Жесть

      — Спирт? На отделении был…
      — Медленно соображаешь, гризли, — ласково сказал гость. — Мы ведь уже выпотрошили тех козлов в милицейской форме, которые с вами пили и которые тебя трахали. Глупо врешь… Давай телефон! — махнул он своим помощникам.
      Телефонный аппарат подтянули от розетки и поставили на стол перед Лидиным отцом. Гость обратился к хозяину квартиры — громко, как к глухому:
      — Сейчас я наберу ноль-два! Вы скажете дежурному так: «Моя дочь хочет меня убить»! Больше ничего не надо. Все ясно? — он повернулся к Лидусе. — По такому вызову никто сюда не поедет, конечно. Но звоночек будет зафиксирован на пленке. И номер, с которого звонили. Когда обнаружат труп, это всплывет.
      — Он не говорит, — сказала Лидуся, с усилием ворочая языком. — Как он позовет милицию?
      Отец согласно покивал. Гость с отвращением посмотрел на него, проворчал: «Ладно, отбой…» и вдруг заорал — в самое лицо Лиды:
      — А ты — говоришь?! Долго мне еще с тобой сюсюкать?! Что за пациент с вами пьянствовал? Это ведь он принес спирт!
      «Он…» Воистину — ОН. Мышонок мой, умница моя…
      Лида на миг закрыла глаза. Все-таки хорошо вчера гульнули, несмотря ни на что, подумала она. Сначала сидели в комнате отдыха: она плюс оба санитара… и Мышонок, конечно. Дверь специально не закрывали, чтоб ментам слышно было. Парни и не выдержали, присоединились… видят, что весело — почему не присоединиться? На отделении — тишь да гладь, все позакрыто, и палаты, и само отделение… прав он был, умник мой, точно рассчитал… Потом Вася с Кузей улеглись спать, они всегда в комнате отдыха спят, а королева праздника в компании с ментами перешли в сестринскую, где началось самое интересное… Мышонок куда-то пропал… а что дальше — Лидуся уже не помнила…
      — Его фамилия — Вечный, — сказала она, чувствуя себя последней сволочью. — Имени не знаю, никогда не спрашивала
      — Кто он такой, Вечный? Больной?
      — Формально — больной. На самом деле — нет. Давно выздоровел, совершенно нормальный, хороший человек. Он был в больнице еще до того, как я поступила туда на работу, и уже тогда был здоров. Живет в общаге при реабилитационном отделении.
      — Отлично. По какому поводу спирт жрали?
      — Днем Вечный зашел в гости. Оказалось, у него день рождения, а я и не знала… Я ему: приходи, мол, вечером… ну, как обычно…
      — Перепихнемся, — подсказал гость.
      — А что такого? Тоже мужчина, ему же нужно хоть иногда.
      — Да никто не против. Дальше?
      — А что дальше? Говорит — не надо, как обычно. Хочу, говорит, отпраздновать — чтоб был нормальный день рождения. После отбоя пришел и притащил бутыль спирта. Где спер — не признался, хитрован. Закуску я еще днем купила…
      — Теперь главный вопрос. Ты сделала подохранному клиенту уколы?
      — Кому-кому?
      — Тьфу! Маньяку сбежавшему.
      — Я не помню… — сказала Лидуся и наконец заплакала. — Ну, не помню я! Меня раз двадцать уже спрашивали! Выговор влепили! Мне и без того утром плохо было, перепили же…
      — А уж как ребятам плохо было, — усмехнулся кто-то сзади. — Товарищ полковник, по-моему, она за дураков нас держит.
      Мучитель присел перед Лидой на корточки. Бесцветные глаза, казалось, проникли в самую ее душу. Она не выдержала, отвернулась.
      — Да вижу, вижу… Тебя же подставили, дура. Этот твой Вечный и подставил. Что ж ты его выгораживаешь?
      Он встал.
      — Приступайте.
      Один из «пиджаков» взял с подноса шприц с инсулином и принялся его размеренными движениями взбалтывать — вперед, назад, вперед, назад. Муть быстро становилась равномерно-белесой. Второй «пиджак» так же неспешно закатал у Лидиного отца рукав рубашки и перетянул плечо жгутом.
      — Что вы делаете? — ужаснулась она.
      — Тебя предупреждали! — рявкнул товарищ полковник. — Не надо со мной играть!
      — Он не выдержит инсулиновый шок!
      — Во втором шприце — глюкоза. Если успеешь рассказать правду — спасешь своего папашу, не успеешь — пойдешь в тюрьму за убийство…
      Мышонок мой, во что же ты меня втравил, подумала Лидуся. (Мысли ее отчаянно метались.) Рассказать правду… значит ли это — предать? Человечек с фамилией Вечный, временами такой потешный, временами — загадочный, за несколько последних месяцев стал ей почти родным. Это ведь он, обычный пациент психушки, сумел невесть какими путями и тропами выйти на воинскую часть, в которой служил Никита. Сын служил в Области, под Кировском (в свое время Лида влезла в долги и «заслала» в военкомат, чтобы оставили мальчика поближе к дому). И вот, после вмешательства Вечного, сына комиссовали. «По голове», естественно, то бишь по психиатрической части. Не быть ему теперь ни шофером, ни электриком… ну и ладно, зато жив-здоров.
      Чудо все это. Чтобы псих, лишенный всяких прав, сумел провернуть такое дело… невероятно! Лида не раз и не два пробовала раскрутить Вечного на откровенность, однако тот лишь ухмылялся и рассказывал о законах Ньютона применительно к данному случаю…
      Прослужил Никита ровно шесть месяцев. А еще через полмесяца их часть сняли и в полном составе бросили в Чечню. БМП, которую он водил до комиссования, подорвалась на фугасе. Весь экипаж погиб. Так что если б сына не вытащили, он бы — как его товарищи, — остался бы только в незаживающей материнской памяти… Короче, благодарность, которую Лида Рогозина испытывала к своему Мышонку, была животной, вне участия разума. Это была благодарность самки, у которой спасли детеныша. И вот теперь ее поставили перед выбором: отец или спаситель сына…
      Когда опытная рука вогнала иглу в старческую вену, когда смертоносная муть пошла в кровь родного человека, Лидуся заревела в голос:
      — Я расскажу! Колите глюкозу!
 
      …На самом деле — не так вчера было, всё по-другому.
      Когда Вечный сказал Лиде про свой день рождения, она у него спросила: какой тебе сделать подарок? Он ей в ответ: у вас, говорят, тут сидит маньяк. Правильно? А еще говорят, был он учителем — русского и литературы… Она ему: ну да, правильно, только изолятор, в котором его держат, под отдельной охраной. Он ей: а ведь я — тоже бывший учитель. Физика и астрономия. Мне так не хватает умных людей, с кем можно поговорить… Дай мне с ним поговорить, взмолился Вечный. Дай, добрая душа, ну дай же, дай — просил и просил он. Не делай вашему учителю уколы, чтобы он чуть-чуть оклемался. Всего две пропущенные инъекции — этого хватит и вреда никакого. Он же у вас не буйный… Это правда, маньяк был не буйный. Наоборот, очень тихий. За все время — ни одного случая. Утром, уговаривал Вечный, — снова поставишь ему укол, и все вернется в нужный вид… А как же менты, привела она решающий аргумент. Не пропустят тебя в изолятор, ведь этого психа из правоохранительных органов прислали! И тогда он азартно зашептал: а ментов, Лидуха, — напоим, не фиг делать…
      Она говорила, захлебываясь словами, и смотрела, смотрела на отца.
      Того пробивал пот. Отец тоже смотрел на дочь; в глазах его был страх и беззвучная мука. Пот лил с него буквально ручьями… и еще его трясло; дрожь волнами прокатывала по связанному телу…
      Полковник постоянно путал Лиду вопросами. Каким образом Вечный сумел решить проблему с ее сыном? Хотя, она ведь правда этого не знала! Наверное, связи какие-то у человека имелись — не могли не появиться за столько лет, прожитых в психиатрии… «Связи?! У больного, которому негде жить?!» Наверное, друзья среди врачей, мямлила женщина…
      — Быстро — что ты знаешь про вашего Главного! — плевал полковник ей в лицо.
      Про Федора Сергеича она тем более не могла ничего сказать, потому что боялась его… единственный, кого боялась в жизни.
      — Ну хорошо, — гневался полковник, — а зачем оргию устроили? Простой пьянки было мало?
      А затем, что иначе охранники не сошли бы с тормозов и не надрались бы в говно. Просто выпили бы и успокоились. Это Вечный придумал, что без траханья ничего не выйдет, и был, как всегда, прав…
      — Да ей самой это нравится, — смеялись у нее за спиной.
      — Нравится! — кричала она. — Сука я, сука! Дайте папе глюкозу! Звери, что ж вы ждете?!
      Дрожь сменилась судорогами. Отец, запрокинув голову, слабо дергал конечностями (ремни мешали). Глаза его закатились, на губах появилась пена. Кто-то из помощников господина полковника пытался попасть ему в вену шприцем с глюкозой — неторопливо, с профессиональным хладнокровием, — но было уже поздно.
      Отец впал в кому.
      А потом он умер…
      Последнее, что слышала Лида, прежде чем потерять сознание, был веселый тенорок главного палача:
      — Ну что, оформляем ее?.. Сообщите районным, пусть выезжают. Ты и ты — дождетесь, когда приедет машина…
      Больше Лидусю Рогозину в больнице не видели.

Среда, день. ОХОТА НА КРОЛИКОВ

      Вид на садоводства с земли производил еще более тоскливое впечатление, чем сверху. Зрелище исключительно для советских людей.
      Крохотные одноэтажные домики максимум на три комнаты; самый шик — это если устроено подобие второго этажа под высокой крышей. Компостные ямы и кучи с армадами и эскадрильями синих мух. Рукомойники, прибитые прямо к дереву. Детские коляски вместо тележек. Ржавые бочки под водостоками, чугунные ванны. Особый шик — присутствие на участке парковой скамейки.
      Возле участков тут и там виднелись сваленные доски с торчащими гвоздями — они когда-то громко именовались «строительным материалом». Попадались колодцы или колонки — из расчета один (одна) на несколько улиц.
      Все вокруг было похоже на кроличью ферму нерадивого хозяина: клетушечки, клетушечки, клетушечки…
      Убожество.
      — Хрен здесь найдешь чего, — проворчала Марина. — Я, например, уже заблудилась.
      — Ерунда, — уверенно сказал Павел. — Приедет кинолог с собакой, выведет нас на него… если сами себя к тому времени не выведем…
      — А с чего собака след возьмет? Он же больничную одежду выбросил.
      — Кинолог разберется. В КАМАЗе какие-нибудь запахи остались.
      — Вам, майорам, видней… Жутко, правда? Всё одинаковое. Никого нет… Попрятались что ли?
      То, что сверху виделось, как прямые улицы, на деле оказалось не улицами вовсе, а разбитыми грунтовыми дорогами и дорожками — с канавами по краям. Асфальт в данных условиях был бы ослепительной роскошью, и потому отсутствовал. Впрочем, джип пока что ехал по сравнительно широкой грунтовке. По обе стороны тянулись садовые участки.
      Марина смотрела вправо, Павел — вперед и влево.
      Эй, стой! — вдруг воскликнула Марина. — Вроде какой-то дымок.
      Павел сдал назад. На поперечной улочке, с одного из участков метрах в двадцати, и вправду тянуло дымком.
      — Вот это уже интересно, — майор хищно обрадовался.
      Он вытащил из бардачка Макаров и переложил оружие в карман куртки. Марина коротко глянула на пистолет, неопределенно хмыкнув, и открыла дверцу, собираясь вылезать. Павел поймал ее за руку.
       —Ты машину водишь?
      Марина улыбнулась:
      — После тебя — кажется, что нет.
      Павел вышел из машины.
      — Садись за руль, никуда не выходи, двери блокируй, — распорядился он. — Давай- давай, не тормози. Я пойду проверю, что там и как, а ты, если чего — жми на сигнал. Всяко может быть…
      Марина смотрела на него, всё улыбаясь. Павел вспыхнул:
      — И не надо спорить! Пожалуйста.
      Хотя, кто с ним спорил?
      Обогнув машину, он решительно двинулся вглубь по улочке.
 
      …Участок был стандартный — шесть долбанных соток.
      Маленький домик плюс сарайчик, к нему пристроенный. Всё было тёмно-коричневое, на вид — нежилое, но однако странно живое: дышали листьями кусты смородины, колыхались на веревках сгнившие тряпочки, что-то потрескивало, поскрипывало…
      Дымок, сносимый ветром к дороге, поднимался из-за сарайчика.
      В боевой готовности — табельное оружие в руке, — Павел быстро прошел туда. В песочнице на бывшей детской площадке (ржавые качели, погнутый турничок) обнаружился свежезатушенный костер. И никого рядом. Павел огляделся — дом закрыт, навесной замок на двери… замок в полной сохранности… окна закрыты ставнями… пусто.
      Тишина.
      Слышен только мотор его собственной машины.
      Пнув ногой деревянный чурбак, стоящий возле дымящегося кострища, Павел убрал оружие. Присел на корточки, поворошил уголья палочкой. Не найдя ничего интересного, еще раз огляделся… И услышал за углом дома отчетливый скрип.
      В один рывок он оказался там — замер у стены. Пистолет снова был в его руке. Он осторожно дослал патрон, стараясь не прошуметь, лег на землю и выглянул, ожидая всего.
      Никто в засаде не ждал. Болталась на петлях дверь дровяного сарая — она и скрипела. Павел встал, вышел из-за угла; несколько секунд стоял неподвижно… поднял с земли сплющенное дырявое ведро и кинул его в дверь сарая. Сам бросился следом…
      Внутри тоже никого не оказалось.
      Ударом ноги он развалил поленицу, словно это и был враг, за которым он охотился. Затем вышел. Вокруг — та же безмятежность и пустота.
      Где-то неподалеку, но непонятно где, раздался отчетливый деревянный хруст и вдруг — грохот падающего железа. Павел замер, прислушиваясь… Больше ничего. Секунды тянулись, как смола.
      Хрустальную тишину разбил голос Марины:
      — Эй!
      Павел не сразу кинулся на дорожку, ведущую к джипу. Несколько мгновений он потратил на довольно странное дело: прижав пистолет подбородком к груди (чтобы освободить руки), выхватил мобильный телефон, отщелкнул крышку и вытащил аккумулятор. Собственно, мобильник он отключил, когда въезжали в садоводства, — чтобы никто не мог засечь их местоположение, — и сделал это незаметно для Марины. Зачем ему понадобилось еще и от аккумулятора избавляться? Ответ знал только он сам…
      Выбежав на улочку, Павел увидел Марину, жестом подзывавшую его к себе. Крутанувшись разок на месте, он продолжил бег, убирая на ходу пистолет.
      Марина, чуть не подпрыгивая, показывала в конец дороги:
      — Там мужик какой-то! Через кусты ломанулся, через канаву… машину увидел — и на другую сторону!
      Павел запрыгнул в джип.
      — За ним, быстро!
      Марина тронулась с места. Проехали метров сто.
      — Вот примерно отсюда он вылез. Где это дерево. Или чуть дальше…
      Еще проехали. Оба ожесточенно крутили головами. Никого и ничего.
      — Извини, я быстрее не могу, — виновато сказал Марина. — Дорога плохая, машина непривычная…
      Павел поймал ее руку, чуть сжал, улыбнувшись:
      — Все нормально, не напрягайся. Быстрее пока не надо.
      Докатились до ближайшего перекрестка и остановились. В конце длинной дороги, метрах в двухстах, шел человек.
      — Он! — выдохнул Павел. — Давай направо!
      Путаясь в рычагах и педалях, Марина сдала назад, только потом начала поворачивать, откровенно боясь съехать в канаву. Человек в конце дороги оглянулся и, перейдя на бег, свернул куда-то вбок.
      — Погнали! — закричал Павел. — Похоже — он!
      Очередной бросок по дороге. Марина вела быстро, как могла, но получалось, честно говоря, не очень хорошо.
      — Черт, куда он подевался… — шипел Павел, буквально извиваясь на сиденье.
      На одной из улочек мелькнула бегущая фигура.
      — Стоп! Вон он!
      Марина уже проскочила перекресток. Она резко тормознула: джип повело, Павел схватился за руль, помогая выправить положение.
      — Давай-ка, меняемся. Перелезай.
      Он сильно дернул ее, чуть не втащив на сиденье пассажира. Сам живо выскочил, обежал машину и занял место водителя. Разворот он выполнил в два движения: задним ходом поставил джип на поперечную улочку и погнал вперед.
      — Вон деревцо качается, — показала Марина. — Он справа.
      — Вижу…
      Почти не снижая скорости, Павел свернул на ту дорогу, куда указало деревце. Затормозил на ближайшем перекрестке.
      Во всех четырех направлениях — никого.
      — Ну, где ты, сука… — сказал майор сквозь зубы.
      — Мы только по улицам можем, а он — по участкам.
      — Думаешь, я не понимаю. Ты по сторонам хорошо смотришь?
      — Стараюсь.
      Он рванул задом назад — до предыдущего перекрестка. Угадал! В конце улицы исчезла за поворотом знакомая фигура.
      Опять в погоню… Перекрестки, повороты, перекрестки, броски назад — и снова перекрестки, и снова повороты. Бессмысленные, отчаянные метания. И никого вокруг — ни единого живого существа, у которого можно что-нибудь спросить. У беглеца и в самом деле было серьезнейшее преимущество: он имел возможность топтать чужие участки, а джип — нет. Он имел возможность спрятаться… что, очевидно, и сделал.
      Павел в конце концов сдался. Остановился на слиянии двух больших дорог и в сердцах заколотил руками по рулю.
      — Прошляпил! Прошляпил!
 
      — …А ты уверен, что это был он? — спросила Марина, пытаясь успокоить своего спутника.
      — Уверен — не уверен! Теперь все равно…
      В голосе его звучала мальчишечья обида.
      Перекресток одним углом выходил на большой илистый пруд — пожарный водоем, надо полагать. Мотор был заглушен. Павел, кряхтя, вылез, сделал несколько шагов в направлении пруда и остановился. Неожиданно вытащил пачку «Мальборо» и закурил… вот это да! Марина-то думала — некурящий мент попался. Думала: бывает же такое диво — некурящий мент… Он смял пачку и швырнул её в воду.
      — Черт! — произнес он почти спокойно. — Вертушка эта идиотская… Без поддержки с воздуха — какой розыск? Обещали же мне — любая, мол, техника, только попроси. Я попросил КА-226 в полное мое пользование… Мы бы сейчас его взяли…
      Марина подошла с уже дымящейся сигаретой и взяла Павла под руку, прижавшись к нему — словно имела на это право. Он посмотрел сверху вниз, высвободил руку и обнял ее за плечи. Так и впрямь было удобнее. С минуту молчали, дружно пуская дым.
      — МЧС как раз недавно закупило КА-226, — продолжил Павел как ни в чем не бывало. — Вертушка — супер. Одна на весь город. Обещали — ее… а прислали гаишную развалину, к тому же, со своими полетными заданиями, в которые я не вписываюсь. Обманули… сволочи…
      — Какая тишина, — сказала Марина.
      — Ага, — согласился он.
      — Может, чего услышим.
      Словно ей в ответ закричала какая-то птица.
      — Ага… — сказал Павел.
      — Да и просто… приятно…
      — Очень…
      Он наклонился и поцеловал ее. Она не возражала, наоборот, она ответила ему, показав, как целуются отвязные и абсолютно современные журналистки. Странно все это было и удивительно… Стояли бы так вечность. На берегу сказочного пруда. В чужой, но вовсе не враждебной стране… Она сдерживалась, не позволяя себе заглянуть дальше поцелуев, — они оба сдерживались, — потому что… потому что — ну не здесь же?!
      — Паша, надо звонить, — сказала Марина, отстраняясь.
      — Зачем? — хрипло спросил он.
      — Чего мы одни добьемся? Набирай своего Гусева или еще кого, тебе виднее. Требуй вертолет, людей, собак… ну, не знаю… спецназ. Или ты что, хочешь в одиночку свой главный приз выиграть?
      Он засмеялся:
      — Яйцо учит петуха, как куриц топтать… Да ладно, ты права, конечно. Я просто… это… надеялся, что пока след горячий… — он достал мобильник.
      Некоторое время Павел тыкал пальцем в кнопку — и очень натурально огорчился:
      — Кажись, аккумулятор сел. А может, треснуло что внутри… я там на участке на дровах поскользнулся, упал, как дурак.
      — Дай посмотрю, — сказала Марина.
      Телефон был явно и безусловно мертв. Павел беззаботно махнул рукой:
      — Ну и фиг с ним. Все равно его прослушивают.
      То ли пошутил, то ли нет, Марина не поняла.
      — Возьми мой, — она с готовностью протянула свою трубку.
      Павел покрутил изящный аппаратик в руках, разглядывая.
      — Спасибо… Я сразу генералу, напрямую, — зачем-то сообщил он.
      Однако не торопился звонить — ждал чего-то, мялся.
      Марина быстро врубилась:
      — О’кей, подожду в машине.
      Она оставила майора одного. «Генералу напрямую», думала она не без насмешки. Тоже мне, тайны мадридского двора. Боится, небось, что кто-то услышит, как он унижается перед начальством, ковриком расстилается…
      «Не “кто-то услышит”, а я, — возразила она себе. — Паша не хочет, чтобы именно я услышала…» Огромная разница! Мужчина опасается потерять уважение женщины, которая ему не безразлична. Известно, в каком стиле генералы общаются со своими майорами… особенно, когда майоров есть за что дрючить и трахать… Волна нежности захлестнула Марину.
      Похороненное и забытое чувство…
      Она села в джип, взяла с заднего сиденья сумочку, принялась искать зеркальце… и вдруг сообразила, что в автомобиле полно зеркал. Она рассмеялась. Подправлять свой внешний вид расхотелось. Сумочка лежала у нее на коленях, оттуда выпирала папка с материалами уголовного дела… а еще книга — «Знаки и судьбы». Книга представляла собой монографию по астрологии, что, в общем-то, совершенно неважно; название могло быть любым. Именно этот предмет Марина использовала в качестве тайника. Внутри, между страницами, прятался конверт Алексея Львовского. Не хотела она оставлять этот артефакт в квартире, взяла с собой. Взяла вместе с книгой, поскольку уезжала утром вместе с Александром и не могла изъять конверт при нем…
      Она вытащила чужое письмо, борясь с искушением немедленно его вскрыть. Совладала с собой. Не место и не время. С другой стороны, таскать его в сумке, да еще в столь заметной книге — глупо и неразумно… Переложить, подумала Марина. Куда? На себя, конечно. В данной ситуации это самое простое и надежное. Правда, если вдруг какой-нибудь симпатичный майор РУБОП вознамерится снять с дамочки одежду, что вполне согласуется с планами самой дамочки… хотя — нет, не сегодня. Не сегодня.
      Согнутый пополам конверт устроился под футболкой, надежно удерживаемый тугой резинкой брюк. Книга «Знаки и судьбы» весомо легла на торпеду…
 
      …Павел тем временем вел непростой разговор.
      — Вас никто не слышит?.. Отлично. Не волнуйтесь, я тоже говорю с чужого телефона. Кстати, ваша коллега не очень удивилась моему звонку?.. Да, да, это не мои проблемы… Итак. Я уверен, вы прослушали пленку, вы убедились — КТО настоящий убийца… И я лично, и уважаемый господин Нигилист выражаем искренние соболезнования. Хотелось бы узнать, какое вы приняли решение… Я вас уверяю — его убьют на месте. Даже «мама» не дадут сказать. Зачем вам еще один грех на душу… Я что, сказал «грех»? Виноват, опять я лезу не в свое дело… нечетко выражаю свои мысли… Да! Я слушаю на пределе внимания… Какое садоводство?.. Принято. А улица? Номер участка?.. Принято!!!
      Когда Павел отключился, на лице его был триумф. Лицо его буквально плясало от радости, то есть делало то, что не могли себе позволить ноги и прочие конечности. Впрочем, он быстро справился со своей мимикой.
      В процессе разговора Павел постепенно смещался к березе, росшей на берегу пруда, и теперь стоял, прислонившись спиной к холодному шершавому стволу. Позиция была выбрана с таким расчетом, чтобы из кабины «Ленд Ровера» не было видно его рук. Ловкими движениями он вскрыл трубку Марины, вытащил оттуда аккумулятор и замкнул контакты кусочком фольги от упаковки сигарет. Подержал примерно минуту — и вставил батарею на место. Аккумулятор, естественно, полностью разрядился, и хорошо еще, если не вышел из строя навсегда.
      Только сделав все это, он вернулся к машине.
      — Слушай, Мариша, какая-то непруха, — горестно сказал он. — Я даже договорить толком не успел. Твой, похоже, тоже накрылся.
      Он вернул Марине ее мобильник.
      Несколько раз она попробовала включить аппарат. Экран вспыхивал на мгновение и тут же гас. Все было ясно.
      Вернее, ничего не было ясно.
      — Как же так… — растерялась она.
      — Ничего, прорвемся, — сказал он.
      — Телефонов, значит, больше нет…
      — Ерунда! В городе зарядишь, восстановишь. И вообще, люди всегда были крепче техники.
      — При чем здесь «зарядишь-восстановишь»?! Я про твой приз. И про мой, кстати. Что теперь-то?
      — Ну… Если это был он, за кем мы бегали — мы его только шуганули. Если не он — думаю, нашего тоже заодно могли с лежки поднять. В общем, понятно, что делаем… Все, как ты хотела. Сейчас возвращаемся на трассу — вызывать спецназ, вертолеты, собак, пехотные батальоны…
      Марина медленно отошла от джипа. Встала в центре перекрестка, озираясь.
      — И надо еще посмотреть по карте, куда можно выйти через эти садоводства — где-то ведь они кончаются, — закончил Павел.
      Марина не ответила. Павел подошел к ней, притянул ее к себе. Тогда она задумчиво сказала:
      — Хорошо бы еще знать, где они начинаются… Ты хоть понимаешь, в какой стороне шоссе?
      Он неопределенно махнул рукой:
      — Да где-то там.
      — Или там, — махнула она в противоположном направлении
      Оба засмеялись.
      Напряженный был смех.
      — Во всяком случае, не там, — показал Павел. — Поехали.
      — Сейчас… Сейчас поедем, — Марина не могла сдвинуться с места; необъяснимой тяжестью налились ее ноги. — Подожди. Так мило, согласись… заблудились в этом странном месте…
      Предчувствие катастрофы, поняла она. Страх. Вот откуда тяжесть в ногах и глупости на языке. Если мы уедем отсюда — ничего больше не будет. Мир схлопнется, как челюсти капкана…
      Павел смотрел на нее с интересом.
 
      …За ними наблюдали. И с той стороны пруда, и поближе, сквозь штакетник на одном из участков.
      Пока — просто смотрели. Приглядывались. Пока.
      И чуть раньше за ними тоже наблюдали — все время, пока они метались по здешним дорогам. Глаза были разные, но отношение к непрошенным гостям одно: чужаки. Наблюдатели словно передавали объект друг другу — как заправские спецы из «наружки».
      «Странное место», — назвала Марина эти лабиринты безысходности. Очень точно она выразилась. Однако, чтобы в странном месте из чужака превратиться в своего — нужно и самому быть странным.
      Но зачем здесь становиться своим?
      Чтобы выжить, конечно…
      Достаточно ли непрошенные гости были странны? Нет, к сожалению. Обычные благополучные горожане… обычные люди, забывшие, что у цивилизованного костюма есть изнанка…

Среда, день. ВЕЩДОК НА ВЫНОС

      Солидный пожилой мужчина — в кожаной куртке, в кепке, в очках, — вошел в здание областного Следственного управления.
      Контора располагалась вовсе не в Области, как можно было ожидать, а в городе, близко от центра — на Сплавном канале.
      Мужчина, хоть и не являлся сотрудником правоохранительных органов, спокойно миновал дежурную часть — даже без предъявления паспорта. Его здесь хорошо знали. Он поднялся прямо к главному начальнику, минуя замов, начальников отделов и, тем более, рядовых следователей. Помощница-прапорщик улыбнулась ему:
      — У Дмитрия Борисовича никого.
      Пока женщина щелкала кнопкой и докладывала по селектору, мужчина прошел в кабинет, не дожидаясь вызова.
      — Ты?! — встал из-за стола человек в форме полковника милиции. — Так я и знал, что зайдешь! Как чувствовал!
      Радости почему-то не было в его голосе.
      Обниматься друзья не стали, не тот случай, просто поручкались. «Кофейку!» — распорядился хозяин кабинета. Гость присел в кресло, прапорщик принесла кофейку — и началась игра…
      Поговорили о школе, вспомнили одноклассников и учителей (кто жив, а кто — увы). Поговорили о семьях, точнее, о семье начальника Управления, потому как гость был одинок. («Как дочурка?» «Да вроде в норме. Ничего такого не замечаем».) Поговорили еще о чем-то, о чем и сами потом не смогли бы вспомнить. Наконец, гость выразительным взглядом обвел кабинет. Хозяин понимающе кивнул, встал и потянулся:
      — Засиделся я. Не желаешь пройтись?
      Они вышли во внутренний дворик и уселись на скамейку в микроскопическом скверике.
      — Выкладывай, — сказал начальник. — Чего еще стряслось?
      — Что стряслось, ты знаешь. Но я совсем по другому поводу…
      Когда гость изложил свое нехитрое дело, лицо милицейского чиновника свернулось и потемнело, как жухлый лист.
      — Ты спятил, — объявил он.
      — А ты меня тестировал?
      — Тогда шутишь. Ты хоть понимаешь, о чем просишь?
      — Только на сегодня, Димыч. В крайнем случае подвезу завтра — с самого утра. В конце концов, это ведь моя вещь…
      — Это не вещь! — заорал полковник шепотом. — Это вещдок!
      — Я понимаю.
      — Ничего ты не понимаешь! Это не просто трудно, это невозможно! Как вообще такое тебе в голову взбрело? Умный же человек!
      — Уже не умный! — зашипел и гость. — Со вчерашнего дня! Я и правда с ума сойду, если хоть что-то не сделаю!
      — И что ты собираешься делать — С ЭТИМ?
      — Так ты мне не поможешь?
      Начальник Следственного управления застонал сквозь зубы.
      — Хорошо, обрисую тебе ситуацию. То, что ты просишь, не обычный вещдок, вроде тех, которые можно хранить в наших сейфах. Это орудие преступления. И лежит оно не в этом здании, а в Главке. В кладовой вещдоков рядом с «оружейкой», которую даже штурмом не возьмешь…
      — В кладовой? Значит, экспертиза готова? — быстро уточнил гость.
      — Готова, готова. Целый роман про твое ружье написали.
      Гость откинулся на спинку скамейки, расслабившись.
      — Я опасался, что оно еще в Экспертном управлении. Тогда, ты прав, его было бы не вытащить…
      Чиновник обжег его взглядом.
      — Разбираешься, бля, в наших тонкостях… Профессор, бля… А из кладовой, по-твоему, его можно вытащить?
      — Напиши постановление о выемке. Якобы для следственного эксперимента.
      На минуту собеседник озверел:
      — Я — начальник! НА-ЧАЛЬ-НИК! Я не пишу постановлений, я их подписываю! Это во-первых. Во-вторых, даже если какой-нибудь следак принесет мне такое постановление, я обязан буду спросить: на хрена тебе этот вещдок? Для каких-таких экскрементов?! И ответа не бу-дет!.. В третьих, если все это вскроется, меня не уволят, нет. Меня посадят! Внутреннее расследование, прокуратура, свора моих же псов… И твой Ленский меня не вытащит.
      — Ленский, — сказал гость веско, — вытащит кого угодно. Гарантирую.
      — Не могу… — сказал полковник изнуренно. — Не положено, пойми… — он сгорбился, принялся массировать глаза и лоб.
      Из человека словно воздух выпустили.