Героиновые пули

Из первого же таксофона Изольда кому-то позвонила. О чем шел разговор, Алексей не слыхал. Он остерегался подходить слишком близко. Единственное что он видел — Изольда бросала в автомат жетоны дважды.

Встреча аптекарши с полковником состоялась через двадцать минут у западного выхода метро Тимирязевская. Голиков ждал Изольду у газетного киоска. Она заметила его издали, помахала рукой, чтобы привлечь к себе внимание. Подошла быстрым шагом, поцеловала в щеку.

Полковник подхватил Изольду под руку, и они двинулись в сторону проезда Соломенной Сторожки.

Алексей делал все, чтобы его не обнаружили, но ни полковнику, ни Изольде не приходило на ум, что их кто-то мог вести. Они совершенно не остерегалась.

Слежку пришлось прекратить, когда пара скрылась в подъезде крупного десятиэтажного дома. Здесь, как догадался Алексей, жила Изольда. Чтобы проследить за полковником и узнать, где он обитает, надо было дождаться, когда он покинет дом. Подумав и выругавшись для облегчения души, Алексей решил остаться во дворе даже если там ему потребуется ночевать.

Тем временем в квартире аптекарши, едва за вошедшими закрылись двери, разразился скандал. Полковник сразу выплеснул все раздражение, которое кипело в нем с момента, когда он узнал о случившемся. Весь лоск и показная любезность слетела с него как мыльная пена под душем.

— Ты что наделала, дура?! Как ты согласилась ехать с кем-то незнакомым, даже если он сказал, что из милиции? Тебе что, моча в башку бросилась?

— Игорь… — Изольда горестно всхлипнула и поднесла к глазам носовой платок. — Не надо так говорить…

Голиков взъярился ещё сильнее.

— Ты, сука, думаешь что я буду вечно прыгать возле тебя на одной ноге? Жаклин хренова!

— Игорь, ты же интеллигент…

— Да ты любого интеллигента можешь вывести из себя…

Голиков без замаха врезал ей по щеке леща. Раздался громкий шлепок.

Изольда смотрела на него широко раскрытыми немигащими глазами. Удар ошеломил и парализовал её страхом. Она видела злобный блеск в глазах любовника и понимала — в таком взвинченном состоянии он способен на все.

— Что молчишь, дура?!

Он тряхнул её за плечи с такой силой, что голова мотнулась из стороны в сторону как у тряпичной куклы.

— Я… я никогда не думала, что наши отошения зайдут так далеко…

Голиков отшвырнул Изольду, она натолкнулась на диван, не удержалась и упала навзничь. Он вознесся над ней, огромный и разъяренный, как русский царь Петр в грузинском исполнении, над поверженной к его ногам Москвой.

— Далеко?! Ну, ты с-у-к-а! — Голос Голикова полнился удивлением. — Ты что, до сих пор ничего не поняла? Ты хоть слыхала, дура, что такое статья двести двадцать восемь? Это срок от пяти до десяти лет с конфискацией. До тебя доходит? Или больше всего беспокоит, что я к тебе невежливо обратился?

До Изольды дошло. Враз перестав хлюпать носом, она расширившимися глазами посмотрела на Голикова.

— Игорь, это правда?

— Как то, что ты дура!

— Что делать, Игорь?..

— Надо найти твоего приятеля и задавить…

— Он не приятель…

— Тогда тем более. Ты бы хоть номер машины его запомнила.

— Я запомнила.

Голиков оживился.

— Какой он? Назови.

— Семьдесят семь. И ещё написано «Rus».

Голиков схватился за голову, будто боялся, что она расколется.

— Ну, бабы! Семьдесят семь — это код Москвы. Что-то другое запомнила?

— Да. Еще — сто двадцать четыре.

— Буквы. Буквы нужны.

— ОГО. «О» впереди цифр, «го» — после них…

— Слава богу, хоть на это у тебя хватило ума. Ну, ладно…

Голиков притянул к себе её дрожащее тело, плотно прижал, ощутив как только что кипевшее в душе раздражение переходит в жгучий порыв желания…

* * *

Удобное место для наблюдения за подъездом Алексей нашел достаточно быстро. Оно находилось возле трансформаторной будки и мусорной площадки. Оглядевшись, Алексей опустил ржавую крышку железного контейнера, постелил на неё газету, уперся руками, подскочил и сел. Теперь со стороны дома заметить его было трудно, зато весь двор лежал перед ним как на ладони.

Алексей немного поерзал, и устроился так, чтобы спина уперлась в кирпичный забор. Стало очень удобно.

Было без четверти одиннадцать. Откуда-то пришли два кота. Потом, когда один начал ухаживать за другим, стало ясно — это кот и кошка.

Сперва они проявили неудовольствие тем, что кто-то занял их законное место. Кот пофыркал, походил под контейнером, держа хвост трубой и выгибая спину. Увидев, что незваный гость на его недовольство внимания не обращает, кот успокоился и занялся кошкой. Он её обхаживал со всех сторон, остервенело мяукал, потом, скорее всего уговорив, повел в другое более удобное место. И уже оттуда понеслись истошные вопли кошачьей любви.

Время шло. Шум, доносившийся со стороны Дмитровского шоссе, становился все менее напряженным. Улица уже не работала в ритме конвейера. Теперь машины проносились по ней волнами. Их ядро накапливалось у светофоров, затем они все разом бросались вперед на зеленый свет, уносились вдаль, и все стихало.

После полуночи Алексей заметил мужчину, который бесцеремонно тащил за собой женщину. Она сопротивлялась, но ничего не могла противопоставить мужской силе. Судя по глухому мычанию, рот у женщины был заткнут или заклеен. То как мужчина волок за собой женщину не понравилось Алексею. Подобным образом не должно обращаться с людьми. Никакой аналогии с тем, как он сам недавно тащил сопротивлявшуюся Изольду к месту, где собирался рыть яму, у него не возникло. И тем не менее скорее всего именно это неопознанное воспоминание стало главным побудительным чувством, толкнувшим Алексея на действия. Он соскочил с железного ящика и двинулся к дому.

Мужчина и женщина скрылись в подъезде. Быстро пробежав через двор, он вошел в дом. Со стороны лестницы, которая вела в подвал, доносился странный шум.

Ступени были выщерблены. По ним, как это часто бывает, волоком спускали в подвал тяжелые электромоторы, и бетон лопался, крошился. Алексей прижался к стене, где лестница была изуродована поменьше и стал медленно продвигаться вниз.

На пятой ступеньке в слабом свете, проникавшем из глубины подвала, Алексей заметил пустую бутылку. Чтобы она не загремела, взял её в левую руку. В правой он сжимал пистолет.

Внизу, где лестница кончалась, Алексей остановился и прислушался. Где-то за углом послышался глухой шум возни.

Алексей прижался спиной к стене и замер.

Звуки стали слышнее. Кто-то невидимый, — не поймешь мужчина или женщина — бормотал нечто невнятное. Затем раздался шлепок, походивший на пощечину. И снова теперь уже явно мужское злорадное хихиканье…

Алексей сделал два легких шага вперед. Ему предстояло повернуть налево, и он не собирался держать перед собой вытянутую руку с пистолетом. Если его шаги услышаны и кто-то затаился за углом в засаде, то лучше чем рука, протянутая вперед, для собственного поражения не придумаешь.

Не выглядывая за угол, Алексей застыл на месте и напряг слух.

Источник шума находился совсем рядом.

Медленное скользящее движение вдоль затененной стороны подвала и стала видна скрытая часть длинного коридора.

Вдалеке желтела лампочка, и две фигуры — мужская и женская — в её свете походили на силуэты театра теней.

Мужчина — высокий, худой, боролся с женщиной. Обхватив её за горло сгибом левого локтя, он правой рукой срывал с неё одежду.

Женщина отчаянно сопротивлялась. Она взбрыкивала ногами, махала руками, пытаясь царапаться.

Мужчина тяжело пыхтел и бормотал ругательства. Видимо, жертва оказалась не столь беззащитной, как он на то скорее всего рассчитывал.

В какой-то момент мужчина оглянулся, должно быть почувствовав присутствие третьего лица. В тусклом свете Алексей все же неплохо его разглядел и тут же узнал этого типа.

Два дня назад в телевизионной передаче «Петровка, 38» показывали портрет маньяка-убийцы, составленный по описанию двух пострадавших, но чудом оставшихся в живых женщин.

Длинная голова огурцом, тупой подбородок, большие лошадиные зубы…

Увидев портрет, Алексей сразу определил его для себя словами «хмырь болотный».

Сомнений не было — это он.

Свои жертвы маньяк убивал ножом, но вполне возможно, что у него имелось и другое оружие, например, пистолет. Раздобыть его в Москве не проблема. Важно иметь желание и деньги.

Алексей взял бутылку за талию, размахнулся исподнизу и швырнул в темноту подвала.

Пролетев возле запертой железной двери, она ударилась о бетонный столб за спиной хмыря и с дребезгом разлетелась.

Маньяк резко отшатнулся от женщины и посмотрел туда, откуда донесся звон стекла.

В этот момент Алексей выскочил из укрытия. Ствол пистолета уперся в салазки нижней челюсти хмыря.

— Тихо! — Предупредил Алексей.

— Чего нужно?

Вопрос прозвучал негромко, вполголоса. Привлекать чье-либо внимание тип явно не собирался, а уже тем более он не хотел поднимать хюбер — шум и крик, чтобы позвать кого-либо на помощь. Если застопоривший его человек блатной, есть шанс, что они обнюхаются.

— Шагай! — Алексей подтолкнул хмыря в глубину подвала, туда, где тускло светила одинокая лампочка.

Тот звучно проглотил слюну и сказал:

— Постой. Я на пробежке. Доходит?

«Пробежка», «стометровка», «скачки с препятствиями», «забег на большую дистанцию» — все это блатные синонимы побега из зоны. Человек с оружием, если он конечно не мент и не попка, должен это сразу понять и не мешать другому совершенствовать «спортивные» показатели.

Алексей понял. Вздохнул с показным сожалением.

— Конец пробежке, физкультурник. Это финиш. Теперь ложись.

Сильным ударом ноги, Алексей скосил хмыря на бетонный пол. Тот ударился головой и в отчаянии, уже не скрывая злости и ожесточения, стал материться, брызгая слюной во все стороны. Алексей топнул ему ботинком по почкам.

— Я те, гад, сейчас спину сломаю!

Насильники больше других боятся насилия. Издеваясь над слабыми, они тешатся тем, что на какое-то время позволяют себе забыть собственную ничтожность. Конечно, жалко было наручников — плохоньких, но собственных, купленных у черного барыги на рынке ЦСКА, но приходилось с ними расставаться. Алексей сковал руку поверженного противника и набросил второй браслет на стойку лестничных перил.

— Ты тут потерпи, — сказал Алексей хмуро. — Скоро тебя отцепят.

Он повернулся к женщине, которая стояла в сторонке, спиной прижавшись к стене. Обеими руками она прижимала платье, порванное на груди и смотрела на происходившее испуганными, расширенными глазами.

— А вы поскорее уходите отсюда. Быстро. Пошли, я вам помогу.

Он подтолкнул женщину к выходу и та засеменила, перебирая длинными ногами по ступеням. Испуг её был настолько велик, что она не сказала ни слова.

— Идите, идите! — Алексей махнул ей рукой и направился к телефонным кабинкам, которые тянулись по стене здания длинным рядом. Поганые руки городских хулиганов проявили здесь в полной мере свое гнусное мастерство.

Вырванные из аппаратов копилки для жетонов, разбитые диски нумераторов, сорванные трубки сделали большинство автоматов ненужными. Только один телефон из шести оказался в рабочем состоянии. Алексей снял трубку, набрал 02.

— Милиция. — Женский голос оператора звучал недовольно. Видимо за смену повторение одних и тех же слов нагоняет на дежурных неодолимую тоску.

— Здесь вот рядом со мной лежит маньяк. Его вчера показали по телевидению. Запишите адрес. Я расскажу, как его найти…

И тут же в разговор вступил мужчина.

— Не кладите трубку, пожалуйста. Объясните почему вы сказали, что он лежит?

— Дурак он, — Алексей не считал нужным вступать в долгую беседу. — Связал себя, паразит, и лежит. Но вы не тяните с приездом. Он может и развязаться…

Вернувшись к мусорным ящикам, Алексей наблюдал как приехала милиция, как оперативники окружили подъезд, с какими предосторожностями они спускались в подвал и сколь торжественно, подгоняя тычками коленей в зад, вывели маньяка к машине.

В седьмом часу утра из подъезда вышел полковник. Задержался у двери, легким движением руки снял фуражку, пригладил волосы, и снова надел её, проверив положение кокарды.

Довести полковника до дома на Верхней Масловке и выяснить номер квартиры не составляло труда.

Вечером, отправляясь на дежурство в свою контору, Алексей встретил участкового. Вскинул руку в салюте, как пионер.

— Здорово, Крячкин!

Алексей протянул милиционеру руку ладонью вверх. Крячкин звонко хлопнул по ней пальцами.

— Здоров, коль не шутишь.

— Как успехи? Говорят, вы маньдяка поймали?

Крячкин не понял.

— Кого?

Алексею пришлось пояснить.

— Маньяка, говорю, поймали?

До Крячкина дошло, и он засмеялся.

— Маньдяка, говоришь? И да и нет.

— Как это так?

— Нам его подставили. Своя же братва.

Алексей удивленно вскинул брови. По его изумленному виду Крячкин понял — требуется пояснение.

— Растет авторитет милиции, старик. Вот и первое следствие. Мы начали круто проводить облавы. Накрыли несколько притонов. Взяли двух залетных авторитетов. Братва тут же всплошилась: если так пойдет дальше, то мы повяжем всех. Они сами нашли, — как ты назвал? — маньдяка — и позвонили нам. Оставалось только протянуть руки и набросить браслеты. Теперь сразу восемь дел пошли на раскрытие.

От такой трактовки происшедшего Алексею стало не по себе. Он спросил с ехидцей:

— А не могли его прихватить на горячем честные люди?

Крячкин поскреб затылок.

— Нэма в стране дураков. Кому на хрен придет в голову задарма бегать по городу и выслеживать опасного рецидивиста? Если только тебе. — Крячкин посмотрел на Алексея с насмешкой. — Наркоманию ещё не победил?

— Нет, Крячкин, я очень сожалею, но генералом тебе не стать.

— Это почему?

— Кто же свои милицейские успехи приписывает братве? Тоже мне реляция. Кого начальству поощрять? Братву? Лично я бы доложил так: «Благодаря титанической индуктивной и дедуктивной созидательно-деструктивной деятельности всех служб милиции в ходе операции „Наш чистый дом Россия“ захвачен опасный преступник, находившийся в розыске…» Глядишь, пришпандорили бы тебе медаль. Вот сюда. — Алексей приставил палец к груди Крячкина и покрутил, будто собрался проколупать отверстие. — От имени нашего родного отечества третьей степени…

* * *

Альберт Андреевич Лобанов непременный и влиятельный член «семерки», один из распорядителей общака Системы жил в большом кирпичном доме на 2-й Песчаной улице.

Этот район Москвы выгодно отличается от многих микрорайонов, застроенных индустриальным методом. Здесь группы домов разделены просторными зелеными дворами и соединены прекрасными внутридворовыми проездами. Рядом с домом — два зеленых массива. С одной стороны широкий бульвар — каштаны и липы, — украшенный и оживленный фонтаном. С другой — большой парк, протянувшийся вдоль восточной стороны улицы Куусинена.

Жизнь в этом районе не шумная — здесь нет крупных предприятий. Центральный аэродром, существующий рядом, давно перестал гудеть, а немногие фирмы и офисы, которые здесь осели, ведут себя тихо, стараются в глаза не бросаться: там где куют настоящие деньги, молотками по наковальням не стучат.

Утром, не совсем ранним, а ближе к десяти тридцати, Лобанов вышел из дома и не спеша, вальяжно припадая на правую ногу, — сухожилие он повредил на лесоповале, когда отбывал срок в северном краю страны комиков, — направился к гаражному кооперативу.

Гаражи располагались неподалеку от дома — только перейти дорогу и наискосок пересечь небольшую зеленую зону, тихую и обычно пустынную. Лишь иногда здесь можно было встретить собачников, прогуливавших любимых псов.

Тихое утро располагало к лирике. Сейчас бы тяпнуть сотку, закусить балычком и сидеть на даче, на берегу водохранилища с удочкой в руках, балдея от солнышка и легкого трымтения в хмельной голове. Но предстояло дело, и Лобанов не мог позволить себе стограммушечку. За рулем он не пил.

Несмотря на кажущуюся мирность утра, Лобанов держался настороженно.

Опытный барбос, особенно бродячий, хорошо чувствует людей. Он может зарычать или затявкать, если видит, что приближающийся человек его опасается и боится. Почему на такого не оскалить зубы? Он легко угадывает тех, кто даже головой не поведет в сторону гавкающей дворняги. Так на кой тратить на них голос и силы, если все пойдет впустую? Так же просто псы догадываются об агрессивном характере прохожего, который ради забавы, проходя мимо с незаинтересованным видом может неожиданно замахнуться и пнуть в бок носком башмака. От такого лучше заранее посторониться и даже, если лежишь, встать и убраться подальше.

Лобанов никогда и никому не позволил бы сравнить себя с псом. В крайнем случае — с волком. Для этого у него основания были — три срока, два побега и жизнь сначала — под чужим именем, под боком доброй вдовы. принявшей на себя звание его сожительницы.

И вот это волчье чутье заставило Лобанова напрячься. Ему не понравился парень в серой куртке из плащевой ткани и в белой летней кепочке, надвинутой на глаза.

Трудно сказать почему, но скорее всего из-за того, что куртка в теплый день была совсем не нужна. Повернуться и пойти в сторону Лобанов не захотел. Иногда он совершал такой маневр, когда на пути попадались собаки, встреч с которыми он не любил. Но уступать дорогу случайному встречному, даже если тот показался подозрительным, не позволяла мужская гордость.

Пистолет, который сейчас мог вселить чувство уверенности, был далеко. Он находился в машине в тайнике, который Лобанов оборудовал под передним сидением.

Впрочем, подозрения быстро прошли. Шагавший навстречу тип совсем не обращал внимания на Лобанова. Больше того, он вдруг остановился и стал прикуривать. Он достал из кармана зажигалку, высек огонь и поднес к сигарете, которую держал во рту.

Это будничное привычное для глаз действие успокоило Лобанова, и он ускорил шаг.

Прохожий чуть отступил, освобождая протоптанную дорожку Лобанову. И лишь в момент, когда тот оказался рядом, Кузьма, не вынимая левой руки из кармана, нажал на спуск. Выстрел хлопнул негромко, протяжно, с шипеньем…

Лобанов слегка развернулся и стал оседать на землю.

Кузьма быстрым шагом сошел вниз с невысокого бугра и сел в стоявшую на обочине машину. Она сорвалась с места и сразу рванула по Чапаевскому переулку в сторону Ленинградского проспекта…

* * *

Жетвин быстро понял, сколько удобств таило в себе сотрудничество с Богдановым. Полковник был расчетлив в делах и лаконичен в просьбах.

— Женя, возьмите на себя Профсоюзную. Там работает розничный торговец Голикова. Надо выявить его оптовика и убрать с доски. Розничника проверьте на своем товаре.

— Смысл?

Жетвин всегда старался точно понять маневр и знать его цели.

— Надо обложить и зажать в тиски Голикова. Он нам пригодится.

— Зачем?

— Он подгреб под себя военно-медицинскую лабораторию в Московском военном округе. И там начал гнать синтетические формы. У меня два выхода — накрыть его и засадить или включить в Систему.

— Второе лучше. — Жетвин понимающе засветился.

— Я тоже так думаю.

— Хорошо, я начну подрезать ему крылья…

Кому поручить работу — сомнений не возникало: только Сорокину.

Жетвину Кузьма нравился с каждым делом все больше и больше. Он чем-то походил на пистолет ТТ — никаких изысков в дизайне: ствол, рукоятка. Есть машинки куда красивее и элегантнее. Например австрийский «Глок-19». Это просто игрушка, когда возьмешь её в руки: ухватистая, с зайчиком лазера, которым можно пометить чей-то лоб. А вот надо же, понимающие киллеры присмотрели себе ТТ, рождения одна тысяча девятьсот тридцатого года, и до сих пор эта модель в цене и в употреблении.

Также и Кузьма — с виду вроде бы мирный представитель безмозглого российского электората — тупая рабоче-крестьянская косточка: мимо пройдешь и не подумаешь кто он на самом деле, а это прирожденный чистильщик — расчетливый, умный, безжалостный и удачливый.

Но ещё одно качество — предельная степень послушания — делало Кузьму исключительно ценным кадром в проведении деликатных операций. И понятливый — на лету схватывает.

— Главное, Сорокин, без шума. Чтобы тихо-тихо. Ты ведь у зоны стоял с наружной стороны колючки? Там и оставайся. Пусть громко стреляют те, кто привык видеть небо в решетку.

Кузьма в доброй улыбке открыл зубы. Так скалится злой пес, радуясь встрече с хозяином. А зубы у Кузьмы крепкие, ровные с большими острыми клыками. Он никогда не резал мясо ножом на кусочки — не вкусно. Он рвал его зубами и только в таких случаях чувствовал себя человеком. Рассуждения Жетвина Кузьме нравились. Так и надо — сильный должен работать без шума.

— Я понял.

— Больше ничего объяснять не надо?

— Дак оно все и так ясно.

— Вот и работай.

* * *

Два дня спустя, получив выходные после суточного дежурства, Алексей взял под плотную опеку полковника Голикова и сумел установить личность «бригадира», который курировал сеть розничных наркоторговцев по Калужско-Рижской линии метрополитена. Для этого Алексею пришлось полдня водить «бригадира» по столице. Иного способа выяснить нужное не имелось.

Большой город живет на разных этажах, хорошо соединенных между собой и в то же время надежно изолированных друг от друга.

Можно прожить в Москве семьдесят лет, получить право считаться старожилом, но не быть в курсе жизни и дел большинства этажей, с которыми ты непосредственно не связан.

Спросите у бабушки Дуси Тетериной, сидящей целыми летними днями у подъезда хрущевского дома в Черемушках, в котором она прожила полжизни, где удобнее всего купить травки к столу, и добрая бабуля объяснит вам, что лучше не спешить на знаменитый Черемушкинский рынок, где за пучок петрушки сдерут с вас как с белки, а лучше взять товар возле станции метро, где на корточках травку продают подмосковные огородницы.

После этого подойдите к парню у той же станции метро, которую вам рекомендовали. Он стоит с видом небожителя, смотрит счастливыми глазами на чудаков, спешащих в знаменитый на всю Москву «Дом обоев». Постойте возле, не дергаясь, не гоня волны, потом спросите негромко и не обязательно глядя в глаза:

— Пацан, где бы травки прикупить, не скажешь?

И, если парень поверит в вашу искренность, то обязательно пошлет к Черемушкинскому рынку, а никак не к подмосковным огородницам, поскольку поймет — не петрушка вам интересна, а маковая соломка — гаш, планчик, сушняк, чера, шарас, ханоби, короче, как вам ещё угодно назвать ходовой товар, вгоняющий любителей в крутой кайф.

Но с такой прямотой можно и нарваться на неприятности. Если в ваших глазах не увидят достаточной доли искренности и заинтересованности в балдежном материале и примут за дешевого стукача, пособника милиции, то можно и на ножичек нарваться. Умелый хранитель тайн без труда сумеет сделать аккуратную дырочку возле пупка излишне любопытному типу. Чтобы не совал нос, куда не надо. Поэтому Алексей выбрал вариант поездки за бригадиром по местам, интересовавшим их обоих.

«Таврию» бригадира и «Москвич» Алексея в этой поездке все время разделяли две других машины. Алексей старался не высовываться без крайней нужды из потока, чтобы не привлекать к себе внимания того, за кем он следил. Лишь один раз он вынужден был прибавить скорость и с нарушением правил проскочить перекресток, когда буквально под носом загорелся красный свет. Хорошо, что рядом не оказалось гаишника — светофор работал в автоматическом режиме.

На охраняемой стоянке на 1-й Хуторской улице «бригадир» загнал «Таврию» за ограду и оттуда выехал уже на синей «Хонде». Если бы Алексей не следил за ним столь пристально, он наверняка упустил бы подопечного.

Объяснять смену машин одним только пижонством значило бы ошибиться в выводах. Отправляясь по торговым точкам, оптовик предпочитал «Таврию» по двум основным причинам. Прежде всего потому, что дешевый шарабан, «зробленный в самостийной Украине», хотя и был иномаркой, но не привлекал внимание угонщиков и автоинспекторов. В крайнем случае при определенных обстоятельствах эту машину можно было без сожаления бросить в любом месте, не боясь, что её угонят.

Экскурсия по городу дала Алексею немало полезных знаний.

Проведя бригадира по всей линии его торговых точек — от розничного распространителя Мураша до дворничихи Тутышки, Алексей понял, сколь разнообразен выбор дури, которым располагала группа полковника Голикова. Вспомнились слова Козлика, который в доказательство своей непричастности к смерти Николая, говорил: «Леха, убей меня, но димедролом нажраться до загиба просто невозможно. А другой дури у меня нет. Поищи у тех, кто покруче».

На другой день уже без машины Алексей выбрался в город, решив понаблюдать за работой одной из розничных точек, где судя по ряду признаков и торговали тем, что «покруче».

Нет ничего интересней и безрадостней, чем московские магистрали. Это места любопытных происшествий, погонь и перестрелок на ходу, вечный источник шума и гари, окиси углерода и канцерогенов, пыли и смога.

Алексей вышел из метро на перекрестке Нахимовского проспекта и Профсоюзной улицы. Сюда он приехал к вечеру, нашел удобную позицию и стал наблюдать.

По улице сплошным потоком катили машины. Торопились, обгоняли одна другую. Хозяевам жизни и огромных денег некогда было ждать: одни из них спешили на приемы, другие на презентации, третьи на встречу с собственной смертью. И часто встречались с ней тут же, прямо на проезжей части в личных прекрасных машинах. Тогда на улице начинали сверкать мигалки и выть сирены то скорой помощи, то милицейских автомобилей. А по тротуарам, толпясь, поспешали люди. Потоки путались, пересекались, стекали в подземные переходы и лабиринты метро, куда цивилизация машин загнала живые организмы для их собственной безопасности.

Алексей не был приметен в толпе. Одет просто, выглядел небогато: так вахлачок из провинции. Несколько раз к нему подкатывались мастаки-лохотронщики, в надежде разжечь у простака приступ жадности и выставить на все, что тот имел в карманах. Один протягивал «колхознику» даровой счастливый билет, который сулил ему внезапный выигрыш. Другой предлагал поддержать мазу — войти в долю и сорвать крупный банк. Но грязь к булату пристать не может. Холодный взгляд, короткое объяснение ситуации:

— Канай, мастер. Со мной все глухо.

Толкача-продавца Алексей вычислил довольно быстро. Это был парень неопределенного возраста в черной рубахе, которая от многократных стирок стала бурой. И только желтый американский орел с белой головой, раскинувший крылья на груди, все ещё не утратил яркости. Он стоял, прислонившись спиной к липе, которую рачительные хозяева московских улиц в борьбе со снегом извели химикатами, и дерево оставалось только спилить.

Алексей видел, как из легкого павильона, в котором торговали стандартным набором товаров: баночное пиво, сигареты, вода в больших пластиковых бутылках, шоколад в коробках и плитках, вышла пара — элегантная девица в туфлях с толстенной подошвой и разжиревший на добротных харчах молодой мужик с красными обвислыми щеками и прямым, будто стесанным топором затылком. Он постояли, поглядели по сторонам, потом подошли к парню, подпиравшему дерево.

О чем шел разговор, Алексей не слышал. Он только видел, как краснощекий вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, достал оттуда деньги и отдал парню. И тут же пара отошла в сторону. Все внимание Алексей переключил на них.

Дойдя до угла, пара задержалась. Из-за павильона появился худощавый человек средних лет в больших очках. Он двигался неторопливо, все время внимательно осматривался, словно искал знакомых. Проходя мимо краснощекого что-то протянул тому и, не останавливаясь, двинулся дальше.

Все ясно — акт купли-продажи состоялся. Он был умело расчленен на действия, которые позволяли кассиру не иметь дела с товаром, а продавцу с деньгами.

Одного не знал Алексей — в тот же день, в тот же час здесь вел разведку Кузьма Сорокин. Его интересовал хозяин точки, который вечером должен был снимать кассу.

Алексей, разобравшись в том что к чему, счел, что добытых сведений для одного раза достаточно. Как ими распорядиться он решит чуть позже.

Кузьма свои наблюдения решил довести до конца в тот же вечер. Он дождался, когда к кассиру подошел инкассатор, получил заранее отсчитанную сумму, не считая положил её в сумку и с незаинтересованным видом пошел по Нахимовскому к месту, где его ждала машина.

Кузьма размеренным шагом малооплачиваемого трудяги двинулся за ним.

Инкассатор и его охранник стояли возле машины. Охранник, судя по всему, не был профессионалом. Заимев в кармане пушку, он преисполнился самомнением и уверенностью в своей неуязвимости.

Глупость охранника заключалась в первую очередь в том, что он стоял не спиной к машине, а лицом к ней и увлеченно беседовал с подошедшим кассиром. Таким образом, он не имел возможности контролировать обстановку и, если не разрядить её в трудном случае, то хотя бы встретить нападающего лицом к лицу.

Кузьма шел, сунув руки в карманы. Он подчеркнуто вилял задом, который обтягивали узкие джинсы, давно потерявшие цвет и прочность. Ни в его облике, ни в поведении не было ничего привлекательного или необычного. Типичный лох, на которого не стоило обращать внимания.

В последние годы общество резко разделилось на две категории. Права первой обеспечивали большие деньги. Права второй государство записало в конституцию и потому они ничем не обеспечивались. Представители первой группы населения ездили по городу преимущественно в иномарках. Вторые ходили пешком или передвигались в городском транспорте, часто не приобретая даже билетов, за полной неплатежеспособностью.

Охранник, относивший себя к автомобильной элите не читал нужным остерегаться пешехода, ничем не примечательного, сирого и скорее всего убогого. Он явно ещё не был бомжем, но находился в процессе сближения с публикой этой категории.

Расстояние между ними быстро сокращалось, но охранник по-прежнему не обращал на это внимание. Кузьма через плечо бросил взгляд назад. Улица выглядела пустынной. Рука скользнула в карман и сжала знакомую до мелочей рубчатую рукоятку ТТ — верной и неприхотливой машинки, уверенно ставивей точки в чужих судьбах.