Жесть

      Рискуешь, дура! С маниакальным убийцей, страдающим религиозным бредом, вести дискуссии про Ад — плохой симптом…
      — Ад не знает стихов. Не та эстетика. Истязания — это проза, в них нет красоты.
      — Наоборот, там только стихами и говорят… По-итальянски. Читали Данте?
      — Только в переводе… Я тоже думал до какого-то момента, что Ад — это вымысел, продукт писательского воображения. И вдруг оказалось, что он на Земле… И мы терзаем друг друга с таким упоением… Это и есть расплата за грехи. Которую люди не осознают…
      Повисла пауза.
      — Не, не сходится, — сказала Марина. — В Аду платят не люди, а их души. А души никого терзать не могут. Терзают черти.
      Беспрерывное движение в комнате вдруг остановилось. Маньяк застыл в нелепой позе. Задумался. Сел на табурет напротив кровати, напряженно глядя в пол.
      — Так что мы не в Аду, — подытожила Марина. — Мы просто в жопе… Но это, по-моему, гораздо лучше.
      — Внутри нас соседствуют и души, и черти, — медленно заговорил он. — Очень благополучно соседствуют. Я однажды понял, как сам терзал других людей… но я ли это был, вот вопрос…
      — И что же помогло понять?
      — Меня переводили из Круга в Круг… Мне показывали мою жизнь… И оказалось, что платят за все. Я думал, что любил людей… и детишек моих… но это не помешало мне мучить их. В конечном счете — закончилось смертью. Их — и моей…
      Марина слушала, затаив дыхание. Смотрела на одежду мужчины (джинсы, свитер, кеды) и думала: с кого он их снял? Жив ли этот бедолага?
      Он словно почувствовал ее состояние.
      — Нет, я никого не резал и на дыбу не вздергивал, — он криво усмехнулся. — И несчастных по темницам не расстреливал. Все, что я говорю — фигуры речи, не более. Зря вы меня так боитесь. Вы ведь меня боитесь, правда?
      — Зачем вы все это нарубили? — спросила она, показав овощи в мисочках и тазиках.
      Он встал и заходил по комнате.
      — Это я нашел способ разряжаться. Вчера не догадался, с топором все чудил, вещи портил… А сейчас — гораздо легче. Хотя таблетки уже закончили действовать.
      Человек ходил кругами, все убыстряясь; одинокая табуретка была его центром… Что за таблетки, подумала Марина. Опять бред?
      — Вот эти таблетки, — вытащил он несколько из кармана джинсов. (Маленькие, гладкие, розовые — в оболочке.) — Мне их дал вечный человек перед тем, как выпустить меня на волю… Ох, опять вы дернулись. Вечный — это просто фамилия.
      — Я с ним знакома, — хрипло сообщила Марина. — Маленький такой, смешной…
      Сумочка! — вспомнила она. Где моя сумочка? Там же… там… материалы дела. Неужели он их видел? Но тогда он просто… (нелегко ей далась эта мысль)… он просто играет со мной — как кот с мышкой…
      Сумочка висела на спинке кровати. Папка с бумагами наружу не торчала, но ведь это ничего не значило… Маньяк мгновенно схватил ее взгляд:
      — Не волнуйтесь, я никогда по чужим карманам не шарю, как бы ни было мне любопытно. Главный принцип педагога. Говорят, учитель — это диагноз. Может, и так… Но я и без вашей сумочки чувствую, что вы меня откуда-то знаете. Не знаю почему, но моя восприимчивость теперь заметно превосходит ту, что была до… моей смерти. Думаю, превосходит и возможности нормальных людей. Родившись заново, я стал… не знаю, кем я стал… я даже не знаю, кем я был…
      Он вдруг заплакал. Затрясся, закрыл лицо руками.
      Нож со стуком упал на пол.
      — Ничего этого я НЕ ДЕЛАЛ!!! Заберите ВСЕ ЭТО!!! Пусть ничего во мне не останется, пусть!!!
      Марина забилась в угол, следя за происходящим глазами готовой ко всему кошки. Однако, ничего страшного не случилось. Истерика быстро кончилась. Мужчина рухнул на табурет и спросил:
      — Вы ведь не случайно сюда пришли? Я вас ждал.
      Он закинул в рот две таблетки и проглотил их со слюной…
 
      …Беглец показал Марине записку-план. Сортировочный узел на железной дороге был отмечен стрелочкой. Были показаны дальнейшие пункты его маршрута: где сойти, как добраться до карьера, возле которого он найдет брошенный КАМАЗ, где затем бросить этот самосвал, как найти в лабиринте садоводств Банановую улицу… Его очень просили не торопиться, не привлекать к себе внимания, а он сорвался с перепугу, все испортил. Чужую машину, наверное, загубил… Но что теперь об этом. Схоронясь в этом домике, он ждал, что за ним придет Вечный. Инструкции были таковы: если к сегодняшнему утру никто не появляется, это означает, что дела плохи — ему нужно уходить и пытаться выжить самому. Как сумеет. Называя вещи своими именами — прятаться всю жизнь…
      — А это оказались вы, — закончил он. — Не ожидал я только, что вы появитесь в таком, э-э, несколько разобранном виде… не готов был, честно говоря.
      — Добиралась к вам с приключениями, — сухо ответила Марина. — Выпивала не по своей воле. Мне вообще пить нельзя.
      — Вы больны? — участливо спросил он.
      — Я принимаю антидепрессанты. В моем положении от спиртного лучше воздерживаться.
      — Так вы больны… — потрясенно сказал псих.
      Это вроде бы обыденное обстоятельство оказало на него сильнейшее действие. Он посветлел, чуть ли не засиял. Напряженность, начавшая было возникать после того, как он понял, что Марина его боится, исчезла без следа. Было видно — по всему, по взгляду, по тону, — гостья стала ему своей.
      Страх и правду притупился. Марину вело. На кураже, на обостренном опасностью чутье, она изображала из себя совсем не ту, кто есть на самом деле. Она сознательно завоевывала его доверие. И зависимость от психотропных средств впервые в жизни оказалась ее достоинством в глазах другого человека… оп исаться от смеха!
      Она, кстати, не так уж и обманывала своего героя (похоже, обмануть его было непросто). Она начинала испытывать к этому загнанному зверю вполне отчетливую симпатию. Словно не волочились за его спиной обезглавленные трупы, словно не исходила беззвучным криком обесчещенная и зарезанная им школьница…
      Нож все валялся на полу. Очевидно, стал педагогу не нужен. И вообще, поведение его быстро менялось, сглаживалось — уродливый зигзаг превращался в благополучную волнистую линию, а то и вовсе — в прямую.
      — Как вас зовут? — спросил он.
      — Марина.
      — А кто я — вы знаете. Вот и познакомились… Слушайте, Марина, я повторяю — не совершал я того, что вы про меня думаете.
      — Зачем же вы себя на следствии оговорили?
      — Это скверная история… Наверное, я принял неизбежность зла. И неизбежность его жертв. Вот я и есть — неизбежная жертва…
      — Опять вы мне про Ад на Земле. А я не далее как позавчера слышала, что на Земле есть также и Рай. Кусочками, но все-таки. Очень было убедительно, учитывая, что за эти слова мужику башку прострелили.
      Человек вдруг схватился руками за голову.
      — Не надо… умоляю… За Рай не убивают! Во имя Рая — нельзя убивать! Рай не может быть кусочками, хоть мне и пытались впихнуть в мозг противоположное…
      Он стоял почти минуту, раскачиваясь.
      Потом сел, где стоял — прямо на пол.
      — Тело мое просило любви и стало моей тюрьмой… — прошептал он. — Простите. Мне показалось, что я — опять внутри консервной банки… Простите.
      — Вас держали в консервной банке? — не поняла Марина. — Подождите… Это что, название изолятора?
      — Нет. Один из моих адских Кругов… Раскаленная жесть, куда ни протяни руки… ох-х-х!!! Какой-то симптом, наверное. Элемент бреда… или символ… я, наверное, теперь смотреть не смогу на пивные банки. Тем более, на консервы… Кто-то подложил мне под матрас консервный нож — и я сбежал…
      Он поднял с пола брошенное оружие. Поймал лезвием солнце и пустил зайчик в Марину. Она пугливо молчала. Он несмело улыбнулся ей.
      — Жесть — это символ несвободы и одновременно непрочности. Когда живешь внутри нее, не знаешь, что достаточно одного движения, чтобы увидеть небо… — он сделал яростный выпад ножом. — Примерно так. А еще жесть — это дешевизна. Блестит, как настоящий металл, а на самом деле — только материал для хранения продуктов быстрого употребления…
      Марина молчала.
      — Хотя, люди — и есть продукты быстрого употребления. Военная тушенка. Это я вам как учитель с многолетним стажем говорю. Военную тушенку никогда не хранят в стекле, только в жести… Ненавижу… Простите, опять я вас напугал.
      — Ничего, переживу.
      — Что вы обо всем этом думаете?
      — У меня почему-то слово «жесть» ассоциируется с «жестокостью». Особенно, после вчерашнего… Глупо, наверное.
      — Надо же, — он покачал головой. — Я, дипломированный знаток словесности, не обратил внимания на такое очевидное созвучие… Тихо! — вдруг замер он. — Слышите?
      Марина ничего особенного не слышала.
      — Летит, — сказал он. — Слышите?
      — Нет.
      — Потрясающе! Диалектика на марше. Я тут плачу в вашу жилетку, жалуюсь на бред… А ведь, скорее всего, именно их «лечение» сделало органы моих чувств такими чувствительными. Наверное, сто?ило все это выдержать… Теперь слышите?
      Теперь — да. Где-то далеко, на пределе, стрекотал вертолет, но гул быстро приближался.
      Марина встала.
      Маньяк тоже встал.
      — Побудьте со мной еще. Зачем вам куда-то идти?
      — Мне просто хочется опробовать сапоги. Спасенные вашими стараниями…
      — Да нет, вы хотите идти… даже бежать… И я не вправе вас задерживать. Просто я не понимаю… разве мы не вместе должны были покинуть этот дом?
      — Конечно, вместе, — сказала Марина.
      Взгляд ее скользил по помещению… зафиксировал в прихожей грабли, тяпку… топор! Если кинуться — успеет ли схватить? А если успеет — хватит ли духу применить?.. Гитара на шкафу. Под столом — шахматы, плюшевый мишка… этим вряд ли защитишься…
      Звук вертолета был практически над крышей. Машина летела низко.
      — Не понимаю, — сказал мужчина с отчаянием. — Зачем вам это? Пожалуйста… Пусть они улетят… Извините… Я не знаю, кто вы и какие у вас намерения. Вы сказали, что знакомы с Вечным, и это правда, я же чувствую… Умоляю, не ходите туда… У меня отношения с властями слишком запутанные…
      Умолять-то он умолял, но заодно — преграждал путь. С ножом в руке.
      — Сестра, как будет славно, когда мы вернемся домой… — напел он. — Вы красиво улыбаетесь, сестра… Как будто держите в своих руках мою жизнь…
      Вертолет улетел.
      — Мне просто надо в туалет, — сказала Марина. — Это — вы чувствуете? Или вы предлагаете мне нагадить прямо здесь?
      Он закрыл глаза. Она аккуратно обошла его, вышла в прихожую, приоткрыла дверь на крыльцо:
      — Вроде тихо… Сейчас я вернусь. А?
      — Вы действительно хотите в туалет… — согласился он. — Похоже, еле терпите. А еще вы хотите сделать что-то помимо моей воли… но для моего же блага… но вы мне не верите. Вы мне почему-то не верите, хоть и сами не в ладах с Мирозданием…
      — Я схожу по нужде и вернусь в дом. Потом я хочу уговорить вас остаться в доме, а сама пойду искать машину. Если вас ищут, на машине есть хоть какой-то шанс их опередить. К Сиверской и к шоссе нам нельзя, нужно добраться до конца садоводств и дальше идти лесом. Будем уходить на юго-запад, к «железке», а потом — за «железку», к Орлино. На машине — до леса. Лес оцепить невозможно… как и все садоводства, кстати. Ну, что?
      — Вы говорите правду… насчет того, что вернетесь к дому.
      — Я боюсь, что вы не захотите отпустить меня одну.
      — И это правда.
      — А вам выходить нельзя. Вы даже приметнее, чем я… Слушайте, ну что я вас уламываю? Не хотите — разойдемся. Только выпустите меня.
      Мужчина молча отошел, прилег на постель, на которой все это время лежала гостья, и отвернулся к стене. Марина тоже подошла к кровати, постояла несколько секунд… и вдруг, повинуясь внезапному импульсу, наклонилась над лежащим и поцеловала его в висок.
      А потом осторожно сняла сумочку со спинки. Собственно, за сумочкой она и вернулась.
 
      …На траве, на поленнице, на стенах дома лежала изморозь. Воздух стоял неподвижно, ветра не было. Солнце едва подкрасило скат крыши. Хорошо было на улице…
      Она честно дошла до будки, очень внимательно поглядывая по сторонам. Приметила доску, приметила ставни на окнах. В доме насчитывалось всего два окна: на одном ставни были закрыты снаружи — на висячий замок. В эту комнату она не входила и даже не заглядывала — наверное, кладовка какая-нибудь. В том помещении, где они с маньяком так мило побеседовали, естественно, ставни были открыты — вот ими и следовало заняться…
      Справив большие и малые надобности, Марина обнаружила, что план ее значительно упростился. Туалет был совмещен с сараем; собственно, туалет был частью сарая. И вот на двери, на ушках, висел проржавевший замок, которым, вероятно, сарай с туалетом когда-то запирались. Марина взяла этот ценный трофей и пошла обратно к дому — как обещала.
      Она нутром чуяла, что лежащий на кровати монстр наблюдает за ее действиями. Очень странное ощущение.
      Она намеревалась убежать. Как ее новый друг отнесся бы к такому вполне законному желанию — неизвестно. Так что Марина решила подстраховаться, заперев психа в доме. Ясно, что это остановит его ненадолго, он обязательно выберется, но потенциальная жертва к тому времени выскользнет из поля его аномальной чувствительности.
      А дальше…
      Человек сказал правду: Марина собиралась помочь ему против его воли. Намек умирающего Павла был совершенно прозрачен: он искал маньяка вовсе не для того, чтобы вернуть правоохранительным органам или в Кащенку (в жестяную банку и в прочие Круги тамошнего Ада). Павел собирался отдать беглеца некоему Нигилисту — и тем самым спасти его. Он ведь так и сказал: «Хотел спасти…»
      А что такое Нигилист?
      Кто из репортеров, съевших зубы на криминале, не слышал об этом человеке! Бывший главарь крупнейшей на Северо-западе ОПГ , вовремя соскочивший в легальный бизнес (нефте- и лесопереработка, капитальное строительство, медиа-бизнес и много чего еще), — короче, местный олигарх. Владелец могущественного холдинга «Авторитет». Второй человек после губернатора, говорили знатоки. Первый, — шептали на ушко они же. Например, он был хозяином издательского комплекса «Иван Друкарь», где «Комсомолка» арендовала помещения и в чьей типографии размещала заказы. Фамилия олигарха была Базаров, оттого и кличка такая . И не стоило над этим смеяться, по-хорошему предупреждали те же знатоки…
      Павел попросил Марину отомстить… Что он имел в виду? И каким способом? Никаких сомнений — он хотел, чтобы Марина закончила то, что он не успел. Он хотел, чтобы маньяк, несмотря ни на что, попал к Базарову-Нигилисту. Некая операция «Осиное гнездо»… Судя по всему, темные дела крутились вокруг этого психа, не зря же столько пятен в его деле, столько нестыковок.
      Номер прямого телефона, по которому можно добраться до Базарова, Павел успел оставить. (Семь семерок, — это не жлобство, это уже идеализм.) И теперь следовало лишь как можно быстрее раздобыть мобильник… чем Марина и собиралась заняться. Прежде всего найти Лютика — подкупить его, лечь под него, неважно! Зойка говорила про какую-то «хату на Лабрадорской»… Лютик, во-первых, скрутил бы маньяка и надежно припрятал его. Во-вторых, этот механер, похоже, умел все, если уж электричество от ЛЭП к себе протянул. Возможно, он смог бы оживить мобильник Марины, а может, подсказал бы другой способ связаться с внешним миром. Наверняка в этом пост-ядерном оазисе у кого-нибудь есть работающая трубка…
      Таков был истинный план.
      Возвращаясь к дому, Марина прихватила досочку, запримеченную заранее. Взойдя на крыльцо, она не торопилась войти, а вместо этого подперла дверь. Одним концом досочка уперлась в дверную ручку, другим — удачно вошла в настил крыльца. Почти сразу с той стороны двери толкнулись и растерянный голос позвал:
      — Эй, зачем? Что вы сделали?
      Пока человек внутри соображал, что к чему, она обежала дом, захлопнула ставни в единственном незакрытом окне. Дужку замка просунула в ушки. Закрыть замок было нечем, он свободно болтался, но этого и не требовалось. Теперь открыть ставни изнутри было проблематично.
      Человек вернулся в комнату, когда все уже закончилось.
      — Консервная банка! — закричал он. — Опять! Почему?
      Марина бежала к калитке. Вслед ей неслось:
      — Что вы хотите? Вы объясните хотя бы — за что?! И почему — вы? Сестра! Зачем вам моя жизнь? Почему вы меня губите?
      Добравшись до калитки, она остановилась. Странное чувство, будто она совершает серьезную ошибку, охватило ее…

Четверг, раннее утро. МОЗГАМИ КРАСЯТ СТЕНЫ

      — Тебе чего, Серов? Часика даже не дали покемарить… работнички.
      — Виноват, товарищ полковник!
      — Прекрати паясничать! Нашел время… гаер. Что там у тебя? Конова нашли?
      — Нет, Конова пока не нашли. Открылся любопытный фактик. У Вечного была здесь дача. Еще от родителей осталась. Его жене было на брошенный участок наплевать, она получила отступные от «Росавтократа» и утешилась, а сам Вечный любил сюда наезжать. Это санитарка из реабилитационного отделения рассказала.
      — Во! …п’твоюмать! Псих из психушки — когда хочет, уходит, когда хочет, приходит… Ну прямо тебе второй после главврача.
      — А фактически так и было, Петр Андреевич. Мало того, он иногда брал с собой Лидию Рогозину, медсестру из наблюдательного отделения, свою любовницу.
      — Адрес! Адрес знаешь?!
      — Садоводство «Котовец», улица Банановая, дом четыре.
      — Ну, так… Майор!!! Лебедев на связи. Нет, уже не сплю, какой, п’твоюмать, сон… Есть информация, что наша зверушка прячется в садоводстве «Котовец», улица Банановая, дом четыре. Высылай ОМОН. Можешь часть людей из оцепления взять. И, это… не церемоньтесь там, в опасной зоне. Там нет людей. Все, отбой… Черт! Неужели возьмут?
      — Ну, дык елы-палы. Зачем еще обезьянам дубинки?
      — Ты не зазнавайся. Чего стоят наши мозги без хороших дубинок…
      — …которым все равно, по чьей голове дубасить. Я ведь к тому, что работать мозгами бывает опаснее, чем бомжей по конурам гонять… Как там поживает Владимир Алексеевич? Сильно… э-э… напряжен?
      — Владимир Алексеевич на нас надеется. Но ты прав, если мы вернем ему маньяка — как-то спокойнее будет жить.
      — А то провинившимися мозгами, бывает, красят стены.
      — Не паникуй, капитан! Твои усилия, если все сложится, не останутся без внимания. Чего ты хочешь? Сразу «подполкана», новое кресло, просто денег?
      — Я бы хотел самолично… Павла Смыка… но его, падлу, уже кончили. Без меня.
      — Хо-хо! Экий ты идейный…
      — Что с его бабой?
      — Журнашлюшку тоже ищем. Большая вероятность, что не выживет… хотя, это уже неважно. Ну, лады. С КАМАЗОМ разбираетесь?
      — С КАМАЗОМ, Петр Андреевич, разобрались. Водилу «раскололи». Всё, как мы с вами и предполагали. Никакого совпадения, никакого поноса, который его якобы пробрал. Самосвал он оставил специально и в кустиках прокурил часа два, пока наш клиент в кабину не залез.
      — Купили? Запугали?
      — Конов попросил, а мужик ну никак не мог отказаться. Водила, оказывается, с детства состоит на учете в психдиспансере, а Конов делал ему медкомиссию, причем, в любой момент мог дать задний ход. Мужика бы тогда, естественно, с работы поперли.
      — А за пропажу грузовика — не боялся, что уволят?
      — Конов ему сказал, что все будет тип-топ. Машину найдут максимум через час, все спишут на угонщика и на его понос. Вдобавок, Конов ему взятку дал… угадайте, что? Тысячу рублей и две таблетки первитина.
      — Ну, люди! За две таблетки — Родину продаем… Долго водилу «кололи»?
      — Жаловаться, товарищ полковник, никто не пойдет. Гарантия…
      Капитан Серов усмехнулся и, приподняв шляпу, почесал проплешинку на темени…

Четверг, раннее утро. БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

      Марина не сделала и нескольких шагов по улице, как услышала шум автомобиля. Она чутко прислушалась. Шум приближался: ехали по Пальмовой в сторону Банановой. Она заметалась. Куда спрятаться? Кто бы там ни был, ничего хорошего появление машины не сулило — подобные уроки она усвоила прочно.
      Марина рванула назад, к участку номер четыре. Туда, откуда только что сбежала. Свернула в калитку…
      Не успела. С перекрестка ее заметили.
      Визг тормозов, звук удара, хруст сминаемого железа. Из старого латаного «фольксвагена», воткнувшегося в фонарный столб, выскочили Берия и Валентин — и помчались по Банановой. Марина — за дом. Внутри бушевал маньяк: что-то рубил, остервенело крича про консервный нож в руках воина, — но теперь смертельная опасность исходила не от него.
      Дежа вю …
      — Лучше стой, мрасть! Все одно — достанем! — орал Валентин.
      Берия чуть приотстал — то ли по причине меньшей скоростной выносливости, то ли от бо?льшего ума. Он тоже сотрясал воздух угрозами:
      — Достанем! И лицом к лицу поставим с высшим порядком!
      Охотники ворвались на участок и обогнули дом с разных сторон — так, чтобы дичи некуда было деваться. Никуда она и не делась — смешно было надеяться…
      Маньяк, разбив стекла в окне, вырвав рамы, прорубался сквозь ставни. «Солнце — на ладонях! — выл он. — Свет — в душах!» Последнее усилие — и он буквально выпал во двор.
      Берия уже поймал Марину — прижал женщину к сараю-туалету и успокаивал ее, поглаживая нежную шею стволом пистолета. Лицо у него было совершенно зверское, а глаза — больные.
      Валентин обернулся на звуки.
      Маньяк охватил всю картину одним взглядом, исторг бестолковый вопль и замахнулся топором. Нож торчал у него из-за пояса… Но что-то вдруг заклинило в нем — под общими взглядами. Он застыл с топором в воздетой вверх руке, растерянно помаргивая.
      — Ненавижу, — сказал он без уверенности в голосе.
      Валентин оценивающе его разглядывал.
      — Ну, ты, блин, прям — викинг…
      Бандит легко и изящно скользнул под руку с топором, мгновенно обезоружил неожиданного противника — и врезал от души. С левой, с правой, и снова правой — снизу вверх. Апперкот — страшный удар. Валентин схватил поплывшего «викинга» за шкирку и бросил грудью на пень.
      Все. Избиение закончилось. Тело не двигалось.
      — Мы вам, мадемуазель, хотели вчера задать пару вопросов, — сказал Берия, смрадно дыша Марине в лицо. — А как сеча началась — ты себе уйти позволила… Теперь очищающий огонь познаешь!
      Валентин, брезгливо откинув ногой топор, подошел к беседующим и презрительно бросил:
      — Ну что, крольчиха, допрыгалась?
      — Я ведь намекал, что от нас не уйдешь! Как от себя, — произнес Берия значительно.
      — А теперь по полной будем тебя… иметь, — Валентин фыркнул. Берия вдруг заухал, как филин: очевидно, засмеялся. Оба предвкушающее переглянулись. Потом Валентин огляделся:
      — Ну и халупа. Зойка вспомнила, что эта сука про какой-то дом поблизости спрашивала, но про какой? Дура спившаяся. Ничего в голове не держится…
      — Валек, а не тот ли это мужик, которого Нигилист ищет? — показал Берия на лежащего учителя.
      — Может, и тот. Я его рожу не разглядывал.
      — Кто это? — дернул Берия Марину.
      — Брат, — выдавила она.
      — Врешь, — он даже обиделся. — Что ж бабы мне все время врут? Половина всего, что они говорят — вранье, а вторая половина — гнусное вранье. Они что, думают, если я в очках, то не вижу их насквозь?
      Марина заставила себя заплакать. Это было несложно сделать: страх помог.
      — Я, правда, брата здесь искала…
      — Актриса, актриса. Куда Зойке до тебя? Напоминаю, я спросил, что там за клоун валяется?
      — Брось, — вмешался Валентин. — Фото в тачке есть. Потом сличим. Давай лучше по делу.
      — Хорошо, по делу, — согласился Берия. — А ну говори, кому служишь!? — рявкнул он Марине в лицо. Опять пахнуло какой-то дрянью.
      — Я не понимаю…
      — Мы видели в твоей сумочке удостоверение. Это ведь прикрытие, так?
      — Я журналистка.
      — Слушай, журналистка. Пусть даже была от Нигилиста просьба: если кто встретит тебя — помочь, вывести на Большую Землю. Но у нас же могло не получиться! Мы могли опоздать! Нашли тебя слишком поздно, когда вот этот, — он показал на маньяка, — да-да, твой якобы брат, тебя уже убил и изнасиловал. Именно в таком порядке — убил, потом изнасиловал. Я правильно говорю, Валек?
      Тот безмятежно слушал, щурясь на солнышке. Когда Берия закончил, он ласково взял его за плечо и отодвинул.
      — Лаврентий, ты глянь-ка лучше, что в доме у них. Может, еще кто сховался…
      Тот не стал спорить, отдал инициативу товарищу. С пистолетом наперевес пошел к крыльцу — осторожно, крадучись. Пистолет у него был — ТТ китайского производства. Дешевый, как и его хозяин, искренне мнящий себя философом.
      Валентин взял Марину левой рукой за шею — как гигантской клешней, — и слегка приподнял.
      — Короче, мусорка хряпнули твоего… — Он вдруг ударил кулаком по стене сарая, рядом с ее лицом. Доска сломалась. Марина непроизвольно дернулась вбок. — …Как таракана камнем размазали… Стой спокойно, Маруха…
      Он придвинулся к ней вплотную.
      — И с тобой — продавим… Только ты расскажи вначале, что вы здесь рыли? Нас с Лавриком пропасти хотели? Откуда про трупы знаешь? Лютика ты ловко нашла, сука ментовская, признаю…
      Он грубо прижал ее к себе.
      — Может с тобой — поласковей стоит? А то я когда трезвый — злой. И наоборот. Ночью надо было, когда ты сама была не против. Зря удрала…
      Он замолчал, решая, прямо сейчас бабу трахнуть или все-таки погодя.
      В этот момент ожил маньяк. Зашевелился, приподнялся и встал, пошатываясь.
      — Эй, любезный, если вы позволяете себе так обращаться с женщиной, то вы скверно воспитаны!
      В руке у него были вилы, на которые он пытался опереться, как на костыль.
      Валентин отшвырнул Марину (она упала) и двинулся навстречу собеседнику — подвижный, как ртуть. Тот попятился к дому. Не доходя пары метров, боец исполнил фронтальный удар ногой — в прыжке. Попал в грудь. Красиво! Маньяк полетел спиной назад и врезался в стену, не выпустив вилы из рук; а спортсмен, ни секунды не медля, снова прыгнул, желая раздавить наглецу грудную клетку, — с хрустом, со сладким звуком ломающейся диафрагмы…
      Ржавые зубья пробили туловище в районе ключицы. Валентин упал, хрипя. Но тут же встал, вцепившись руками в черенок и с изумлением разглядывая садовый инвентарь, торчащий из его могучего тела. Маньяк так и не выпустил рукоятку вил, попав в некое подобие ступора. Круглыми от ужаса глазами он смотрел на своего врага. Мужчины долго стояли друг против друга, ничего не предпринимая. Наконец Валентин просипел, с натугой двигая окровавленными губами:
      — Вытащи… — и уронил голову на грудь.
      Потом он повалился вперед, но маньяк, упершись спиной в стену, удержал тело от падения.
      И вновь ситуация застыла.
      Так бывает. Иногда побеждает не сильнейший, а тот, кому судьба — еще пожить…
      Из дома вдруг раздался грохот и — сразу — выстрел. Все живые вздрогнули. Послышался бодрый голос Берии:
      — Здесь порядок, Валя! Это… гитара со шкафа сорвалась. Ну и у меня… сорвалось.
      Марина очнулась. Уносить ноги! Спасаться! Пока есть шанс… Она бросилась к своему спасителю:
      — Да что вы стоите-то?!
      — Я… Я… Я же убил его…
      Он по-прежнему смотрел на мертвеца, не в силах сдвинуться с места. Вид он имел настолько ошарашенный, а в голосе его звучали настолько трагические ноты, что невозможно было ему не посочувствовать.
      — Милый… хороший… — Марина осторожно разжимала его пальцы. — Бежим, пока второй не вернулся…
      Она наткнулась взглядом на поникшего Валентина и злорадно сказала:
      — Это тебе не чужих невест трахать, каз-зел…
 
      …Выходя из дома, Берия наткнулся на табуретку с горящим примусом. Керосиновая плитка, зажженная и забытая, опрокинулась и покатилась.
      — Черт!!! — крикнул Берия в сердцах.
      Увы, примус был из современных, работающих на низкооктановом бензине. «Шмель», — такое название. Докатившись до стены прихожей, он взорвался… Берия отшатнулся, закрываясь руками. Вспыхнула клеенчатая скатерть, покрывавшая кухонную тумбочку, вспыхнули ситцевые занавески, закрывавшие полки. Загорелась тумбочка. Потом загорелись обои…
      Он вырвался на улицу, сбежал с крыльца. И разом увидел всю группу собравшихся.
      — Беспорядок? — спросил он строго.
      Потом удивленно:
      — Валя!
      Разгоравшийся позади него пожар вызвал некоторое торможение в его мозгах. Но это быстро прошло.
      — Вот как? — зловеще сказал он и вскинул свой ТТ.
      Прицелился в Маньяка, в Марину, снова в Маньяка…
      — Убей их… всех… — вдруг поднял голову Валентин. Оказалось, он еще жив. — Меня… к лепиле … быстро…
      — А что с Нигилистом? — заколебался Берия. — От уважаемого человека передали просьбу… но будем ли мы потом сами себя уважать, если лишим себя права на возмездие?..
      Марина все пыталась оторвать маньяка от вил… и вдруг ей это удалось. То обстоятельство, что покойник ожил, крайне благотворно сказалось на несостоявшемся убийце.
      Они побежали вглубь участка. Валентин не упал, продолжал стоять, невольно прикрывая убегавших. В этом момент Берия и принял решение — начал стрелять. Хреново быть на линии огня, сказал бы Валентин, если б успел еще что-нибудь сказать… Первая же пуля пробила ему лоб, выйдя в затылке вместе с изрядным куском скальпа. Вторая продырявила плечо, все остальные ушли в белый свет… но хватило и первой.
      Прикончил Берия своего боевого друга.
      Он плохо стрелял: даже в таком нехитром деле он был дешевкой. Он подошел к трупу и снял партийную кепку.
      — Прости, сокол… В бою с врагами… Ты умер просто и горько… Но жил — не пусто…
      Отсалютовал выстрелом в воздух и кинулся в погоню.
      Между тем, пламя перекинулось из прихожей в комнату, потом в другую комнату, прыгнуло наверх, на чердак, с гулом вырвалось из окон и из двери…
 
      …Журналистка и серийный убийца укрылись в ельнике, — только здесь они смогли позволить себе передышку. Опушка леса манила, но выходить на нее было нельзя: над садоводствами летали то ли два, то ли уже три вертолета, захватывая своими кругами в том числе и лесополосу.
      Маньяк упал на землю, не обращая внимания ни на иголки, ни на ледок. Дышал он со свистом. Ухайдакала мужика больница, что тут скажешь. Во всяком случае, идти он пока не мог, а Марина бросать его больше не собиралась.