Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки

Я слушал. Общие рассуждения, перечисление «объективных» причин, а конкретных предложений нет. Только одно – надо, надо!

Андропов молчал, подавал отдельные реплики. Когда выслушал всех, стал чеканить фразы в притихшем зале.

Экономика на перевале 11-й пятилетки. Отвечает ли складывающаяся обстановка требованиям экономической политики, решениям ноябрьского Пленума? Нет, не отвечает. Нужно видеть тенденцию. Что же случилось? В стране улучшилась морально-политическая обстановка, что способствует подъему трудовой инициативы. Об этом свидетельствуют итоги первого полугодия. Почему же сейчас сбои? Нужно прекратить демобилизующие разговоры о невыполнимости плана второго полугодия и года. Более того, можно частично компенсировать задолженность 1981 и 1982 гг. Требуется конкретная работа. Какая? Это дело Совмина, Госплана, Госснаба, министров.

Сегодня мы ничего конкретного не услышали. Не дело Политбюро заниматься частностями, водить вас за руку.

Сказал, что в ряде западных стран коммунистические и рабочие партии пытаются приспособиться к ситуации, отходят от острых форм борьбы, не дают отпора реакционным силам. Наблюдается рост национальных, вернее, националистических мотивов. Буржуазия смогла национальные задачи поставить во главу угла, а компартии не ведут необходимой разъяснительной работы. Нам нужно иметь это в виду. Успех будет зависеть от того, насколько удачно мы свяжем интернациональные и национальные задачи. Это относится и к внешней, и к внутренней политике. Налицо явная недооценка и науки, и практики международного рабочего движения. Следует изучать его специально, партия должна знать, что происходит в рабочем движении, какие там развиваются процессы. Почему, например, в ряде компартий сокращается рабочая прослойка.

Андропов был явно не удовлетворен работой Международного отдела ЦК и его куратора – секретаря ЦК Б.Н. Пономарева».

Да, не стал Андропов Петром Великим, куда уж! Чуть-чуть усилил шевеления престарелого брежневского Политбюро, вот и все. Сделал замечание дряхлому Секретарю ЦК по международным делам Пономареву, да ему уже под восемьдесят стукнуло, из них более двадцати лет просидел он в своем кресле! На пенсию бы его отправить с почетом, а всевластный Андропов только осторожные намеки высказывал.

И еще. Брежнев любил издавать свои сочинения, несколько томов его речей и выступлений напекли, горы бумаги извели. Никто, разумеется, их в руки не брал, но начальственные кабинетные полки они украшали до поры. Что же Андропов? А ничего, продолжил ту же «линию»: к томам Брежнева, Суслова и прочих добавил свои. Лишь он стал Генсеком, Издательство политической литературы поспешило выпустить в 1983 году его «Избранные речи и статьи». В пухлом фолианте, который, как и другие подобные «труды» советских лидеров, не был никогда распродан, есть доклад «Ленинизм – наука и искусство революционного творчества». Пожалуй, центральное место материала выражает фраза: «Наша политика – политика классовая по своим принципам и по своим целям».

Свежая, оригинальная мысль, ничего не скажешь. Самому «автору» она была известна еще по рыбинскому техникуму… И вот – не хватило сил удержаться от такой насквозь уж нелепой и только раздражавшей людей формы подражания Ленину и Сталину. У тех, мол, были Собрания сочинений, и у нас пусть тоже будут… Нет, никак не надо преувеличивать «интеллигентность» Андропова, как сейчас это делают Бовин и Бурлацкий. Впрочем, они «интеллигенты» примерно такие же, как их покойный начальник…

Конечно, Андропов, хоть и сам был, что называется, «дитя застоя», с этим самым застоем пытался хоть как-то бороться. Но усилия эти были мелкими, а результаты получались совсем уж убогими. В поздние брежневские времена вся страна, как оспой, покрылась бесчисленными бюстами Ленина. Мастерили их из дешевенького гипса и водружали в сквериках по всем градам и весям обширной страны. К ним иногда по праздникам сгоняли детишек с красными галстуками. В итоге эта никчемная мера только плодила анекдоты о Ленине (отменный фольклор, кстати, ныне внимательно изучаемый). И в этом мелком случае, как и с пресловутой «Малой землей», ни у кого и нигде не хватило духу вслух сказать хотя бы осторожное «против»…

Андропов решился хоть тут что-то предпринять. В апреле 1983 года он внес на Политбюро проект решения, звучащего предельно осторожно, хоть и все поняли: «Об устранении излишеств в расходовании государственных и общественных средств на строительство мемориальных сооружений». В документе прямо говорилось: « Запретить в 1983—1985 годах строительство новых и продолжение строительства начатых мемориальных музеев, монументов, обелисков, памятников, за исключением бронзовых бюстов лиц по указам Президиума Верховного Совета СССР, а также недорогих памятников погибшим в Отечественной войне».

Разумеется, члены Политбюро предложение своего Генерального секретаря одобрили единогласно. А дальше что? А ничего. Количество «памятников» Ильичу никак не сократилось, да вряд ли и дошло это высочайшее распоряжение до местных властей. Однако гораздо важнее другое: коллеги Андропова по Политбюро вскоре открыто показали, что чихать они хотели на тонкие инициативы своего Генсека. И вот по предложению Гришина, поддержанному Черненко, Тихоновым, Горбачевым, Громыко, Романовым, другими членами Политбюро, в начале декабря 1983 года приняли постановление «О сооружении памятника Ленину на Октябрьской площади в Москве», хотя в столице уже было несколько десятков монументов первому вождю. Строить и возводить памятники оказалось значительно легче, чем обеспечить людей элементарным снабжением. Ведь уже давно колоритной приметой Москвы (тем более других городов) стали бесконечные очереди в магазинах практически за всем, начиная от «жигулевского» и кончая – что поражало иностранцев! – ювелирными изделиями.

Разумеется, количество памятников Ленину, в столице ли они возводились или на перекрестках проселочных дорог, никакого влияния на идейную жизнь страны оказать не могли. А идеологическая линия Андропова выразиться в отчетливом виде так и не смогла – с одной стороны, по его осторожности, ставшей второй натурой, а с другой – просто по малому времени, отпущенному ему судьбой. Однако твердо продолжалось одно: явное и настойчивое преследование деятелей того направления, деятелей которого бывший шеф КГБ, а потом Генсек именовал «русистами».

Писатель Виктор Петелин вспомнил недавно те времена. Его, одного из деятелей «Молодой гвардии» в прошлом, в 1982 году грубо обругали в одном либеральном издании. Он пишет: «Мне казалось, что вскоре появится ответ на эту «дикую» выходку редакции журнала, поместившей столь безответственную рецензию. Но ничего подобного не произошло, напротив, широко покатился слушок об этой рецензии, некоторые с удовольствием ее читали, «смаковали», предчувствуя близкое крушение партийной карьеры писателя, который открыто и настойчиво утверждал в своих сочинениях свою любовь к России, ко всему русскому. В «цедээловских» кругах потирали ручки от удовольствия: сначала «свергли» Сергея Николаевича Семанова, потом обвинили во всех «смертных» грехах Михаила Петровича Лобанова за его статью «Освобождение», потом «Литературная газета» напечатала заушательскую статью «Разрушение жанра», или Кое-что об исторической прозе» (21 сентября 1983 года) о романе Олега Михайлова «Ермолов», теперь вот подобрались и к Виктору Петелину. Кто следующий?! Поговаривали в связи с этим, что с приходом Андропова на вершину власти он дал указание составить списки всех русских патриотов, и списки эти называли «черными».

Да, так оно и было при Юрии Владимировиче. Бывшего редактора многомиллионной «Комсомолки» Ганичева запихнули во второстепенное издание и держали там на коротком поводке. Бородин и Осипов по-прежнему коротали время в лагерях и ссылках. Меня три года держали без работы и не разрешали публиковаться, зато «наружка» ходила за мной внимательнее, нежели за иным империалистическим агентом. Но именно тогда, в феврале 1983 года, я написал «в никуда» одно сочинение, посвященное началу деятельности Андропова. Теперь, двадцать лет спустя, воспроизвожу его, не изменив ни слова. Уже тогда я дал копии его нескольким лицам, они могут подтвердить подлинность в случае необходимости.

ВНИМАНИЕ: СТАРТ!

С незапамятных времен политики задумываются о природе государственной власти. Разнообразные ответы тут многочисленны и достаточно хорошо известны. В общем современная социальная наука считает, что сильная власть опирается на господствующие социальные группы в конкретном устройстве каждого общества. В современных обществах этот очевидный факт особенно тщательно припрятывается в своекорыстных целях правящей верхушки. В США, как настаивают апологеты, власть утверждается волею «большинства народа», выраженной через президентские и всякие иные выборы (в этом свято уверено и само пресловутое «большинство»). Смехотворность этого пропагандистского тезиса слишком очевидна для всякого объективного наблюдателя, все тут ясно.

В СССР считалось до последнего времени, что в русской революции победил рабочий класс, который и установил «диктатуру пролетариата». Удивительно, что в такую смешную байку долго верили (и не только в СССР), хотя с действительной историей это не имеет ни малейшего сходства. Неужели путиловские и сормовские рабочие возглавляли Реввоенсовет и ВЧК, Совнарком и Петросовет, Наркомпрос и т.д. до бесконечности?! Как раз именно русские индустриальные рабочие оказались в наихудшем положении среди всех других трудящихся слоев страны уже в первые же годы своей «диктатуры», получив помимо голода и нищеты еще и крепостное право с прививкой казарменной дисциплины; то-то две трети промышленного пролетариата разбежалось со своих предприятий кто куда смог!

Не будем касаться сложного вопроса о природе происхождения Советской власти, цель этих кратких заметок – сугубая политическая современность. Так вот современная теория, называющая себя по старинке «марксистско-ленинской», никак по существу не отвечает на вопрос о природе государственной власти в СССР. Все тут смутно и уклончиво: «диктатуры пролетариата» вроде бы нет, а есть «общенародное государство», которое состоит из двух классов и странной «прослойки» (интеллигенции то есть), причем «рабочий класс» занимает, как сейчас осторожно выражаются, «ведущее» положение в обществе. Обнаженная глупость этой «теории» столь явна, что в нее не верят даже студенты, сдающие экзамены по марксизму, как и их доценты.

Для того чтобы правильно оценить современность, следует ясно очертить те крупнейшие общественные силы, которые действуют более или менее компактно в СССР, имеют отчетливые социальные признаки и могут по-разному относиться к политике правящей верхушки страны в тот или иной период ее деятельности. Особенностью СССР является, по существу, единоличное (фактически – неограниченное) правление и полное отсутствие всякого механизма наследственной передачи власти: из четырех правителей страны трое умерли в своей постели, один был мирно свергнут, но всякий раз после этих событий начиналась борьба за власть, исход которой всегда оставался неясен и труднопредсказуем. В эти промежуточные эпохи советские общественные Силы особенно четко выявлялись. Каковы же они?

В СССР изначально, с 20-х годов, сложилось пять крупнейших Сил, воздействие которых на Власть сказывалось не по-западному, т.е. конституционно, а по-российски – мистически: Партия (партийный аппарат высшего и среднего звена), Армия, Госбезопасность, интеллигенция и молчаливый народ. Влияние всех этих Сил в послесталинское время распределялось в той примерно последовательности, в какой они выстроены. Разумеется, никаких числовых выкладок привести тут невозможно – никаких данных такого рода нет ни в СССР, ни на Западе, да и вряд ли подобные, столь свойственные России полумистические ипостаси можно положить на модный язык современной технократической науки. Утверждаем лишь, что наличие и действия этих Сил отчетливо сознаются политическими практиками в СССР, хотя по большей части подспудно или инстинктивно. Тем не менее все пять Сил очень четко очерчены и строго разграничены. Они консервативны, как все устойчивое, и мало перемешиваются меж собой (в послесталинское время). Объединяет их общая верхушка. Власть, где ипостаси, напротив, легко меняются: известный Шелепин в разное время возглавлял молодежь, КГБ и профсоюзы, пока не упокоился в недрах третьестепенного ведомства. Но такие (нередкие) скачки существуют, как правило, только на самом высшем уровне.

Безусловным лидером всей пяти Сил является Партия – так было даже тогда, когда по мановению Сталина ее терзала Госбезопасность в 1937 году (заметим, что в ту пору саму Госбезопасность не менее потрепали). Армия в СССР обычно стоит в стороне от текущей политической борьбы, но как огромная глыба нависает над Кремлем, и на нее очень и очень косятся все без исключения действующие лица. В новейшее время Армия дважды сыграла решающую роль: в июле 53-го, когда три генерала скрутили руки кровавому Берии, и в июне 57-го, когда Хрущев сверг сталинистское большинство в Президиуме ЦК; не вполне ясное, но несомненное влияние оказала Армия в переходное время октября 64-го и ноября 82-го. Госбезопасность всегда играла громадную роль для утверждения правящей группы и важную роль – в борьбе группировок за Власть. На авансцену политики она вышла лишь в краткий промежуток, после смерти Сталина, и была основательно распущена за авантюризм своих главарей; влияние Госбезопасти восстановилось в значительном объеме лишь в последние годы брежневского правления. До сих пор никак не были представлены персонально в верхушке Власти Интеллигенция и Народ, но это не значит, что влияние их равно нулю. Отнюдь. Интеллигенция, столь разгромленная при Ленине и столь послушная при Сталине, уже подняла голову при Хрущеве и сделалась влиятельной Силой при Брежневе. Такие опорные штабы Интеллигенции, как Академия наук или Союз писателей, весьма существенно влияют ныне на Власть. Правда, Интеллигенция не едина, в последние годы в ее верхах наблюдается ожесточенная междоусобица, однако в целом равнодействующую этой Силы можно провести.

Вопреки обратному мнению на Западе следует определенно утверждать, что молчаливый Народ вовсе не является статистом на советской политической сцене, что можно понять только из мистики русской истории и следствия ее – нынешней советской современности. Для кого-то станет новостью, но утверждаем, что советский народ, трудящиеся оказывают на Власть гораздо большее влияние, чем их собратья в Англии или Америке. Да, советский народ не бастует и его профессиональные организации – наполовину липа, да, все это так. Но известно, что масонские правители Англии и Америки совершенно не боятся забастовок, а их шумные профсоюзы строго контролируются (или даже управляются) теми же масонами. Рабочее движение на современном Западе – такая же игра для «быдла», как и президентские выборы, сегодня всем истинно образованным людям в России это стало слишком уж очевидным. Но в СССР Власть, не сотрясаемая строго дозированными взрывами «рабочего движения», тем не менее чутко прислушивается к Народу. (Госбезопасность, например, издавна собирает сплетни, слухи и даже докладывает об этом Власти.) Подобное происходит потому, что Власть очень боится народного недовольства, тем паче взрыва, и это понятно: у нас народное движение (если возникнет) не будет регулироваться ручными и подставными «рабочими партиями». Известно, что при малейшей заварушке в каком-нибудь цехе вся местная власть, до обкома включительно, буквально встает на дыбы от страха, сообщает об этом в ЦК и всячески пытается утишить обстановку. Нет, значение Народа в политическом устройстве СССР нельзя недооценивать.

Крепость положения правителя (Хрущев) или правящей труппы при номинальном правителе (Брежнев) определялась степенью поддержки каждой из этих пяти Сил. Хрущева в конце концов возненавидела Партия: отчасти за неумеренное поношение Сталина, а более всего – за зуд преобразований, истеричных и непродуманных, которые в итоге стали угрожать самому существующему порядку. Армия – тоже, прежде всего за погром 60-го года, за Жукова, за память Сталина. Госбезопасность – тоже, ибо при Хрущеве их ведомство было унижено и обессилено. Интеллигенция в ту пору была сплошь либеральной и поначалу Хрущева поддерживала, но грубость и глупость хрущевского вмешательства в культуру, нелепая «борьба с абстракционизмом» вызвали тут в последние годы его правления резкую враждебность. Народ ценил Хрущева за отмену сталинского крепостного права, но был очень недоволен начавшимися перебоями с продовольствием, нелепыми скачками в хозяйствовании, резней скота и проч. Итак, к концу своего правления Хрущев проигрывал со счетом 5:0. Отсюда и его закономерный личный итог и плохая память о нем.

Группа Брежнева вела себя гораздо осмотрительнее. Партия в общем оказывала ей поддержку, ибо тут постоянно прибавлялись большие материальные блага по закону, а еще больше – беззаконно, получив право на воровство, возможность открыто сажать детей на сладкие места, передавать нажитое по наследству, пользоваться разными западными благами и т.д. Армия тоже поддерживала, ибо несмотря на непопулярную там линию «разрядки», бюджет Вооруженных сил всегда был безграничен и бесконтролен (в отличие от хрущевского времени). Госбезопасность была «за», ибо получила тоже немалые блага, а кроме того – возможность спокойного существования, о чем не было и речи при Сталине и не вполне безмятежно было при Хрущеве. Сложнее обстояло дело с Интеллигенцией: при Брежневе она раскололась на две неравные и враждующие меж собой группы – либерально-еврейскую и русскую (названия эти отчасти условны, ибо немало чистокровных русских, женатых на русских же женах, – в группе первой, а во второй есть также люди самых разных наций). Более влиятельная и многочисленная группа либерально-еврейской интеллигенции в общем и целом во все времена поддерживала Брежнева (не без оговорок, особенно за слабость «разрядки» внутри страны). Малочисленная, но набиравшая силу русская группа все более и более резко выступала «против», уже совсем открыто в последние годы. Народ безусловно был «против», ибо никаких популярных идей, кроме пресловутой и надоевшей всем «борьбы за мир», режим Брежнева не выдвинул, а вакханалия воровства, наглого чиновничьего обогащения и упадка общественной нравственности стали слишком уже нестерпимы. Итак, к концу жизни Брежнева его группа все же вела игру со счетом 3,5:1,5 – вполне убедительный результат в политическом соревновании. Вот почему Брежнев умер спокойно и спокойно же был похоронен.

Таков был, выражаясь спортивным жаргоном, финиш двух последних правлений в СССР. Финиш разбирать и оценивать сравнительно легко, более или менее виден весь пройденный путь.

Ну, а старт? Угадать исход и будущие перспективы старта – вопрос очень трудный, как и всякий правильный прогноз в любой области, в политике же – особенно. Для лучшего понимания современности обратимся к опыту советского прошлого. Поистине беспримерный старт взял с первого дня революционного соревнования Ленин; отсутствуя 11 лет в России, едва осмотревшись после возвращения из мирной Швейцарии, он громыхнул Апрельскими тезисами так, что потряс не только многочисленных противников, но и весь небольшой круг соратников. Зато его будущие сторонники сразу услыхали желанный призыв и увидели высоко вздернутое знамя. Дальнейшее известно. Сталин начинал относительно осторожно и терпеливо, но в несколько кратких лет расшвырял, как хоккеист высшего класса, всех остальных наследников Ленина, одним из которых (и что бы ни говорили потом – не самым популярным из них) был он сам. Взяв старт вроде бы с малой скоростью, но сразу и вовремя подставив ножку соперникам, он повел гонку в одиночестве. Все случившееся потом тоже хорошо известно.

Следует признать, что блистательный старт Хрущева совершенно недооценивается общественностью – как нашей, так и зарубежной. Через четыре месяца после смерти Сталина именно он, без основательной даже поддержки, сокрушил всесильного палача Берию, по сути правившего от имени слабого и безыдейного Маленкова. Через шесть месяцев после смерти Сталина Хрущев выдвинул сентябрьскую программу подъема народного хозяйства, особенно на селе, а в ту пору там проживало более половины населения страны. Старт Брежнева был очень осторожным и осмотрительным, отчасти даже вялым, в этом просматривалась будущая слабость, нерешительность и вторичность политической линии его окружения во все времена его номинального царствования. Тем не менее следует признать, что старт его был вполне успешный и сулил хорошие результаты. Через пять месяцев после свержения Хрущева устами Брежнева была зачитана мартовская программа умеренных преобразований, исключавших хрущевское метание по крайностям и лихорадку социально-экономической жизни. Определенную популярность режим Брежнева приобрел также в широких слоях Партии, Армии, Госбезопасности и Народа, когда он умерил грубое и просто глупое поношение Сталина, которое сделалось хрущевской мозолью на языке, в последние для него времена. Как видно, в благоприятном в целом старте брежневской группы содержались и зародыши того политического оппортунизма, то отсутствие решительных и сильных идей и средств, которые лишь по счастливой случайности не привели эту группу к полному краху в последние годы этого подставного кагана с густыми бровями.

Режим Андропова принял очень плохое и непопулярное наследство: хозяйственный упадок, растущий общественный распад, почти полный застой гражданской идейной жизни, а как следствие – отсутствие общественно-значимых предложений на ближайшее будущее. Все это внешне не бросающиеся в глаза, но очень опасные для Власти явления. Более того, уже через несколько первых месяцев (всегда очень важных, а в политике особенно!) режим Андропова выявил две существенные слабости. Первая изначальна – это отсутствие биографии у лидера великой державы. Кто его родители? учителя? сверстники? Какой он нации? Неизвестно, а это немаловажный вопрос в многонациональной стране. Каково происхождение? Неизвестно, но уместно вспомнить, что наша официальная идеология – сугубо классовая. Где он был, что делал, чем занимался в юношеские и молодые годы? У Ленина, Сталина, Хрущева, даже у слабенького Брежнева тут все по официальной версии было более или менее очевидно (у Брежнева не говорилось, правда, о жене и семье). Чуть ли не полвзрослой жизни Андропов провел начальником КГБ, крайне непопулярного органа; о его работе тут невозможно составить ни «Краткой биографии», ни «Великого десятилетия», ни «Малой земли», ибо даже в советской стране, ко многому привыкшей, никак уж нельзя славословить подслушивание, подглядывание и вербовку сексотов.

Вторая сразу обнаружившаяся слабость режима Андропова – полное отсутствие каких-либо положительных и популярных в обществе идей. В первые недели возникли ожидания: уж он-то знает про все безобразия… уж он-то наведет порядок… Но гора родила мышь. Ожидаемое широчайшими слоями тружеников «наведение порядка» обернулось пресловутым «укреплением дисциплины», т.е. жесткими и чисто внешне стеснительными мерами против низшего слоя рабочих, служащих, интеллигентов. Проворовавшиеся начальники не были вытащены на публичный суд, даже Шибаев, Медунов и Кабалоев, обнаглевшие хапуги, снятые еще при Брежневе. Проводятся облавы в магазинах и сберкассах, задерживаются несчастные женщины, убежавшие за необходимыми покупками из бессмысленных своих контор, где они мучаются от вынужденного безделья. Мера эта, кстати, является настолько вопиющим нарушением закона, что даже замордованные советские юристы подали записку в ЦК по этому поводу. Ожидаемое «наведение порядка» выглядит так: не бессмысленные учреждения закрывают, а заставляют людей высиживать в бессмысленных учреждениях – вот реальность «укрепления трудовой дисциплины»!

Какое же будущее ожидает режим Андропова в отношении всех пяти советских общественных сил?

Партия получила при Брежневе две приятных и невиданных ранее привилегии: право на воровство и право на безделье. При Сталине и Хрущеве ничего подобного не было, но Сталин возмещал напряжение громадными победами (подлинными или считавшимися таковыми) и наделял Партию щедрыми победными трофеями. Хрущев же никаких побед не одержал – отсюда и отношение к нему этой решающей Силы. Режим Андропова в целях простейшего чувства самосохранения должен будет хоть как-то утишить вакханалию воровства и прибавить хоть чисто внешнего делового напряжения; а чем он это восполнит, какими победами или успехами?..

Армия есть замкнутая и самодовлеющая социальная структура, она охотно согласится на продолжение сущего, но при одном лишь непременном условии: чтобы не урезали долю ее потребностей в бюджете, экономике и т.д., хотя доля эта является неимоверной и все время растет. Режим Брежнева шел на все уступки Армии, махнув рукой на всякую целесообразность (хотя бы даже чисто военную); сможет ли режим Андропова при нынешних хозяйственных затруднениях держаться того же курса?..

Госбезопасность за брежневское время не могла не накопить в своих верхах изрядное количество глубоко упрятанных грехов, ведь именно ей пришлось обслуживать воровские и валютные потребности брежневских присных; отчасти это обнаружилось публично в странной кончине Цвигуна. Кроме того, Госбезопасность связана с Андроповым и его режимом личными династическими узами. Это означает, что всякая мало-мальски серьезная чистка, проведенная «извне», как уже бывало в нашей истории, может обнаружить там весьма основательные прегрешения по отношению именно к тем принципам, незыблемость которых следовало бы как раз оберегать. Значит, нынешнее руководство Госбезопасности будет поддерживать преемственность режимов Брежнева – Андропова особенно преданно. Отсюда и ожидаемое многими ужесточение политики этой Силы.

Интеллигенция либерально-еврейского толка восприняла приход к власти режима Андропова с удовлетворением – хотя бы как «наименьшего зла», ибо в Москве хорошо известна личная дружба нового вождя с Арбатовым и Бовиным. Однако эта группа интеллигенции давно и чрезвычайно настойчиво требует проведения широкой «разрядки» как вовне, так и внутри страны, – оправдаются ли ее надежды в ближайшее время? Ведь зажим в идеологической жизни для широких кругов этой части интеллигенции был труднопереносим уже в брежневские времена, долго ли может она выжидать еще, даже при очевидной дружбе Андропова с Бовиным?.. По отношению к русской части интеллигенции режим Андропова заявил сразу и недвусмысленно, причем очень резко: в декабре 82-го года Секретариат ЦК принял жесткое постановление в адрес скромного провинциального журнала, где выступил известный русский писатель Лобанов. В своей статье он критиковал слащавую и лживую советскую литературу о коллективизации, показал жуткую трагедию русского крестьянства начала 30-х годов. Казалось бы, провозгласив жалкую «продовольственную программу» (и при острой нехватке этого самого продовольствия в Поволжье, Донбассе, на Урале и т.д., и т.п.), следовало бы осторожнее обходится с суждениями об истоках сельскохозяйственного разорения страны, – вдруг партийное руководство принимает резкое решение с административными выводами, которого не бывало в брежневские времена! Совершенно очевидно, что в русской части интеллигенции этот идеологический дебют режима Андропова не может вызвать никакого сочувствия.

Народу давно уже обрыднул косноязычный и полоумный Брежнев, но в особенности – воровство, взяточничество и беззастенчивое лихоимство его присных и дальних. Народ ждет наведения порядка прежде всего сверху , как это бывало в нашем государстве при всех популярных правителях. Подчеркнем, что ждут этого отнюдь не только русские, ибо преступность властей особенно вопиюща в азиатских окраинах страны. Многонациональный советский народ ждет от режима Андропова жесткой борьбы с пьянством, нравственным разложением, беззаконием – всего тут не пересчитать. Пока Народ получил только указание не опаздывать на работу и в рабочее время не стоять в долгих очередях по магазинам. Ясно, что от этих жестких мер в стране не прибудет ни одного гвоздя и ни одного огурца.

Итак, можно сделать объективный и осторожный вывод, что свой старт режим Андропова начинает примерно при ничейном счете.

Плохой старт!

* * *

Текст данный является сравнительно редким для андроповской поры: люди не решались выражать свои мысли и тем паче политические оценки в виде отработанных записей, это было очевидно опасно. Но у меня тогда кипело на душе, внешние стеснения давали «праздность вольную, подругу размышленья» – редкая привилегия в наше деловое время! И скажу по твердому убеждению, уже сегодняшнему, тогдашние оценки кажутся мне в целом верными. Как и вычленение главнейших общественных Сил в Советском государстве на протяжении всего его существования.

…Меж тем физическое и нервное напряжение, резко возросшее с осени 1982 года, не могли пагубно не сказаться на без того неважном здоровье Андропова. Так и произошло, причем достаточно скоро. О том у нас опять-таки имеется точный и осведомленный свидетель – доктор Чазов. Он рассказал, что поистине неустойчивая обстановка «сложилась в стране летом 1983 года в связи с болезнью Ю.В. Андропова. Прогрессирующее заболевание почек, которое нам удавалось компенсировать более 16 лет, привело, как мы и ожидали, к прекращению функции почек и развитию хронической почечной недостаточности. Мы вынуждены были перейти на проведение гемодиализа – периодическое очищение крови от шлаков, которые почти не выводились из организма. В «кремлевской» больнице в Кунцеве, называвшейся Центральной клинической больницей, были оборудованы специальная палата и операционная для проведения этой процедуры. Дважды в неделю Андропов приезжал для проведения гемодиализа. Ситуация была непредсказуемой во всех отношениях.

Получив власть, Андропов, создавший в принципе новую всесильную и всезнающую систему КГБ и знающий в связи с этим истинное состояние страны, начал проводить политику, которую поддерживало большинство населения.

В то же время существовала политическая группировка, формировавшаяся вокруг К.У. Черненко, которая почему-то считала, что власть по праву должна была принадлежать им. Вот почему они пристально следили за состоянием здоровья Андропова. Не меньшее внимание этому вопросу уделяли секретные службы различных стран, которых интересовал вопрос стабильности нового руководства.