Рабы ГБ

      "Я выстрелил в потолок, - показал далее Опошнян, - чтобы напугать их. Но двое, большой и самый маленький, бросились на меня. Большой толкнул меня на диван, и в это время каким-то образом обрез выстрелил, пуля попала в того, что в куртке. Тот упал, а большой стал душить меня на диване..."
      Вопрос следователя: "Каким по счету выстрелом вы убили Проказина?"
      Ответ: "Первый выстрел я произвел в потолок, а второй во время схватки, когда они на меня накинулись. Я в Проказина не целился..."
      И это была ложь. Саша был убит первым выстрелом, в упор. Затем Опошнян торопливо вынул из ствола стреляную гильзу и зарядил новую. Как на охоте. В потолок пришелся второй выстрел, и лишь потому, что Володя Ершов успел схватить за ствол ружье и повернуть его наверх.
      Впоследствии Опошнян будет утверждать, что курок спустился, так сказать, самопроизвольно. Но и это будет ложью. Эксперты определят: с курком было все в порядке.
      Но не для того, чтобы отделить ложь от правды, вчитывался я в уголовное дело. А для того, чтобы разобраться: да почему же Владимир Трофимович стал убийцей? В собственной квартире, устланной коврами и уставленной полированной мебелью (не то, что пуля попадет - оцарапать жалко)? В присутствии жены и внучки? В ребят стрелял, которых все принимали за 10-13-летних? Ну, если испугался, то не открывал бы, крикнул бы в окно, вызвал бы милицию? Что же так, специально, что же засаду-то устраивать, что же расстреливать-то?
      Читаю его автобиографию в уголовном деле. Все обычно: жил, работал шофером. По характеристике с последнего места работы - автобазы рыбзавода, трудился достойно, и наставником молодежи был, и на доску почета заносился. В пьянстве замечен не был, и те, по его словам 120 граммов, принятых на свадьбе, явились для него скорее исключением правилом. В домино - и то не играл с мужиками. Был хозяйственным, семейным, домашним...
      Правда, десять лет назад был осужден на исправработы: за хищение цемента. Но есть ли связь между тем мешком цемента и выстрелом, между тем, как жил и обставлял свое гнездо, и убийством? Не знаю... По бумагам, анкетам, документам - не видно...
      Что же все-таки заставило его спустить курок? Когда мы с ним встретились в следственном изоляторе и я впервые увидел его: высокого роста, но не грузный, лицом, несмотря на свои почти шестьдесят, румяный и моложавый, в движениях и разговоре спокоен, - и тогда я никак не мог ответить себе на вопрос: что же за феномен такой передо мной? И хотя некоторые рассуждения Опошняна меня резанули: следы крови на рубашке Андрея он, допустим, приписывал не своему кулаку, а тому, что они, ребята, наверняка после этого еще "кошку убили (почему кошку?) и специально кровью себя измазали", - но, в общем, говорил он складно. Сам, например, вспомнил старую газетную статью о владельце дачи, который застрелил мальчишку из-за черешни. Сказал при этом: "Вот какие бывают люди!" Свою историю сравнил со "случайным наездом на улице". Да, конечно, ему жалко, что так произошло, но не специально же он! Ведь если бы хотел убить, объяснил он мне, то убил бы того, нахального, в клетчатой рубашке, которому еще во дворе врезал по носу. Надо было, считает он сейчас, сделать по-другому: позвать соседей - есть там два здоровых парня, посадить их в ванной в засаду (он так и выразился - "в засаду") и захватить скопом всех, как он сказал, хулиганов. Вместо всякой стрельбы.
      И в самом деле, зачем же было такому человеку идти на убийство? Да еще на такое? И даже стало жаль его, когда в конце нашей беседы на глазах его показались слезы: "Вот ведь получилось... Жил-жил, и такое перед старостью! Выйду оттуда - ведь совсем стариком буду".
      И в последний день командировки я все бродил, бродил между пятиэтажками на Большой Бульварной: беседка, стол для доминошников, узорная решетка детского сада, гаражи, лужа, кукла без головы и рук, качели, те самые. И возле них я, кажется, понял, в чем дело. Понял! Но неужели причина всей случившейся трагедии настолько проста? Как формула?
      Вот что, мне кажется, опустило его палец на курок - ненависть, смешанная со страхом. А это - самый взрывчатый сплав в мире. Не лично Сашу Проказина ненавидел В. Т. Опошнян и боялся его - он и не знал его, и в глаза не видел раньше... А хотя бы и знал!.. Достоинства детской, юношеской души -- даже не потемки, а какие-то черные дыры для человека, пусть и умудренного опытом. Слишком слабый след от собственной юности остается у него в памяти, да и то, что остается, не бережет он, а часто и не хочет сберечь. Что Владимиру Трофимовичу было до понятий мальчишки о добре и зле и его собственном участии в вечном их противоборстве?! Точно так же не мог быть его личным врагом пятнадцатилетний Андрей, знакомство с которым состоялось на два часа раньше трагедии. Да больше того! Я выпытывал у Владимира Трофимовича, может, когда-нибудь раньше была у него стычка с подростками, напугавшая его и внушившая ненависть к этой возрастной группе населения? То есть, может, Саша Проказин расплатился жизнью за поступок каких-то своих ровесников? Да нет... Сколько ни вспоминал Владимир Трофимович, к нему лично никогда не подходили на улице подвыпившие юнцы, не требовали закурить, не смеялись в спину... Да и наблюдать-то подобные сцены ему не приходилось. И самое интересное (будто специально смоделирована ситуация), что район, где все это случилось, - сравнительно тихий. Среди множества подростков, населяющих микрорайон, за последние четыре года ни один - повторяю: ни один! - не совершил преступления, а все юные участники этой истории были редкость благополучные (по воспитательно-юридической оценке) и порядочные (по общей, вневозрастной) ребята. Кого же он боялся и ненавидел? В кого стрелял? Может быть, в тот созданный его страхом и ненавистью образ, который в решающую секунду принял вид паренька с удивленно разведенными руками и с незаконченной фразой - "Давайте разберемся..."?
      Давайте, давайте разберемся! Давайте разбираться! Последнее время меня до боли пугает неприязнь, открытое и агрессивное непонимание и даже страх, доходящий до ненависти в отношении подростков, о которых пишут в редакцию некоторые читатели. Я знаю об этом из разговоров и споров в разных аудиториях и даже из некоторых газетных публикаций. Начинают с мелочей: не то поют, не то танцуют, не так одеваются, а кончают принципом: живут вообще не так (в подтексте: негодяи; смысл: что-то надо срочно делать...)
      Я пишу судебные очерки, и мне приходится нередко изучать проступки, даже преступления несовершеннолетних. Я знаю, что такое слепая сила подростковой стаи. Я сидел -- глаза в глаза - напротив маленьких убийц, говорил с ними. Видел и слышал в них такую душевную, духовную нищету, такое убожище интересов, такое пренебрежение к другому человеку, что потом долго не мог прийти в себя.
      Но я понимал, это - те подростки - преступники. И среда их развития была аномальна, и поступки, совершенные ими, не укладывались в общественную норму. Но разве не такое же ощущение оставалось после бесед с такими же "аномальными взрослыми"? Несмотря на их возраст и жизненный опыт, точно так же ошарашивала и их духовная нищета, и убожество интересов, и их пренебрежение к другому человеку. Значит, дело-то вовсе не в возрасте. Есть разные подростки и есть разные взрослые. Но не закидываем ли мы камнями самих себя, когда именно на подростков проецируем все наши взрослые проблемы?
      Мы как на детских качелях: от неистовой любви к собственному чаду до ненависти к его ровесникам - и обратно.
      Давайте сойдем на землю. Давайте вглядимся в ребят и увидим, как они справедливы и активны, как хотят докопаться до ответов на главные вопросы жизни, как жаждут уважения к себе и как доверчиво отвечают на малейшее к ним внимание...
      Упрекая их всех скопом, чаще всего незаслуженно, за какие-то мелочи, говоря, что они живут "не так", мы порой забываем одно-единственную мелочь: они - это мы. Только моложе.
      За что отдал жизнь Саша Проказин? Странное словосочетание "отдал жизнь" - по отношению к случайной жертве случайного преступления. Понятно, предотвратил бы ценой жизни крушение поезда - другое дело. А так?..
      Но чем дальше я думаю о трагическом происшествии в Таганроге, тем больше убеждаюсь: да нет, все-таки отдал жизнь.
      Перед глазами часто, даже когда не хочется, те подмостки сцены во дворе, и паренек, застывший на ней. Минута, другая - и вот он сойдет по ступенькам и скажет, с надеждой и верой: давайте разберемся.
      И все-таки, почему решил я вставить в эту книгу историю прерванной юношеской жизни таганрогского школьника?
      Ладно, Матвей Кузьмич Шапошников - отказался выполнять преступный приказ и пережил потом всю мощь обрушившейся на него государственной машины. Ладно, Михаил Ривкин - обрек себя на тюрьму, не захотев пойти на предательство самого себя.
      Но этот-то пацан? Какая государственная машина? Какой КГБ? Пытаюсь найти в себе те слова, которыми бы мог объяснить, почему же именно его трагическая судьба, его "давайте разберемся", тот двор и те качели - вдруг заставили меня, нарушая всю видимую логику повествования, не только вспомнить сейчас Сашу Проказина, но и поставить его абсолютно не политическую трагедию рядышком с трагедиями, вызванными жестокой государственной машиной?
      Не знаю... Это не из области видимой логики, а из куда более для меня серьезного - из тоненького мира чувств.
      История с Сашей о том же, о том же... О странных законах нашего не самого гуманного, а может быть, самого негуманного века, где и выдерживает-то тот, кто говорит: "Давайте разберемся", а тот, кто разбираться не хочет, кто боится разбираться в том, что, как, зачем и за что - неминуемо становится жертвой.
      Тенью зоны, а не человеком в ней.
      Давайте, давайте разберемся.
      Во времени, в веке, закат которого уже вот-вот наступит, в самих себе.
      Неправда, что все отдельно.
      Все вместе: и время, и век, и сами мы, и сам ты. И - ЗОНА.
      Ну ладно, пора, наверное, завершать.
      Хочется вернуться к тому, с чего начал: к истории стукачества.
      Для чего же вся эта чертовщина была придумана, чтобы на протяжении почти что целого столетия: вон откуда шел наш первый путник, еще с 1918-го! помните? - сделать предательство государственной религией, в которой оставаться людьми могли только еретики?
      Вместо заключения. МЫШИНАЯ РАБОТА
      Господи! Чем они занимались! Чем они только не занимались!
      Когда осенью 1991 года были рассекречены архивы КГБ, то перед теми, кто обнаруживал донесения секретных агентов, представала фантасмагорическая картина.
      Из донесений и отчетов за 1983 год:
      "В НРБ на юбилейные торжества, посвященные юбилею патриаршества православной церкви Болгарии, выехала делегация РПЦ во главе с патриархом Пименом. В состав делегации включены агенты органов КГБ "Островский", "Никольский", "Огнев", "Сергеев" и оперработник действующего резерва под соответствующим прикрытием сотрудника патриархии".
      "От "ЛВН" получена информация о некоторых негативных высказываниях члена СП СССР Ю. Корякина во время лекции о творчестве Достоевского в Литинституте".
      "В Финляндию в составе команды баскетболистов направлен агент "Яковлев".
      А это - год 1984-й:
      "В соответствии с планом, утвержденным руководством КГБ СССР, проведена работа по включению в состав олимпийской делегации СССР, выезжающей в Сараево, 16 агентов органов КГБ для выполнения поставленных задач".
      "От агента "Синягин" получено 2 сообщения, характеризующих обстановку в семье Шестоковичей".
      "Завербован в качестве агента КГБ СССР "Алик" - зав. отделом ИНИОН АН СССР".
      "В связи с окончанием аспирантуры ИМРД АН СССР в УКГБ СССР по Кировской области направлено личное дело агента "Наташи" с целью восстановления с ней связи".
      "В связи с проявлением в последнее время интересов со стороны некоторых антиобщественных элементов к философским трудам художника Н. Рериха от агента "Сергеевой" получены аналитические материалы, раскрывающие истинный характер мировоззрения художника и показывающие ошибочность его взглядов".
      "В Финляндию в составе команды баскетболистов направлен агент "Яковлев".
      И на икону молились, и под баскетбольным щитом стояли...
      Однажды на какой-то московской вечеринке ко мне подошел один из гостей хозяина дома, в который я пришел, и, отозвав в сторону, сказал:
      - Давно хотел познакомиться и честно вам сказать, какой непоправимый урон борьбе с преступностью вы нанесли.
      - Чем же это? - искренне удивился я.
      - Да тем, что пытаетесь ликвидировать секретную агентуру! А как, по-вашему, можно еще бороться с бандитами! Девяносто процентов раскрываемых преступлений - заслуга агентов! - наставительно произнес этот человек, представившийся полковником ФСБ.
      Да не о том я! Не о тех! При чем здесь разбойники и бандиты!? И те, кто внедряется в банды и группировки, рискуя собственной головой, и те, чья информация помогает найти убийцу - не об этом я, не об этих.
      О других, о другом!
      Вспоминаю, как Ярослав Васильевич Карпович, первый из сотрудников КГБ, открыто заявивший о том, какой фантасмагорической ерундой приходилось заниматься ему в собственном ведомстве, рассказывал:
      - Только Брежнев выступит с очередной исторической речью, нам тут же приказ: "снимать" реакцию советского народа. Обычно все придумывали все из головы: инженер К. в восторге, слесарь Л. плакал от счастья, а в конце отчета припишешь какую-нибудь неграмотную старушку, которая, как обычно, недовольна ценами. А агентура в такие дни на ушах стояла! Черт знает чем занимались!
      Не скрывали того, что "черт знает чем занимались" и другие сотрудники пятого, идеологического управления. Так, один из них, подполковник Д., говорил мне еще в 1990-м:
      Каждому оперработнику сбрасывают план: за год привлечь к сотрудничеству семерых - у нас же тоже плановое хозяйство! Ну, находишь, уговариваешь - или заставляешь - дать подписку о сотрудничестве. А что дальше? Регулярно встречаешься со своими агентами: тебе их не о чем спрашивать, а им - не о чем рассказывать. Встретишься, попьешь кофе, поболтаешь о том, о сем, последние анекдоты друг другу расскажем, а потом возвращаешься к себе и пишешь отчет о "проделанной работе", который, никому не нужный, будет пылиться на полках...
      Да, вот так все было, вот так...
      Вот потому-то, встречаясь с агентами ГБ, читая их исповеди, просиживая дни и вечера в архивах, пытаясь понять, кто, как, зачем и почему, - ни на секунду не чувствовал я собственной вины за то, что разрушаю сложившуюся систему борьбы с преступностью.
      Уж нет, не надо...
      Ведь понятно же, о чем я.
      "Как правило, информацию о происходящих процессах обществе КГБ дает на основании доносов сексотов. Из практики многолетней работы в органах ГБ знаю, что многие сексоты, завербованные на компрах или добровольно изъявившие желание стать стукачом-информатором, привыкают иудиным деньгам. Угождая оперработнику, дают такую информацию, которая ему нужна, подчас явную липу. Карьерист-оперработник, чтобы расти по служебной лестнице, держаться на плаву, принимает эту липу. Создается своего рода симбиоз, при котором они взаимно извлекают пользу друг от друга", - написал мне И. Я. Присяжняк, сам, как понимаю бывший сотрудник ГБ.
      Мой адресант из Екатеринбурга, подписавшийся своим первым оперативным псевдонимом - "Бутурлин", был завербован в агентурный аппарат КГБ будучи молодым преподавателем вуза, как он сам пишет, на так называемой "идейно-патриотической" основе:
      "Мною двигали высокие помыслы о патриотизме, высоком долге и об обеспечении государственной безопасности. Спустя некоторое время я сам стал кадровым оперативным работником. И все время - и в качестве агента, и в качестве кадрового офицера - я занимался политическим сыском по линии пятого, идеологического отдела КГБ.
      Тогда агентура массированно внедрялась в среду студенческой и неформальной молодежи (хиппи, панков и т. д.) и круги творческой интеллигенции. И весь этот агентурный кулак нацеливался на выявление лиц, распространяющих самиздат. Кто же считался врагом? Произведения Солженицын Сахарова, Бродского...
      Стыдно сейчас об этом вспоминать. Стыдно, но необходимо в поучение другим юношам, "обдумывающим житье". И больно вспоминать, сколько судеб испорчено молодым людям, студентам, творческим работникам, которые читали самиздат и уже тогда понимали всю гнилость эпохи застоя.
      Тогда весь чекистский аппарат страны был запрограммирован на одну цель - поддержку Брежнева и его клики".
      Это - взгляд изнутри Системы. И - еще один - целый сюжет для трагической мелодрамы.
      В конце шестидесятых годов Олег П. служил командиром взвода в Группе советских войск в Германии. Служил нормально, ладил и с начальством, и с подчиненными, и не мог предположить, как резко и вдруг изменится его судьба.
      Началось все с того, что однажды его вызвал оперуполномоченный особого отдела:
      "Из этого нашего разговора я понял, что он знает обо мне все. Даже то, что я предпочитаю читать приключенческую литературу, особенно - книги про разведчиков. Он порекомендовал мне вступить в КПСС".
      Через несколько дней Олегу П. сообщили, что КГБ решил направить его на учебу в специальную школу КГБ. Он с радостью согласился, уверенный в том, что сумеет внести вклад в борьбу со шпионами и, особенно, с проникновением БНД (западногерманской разведки) на территорию ГДР.
      Но в ГДР его не вернули. После окончания минской спецшколы направили в Брест. Благословляя его, начальник особого отдела округа сказал: "Учитывая твои отличные знания и дисциплинированность, направляем тебя в один из самых престижных гарнизонов". Олег П. был доволен назначением, ведь Брест, город, в котором много военных объектов и много иностранцев, - идеальное место службы для человека, мечтающего переловить шпионов.
      И он выехал к новому месту службы. "Начальником отдела был подполковник Румянцев, пришедший в органы безопасности еще в 1939 году. Он меня проинструктировал, сказав, что главная моя задача - вербовка новых негласных сотрудников, с помощью которых можно прикрыть важные объекты от шпионов и диверсантов. Но в первую очередь диверсантов идеологических.
      Сначала начальник меня натаскивал, вербовал людей в моем присутствии, но он только завершал вербовку - ставил последнюю точку, а всю подготовку к вербовке проводил я сам.
      Я удивлялся его мастерству: казалось, что кандидат в агенты уже готов сказать: "Нет", - но шеф так оборачивал весь разговор, что вместо слова "нет" кандидат брал ручку и бумагу, послушно писал подписку о согласии на сотрудничество и выбирал себе псевдоним, то есть становился сексотом".
      Скоро и сам Олег П. почувствовал себя мастером вербовки. Только однажды лейтенант, который был призван в армию на два года после окончания МВТУ им. Баумана, при первом намеке на сотрудничество с особым отделом посмотрел на него с презрением. И тогда-то, по признанию Олега П., он впервые задумался о целях своей работы: вместо борьбы со шпионами он занимался совсем другой работой.
      Сексоты, завербованные им, сначала давали два-три сообщения о том, кто из сослуживцев слушает западные голоса, что кто-то не комсомолец и не собирается им становиться, что кто-то после службы собирается выехать из страны, - но потом старались его избегать. Возможно, считал он, их начинала мучить совесть.
      "Если я утром не приносил начальнику хотя бы одного сообщения, он выходил из себя, смотрел на меня зверем и стучал кулаком по столу: наш отдел был на хорошем счету, а я своей бездеятельностью портил радужную картину и подрывал авторитет своего шефа. А шеф очень держался за свое место. Зачем ему уходить на пенсию в 160 рублей, тогда как на службе он имел приличный оклад, персональную машину, которая ежедневно возила его если не на рыбалку, то в специальные магазины.
      Утром часа за два он принимал у себя по очереди всех опер работников, давал им нахлобучку, подписывал бумаги и удалялся на "Волге" неизвестно куда. Возвращался он только к концу рабочего дня, чтобы проверить, все ли на месте". Какие же задания получал Олег П. от своего шефа? Выявить все лица из числа рабочих и служащих Советской Армии, ранее судимые за участие в бандах Бандеры, и принудить командиров частей найти повод для их увольнения; ни в коем случае не выпускать в Польшу к родственникам закройщицу военного ателье, так как она еврейка, и прочую, по мнению Олега П., такую же чушь.
      "Были и задания другого рода. Например, старшина-сверхсрочник наехал на мотоцикле на старуху и сломал ей руку. Я должен был сделать так, чтобы старшина оказался невиновным (этот случай помешал бы командиру части приятелю моего шефа - продвинуться по службе). Кроме того, я должен был обеспечивать отдых руководителей, проверяющих работу отдела, то есть организовывать им рыбалку, уху, баню..."
      Чем дальше шла служба, тем больше Олега П. охватывали сомнения в правильности того, чем он занимается. Разве о такой работе он мечтал, согласившись уйти в госбезопасность? Да и какое отношение имела такая работа к безопасности государства?
      А потом разразился скандал, который инициировал сам молодой Особист.
      "Однажды я принес сообщение на одного офицера - о его сомнительных связях и делах. Но начальник, прочитав это сообщение, сказал мне назидательно: "Мы дали тебе возможность служить в областном центре, получить квартиру в центре города, а ты чем занимаешься? Черт те чем! Что ты мне принес? На кого? Ведь этот офицер - зам. секретаря парткома части, член парткомиссии политотдела! Мы же орган партии, как же мы можем трогать партийные кадры?"
      Но Олег, несмотря на запрет, продолжал наблюдение за этим офицером и все собранные документы прятал в своем сейфе, под пистолетом. И - однажды шеф их обнаружил.
      "Что я после этого перенес! Сначала в меня вцепился шеф, после этого жена неожиданно написала заявление в партбюро о том, что я прихожу домой поздно и с запахом алкоголя. Меня вызвали на ковер и для начала объявили выговор. Начинаю выяснять, почему вдруг испортились мои отношения с женой? Оказывается, что она действовала по поручению секретаря нашего партбюро.
      Потом жена написала второе заявление о том, что я не только запил, но еще и имею любовницу, которую содержу... Началось партийное расследование, которое закончилось гауптвахтой. А потом я действительно запил".
      Увольняя Олега П. из КГБ, шеф сказал ему на прощание:
      "А теперь попробуй найти себе работу. Наплачешься"...
      Только через полтора года его приняли чернорабочим на шахту.
      Вот такая грустная история. Прямо капитан Копейкин какой-то.
      Я знаю его фамилию и его сегодняшний адрес. Но Олег просил оставить все это в тайне: он до сих пор убежден, что "у КГБ длинные руки". Как бы не переименовывали эту организацию.
      Но что особенно интересовало меня - как сами агенты относились к тем, кто неожиданно ворвался в их судьбу и сломал ее.
      "Моего шефа звали Михаил Александрович, - вспоминает В. В. Ширмахер. Иногда он приходил с похмелья и от него несло перегаром. Я так и не узнал, в каком чине был этот уже немолодой человек. Сначала он просил, а потом уже требовал более полных отчетов, а когда материала не хватало, то делал его весомым сам, подсказывая мне, что и как надо исправить, В одну из встреч на конспиративной квартире он попросил меня написать о моих близких родственниках: фамилия, место работы, адрес. Тут я стал протестовать. "Так надо!" - сказал он и добавил, что им ничего не угрожает. Я чувствовал, что запутался, что делаю подлое дело, но выпутаться уже никак не мог... Встречи назначались то в парке, то у автобусных остановок... Мне казалось, что шеф знает обо мне больше чем надо. Значит, кто-то следил и за мной. Это было ужасно..."
      Мнение агента "Арканова":
      "Встречи с кураторами были нерегулярными. Когда не было конкретных дел, шли обычные разговоры, ознакомление с ориентировками по розыску и т. д., никогда не было вопросов о моих друзьях. Иногда спрашивали о сослуживцах, но я всегда давал на них только положительные характеристики, что в основном соответствовало действительности. Только раз я сорвался, о чем потом очень долго жалел: в ответ на очень скверный выпад в мою сторону я сообщил о том, что этот человек рассказал антисоветский анекдот. Но, к счастью, мой донос не имел никаких последствий".
      "Алик" из Хабаровска по роду свой работы часто выезжал в краткосрочные командировки за границу по внешнеторговой линии и, по его словам, стал лакомым кусочком для вербовки КГБ. Вот как он оценивает своих кураторов:
      "Они любят и похвалить, и польстить. Я их насквозь вижу, но все равно мне это не нравится. Кто они? Писать не буду, так как подло со стороны сексотов разоблачать своих вербовщиков: чем виноваты два славных парня, капитан и майор, с которыми я имею дело? Они честно отрабатывают свою зарплату, не они придумали систему сыска, а я по мере сил приношу им ощутимую пользу.
      Деньги я беру с удовольствием: в наше время это прибавка к зарплате.
      Кстати, совет другим агентам: ни в коем случае не работайте бесплатно; эти ребята любят устраиваться на халяву. А если хотите с ними порвать, то заплатите им крупную сумму - я уверяю вас, что у них плохо с финансами.
      Время от времени подкалываю их: мол, мало платят, я перейду к другим службам. На что они сильно обижаются: у них смешная и потрясающая конкуренция между различными службами одного ведомства".
      Агент "Валентин" прислал мне целый манифест:
      "Знайте, оперативники, что 95 процентов завербованных вами агентов - я уверен - ненавидят вас и мстят, как могут... "Гонят дезу", и все. Вы обучаете: снимая информацию, обращайте внимание, выразителем каких идей является объект, кого он представляет. Так я вам скажу, что могу придумать сколько захочу "спонсоров" объекта, включая президента США! И вы все это проглотите, потому что сами боитесь, что ваши же шефы вас отчитают за плохую работу с агентурой. Ведь главное, чтобы были бумажки с донесениями, все равно с какими...
      На тонкую работу они и вовсе не способны. Трусы, подлецы, сплетники, нытики - за эти годы сколько разных типов через меня прошло! Один плачет, что за границу его не посылают, а начальник его сектора почти через год ездит на сессии ООН. Другой помешан на выискивании смутьянов и пытается постичь тайны диссидентской психологии. Третий - выходец из комсомольских аппаратчиков, даже в контрразведке пытается играть роль рубахи-парня, заводилы-песенника. Четвертый, "лом", советует: "Ты его ("разрабатываемого") только заведи куда-нибудь, а мы его квартиру обыщем. Четвертый - "элита" весь в импорте, холеный, лоснящийся, ездит на Запад и рассуждает о причинах наших кризисов. Театр абсурда - да и только".
      У "Валентина", по его словам, способов четыреста, как "гнать дезу" своим шефам: "Почему многие сексоты гонят дезу? Да потому, что только младенец не видит, что вся работа их шефов - сплошной блеф, тоже своего рода деза, имитация работы. Штаты у них огромные, а что прикажешь делать сотням, тысячам откормленных, натренированных, оболваненных молодцов?! Они, поверьте мне, только и делают, что переписывают всю ту чепуху, что мы им даем, переправляют все из кабинета в кабинет - с нулевым эффектом.
      А как они "работают" международные конгрессы! Знайте, иностранцы, что на всех конгрессах, в гостиницах рядом с вашими учеными живут наши оперативники, которые охотятся за потенциальными источниками информации и вербовки, смотрят за тем (по крайней мере, так было еще в конце восьмидесятых), чтобы не общались с иностранцами. А там, где происходят заседания, всегда есть закрытая комната, куда, озираясь, заходят наследники Железного Феликса, куда они водят сексотов, снимая с них, пока те не позабыли, впечатления о предметах их разработки, их портреты и приметы. И самое смешное, что дают установки и на наших участников. И на таких вот бредовых затеях строится вся их работа - хаотическая и бессмысленная".
      Особый мой интерес - те задания, которые получали агенты.
      Агент "Арманов" специализировался исключительно на иностранной части:
      "Я дружил с иностранными специалистами и эмигрантами. Одного из спецов пытался склонить к передаче технических секретов, но безуспешно. Под надуманным предлогом и с неизвестной мне целью я посетил одно из иностранных посольств. Была идея подбросить меня в качестве агента-двойника для одной из иностранных разведок, но из этого тоже ничего не получилось. Количество подобных операций было невелико - чуть больше числа пальцев на одной руке".
      Андрей Филимонов, учитель из Татарии, в 1988 году ходил в клуб ям. Бухарина - о, какие это были первые открытия перестройки! Сотрудник КГБ, который пытался его завербовать, сказал, что "поскольку КГБ заинтересован в успехе перестройки, а "бухаринцы" бывают за границей и встречаются с иностранными предпринимателями, то не смог бы он рассказывать об этих встречах, тем самым способствуя развитию... кооперации в СССР".
      В. В. Ширмахера, завербованного в 1956 году, сначала попросили показать все письма, которые он получал из-за границы. Потом указывали на нескольких коллег, просили узнать, с кем они общаются, и спросить об их отношении к власти, к колхозам и т. д.
      "Только я никак не миг разглядеть в этих людях врагов, - вспоминает он. - "Ух, как они маскируются", - говорил мне мой шеф из КГБ и ухватывался за какую-то неведомую ниточку, советовал мне тщательно наблюдать за человеком".
      Однажды его направили в турпоездку в Германию. Ему дали задание следить за группой студентов и докладывать одному товарищу по имени Миша он официально ехал как рабочий какого-то завода. "Он всегда собирал вокруг себя туристов и рассказывал всякие веселые вещи (как потом оказалось, это был кадровый офицер КГБ). По возвращении из поездки мне надо было написать отчет. Написал - и получил большую взбучку, так как не написал про всех: кто куда ходил и с кем разговаривал. За мной, понял я, кто-то тоже тщательно следил".
      Одессита Михаила выводили на определенных людей, к которым, не отталкивая их от себя, нужно было войти в доверие, а потом при встрече описать кураторам содержание разговоров. "Но эту организацию захлестнула волна бюрократизма, - считает Михаил. - Когда я понял, что ошибся, то стал успокаивать себя тем, что лучше я, чем другой, может быть, менее порядочный человек".