Рэп для мента

Б. К. Седов
Рэп для мента

ПРОЛОГ

       Если сложить миллион долларов в пачки по сотне стодолларовых купюр в каждой, то получится ровно сто пачек. Эти деньги легко умещаются в обычном «дипломате» стандартного размера. Можно спрятать этот дипломат под кровать или, завернув его в несколько слоев полиэтилена, зарыть на садовом участке, а можно для оригинальности поехать в лес и привязать дипломат к сосне на высоте восьми метров, а на стволе сделать зарубки, чтобы потом легче было найти нужное дерево.
       Но из-под кровати клад легко достанут квартирные воры, которым такая добыча обеспечит безбедную старость; на месте садового участка, пока его владелец лежит в больнице с переломом позвоночника, могут выстроить сервисный центр, а где находится нужное дерево, можно попросту забыть и до конца жизни бродить по лесу, разыскивая зарубки на соснах, бормоча проклятия и цепляясь отросшей бородой за сучья.
       Поэтому в старое советское время, заботясь о благополучии граждан, их призывали хранить деньги в сберегательной кассе. Теперь же, в новые времена, нельзя проехать по городу и километра, не наткнувшись на какой-нибудь «Нашбанк», или «Честнобанк», или даже «Росзапсевфинчечбанк».
       Илья Семенович Ростовцев, выбирая название для своего детища, решил придумать что-нибудь пооригинальнее и посовременнее, так в Городе появился еще один банк, который ничем, кроме названия, не отличался от десятков, а то и сотен других.
       Назывался он просто и понятно – «Петробабки».
       Дела банка шли как у всех, миллиардами долларов не пахло, однако главную свою задачу – обогащение лично Ильи Семеновича – «Петробабки» выполняли.
       А на большее он и не рассчитывал.
       Делами банка, понятное дело, управлял совет директоров, состоявший из двух человек; и в эту самую минуту Илья Семенович, сидя в роскошном кресле, которому мог позавидовать сам президент, показывал своим директорам, кто в доме хозяин.
      –  Какие еще партнеры? – кипятился Ростовцев, роняя на настоящий персидский ковер пепел от вонючей, но дорогой сигары. – Вы что тут все, с ума посходили? Переводить деньги в Турцию! Если вас кинут, то вы будете рассчитываться со мной до конца дней своих. Немедленно отозвать бабки и больше такого не делать!
      –  Ну, Илья Семенович, – урезонивал его первый директор, – это же проверенные люди, они же русские, хоть и в Турции...
      –  Да, – поддержал второй директор, – нормальные русские. Из Гомеля.
      –  Вот именно, – Ростовцев воздел сигару к небу и обсыпал себя пеплом, – русские, да еще из Гомеля! Знаю я таких русских. Будь они турками или даже албанцами, я бы слова не сказал. А если русские из Гомеля – то увольте меня от таких сделок. Я сам себе русский. Почти.
       Ткнув сигару в пепельницу, Ростовцев недовольно посмотрел на директоров и, переменив позу, сказал:
      –  Деньги из Анкары – вернуть. Все. Разговор окончен.
       Он налил себе стакан минералки и жадно выпил.
       День был жаркий, и Илья Семенович предпочел бы провести его в своей роскошной фазенде на берегу Залива, вдали от душного и пышущего недобрым жаром Города, но дела, дела...
       Кто же еще будет заниматься делами?
       Если сам не сделаешь, никто за тебя не сделает.
       На лбу Ильи Семеновича выступила испарина, и, утершись белоснежным платком, он сказал:
      –  Ну а что там с Москвой?
       Второй директор открыл было рот, чтобы ознакомить хозяина с блестящими московскими перспективами, но тут дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появился сотрудник службы безопасности банка, одетый в черный похоронный костюм и белую рубашку.
       Илья Семенович мгновенно разогрелся до температуры автомобильного прикуривателя и заорал:
      –  Вам что, непонятно, что у меня совещание? Как фамилия? Буркин? Гуркин?
      –  Чуркин моя фамилия, – растерянно ответил охранник, – тут такое дело...
       Он отошел в сторону, и в кабинет, пугливо озираясь, вошла женщина неопределенного возраста. На ней был бесформенный выцветший плащ образца восемьдесят затертого года, колхозный платок, прикрывавший жалкие сероватые волосы, и толстые очки, делавшие ее глаза большими и глупыми.
       Ростовцев сразу определил ее как домохозяйку.
       Бедную.
      –  Ну и что это? – Ростовцев нахмурился. – Это у нас клиент такой пошел, что ли? Или этой мадам нужна милостыня? Так будет вам известно, что я не подаю. Буркин... Э-э-э... В общем – закрой дверь с той стороны.
       Чуркин развел руками и оглянулся на женщину.
      –  Так у нее...
      –  Что у нее? – Ростовцев поморщился. – Ну что у нее может быть?
       Женщина шагнула вперед и сняла плащ.
       Ростовцев увидел, что у нее, и слегка побледнел.
       Оба директора замерли, а охранник пятясь вышел из кабинета и осторожно закрыл за собой дверь.
       На женщине красовалась офицерская портупея, на которой были закреплены несколько ярко-красных цилиндрических предметов с маркировкой на заграничном языке. Насмотревшийся американских фильмов Ростовцев моментально распознал в этих предметах мощные толовые шашки и побледнел еще больше.
       Потом он увидел прикрепленную к портупее черную коробочку, на которой светились два глазка. Один из них, зеленый, горел постоянно, а другой, красный, тревожно мигал.
       От коробочки к празднично сверкавшим толовым шашкам шли витые зеленые и желтые провода; другие провода, красного цвета, опутывали бесформенное туловище женщины, и было на этой сбруе еще что-то похожее на дверные глазки, но Ростовцев, уже совершенно не понимая, что происходит, не стал расспрашивать женщину о назначении тех или иных устройств, закрепленных на ней, а вместо этого громко сглотнул и, указав пальцем на страшное сооружение, громоздившееся вокруг испуганной домохозяйки, спросил:
      –  Это... Что это?
      –  Это бомба такая, – ответила домохозяйка и залилась слезами, – они меня сейчас взорвут, а у меня дети из школы должны прийти... А они говорят – иди, а то взорвем!
      –  Кто говорит – дети? – в голове у Ростовцева все перепуталось.
      –  Нет, эти... – домохозяйка с хлюпаньем потянула носом и стала размазывать по лицу черные потеки туши, – террористы...
      –  Какие еще террористы? – озадаченно спросил Ростовцев, не отрывая взгляда от адской машины.
      –  Ну, это... Они меня схватили, надели эту штуку и говорят – иди в банк, прямо к директору, мол, иди, а там сама увидишь. А я на машине, у меня от мужа «Москвич» остался, еще совсем как новенький, при Брежневе купили... А эти говорят – ехай в банк, там увидишь. А то подорвем.
       Ростовцев вдруг вспомнил, как по телевизору показывали снятый камерой слежения подрыв шахидки. Люди шли плотной толпой; то место, где находилась смертница, было отмечено белым дергающимся колечком, и вдруг на экране мгновенно появилось дымно-пыльное облако. Когда оно рассеялось, асфальт в месте взрыва оказался усеян неподвижными телами и какими-то непонятными предметами, которые, скорее всего, были частями тел разорванных на куски людей.
       Изображение было черно-белым и зернистым и совсем не походило на красивые голливудские взрывы, когда в фейерверке рассыпающихся праздничных искр можно полюбоваться плавно летящими по воздуху телами, автомобилями и прочими обычно не летающими предметами. И то обстоятельство, что картинка, снятая дешевой камерой слежения, была такой плохой, делало и без того страшное событие еще более страшным.
       Ростовцев почувствовал, как по щеке поползла капля, выбежавшая из-под волос на виске. Он нервно стер ее, и тут из сбруи послышалось шипение.
       Искаженный механический голос произнес:
      –  Немедленно приготовьте двести тысяч долларов и положите их в полиэтиленовый мешок. В противном случае я нажму кнопку, и от вас останется мокрое место.
       Один из директоров поднялся и, осторожно ступая по ковру, начал обходить женщину, чтобы разглядеть, что на ней висит сзади.
      –  И без шуток, – снова раздался мертвый голос, – на женщине четыре видеокамеры, и я вижу каждое ваше движение. Выполняйте то, что я сказал.
       Директор вздрогнул и на цыпочках вернулся на свой стул.
      –  А...
       Ростовцев открыл было рот, чтобы что-то сказать, но понял, что говорить совершенно нечего и незачем.
       В шахматах такая ситуация называется – мат.
       А тут был мат даже не в два, а в один ход.
       Человек, отдававший по радио приказы, был неизвестно где и абсолютно ничем не рисковал. Если Ростовцев заартачится, то он просто нажмет кнопку, и всех находящихся в кабинете размажет по стенам.
       И все.
       Никаких переговоров, никакой торговли...
       А тот, неизвестный и страшный, выбросит рацию и пульт в урну и спокойно пойдет пить пиво со своими сообщниками. Для него эта ситуация была совершенно идеально беспроигрышной.
       Ростовцев посопротивлялся внутри себя еще несколько секунд и задал глупый вопрос:
      –  А почему именно двести?
      –  Выполняйте, что я сказал. У вас есть пять минут. После этого я нажимаю кнопку.
       Вздохнув, Ростовцев повернулся к первому директору и грустно спросил:
      –  У нас там наберется двести?
       Первый директор торопливо ответил:
      –  Конечно.
      –  Ну, так давай неси! – раздраженно буркнул Ростовцев и с ненавистью посмотрел на женщину, которая в этот момент переминалась с ноги на ногу, зажмурившись и прижав кулак к губам. – И поторопись, слышал, что он сказал? Пять минут!
       Первый директор вскочил со стула и бросился к двери, а из адской машины снова раздался искаженный голос:
      –  Всем остальным оставаться на местах.
       Прошла минута, затем вторая, третья, и Ростовцев начал нервничать.
       Он представил себе, что первый директор споткнулся на лестнице, ударился головой о ступеньку и потерял сознание. А висевший на стене старинный позолоченный корабельный хронометр равнодушно отщелкивает оставшиеся секунды жизни...
       Наконец за дверью послышались торопливые шаги, и в кабинет ворвался второй директор, державший в руках зеленоватые пачки денег.
      –  Вот, – запыхавшись, выпалил он, – набрали.
      –  Отдайте деньги женщине, – проскрипел голос.
      –  На! – второй директор сунул охапку долларовых пачек в дрожащие руки домохозяйки и сел на свой стул.
      –  Покажи деньги, – приказал голос, и женщина стала поворачивать пачки перед укрепленной на ее груди камерой.
      –  Хорошо, – через некоторое время сказал голос, – теперь положи их в мешок.
       Женщина, едва не выронив деньги, вытащила из кармана обвислой юбки старый полиэтиленовый мешок с надписью «Алла» и стала запихивать в него пачки.
       Когда она закончила, голос сказал:
      –  Слушайте внимательно. Сейчас женщина выйдет из банка, сядет в свою машину и уедет. Вы не будете следить за ней. Мы наблюдаем за вами и, если что-то будет не так, взорвем эту женщину. Все. Можете идти.
       Женщина, всхлипывая и вздрагивая, натянула свой отвратительный плащ и молча направилась к двери. Первый директор приподнял было руку, будто собираясь окликнуть ее, но Ростовцев посмотрел на него так, что тот стушевался и зажал ладони между коленями.
       Когда за покинувшей кабинет домохозяйкой, уносившей двести тысяч долларов, закрылась дверь, второй директор встрепенулся и сказал:
      –  А может – хрен с ней, с этой бабой? Пусть ее взорвут, если хотят! А я сейчас быстренько скомандую охране, и ребята проследят...
      –  Мудак ты, – горестно ответил Ростовцев, – толку-то? На ней восемь шашек, я специально посчитал. Если они ее взорвут, то и от денег ничего не останется.
      –  Да-а-а... – расстроенно протянул первый директор.
      –  Вот тебе и да! – Ростовцев ударил кулаком по столу. – Вот тебе и да, и нет, и до свиданья! Как нас шваркнули! Как шваркнули!
       Он вскочил с места, сделал круг по кабинету и снова упал в свое директорское кресло.
      –  Нет, ну как ловко! И ведь не дернешься, и не сделаешь ничего! Двести тысяч как с куста! Ну, молодцы... Мне бы таких, а то сидят тут два...
       Ростовцев посмотрел на притихших директо-ров и безнадежно махнул рукой.
       Первый директор кашлянул и робко спросил:
      –  В милицию звонить?
      –  В какую милицию, идиот! – успокоившийся было Ростовцев снова завелся. – Эти деньги из неучтенки?
      –  Да...
      –  Ну и что ты скажешь милиции? Пришла баба с бомбой, и мы отдали ей двести штук неучтенной зелени?
      –  Ну...
      –  Вот тебе и ну. Недоумок.
       Ростовцев открыл стоявшую перед ним на столе резную деревянную шкатулку, достал толстую, как тепличный огурец, сигару, сломал ее, потом достал вторую и начал нервно обрезать конец специальным ножичком, имевшим вид миниатюрного плотницкого топорика.
      –  Вот этим бы топориком да тебе по башке, – пробормотал он, – милицию вызывать... Какие у нас там сейчас процентные ставки? В общем, теперь надо отбивать деньги, так что давайте, займитесь делом. Идите, свободны.
       Директора встали и направились к выходу из кабинета, но Ростовцев остановил их:
      –  Хотя... Ладно, вызывайте ментов. Мы скажем, что она унесла то, что сегодня вложил этот, как его...
      –  Бердянский. Лауреат, – подсказал второй директор.
      –  Точно, лауреат, – кивнул Ростовцев, – так что – вызывайте.
       Директора вышли, а Ростовцев прикурил сигару, выпустил клуб вонючего дыма и развел руками.
      –  Нет, ну надо же так! Пять минут, и двести штук как с куста! И никаких концов...

Часть первая
НЕДОЛГО МУЗЫКА ИГРАЛА...

Глава 1
СТРИПТИЗ В ГАРАЖЕ

      Пустая пивная бутылка стояла прямо по середине узкой и кривой улицы, название которой Роману было неизвестно. Приняв чуть вправо, Роман раздраженно подумал о кретинах, выставляющих посуду на проезжую часть, и тут на дорогу выбежала тощая уличная кошка, которая затравленно озиралась по сторонам и жалась к асфальту.
      Роман не был суеверен, а кроме того, знал, что любая автомобильная примета действует как дорожный знак, – всего лишь до перекрестка. Но киску, хоть она и совершенно не симпатичная, было жалко. Поэтому он крутанул руль, объезжая кошку, и задел левым передним колесом за бутылку. Она со звяканьем покатилась по мостовой, и в следующую секунду сзади послышался звон разбившегося стекла, и сразу за ним – громкий хлопок. Машина чуть осела на левое заднее колесо и вильнула.
      – Чтоб ты сдохла! – воскликнул Роман, отлично понимая, что произошло.
      Он наехал задним колесом на бутылку, раздавил ее и моментально разрезал осколками дорогую покрышку. Такое уже бывало, поэтому Роман даже не стал останавливаться, чтобы выполнить водительский ритуал, заключавшийся в осмотре поврежденного колеса, ударах руками по ляжкам и громком поношении идиотов, взявших моду сосать пиво из горлышка и оставлять пустые бутылки где придется.
      Он просто снизил скорость и медленно поехал вдоль поребрика, с отвращением прислушиваясь к чавкающим звукам, доносившимся сзади. Противный резиновый скрип прерывало ритмичное хлопанье, и Роман понял, что разрезал колесо так сильно, что кусок покрышки торчит в сторону и с каждым оборотом колеса ударяет по асфальту.
      Впереди показался обрамленный кучами строительного мусора въезд на территорию каких-то гаражей, и Роман с облегчением увидел закрепленный на торчавшей из земли кривой трубе кусок ржавой жести, на котором белой краской было коряво написано: «Шиноремонт».
      Стрелка указывала на въезд в гаражи, и Роман решительно повернул в ту сторону. Дорога шла между рядами железных коробок, в которых автомобилисты хранили свои машины или просто старый хлам вроде поломанных стартеров, вытекших амортизаторов и прочего металлолома. Увидев на одном из этих ржавых гаражей еще одну надпись: «Шиноремонт», Роман остановился напротив его распахнутых ворот, заглушил двигатель и вышел из машины.
      Сидевший на перевернутом ящике бездельник в чудовищно грязной робе посмотрел на Романа и глотнул пива из бутылки, которую он держал в левой руке.
      В правой у него была беломорина.
      – Колесо можно сделать? – спросил Роман.
      – А что там? – хрипло поинтересовался бездельник.
      – А ты оторви жопу от ящика и посмотри, – посоветовал ему Роман.
      Бездельник оценивающе взглянул на Романа, потом на его дорогую серую «Вольво 860» и, решив, что кочевряжиться не стоит, со вздохом поднялся с ящика.
      Обойдя машину, он взглянул на колесо и сказал:
      – Тут нужно новую резину. Эту уже не сделать.
      – Это я и сам знаю, – ответил Роман, – на бутылку наехал.
      – Покрышка есть? – спросил бездельник.
      – Нет, – ответил Роман.
      – И у меня нет.
      – А ты подумай, – сказал Роман, – я ведь тебе денег дам, а то выпьешь эту бутылку, а на следующую уже не будет.
      – Ха! – ответил бездельник. – У меня в гараже целый ящик стоит.
      Он почесал промежность, вздохнул и сказал:
      – Ладно. Я сейчас схожу к Лёхе, у него как раз есть такое колесо. Подожди пока.
      Он повернулся и ушел куда-то в пыльную жаркую даль.
 
      Роман посмотрел ему вслед и огляделся.
      На территории гаражей было тихо, только откуда-то издалека доносилось приглушенное завывание электродрели. Пространство между железными гаражами, раскаленными полуденным солнцем, было усыпано древним мусором, среди которого наверняка можно было обнаружить предметы, упавшие на эту мертвую землю много лет назад. Например – тридцать. Или даже пятьдесят.
      В таких местах Роман всегда остро чувствовал безграничность времени и пространства, и это ему нравилось. Он чувствовал себя как бы на развалинах исчезнувшей цивилизации. Когда-то здесь кипела жизнь, люди увлеченно делали что-то, смеялись, ругались, а теперь большинства из них наверняка уже нет в живых... И вот этот охломон, ушедший неизвестно куда за колесом, забросил между гаражей, например, сломанный гаечный ключ из хромованадиевого сплава, и пролежит эта нержавеющая железка на том же самом месте еще лет сто. Или тысячу.
      Прямо какой-то заброшенный марсианский город...
      Почувствовав, что неплохо бы справить малую нужду, Роман посмотрел по сторонам и, увидев широкую щель между гаражами, направился туда. Щель выходила на следующий ряд гаражей, и, остановившись в ее середине, Роман занялся несложными, но важными манипуляциями с молнией на джинсах.
      Закончив дело, он удовлетворенно вздохнул и стал застегиваться. В это время из соседнего проезда донесся шум автомобильного мотора, и Роман, движимый не более чем праздным любопытством, выглянул из-за гаража.
      На пустом пространстве между рядами гаражей в туче медленно оседавшей пыли стоял только что подъехавший старый «Москвич 412». Левая дверь «Москвича» со скрипом отворилась, и из нее выбралась невзрачная очкастая тетка в мятом плаще, которая стала с подозрением оглядываться по сторонам.
      Роман подумал, что ее привела сюда такая же, как и у него, физиологическая нужда, и ему стало неловко. Он уже решил было тихонько скрыться, но тетка, удовлетворившись осмотром местности, быстро расстегнула плащ и бросила его на землю.
      Под плащом, к великому удивлению Романа, на тетке оказалась офицерская портупея, к которой были прикреплены цилиндрические толовые шашки, провода, какие-то коробочки и прочие устрашающие предметы. Расстегнув портупею, тетка небрежно бросила ее на землю, и Роман нервно моргнул.
      Потом эта странная женщина сняла очки, мешковатую юбку и старушечью кофту. Все это упало на землю вслед за плащом и портупеей, и перед затаившим дыхание Романом оказалась стройная красавица, одетая в короткие шорты и красивую клетчатую рубашку навыпуск.
      Когда она сняла унылый серый парик и ее каштановые волосы матовой волной рассыпались по плечам, Роман зажал рот рукой, чтобы на ляпнуть какую-нибудь глупость и не спугнуть эту таинственную красотку. Все, что он увидел, заинтриговало его до последней степени, и в голове пронеслась глупая мысль – а может быть, она снимет что-нибудь еще?
      Однако раздеваться дальше девушка не стала.
      Вместо этого она закинула все, что сняла с себя, в густой бурьян, потом отперла замок на воротах одного из гаражей, зашла внутрь и через полминуты выехала оттуда, сидя за рулем серебристого «БМВ 525».
      Резво выскочив из «БМВ», она забрала из «Москвича» полиэтиленовый мешок, швырнула его в салон «БМВ», затем загнала «Москвич» в гараж, навесила замок, села за руль «БМВ» и дала газу. Колеса «БМВ» с шуршанием провернулись, выбросив две струи песка и пыли, и иномарка, подпрыгивая на колдобинах, скрылась за поворотом.
      Некоторое время Роман стоял не шевелясь, потом потряс головой и произнес:
      – Не понял.
      Он действительно ничего не понял.
      Поэтому для начала нужно было закурить.
      Роман вышел из-за гаража и, посматривая на бурьян, в котором лежали таинственные аксессуары, превращавшие красавицу в бесполую немолодую тетку, один взгляд на которую отбивал желание жить дальше, достал сигареты.
      Значит, так.
      Ну, шмотки – это понятно.
      А вот портупея...
      На ней ведь шашки эти, красные такие, как в кино, и еще провода, наверняка и взрыватель имеется. А если там стоит таймер, который должен через минуту... Или через секунду? Если система сейчас отщелкивает последние мгновения перед самоликвидацией?
      Роман глубоко затянулся и почувствовал, как внутри начинает подниматься волна знакомого упрямства, смешанная с солидной дозой адреналина. Он знал, что теперь, невзирая ни на что, он пойдет и посмотрит.
      И он пошел и посмотрел.
      Осторожно раздвинув заросли сорняков, Роман присел на корточки и, откинув веточкой тряпки, стал внимательно рассматривать валявшуюся на земле адскую машину. Выглядела она и на самом деле устрашающе, но...
      Роман сразу заметил, что витые цветные провода были просто примотаны к глянцевым красным цилиндрам изоляционной лентой, да и сами цилиндры вблизи выглядели как театральный муляж. А когда Роман понял, что это всего лишь картонные трубки, на которые наклеена ярко-красная бумага с отпечатанными на принтере крупными заграничными надписями «Explosive» и «Dangerous», что означало «взрывчатка» и «опасно», то облегченно вздохнул и смело взял «адскую машину» в руки.
      Кроме фальшивых толовых шашек и цветных витых проводов, к портупее были прикреплены несколько дверных глазков с идущими к ним проводами, а в склеенной из картона коробочке, обмотанной черной изолентой, обнаружился маленький магнитофон. В коробочке были прорезаны отверстия напротив кнопок управления, и Роман нажал на кнопку с надписью «Play».
      Послышалось шипение пустой ленты, тогда Роман отмотал немного назад и снова включил воспроизведение.
      Из магнитофона раздался искаженный до неопознаваемости голос:
      – ... товьте двести тысяч долларов и положите их в полиэтиленовый мешок. В противном случае я нажму кнопку, и от вас останется мокрое место.
      Пауза.
      – И без шуток. На женщине четыре видеокамеры, и я вижу каждое ваше движение. Выполняйте то, что я сказал.
      Пауза.
      – Выполняйте то, что я сказал. У вас есть пять минут. После этого я нажимаю кнопку.
      Пауза.
      – Всем остальным оставаться на местах.
      Пауза.
      – Отдайте деньги женщине.
      Пауза.
      – Покажи деньги.
      Пауза.
      – Хорошо. Теперь положи их в мешок.
      Пауза.
      – Слушайте внимательно. Сейчас женщина выйдет из банка, сядет в свою машину и уедет. Вы не будете следить за ней. Мы наблюдаем за вами, и, если что-то будет не так, взорвем эту женщину. Все. Можешь идти.
      После этого запись кончилась, и Роман, послушав еще раз шипение пустой ленты, нажал на «Стоп».
      – Та-ак... – сказал он, – ничего себе!
      Потом подумал и слегка изменил формулировку:
      – Ни хрена себе!
      Но и это выражение было слабовато, поэтому Роман взглянул в ту сторону, где исчезла серебристая «БМВ» с таинственной красоткой за рулем, вздохнул и воскликнул:
      – Ни хуя себе!!!
      Из-за гаражей послышался голос шиномонтажника:
      – Э, чего там такое?
      Роман вздрогнул и, воровато оглянувшись, откликнулся:
      – Да нет, ничего особенного.
      Он быстро оторвал магнитофон от портупеи и, сунув его в карман, бросил связку проводов и ремней обратно в бурьян. Потом навалил сверху несколько плоских обломков валявшейся рядом разбитой цементной плиты и поспешил к своей машине.
      Работяга как раз заканчивал затягивать болты на уже отремонтированном колесе. Выпрямившись, он потер поясницу и сказал:
      – Все. Готово.
      – Сколько с меня? – быстро спросил Роман, боясь, что мужик, как в телевизоре, увидит в его глазах то, что только что видел он сам.
      – Ну... За работу – сто сорок, а за резину – тысяча шестьсот. Новая резина, точно такая же, как у тебя, – «Нокиа».
      – Хорошо, – сказал Роман и полез в карман за деньгами.
      Шиномонтажник сходил в гараж, позвякал там и вышел с новой открытой бутылкой пива. Приложившись к ней, он крякнул и спросил:
      – А что там было-то? Чего ты заорал-то?
      – А там собака кошку трахнуть хотела, – Роман ляпнул первое, что взбрело в голову.
      – Это Шницель, – усмехнулся работяга, – он ко всем пристраивается. Ему все равно, кого трахать – хоть кошку, хоть пивную бутылку.
      – Да? – удивился Роман, который и не предполагал, что его вранье обернется чистой правдой.
      Вообще-то он много чего не предполагал.
      В частности – того, что он увидел.
      А еще он понял, что эта странная и таинственная девушка накрепко засела в его мозгу, особенно жест, которым она расправила примявшиеся под париком шелковистые каштановые волосы...
      – Вот, – сказал Роман, протягивая деньги шиномонтажнику.
      – Ага, – ответил тот и, не считая, сунул деньги в карман грязного комбинезона.
      – Ну все, спасибо, я поехал, – сказал Роман.
      – Ага, – повторил мужик и расслабленно опустился на ящик.
      Роман сел за руль и, потрогав лежавший в кармане магнитофон, повернул ключ зажигания. Мотор мягко заурчал, и он медленно поехал в сторону выезда из гаражей. Роман машинально крутил руль в нужные стороны и вдруг понял, что не может думать ни о чем, кроме как об этой непонятной девушке.
      Что это был за маскарад?
      Ограбление?
      Очень может быть. Даже наверняка.
      Тогда это очень интересная девушка...
      Роман выехал на кривую улицу и, повернув направо, остановил машину. Нужно было подумать.
      Номер.
      Какой был номер у этой «БМВ»?
      Так...
      Вот машина выезжает из ворот гаража, поворачивается радиатором в сторону Романа, на номер падает яркий луч солнца...
      Точно!
      Я еще тогда подумал – «Боинг»! Номер – 767. Между прочим, блатной номерок...
      А буквы? Буквы, буквы, буквы...
      Роман закусил губу и, нахмурившись, полез за сигаретами.
      Какие же были буквы?
      Ведь появилась же какая-то ассоциация, точно появилась!
      Когда Роман начинал свою карьеру автомобилиста, он с первых же дней стал машинально делать из букв, которые видел на номерах машин, слова.
      Наверное, сказалась его профессия. Стихи, тексты для песен...
      Роман, конечно, в первую очередь был музыкантом, но тексты сочинял тоже, поэтому слова были материалом, из которого он делал стихи и песни. Вот и в этот раз, увидев буквы на серебристом «БМВ», он совершенно автоматически сложил их в какое-то слово.
      Слово... Что-то связанное... с козой? При чем тут коза?
      Роман затянулся и посмотрел вслед «Запорожцу», пронесшемуся мимо него со звуком подбитого вертолета.
      Коза... А что с козы? Шерсти клок? Это с овцы... Но все равно, что-то такое...
      Есть! Роман ударил ладонью по рулю.
      Точно – есть! Мохер!
      Вот тебе и коза, и шерсть, и все прочее. МХР – мохер.
      Номер машины, на которой уехала девушка, поймавшая Романа в сети любопытства и... любви? этот номер был – М 767 ХР.
      И, естественно, – 78.
      Роман заулыбался и выкинув окурок в окно, сказал сам себе:
      – «М семьсот шестьдесят семь ХР»! Записать, что ли? Да нет, я теперь вряд ли его забуду. А насчет этой девушки... Так ведь если есть номер машины – будет и девушка! А иначе на что существует Саня Боровик?
      Роман врубил первую передачу и резко нажал на железку.
      «Вольво» взвыла и тяжело прыгнула вперед, мягко вдавив Романа в спинку сиденья. А он улыбался, как сбежавший с уроков школьник, и напевал:
      – Мохер-мохер, мохер-мохер, и тает лед и сердце тает!

Глава 2
ПЕВЕЦ ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ

      Багровый закат полыхал над Москва-рекой, подчеркивая темные силуэты кремлевских башен и сталинских имперских высоток. Привычную взгляду панораму портили торчавшие кое-где гигантские новоделы из стекла и бетона, считавшиеся в нынешней Москве образцами современной архитектуры и символами капиталистического процветания.
      Оставляя за собой расходящиеся паутинки еле заметных волн, плавно скользил по речной глади белоснежный теплоход. На первый взгляд только отсутствие развеселых туристов на верхней палубе отличало его от обыкновенного московского речного трамвайчика, однако человек повнимательнее наверняка заметил бы непрерывно вращающуюся трубу радара на крыше капитанской рубки и укутанные в брезент предметы явно не гражданского назначения на баке и на юте.
      В обшитом дубовыми панелями салоне теплохода за столом, обтянутым зеленым сукном, сидели трое немолодых мужчин. Это были члены политсовета всероссийской организации «Воля народа» – Самсон Эдуардович Бергамов, он же председатель политсовета, а также Аркадий Игнатович Телегин и Казбек Магомедович Додоев.
      Прекрасные виды вечерней Москвы, проплывавшие за панорамными окнами с пуленепробиваемыми стеклами, их не волновали. Выключены были и гигантские жидкокристаллические мониторы на глухой стене салона, на которых обычно высвечивались подробные карты мира и еще более подробные – России. Электронный атлас России в свое время очень пригодился при детальной разработке широкомасштабного плана по уничтожению отребья, жирующего на казенных харчах в бесчисленных российских зонах и тюрьмах, – плана прямо-таки величавого и готически стройного в своей продуманности.
      И если бы все прошло, как было задумано, сейчас оставалось бы только сидеть и принимать доклады с мест, отмечая на мониторах успешно пройденные этапы претворения плана в жизнь. Однако все пошло наперекосяк, и поэтому экраны были погашены. И пришлось не праздновать заслуженный успех, а подсчитывать напрасные потери и думать, как уклониться от безрадостных перспектив.
      Бергамов пригладил пухлой рукой тщательно прилизанные седые волосы, поправил очки без оправы и глухо откашлялся.
      – Ну что ж, как говорил великий дипломат Талейран, – мрачно произнес он, – чтобы преодолеть последствия катастрофы, надо в первую очередь оценить нанесенные ею убытки. Начнем с вас, Аркадий Игнатович.
      Повернувшись к Телегину, Бергамов посмотрел на него.
      – Что с расходами на научное обеспечение акции?
      Телегин пробежался по клавиатуре ноутбука, открыл нужный файл.
      – Расходы на организацию научной деятельности отдела психологических разработок составили одиннадцать с половиной миллионов долларов, включая покупку необходимого оборудования, расходы на переманивание и подкуп необходимых нам ученых, а также на приобретение и гм... изъятие интересующей нас документации по предыдущим исследованиям на тему использования 25-го кадра.
      – Это все?
      – К сожалению, нет, – Телегин опустил глаза, – еще около восьми миллионов ушло на обеспечение безопасности и секретности работы отдела. Пришлось приобрести территорию на Вологодчине, отстроить пару корпусов для лабораторий и жилья, замаскировать подъезды, обеспечить охрану. Потом... – Телегин замялся.
      – Что еще? – недовольно спросил Бергамов, скривив тонкие губы.
      – Для полной гарантии секретности пришлось организовать ликвидацию ряда ученых, непосредственно занимавшихся разработкой кода запуска программы массового самоубийства заключенных. На это ушло еще полмиллиона.
      – Что это еще за средневековье, Аркадий Игнатович? Да мы с вашими шпионскими играми никаких денег не напасемся!
      – Никак нельзя было иначе, Самсон Эдуардович, – Телегин отвел глаза и потер лысину ладонью, – они же знали про то, что сигналом для запуска программы массового самоубийства отщепенцев является именно та самая строчка из песни этого, Романа Меньшикова, причем исполненная им самим вживую. Сами это все и разрабатывали. Как же их отпускать-то после этого...
      – Надеюсь, это все?
      – Все, Самсон Эдуардович, – облегченно вздохнул Телегин, – концов нет, лабораторию на Вологодчине мы зачистили с помощью лесного пожара, там теперь и трава не растет...
      – О боже, – Бергамов махнул рукой, – когда же вы избавитесь от своих разорительных военных привычек, Аркадий Игнатович! Мы с вами не в Генеральном штабе, а вокруг нас не Курская дуга. Тоньше надо работать, постиндустриальная цивилизация на дворе!
      Еще раз махнув рукой, Бергамов повернулся к Додоеву:
      – Ну а вы чем порадуете, Казбек Магомедович? Что у вас по расходам на практическую реализацию проекта?
      – Мало хорошего, уважаемый Самсон Богданович! – встрепенулся Додоев, блестя карими глазами. – Большие деньги улетели, и все псу под хвост!
      Он вынул из кармана стопку мелко исписанных листков бумаги и разложил их перед собой на столе.
      – Вот! – костистый кулак Додоева лег на бумаги. – Все тут!
      Он вскочил и принялся считать, загибая пальцы правой руки:
      – Двадцать миллионов баксов на покупку заброшенной кинофабрики в Химках и на отступное азербайджанцам, которые сидят на этой территории, это раз. Пятнадцать миллионов на восстановление и на покупку нового оборудования в Швеции и на взятки таможне, чтоб не проводила поставки по документам, это два...
      – Да вы сядьте, Казбек Магомедович, – с досадой прервал его Бергамов, – и говорите спокойно, шекспировских страстей и без вас предостаточно!
      Додоев дернул щекой, однако сел.
      – Хорошо, что фильмы для копирования удалось достать практически задаром, – продолжил он уже более спокойно, – с этих пиратов паршивых хоть шерсти клок. Этот, как его, Стропилло постарался напоследок, царствие ему небесное. Но копирование, вписка этого двадцать пятого кадра!
      Он опять не сдержался и хлопнул кулаком по столу.
      – Это же ювелирная работа, это как шайтан бритвой водит! Короче, еще пятнадцать миллионов на производство, это три.
      Аккуратно вписывая цифры столбиком в свой блокнот, Бергамов мрачнел с каждой минутой.
      – Ну а главное – то, что в-четвертых, – голос Додоева упал до шепота, – я честью поклялся, я людей своим словом повязал, диаспору подключил! Тысячи людей работали, развозили пленки по зонам. Взятки давали начальникам-шмональникам, чтоб крутили бесперебойно, рисковали... Что деньги! Деньги я отдал, еще восемь миллионов этих президентов американских, пропади они пропадом, но я теперь опозорен, слово не выдержал...
      Додоев опустил голову и смял бумажки со своими выкладками.
      Бергамов раздраженно посмотрел на него и подвел жирную черту под столбиком цифр в блокноте. Потом отодвинул от себя блокнот и встал:
      – Итак, – сказал он с расстановкой, – расходы по операции, которая могла бы стать подлинным триумфом нашей организации, составляют... – он заглянул в блокнот, – ... составляют шестьдесят три миллиона долларов. Результат нулевой.
      Отойдя к панорамному окну, Бергамов закурил. Тонкая коричневая сигарета подрагивала в его пальцах.
      – Нет, хуже, чем нулевой! – повысил он голос, внезапно повернувшись к собравшимся.
      Доставший было из кармана пачку «Беломора» Телегин вздрогнул и бросил ее на стол, так и не достав папиросу. Додоев отвернулся.
      – Хуже, чем нулевой! – повторил Бергамов, вдавив в полированный подоконник едва раскуренную сигарету. – Эпохальный, можно сказать, исторический план по уничтожению уголовной сволочи, паразитирующей на теле нашей несчастной страны, план, который был способен перевернуть жизнь России и привести нас к власти – этот план сведен на нет каким-то распоясавшимся попрыгунчиком с микрофоном! И это говорите мне вы – мозг, элита из элит, руководители организации, объединяющей цвет вырождающейся нации!
      Переставший сдерживаться Бергамов уже почти кричал:
      – Сначала этот никчемный паяц, этот клоп, возомнивший о себе невесть что, нагло отказывается ехать на гастроли по исправительно-трудовым учреждениям и делает таким образом невозможным запуск программы на самоуничтожение окопавшихся там дармоедов! И мы – мы! – не можем с ним ничего сделать! Потом он фактически объявляет нам войну, то есть в одиночку противостоит глубоко законспирированной структуре, имеющей соратников практически во всех эшелонах власти, – и выигрывает!!! Выставляет нас на посмешище, провоцируя международный скандал, пропихнув в эфир телеинтервью с погаными разоблачениями изменника Петрова, слизняка, приспособленца, сволочи...
      Взяв себя в руки, Бергамов вернулся к столу и снова сел, с раздражением отбросив в сторону блокнот.
      – Если Казбек Магомедович в чем-то и прав, – помолчав, сказал он уже обычным бесстрастным голосом, – так это в том, что мы опозорены. И это никому даром не пройдет. Есть ответственный за нормальное функционирование Северо-Западного отделения организации. Изменник Петров был его креатурой, ему и было поручено разобраться с ним. Где Самоедов?
      – Здесь, на верхней палубе, – тут же откликнулся Телегин и несмело улыбнулся, – волнуется в ожидании...
      – Не время шутки шутить, Аркадий Игнатович, – оборвал его Бергамов, – самое время всем поволноваться, а не одному Самоедову. Давайте его сюда!
      Телегин быстро подошел к пульту, расположенному под жидкокристаллическими дисплеями, нажал клавишу. Тут же с мягким шипением открылась входная дверь, и в проеме показался бледный Самоедов.
      – Самоедов, что с Петровым? – не глядя спросил Бергамов.
      – Самсон Эдуардович, – заторопился Самоедов, не осмеливаясь приблизиться, – я все выполнил, он уже на дне Обводного канала...
      – Милиция?
      – Отрабатывает единственную версию – самоубийство на почве неприязненных личных отношений с женой...
      – Журналистская сволочь? – все так же не глядя осведомился Бергамов.
      – Скончался позавчера от сердечной недостаточности, перетрудился, бедный, на нервной работе, мы использовали те самые порошочки, которые раздобыл еще покойный Петров у отставных химиков из кагэбэшных лабораторий...
      Бергамов опять помолчал, пододвинул к себе блокнот, полистал его.
      – Ладно, садись, – наконец смилостивился он, – хоть кто-то что-то путное сегодня доложил, да и тот – Самоедов...
      Некоторое время все молчали. Потом Бергамов постучал ногтем по зеленому сукну стола.
      – Так, – сказал он наконец, – сделанного не воротишь. Но и останавливаться мы не должны, не имеем права. На карту поставлены наш престиж, наши деньги, наше заслуженное право распоряжаться погрязшей в разрухе страной, в конце концов!
      Палец Бергамова уперся в Самоедова:
      – Первое!
      Самоедов тут же выхватил записную книжку, Бергамов брезгливо скривился:
      – Не холуйствуй, Самоедов, не перебирай! Роман Меньшиков по-прежнему за тобой. Разобраться с ним надо так, чтобы другим на веки вечные неповадно было!
      – Вырезать всю его семью! – встрепенулся Додоев. – У него на глазах, а потом и его медленной смертью!
      – Да нет у него семьи, – осмелился было возразить Самоедов, – один кукует...
      – Значит, всех, кто ему дорог! – не унимался Додоев. – Всех, у него на глазах!
      – Смерть его, конечно же, должна быть показательной, – осторожно заметил Телегин, – однако важно не засветить окончательно нашу организацию. После телевизионных разоблачений и так шуму выше крыши, даже Кремль зашевелился. Мы, само собой, гасим резонанс, возможности есть, но все же...
      Бергамов поднял руку.
      – Стоп! Думаю, что разработку деталей мы вполне можем доверить Адольфу Богдановичу, – он кивнул Самоедову, – в конце концов, на то он и специалист, и меру своей ответственности должен понимать. Как и необходимость реабилитироваться за свои просчеты.
      Долговязая фигура Самоедова съежилась на стуле, он постарался сделаться как можно более незаметным.
      – С этим все. Второе! – с нажимом продолжил Бергамов. – За приятными вещами мы должны не забывать и о главном. Задачу очистки страны от ненужных отбросов общества никто не отменял. Смею вас заверить, и не отменит.
      Бергамов снова закурил и с наслаждением выпустил тонкую струйку ароматного дыма.
      – Пора подумать о реализации резервного плана. Детали вам известны. Аркадий Игнатович, что с приобретением железнодорожного состава?
      – Поезд практически готов, – с готовностью вскочил Телегин, – гэдээровский двойной локомотив из государственного резерва, заблаговременно списанный нами через подставных лиц еще два года назад. Подвижной состав, то есть вагоны, уже предоставил Алексеенко из путей сообщения. Десять купейных, два почтовых, четыре плацкартных с разобранными перегородками. Все они уже находятся в депо под Пензой, там пока осуществляются профилактические работы по ходовой части, покраска в соответствии с задачей. Осталось не более недели до полной готовности, за это же время туда завезут полученное по гуманитарке оборудование – оно уже растаможено в Ленинградском морском порту.
      Удовлетворенно кивнув, Бергамов перевел взгляд на Додоева:
      – Казбек Магомедович?
      – Профсоюзы у меня вот где! – Додоев сжал костистый кулак. – Вы же знаете, Самсон Эдуардович. Никаких забастовок, заставлю поставить на линии лучших людей, поезд пулей полетит! Зеленый свет, клянусь честью!
      Бергамов задумчиво побарабанил пальцами по столу, докурил сигарету и затушил окурок в массивной хрустальной пепельнице, изображающей штурвал.
      – Ну все, товарищи, – сказал он с упором на последнем слове, – за дело. Действовать жестко, решительно, не отступая ни перед чем. Это наш последний шанс. Обосремся – значит, мы не способны вершить великие дела, недостойны тех воистину великих задач, которые сами перед собой поставили. И не видать нам ни власти, ни, сами понимаете, – денег. Время не ждет!
      Он внимательно посмотрел на соратников. Телегин с Додоевым решительно кивнули, Самоедов задержал дыхание.
      – Вольно! – улыбнулся Бергамов одними губами, отодвинул стул и направился к выходу на палубу.
      Уже взявшись за полированную медную ручку двери, он бросил напоследок через плечо:
      – Учти, Самоедов, – пока эта сволочь Меньшиков не сдохнет, приказа о реализации резервного плана я не отдам.
      Телегин с Додоевым поднялись и молча вышли вслед за Бергамовым.
      Самоедов стиснул зубы и зажмурился.

Глава 3
ВЛЮБЛЕННЫЙ ШПИОН

      Покрышка, которую поставил на «Вольво» шиномонтажник из «заброшенного марсианского города», оказалась кривой. На скорости выше ста машину начинало мелко трясти, и Роман, матерясь, сбавлял скорость. Но ехать обратно и ругаться с жуликоватым бездельником не хотелось, поэтому он добрался до дома, принял душ и, поставив перед собой небольшой пластмассовый тазик с салатом от «Грин Крест», уставился в телевизор, не забывая при этом трудолюбиво работать вилкой.
      На кухне уже посвистывал чайник, по телевизору показывали «Людей в черном», за окном был теплый субботний вечер, в общем – полная благодать и спокойствие. Образ девушки, которая так удивила и заинтриговала Романа, на время трапезы слегка померк и отдалился, тем более что на экране в это время здоровенный таракан карабкался на башню, держа под мышкой главную героиню.
      Через некоторое время салат в тазике закончился, люди в черном прекратили свои ужимки и прыжки, и Роман, сходив на кухню за чаем, нацелился смотреть новости.
      Много раз он спрашивал себя: ну что я пялюсь в этот ящик? Что я хочу увидеть в этих новостях? Ну, покажут очередного застреленного банкира или толстомордого оборотня в погонах, которого его же начальники сдали спецам за какую-нибудь провинность...
      Однажды Роман решил досконально прояснить для себя эту тему.
      Разборка была короткой и привела к вполне очевидному и слегка неприятному выводу: Роман обнаружил, что подсознательно ждет событий, которые были бы не менее эффектными, чем нью-йоркский кошмар одиннадцатого сентября.
      События, которые в тот день сотни раз повторялись на экранах всего мира, настолько задрали планку впечатлений, что какой-нибудь очередной захват заложников волновал не больше, чем репортаж о наложении штрафа на алкоголика, перешедшего улицу в неположенном месте.
      Неужели я настолько циничен и жаден до кровавых зрелищ? – спрашивал себя Роман. И, покопавшись в собственной душе, отвечал: да вроде бы нет...
      Тогда в чем же дело? И ответа не было.
      Слегка утешало, что, изучая себя на предмет информационных пристрастий, Роман с умилением наткнулся на наивную мечту о поимке и уничтожении главного злодея Земли, от которого происходят все беды. И, конечно, это был бы вовсе не какой-то там Бен Ладен.
      Или, например, на Луне вдруг обнаружилась бы действующая база пришельцев...
      В общем, Роман решил больше не лезть себе в душу, потому что ничего вразумительного найти там, по всей видимости, не получится, и продолжал регулярно смотреть новости в ожидании неизвестно чего.
      На экране завертелся голубой шар в окружении появляющихся и исчезающих колец, и молодой диктор сказал:
      – В начале выпуска мы покажем репортаж о чрезвычайном происшествии в Санкт-Петербурге.
      Диктор исчез, а на экране появились черно-белые кадры, сделанные камерой слежения.
      – В петербургском банке «Петробабки», – прозвучал голос за кадром, – произошло ограбление. Неизвестная женщина с поясом шахида...
      Роман подскочил, облился чаем и впился взглядом в экран, как оголодавший вампир в горло бедной сиротки.
      Съемка была некачественной и напоминала быстро сменявшие друг друга черно-белые слайды, но Роман сразу узнал в идущей по коридору фигуре ту самую бесформенную женщину, за превращением которой в молодую красавицу он наблюдал из щели между гаражами.
      Потом появилось изображение с другой камеры, и Роман увидел эту же женщину, стоявшую посреди просторного кабинета. Человек в костюме передавал ей какие-то пачки, скорее всего – деньги. Напоследок показали несколько мутных кадров, на которых женщина выходила из банка и садилась в уже знакомый Роману «Москвич».
      На экране снова возник диктор, который бодро сообщил, что добыча неизвестных, но изобретательных злоумышленников, использовавших в своих целях несчастную пожилую женщину, составила двести тысяч долларов. И на этой мажорной ноте Роман выключил телевизор.
      Уставившись перед собой остановившимся взглядом, он пробормотал:
      – Вот, значит, что за девушка...
      И он снова увидел перед собой, как в замедленном повторе, изящный жест, которым девушка сняла парик, и ее медленно рассыпавшиеся по плечам каштановые волосы. И легкую улыбку на губах.
      – Ага...
      Роман вскочил и пробежался по комнате.
      Перед его глазами услужливо прокрутился момент, когда девушка небрежно швырнула в салон «БМВ» полиэтиленовый мешок.
      – А это, значит, денежки были...
      Роман остановился и нахмурился:
      – Злоумышленники, которые использовали ее?
      Он медленно покрутил головой и уверенно сказал:
      – Не было никаких злоумышленников. Нет. Она была одна и провернула это дело сама. Без всяких там... злоумышленников.
      Роман посмотрел на темный экран телевизора, потом в окно, где начинал розоветь летний закат и произнес:
      – Вот это мадемуазель! Я хочу эту девушку.
      Шнырь подошел к его ногам и потерся о них.
      – Слышишь, животное? – Роман взглянул на кота. – Это такая девушка, что другой такой за тысячу лет не найдешь. И она мне нужна. Все те розовые самки, которых ты видел в моей постели – мусор. Просто машинки для соития и продолжения рода. Понял?
      Шнырь согласно мяукнул.
      – Вот. Даже ты понял.
      Роман мечтательно посмотрел в потолок и сказал:
      – Ах, какая девушка! С такой и в огонь и в воду можно. И в постель... И навсегда.
      Тут Роману в голову пришла совсем другая мысль, и он нахмурился:
      – Это если только я не покажусь ей слишком скучным и примитивным... Может быть, она из бессмертных эльфов, а я просто-напросто обычный тупой человек, и нужен ей как прошлогодний снег.
      Но тут же просветлел:
      – Ну уж нет! Я тоже парень хоть куда. Так что... Да здравствуют Бонни и Клайд! За это дело можно и пивка.
      Роман решительно направился к холодильнику.
      Шнырь – тоже.
      – Ладно, скотина, сегодня я добрый. Можешь рассчитывать на добавку.
      Роман взял себе бутылку пива, Шнырю вывалил в миску сверхнормативную банку «Вискаса», потом схватил телефон и развалился на диване.
      Набрав номер, он глотнул пива и стал ждать, когда на том конце снимут трубку.
      Боровик ответил не сразу.
      – Да, – сказал он холодно.
      – Экий у тебя голос жестокий да страшный, – усмехнулся Роман, – мне сразу же захотелось прошептать: извините, я ошибся номером, и осторожно положить трубку.
      – А, это ты... – смягчился Боровик, – привет, Ромка. Давай, говори быстро, чего нужно. Я тут занят немного...
      – Он занят! – возмутился Роман. – Знаю я твои занятия. Небось изучаешь свою патологическую анатомию с какой-нибудь студенткой юридического факультета.
      – Не твое собачье дело. Ну чего тебе?
      – Слушай, Саня, у тебя ведь остались связи по службе?
      – Конечно, а что?
      – Тут, понимаешь... – Роман сделал большой глоток, – найди мне человека по номеру автомобиля. Можешь?
      – Легко, – небрежно ответил Боровик.
      – Тогда записывай номер.
      – Диктуй, я запомню.
      – Запомнишь? – недоверчиво хмыкнул Роман. – Ладно, запоминай. «М семьсот шестьдесят семь ХР». Повторяю – «Мент семьсот шестьдесят семь Хрен Редька». Понял?
      – Понял. Словоблуд ты наш. А регион?
      – Здешний – семьдесят восемь.
      – Принято. Конец связи.
      – Э! Постой! Какой конец связи? Мне это срочно нужно! – завопил Роман.
      – Что значит – срочно?
      – А то и значит. Сегодня нужно.
      Роман помолчал и добавил:
      – Понимаешь, мне нужно девушку найти.
      – Девушку ему, – ехидно ответил Боровик, – то есть я сейчас должен бросить свою девушку и заняться поисками твоей?
      – Ну, не должен, конечно, – смутился Роман, – но я тебя прошу! Когда ты увидишь эту девушку, сам поймешь.
      – Ладно, – смилостивился Боровик, – я позвоню. Ты дома?
      – Дома.
      – Все, давай.
      И Боровик повесил трубку.
      Роман допил пиво и посмотрел на часы.
      Половина десятого, солнце уже у горизонта, а на улице светло как днем.
      Вот что значит – белые ночи!
      Ужасно хотелось пойти пошляться по городу, но Роман решил этот вечер провести дома, дисциплинированно дожидаясь звонка от Боровика. Пива в холодильнике было хоть залейся, компания тоже имелась – Шнырь, нажравшись «Вискаса», валялся на диване и демонстративно вытягивал когтистую лапу – приглашал хозяина поиграть...
      Роман вспомнил, что у него имеется несколько еще не смотренных фильмов, и это оказалось последним аргументом.
      – Ладно, – сказал он Шнырю, – сегодня я с тобой.
      Шнырь моргнул правым глазом и вроде бы даже кивнул.

* * *

      – Слежка, шпионаж и вынюхивание, – пробормотал Роман, глядя, как стройная красавица с каштановыми волосами заходит в кафе «Кон-Тики», – а также подкрадывание с подветренной стороны, маскировка и вуайеризм.
      Сегодня он встал ни свет ни заря и уже с восьми часов утра следил за подъездом, в котором проживала Елизавета Леонидовна Трубецкая, русская, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения и так далее.
      Боровик выполнил свое обещание и позвонил в два часа ночи.
      Роман, испугав Шныря, вскочил с дивана, на котором задремал под новые «Звездные войны», и схватил трубку.
      – Записывай, – сказал Боровик.
      И продиктовал данные о Елизавете Трубецкой.
      – Хорошая фамилия, – сказал он напоследок, – не то что у шапировской подстилки – Шурыгина. Может быть, тебе хоть на этот раз повезет?
      – Тьфу-тьфу-тьфу! – Роман замахал рукой, хотя Боровик этого и не мог увидеть. – Не знаю. Ничего не знаю. Никто ничего не знает. Увидим.
      – Увидим, – согласился Боровик, – ну что, все?
      – Все, – подтвердил Роман. – А как там у тебя со студенткой?
      – Не твое собачье, – ответил Боровик и повесил трубку.
      Поставив машину напротив нужного подъезда, Роман откинулся на спинку сиденья и закурил. Он не знал, сколько времени придется ждать – может быть, Елизавета Трубецкая любит поспать, как он сам, а может быть – она ранняя пташка, и с самого утра помчится по своим женским делам. Или, например, искать еще какое-нибудь развлечение вроде давешнего ограбления банка.
      Кто знает...
      Роман этого не знал тем более, но был готов просидеть в засаде столько, сколько потребуется.
      «БМВ» с номером «М767ХР» стояла у подъезда, и, судя по всему, госпожа Трубецкая была дома. Хотя, опять же, есть люди, которые не всегда ездят на машине, а по странной прихоти, имея автомобиль, передвигаются на общественном транспорте. И Роман от всей души надеялся на то, что объект его любительской слежки не относится к этой категории.
      Примерно около одиннадцати часов, когда у Романа уже заныла поясница, дверь подъезда распахнулась, и на улицу выпорхнула – именно выпорхнула – Елизавета Трубецкая. Она двигалась легко и радостно, и Роман усмехнулся – он бы тоже порхал как птичка, сорвав куш в двести тысяч долларов.
      На Елизавете был колониальный костюм, состоявший из шортов цвета сафари и такой же рубашки с закатанными рукавами. А на голове у нее, и это привело Романа в телячий восторг, красовался натуральный пробковый шлем, обтянутый материй в тон костюму.
      Подойдя к своей машине, Елизавета достала из кармана просторных шортов ключи и нажала на брелок. «БМВ» свистнула, щелкнула замками, и мисс Трубецкая, изящно изогнув спинку, уселась за руль.
      Роман сглотнул и понял, что ему пришел конец.
      То есть, конечно, никакой не конец, а наоборот, начало чего-то нового и радостного... Если, кстати сказать, оно действительно будет радостным. Но Роман отогнал эту совершенно неуместную мысль и, подождав, пока «БМВ» тронется с места, запустил двигатель.
      Последующие семь часов он провел, чувствуя себя агентом частного сыскного бюро, с той только разницей, что агент получает за слежку грязные и небольшие деньги, а иногда и пулю, а Романа в перспективе ждало возможное нездешнее блаженство и прочие блистательные радости.
      Елизавета заходила в магазины и какие-то офисы, заехала на заправку, а потом провела два часа в «Пассаже». И вот в этот момент Роман подумал: ни в коем случае нельзя забывать о том, что какой бы он ее себе ни представлял, она – просто женщина. И это ее свойство никуда не денется, а если он начнет воображать, что она действительно эльфийка из невероятной сказки, и наделять ее несвойственными обычным женщинам качествами, его ждет великое разочарование.
      И, сворачивая вслед за серебристым «БМВ» в очередной переулок, Роман твердил, как заклинание – она просто женщина, очень красивая и необычная, но – женщина.
      Помни об этом, придурок!
      Наконец «БМВ» остановилась рядом с кафе «Кон-Тики», и Елизавета, выйдя из машины, направилась к входу.
      – Преследование и настигание, – снова пробормотал Роман, – захват и овладение...
      Он рассмеялся и решительно вышел из машины.
      Какое там овладение!
      Вот пошлет она его сейчас куда подальше, и закончится на этом романтичное приключение. А тогда он скажет ей: а я знаю, кто вы, поэтому извольте принадлежать мне, а то вас заложу. А она презрительно вынет из крокодиловой сумочки красивый пистолет вроде арбузовского позолоченного «Магнума» и выстрелит ему в сердце. Хотя, нет – у нее должен быть изящный женский пистолетик с перламутровой рукояткой.
      Размышляя таким образом, Роман вошел в кафе и огляделся. И тут же увидел, что судьба в этот день играет на его стороне.
      Все столики были полностью или частично заняты, и только за тем, где сидела Елизавета Трубецкая, не было никого, кроме нее.
      Облегченно вздохнув, Роман почувствовал, как его сердце застучало быстрее, чем обычно, и, стараясь не выдать своего волнения, направился к столику Елизаветы.
      Остановившись рядом с ней, он учтиво склонил голову и спросил:
      – Вы позволите мне присесть за ваш столик?
      Елизавета внимательно посмотрела на него и ответила:
      – Вообще-то это не мой столик, но присесть можете.
      – Благодарю вас, – Роман еще раз поклонился и опустился на стул, – вы уже заказали?
      – Нет еще, – ответила Елизавета, – вот к нам как раз идет официант.
      «К нам...» Эти слова потрясли Романа, и он, поборов непривычное смущение, сказал:
      – Заказывайте, я после вас.
      Елизавета кивнула и заговорила с официантом, а Роман подумал: «Слава богу, что я в самом деле хочу жрать как из пушки. Не придется притворяться и корчить из себя светского собеседника».
      Закончив заказ, Елизавета посмотрела на Романа и сказала:
      – А теперь вы, Роман.
      – Эх, черт, – Роман засмеялся, – а я-то хотел сохранить инкогнито, а потом неожиданно удивить вас! Не вышло!
      – Вот и хорошо, что не вышло, – сказала Елизавета, улыбнувшись, – вы бы попали в неловкое положение. Я – девушка вредная.
      Официант, стоявший рядом, кашлянул и переступил с ноги на ногу.
      – Да-да, – понятливо отозвался Роман, – сейчас... Я, знаете ли, не успел прочитать меню, так что принесите мне большой кусок жареного мяса, тарелку овощей, маленький графинчик водки и еще что-нибудь из закусок на ваше усмотрение.
      Официант кивнул и удалился.
      Роман посмотрел на Елизавету и сказал:
      – Я сегодня ничего не ел с самого утра, так что, когда начну громко чавкать и всхрапывать от жадности, не обращайте внимания.
      – Не буду, – улыбнулась Елизавета, – а чем же таким важным был занят знаменитый артист, что ему не удалось перекусить? Если не секрет, конечно.
      – Не секрет, – честно ответил Роман, – шпионажем.
      – Ух ты! – удивилась Елизавета. – А скажите, Роман...
      – Минуточку, – Роман поднял палец, – минуточку. Это нечестно. Вы зовете меня по имени, а как мне обращаться к вам, гражданочка?
      – Да, действительно, – кивнула Елизавета, – меня зовут Елизавета Трубецкая.
      Роман чуть не ляпнул: «А я знаю», но вовремя сдержался и сказал:
      – Очень приятно, Елизавета.
      – Можно говорить – Лиза.
      – Хорошо, Лиза, – улыбнулся Роман, – очень хорошо.
      – Да, – кивнула Лиза, – так что там насчет шпионажа?
      – Какого шпионажа? – Роман удивленно посмотрел на Лизу.
      – Та-а-ак... От вопросов вы уходите с вполне профессиональной шпионской сноровкой. Ладно, бог с ним, со шпионажем, нам уже что-то несут.
      Официант прикатил тележку, на которой стоял графинчик с водкой, несколько тарелок с салатами и закусками и две рюмки.
      Выставив все это на стол, он уехал, а Лиза спросила:
      – Вы не знаете, почему он принес две рюмки?
      Роман пожал плечами и ответил:
      – Наверное, из мужской солидарности. Он же понимает, что я не смогу не предложить вам выпить со мной, поэтому и принес две рюмки, чтобы не ходить потом еще раз.
      – Логично, – Лиза кивнула, – а вы уверены, что я не откажусь?
      – Уверен? – Роман улыбнулся. – Нет, это не то слово. Я надеюсь.
      – Это хорошо, что вы не уверены, – сказала Лиза, – а то я боялась, что вы, будучи знаменитым артистом, станете вести себя... э-э-э... чересчур уверенно.
      – Нет, – Роман решительно покачал головой, – не стану. Это прошло много лет назад. И, должен вам сказать, девушки, которые с готовностью идут на поводу у самоуверенного артиста, давно уже вызывают у меня... неприязнь.
      – То есть – вы пресытились? – Лиза подняла бровь.
      – Да, – Роман ответил ей прямым взглядом, – я пресытился. Когда доступные и на все готовые девушки валятся к тебе в постель, как картошка из мешка, это быстро надоедает. Во всяком случае – мне это уже надоело.
      – Откровенно... – задумчиво сказал Лиза, – но это хорошо, что вы не стали пытаться выглядеть лучше, чем вы есть.
      – Лучше не бывает, – гордо сказал Роман и взялся за горлышко графина.
      Лиза засмеялась и посмотрела на него с интересом.
      – А вы, оказывается, скромник!
      – Скромнее не бывает! Позвольте налить вам немного шнапса, фрау Лиза?
      – Фрау... – Лиза нахмурила тонкие брови, – помоему, фрау – это замужняя матрона. А я и не замужняя, и тем более не матрона.
      – А я не знаю, как по-немецки обратиться к девушке, – огорчился Роман.
      – Подождите-ка... – Лиза снова нахмурилась, и это очень понравилось Роману, – девушка, к девушке... Вспомнила! Фройляйн, вот как!
      – Точно, – Роман одобрительно кивнул, – теперь и я вспомнил. Ведь это во всех фильмах про фашистов было. Позвольте, фройляйн Лиза, предложить вам рюмку шнапса?
      Он подумал и добавил:
      – Битте.
      Лиза тоже подумала и ответила:
      – Данке шён. То есть – валяйте, наливайте!
      На сердце у Романа веял теплый весенний ветерок и радостно чирикали воробьи. Лиза, во всяком случае на первый взгляд, вполне соответствовала тому, что он навоображал о ней минувшей бессонной ночью. Все правильно – женщина, способная на такой поступок, как ограбление банка в одиночку, никак не может быть ханжой или занудой. Или, например, очевидной дурой.
      Наполнив рюмки, Роман поднял свою и, посмотрев на Лизу, сказал:
      – Вы позволите... Не сочтите меня оригиналом, но я бы хотел выпить вовсе не за наше знакомство. Ведь мы с вами совершенно не знакомы. То, что нам известны имена друг друга, еще ни о чем не говорит. Поэтому давайте хлопнем по рюмке этого шнапсу... ну... хотя бы за прекрасные питерские белые ночи.
      – Хорошо, – Лиза кивнула, – вы хорошо сказали, правильно. Мы с вами не знакомы... А ведь и в самом деле – обычно люди только-только встретились, еще совершенно не знают друг друга, а уже пьют за знакомство.
      – Точно, – подхватил Роман, – а через три бутылки – за уважение.
      – Это вы время бутылками отсчитываете? – поинтересовалась Лиза.
      – Что такое время – никто не знает, – ответил Роман, – а вообще его можно отсчитывать километрами, количеством выкуренных сигарет, брошенными женами... И, наконец, бутылками. Это ведь не я придумал, это один писатель, не помню кто, написал – это было четыре жены, двадцать тысяч сигарет и восемьсот бутылок виски назад.
      Лиза улыбнулась и сказала:
      – Этого писателя зовут Курт Воннегут.
      – Вы знаете? – Роман вспомнил эту книгу. – Вы читали Воннегута?
      – Ну, я много чего читала, – кивнула Лиза, – и читаю.
      – Это хорошо, – сказал Роман, чувствуя, что его возносит на уровень уж никак не ниже пятого неба, – это очень хорошо... А знаете что?
      – Что? – оживилась Лиза.
      – Давайте выпьем за ваш колониальный костюмчик. Вот уж это точно будет не банально. Уж больно костюмчик хорош. Особенно шлем.
      – Пробка! Подарок из Африки! – самодовольно ответила Лиза и подняла рюмку, – ну, за костюмчик?
      – За костюмчик!
      И они выпили за костюмчик.
      В это время официант снова подкатил к их столику тележку и, взглянув на то, что он привез, Роман снова вспомнил, что он с самого утра, да что там с утра – со вчерашнего вечера он не ввел в свой организм ничего, кроме нескольких чашек кофе и чаю да полутора пачек сигарет.
      В животе заурчало, Роман кашлянул, чтобы замаскировать это, и сказал:
      – А вот и еда. Начнем?
      – Начнем, – охотно отозвалась Лиза, – у вас что?
      – У меня?... – Роман посмотрел на официанта.
      – У вас антрекот, – сообщил официант, ставя перед Романом тарелку размером с крышку от канализационного люка.
      – А вот ваша рыба, – и он поставил перед Лизой длинную тарелку, в которой лежала большая красивая рыбина, изо рта которой торчали несколько веточек укропа.
      – Спасибо, – ответила Лиза и решительно подвинула тарелку поближе к себе.
      По ее лицу скользнула гримаска предвкушения, и Роман, заметив это, почувствовал, как его сердце снова стукнуло лишний раз.
      Посмотрев вслед уходившему официанту, он сказал:
      – Хорошо, что сервис тут не очень навязчивый. Я не люблю, когда официант торчит за спиной и меняет пепельницу каждый раз, когда ты стряхнешь туда пепел.
      – Я тоже, – кивнула Лиза, ловко вскрывая рыбу тяжелой двузубой вилкой.
      – Хммм... – Роман посмотрел на графинчик, – а по второй?
      – Конечно! Сами знаете – между первой и второй...
      – Совершенно верно!
      Роман наполнил рюмки и спросил:
      – Ну а теперь за что? Чтобы не банально.
      – Чтобы не банально... – Лиза задумалась, рисуя вилкой узоры в воздухе, – ну... ну, скажем, за процветание республики Танзания.
      – Танзания? – удивился Роман. – А почему именно Танзания?
      – Не знаю, – Лиза пожала плечами. – Это в Африке, а там тепло, жирафы ходят, львы всякие со слонами... Хорошо!
      – Да, хорошо, – кивнул Роман, – ну, тогда за Танзанию.
      Они выпили за Танзанию, и Роман сказал:
      – А вот теперь...
      И, схватив вилку с ножом, состроил антрекоту угрожающую гримасу.
      – Первым делом, первым делом антрекоты, – плотоядно пробурчал он.
      – Ну а потом все-таки девушки? – засмеялась Лиза.
      – Всенепременно, – ответил Роман и нанес антрекоту резаную рану.

Глава 4
МЕНТ, ВОР, ПЕВЕЦ

      «Солнце летнее сияло, крыса серая бежала»...
      Глупая детская песенка назойливой шарманкой вертелась в голове у Боровика, как заевшая граммофонная пластинка. Он безуспешно пытался отогнать ее какой-нибудь более-менее связной мыслью, однако мыслей не наблюдалось. Казалось, что в мозгах навеки поселилась одна только жирная серая крыса, почему-то похожая на подполковника Кабанова из второго отдела.
      Поводы для раздумий между тем имелись – причем для раздумий довольно-таки тягостных. Ровно десять минут назад канул в Лету грозный и неподкупный майор Боровик, краса и гордость ужасного для бандитов всех мастей Самого Особого Отдела УБОПа, увенчанный правительственными наградами и тремя тяжелыми ранениями суперспециалист.
      Вместо него на залитую солнцем Шпалерную улицу из железных ворот управления вышел одноименный гражданский шпак тридцати с хвостиком лет от роду, безработный.
      Ведомственная медицинская комиссия признала майора Боровика негодным к дальнейшему прохождению службы. Сволочи!
      Боровик саданул увесистым кулаком со сбитыми костяшками пальцев по воротам и не почувствовал боли. Ворота задрожали и тут же приоткрылись. Из проема выглянул глыбообразный дежурный в камуфляже.
      Увидев Боровика, он отвел глаза.
      – Саня, ты чего?
      – Ладно, Толик, извини. Все, я пошел, не поминайте лихом.
      Не оглядываясь, Боровик зашагал по Шпалерной в сторону проспекта Чернышевского.
      – Саня, – окликнул его дежурный со странной для его комплекции нерешительностью, – ты что, и пропуск уже сдал?
      И увидел, как Боровик, не повернув головы и не останавливаясь, вскинул над плечом сжатый кулак с вытянутым кверху средним пальцем.
      Выйдя на проспект Чернышевского, Боровик уселся на первую же попавшуюся на бульваре скамейку и закурил. Три-четыре глубокие затяжки прочистили наконец-то затуманившуюся от жгучей обиды голову, и он принялся обдумывать создавшееся положение.
      А положение это получалось крайне хреновое.
      Вычистили его из родного УБОПа определенно неспроста.
      Как раз после того, как он отказался выполнять сомнительное поручение генерал-майора Безродного, настаивавшего на устранении сбежавшего из «Крестов» ученого Чернова. Того самого, которого подставили и посадили только потому, что он оказался свидетелем темных махинаций.
      После этого его, Боровика, пытались убить и свалить все на друга ситного Рому Меньшикова, потом Рома подключил Арбуза, и они втроем разруливали это дело...
      Похоже, что не разрулили.
      Безродный, сволочь, его почерк!
      Боровик смял окурок и со злостью зашвырнул его в урну.
      – Ладно, – процедил он сквозь зубы, – подавитесь. Из ментов меня выперли – обойдусь. А вот без друзей мне теперь уж точно не обойтись никак.
      Отряхнув тополиный пух с ветровки, Боровик поднялся и зашагал в сторону метро «Чернышевская». Потом вдруг ухмыльнулся и достал из кармана мобильник.
      А что, подумал он, давненько не приходилось сиживать с друзьями детства в обыкновенной заштатной пивной, как в беззаботные молодые годы! Слабо знаменитому певцу на пару с криминальным авторитетом вылезти из шикарных ресторанов и окунуться в гущу народную?
      Сейчас проверим.
      И друзья не подкачали.
      Арбуз только удивленно хмыкнул, когда Боровик сообщил ему, где он ждет друзей для посиделок, однако рассмеялся и обещал заехать за Романом, чтобы не допустить появления того на машине.
      Гулять так гулять!
      Ровно через полтора часа потрепанные граждане с багровыми носами и слезящимися глазами, привычно кучкующиеся у известной на всю Гражданку пивной «Мутный глаз», были поражены невиданным событием.
      К пивной мягко подкатил черный «Лексус». С заднего сиденья «Лексуса» выбрались два моложавых подтянутых джентльмена, удивленно переглянулись и тут же громко со вкусом захохотали.
      – Ну, Боровик, – сказал один из них, смахивая выступившую слезу, – вот это сюрприз так сюрприз! Прямо ностальгический тур под названием «назад, в страну Советов». Пошли, Ромка, не тушуйся.
      И джентльмены бодро направились к входной двери, в которой выбитое в незапамятные времена стекло было заменено грязной фанерой, испещренной назидательными матерными надписями.
      Пивная и впрямь способна была поразить воображение привыкшего ко всяким странностям жизни человека. Казалось, что какая-то неведомая машина времени отбросила этот уголок Гражданки лет эдак на тридцать назад. Двухэтажная стекляшка хрущевских времен, на первом этаже которой располагалось заведение, радовала глаз немытыми окнами, выщербленными стенами и полным отсутствием ставших уже привычными за годы российского капитализма светящихся кружочков с эмблемами разнообразных сортов пива. Зато имелась в наличии покосившаяся неоновая вывеска с надписью «Кафе „Уют“«.
      Интерьер кафе был под стать фасаду – заплеванный пол, стены, обшитые корявыми рейками, для красоты незатейливо обработанными паяльной лампой. Вдоль стены тянулась покрытая ржавой жестью стойка с одним-единственным пивным краном, в конце стойки помещалась остекленная витринахолодильник. На полках витрины зловеще теснились бутылки с неизвестными напитками нервно-паралитического свойства и твердокаменные куски хлеба, небрежно прикрытые кильками и синюшными половинками сваренных вкрутую яиц.
      Половина зала была уставлена столиками-грибами, на которых гроздьями висели посетители, все еще способные держаться на ногах. Для отдохновения тех, кто уже не мог себе этого позволить, предназначались уродливые деревянные столы с такими же скамейками, расставленные по периметру.
      За одним из таких столов восседал Боровик и от души веселился, наблюдая через пыльное окно картину явления своих друзей народу.
      – Заходите, гости дорогие, – гостеприимно воскликнул он, едва Роман с Арбузом появились в дверях, – присаживайтесь, вспомним годы золотые!
      И широким жестом указал на стол, уставленный пивными кружками и тарелками с подозрительной снедью.
      Роман с Арбузом тут же уселись и дружно взялись за кружки. После громкого чоканья, в результате которого в стороны разлетелись хлопья пены, кружки сразу опустели как минимум наполовину.
      Пододвинув к себе ближайшую тарелку, Роман принюхался:
      – Ну, блин! Сушки, ставрида! Классический пивной набор советского пролетария! Господи, не думал, что где-то это все еще сохранилось...
      – А то! – хвастливо откликнулся Боровик. – Тут еще и пиво разбавляют, как встарь, и водочки можно в него плеснуть. И сервис на высоте – за невеликую мзду уборщица мигом в соседний гастроном за портвейном сбегает. Имеется даже семьдесят второй, сам проверял!
      – Потешил, потешил, – улыбнулся Арбуз, – ну и как ты это ретро нарыл?
      – Дело прошлое, пришлось в этом районе злодея одного караулить, вот и заприметил. Жив еще совок, дает дрозда!
      – Злодея? – Арбуз толкнул Боровика локтем в бок. – Коллегу, значит, моего?
      – Ладно, ладно! – встрял Роман. – Брек! Пивная – это святое, это как Древняя Греция во время олимпиады, полный мораторий на профессиональные раздоры!
      – Нет, ты посмотри, – не унимался Арбуз, – оказывается, отечественная милиция под предлогом ловли преступного элемента рыщет по пивным в свое удовольствие?
      Роман поднял кружку, отставив в сторону локоть, и торжественно провозгласил:
      – А я в милицию верю! Потому что твердо знаю на примере господина майора, что она пьет, но не пьянеет!
      – Ну, за милицию! – подхватил Арбуз генеральским голосом.
      – Что творится! – Роман дурашливо хлопнул себя по лбу. – Смычка антиобщественных элементов с правоохранительными органами!
      – И с примкнувшей к ней творческой интеллигенцией! – неожиданно для самих себя хором подхватили Арбуз с Боровиком и заржали.
      От следующего дружного чока кружки враз треснули и в руках друзей остались одни стеклянные ручки. Остатки пива полились на стол, осколки со звоном брызнули в разные стороны.
      – Караул, катастрофа! – пискнул Роман, давясь от смеха и выскочил из-за стола, спасаясь от пивного потопа.
      Около Арбуза тут же материализовался какой-то сухонький человечек со сморщенным лицом и татуированными пальцами, почтительно прошептал что-то ему на ухо и так же незаметно испарился.
      – Узнали... – криво усмехнулся Арбуз, отряхиваясь, – просят разрешить уступить нам свой столик. Пошли, пересядем.
      Он кивнул головой в сторону соседнего стола, очистившегося как по мановению волшебной палочки.
      – Пошли, – кивнул Боровик, – вижу, контора у тебя крепкая, не чета...
      Он не договорил, мотнул головой и замолчал.
      Арбуз с Романом переглянулись.
      – Саня, – осторожно сказал Арбуз, – что-то ты мне не нравишься. Может, что случилось?
      – Случилось, Миша, – кивнул Боровик, – потом расскажу. Ладно, пошли пересядем.
      Они уселись за новый стол. Роман попытался было заказать водки, однако Арбуз остановил его.
      – После того, что мы пережили, отправиться на тот свет из-за местной косорыловки? Так дело не пойдет. Как говорится, у нас с собой было, есть и будет!
      И он торжественно выставил на стол припрятанную под полой пиджака литровку «Джека Дэниелса».
      Боровик улыбнулся, Роман зааплодировал.
      – А вот и стаканчики, – Арбуз достал из кармана кожаный футляр с никелированными стопками, – ты уж извини, Саня, но здешняя ретромойка не внушает мне доверия. Давайте-ка хлопнем по маленькой и потом ты расскажешь всетаки, что стряслось.
      Наполнившая стопки до краев янтарная жидкость быстро отправились по назначению.
      – Между первой и второй? – спросил Арбуз, приготовившись налить по новой.
      Боровик покачал головой:
      – Подожди, Миша. Кроме вас с Ромкой у меня почитай что никого не осталось...
      – Эй, – откликнулся Роман, – отчего такой мрак на челе? Спасибо, конечно, на добром слове, но с какой стати ты вдруг сироту казанскую из себя изображаешь? А как же соратники по справедливой борьбе? Брось, Саня, ты же жизнь за правое дело положил, бескорыстный ты наш, за тобой весь УБОП монолитным строем!
      – Каким ты был, таким ты и остался... – гнусаво пропел Боровик и грустно улыбнулся, – да вот, блин, не остался ни хрена.
      Он закурил и отвернулся.
      – Тут вот Миша предложил выпить за милицию, за ментов то есть. Спасибо, понимаю, – вроде как за меня. Да вот только я уже больше не мент.
      Роман с Арбузом вытаращили глаза.
      – Что за фокусы? Под прикрытие, что ли, ушел, как голливудский полицейский? – не поверил Роман.
      – Никакого прикрытия, никаких фокусов, хотя цирк Шапито налицо. Сегодня я уволен из УБОПа – комиссовали по состоянию здоровья.
      – Ну, если уж ты по состоянию здоровья для УБОПа не подходишь, то там, значит, одни сплошные Терминаторы остались, – заметил Арбуз, – сопротивление бесполезно, пойду сдаваться в КПЗ.
      Боровик махнул рукой:
      – Я тут пораскинул мозгами. По всему выходит, что гнобит меня не кто иной, как генерал-майор Безродный. Помните, с чего начались наши кувыркания?
      – Как же, с побега Чернова из «Крестов», – ответил Арбуз, – молодец, Роман, вывез его в колонке после концерта, а то бы кранты мужчине. Уж больно много знал, бедняга, напридумывал невесть чего в своей лаборатории. Интересы шибко больших людей задел, однако.
      – Как, кстати, Чернов? – спросил Роман.
      – Нормально, скоро уже две недели как в Лондоне. Документы я ему сделал реальные, деньгами упаковал на первое время. Мое слово крепче гороха, – Арбуз шутливо оскалился и поддел зуб ногтем большого пальца. – И что дальше, Саня?
      – А дальше вот что. После побега Чернова меня вызвал Безродный и велел найти Чернова и устранить. Я понял, что в это дело замешаны вы с Ромкой и стал волынить. А потом в меня стреляли, подставили под это дело Ромку, потом пытались добить в больнице, откуда ты меня вытащил, потом мы вместе вытаскивали Ромку, теперь вот увольнение. А Безродный, как ты сам говорил, Ромка, из этой гребаной «Воли народа», про которую вам проболтался этот, как его...
      – Петров, – подсказал Роман.
      – Именно. Теперь понятно?
      – Понятно, – Роман кивнул головой, – понятно то, что телевизионными разоблачениями мы эту «Волю народа» не угомонили. Кстати, труп Петрова на днях нашли в Обводном, а мой дружбантелеспрут внезапно помер, хотя слабым здоровьем не отличался.
      – Вот и я думаю, что нам от этой «Воли народа» теперь не отвязаться, – сказал Боровик, – слишком мы им насолили, и они прекрасно знают, кто это сделал. Думаю, что я на очереди.
      – Почему?
      – Да потому что я теперь один в поле. Родная контора меня больше не прикрывает. Это же классика, детективы надо читать. Прибей меня, пока я на службе – ребята землю будут рыть, до чего-нибудь да докопаются. А так – ушел, ну, пропал где-то... Вспомнят иной раз, удивятся – чегой-то Саня не звонит, забыл старых соратников. И все дела.
      – Да, дела... – протянул Роман, – по этому поводу надо выпить!
      Арбуз разлил еще по одной, все выпили не чокаясь.
      Боровик усмехнулся:
      – Эй, можно бы и чокнуться, поминать меня вроде бы еще рановато!
      – С вами и впрямь чокнешься, – сказал Арбуз.
      – Ну и что думаешь делать? – спросил Роман.
      – Думаю, месяца два-три у меня еще есть, пока в УБОПе привыкают, что я отрезанный ломоть. Ну а потом надо шить белые тапочки.
      Роман хлопнул Боровика по плечу.
      – Не дрейфь, прорвемся! За три месяца что-нибудь придумаем. Правда, Миша?
      – Это точно, – ответил Арбуз и нахмурился, – тем более что придумывать нам придется много чего.
      Впору открывать кружок «Шевели мозговой извилиной».
      – А у тебя-то что стряслось, Мишка? – спросил Роман.
      – Стряслось, Ромка, и не только у меня, а у нас с тобой на пару. Такой уж сегодня, видать, день – пошла черная полоса. Не хотел я сегодня вечеринку портить, да ладно... Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец.
      Арбуз повертел в руках бутылку «Джека Дэниелса».
      – Ладно, нечего наперстками цедить. Давайте допьем эту дуру из горла да и пойдем отсюда на свежий воздух. Здесь что-то шумно становится.
      В пивной и впрямь становилось все шумнее и шумнее. Пьяный гомон прорезали женские взвизги, в дальнем углу за плотной завесой сизого табачного дыма угадывалась прелюдия большой пьянки, и дватри особо отличившихся персонажа уже валялись вдоль стойки, как крокодилы на отмели. Подходящие к стойке равнодушно через них перешагивали, а особо остроумные стряхивали на лежащих пену с наполненных пивом кружек.
      Арбуз пустил бутылку по кругу.
      После третьего круга бутылка опустела, и Роман поставил ее под стол.
      – Все, вскипаем!
      Друзья вышли на улицу. После прокуренной и пропитанной алкогольными парами и запахом давно не мытых тел пивной вечерний воздух казался особенно свежим.
      – Ну что, вон скверик напротив, присядем? – спросил Арбуз.
      Роман с Боровиком кивнули и отправились вслед за Арбузом к одиноко стоящей в чахлом скверике скамейке.
      – Надо бы еще бутылку раскатать, – сказал Арбуз, когда все расселись, – нечасто удается погрузиться в атмосферу беззаботной юности. Сейчас озадачу Тюрю.
      Он достал мобильник и выдал инструкции скучавшему в «Лексусе» Тюре. Черный джип тут же снялся с места, отъехал от пивной и плавно зарулил за угол.
      – Ну так что, Миша, – спросил Роман, когда Арбуз засунул мобильник обратно в карман, – не тяни, давай развязывай свой мешок с неприятностями.
      Арбуз закурил, помолчал немного.
      – Дело такое, Рома. Помнишь Корявого, который меня заказал?
      – Помню, – сразу помрачнел Роман.
      – Помнишь, когда в процессе наших недавних кувырканий мы его с тобой навестили и ты помог ему отправиться в мир иной?
      – И это помню.
      – Так вот, пошла волна.
      – С какой стати? – удивился Роман. – Там же было все чисто!
      – Чисто, да не очень. Зеркало на полстены в его каморке помнишь?
      – Помню, конечно. Я еще удивился, зачем в таком клоповнике зеркало, как у Леонтьева в гримерке.
      – А вот зачем. За зеркалом у Корявого была еще одна каморка, типа дежурки для его быков на случай экстренных дел. И один бык там все это время находился.
      – Ну и что?
      – А то, что зеркало то прозрачное с обратной стороны. Как у американских копов. И бык этот, что в дежурке хоронился, нас с тобой распрекрасно видел. Как и все то, что мы с Корявым сотворили.
      – Не ты сотворил, а я, – твердо сказал Роман.
      – Да нет, друг детства, именно мы с тобой. Сотворил-то ты, а отвечаю я, потому что в той ситуации ты – никто, просто дурилка при мне, а я... Сам знаешь. И бык эту информацию пустил по людям.
      Роман вздохнул, Боровик покачал головой. Арбуз докурил сигарету и щелчком отправил окурок в покосившуюся урну.
      – Ага, – удовлетворенно сказал он, – а вот и наш гонец из Пизы.
      К скамейке подошел Тюря, вежливо поздоровался с Романом и Боровиком и, передав Арбузу бумажный пакет с приятно побулькивавшим содержимым, удалился к припаркованному неподалеку «Лексусу».
      – Ага, – удовлетворенно сказал Арбуз, заглянув в пакет, – молодец, Тюря. Понимает, что к чему. Мешать напитки – дурной тон.
      И показал друзьям бутылку «Джека Дэниелса», точно такую же, как та, которую они только что прикончили в пивной.
      – Ну что, продолжим? – Арбуз с хрустом отвинтил пробку и передал бутылку Роману.
      Роман сделал несколько глотков и спросил:
      – Ну и что теперь?
      – А теперь, друг детства, вот что. Как бы сказал Саня, в воровском мире Питера наступил раскол. Короче, все смешалось в доме Облонских.
      – Ну и какова диспозиция? – спросил Боровик, отбирая бутылку у Романа.
      – Диспозиция херовая. Часть братвы конкретно требует скальп Романа, потому что Корявый хоть и беспредельшик, но какой-никакой авторитет. А авторитетов безнаказанно гасить никому не позволено.
      – Позишн намба уан! – прокомментировал Боровик, оторвавшись от бутылки.
      – Другая часть хочет, чтобы все было по закону. То есть собрать толковище и разобраться по чести. Мол, Роман – человек уважаемый, его песни братва всей России слушает. Да и вообще, для поддержания порядка всегда полезно выслушать позицию обвиняемого.
      – И на том спасибо, – невесело усмехнулся Роман.
      – В общем-то да, и на том спасибо. Потому что тех, кто настроен тебя просто грохнуть хотя бы потому, чтобы в воровском движении из-за какого-то лабуха не наступил раскол, будет поболее.
      – Вот она, благодарность публики... – снова усмехнулся Роман.
      – Политика, Рома, политика, – хлопнул Романа по плечу Арбуз, – как видишь, и у нас тоже. А политика не знает благодарности. Впрочем, есть и еще одна, скажем так, партия, и тоже немаленькая.
      Он принял от Боровика бутылку, сделал большой глоток и перевел дух.
      – И вот эта партия требует уже мою голову.
      – Твою? – удивился Боровик.
      – Так точно, господин-товарищ бывший майор. Потому что именно я, по их мнению, спровоцировал ситуацию – привел певца куда не надо и вообще разбирался с Корявым не по понятиям. Такие дела.
      – Дела, как сажа бела, – покачал головой Роман, – Сцилла и Харибда, блин! Слева – долбаная «Воля народа», справа – долбаная воровская братия...
      Воцарилось молчание. Слышно было, как на соседнем дереве лениво чирикает воробей.
      – Ладно, Рома, хорош горевать, – встрепенулся наконец Арбуз, – пока это не очень горит, хотя скоро может стать и очень даже жарко. Вон, у Сани вообще непруха полная – и ничего, смотрит молодцом!
      Боровик грустно улыбнулся, потом расправил плечи и гаркнул командным голосом:
      – Вижу упадок духа в личном составе! Отставить! Слушай приказ! Давайте-ка как-нибудь на днях обсудим все это на трезвую голову, а пока приложим усилия к ее, головы, немедленному приведению в состояние нетрезвое!
      Приказ был встречен всеобщим одобрением. Бутылка пошла по рукам с удвоенной скоростью, и виски десятилетней выдержки быстро подняло боевой дух личного состава.
      – А что, господин музыкант, – принялся приставать к Роману слегка захмелевший Боровик, – как у нас там дела на личном фронте? Все меняем девок, как перчатки? Небось твоя королевская кровать скоро развалится от интенсивной эксплуатации?
      – Отвяжись, монах-надомник, – отшучивался Роман и вдруг спохватился, – слушайте, я на днях такую барышню встретил! Девушка моей мечты!
      – Где же ты ее встретил, Ромео недоделанный?
      – Представляете, заехал я тут на шиномонтаж, пока колесо меняли – зашел отлить за гаражи...
      – Ай да Ромео, – зашелся от смеха Боровик, – граф посетил сортир и повстречал там даму в изящной позе...
      – Сейчас получишь этим пузырем по башке, никакое карате не поможет, рукопашник хренов! Я же серьезно!
      – ... пораженный граф упал к ее ногам...
      – Погоди, Саня! – Арбуз навалился на Боровика и зажал ему рот ладонью. – Ну и что, Рома, и впрямь пробрало?
      – Идите в баню, жеребцы! – рассердился Роман. – Что вы понимаете в высоких чувствах? Вам бы только – одному строем ходить, а другому мелочь по карманам тырить! Все, ничего больше не расскажу, вот вам!
      Роман в запальчивости сунул под нос друзьям сразу две фиги и выронил при этом бутылку. Арбуз отпустил Боровика и согнулся от хохота, а Боровик подхватил драгоценный сосуд на лету, не разлив ни капли.
      – Класс! – одобрил ловкость Боровика Арбуз. – Ромка, так ты со своей мечтой познакомился все-таки или нет? Серьезно?
      – Познакомился.
      – А чего же ты ее сегодня с собой не взял, нам не представил?
      – Где, в этом шалмане боровиковском?
      Роман представил себе тонкую, изящную Лизу с поднятой от удивления бровью перед кружкой разбавленного пива и сам не смог удержаться от смеха.
      – Я, между прочим, уже побывал с ней в ресторане. Мы провели там целый вечер вдвоем. И теперь я понимаю, какое счастье, что с нами не было вас – ослов и негодяев.
      – Так выпьем же за любовь! – взмахнул бутылкой Боровик.
      Вдруг на друзей упала тень и раздался неприятный голос.
      – Так. Значит, распиваем, граждане... В общественном месте, где дети прогуливаются. Подаем, значит, такой вот пример.
      Арбуз, Боровик и Роман дружно развели руками – ничего, мол, не поделаешь, да, выпиваем, да, подаем.
      – А где же дети, сержант? – спросил Боровик невинным голосом.
      И вправду оказавшийся сержантом упитанный милиционер огляделся и, не увидев никаких детей, нахмурился.
      – Ага, умничаем. Самый умный, значит. Образованный! Вот у самого умного и попрошу для начала документики.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.