Коровка, коровка, дай молочка

В сопровождении нянечки вошёл главный врач — мужчина в очках лет тридцати в белоснежном халате и колпаке.

— Вы по поводу Галины Максимовны? Верхозиной?

— Да, — загалдели женщины. — Повидаться хотим.

— С этим придётся повременить.

— Мы ехали-то сколько. Вот дочушек её привезли.

— Нельзя. Ей сделали тяжёлую операцию.

— А когда можно навестить?

— Через недельку или дней через десять.

— Гостинцы-то хотя бы можно оставить?

— Гостинцы оставьте. Вот, нянечка потом передаст ей.

Помолчали.

— Как мальчик? — тихо спросил Завадский.

— Плохо дело. Двустороннее воспаление лёгких.

— Хоть какая-нибудь надежда есть?

Главный врач ничего не ответил, но уходя в коридор, кивком позвал Завадского. Когда тот подошёл, врач спросил:

— Вы на автобусе?

— Да.

— Надо бы увезти его отсюда.

— Кого?

— Мальчика.

— Он что, умер?

— Сегодня ночью.

… Женщины и дети разместились в автобусе. Нянечка вынесла укутанный в одеяло труп ребёнка. Завадский стоял у входной двери автобуса и принял покойника.

— Куда его? — спросил Завадский у шофёра, который стоял рядом.

— На заднее сиденье. Куда же ещё. — Шофёр открыл багажник в боковой части автобуса и вытащил тряпку. — Накрой мешковиной.

— Привезём в посёлок, — сказал Завадский. — А потом что делать? Куда девать? Родственников никого же нет.

— Отвезём Дементьеву. Пусть хоронит.

— Сам же он не будет хоронить.

— Конечно не будет. Поручит кому-нибудь.

10

На лошади, запряжённой в сани, к кладбищу подъехал пожилой колхозник в старом рваном полушубке с заплатами из разноцветных лоскутков. Лицо широкое, чёрное от грязи и копоти. Борода редкая, неопрятная. Руки совершенно чёрные — такие, наверно, могут быть только у человека, который ни разу не мыл их с самого рождения. В санях стоит маленький гробик, закрытый крышкой. Возле гробика сидит Афанасий.

Колхозник остановил лошадь. Афанасий вылез из саней. Взял гробик и понёс к вырытой могиле. Опустил на землю у края могилы. Вернулся к саням, взял лопату и старую хозяйственную сумку. Подошёл к колхознику и крикнул ему на ухо:

— Сандаренкин!

Колхозник, тугой на ухо, сутулый и угрюмый, обернулся.

— Спасибо тебе! — кричал Афанасий. — Езжай с Богом!

Сандаренкин кивнул и тронул вожжи. Чмокая губами, стал заворачивать лошадь.

Афанасий — у могилы. Пока вынимал из сумки и приготавливал верёвки, подошли Наталья Сорокина и Анисья Пустозерова. Они жили неподалёку и пришли из любопытства.

— Чего ж ты один-то? — спросила Наталья.

— А чего тут вдвоём делать? — ответил Афанасий.

— Да я не о том. Почему народу-то никого?

— А зачем народ? Генерала хороним что ли?

— Ой, Афанасий, Афанасий. Креста на тебе нет. Хоть бы Марфу привёз. И Нинки с Любкой нет. Где они?

Афанасий промолчал. Взял верёвки и стал подсовывать под гробик.

— Погоди, — сказала Анисья. — Вон автобус идёт полный народа. Кажись Нинка с Любкой там.

Афанасий выпрямился. Смотрит на подъезжающих.

Автобус остановился у ограды. Шофёр Иван Мартынов открыл дверцу. Первым вышел Виталий Константинович Завадский. За ним спустились девочки — Нина и Люба. Потом — старухи и женщины.

— Ты зачем их сюда привёз? — сказал Афанасий, глядя на девочек и обращаясь к Завадскому. — Чё ты травишь им душу?

— Ты совсем дурак, что ли? — ответил Виталий Константинович.

— Вы, мужики, не ссорьтесь. Грех на кладбище ссо-риться — сказала одна бойкая старуха и добавила, энергично жестикулируя при этом руками: — А ты, Афанасий, не прав. Младенец не младенец, а хоронить надо как положено. Всем миром. И сестры хоть и маленькие, а должны проститься… по русскому обычаю. Нина, Люба, подойдите ближе.

Сестры покойного встали у гроба, прижавшись друг к дружке. Сзади встал Иван Мартынов. Снял шапку. Женщины, старухи, мужчины без головных уборов постояли с минуту молча. Бойкая старуха вдруг заплакала, запричитала:

— Ой, какая Галинушка-то несчастная! Ой, какое горюшко-то на неё навалилося! Ой, да где же оно такое по свету шлялося! Ой, да зачем же оно сюда заявилося!

Старухи стали подвывать.

Женщины вынули из карманов платочки, вытирают слезы.

— И сыночка-то своего похоронить не может, — причитала старуха, прижав руки к груди. — Лежит, бедненькая в больнице — руки — ноги покалечены. Ой, да зачем же такая лихоманка-то на неё!.. О-о-о-ой-ой-ой!..

— Еремеевна. — Наталья взяла старуху за локоть. — Еремеевна!.. Шибко-то не расходись. Чё тут шибко-то плакать. Прибрал Господь маленького, ну и ладно. Может Господь и прибрал, чтоб ей легче было. — Наталья повернулась к женщинам, добавила: — Куда она, калека, с тремя-то? Грех, наверно, беру на себя, говорю такое. Ну а что кривить душой, если так оно и есть. Если доля наша бабья такая…

Женщины и старухи, вздыхая, стали кивать в знак согласия.

— Я тоже об этом думала, — сказала Еремеевна, прекратив причитания также внезапно как и начала. — Прости ты, Господи, мою душу грешную. — Старуха помолилась на церковь. Подошла к девочкам.

— Попрощаться надо, — сказала она. — Встаньте на колени. Поклонитесь братику до земли. Сначала Нина. Ты старшая.

Нина послушно выполнила ритуал. За ней то же самое проделала Люба.

Афанасий приготовил верёвки.

Подошёл Иван Мартынов. Вдвоём они опустили гробик в могилу.

— Теперь бросьте по горстке землицы, — сказала опять старуха, обращаясь к сёстрам.

Нина и Люба бросили в могилу по комку мёрзлой глины. Все присутствующие тоже бросили по комку глины.

Афанасий взял лопату и стал закапывать. Иван принёс из автобуса свою лопату. Дело пошло вдвое быстрее.

— Говорят, Галине-то руки — ноги анпутировали, — сказала сухонькая согбенная старушка. — Лежит как чурка обтёсанная…

— Пошла молоть старая мельница. — Еремеевна покачала головой.

— Чирей тебе на язык, — добавила другая.

— Так ведь говорят же.

— Говорят в Москве кур доят, — возразила Еремеевна. — Слушай кого ни попадя — наговорят с три короба.

— А чего тогда болтают?

— Язык без костей, вот и болтают. От фершала слышала, ей анпутировали всего два пальца на левой руке. И то не целиком, а кончики. А вот на левой ноге — три пальца отхватили. Только вот не знаю — целиком или кончики. Забыла фершала спросить. Седни спрошу.

— А откуда фершал-то знает? — не унималась старушка.

— Вот те раз! — сказала Еремеевна. — Фершал и не знает. Позвонил, а может сам ездил в больницу. Он по своим делам туда часто ездит.

Иван и Афанасий завершили дело, поправили могильный холмик.

— С нами поедешь? — спросил Иван, стряхивая с лопаты налипшую землю.

— Нет, — ответил Афанасий.

— Почему?

— Компания не устраивает. — Афанасий зыркнул в сторону Завадского, который стоял у автобуса. Протянул Ивану свою лопату. — Поедешь мимо моего дома — забрось во двор.

— А ты куда?

— А! — махнул рукой Афанасий. — Куда глаза глядят. Не хочу ни видеть никого, не слышать…

— Чего так?

— Да чёрт его знает… Пусто у меня внутри. Неуютно как-то. Тоска навалилась…

— Такие дела кого обрадуют… — Иван кивнул на могильный холмик.

— Не в этом дело. Белый свет не мил — вот в чём дело.

— Да, — кивнул Иван. — Судьба твоя — не малина.

— А! — Афанасий опять взмахнул рукой. Поднял хозяйственную сумку с земли.

11

Афанасий шёл по лесу с хозяйственной сумкой в руках. Остановился. Стал «читать» следы зверей. На заячьей тропе проверил петлю из тонкой проволоки, настроил её заново и пошёл дальше. В одном месте на краю небольшой поляны, где стояли кусты, внимательно огляделся по сторонам. Подошёл к одному кусту и вынул из снега капкан, прикреплённый с помощью проволоки к основанию куста. Капкан с приманкой из мыши был насторожён. Афанасий опять сунул его в сугроб и присыпал сверху снежком. Наверху осталась только мышь.

Пошёл дальше. Проверил другой капкан, прикреплённый к высокому дереву. Этот капкан сработал. Но в нём остались лишь две лапы от филина. Самого же филина, видимо, съела лиса. Вокруг валялся пух, перья, и были видны пятна крови. Афанасий плюнул с досады, бросил капкан. Он ударился о дерево, и снег посыпался с ветвей.

Афанасий сел на пенёк. Злоба на весь мир вдруг заклокотала в нём. Он взвыл и стал истерично бить кулаком по коленке.

— Будь проклята!.. Будь проклята эта собачья жизнь!

Утих. Перевёл дыхание. И вдруг услышал сзади осторожные шаги по снегу. Обернулся. Увидел сохатого с огромными ветвистыми рогами. Лось остановился в нескольких шагах и смотрел на Афанасия большими чёрными глазами. Афанасий поначалу оторопел, но лось очень робко приблизился ещё на два шага, и Афанасий понял, что это ручной лось, который бродит в окрестностях села. Зовут его Стёпкой.

Афанасий достал из сумки начатую буханку хлеба, разломил пополам, посыпал солью и протянул одну краюху лосю, а другую пока придержал. Лось неспеша подошёл и взял хлеб из рук. Стал есть. Часть хлеба упала на снег, но лось подобрал все до крошки и опять уставился на Афанасия, который посыпал солью другую краюху.

— Варнак эдакий. На, бери.

Лось стал откусывать и есть прямо из рук.

— Умный ты, Стёпа. Умный зверь, — приговаривал Афанасий. — Посоветуй, как жить дальше.

Афанасий поднял капкан с земли.

— Вот хотел поймать лису… Никогда этими капканами не баловался. Но люблю я одну тут… Тайно люблю… Давно… Много лет мучусь как червь на раскалённом асфальте. Теперь она свободна. И мне захотелось воротник ей добыть… Лисий. — Развёл руками. — Правда, ей сейчас не до воротников. Но впрок на всякий пожарный случай не помешал бы… А?..

Лось стоял и слушал.

— Ну, ладно. Ни чё, Степа. Мы ещё повоюем. Первым делом узнать бы, кто поджёг склад и на меня свалил… Все равно узнаю. По сетям узнаю… По зелёной нитке. Продать сети тогда не успели. Значит, кто-то поживился. Ну, ни че… Шила в мешке не утаишь. У кого-то да все равно объявятся. А уж если найду, спуску не дам. Сотру в порошок, падлу. Никому больше спуску не дам!..

Афанасий поднялся с пенька.

— До свиданья, Степа. Спасибо за приятную беседа.

12

В каюте старого катера, что стоял в самом конце затона между причалом и самоходной баржей, за небольшим столом сидела компания ремонтных рабочих. Четверо стучали костяшками домино, остальные следили за игрой. В каюту спустился ещё один человек в брезентовой спецовке и прямо с лестницы, не спускаясь до конца, а лишь нагнувшись, чтобы было видно игроков, крикнул, обращаясь к рослому широкоплечему парню в сером вязаном свитере:

— Антон! Тебя тут ищут!

— Кто?

— Женщина.

— Какая женщина? — Антон держал в обоих руках костяшки и застыл от удивления.

— А шут её знает. Какая-то хромая, на костыле. Антон вопросительно уставился на парня в спецовке.

— Иди, иди! Тебя разыскивает, — парень лихо повернулся и побежал по лестнице вверх.

Следом за ним нехотя поднялся на палубу Антон. Он не одевался — на улице стояла весенняя оттепель. С палубы ещё раз внимательно осмотрел женщину с головы до ног, сошёл по трапу на причал и приблизился к ней.

— Вы бригадир водолазов?

— Я, — ответил Антон.

— Мне сказали, вы зимой поднимали машину со дна реки.

— Было дело.

— Там утонул один мужчина.

— Да, мы искали его, но не нашли. Кругом лёд, сами понимаете.

— Мне хотелось бы поговорить с вами.

— Пожалуйста.

— Не здесь, мне неудобно стоять. Антон взглянул на костыль.

— Кажется, я догадываюсь кто вы. Идёмте в контору, — Антон показал рукой на стоявшую поблизости сколоченную из досок будочку. — Нам рассказывали, как вас нашёл на дороге один шофёр. Легко отделались, — прибавил бригадир, разглядывая забинтованные пальцы на левой руке, которой она опиралась на костыль. — Могло быть хуже.

Галина Максимовна лишь вздохнула в ответ и, внимательно глядя под ноги, медленно костыляла вслед за бригадиром к будочке.

Конторка была пуста — все ушли на обед. Антон и Галина Максимовна расположилась за столом.

— Я заплачу вам тысячу рублей[1], — сказала Галина Максимовна, положив костыль возле себя на лавку, — если вы в течение недели найдёте моего мужа.

— Ну, а если не найдём?

Галина Максимовна развела руками:

— Что ж, деньги получите и, как говорится, с Богом.

— А если найдём в первый же день?

— Сразу получите тысячу рублей.

— Вы хоть немного представляете, что такое поиски подо льдом?

— Представляю. Надо долбить проруби и, вообще, много неудобств.

— Не в том дело, что много неудобств. Опасно, рискованно — вот в чём дело. Места там незнакомы.

— Вам мало тысячи рублей?

— Нет, но ведь вы, наверное, знаете — утопленники не всё время лежат на дне. Проходит какое-то время, и они всплывают. Их несёт вниз. Стоит ли нести такие расходы? Подумайте.

— Времени прошло ещё не так много. Я советовалась кое с кем: надо скорее искать… Надо попробовать… Может быть зацепился где-нибудь поблизости за корягу или прибило к берегу и вмёрз в лёд…

Бригадир вздохнул и, облокотившись на стол, почесал лоб.

— Проруби долбить тоже придётся вам, — прибавила Галина Максимовна.

— Это само собой, — ответил Антон. — А между прочим, дни стоят тёплые. Подождите, когда тронется лёд. Дешевле всё обойдётся.

— Весной и летом вода в реке очень мутная, как в луже — у самого берега ничего не видно. И главное — нельзя упускать время. Если прибило к берегу и вмёрз в лёд, то каждый день дорог.

Антон в знак согласия кивнул головой.

— Сейчас всё-таки есть хоть какая-то надежда, — продолжала Галина Максимовна. — А потом её вовсе не будет. Река таёжная. На сотни километров ни единой живой души. Где искать?

— Ладно, — сказал бригадир. — Я посоветуюсь с ребятами. Свою работу в затоне мы в основном закончили. Остались мелочи. В принципе можем взять отпуск и поехать. Но поскольку дело артельное, будем решать сообща. Посидите пока здесь. И напишите сразу заявление на имя начальника с просьбой о помощи. Чтобы официально разрешили нам выехать. Без этого не выдадут скафандры и инвентарь. Вот вам бумага и ручка.

Антон вышел из конторки и побежал на катер. Совещались водолазы недолго. Через несколько минут с бригадиром пришли ещё четверо.

— Нас интересуют два вопроса, — сказал Валентин, коренастый молодой человек с тёмными усиками. — Во-первых, где мы будем жить?

— Есть в посёлке заезжий двор, а можете жить у меня. Только, к сожалению, я не смогу готовить, — Галина Максимовна показала руки с толстыми слоями бинтов на ампутированных пальцах. — Но у нас есть столовая.

— С этим ясно. Теперь второй вопрос: на чём будем ездить к реке? Насколько мне известно, от посёлка до реки…

— Дежурка каждый день будет возить вас туда и обратно. С директором я договорилась.

— В таком случае я не против, — сказал Валентин.

13

Водолазы продолбили около десятка широких прорубей, расположив их в шахматном порядке ниже того места, где провалилась машина. Двое в скафандрах спустились с зажжёнными фонарями в воду. Один следил за шлангами, а двое долбили новую прорубь, так что никто не сидел без дела ни минуты. Галина Максимовна была на берегу у костра. Сидя на перевёрнутом вверх дном ящике, она подбрасывала в огонь сухие сучья и ветки, чтобы не остывал подвешенный на железной треноге чайник.

Весь день водолазы трудились без отдыха, а Галина Максимовна сидела у костра.

Вечером уже в сумерки пришла леспромхозовская дежурка. Алексей Тигунцев приехал за водолазами. Спустился к проруби, возле которой собрались водолазы. Наконец из воды показался шлем. Антон вышел из воды. Костя, самый молодой водолаз помог ему снять шлем.

— Все, — сказал бригадир. — На сегодня хватит. — Обратился к шофёру. — Завтра надо выехать пораньше.

14

Несколько женщин собрались возле магазина и в ожидании, пока откроют, разговорились между собой.

— Не слыхать? — спросила одна из женщин. — Водолазы не натокались?

— Кого там! — махнула рукой Анисья Пустозерова. — Попробуй найди подо льдом.

— Надо же! Целую неделю лазят подо льдом. Как им не боязно то? Меня озолоти — не полезла бы в прорубь зимой, в эту преисподню…

— Зря Максимовна затеяла поиски. Ой зря! — покачала головой Наталья Сорокина. — Ведь не бесплатно же они трудятся от темна до темна. Наверно, за деньги.

— Да уж конечно не за красивые глаза, — сказала Анисья.

— Деньги некуда девать, — с желчью и завистью сказала толстозадая Софья, жена столяра Михаила Шастина.

— В выходные дни Афанасий помогает долбить проруби, — сказала Марфа Николаевна по прозвищу «Лебёдушка».

— А что толку? Помогай не помогай. Шутка дело — искать подо льдом. — Наталья махнула рукой.

15

Галина Максимовна сгорбилась у костра. Водолазы и шофёр дежурки Алексей Тигунцев собрались у последней проруби. Антон вышел. из воды. Костя, как обычно, помог ему снять шлем.

Алексей кивнул в сторону Галины Максимовны.

— Всю неделю так и сидит у костра?

— Так и сидит, — ответил Валентин — коренастый водолаз с усиками.

Алексей усмехнулся.

— Вот если я бы утонул, — сказал он, продолжая усмехаться. — Даже летом. Моя жена вряд ли стала бы искать. Ну может быть раз другой сходила бы на берег посмотреть то место где утоп. И на этом все, шабаш. Поиски кончились. Но чтобы нанимать водолазов, да ещё зимой, да сидеть целую неделю тут у костра… Алексей кивнул в сторону Галины Максимовны: — Знаю её много лет, но никогда бы не поверил.

— Да, — сказал Валентин. — Баба с характером.

— Тихоня такая была, — продолжал Алексей. — В жизни ни с кем не связывалась.

— Вот-вот, — подхватил Николай, — красивый брюнет. Единственный из водолазов он был чем-то рассержен. — В тихом омуте черти водятся.

— Что, Коля, — хохотнул Валентин. — Все ещё не можешь придти в себя?

— Иди ты!.. — злобно фыркнул Николай.

— А что случилось? — спросил Алексей.

— Да случилось… кое-что, — улыбнулся Валентин. — Со смеху подохнуть можно. — И Валентин захохотал.

— Ладно, Валентин, — сказал Антон, стягивая с себя скафандр. — Нашёл над чем смеяться. Помоги лучше.

— Ребята, — просил Алексей умоляющим тоном и сам при этом улыбался. — Расскажите в чём дело.

— Да вот, чудило… — Валентин, посмеиваясь, кивнул на Николая. — Искал утопленника и сам чуть не утоп.

— В водоворот наверно, попал? Или на быстрину?..

— Ага…

— Понятно, — покачал головой Алексей.

16

Галина Максимовна пришла на постоялый двор, чтобы рассчитаться с водолазами за отработанную неделю. Парни сидели за столом и ужинали. Николай собирал в рюкзак свои вещи. Галина Максимовна сразу положила на стол перед бригадиром тысячу рублей — запечатанную банковскими лентами пачку десяток. Антон, не говоря ни слова, отсчитал деньги, отдал Николаю и остальные разделил поровну. Сунув свою долю в карман, обхватил обеими ладонями гранёный стакан с крепким чаем и задумался. Все молчали.

— Вы уезжаете? — спросила Галина Максимовна, сев на предложенный ей стул, и обращаясь к Николаю.

— Да, — ответил он, застёгивая ремни рюкзака.

— Я хотела попросить вас ещё остаться на неделю, — взволнованно заговорила Галина Максимовна. — За такую же сумму, разумеется.

— Я и за миллион не останусь, — сказал Николай. Галина Максимовна растерянно посмотрела на бригадира, на Николая и на остальных.

— Что случилось? — спросила она.

— Куста испугался, — сказал Валентин, улыбаясь, и кивнул на Николая. — Говорит, куст бросился на него и начал топить.

— Хотел бы я видеть тебя на моём месте, — огрызнулся Николай.

— Вообще-то ты, Валентин, не прав, — сказал Антон, задумчиво глядя в стакан. — Храбриться тут нечего. На стремнине подо льдом шутки плохи. — Бригадир взглянул на Галину Максимовну и продолжал: — Шланг запутался в ветках затонувшего куста, а наш Коля от большого-то ума — вместо того, чтобы тихонько высвободить, — зашёл ниже по течению и стал дёргать. Расшевелил куст. Тот поднялся со дна и попёр на него. Ну и поволок вниз по течению. Хорошо, что силёнка есть да я тут вовремя подоспел.

— Жаль, что в это время я был наверху, — весело сказал Костя. — Вот, наверно, была потеха!.

— Дурак, — ответил ему Антон. Все умолкли.

— Ну, а вы как? — после небольшой паузы, обведя взглядом всех сидевших за столом, спросила Галина Максимовна.

Водолазы взглянули на бригадира, предоставляя ему слово, и тот ответил, по-прежнему не отрывая глаз от зажатого в ладонях стакана:

— Денег с вас больше не возьмём, но дней на пять, так и быть, ещё останемся. А вообще, боюсь, что дальнейшие поиски уже не имеют смысла. Поблизости все обшарили. Где искать? — ума не приложу.

Галина Максимовна помрачнела и словно пришибленная согнулась над костылём, который лежал у неё между колен.

С минуту длилось тягостное молчание.

— Попробуем искать в уловах, в излучинах реки, — сказал бригадир. — Авось повезёт.

17

Наталья Сорокина и Анисья Пустозерова пили чай с вареньем и пирогами. Наливали в фарфоровые чашки из самовара, который стоял посреди стола.

— Максимовна-то с ума сошла, — сказала Наталья, поддевая чайной ложкой клубничное варенье из розетки. — Заставила водолазов ещё целую неделю блудить подо льдом.

— М-м… — Анисья, набрав в рот варенье и отхлебнув из блюдечка чаю, отрицательно замотала головой: — М-м! Не! Алексей Тигунцев говорит — ещё на пять дней подрядились. Сегодня пятница. Последний день работают. Завтра уедут.

— Да-а, — сказала Наталья, поставив блюдце на пальцы по-купечески и потягивая чай. — Не везёт нынче Галине. За что же это Господь послал на неё таку напасть… В самом деле с ума можно сойти — беда за бедой. Да ещё кучу денег напрасно выбросила… псу под хвост.

— Пришла беда, — ответила Анисья, смакуя варенье, — отворяй ворота…

18

Галина Максимовна сидела на диване. Рядом с собою положила костыль. Водолазы были угрюмы и ждали отбоя, но она молчала. Ждала, что они скажут. Антон сидел за столом напротив Галины Максимовны. Валентин стоял у окна и курил. Костя сидел возле жарко натопленной голландки — задумчивый, рассеянный, сильно исхудавший за эти две недели. Долговязый Саня лежал на кровати, вытянув свои длинные ноги.

— Я понимаю, — сказал, наконец, бригадир, подняв на Галину Максимовну красные от усталости глаза. — Муж есть муж. И дело не только в этом. Человек пожертвовал собой ради вас, и вы не можете быть спокойны, пока он не будет найден и похоронен по-человечески. Но я, ей-богу, не знаю, что делать, где искать.

— Поищите ещё хотя бы денёк где-нибудь ниже, — сказала Галина Максимовна, сглотнув подкатившийся к горлу комок и моргая полными слёз глазами. — Вот я чувствую, что где-то он близко…

Бригадир вздохнул тяжело и покачал головой. Галина Максимовна вытерла платком глаза и нос.

— Что ж, ниже так ниже, — сказал Антон, облокотившись на стол и пригладив руками зачёсанные назад длинные светлые волосы. — Только завтра мы отдохнём* У Сани язва желудка, а Костя еле на ногах держится.

— Пожалуйста, пожалуйста! — подхватила Галина Максимовна.

— В воскресенье работаем последний день, — сказал Антон. — Если найдём, то найдём, а если нет, — бригадир развёл руками, — то уж не обессудьте. Соберите на помощь как можно больше людей. И обязательно скажите своему соседу, Афанасию. Толковый мужик. Работящий. И главное, он как и вы, верит в успех.

— Да, конечно, — согласилась Галина Максимовна. — Я постараюсь собрать людей. И Афанасию скажу.

19

Галина Максимовна шла по улице, опираясь на костыль. Свернула к дому с палисадником и скворечниками. Вошла в ограду и спугнула стайку воробьёв и синиц, кормившихся на доске, подвешенной прямо у входа в веранду. Поднялась на веранду. Постучала в дверь.

— Войдите! — услышала в ответ женский голос.

Вошла в просторный дом с широкой русской печкой у входа. На кухне — хозяйка. Это Маргарита Куликова, щупленькая смуглая женщина. Миловидная и добродушная. Чистит картофель у кухонного стола.

— Здравствуйте. Георгий дома?

— Дома, — приветливо с улыбкой ответила хозяйка. — Георгий, где ты там! — хозяйка заглянула в комнату и повернулась к Галине Максимовне. — Проходи, Максимовна, садись.

— Спасибо. Я на минутку.

Из комнаты вышел Георгий — подтянутый мужик средних лет.

— Я к тебе с большой просьбой, Георгий, — сказала Галина Максимовна. — Завтра водолазы работают последний день. Надо побольше людей долбить проруби.

— Я знаю. Вся деревня об этом толкует.

— Как у тебя завтра со временем?

— Да какое это имеет значение! — сказал Георгий. — Раз так стоит вопрос, все дела в сторону. Во сколько надо быть?

— Сбор в семь утра. У конторы леспромхоза.

— Буду как штык. Не сомневайся.

— Садись, Максимовна, отдохни, — сказала хозяйка. — Я чай поставлю.

— Ой, что вы! Мне некогда рассиживать. Ещё полдеревни надо обойти.

… Другая добротная усадьба. Но без скворечников и птичьих кормушек. На кухне сидят хозяйка Марина Макарова и её восьмилетняя дочь Людмила. Лепят пельмени. Хозяин сидит, развалившись, у печки. Читает газету.

— Тимофей, — сказала Марина, глядя в окно. — По твою душу идут.

Тимофей поднялся с лавки и увидел Галину Максимовну.

— Э, нет! — сказал он. — Я на это дело не подписываюсь. Меня нет дома.

Скрылся в комнате и спрятался за занавеску. Марина с укором посмотрела на него. Он прижал палец к губам, когда раздался стук в дверь. Стоит за занавеской, слушает.

— Здравствуйте. Я к Тимофею.

— Проходи, садись.

— Ой, нет. Сидеть некогда. Собираю людей на помощь.

— Я скажу ему.

— Спасибо, Марина. Я пойду. Сбор в семь утра у леспромхоза, — добавила уходя, Галина Максимовна нарочито громко, словно чувствовала, что Тимофей стоит в соседней комнате за занавеской и слушает.

Когда хлопнула дверь, Тимофей вышел в кухню.

— Бесстыжая морда, — сказала в сердцах Марина. — Человек из последних сил выбивается, а ты, свинья, наел харю, растрясти своё пузо не хочешь.

— Да я это…

— Чего это?

— Дрова остатки хотел исколоть завтра.

— Совесть у тебя есть? Скотина ты безрогая. Скажи, совесть есть у тебя?

— Есть, есть… — Тимофей стал щупать карманы. — Была где-то.

Он вынул из карманов сигареты и спички.

— Была, — передразнила его Марина. — Где была она у тебя, там хрен вырос.

— Ладно, поеду. Только успокойся ради Бога. — Тимофей сунул в рот сигарету, закурил. — Где моя меховая тужурка? Надо подготовить все загодя. Чтоб завтра утром не бегать, не суетиться.

— Успокойся, — передразнила опять Марина, взявшись за пельмени. — Так и хочется иной раз взять чугунную сковороду и огреть по твоей башке окаянной.

— Я же сказал — поеду. Чего завелась-то?

— Стыдно мне за тебя. Стыдно!

— Все. Я собираюсь. Прямо сейчас — Тимофей пошёл в закуток собирать одежду. Вышел оттуда с ворохом старого тряпья. Снял с печки валенки.

— Чего там прячешь? — спросила Марина.

— Где прячу? Ничего никуда не прячу.

— В валенок что запихал? Водку?

— Это на всякий случай, если замёрзну. Чтоб не простудиться.

— Нет, определённо сковорода плачет по твоей башке.

— По прогнозу завтра мороз обещают.

— Возьми пешню потяжелее, чтоб не замёрзнуть.

— Пешню — само собой…

… Галина Максимовна подошла к самому роскошному на селе, крытому железом пятистенному дому с амбарами, баней и прочими постройками. Здесь жил столяр леспромхоза Михаил Шастин.

Галина Максимовна вошла в ограду. На неё бросился цепной пёс. Залаял, захрипел, задыхаясь от злобы и ошейника. Цепь не доставала до порога, и можно было войти в дом. Сразу было видно, что хозяин — мастер на все руки. Наличники окон и ставни — с резными узорами, расписаны масляной краской. В ограде под окнами стоят ульи — старые и новые, недавно сделанные. По количеству ульев видно, что хозяин не только разводит пчёл, но имеет целую пасеку.

Прежде чем войти в дом, Галина Максимовна постояла на крыльце, подумала, стоит ли беспокоить этого человека. Но бригадир водолазов просил людей как можно больше, и она вошла в сени.

Хозяин сидел у самого входа. Делал рамки для ульев. Мужик в годах, сухощавый, светловолосый. Лицо розовое, пышет здоровьем, как у всех, кто разводит пчёл. Но выражение лица суровое, властное. Глаза бесцветные, узкие. Услышав стук, открыл дверь, впустил гостью.

— Хожу вот по домам, собираю людей на помощь.

— Много собрала?

— Человек двадцать. Может быть больше. Но надо ещё. Вдруг кто-нибудь из тех, кто пообещал, не придёт или опоздает.

— Даже если соберёшь всю деревню, ничего это не даст.

— Почему? — Галина Максимовна насторожилась.

— Пустое это дело. Ничего глупее придумать не могла? Придумала — искать подо льдом.

— Извините. — Галина Максимовна повернулась к выходу.

— Обиделась что ли? Правду же говорю! Я приду, конечно. Помогу.

— Не надо! Ради всего святого… Не приходите. Не надо. Я очень прошу вас…

Галина Максимовна скорей-скорей, сопровождаемая пёсьим лаем — за ограду. На улице поскользнулась и упала. Почувствовала сильную боль в ампутированных пальцах. Сняла варежку. Один палец стал кровоточить. Бинт окрасился кровью. Галина Максимовна надела варежку, кое-как, опираясь на костыль, поднялась и со слезами на глазах медленно пошла дальше.

Вечером, обойдя всю деревню, Галина Максимовна возвращалась домой. Еле доползла. Села на лавочку возле своего дома, положив костыль между ног. Подмораживало, и слезы застыли под её глазами двумя белыми серёжками.

20

Утром у конторы леспромхоза собралось человек тридцать с пешнями и совковыми лопатами.