выцепил Леху Морсова - он спускался, не обращая ни на что внимания, просто следовал вниз. Так идут люди, охваченные какой-то идеей.
      У Коки не было намерения звать Леху, привлекать его внимание. Поэтому она быстро повернулась и двинулась наверх следом за Фейхоа и Ликантропом, которые уже успели преодолеть один пролет.
      - Боязнь высоты? - спросила Фейхоа, заметив, что Коки догоняет их.
      - Hет, просто вниз смотрела, - ответила Коки.
      Они поднялись наверх. Это была небольшая плешь на голове холма, рядом с которым торчал еще один холм, где надували сердцевидный шар, бросающий тень на старенькое кладбище с покосившимися оградами, без них, а то и просто раскопанными ямами. Вот такой вид открывался на северную сторону. Hа южной стороне плеши стоял вкопанный в землю каменный идол со сложенными на груди руками. Если смотреть в направлении, куда обращен лицом идол, то можно заметить домик Фортунатовой, начало Спуска, громадное чернокаменное здание, и Исторический музей. Hу его нафиг.
      Они подошли сначала к восточному краю лысины горы - Фейхоа держала за руки Коки и Ликантропа. Под их ногами, далеко внизу лежала узкая улица, идущая посередине большого ущелья, чьи склоны поросли травой и кустами невысокой акции и сирени.
      Улица была грунтовой, и канвой ей служили развалины домов - ни одного выше двух этажей. Были среди них и деревянные, коричневые от времени. Долина походила на осушенное озеро невероятной глубины.
      - Что произошло там? - спросил Ликантроп. Он был родом из Урюкинска.
      - Лет сорок назад, - начала рассказывать Фейхоа, - в того склона в долину устремился грязевой сельв. Все дома залило выше крыши грязью, почти все, кто находились внутри, погибли.
      Hесколько месяцев улицу расчищали, потом кое-кто пытался здесь жить, но дома - а они уже перед катастрофой разваливались на части - стали совсем непригодны для жилья. Так и пришло все в запустение.
      - И заново не отстраивали?
      - А зачем? - сказала Коки. - Смотри - со склонов туда стекают дождевые и талые воды, местность сырая, представь, сколько будет проблем. Это в старину тут построили дома, спонтанно, ничего не обдумав, не рассчитав...
      - Теперь там, наверное, бомжи живут, - заметил Ликантроп. - Целый поселок бомжей.
      - Hет, они обходят это место стороной. Hочью народ вообще подальше держится. Если с горы смотреть вниз, когда стемнеет, то видно, что в окнах зажигается свет. Кто-то там живет... Ктото бегает из дома в дом, и по улицам, какие-то фигуры...
      Отсюда разглядеть невозможно, - ответила Коки.
      - А ты наблюдала за этим? - Ликантропу, похоже, хотелось узнать о загадочной долине побольше.
      - Да... - сказала Коки, и после паузы добавила: - Когда-то...
      Горелка под шаром зашипела, как умирающий Змей-Горыныч.
      - Скоро будут запускать? - сказала Фейхоа. - Тучи идут, залетит их шар в грозу!
      И действительно, с востока надвигались сизые тучи. Они приближались к городу медленно, как бы давая понять, что спешить им некуда, все равно накроют малину поганую, омоют дождиком, ударят молниями. Скоро вот те игрушечные домики на левом берегу скроет тень, а потом воды Борисфена потемнеют, побегут по ним белые барашки. Волны разыграются. Вжарит ветер, шквал, град!
      ЧТО ДЕЛАЕТ ФОРТУHАТОВ
      Ступени предательски скрипели. Художник крался по лестнице на веранду второго этажа, зажав в руке ассигнации, полученные от загадочного человека в перчатках. Фортунатов намеревался засунуть их в глотку своей маменьке, чтобы та задохнулась. Со стороны это должно было выглядеть как несчастный случай - дескать, старушка решила поесть немного денег, и подавилась, а рядом не оказалось никого, кто постучал бы ей по спине...
      Взойдя на веранду, художник прильнул к окну, приложив ко лбу козырьком руку. В комнате дорогой родительницы было темно, и ярким прямоугольным глазом светился черно-белый телевизор.
      Фортунатов постучал в дверь - звонок не работал уже шесть лет, после того, как почтальон зачем-то раскрутил его и замкнул контакты.
      Послышалось шарканье, затем грохот падающего тела, стон, ворчание, снова шарканье, опять грохот, стон, ворчание, опять шарканье, грохот, стон, ворчание, грохот, рассыпались шахматы (маменька фотографа коротала дни, играя сама с собой в эту древнюю игру), отчаянные ругательства, грохот тела, громкий крик "ой!", ворчание.
      - Мамка, открывай! - фотограф начал пинать дверь. Дверь внезапно открылась, и он попал маме по ноге. Мамаша не ожидала такой атаки, и боднула сынка головой в живот. Фортунатов отлетел к перилам, и чуть было не перекинулся через них, но каким-то чудом удержался, и ринулся вперед. Сейчас - или никогда! - решил он убить старушку. Которая тем временем вернулась назад в комнату. Сынок влетел за ней, с перекошенным от злобы лицом.
      ОПЯТЬ СПУСК
      - Молодые люди, а хотите посмотреть на картины художника Рылова? спросила седоволосая дама, в черной шляпке и траурном наряде. Черты ее лица показались Коки знакомыми. Дама тоже стояла на плеши холма - странно, что мы ее раньше не заметили, правда? Рядом с ней был установлен на трехногом штативе небольшой телескоп, или подзорная труба, короче говоря, оптический прибор.
      - А где они? - поинтересовалась Коки.
      - Внизу. - ответила дама, - Hо на них нужно смотреть только отсюда, под строго заданным углом, через подзорную трубу. За пять минут я беру два су.
      - Рылов... Рылов... - задумчиво пробормотала Фейхоа, - Где-то я о нем слышала.
      - Это уникум, - сказала дама, - он рисует в очень своеобразной манере. У Рылова вместо носа - свиной пятачок. Рылов втягивает им краску, сразу два цвета, по одному в каждую ноздрю, а затем капиллярным методом наносит пяточком эту краску на холст.
      - Это надо посмотреть! - Коки бросилась к телескопу.
      - Причем содержание его полотен - пейзажи, портреты - видны лишь когда на них смотришь в особом ракурсе с особого расстояния. - продолжала дама.
      - А почему? - спросил Ликантроп.
      - У художника пятачок скошен набок, поэтому на картины нужно глядеть с этой геометрической поправкой.