Легкий бред в формате дзен

Я с ним частенько встречался на бульваре во время утренних пробежек, совершенно не предполагая, что у нас есть общие знакомые. Вернее сказать - знакомая. Он собаку выгуливал, я - себя. Как по часам, всегда в одно и то же время. У меня - режим, и у него, вероятно, нечто схожее. Такой же основательный, педантичный человек, как и я. В общем, достоин уважения. Был... Единственное, что я ко вчерашнему дню не умел, это лишать живое существо жизни. Но после жертвы, которую я принял от бездомного кота, привыкнуть к новому мироощущению оказалось на удивление легко. Кот - тварь полуразумная, так ведь и не всякий человек отличается от него интеллектом. Профессор Русских, например, не смог выжать из себя даже ту каплю истинного разума, которой он, по слухам, обладал... Я встретил его в крохотном дворике, выводящим на бульвар - ровно в 6:15, как и планировал. Лицо не прятал, зачем? Если кто меня увидит и запомнит, чем мне это повредит? Пес породы ротвеллер, гулявший в одном ошейнике, мгновенно почуял неладное. Нунчаки возникли из вшитого в пиджак чехла словно сами собой тогда он кинулся на меня. Я позволил псу прыгнуть (мимо, разумеется!), и пока он разворачивался, озлобленный неудачей, ударил серией: но носу, по затылку, по хребту. Он словно споткнулся, застыл на секунду, оторопевший. По собачьему носу - это очень больно, это дико. Я нанес последний, акцентированный удар нунчаками - снова по хребту. Хрустнуло. Ноги у зверя подломились. "Что вы творите?!" - завизжал профессор. Жалобно скуля, псина поползла обратно к хозяину. Привык побеждать, тупая башка? Привык ломать слабых? Отвыкай. А хозяин уже бежал прочь с воплем: "Помогите!" Кто же вас услышит в такое время и в таком месте, профессор? Белые ночи только-только начались, светло и пусто. Мертвый дворик, стиснутый равнодушными стенами. Ночь с пятницы на субботу. Кто же вам поможет? Двумя прыжками я догнал его, свалил на песок и стреножил при помощи собачьего поводка, торчавшего у него из кармана. "Что вам нужно?" - выл он, пока я работал. Но лишь достав специально взятый из дому диктофон, лишь включив пленку на запись, я открыл врагу свой голос. "Вы знакомы с госпожой Барской?" - спросил я. "Вас подослал ее муж? - сразу сориентировался он. - Подождите, здесь явное недоразумение!" И я понял, что выбрал верную мишень. И покатился допрос: вопрос-ответ, вопрос-ответ... Я вынул из гинеколога правду. Бывают ситуации, когда методы не важны важна сама правда. Эта ситуация называется войной. Нужные мне ответы были получены, а враг, прошептав напоследок: "Не делайте этого", - лишился чувств... Он потерял сознание! Он ушел на темную сторону своей Реальности, став для меня недосягаемым. Это был знак. Оказывается, Высшее милосердие распространяется даже на таких недолюдей. И тогда я обнял его гордую петушиную шею цепочкой моих нунчак. "Признай всё, как добро, и обретешь Добро", - прочитал я вместо отходной молитвы цитату из Во Го, довершил начатое и удалился, оставив орудие казни на трупе - как клеймо мастера...
      СЛЕДУЮЩИЙ УРОК
      Я должен не дышать, иначе я совру Во Го
      4. Коан о строгом учителе, пощадившем бабочку
      - Ваш муж тут давеча клялся, что полностью доверяет жене. - Спасибо, я в этом не сомневаюсь. - Сказать, почему доверяет? - Вы можете говорить все, что пожелаете, хоть стихи читать, хоть рэп. Кстати, что у вас с голосом? - Голоса у меня нет и больше не будет. Такое бывает, когда концы отдаешь. - Вах! Я и забыла. - Ваш муж доверяет жене только потому, что проверяет каждый ее шаг. Как в поговорке. - Я женщина восточная, ваших поговорок не знаю... Прекрасная, как богиня. Возлежит на ковре в своем углу. Мечет молнии, одна из которых вдруг попадает в меня. Я пытаюсь встать с кресла, я встаю, но силуэт женщины раздваивается. Облепивший меня рой "мушек" вспыхивает, сгорая... Темнота обрушивается, как бетонная плита. А потом я вижу прекрасное женское лицо - над собой. - Всем по местам! - хриплю я, отталкиваясь от ковра рукой. - Учитель еще не подох! Лицо улетает в сторону. От ковра? Я понимаю, что лежу. Лежал. Обморок длился секунду, не больше, и все же... Финал близок. Это очевидно. - Вы так странно дышите, - озабоченно говорит Идея Шакировна. - Все это время, не только сейчас. Вам действительно плохо? Если противник увидел ваше дыхание - вы проиграли, таков закон единоборств... - Я почти мертв, - говорю я равнодушно (равнодушно ли?). - Вчера, в перерыве торжественного мероприятия, где мы якобы случайно встретились, ваш супруг отравил меня. И то, что он до сих пор боится сознаться в этом, сути дела не меняет. Лицо богини непроницаемо. Мы смотрим на Щюрика. Тот стоит, закрыв глаза, и еле заметно покачивается. - Все это к тому, - продолжаю я, - что вам пора понять свое положение. Любой взбрык, и я с чистой совестью положу вас всех. И даже убегать после этого не стану. Лягу здесь же, в компании с остывающими телами, и дождусь неизбежного. Чтобы снова не грохнуться, я держусь за дверной косяк. Стою, согнувшись в поясе. Пустой желудок тяжел, как гиря. Пустой кишечник вот-вот лопнет от натуги. Мочевой пузырь тоже вроде бы не заполнен, однако помочиться хочется дико, и нечем, черт возьми, сколько я не пытался! Что это: дизурия, анурия? А-а, плевать... - Какие страшные вещи вы говорите, - откликается женщина после некоторого размышления. - Чем вы отравлены? - Сначала думал - вытяжкой из бледной поганки или даже чистыми аманитотоксинами. Но теперь ясно, что это, скорее всего, ботулический токсин. - Ботулизм?! Димочка, я наблюдаю за вами вот уже минут двадцать, и мне, как медику, кажется, что вы ошибаетесь. Все-таки я долгое время в инфекционном отделении проработала. Я могла бы вас осмотреть, с вашего разрешения... Но не буду, не буду спорить. Хотя, между нами, ботулизм это нечеловечески страшная симптоматика... Неужели вы всерьез допускаете, что квалификации этого человека, - показывает она на мужа, - достаточно для таких сложных манипуляций с патогенной фауной и флорой? Он же экономист по образованию!.. Вы не позволите взглянуть в ваши зрачки? И спазмы отпускают меня. Нелепость ее вопросов приносит желанное облегчение. Я распрямляюсь. Азарт вскипает во мне, как уха в чане рыбака. Азарт изымаем при помощи марли, добавляем честь воина и снова кипятим. Добавляем благородный кураж, вливаем полстакана крепчайшей мудрости и поджигаем. Вся муть, поднявшаяся со дна, вспыхивает и сгорает. "Тройная" уха готова. Чистый продукт. Совершенство. - Начало второго урока, - объявляю я. - Идея Шакировна, вы готовы? - К чему? - К усвоению нового материала. Слишком уж много вы, как медик, не знаете о своем "экономисте". Меня осматривать, большое спасибо, не надо. Давайте-ка лучше мы вместе убедимся, как он вам доверяет. Подзываю женщину и раскручиваю на ее глазах телефонную трубку. - Видите штучку? - вынимаю я крохотную микросхему. - Думаете, деталь от телефона? Проверьте - все работает и без нее. Это закладка, Идея Шакировна. "Жучок". - В каком смысле? - теряется она. - Подслушивающее устройство. Господин Барский имел странное хобби прослушивать собственный телефон. А также всю квартиру целиком. Думаю, если порыться немного, можно найти похожие штучки и в других местах - на кухне, в столовой, в детской, и уж конечно - в спальне... Будем рыться? - Не надо. Она с интересом поглядывает на Щюрика. - Как вы думаете, зачем он устроил эту студию звукозаписи? - Я у него потом спрошу. - Так он вам и признался! Мне, вон, два часа признаться не может. Я сделаю это за него. - Димaс, - громко и отчетливо произносит Щюрик. - Ты же никогда не был подлецом. - Да и ты, вроде, до сих пор никого не убивал. Итак, подъехал однажды наш герой к Коле Кожуху с несколько щекотливой просьбой. Жена, говорит, к родне в Баку улетает и категорически не хочет, чтобы ее провожали. И вот очень хотелось бы знать, как она прибудет в аэропорт - не с провожатым ли? А то, может, она договорилась встретиться там с кем-нибудь? Может, вообще не одна в полет отправится?.. Поможем, сказал добрый Коля. "Семерочники" всегда не прочь подработать, если клиент свой. Встанет эта небольшая услуга... 200 баксов на группу, ну еще ящик пива в машину, если ребятам ждать придется... Надо ли продолжать? Я прервался, чтобы хоть как-то восстановиться. Мне, педагогу, трудно говорить? Я выдержу это испытание... Женщина молча отошла в свой угол, сползла по стене на ковер и села, неотрывно глядя в пол. - Отлично. В обговоренную заранее минуту приняла группа заказанного фигуранта. Вас, Идея Шакировна. Довели до аэропорта, усадили в самолет. Даже на фотопленку процесс снимали, чтоб у заказчика никаких вопросов. А в "наружке", между прочим, среди фотографов такие профи есть, настоящие снайперы, с любого расстояния лицо в толпе отыщут и зафиксируют. Это мне Кожух рассказал. Они так и называются: "снайперы". Короче, никаких посторонних "лиц" вокруг фигуранта не обнаружилось, женщина как приехала одна в аэропорт, так одна и улетела. Чистенькая. О чем клиенту и было доложено. Каково продолжение этой истории? Наш герой не успокоился. Все свои баксы, тайком заработанные и припрятанные от жены, выложил он, чтоб спецтехнику закупить. Опять же через Колю, естественно. И чтоб его обучили, как этой техникой пользоваться. Несколько уроков, и он сам себе "наружка-семерка". Когда жена вернулась от родни, все было готово к новой счастливой жизни. - Я этого вашего Колю в ночном горшке утоплю, если он когда-нибудь в больницу загремит, - глухо молвит старшая медсестра. Все-таки мне удалось пробить ее броню! "Идея Шакировна - шокирована..." Забавная игра слов. Кому, как не учителю литературы, подмечать такие лексические казусы. - И правильно, - соглашаюсь я. - Кожух мне выдал по секрету страшную тайну. Лично ему, когда требуется, ребята из "семерки" ту же работу за сотню баксов делают. Двести - это для "лохов" и "чайников"... - Я вам не верю, - перебивает она меня. - Ложь. - Тогда поверьте своей брошке. Снимите, снимите ее! Она не двигается. Керамическая брошь в форме бабочки, однажды присевшая к ней на кофту, остается в неприкосновенности. - Английская булавка, с помощью которой ваша бабочка крепится к одежде, объясняю я, - вставлена в специальное углубление и залита смолой. Отстегните, посмотрите. (Ничего не происходит.) Но если расковырять эту смолу, в ней обнаружится весьма чувствительный приборчик, который Коля устанавливал собственноручно. Этакая капелька. А еще можно поискать знаете где? - за подкладкой вашей сумочки, это уж совсем несложно. - Прекратите, - требует дама. Или просит. К общению с ней трудно приспособиться - привыкнуть нужно, медленно врастать. Чем, собственно, последние несколько лет я и занимался - то в мечтах, то навещая ее на рабочем посту... Я перемещаюсь к окну, стараясь не споткнуться, и выглядываю во двор. Джип Щюрика - на прежнем месте. - Приемная аппаратура у него в машине, - раскрываю я тайну. - Он ставил авто неподалеку от Волошинской больницы и слушал, слушал, чем там жена занимается... Невероятно романтичная история. Пижонский знак "№1" притягивает мое внимание. Короткий ряд воспоминаний приходит и уходит. А ведь когда-то этот парень и вправду был номером один, который все и всегда делал сам. Что время с ним сделало? Что время с каждым из нас сделало?
      Зеркальная гладь прошлого:
      ...Все и всегда ты делал сам. Даже несмотря на свою вечную невезучесть. И руку, бросая снежок, ты ломал, и очки в выгребную яму ронял... Но чего мы только не вытворяли в отсутствие твоих родителей - если б знали они, из дому боялись бы на минуточку выйти! Ты был лидером, а я - так, привесок, подпевка. Хвостик. По двенадцать лет нам было... Кидали мы порох на раскаленную сковородку - не горстями, конечно, Боже упаси! По одной, по две, по три порошинки за раз, не больше. Ослепительные искры взлетали к потолку, как праздничный фейерверк. Микроскопические ракеты. Завораживающее зрелище. Порох изымался из полусгнивших патронов времен Второй Мировой, которые мы собирали летом на полях былых сражений. Железо сгнивало, а порох почему-то нет. Вынув начинку из гильзы, мы ее сушили. Немецкий порох - маленькие пластиночки квадратной формы. Советский маленькие колбаски-цилиндрики. Советский летал заметно лучше, и потому ценился выше. Ты кидал боезапас на сковородку и преспокойно стоял рядом, наблюдал. Я кидал и отбегал в сторону, боясь, что искра в глаз попадет, или пугливо приседал возле плиты, - но ты никогда надо мной не смеялся... И вот однажды выменял ты где-то здоровенный авиационный патрон, более похожий на снаряд. Может, и вправду снаряд? Сантиметров десять в длину. И пороху, должно быть, там было немеряно, и порох, должно быть, там какой-то особый, новый... Это был праздник. Но как подступиться к шкатулке с драгоценностями, как вскрыть ее? Патрон на удивление хорошо сохранился, никаких следов коррозии. И гильза, и пуля - устрашающей заостренной формы... Вынуть пулю, предложил я. Плоскогубцами. Зажать гильзу в тисках и... Сказано - сделано. Ты прикручиваешь тиски к папиному письменному столу, закрепляешь в них патрон, а я - жмусь на диване в противоположном конце комнаты. Ты дергаешь плоскогубцами, дергаешь - ноль эффекта. Прикипело, выносишь ты приговор. Надо по краям пулю оббить. Идиот, кричу я, вдруг она разрывная? Лучше в самой гильзе дыру проделать и весь порох ссыпать. Чем проделать? Да хоть гвоздем. Патрон уже закреплен, молоток и гвозди - в ящике под шкафом... И работа закипает вновь. Ты колотишь молотком по гвоздю, пробивая в гильзе дыру, а я бегаю по комнате с одной мыслью: лишь бы не грохнуло. Как вдруг... Готово! - радуешься ты. Смотрим. Отверстие, увы, получилось с загнутыми внутрь краями - хоть и немаленькое оно, порох никак не желает высыпаться. Порох-то здесь и вправду был особенный - необычайно крупные такие колбаски. Не вытряхивались, зараза! Надо пилить, сказал тогда я в отчаянии. Взять ножовку по металлу... Работал, разумеется, опять ты, а я выскочил из комнаты. Очень хотелось сбежать из квартиры, но стыд не позволил. Минут пять длилась эта пытка, и капризный патрон сдался-таки! Слышу - зовешь ты меня. Увидел я результат наших совместных трудов и чуть в штаны не наделал от страха. Что ж ты, идиот, говорю, так близко от пули пилил?! Подальше от горловины не мог? Кто же знал, что она такая длинная, улыбаешься ты. А пуля, между прочим, на самом деле оказалась непростой - некое серое вещество было залито в оболочку. Пошла бы ножовка буквально на миллиметр левее... К тому же металл в месте распила раскалился - не дотронуться. Вот в такие опасные игры, было время, мы с тобой играли... Порох, добытый из авиационного патрона, как выяснилось, летать со сковородки наотрез отказался. Просто сгорал, издевательски шипя - и всё удовольствие. Полный облом. Мучения были напрасны. Но дело совсем в другом. В тот раз - да, обошлось, и даже твоя врожденная невезучесть решила постоять в сторонке, хихикая в кулак. Через неделю стало ясно, почему. Через неделю мы с тобой взялись осуществить в ванной запуск баллистической ракеты из наземного положения...
      Время стремительно уходит, я чувствую это каждой клеткой умирающей плоти. Признание - вот катарсис, который нам всем нужен. Катарсис, дети - это очищение. Поэтому я вынимаю диктофон и включаю запись на воспроизведение. Некоторое время слушаем молча. - Голоса персонажей всем понятны? - уточняю на всякий случай. Идея Шакировна едва сдерживается, чтобы не вскочить. - Вы его что, пытали? - атакует она меня. - Почему Андрей Гаврилович так странно слова выговаривает? У нее почти истерика. Да что там, истерика и есть. Впервые вижу, чтобы эта стальная женщина потеряла самообладание. Еще мгновение, и она снова бросится на меня... - Нет, просто у него песок во рту, - максимально спокойно вру я. - Перед интервью мы с ним немножко по земле покатались. В остальном - все в рамках закона. Бдительность, Клочков, бдительность. Третий глаз, "спинной мозг"... Дослушиваем запись без приключений, и я выключаю диктофон. - Дальше, - сипло просит Щюрик. - Дальше профессора не стало, - говорю я. - Это случилось уже без слов. Они осмысливают услышанное. Я жду. Время стремительно уходит... - Ты, вообще, понял, о чем была речь? - обращаюсь я к Щюрику. Барский тупо молчит. Куриная кожа его так называемого лица быстро приобретает гнилушный оттенок. - Это ложь! - кричит женщина. - Я не знаю, что это за трюк, но это же чушь собачья! Кого она хочет убедить? Меня? Или своего недоделка-мужа? Я решительно возвращаю себе инициативу. Я вновь обращаюсь к мужчине, только к нему, ибо для него и были сохранены эти предсмертные откровения. - Да, Щюрик, да. Несмотря на технические ухищрения, ты упустил, что половая связь между твоей женой и господином Русских все-таки существовала. А проморгал ты это не только потому, что он имел ее довольно редко. Он имел Идею Шакировну в гинекологическом кресле, идиотик ты мой! Игра у них была, у профессора и медсестры - якобы осмотр. "В доктора". Медсестра подыгрывала похотливому козлу. Главное, на полном серьезе, никаких смешков или, там, оргастических стонов! Какая гадость... Нравилась ли ей эта игра? Может, и нравилась, выгоды-то для нее вроде бы никакой. А ты, растяпа, если и ловил в свой приемник каждое слово, думал - работают люди... Эй, Равновесие-то держи, держи! Женщина встает. - Всем понятно, что это фальшивка, - брезгливо цедит она. - У вас навязчивая идея, Димочка. Вы силой заставила Андрея Гавриловича оклеветать и себя, и других. Зачем? Лучше ей было этого не говорить. Лучше ей было не швырять в меня вопрос "зачем". - Повернитесь, - прошу я. - Что? - Спиной ко мне. Исполнено без возражений. Лишь плечами гневно передернула. "Навязчивая Идея"... Я подхожу сзади и обнимаю ее. Время застывает. Реакция женщины непредсказуема. Она не вздрагивает, не возмущается, не спрашивает: "Что это значит". Она просто сползает обратно на пол, ускользая из моих неловких объятий. Я присаживаюсь рядом. - Раздевайтесь, - говорю я ей. Она как будто не удивляется. - Зачем? Опять "зачем"! - Вы не верите в "жучков"? Поищем вместе. Может, тогда и в диктофонную запись поверите. - Отчего же, в "жучков" я готова поверить. А диктофонная запись все равно не для меня приготовлена. Какая разница, верю я в нее или нет? - Вы, медики, - привожу я новый аргумент, - люди двойных стандартов. Вы с удовольствием осматриваете всех, кого пожелаете. "С удовольствием" - это ваше выражение, припоминаете? Так почему бы кому-то не осмотреть и вас? С тем же чувством. - Не хочу, - отвечает она резко. Ну что ж... Я принимаю решение. Я угрожающе распрямляюсь. - Рассказать, что сейчас сделает смертник, взявший в заложники эту семью? Он посадит вашего мужа на диван. Рядом посадит вас. Вы оба - связанные и беспомощные. Потом он найдет нож, в лезвие которого вы, сударыня, глядитесь вместо зеркала... кстати, этот нож - не выдумка? Я не заметил у вас в доме ни одного обычного зеркала... хотя, неважно. Что потом? Я... то есть он, маньяк-смертник, разложит на ваших коленях вашего же единственного ребенка, чтобы вы наблюдали хирургическую операцию в деталях... - Да хватит! - обрывает меня Идея Шакировна. - Что за книжные зверства... - неуверенной рукой она берется за пуговицы своей кофточки. Она мне подчиняется! - Леонид, ни в коем случае не снимай бак! - садит Щюрик из главного калибра. Слова взрываются, как снаряды. Он зажмуривается с таким ожесточением, что лицо его сворачивается в пространстве - словно пожирает само себя. Искусная компьютерная анимация. Мальчик под баком что-то неслышно бормочет. - Юбку тоже, - скучно напоминаю я. - И все остальное. - Если вы дотронетесь до меня, - громко (для мужа?) предупреждает меня моя новая ученица, - то, боюсь, вам придется исполнить все свои угрозы. Боюсь, чувство брезгливости сильнее моего страха. Но ведь у... убивать нас всех... вряд ли ваша цель? Что ты знаешь о моей цели, богиня, мысленно усмехаюсь я. Что ты знаешь о цепях, сковавших мучительный ряд наших перерождений? Истязала ли ты себя в поисках того Лучезарного кулака, которым разбиваются проклятые невидимые цепи? Поэтому - разденься и ступай за мной, куда бы я ни позвал... - Догола, уважаемая Идея Шакировна, - укоризненно говорю я, и пока она устраняет недоделки, сообщаю классу: - Контрольная работа! Вспоминаем весь пройденный материал! Увожу женщину в детскую комнату. По ходу дела зачитываю текст из записной книжки - вместо задания: - Раз болезни и женщины существуют, надо ими переболеть. Идите к постелям больных и женщин. И те, и другие ищут лишь того, кто способен перенять их Карму... Щюрик, оставшийся в спальне, издает звуки, мало похожие на человеческие. Ида шагает впереди меня - каменная, восхитительно неестественная. Как часто я воображал это роскошное тело, которым так и не смог обладать! Вот сейчас - воспользоваться бы... Какая злая ирония. Организм мой необратимо отравлен. И кем? Ее же мужем... Первое, что любая интоксикация убивает в мужчине - это половую функцию. Так природа защищается от нездорового воспроизводства. Что же говорить о моем запредельном случае? - Прикройся чем-нибудь, - разрешаю я, когда мы остаемся одни. Она потрясена. Не верит своим ушам. - И так тошнит, - поясняю я. - И без тебя. Из кроватки выдернута простыня - взлетает под потолок и стремительно закручивается вокруг ожившей статуи, скрывая от глаз никчемные подробности. Все, конец эротическому эпизоду. Пронесшийся по комнате ветерок приносит некоторое облегчение. - Неужели этот кошмар только из-за того, что я тебе не дала? - осторожно начинает Ида. Более убогого высказывания я не мог вообразить. Моя Идея, сделанная из плоти и крови, вдруг оказывается маленькой и пустой, ненастоящей. А ведь я всегда произносил это могучее слово с прописной буквы... - Когда-то я был уверен, что познать женщину своей мечты, это шаг к самосовершенствованию, - по возможности ровно отвечаю ей. - Но когда ты... не дала... я понял, что отказаться от тебя - куда бoльший шаг, настоящий рывок. - Тогда зачем этот трагифарс? - она поправляет простыню на груди. Я отвожу взгляд. Не хватало еще, чтобы меня и вправду стошнило. - Когда ты выбрала себе в мужья урода, я подумал, что ты тоже занимаешься познанием себя. Твой выбор - это был дзен такой глубины, до которой даже я в то время еще не доныривал. - Дзен? - пользуется она сменой темы. - Это твоя философия? - Ни в коем случае. Дзен - состояние, а философия - всего лишь наука. Ну, в общем, теперь это неважно... Ты любишь Барского? - Любишь? - удивляется Ида. - Я - его. Безо всяких "любишь". Не так ты спрашиваешь. - А как надо? - Надо: "Ты чья?" Мне весело от ее наивности. Иллюзии относительно госпожи Барской и без того уже рассыпались в труху, но я все же достаю драгоценную книжку, открываю нужный текст: - "То, что кажется твоим - не твое, то, что кажется не твоим - ничье. Какие могут быть претензии у человека на атом золота? Почему же он претендует на личное обладание сотнями миллиардов подобных атомов?" - Смешно. Кто это сказал? - Неважно. Последний вопрос: почему именно Щюрик? Ей-богу, до сих пор не могу этого понять. - Тебе правду? Правду ли мне? Ох... А для чего еще я принес и принял столько страшных жертв, как не ради этого простого слова? И женщина открывает мне правду. У Щюрика, ты не поверишь, феноменально волосатый глютеус! Весь целиком, как у зверя... Глютеус? Ну, это... зад по-русски. И не только зад! Абсолютно безволосая голова декомпенсирована растительностью в других, интимных местах. Медсестра со стажем, она никогда в жизни такого не видела. Тем он и взял ее - раз и навсегда... Будущие супруги познакомились, когда Щюрик попал в инфекционное отделение - с тяжелым гриппом. Была эпидемия. Всем поступающим автоматически пенициллин вводить начинали, чтобы осложнений не было. "Куда здесь колоть-то?" - растерялась молоденькая медсестра Ида, увидев редкостную попу нового пациента... Все отделение приходило полюбоваться на диковину. Простой врач-инфекционист Андрей Гаврилович Русских, который в то время еще не стал профессором и не взял под себя отделение гинекологии, - и даже лечащим врачом Щюрика не был, - тоже приходил, расспрашивал... Вот какая она бывает, правда. Сильная женщина, ставшая чьим-то атомом - из-за секундного помешательства. Порочный врач, любящий чудеса и диковины... Сочетается ли все это? Лихорадка охватывает меня. Пробой в мозгах. "Озарение", как выражаются психиатры, "инсайт", как пишут некоторые писатели, вставляя через страницу смачное словечко. Получил ли я правду? Похоже, что да. Вот только... "Я - не то", - постоянный ответ Во Го на мои вопросы "Кто вы?". Хороший урок тем, кому подавай точные ответы. Я искал состояние, а мне подсунули философию. Туфту. - Почему у Щюрика попа волосатая, если ему делали пересадку кожи? спрашиваю я по инерции. - Откуда лоскуты брали? - Не знаю, не любопытная. Я осматриваю комнату. Компьютер по-прежнему работает. На экране висит застывшая картинка: заяц в белом халате насадил на свой гигантский шприц монстроподобного микроба. Никуда от медицины не спрятаться, что за проклятье такое? - Тогда залезай на кровать. - На какую? - На детскую, - показываю я. - Других здесь нет. Женщина в легком ступоре. Я помогаю ей решиться: беру бесцеремонно под мышки и заталкиваю, куда сказано. - И что теперь? - осведомляется она, великолепно подбоченясь. - Мне опять раздеться? - У трупа нет эрекции, - говорю я. - Прыгай на кровати сама. - Прыгать? - Порхай, как бабочка. Ведь любишь бабочек, да? И кричи от нестерпимого счастья. Что-то есть в моем голосе, что помогает ей понять - беседы по душам закончились. Навсегда. Искры страха мелькают в ее больших глазах - впервые за это утро. - Что кричать? - "Да! Да! Да!" Или - "Нет! Нет! Нет!" "Еще, еще, еще!", "Дима, Дима, Дима!" На твой вкус, выбирай. - Димочка, пожалуйста... - лепечет она. - Пры-гай, - говорю я ей. - Кри-чи, - приказываю я. - Не испытывай судьбу, Идея Шакировна. Она покорно изображает страсть, не жалея ни детской кровати, ни голосовых связок. Я отворачиваюсь, чтобы не мешать этому интимному процессу. Я бы подкричал ей, да голова разламывается, мышцы лица чудят и поперхивание совсем жизни лишило. В паузе, переводя дыхание, она измученно спрашивает: - Зачем ты это придумал? - Сказано же, - отвечаю, - контрольная работа. - Для кого? - Для твоего мужа, конечно. И наконец Идея Шакировна понимает. - Ты чудовище! - успевает завопить она, прежде чем я зажимаю ей рот рукой, однако это помогает не вполне; она брыкается, она глухо воет в мою широкую ладонь: "Он же там... Он же там сейчас...", и я вынужден прекратить урок. Тащу женщину обратно в спальню - она держится за свою простыню так, словно в этой тряпочке - единственное ее спасение. - Лысик, лысик, между нами ничего не было! - вопит она, умудрившись укусить меня за руку. Я даю ей пощечину, однако она не унимается: - Не надо, лысик! Подожди, он разыграл тебя! Щюрик стоит, как стоял. Ничего не изменилось в его позе, в его опасной, чреватой многими сюрпризами позе. Я искренне изумлен: - Так ты не повесился? Счастливая жена кидается к мужу, но я срубаю ее порыв одним рефлекторным движением. Сюто-учи, удар ребром ладони. Она катится куда-то... я не смотрю. - Не повесился! - радуюсь я. - Ну, молодец... Слушай, я был уверен, что ты не выдержишь. Это же так просто - дернул ножкой, и конец унижениям. - Он тебя разыграл... - доносятся стоны откуда-то сбоку. Щюрик молчит и смотрит на меня. Мне в глаза - без промаха. Давно он не смотрел мне в глаза, мой бывший одноклассник, в виновности которого я неожиданно начал сомневаться. Я не отвожу взгляд. Позади меня - моя смерть. Впереди - Первопричина, которую должен узнать, первое звено цепи, которое я должен найти и разбить... Ладно, пусть он победит, думаю я и отворачиваюсь. В этом поступке - тоже моя победа... - От желания обладать ты пришел к познанию желания обладать, которое, будучи направлено на конкретный предмет Реальности, - я показываю на барахтающуюся в простыне Идею Шакировну, - дает истинное знание об этом предмете. А именно - непричастность его к тебе. - Сам придумал? - выплевывает "лысик". - Или твой виртуальный Вого?
      Всплеск на зеркальной глади прошлого {КУРСИВ ВРЕМЕНИ}
      ...Что дает возможность признать разрушенным то или иное звено цепи Кармы? - писал Во Го, - Анализ собственной памяти. "Читайте книги о жизни людей, об их деятельности, - советовал я своим ученикам. - Читайте всё, но с единой мыслью - стремлением определить, что за что полагается..." Пришло время сказать эти слова самому себе, ибо анализ собственной памяти почти завершен. "Что за что полагается"? Мозгом предприятия был я, а ты, как обычно, был мотором, руками и тем, кто берет всю ответственность на себя. Испытание происходило в ванной комнате. Корпусом ракеты стала алюминиевая трубка для подводного плавания, отпиленная с двух сторон. Один конец мы наглухо заделали: крепко вбили круглую деревянную затычку и еще шурупом ее сбоку закрепили. Стабилизаторы вырезали из консервной банки и прикрепили к корпусу опять же шурупами. Другому концу трубки предстояло стать соплом: через него мы засыпали внутрь приготовленные заранее спичечные головки - коробков двадцать угробили, с запасом. Наконец, главное - спрыснули загруженное ракетное топливо бензином. Для верности... Много не лей, орал я на тебя. Ракеты не на жадности летают, двоечник! Бензин вообще не горит, горят только его пары! Воздушная смесь! Оставь в трубке воздух!.. Ты сделал все, как надо. Закупорил сопло куском пластилина, пропустил сквозь пластилин проводки системы зажигания, потом опустил ракету на дно ванной и аккуратно поставил ее на стабилизаторы... Двенадцатилетние сопляки, и вдруг - "запуск ракеты из наземного положения"! Такое бывает, господа родители, если фантазия ваших детей не признаётся за опасного и постоянно кружащего над вашей семьей демона, которого следует либо изгонять, либо хотя бы видеть. Провод системы зажигания был выведен наружу и оканчивался обычным штепселем. Штепсель предстояло вставить в розетку удлинителя, специально подтащенного из кухни. 220 вольт. Внутри ракеты случится короткое замыкание, искра, воспламенение горючей смеси... ну и далее - старт, отрыв... а чтобы чужую квартиру этим коротким замыканием не спалить, я впаял в шнур предохранители. Мой проект... Я - генеральный конструктор, ты - испытатель. Первый космонавт. Я жду на кухне, так было решено. Вся слава - тебе, я смирился с этим, когда оставлял тебя одного. Из снаряжения на "первом космонавте" были только очки в металлической оправе - именно они, вероятно, и спасли твои глаза... А потом был взрыв. Бензиновые пары не просто горят, господа родители - они взрываются; объясните это вашим детям. Но особенно эффектно рвется тара, в которой бензин хранится... Литровую банку с остатками горючего мы сдуру оставили там же, в ванной комнате. Вдобавок, готовя наше изделие к старту, ты пролил достаточное количество бензина - и на дно ванной, и на стиральную машину. Как же глупо это всё вышло.