Избранная лирика

      От Крымской от станицы до Чушки до косы
      Я обошел твои, Тамань, усатые овсы,
      Я знаю плавней боевых кровавое гнильцо,
      Я хату каждую твою могу узнать в лицо.
      Бывало, с фронта привезешь от казака письмо
      Усадят гостя на топчан под саблею с тесьмой,
      И небольшой крестьянский зал в обоях из газет
      Портретами станишников начнет на вас глазеть.
      Три самовара закипят, три лампы зажужжат.
      Три девушки наперебой вам голову вскружат,
      Покуда мать не закричит и, взяв турецкий таз,
      Как золотистого коня, не выкупает вас.
      Тамань моя, Тамань моя, форпост моей страны!
      Я полюбил в тебе уклад батальной старины,
      Я полюбил твой ветерок военно-полевой,
      Твои гортанные ручьи и гордый говор твой.
      Кавалерийская земля! Тебя не полонить,
      Хоть и бомбежкой распахать, пехотой боронить.
      Чужое знамя над тобой, чужая речь в дому,
      Но знает враг:
      никогда
      не сдашься ты ему.
      Тамань моя, Тамань моя! Весенней кутерьмой
      Не рвется стриж с такой тоской издалека домой,
      С какою тянутся к тебе через огонь и сны
      Твои казацкие полки, кубанские сыны.
      Мы отстоим тебя, Тамань, за то, что ты века
      Стояла грудью боевой у русского древка;
      За то, что, где бы ни дралось, развеяв чубовье.
      Всегда мечтало о тебе казачество твое;
      За этот дом, за этот сад, за море во дворе,
      За красный парус на заре, за чаек в серебре.
      За смех казачек молодых, за эти песни их,
      За то, что Лермонтов бродил на берегах твоих.
      Северо-Кавказский фронт
      1943
      ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО
      1
      Здесь прежде улица была.
      Она вбегала так нежданно
      В семейство конского каштана,
      Где зелень свечками цвела.
      А там, за милым этим садом,
      Вздымался дом с простым фасадом
      И прыгал, в пузырьках колюч,
      По клавишам стеклянный ключ.
      2
      Среди обугленных стволов,
      Развалин, осыпей, клоаки
      Въезжали конные казаки.
      И боль не находила слов.
      Мы позабыли, что устали...
      Чернели номера у зданий,
      Но самых зданий больше нет:
      Пещеры да стальной скелет.
      3
      Есть у домов свое лицо.
      Но можно ль в каменных обвалах
      Среди стропил и между балок.
      Сквозь это мертвое литье
      Узнать фасад многооконный,
      Литое кружево балкона,
      Сквозь двери на стене пейзаж
      И пальцев тающий пассаж...
      4
      Большой рояль, от блеска бел,
      Подняв крыло, стоял, как айсберг,
      Две-три триоли взяты наспех...
      Нет, не рыдал он и не пел:
      Дышал! И от его дыханья
      Рождалось эльфов колыханье,
      Не звук, а музыкальный дым
      Ходил над блеском ледяным.
      5-6
      Я не сказал бы, чтоб тогда
      Я был счастливее, чем прежде.
      Но если сад в былой одежде
      Теперь обуглен навсегда,
      Но если дом с балконом этим
      Мы больше никогда не встретим,
      То... - как бы это объяснить?
      Какая-то на сердце нить
      Оборвана! И счастья нет.
      И словно что-то в нас убито.
      Воспоминания без быта
      Чего-то требуют, как бред,
      Как если б ты проспал столетье,
      Очнулся - и виденья эти
      Стремились населить собой
      Любую щель и прах любой.
      7
      Вот тут был дом. Он должен быть!
      Такой же в точности - иначе
      Я существую, но не значу,
      Ведь "быть" еще не то, что "жить",
      Когда хоронишь друга - это
      Ты сам частицею со света
      Уходишь. Что же значит "я"
      Без теплых связей бытия?
      8
      О современники мои,
      Седое с детства поколенье!
      Мы шли в сугробах по колени,
      Вели железные бои,
      Сквозь наши зубы дым и вьюга
      Не в силах вытащить ни звука,
      Но столько наглотаться слез
      Другим до нас не довелось.
      9
      И вдруг из рупора, что вбит
      В какой-то треснувший брандмауэр,
      Сквозь эту ночь и этот траур,
      Невероятный этот быт
      Смычки легко затрепетали,
      И, нежно выгибая тальи,
      В просветах голубых полос
      Лебяжье стадо понеслось.
      10
      Оно летело, словно дым
      От музыкального дыханья,
      В самом полете отдыхая,
      Струясь движением одним...
      Но той же линией единой
      Спустился поезд лебединый,
      От оперенья воздух сиз
      И веет, веет pas de six 1.
      ______________
      1 Танец шести (франц.). - Ред.
      11 - 12
      Шестнадцатые из-под ног
      На рампу льдинками летели.
      Рой балерин игрой метели
      Снежинками летит в бинокль.
      Блистательны, полувоздушны,
      Смычку волшебному послушны,
      То стан совьют, то разовьют,
      И быстрой ножкой ножку бьют,
      И разбегаются проворно,
      И собираются вдали,
      Волной кружила их валторна
      И отрывала от земли,
      Вздымала над второю третью.
      В пургу завихривало медью,
      Чтоб снова в дымке голубой
      Их успокаивал гобой.
      13
      И вдруг все замерло. Столбы
      Прожекторов над царством птичьим.
      Пронзительным и страшным кличем
      Проносится труба судьбы
      И вот, не оставляя следа,
      Охваченная пеной Леда
      Над ледяною гладью вод
      Наплывом белизны плывет.
      14
      Здесь крыльев нет. Здесь пух поблек.
      Она лишь трепет лебединый.
      За нею лебеди, как льдины,
      Виолончель под ней, как бог!
      Движеньем горестным и лунным
      Она спускается по струнам,
      И где-то на вершине сна
      Сквозь душу движется она.
      15
      И я гляжу. И грезит сад
      В какой-то дымке небывалой.
      Кругом руины и обвалы.
      Как зачарованы, стоят.
      Все ближе задушевный лепет.
      Перед тобой Царевна-Лебедь!
      И вскинула ночная мгла
      Ее метельные крыла.
      16
      Чаруй, метелица, чаруй!
      Пари над миром, русский гений!
      Ты утоляешь зной мучений
      Прикосновеньем вьюжных струй...
      И, словно дивной ворожбою,
      Дома, что ранены пальбою
      И сажею обожжены,
      В лебяжий пух обряжены.
      17
      И все парит, парит она
      Из сказки в черный порох были.
      На ней, как бабушки любили,
      И впрямь короною луна...
      Ее глаза, как звезды, сини.
      Она с тобой, душа России!
      Ты узнаешь. Впиваешь ты
      Ее любимые черты.
      1943
      ПОЭЗИЯ
      Поэзия! Не шутки ради
      Над рифмой бьешься взаперти,
      Как это делают в шараде,
      Чтоб только время провести.
      Поэзия! Не ради славы,
      Чью верность трудно уберечь,
      Ты утверждаешь величаво
      Свою взволнованную речь.
      Зачем же нужно так и этак
      В строке переставлять слова?
      Ведь не затем, чтоб напоследок
      Чуть-чуть кружилась голова?
      Нет! Горизонты не такие
      В глубинах слова я постиг:
      Свободы грозная стихия
      Из муки выплеснула стих!
      Вот почему он жил в народе.
      И он вовеки не умрет
      До той поры, пока в природе
      Людской не прекратится род.
      Бывают строфы из жемчужин,
      Но их недолго мы храним:
      Тогда лишь стих народу нужен,
      Когда и дышит вместе с ним!
      Он шел с толпой на баррикады.
      Его ссылали, как борца.
      Он звал рабочие бригады
      На штурмы Зимнего дворца.
      И вновь над ним шумят знамена
      И, вырастая под огнем.
      Он окликает поименно
      Бойцов, тоскующих о нем.
      Поэзия! Ты служба крови!
      Так перелей себя в других
      Во имя жизни и здоровья
      Тноих сограждан дорогих.
      Пускай им грезится победа
      В пылу труда, в дыму войны.
      И ходит
      в жилах
      мощь
      поэта.
      Неся дыхание волны.
      Действующая армия
      1941
      МИР
      ЛЕНИН
      Оттого, что Ленин жил на свете,
      Оттого, что жив он и сейчас,
      Чудища двадцатого столетья
      Не сомнут, не одолеют нас!
      Звонче голос новых поколений,
      Свежих сил все явственней прилив
      Оттого, что жил на свете Ленин,
      Оттого, что и сейчас он жив.
      И не сдержат ветхие границы
      Силу дружбы миллионных масс:
      Мир
      в борьбе за мир
      объединится
      Оттого, что Ленин среди нас.
      1951
      ТРУД
      (Философский эскиз)
      О. Резнику
      Есть в труде такое же величье,
      Как в больших сраженьях на войне:
      Та же карта - обозримость птичья,
      Где масштабы с фронтом наравне,
      Тот же план, и в этом четком плане
      Те же штурмы, где за брата брат,
      Стяга боевое полыханье,
      Воля наступающих бригад.
      Есть в труде такое же волненье,
      Как и в сотворении стиха:
      Здесь иное чудное мгновенье
      До слезы проймет из пустяка
      И глядит сталелитейный лирик,
      Не узнать знакомого лица...
      Это унесла его на крыльях
      Муза вдохновенного литья.
      Есть в труде такое же познанье,
      Как в академических томах:
      По былинке, по его качанью
      Пахари пророчат о громах,
      Рыбаку не водная ль утроба
      Лунные повадки выдает?
      Любопытство - древняя учеба
      Все науки двигает вперед.
      Но ведь воля, чувство и мышленье,
      Друг для друга действовать спеша,
      Создают то самое явленье,
      Что звалось по-старому душа.
      Значит, если мыслить без рутины,
      Ясно, что душа и труд - едины.
      А отсюда очень важный вывод!
      Труд - основа нравственности всей.
      Труженик душою не фальшивит.
      Спекулянт же вечно фарисей.
      Фарисею идеал не нужен:
      Бог ли, черт ли - он и там и тут.
      Значит, нетрудящийся бездушен,
      Значит, и бездушие не труд.
      И затем еще одно, пожалуй...
      Хочется сказать мне иногда!
      Красота берет свое начало
      В одухотворенности труда.
      Все, на что я, мастер, посмотрю,
      Приобщается великой тайне:
      В мире все, чего коснется труд,
      Обретает душу и дыханье.
      Видишь мрамор? Это просто кальций.
      Химия. Породистый кристалл.
      Но коснулись этой глыбы пальцы
      И Венерой вышла красота.
      Так во всем и всюду. Пусть природа
      Часто безупречно хороша,
      Но волнует глубже труд народа,
      Потому что труд и есть душа.
      Как ни скорбно ивы нынче пели
      Под плаксивый дождика мотив,
      Но рыдание виолончели
      Трогательней всех плакучих ив:
      Все слилось вот в этой струнной гамме,
      И недаром, выходя из нот,
      Дерево с плакучими ветвями
      На концерте под дождем поет.
      Кстати, ивушку задевши краем,
      Я скажу при всей любви моей:
      Мы ведь сами иву наделяем
      Женственностью наших матерей,
      Мы ведь сами заставляем плакать
      Равнодушный дождик иногда,
      А без нас - ведь это только слякоть,
      Попросту холодная вода.
      Отчего, когда глядим на волны,
      Видим вечность и судьбу людей?
      Отчего, почуя ветер вольный,
      Чувствуем мы свежесть наших дней?
      Отчего пургу зовем "седою",
      "Шепот" слышим там, где камыши?
      Оттого, что втайне красотою
      Мы зовем полет своей души.
      Что способно вызвать это чувство,
      То красиво. В этом суть искусства.
      Но ведь чувство зреет век от века.
      Красота с развитьем заодно.
      Где предел полету человека,
      Вырастать которому дано?
      Кандалов распиливая звенья,
      Покоряя за верстой версту,
      Мощные народные движенья
      Всюду открывают красоту.
      Даже то, что не было красиво,
      Вдруг в большой неповторимый час,
      Грянув о сердца, как об огнива,
      Полымем охватывает нас.
      Если есть на свете божество
      Это труд и чудеса его.
      Древле сделав зверя человеком,
      Все мечтанья обостряя в мысль,
      Труд ведет историю по вехам
      Поступью железной в коммунизм,
      И под ритмы поступи железной,
      Ощущая труд, как волшебство,
      Вырастает пламенный и честный
      Век душа народа моего.
      1946
      ОТЧИЗНА
      Два чувства равно близки нам
      В них обретает сердце пищу:
      Любовь к родному пепелищу,
      Любовь к отеческим гробам.
      Пушкин
      А любовь к отечеству была
      Любовью к дедовским могилам,
      Любовью к славе, что плыла
      Над краем бесконечно милым,
      Любовью к матери своей,
      Что вечно сердцем настороже,
      Которая для сыновей
      Чем сгорбленнее, тем дороже.
      Ты за нее костями ляг!
      Ты за нее - сквозь ураганы!
      Но родина не только шлях,
      Где дремлют скифские курганы.
      Ее культура не музей,
      Она не вся в наследье предка
      Она в делах твоих друзей,
      С отцами спорящих нередко.
      Умей в грядущее взглянуть
      И в нем найти отчизну снова,
      Чтобы твоя дышала грудь
      Не только дымкою былого.
      Нам все былое по плечу,
      Все, что оставили века нам!
      Да, дед высок. Но я хочу,
      Чтоб сын мой вырос великаном.
      Держась за дедово древко,
      Не опьяняй же дремой сердце.
      Как прошлое ни велико,
      Как мы ни чтим его бессмертье,
      Но века завтрашнего зов
      Могущественнее, чем тризна.
      Не только край твоих отцов.
      Но край твоих детей - отчизна.
      1948
      * * *
      Все девки в хороводе хороши,
      Здесь кажется красавицей любая
      Вон ту расцеловал бы от души!
      Но вытащи ее на свет: рябая.
      Не так ли и строка стихотворенья?
      Вглядишься - не звучна и не стройна,
      Вернешь ее стихиям - и она
      Вся пламя, вся полет, вся вдохновенье!
      1949
      * * *
      Не верьте моим фотографиям.
      Все фото на свете - ложь.
      Да, я не выгляжу графом,
      На бурлака не похож,
      Но я не безликий мужчина.
      Очень прошу вас учесть:
      У меня, например, морщины,
      Слава те господи, есть;
      Тени - то мягче, то резче,
      Впадина, угол, изгиб
      А тут от немыслимой ретуши
      В лице не видно ни зги.
      Такой фальшивой открытки
      Приятелю не пошлешь.
      Но разве не так же в критике
      Встречается фотоложь?
      Годами не вижу счастья,
      Как будто бы проклят роком!
      А мне иногда ненароком
      И правду сказать случается,
      А я человек с теплынью.
      Но критик,
      на руку шибкий,
      Ведет и ведет свою линию:
      "Ошибки, ошибки, ошибки..."
      В стихах я решаю темы
      Не кистью, а мастихином,
      В статьях же выгляжу схемой
      Наперекор стихиям:
      Глаза отливают гравием,
      Промахов гул нестихаем...
      Не верьте моим фотографиям:
      Верьте моим стихам!
      1953
      * * *
      Предоставьте педагогику
      педагогам.
      Ленин
      Не я выбираю читателя. Он.
      Он достает меня с полки.
      Оттого у соседа тираж - миллион.
      У меня ж одинокие, как волки.
      Однако не стану я, лебезя,
      Обходиться сотней словечек,
      Ниже писать, чем умеешь, нельзя
      Это не в силах человечьих.
      А впрочем, говоря кстати,
      К чему нам стиль "вот такой нижины"?
      Какому ничтожеству нужен читатель,
      Которому
      стихи
      не нужны?
      И все же немало я сил затратил,
      Чтоб стать доступным сердцу, как стон.
      Но только и ты поработай, читатель:
      Тоннель-то роется с двух сторон.
      1954
      ПРЕЛЮД
      Вот она, моя тихая пристань,
      Берег письменного стола...
      Шел я в жизни, бывало, на приступ.
      Прогорал на этом дотла.
      Сколько падал я, подымался,
      Сколько ребер отбито в боях!
      До звериного воя влюблялся,
      Ненавидел до боли в зубах.
      В обличении лживых "истин"
      Сколько глупостей делал подчас
      И без сердца на тихую пристань
      Возвращался, тоске подчинясь.
      Тихо-тихо идут часы,
      За секундой секунду чеканя,
      Четвертушки бумаги чисты.
      Перья
      дремлют
      в стакане.
      Как спокойно. Как хорошо.
      Взял перо я для тихого слова...
      Но как будто
      я поднял
      ружье:
      Снова пламя! Видения снова!
      И опять штормовые дела
      В тихой комнате буря да клики...
      Берег письменного стола.
      Океан за ним - тихий. Великий.
      1957
      МАМОНТ
      Как впаянный в льдину, мамонт,
      Дрейфую,
      серебряно-бурый.
      Стихи мои точно пергамент
      Забытой, но мощной культуры.
      Вокруг, не зная печали,
      Пеструшки резвятся наспех.
      А я покидаю причалы,
      Вмурованный в синий айсберг;
      А я за полярный пояс
      Плыву, влекомый теченьем:
      Меня приветствует Полюс,
      К своим причисляя теням.
      Но нет! Дотянусь до мыса,
      К былому меня не причалишь:
      Пульсирует,
      стонет,
      дымится
      Силы дремучая залежь...
      Я слышу голос Коммуны
      Сердцем своим горючим.
      Дни мои - только кануны,
      Время мое - в грядущем!
      1958
      * * *
      Не знаю, как кому, а мне
      Для счастья нужно очень мало:
      Чтоб ты приснилась мне во сне
      И рук своих не отнимала,
      Чтоб кучевые две гряды,
      Рыча, валились в поединок
      Или петлял среди травинок
      Стакан серебряной воды.
      Не знаю, как кому, а мне
      Для счастья нужно очень много:
      Чтобы у честности в стране
      Была широкая дорога,
      Чтоб вечной ценностью людской
      Слыла душа, а не анкета,
      И чтоб народ любил поэта
      Не под критической клюкой.
      1959
      ЧЕЛОВЕК ВЫШЕ СВОЕЙ СУДЬБЫ
      Чтоб ни случилось - помни одно:
      Стих - тончайший громоотвод!
      Любишь стихи
      не сорвешься на дно:
      Поэзия сыщет, поймет, позовет.
      Живи,
      искусства не сторонясь.
      Люди без лирики как столбы.
      Участь наша ничтожнее нас:
      Человек
      выше своей судьбы.
      1960
      * * *
      Легко ли душу понять?
      В ней дымкой затянуты дали,
      В ней пропастью кажется падь.
      Обманывают детали.
      Но среди многих примет
      Одна проступает, как ноты:
      Скажи мне, кто твой поэт,
      И я скажу тебе - кто ты.
      1960
      ВЕСЕННЕЕ
      Весною телеграфные столбы
      Припоминают, что они - деревья.
      Весною даже общества столпы
      Низринулись бы в скифские кочевья;
      Скворечница пока еще пуста.
      Но воробьишки спорят о продаже,
      Дома чего-то ждут, как поезда,
      А женщины похожи на пейзажи.
      И ветерок, томительно знобя,
      Несет тебе надежды ниоткуда.
      Весенним днем от самого себя
      Ты, сам не зная, ожидаешь чуда.
      1961
      СЛОВНО АЙСБЕРГ...
      Жизнь моя у всех перед глазами.
      Ну, а много ль знаете о ней?
      Только то, что выдержал экзамен
      В сонмище классических теней?
      Неужели только в том и счастье,
      Чтобы бронзой числиться в саду?
      Не хочу я участи блестящей,
      . Неподсуден пошлому суду.
      Стоило ли раскаляться лавой,
      Чтоб затем оледенеть в металл?
      Что мне братская могила славы,
      О которой с юности мечтал!
      Нет, не по торжественным парадам,
      Не в музее, датой дорожа,
      Я хочу дышать с тобою рядом,
      Человечья теплая душа.
      Русский ли, норвежец или турок,
      Горновой,
      рыбачка
      или ас,
      Я войду, войду в твою культуру,
      Это будет, будет
      а сейчас,
      Словно айсберг в середине мая,
      Проношу свою голубизну;
      Над водой блестит одна седьмая,
      А глыбун уходит в глубину.
      1962
      МОЛИТВА
      Народ!
      Возьми хоть строчку на память,
      Ни к чему мне тосты да спичи,
      Не прошу я меня обрамить:
      Я хочу быть всегда при тебе.
      Как спички.
      1962
      PERPETUUM MOBILE
      Новаторство всегда безвкусно,
      А безупречны эпигоны:
      Для этих гавриков искусство
      Всегда каноны да иконы.
      Новаторы же разрушают
      Все окольцованные дали:
      Они проблему дня решают,
      Им некогда ласкать детали.
      Отсюда стружки да осадки.
      Но пролетит пора дискуссий,
      И станут даже недостатки
      Эстетикою в новом вкусе.
      И после лозунгов бесстрашных
      Уже внучата-эпигоны
      Возводят в новые иконы
      Лихих новаторов вчерашних.
      1963
      ДАВАЙТЕ ПОМЕЧТАЕМ
      О БЕССМЕРТЬЕ
      Но не хочу, о други, умирать...
      Пушкин
      1
      Наука беспощадна и узка,
      Искусство простодушно и широко.
      "Любая к смерти приведет дорога"
      Какая в этом дикая тоска! ..
      Л я поэт. Я верую в бессмертье.
      Оно не в монументах, не в статьях.
      Что мне до них, когда не бьется сердце
      И фосфор загорается в костях?
      Увы, так называемая "слава"
      Эрзац бессмертья, только и всего.
      Ее величье утешает слабо.
      Мое ж бессмертье - это естество.
      Мы с вами - очертанья электронов,
      Которые взлетают каждый миг,
      А новые, все струны наши тронув,
      Воссоздают мгновенно нас самих.
      Мы как река... Мы бросимся друг к другу,
      Но нас уж нет, хоть мы глядим в глаза:
      Все как бы обновилось - и нельзя
      Вторично жать одну и ту же руку.
      Так, значит, я, и ты, и все другие
      Лишь электронный принцип, дорогие 1,
      Он распадется в нас - и мы умрем,
      Он где-нибудь когда-нибудь сойдется,
      И "я" опять задышит, засмеется
      В беспамятном сознании моем.
      Да, это буду я! Тот и не тот.
      В обличье пахотника или принца
      Не важно. Важно, что бессмертный принцип
      Опять меня в стихийщину сведет:
      Сквозь новый ген
      спустя мильон столетий,
      А может быть, и через год
      Я снова появлюсь на этом свете.
      ___________
      1 Теория Норберта Винера.
      2
      Я твердо утверждаю, как закон,
      Что в нуль не превратится электрон,
      Поскольку вся материя превечна.
      И то, что, выйдя из глухих пучин,
      В слепой природе стало человечно.
      Опять возникнет в силу тех причин,
      Что вызвали дыхание мое,
      Как ваше, как седьмых, десятых, сотых.
      Мы вновь сквозь вековое забытье
      Взойдем в телесности, а не в рапсодьях.
      Пока ие будет решена проблема.
      Как из "оно" произрастает "я",
      Покуда здесь сознанье наше немо
      Моя догадка не галиматья.
      Поверьте ж в эту сказочку. Не бойтесь.
      (Рой электронов все ж не кутерьма.)
      А поначалу в корне всех гипотез
      Лежит веселая игра ума.
      1964
      ХУДОЖНИЦА
      Тане С.
      Твой вкус, вероятно, излишне тонок:
      Попроще хотят. Поярче хотят.
      И ты работаешь, гадкий утенок,
      Среди вполне уютных утят.
      Ты вся в изысках туманных теорий,
      Лишь тот для тебя учитель, кто нов.
      Как ищут в породе уран или торий,
      В душе твоей поиск редчайших тонов.
      Поиск редчайшего... Что ж, хорошо.
      Простят раритетам и фальшь и кривинку.
      А я через это, дочка, прошел.
      Ищу я в искусстве живую кровинку...
      Но есть в тебе все-таки "!искра божья",
      Она не позволит искать наобум:
      Величие
      эпохальных дум
      Всплывает в черты твоего бездорожья.
      И вот, горюя или грозя.
      Видавшие подвиг и ужас смерти,
      Совсем человеческие глаза
      Глядят на твоем мольбертее.
      Теории остаются с тобой
      (Тебя, дорогая, не переспоришь),
      Но мир в ателье вступает толпой:
      Натурщики - физик, шахтерка, сторож.
      Те, что с виду обычны вполне,
      Те, что на фото живут без эффекта,
      Вспыхивают на твоем полотне
      Призраком века.
      И, глядя на пальцы твои любимые,
      В силу твою поверя,
      Угадываю
      уже лебединые
      Перья.
      1964
      О ТРУДЕ
      Во многом разочаровался
      И сердцем очерствел при этом.
      Быт не плывет в кадансах вальса,
      Не устилает путь паркетом.
      За все приходится бороться,
      О каждый камень спотыкаться.
      О, жизнь прожить совсем не просто
      Она колюча и клыкаста.
      Но никогда не разуверюсь
      В таком событии, как Труд.
      Он требователен и крут
      И в моде видит только ересь,
      Но он и друг в любой напасти,
      Спасенье в горестной судьбе.
      В конце концов он просто - счастье
      Сам по себе.
      1964
      ОКЕАНСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ
      Пепел сигары похож на кожу слона:
      Серо-седой, слоистый, морщинистый, мощный.
      За ним открывается знойная чья-то страна,
      Достичь которую просто так - невозможно.
      Но аромат словно запах женских волос,
      Так пахнут на солнце морские сушеные стебли
      Под жарким жужжаньем хищных, как тигры, ос...
      И все это, все это - в толстом сигарном пепле.
      1965
      У МОЛОДОСТИ
      СОБСТВЕННАЯ МУДРОСТЬ
      Не говорите мне о том, что старость
      Мудра. Не верю в бороды богов..
      К чему мне ум церковных старост,
      Рачительных и грузных бирюков?
      Их беспощадно-бдительная хмурость
      В кулак зажмет сердца до покрова.
      У молодости собственная мудрость
      Любовь, которая всегда права.
      1965
      RESURGAM!1
      [Воскресну! (лат.)]
      Если не грешить против
      разума, вообще ни к чему
      не придешь.
      Эйнштейн
      Я был в Париже, Лондоне, и Вене,
      В Берлине, и Стамбуле, и Брно,
      И всюду мне являлось откровенье,
      Где человечество погребено.
      Нет, никогда не примирюсь я с этим,
      Не верю. Не хочу я, наконец!
      Мы все навек одарены бессмертьем,
      Могилы - не конец.
      Я вижу на губах у вас сарказм...
      Пожалуй, вы безумца иа засов?
      Разумны вы. А что такое разум?
      Всего лишь опыт дедов и отцов.
      Но в грядущем осознают внуки,
      Не разгадать подзорною трубой.
      Не суйте ж мне, о евнухи науки,
      Задачи арифметики тупой.
      Вам не загнать пророчество поэта
      В клетушку ваших душных аксиом.
      Все, что сегодня разумом воспето,
      Придется завтра обрекать на слом.
      Я ездил к немцам, англичанам, туркам
      Повсюду смерть. Ее не сокрушить.
      Но выше смерти властный крик: "Resurgam!"
      Мертвец, ты прав: мы снова будем жить!
      1966
      АНКЕТ4 МОЕЙ ДУШИ
      (Лирическая поэма)
      Я мог бы дать моей стране
      Больше того, что дал,
      Если бы гору не резать мне,
      Как Тереку Дарьял.
      Но Терек грыз, от пены пег,
      Столетьями каждый уступ,
      А много ль успеет за краткий век
      Мой человечий зуб?
      1
      Мое поколение при царе
      Пришло уже к той заветной поре,
      Когда слова "рабочий класс"
      Как откровение души,
      Когда машинально
      карандаши
      Рисуют уже не девичий глаз,
      Где зеркальце да точка в нем,
      А виселицу с вороньем,
      А тюрем черные кресты,
      Где побываешь ты.
      (Моих героев путь
      строг:
      сперва гимназия,
      вослед
      за нею университет
      и, наконец, острог.)
      Но эта будущность твоя
      Прекрасной кажется тебе.
      Пускав не пеньем соловья
      Она пройдет в твоей судьбе,
      А хриплым клекотом орла,
      Взъерошившим свои крыла
      В железной клетке.
      (Гордый лик
      В плену особенно велик.)
      Я это чувство понимал,
      Хоть был тогда обидно мал,
      Я очень гордо крылья нес,
      Хоть был еще чуть-чуть курнос;
      Но где же девушка моя,
      Ее хотя бы силуэт?
      Где та заветная скамья,
      К которой вел бы нежный след?
      Ведь каждому из нас дана
      На веки вечные одна.
      Я так мечтал
      ее бровям
      Преподнести
      свое крыло.
      Но мне, должно быть, как и вам,
      Сначала долго не везло;
      Я, как и многие из вас,
      Гадал: она иль не она?
      И вдруг - она...
      Она одна!
      Орлом бровей осенена,
      И Революцией звалась.
      2
      Мальчишкой в восемнадцать лет
      Я защищал ее,
      Горошек иволгиных флейт
      Переменив на воронье.
      И, с боем окунаясь в Крым,
      Гранатой солнце ослепя,
      Я кровью, выдыхавшей дым,
      ЕЙ ПОСВЯТИЛ себя.
      И был я счастлив до того,
      Что комиссара своего
      Вопросами
      вгонял
      в пот:
      - Когда же страшное придет?
      - Когда же страшное придет?
      Но страшного я не видал,
      Хоть был изранен, хоть ослаб,
      Хоть ворон надо мной витал.
      Хоть наклонялся шваб.
      Я не был баловнем судьбы,
      Нелегкой жизнью жил,
      И то, что взял я, что добыл,
      Я брал ценою жил.
      Но не пленит меня и тот,
      Кого ласкают землячки,
      Кто, в лужу обронив очки,
      Златую рыбку достает.
      Я жил, товарищи, как и вы,
      Надеясь на собственное плечо.
      Меня не пугали ни мудрость совы,