Орел - Гладиатор по крови

– Мальчик. – Катон отодвинулся в сторону, чтобы сенатор смог увидеть ребенка. – Обрушившаяся стена придавила его.

– В каком он состоянии?

Катон проглотил скопившуюся во рту горечь, и горло его перехватило. Прокашлявшись, он смог ответить:

– Ноги его перебиты.

– Вижу… жить будет?

Какое-то мгновение Катон молчал. Ему хотелось сказать, что мальчик будет жить, что его можно спасти. Но это было ложью. Даже если он выжил бы каким-то чудом, то до конца своих дней остался бы калекой. Никто до сих пор не пришел, чтобы спасти его; Катон поглядел на развалины дома за упавшей стеной, под которыми, вне всякого сомнения, были погребены все члены его семьи. Он посмотрел на ребенка, заставил себя улыбнуться ему, и только потом негромко ответил сенатору:

– Сомневаюсь, что он переживет эту ночь, если мы оставим его здесь, господин. Чудом следует назвать уже то, что он еще жив. Он может остаться в живых, если мы сумеем найти того, кто позаботится о нем. Хирург Двенадцатой Испанской мог бы спасти ему жизнь, но, увы, ценой ног.

Семпроний посмотрел на Катона прищуренными глазами и решительным тоном сказал:

– Жаль, что мы не можем отвезти его назад в Маталу.

– Но почему? До Маталы всего два часа езды по дороге.

– Два часа туда, два часа обратно, а скорее всего, три, потому что ехать придется в темноте. Мне очень жаль, Катон, но мы не можем позволить себе вернуться в Маталу. Нам нужно спешить.

– Почему? – Катон поднял взгляд на Семпрония. – Сперва нужно позаботиться о ребенке.

– У нас на это нет времени. А теперь оставь его, и поехали дальше.

– Оставить его? – Катон покачал головой. – В таком состоянии? He оставив ему даже шанса?

– У него нет и половины шанса. Ты сам это сказал.

Катон все еще не мог выпустить ручонку мальчика. Он прикусил губу.

– Нет. Я не могу бросить его, господин. Это несправедливо.

Семпроний глубоко вздохнул:

– Центурион Катон, сейчас нам с тобой не до справедливости и несправедливости. Я приказываю тебе.

Оба мужчины взирали друг на друга в напряженном молчании. Затем ребенок вновь пискнул, и, посмотрев вниз, Катон погладил светлые волосики мальчика свободной рукой.

– Тихо, малыш. Тихо…

– Катон, – продолжил Семпроний настойчивым тоном, – нам надо ехать дальше. Мы должны попасть в Гортину так скоро, как это только возможно… чтобы восстановить порядок, чтобы помочь людям, чтобы спасти тех, кого еще можно спасти. А чем мы можем помочь ему? Немногим. Но если мы потратим лучшую часть дня на то, чтобы доставить этого ребенка назад в Маталу, тогда в опасности могут оказаться другие люди.

– Возможно, – ответил Катон. – Как знать? Однако, если мы сейчас бросим мальчика, он точно умрет в холоде и одиночестве.

– Может, умрет, может, нет. Его может кто-то спасти.

– Ты действительно веришь в это?

– А ты действительно считаешь, что наша задержка в пути не поставит под угрозу многие жизни в Гортине? – возразил Семпроний.

Катон нахмурился, раздираемый на части справедливостью слов сенатора и нравственным порывом, побуждавшим его позаботиться о мальчугане. Он решил попробовать другой ход.

– А если бы это была Юлия? Что бы тогда ты сказал?

– К счастью, это не Юлия. Катон, мальчик мой, обратись к разуму. Ты – офицер, у тебя более широкие обязанности – есть долг, есть империя. Тебе ведь, конечно, приходилось во время сражений оставлять тяжелораненых на поле боя? Этот мальчик – такая же жертва судьбы, и ты ничем не можешь изменить этого. Более того, скажу, что малейшее движение причинит ему жутчайшую боль. Ты и в самом деле готов подвергнуть его мучительной скачке в Маталу? Только для того, чтобы он умер там? Милосердие скорее требует оставить его на месте. – Семпроний опустил ладонь на плечо Катона и пожал его. – Поверь мне… А теперь нам надо идти. Пошли.

С горечью в сердце Катону пришлось признать правоту Семпрония. Что бы ни говорило его сердце, у него были обязанности перед другими людьми, перед многими людьми. Отвернувшись от мальчика, он выпустил из ладони крошечную ручонку. Пальчики сразу же зашевелились и попытались вцепиться в Катона, глаза ребенка наполнились ужасом. Катон отодвинулся, убрал руку и вскочил на ноги.

– Пошли. – Семпроний поманил его в сторону стреноженных коней. – У нас нет лишнего времени.

Едва Катон повернулся и последовал за сенатором, сумрак пронзил полный ужаса и паники тоненький голосок, словно дротик проникший в самое сердце молодого человека. Душу центуриона коробило от сознания собственной мерзости, он ощущал себя холодным и бесчеловечным существом, позабывшим обо всех качествах, делающих человека человеком.

– Надо ехать, – возвысил голос Семпроний, схватив Катона за руку и потянув прочь от становящегося все более громким детского крика. – По коням, и поехали. И не забывай того, что я тебе только что сказал. В тебе нуждаются сейчас другие люди.

Он подвел Катона к коню и чуть подсадил молодого человека, помогая тому сесть в седло. После торопливо снял путы с ног коня, ткнул поводьями в руки Катона, после чего хлопнул по боку животного, с пронзительным ржанием тронувшегося с места. Затем Семпроний сам поднялся в седло и пришпорил коня следом за своим спутником. Поравнявшись с центурионом, он бросил на него короткий взгляд: на лице Катона застыло мрачное выражение. Ощущение собственной вины отягощало сердце Семпрония. Долг обязывал их обоих оставить искалеченное дитя, но Катон явно воспринимал совершенную ими несправедливость острее. Молодой человек явно был наделен чуткой душой. Глубоко переживая, он не боялся показывать свои чувства. Погоняя коня вперед, Семпроний ощущал вместе с тем и нотку утешения: во всяком случае, дочь его выбрала в мужья достойного человека.

Ночь сгущалась над Критом, а они все ехали вперед по дороге в Гортину, пролегавшей по богатому сельскому краю. По обеим сторонам дороги уходили к далеким холмам масличные рощи, фруктовые сады и виноградники. Большая часть здешних земель была скуплена и собрана в поместья, принадлежавшие некоторым из самых богатых людей империи. И пока владельцы поместий наслаждались городской роскошью, в имениях распоряжались управляющие, которым подчинялись надсмотрщики, командовавшие отрядами рабов, трудившихся от утренней до вечерней зари. Короткая жизнь большинства рабов была полна жестокости, и смерть становилась для них избавлением. Теперь, впрочем, отметил Катон, ситуация изменилась. Землетрясение уничтожило каменные поместья, и обитавшие в деревянных лачугах рабы, конечно же, ухватились за возможность совершить побег или отомстить своим хозяевам.

Ночь выдалась ясной, и хотя тонкий месяц вместе с усыпанным звездами небом освещал дорогу, Семпроний перевел коней на шаг.

– Не стоит торопить коней, не то оступятся, – пояснил он. – К тому же пусть немного передохнут.

– И я тоже.

Катон изменил позу и потер поясницу. Ночной воздух дышал прохладой, и он усомнился в том, что поступил правильно, оставив свой плащ умирающему мальчику. Впрочем, центурион немедленно прогнал недостойную мысль и принялся вглядываться в окружающий ландшафт. Дорога шла на невысокий гребень, и как только они оказались на самом верху, Катон заметил справа от дороги, не более чем в четверти мили от себя, яркое пламя.

– Что же, о боги, там творится? – пробормотал Семпроний.

Оба всадника остановили коней, всматриваясь во взмывающие к небу рыжие языки. Возле руин, в которых превратились здания фермы, был разведен огромный костер. Вокруг огня поставили четыре прочных столба с перекладинами наверху, на которых корчились опаляемые жаром трое обнаженных мужчин и женщина. Они извивались от боли, и их пронзительные, доносящиеся издалека вопли заставили похолодеть кровь в жилах Катона.

Позади высвеченных пламенем резких контуров четверых людей, медленно поджаривавшихся на крестах, Катон различил кольцо силуэтов компании, явно наслаждавшейся зрелищем. Некоторые из них держали в руках кувшины, из которых то и дело отпивали, другие плясали, а несколько бросали камни в распятых людей.

Катон нервно глотнул.

– Похоже, что рабы дорвались до мести.

Оба они некоторое время рассматривали мрачную сцену, и сенатор, наконец, прошептал:

– Ах, бедолаги.

– Боюсь, что нам придется увидеть еще не одну подобную трагедию, – проговорил Катон. – Зараза будет распространяться по всему острову, можно не сомневаться.

Тем временем из толпы выступил коренастый мужчина с молотом и направился к кресту, на котором была распята женщина. Он выбил клинья, удерживавшие крест на месте, и, привалившись к столбу, толкнул его в сторону огня. Крест наклонился, на секунду завис в воздухе вместе с отчаянно и тщетно забившейся в путах женщиной, a потом повалился в костер, подняв тучу искр… к ночному небу взметнулись языки пламени вместе с предсмертным воплем жертвы, полным муки и ужаса.

– С меня довольно, – объявил Катон. – Поехали-ка дальше, господин.

– Да… да, конечно.

Катон натянул поводья, поворачивая коня в сторону Гортины, и уже собрался ударить пятками в его бока, когда вдруг заметил появившуюся на дороге в десяти шагах от него темную фигуру.

– И куда это мы собрались посреди ночи? – с сильным акцентом проговорил на латыни бодрый мужской голос. – Двое полуночников на дороге… не к добру это.

Дружелюбная интонация заставила сенатора Семпрония облегченно вздохнуть, в то время как рука Катона привычным движением потянулась к мечу.

– Лучше убирайся отсюда подальше, – проговорил Семпроний. – Неподалеку отсюда гуляет банда рабов. Так что спасайся, пока можешь.

– Ого! – обратился куда-то назад мужчина, делая несколько шагов в сторону всадников. – Судя по твоему голосу, ты из этих, из лучших, самый настоящий римлянин и все такое.

– Я – римский чиновник, – признал Семпроний. – И мне нужно как можно скорее попасть в Гортину… поэтому отойди в сторону, добрый человек, чтобы мы могли продолжить путь.

Незнакомец оказался уже совсем недалеко от Катона, и молодой человек видел его достаточно ясно. Человек этот, одетый в рваную тунику, был высок и широкоплеч, грязные волосы на его голове и бороде были взлохмачены. В руке его оказалась длинная дубинка. Усмехнувшись, он поднял ее и положил на плечо.

– Вот что: теперь эта часть дороги принадлежит мне, и я решил брать пошлину с проезжих. – Тон его сделался жестким. – Начиная с вас обоих. А теперь живо слезайте с коней и ведите их ко мне. Вместе с конями отдадите и все, что есть при вас ценного.

– Что такое? – напрягся в седле Семпроний. – Как ты смеешь?

Пока человек говорил, Катон заметил движение по обе стороны дороги и различил несколько окружающих их фигур. Пальцы его сжали рукоятку меча, и он негромко проговорил:

– Господин, мы в беде. Достань свой меч.

– В беде? – Семпроний оглянулся и замер, увидев появившихся из теней людей, державших в руках дубины или вилы, и все они были такими же оборванцами, как и первый. Оба римлянина с легким лязгом обнажили мечи.

– Ну-ну, не стоит испытывать удачу, благородные господа, – ровным тоном проговорил мужчина. – Не нарывайтесь на лишние неприятности. Нас много больше, чем вас. Если начнете сопротивляться, клянусь, выпотрошу вас обоих. Поэтому, будьте любезны, бросайте свои мечи и слезайте с коней.

Сердце Катона заколотилось, по спине пробежал тот колющий холодок, что всегда посещал его перед сражением. Скрипнув зубами, он рыкнул:

– Ну, раз уж ты был настолько любезен с нами, ограничусь одним предупреждением. Убирайтесь с дороги… все… живо!

В наступившей тишине оба римлянина внимательно вглядывались в окружавших людей, а потом один из рабов крикнул:

– Хватай их, ребята!

Тени бросились к всадникам. Катон ударил сапогами коня.

– Скачи, господин!

Семпроний послал коня вперед, но оказался не столь проворным, как Катон, и прежде чем его лошадь успела сделать десять шагов, один из рабов схватил ее под уздцы, в то время как остальные бросились к ним.

– Катон! Помоги!

Повернувшись в седле, Катон увидел сенатора, отчаянно отмахивавшегося коротким мечом от обступивших его фигур.

– Дерьмо! – прошипел Катон и, отчаянным движением потянув узду, развернул своего коня в обратную сторону.

Готовя на ходу меч, он послал животное в сторону обступившей Семпрония толпы. Конь, всхрапнув, ударил грудью человека, вцепившегося в узду, и Катон, описав мечом широкую дугу, заставил рабов расступиться. Сжав коленями бока коня, он объехал Семпрония и рубанул по рукам раба, еще державшего удила. Клинок обрушился вниз, прорезая плоть и перерубая кости; пронзительный вопль вырвался из груди нападавшего, в ужасе уставившегося на почти отрубленную руку. Катон склонился вперед и подхватил поводья, чтобы передать их сенатору.

– Держи!

– Римские суки! – послышался голос, и Катон оглянулся – как раз вовремя: рядом с ним один из рабов уже занес обеими руками вилы, чтобы ударить его.

Поставив меч рукоятью вверх, Катон встретил удар. Металл с резким звоном встретил металл, и Катон отбил зубья вил вниз, к земле. Однако спустя мгновение он ощутил бедром резкий удар, и ржание коня сообщило, что второй зуб вил вонзился ему в бок. Катон охнул, а потом, ударив мечом назад, глубоко вонзил острие в грудь нападавшего, в самую ямочку под шеей. Раб с коротким криком рухнул на землю, выронив из рук древко вил. Орудие его на мгновение затрепетало, терзая плоть коня и всадника, но Катон сбросил его мечом. Оглядевшись, он заметил, что двое уложенных им рабов поохладили боевой пыл нападавших.

– Скачи, господин! – крикнул он Семпронию.

На сей раз он дождался, когда конь сенатора вырвался из кольца, после чего шлепнул мечом плашмя по крупу своего коня и пустился галопом следом за Семпронием. За его спиной раздался глухой крик, еще одни вилы пролетели в опасной близости от ноги центуриона и нырнули вниз, в темноту. Катон пригнулся, сжав в кулаке рукоятку меча, чтобы невзначай не выронить его по пути до Гортины. За спиной его нападающие взвыли от ярости, кое-кто бросился вдогонку за всадниками, но, наконец, рабы сдались и принялись осыпать римлян ругательствами, постепенно стихавшими за спиной Катона, скакавшего за Семпронием вдоль дороги.

Глава 6

Макрон с усталым вздохом закончил чтение рапортов, которые потребовал от офицеров и чиновников когорты. Снаружи уже наступила ночь, и из окна покоев префекта было заметно неровное мерцание факелов на стенах акрополя. Он моргнул, потер глаза и протяжно, во весь рот зевнул, прежде чем возвратиться с прежним вниманием к работе. Стопа сложенных на его столе восковых дощечек описывала силу каждой центурии в когорте, имена лучших людей были подчеркнуты их центурионами. Убитые или пропавшие без вести были помечены крестами. Кроме того, на столе находился подробный рапорт обо всех имеющихся в когорте припасах, составленный квартирмейстером, и донесение единственного в когорте помощника хирурга. Сам хирург во время землетрясения находился в порту и так и не объявился с тех пор. Служившее лазаретом помещение казармы было полно раненых, и помощник хирурга требовал выделить ему помощников, для того, чтобы он смог справиться с таким потоком раненых.

В дополнение к своим прочим делам Макрон отправил в бухту отряд, поручив ему найти пассажиров и экипаж «Гора» и проводить их к акрополю. Здесь им надлежало предоставить кров, и Макрон намеревался предложить пригодным к службе пополнить собой ряды когорты до окончания чрезвычайного положения.

Приняв на себя командование когортой, он провел тщательный осмотр людей, выстроившихся по центуриям во дворе акрополя. Ситуация оказалась именно такой, какой описывал ее Портиллус: лишь половине его людей удалось пережить поразившее Маталу землетрясение. Среди уцелевших многие еще не оправились от потрясения, вызванного утратой товарищей и смертным ужасом перед богом, которому было угодно обрушить всю свою ярость на порт. Пока Макрон неторопливо шествовал вдоль рядов Двенадцатой Испанской, его опытный глаз подметил, что когорта ничем не отличается от прочих гарнизонов, расквартированных в наиболее благополучных провинциях империи. Она была укомплектована усталыми ветеранами, подорвавшими здоровье в походах и переведенными на Крит, где им приходилось исполнять необременительные полицейские функции. К ним добавлялась горстка скудоумных тощих юнцов, которым можно было доверить оружие, надеясь разве что на то, что они не причинят им вреда ни себе, ни окружающим.

Макрон покачал головой. В таком виде когорта не представляла собой особой пользы с точки зрения восстановления порядка и помощи мирному населению. В расчете на предстоящие дни он хотел бы располагать людьми более боеспособными и в большем количестве. Ну а пока следует сделать все возможное, полагаясь на наличные ресурсы. А их, ресурсов, имелось не слишком много, со вздохом признавался он себе. Согласно описям квартирмейстера выходило, что за последние годы резервы когорты весьма оскудели. Губернаторы, один за другим, изо всех сил старались сэкономить на управлении провинцией, чтобы добиться благоволения императора и римского сената. Изношенное военное снаряжение не заменялось, и солдатам приходилось покупать недостающее на местном рынке. Посему они пользовались странной смесью римского доспеха и старинных галльских и греческих шлемов и мечей. Пращей оказалось очень немного, и еще меньше свинцовых пулек к ним; съестное и вода также были запасены в весьма умеренном количестве. Две из имеющихся на акрополе цистерн оказались совершенно сухими, третья была заполнена всего лишь наполовину, причем едва пригодной для питья водой, что Макрон обнаружил лично, в сопровождении квартирмейстера спустившись в вырубленные в живой скале прохладные недра цистерны.

– Мерзость какая! – Выплюнув застоялую воду, ветеран насухо вытер губы тыльной стороной ладони, прежде чем выбраться наверх. – И когда же эту цистерну в последний раз вычерпывали и чистили?

Квартирмейстер пожал плечами:

– Не знаю, господин. Наверное, еще до меня.

– А давно ты здесь служишь?

– Семь лет, господин.

– Семь лет, – ровным голосом повторил Макрон. – И ты предпочел не обращать на воду никакого внимания?

– Никак нет, господин, – возмутился квартирмейстер, человек тощий, морщинистый и смуглый, шрамы на теле которого говорили Макрону о его участии в военных действиях. – Это сам префект не велел мне заниматься ими. Сказал, что раз мы-де находимся на гарнизонной службе и в провинции стоит мир, нет смысла готовиться к осаде.

– Понятно. Теперь все изменилось. Я хочу, чтобы с первым светом ты спустился сюда вместе с подчиненными. Цистерну следует осушить, тщательно вычистить, починить и приготовить к первому же дождю.

– Да, господин.

Макрон посмотрел на квартирмейстера.

– Слушай… как там тебя зовут?

– Корвин, господин. Люций Юнилл Корвин.

– Так вот, Корвин, ворон то есть… – ухмыльнулся Макрон, – тебе идет это имя. Значит, так: город полон людей, нуждающихся в нашей помощи. И мы намереваемся помочь уцелевшим. Нам нужно откопать засыпанных в развалинах; всех – здоровых и раненых – накормить и напоить, позаботиться о том, чтобы у них была крыша над головой. И вообще потрудиться, чтобы здесь восстановился порядок. Если съестные припасы подойдут к концу, тогда наша задача по поддержанию мира станет весьма сложной. И на сей случай мне нужно, чтобы Двенадцатая Испанская до последнего человека была должным образом экипирована и готова к боевым действиям. А это означает, что я хочу, чтобы ты достал палец из задницы и обеспечил наших людей всем необходимым. Понятно?

– Да, господин. Я сделаю все, что могу.

Макрон покачал головой.

– Что могу – нам не подойдет. Ты сделаешь все, что я потребую от тебя. Если ты не сумеешь справиться, тогда я разжалую тебя в рядовые и подберу такого человека, который справится с делом.

– Н-но, господин, у тебя нет права на это, – запротестовал Корвин. – Я буду жаловаться префекту. Ты не вправе разжаловать меня.

– Можешь жаловаться сколько угодно. Префект мертв.

– Мертв?

– Погиб в Гортине во время землетрясения… вместе с большинством старших в ранге сановников провинции. Поэтому сенатор Семпроний взял здесь власть в свои руки. Поэтому я поставлен во главе когорты. И поэтому ты начнешь честно отрабатывать свое жалованье впервые за последние несколько лет.

Макрон умолк и дружелюбно толкнул собеседника в грудь.

– Все теперь зависит от нас обоих, Корвин. Только мы с тобой можем избавить население этого города от голода и хаоса. А теперь я спрошу тебя один только раз: справишься ли ты со своим делом?

Корвин глубоко вздохнул и кивнул.

– Молодец! А теперь мне нужна полная опись снаряжения когорты к концу первой ночной стражи, так что начинай без промедления.

– Да, господин.

Отсалютовав, Корвин направился прочь, торопясь по двору к арсеналу и складам. Проводив его быстрым взглядом, Макрон вздохнул. Оставалось только надеяться, что нынешнее назначение останется самым недолгим в его послужном списке. Придется поставить когорту на ноги и справиться с кризисом в Матале до прибытия нового префекта. А потом с Катоном и всеми остальными он продолжит свое путешествие в Рим. И чем скорее, тем лучше, решил Макрон на пути в резиденцию префекта.

Закончив чтение навощенных табличек, ветеран послал за Портиллусом. Ожидая его, он налил себе вина из одного из небольших кувшинов, которые префект хранил на небольшом стеллаже в углу комнаты. Провалившиеся внутрь черепицы разбили кувшины, остававшиеся на верхней полке, но стоявшие внизу уцелели. Вытащив затычку, Макрон принюхался. Тонкий аромат коснулся его ноздрей, и центурион улыбнулся. Покойный префект явно умел потешить свою душу. Прищурясь, Макрон заглянул внутрь кувшина.

– И наполовину полон. – Он еще раз улыбнулся, отнес кувшин и серебряную чарку к себе на стол и наполнил последнюю почти до края. – Катастрофа оказалась не всеобъемлющей.

В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, Портиллус открыл ее и вошел в палату. По лицу его пробежала мимолетная недовольная гримаса, когда он увидел вино на столе перед центурионом и перевел взгляд на кувшины в углу комнаты. Макрон немедленно понял, что Портиллус сам рассчитывал на этот напиток – теперь, когда бывший его обладатель в подобных земных развлечениях уже не нуждался.

– Хм-хм, ты посылал за мной, господин.

– Да. Закрой дверь.

Как только дверь оказалась закрытой, а Портиллус остановился перед его столом, Макрон кашлянул и начал:

– Когорта находится в неважном состоянии, центурион, и тебе, конечно же, это известно. Дисциплина хромает, личный состав никудышный, а офицеры – еще хуже. Однако, – продолжил он, – такое положение надо менять. A поскольку ты второй по чину после меня, будешь помогать мне исправлять ситуацию. Ясно?

Портиллус кивнул с явным сомнением на лице.

– Не слышу ответа, центурион.

– Да, господин, конечно.

– Хорошо. – Макрон постучал по восковым табличкам. – Мне нужны восемь десятков лучших людей когорты для организации боевой центурии. Им пойдет лучшее вооружение, командовать ими будет лучший офицер. Кого рекомендуешь?

Портиллус в раздумье надул губы, прежде чем ответить.

– Центуриона Милона, господин. Его прислали из легионов всего год назад.

– Значит, еще не успел размякнуть. Отлично, пусть будет Милон. Пусть выберет себе знаменосца, оптиона и писаря, кого захочет.

– Да, господин.

– Что касается всех остальных… пусть с рассветом выходят работать в город. Панцири и все прочее можно оставить в казарме, но мечи пусть возьмут с собой и разделятся на две группы. Половину из них придется занять извлечением людей из развалин и переноской раненых к месту лечения. Остальные пусть прочесывают руины в поисках еды и вина. Несколько человек можно отрядить возить воду в цистерны из ближайших ручьев.

– Но чтобы наполнить цистерны, потребуется целая вечность, господин.

– Ну что ж, торопиться нам некуда, так ведь, Портиллус?

– Так, господин.

– Отлично, такими и будут приказы на завтра. Прикажи людям воздержаться от грабежей, это важно. Если они встретят шайки грабителей из горожан, пусть разгоняют их. Если потребуется, пусть разбивают им лбы, но мечи в ход не пускают. Здешние люди уже достаточно пострадали. И еще, последнее. По словам Корвина, у нас есть в запасе палатки. Конечно, они старые и ими не пользовались много лет, но для ночлега горожанам сгодятся. Пусть их разобьют на обращенном к акрополю склоне за городом.

Портиллус кивнул и, пожевав губами, спросил:

– Господин?

– Что?

– Мне вот что пришло в голову. Большая часть еды в Матале хранилась на складах. Возле главного рынка.

– И что с того?

– Волна разрушила весь этот район и утащила за собой все, что могла. Оставшаяся провизия наверняка испорчена. Другой пищи, кроме той, что находилась в домах во время землетрясения, мы не найдем. Но ее будет очень мало, господин.

– Гмм, разумное соображение. – Макрон откинулся назад и почесал щеку. – Что ж… все равно придется собрать все, что возможно спасти, а потом заняться поисками других источников пропитания. Есть ли неподалеку от порта какие-нибудь поместья?

Портиллус на мгновение задумался.

– Ближайшее находится чуть дальше по побережью, принадлежит сенатору Канлию. Там производят оливковое масло и зерно.

– Для начала неплохо. Я пошлю туда людей с фургонами. Пусть возьмут там всё, что нам нужно, и пусть хозяин поместья выставляет нам счет, когда известие придет к нему в Рим.

– Сенатору Канлию это не понравится, господин.

– Нетрудно догадаться, – фыркнул Макрон. – Но к этому времени проблема будет уже не моей, а потому плевать. Нам нужен надежный запас продовольствия, чтобы наши люди и горожане не голодали, пока мы устанавливаем здесь порядок.

– Будем надеяться, что нам это удастся, господин.

– Еще как удастся, – улыбнулся Макрон. – Я не допущу ничего другого. Ну, на этом пока все, Портиллус. Я прикажу писарям написать задания для каждого подразделения. Приготовив все нужное, они присоединятся к тебе и остальным офицерам. Словом, я хочу, чтобы с восходом солнца Двенадцатая Испанская приступила к службе.

В дверь снова постучали.

– Войдите!

Дверь отворилась, на пороге появился солдат вспомогательной когорты и отсалютовал:

– Из бухты возвращается патруль, господин.

– Экипаж и пассажиры идут с ним?

– Да, господин.

– Хорошо. Как только они войдут в ворота, пусть мужчин проводят в казарму, распредели их как-нибудь. А как только они окажутся там, скажешь им, что они призваны на военную службу в когорту и должны подчиняться армейской дисциплине. И растолкуй им подоходчивей, что это значит, ладно?

Солдат ухмыльнулся:

– Да, господин.

– Женщин и детей пусть проводят в базилику. Они могут разместиться в административном зале. А потом спроси дочь сенатора, не соблаговолит ли она присоединиться ко мне.

– Да, господин.

Солдат отдал честь и вышел из комнаты.

Центурион Портиллус приподнял бровь:

– Дочь Семпрония? Посреди общего сброда? Сомневаюсь в том, что дочери человека, носящего тогу с пурпурной полосой, понравится подобный ночлег.

Макрон припомнил то отчаянное время, когда он познакомился с Юлией во время осады пальмирской крепости. Она рисковала собой наравне с прочими защитниками цитадели и не требовала ничего свыше положенного всем скудного рациона, целиком посвятив себя уходу за ранеными и умирающими. Юлия не принадлежала к числу изнеженных аристократок и доказала свое достоинство.

– Она справится, – ответил Макрон. – Она не из слабых. Юлия Семпрония крепко стоит на ногах. И потом, у нее нет выбора.

Портиллус поджал губы:

– Лучше скажи это ей, чем мне, господин… Что ж, мне пора идти. Служба и все такое.

– Да, приступай к делам, – ворчливо напутствовал его Макрон. – И не забывай того, что я сказал. Отныне в когорте не место никакой расхлябанности, и это относится ко всем: и к офицерам, и к рядовым.

– Понимаю, господин.

Портиллус склонил голову и поспешил вон из комнаты. На мгновение Макрон остался в одиночестве. Ласково посмотрев на чарку с вином, он с жадностью поднес ее к губам и осушил.

– Отменный напиток!

Центурион стер струйку вина с подбородка и с удовлетворенной улыбкой откинулся назад в кресле. Тело его ныло после тяжких трудов вчерашнего дня, глаза саднило. На мгновение он закрыл их, наслаждаясь утешительным отдыхом и коротким покоем. Вино еще освежало гортань и уже согревало желудок… Он сложил руки на животе.

– Отдохну-ка немного, – сказал он себе самому сквозь подступающую дремоту. – Одно мгновение…

– Не помешаю?

– Ч-ч-что? – Макрон выпрямился в кресле и протер глаза. На пороге его покоев стояла улыбавшаяся Юлия.

– Я про то, что ты слишком громко храпел…

– Храпел? – Макрон виновато покрутил головой. – Вот дерьмо. Я просто разговаривал сам с собой.

– С закрытыми глазами.

Макрон нахмурился.

– Я умею делать два дела одновременно, как тебе известно, молодая госпожа.

– Прости, Макрон, не хотела задеть тебя. После всех недавних испытаний ты, наверное, на ногах не стоишь. Как и все мы.

– И куда девались эти мои поганые манеры? – буркнул Макрон себе под нос, вскакивая на ноги и пододвигая к столу второе кресло. Похлопал по сиденью. – Ну вот, молодая госпожа Юлия. Садись.

– Спасибо. – Она глубоко вздохнула. – Итак, где мой отец и Катон?

– Ускакали, госпожа.

– Ускакали? Куда?

– В Гортину. Сразу, как только мы узнали, что правитель провинции, его приближенные и старшие офицеры погибли во время землетрясения… были убиты на месте. Твой отец сказал, что должен взять правление в свои руки. Они с Катоном взяли двух лошадей из конюшни и уехали, не теряя ни мгновения.

– Обычная картина, – с легкой горечью произнесла Юлия. – И никакой весточки мне не оставили, так?

– Э… весточки как таковой, собственно, не было.

– A что Катон?

– Ну, он, конечно, велел передать, что любит тебя, и велел, чтобы я позаботился о тебе до его возвращения.

Глянув на центуриона, Юлия покачала головой.

– Ты совсем не умеешь лгать, Макрон. Лучше оставь это занятие таким людям, как мой отец, знающим его в совершенстве.