Красотки в неволе

      Еще один сюрприз. Совершенно новая тема.
      – Я хочу, чтобы ты проводила со мной больше времени, Джульетта. Мне давно этого не хватает, если точно – с тех пор, как родился Трей. Я надеялся, что теперь, когда он весь день в школе, ты станешь свободнее и сможешь уделять мне чуть больше внимания.
      Соперничество Купера и Трея началось да но, еще даже до рождения Трея. И, по мнению Купера, ребенок всегда его обходил. Из-за ребенка Джульетта стала носить широкие вещи вместо маленьких обтягивающих платьиц, которые так нравились Куперу. Из-за ребенка она перестала пить дорогое вино и засиживаться на обедах с клиентами. Со временем Трей поглощал все больше ее внимания: все эти визиты к специалистам, к врачам, все те часы, что она проводила с ним один на один. У нее была помощница – Купер настоял, – няня Хизер, старшая из восьми работниц молочной фермы в Шропшире. И все же очень многого няня Хизер не могла: советоваться с учителями, готовить с Треем домашние задания. Все равно оставалось слишком много дел, которые должна была и хотела делать сама Джульетта.
      – Я всегда с тобой, Купер. – Даже для нее с мой это прозвучало не очень убедительно. – Вот она я, рядом.
      Купер покачал головой:
      – Неправда. Ты – не та женщина, на которой я женился.
      – Я та же самая, Купер, только на десять лет старше.
      Или он прав? Разве может быть одной и той же женщиной красавица-невеста, стоящая на пороге сказочной жизни, и мать, чей сын часами толкует о товарных поездах? Чей сын так тискает детей, с которыми хочет подружиться, что они в ужасе убегают от него? Чей сын так огорчается от собственного неумения общаться, что на прошлой неделе сказал ей: наверное, всем без него будет только лучше.
      – Послушай, Купер. – Джульетта очень хотела, чтобы он ее понял. – Трей действительно забирает у меня много сил и времени. Но я думала, что и ты этого хочешь. Я думала, тебе нравится, что я могу все время быть с ним.
      – Да, но теперь уже речь не только о Трее. Ты собираешься идти учиться.
      – Вот, значит, что тебя беспокоит?
      Как раз сегодня днем она засунула все справочники в дальний угол шкафа на третьем эта же, где лежала ее летняя одежда. Ведь она решила, что вечером соберется с духом и наконец заговорит с Купером о ребенке.
      – Эта учеба… я с радостью от нее откажусь. Если у нас появится еще один ребенок.
      Купер вздохнул и, протянув руки, шагнул к ней. Ничего не поделаешь, придется потерпеть. Пусть обнимет.
      Она стояла, уткнувшись носом в его плечо под полосатой пижамой, и вдыхала знакомый мужской запах: пот после вечернего тенниса и дым (каждый день после работы Купер тайком – как будто она не догадывается! – выкуривал по сигарете). Неожиданно на нее повеяло прошлым. Легко-легко, едва заметно.
      – Я хочу, чтобы мы были вместе, – шепнул Купер ей на ухо. – Чтобы мы любили друг друга. Как раньше.
      Разве было время, когда они любили друг друга? Одна парижская фотография (они снялись, когда Джульетта возила Купера знакомиться с мамой) очень точно отражает их тогдашние отношения: он одной рукой крепко обнимает ее за плечи, и его улыбка говорит – смотрите, какой красивой девушки я добился! Он тогда был так романтичен: посылал в дизайнерскую студию, где она работала, огромные букеты оранжевых роз, прятал под подушку украшения от Тиффани в коробочках, которые сами походили на драгоценности. Что она чувствовала тогда? Влечение? Страсть? Нет, конечно, нет. Господь уберег. Скорее – некую спокойную уверенность. Этот человек, думала она, всегда будет заботиться обо мне.
      – Я, может быть, и не хочу ребенка, – добавил шепотом Купер, – но с удовольствием по пробую его сделать.
      – Это не шутки! – Джульетта вырвалась из его рук, едва сдерживая гневные нотки в голо се. Из глаз брызнули слезы.
      Она резко отвернулась – нельзя, чтобы он понял, что заставил ее плакать. Ничего не видя сквозь слезы, бросилась в ванную и заперлась, уткнулась в полотенце, чтобы заглушить рыдания. Он не должен знать, до чего довел ее. И его утешения ей не нужны. А главное – ей не нужна его любовь.
      А что было бы, если бы он сказал: да, конечно, еще один ребенок – это чудесно? Что бы она тогда почувствовала к нему? Благодарность? Любовь? Забившись в ванную, глотая слезы, она даже думать об этом не хотела. Конечно, это он во всем виноват. Он не хочет ребенка – в этом вся беда. Разве не так? Если бы только она могла заставить себя поверить в это… Тогда она, может быть, поверила бы и в то, что у них есть будущее, что их проблемы еще можно решить.

3. Анна

      Анна с бьющимся сердцем, на цыпочках вышла из спальни дочери. Вечерами после тяжелого рабочего дня она с наслаждением возилась с дочкой, но ждала именно этого момента – Клементина наконец уснула, и они с Дамианом могут побыть вдвоем. Анна выключила свет в холле, вошла в спальню и плотно прикрыла за собой дверь.
      Дамиан сидел на кровати, укрывшись одеялом, и оранжевым маркером что-то помечал в сценарии. Он поднял глаза на Анну. Улыбаясь и раскачивая бедрами, как стриптизерша, она начала стягивать через голову свитер. Дамиан откинул с лица прямые каштановые волосы, длиннее, чем ее собственные, и улыбнулся ей в ответ. Она сбросила футболку и вздрогнула. Брр, холодно. Она была без лифчика, от холода соски торчали больше обычного. Впрочем, хвастать соблазнительными выпуклостями Анне не приходилось.
      Дамиан протянул свободную руку:
      – Иди ко мне.
      Все еще дрожа, она стащила с себя джинсы, но черные трусики решила оставить. Прыгнула на кровать, забралась под одеяло и тесно прижалась к мужу. У него такая же узкая, худая и бледная грудь, как у нее, но он уже согрелся под одеялом. Анна поцеловала его грудь, слегка коснувшись губами края твердого соска.
      – Я знаю, что подарю тебе на Рождество, – сказал он.
      – Пони?
      Это их излюбленная шутка. Когда Анна была маленькой, каждое Рождество, каждый день рождения она мечтала, что вот проснется, а у нее в комнате – пони.
      – Точно. А еще пару умопомрачительных панталончиков.
      Подумать только: десять лет как оторвался от родимой Англии, а все еще употребляет словечки типа панталоны, пеленка, подъемник(вместо лифт).
      – А что, эти недостаточно умопомрачительны?
      Она приподнялась и уселась на него верхом с одеялом на плечах. Хм, он в пижамных штанах? Плохой знак. Но дело поправимое. Она игриво крутилась и прижималась к нему до тех пор, пока из ширинки не высунулся любопытный кончик его мужского достоинства.
      – Таких у тебя нет, – объяснил Дамиан. – У них вот тут на боку такие кожаные кружева, а вот здесь, снизу, такой разрез… Я знаю, где достать, но это мой секрет.
      – В самом деле? – Анна продолжала игру, хотя чуточку обиделась.
      Нижнее белье – его пунктик. Приходится из кожи вон лезть, чтобы каждый раз чем-то его удивить. До сих пор Анне казалось, что ей это удается. Ни на Манхэттене, ни на окраинах не осталось ни единого магазина белья, который бы она ни прочесала сверху донизу.
      – А мне секрет не откроешь?
      – Есть такой магазинчик в Лондоне. Называется «Провокатор», – ответил он, одной рукой касаясь ее бедра, а в другой все еще сжимая сценарий. – Там у них водятся вещички, которых здесь не найдешь.
      – Им можно послать заказ отсюда, из Штатов? – Она наклонилась и легко-легко провела языком по краешку его соска.
      Надо будет поискать в Интернете, может, у них есть свой сайт. Или попробовать найти каталог и заказать что-нибудь «провокационное» для них обоих.
      – Не знаю, не уверен, – качнул головой Дамиан. – Думаю, я сам к ним зайду. Финал фильма будем снимать как раз в тех краях.
      Анна замерла.
      – Я не знала, что ты собираешься в Лондон.
      – Я тебе говорил, – небрежно бросил он, снова углубляясь в сценарий. – Ты забыла. Всего на две недели.
      – Две недели. И когда вернешься?
      – Боюсь, только перед самым Рождеством. – Он опустил руку вместе со сценарием ей на спину. – Двадцать третьего.
      – Двадцать третьего…
      Анна обмякла, словно сдувшийся шарик. Как раз сегодня хотела ведь поговорить о ресторане… но эта новость просто выбила у нее почву из-под ног. Она ненавидела, когда он уезжал на съемки, ненавидела одинокие вечера, ненавидела спать без него в их большой кровати. И как, интересно, она одна справится со всем? Ее напряженный рабочий график плохо сочетается с неизбежными праздничными мероприятиями в школе у Клементины. Конечно, есть Консуэло, няня Клементины. Она по-прежнему работает у них целый день, хотя девочка уже ходит в школу. На Дамиана, с его хаотичным распорядком дня, в том, что касается ребенка, особенно полагаться не приходится. Но бывают случаи, когда родительские обязанности на няню не переложишь. Дамиану обычно гораздо легче выкроить время для школьного карнавала или вечеринки. В другое время Анна была бы только счастлива поменяться с ним местами, но как раз сейчас обстоятельства требовали ее непременного личного присутствия на службе.
      – Прости, малышка, – сказал он, – ничего не поделаешь.
      – А ты не можешь перенести на после Нового года?
      – При нашем-то бюджетном напряге? Конечно нет, сама понимаешь.
      Дамиан – независимый режиссер. Его фильмы получают премии, их показывают на канале «Sandance» , однако ему еще не удалось заручиться финансовой поддержкой какой-нибудь крупной голливудской студии.
      – Если повезет, – пообещал он, – закончу съемки на день-два раньше, заскочу к родне и вернусь. И буду с Клем все каникулы. Я думал в этом году поучить ее кататься на лыжах. Как считаешь, она уже сможет?
      Анна прижалась ухом к груди Дамиана и вслушивалась в ритм его сердца. Успокаивает, как океанский прибой. Когда он уезжает, она всегда зябнет в постели и часто просыпается в обнимку с его подушкой.
      Вдруг ее осенило.
      – Слушай! А что, если нам с Клементиной тоже поехать в Лондон? Мы бы там с тобой встретились и провели Рождество у твоих…
      Удивительно, как это ей раньше не пришло в голову. Она всегда мечтала встретить Рождество в Англии. И Клементина проведет каникулы в окружении бабушки, дедушки, тетушек, дядюшек, двоюродных братьев и сестер. Все веселее, чем дома втроем. До этого они всегда наезжали в Англию летом и еще ни разу не по падали на большие семейные сборища. Анна росла единственным ребенком, к тому же ее родители давным-давно умерли. Поэтому общение дочери с британскими родственниками мужа она считала очень важным. Его родители, его гораздо более старшие брат и сестра, семеро их детей-гигантов – других родственников у Клементины нет и не будет.
      Но Дамиан покачал головой:
      – Видит бог, я был бы только счастлив! Но мне там придется работать круглые сутки не покладая рук. Минутки свободной не будет.
      – Ну же, Дамиан! Мы не будем к тебе приставать. Мы подождем, пока у Клем начнутся каникулы, и приедем прямо перед Рождеством. А ты к тому времени как раз уже и закончишь свои съемки.
      Она слышала, в Лондоне открылось несколько шикарных ресторанов. Вот бы сходить туда – поднабраться интересных идей. А под конец можно смотаться на пару деньков в Париж, вкусненько там поесть, а все расходы списать на командировку.
      – Иди ко мне. – Дамиан скинул сценарий и маркер на пол.
      Анна наклонилась над ним, и он провел рукой по ее шее и затылку, приподнимая волосы, а в это время пальцы другой руки легко и нежно пробежали вдоль спины.
      Когда он проделал это в самый первый раз, она поняла, что между ними происходит нечто большее, чем просто юношеское увлечение. Они встретились в Лондоне: она только что окончила школу бизнеса и устроилась на первую в жизни работу в Сити, а он был барменом в забегаловке рядом с ее конторой. Как он был хорош! Длинные темные волосы оттеняли бледность кожи, тонкие чеканные черты лица, полные губы. Она посмотрела на него и не смогла отвести глаз, стояла и пялилась, отлично понимая, что со своими коротко стриженными волосами мышиного цвета и плоской грудью под строгим деловым костюмом не представляет для него ни малейшего интереса. Во второй раз он на нее и не глянет и, стало быть, не разглядит, да и не захочет разглядывать ее главного достоинства – разума. А когда они все-таки оказались в одной постели, она не сомневалась – это просто интрижка, увлечение, ничего серьезного. О любви речи не было. До тех пор, пока он не приподнял ей волосы с шеи одной рукой, осторожно ведя другой вдоль спины.
      – Не понимаю, чего ты упираешься? Почему не хочешь, чтобы мы поехали в Лондон? – пробормотала она, уткнувшись носом ему в грудь.
      – Дело не в вас, малышка. – Он погладил ее по волосам. – Я был бы только рад. Но посуди сама: каждый раз, когда мы берем Клем за границу, она потом целую неделю не может отойти от самолета. А как быть с подарками от Санта-Клауса? Сначала все тащить туда, потом обратно… И вспомни родительскую комнату для гостей – нам ведь там придется ютиться втроем.
      Она вздохнула. Мать у него – сплошное очарование. Ужасно приятно снова почувствовать себя любимым ребенком – с тобой носятся, тебя балуют. Но через несколько дней начинаешь остро ценить прелести независимости. К концу недели они оба – и Анна, и Дамиан – начинали тосковать по своей отдельной спальне, своей большой кровати, по своему тихому дому, где не нужно обсуждать погоду и смотреть дурацкие телепередачи.
      – Вот увидишь, – прошептал он, крепко обнимая и прижимая ее к себе. – Ты и соскучиться не успеешь, как мы снова будем вместе.
      – Я бы хотела посмотреть, как ты будешь снимать свадьбу, – мечтательно призналась она, словно речь шла о настоящей свадьбе старого друга.
      Сцена должна была стать кульминацией фильма – женитьба британской героини и афро-американского героя, баскетболиста, который спасает ее от жизни рыночной проститутки. Дамиану удалось получить разрешение на съемки в очаровательной церкви Св. Бартоломея XII века – и он заходился от восторга.
      – Собственно, свадьбы, скорее всего, не будет…
      Она даже села.
      – Как не будет?
      – Я решил, что Сара и Джеф не поженятся. То есть в церковь они придут и все такое. Соберутся ее подружки-проститутки и ребята из его команды. Но в последний момент вспыхнет ссора между шафером и посаженой матерью из борделя, а потом начнется всеобщая разборка и скандал.
      Дамиан выглядел чрезвычайно довольным таким развитием вымышленных событий, а у Анны упало сердце. Очередное изменение сценария. Сколько их уже было? Когда Дамиан предложил сделать героиню проституткой, а не кондитершей, как предполагалось с самого начала, Анне это показалось забавным. На коммерческом успехе фильма эта перемена не должна была сказаться, поскольку уже вышла целая куча фильмов, где главная женская роль отводилась проститутке. Затем главный герой из белого банкира трансформировался в чернокожего баскетболиста. Анна и это приветствовала: современно, артистично и политически корректно. Но драка вместо свадьбы в финале – это, пожалуй, слишком. Похоже, и эта картина Дамиана встанет в ряд с другими его очаровательными, причудливыми и провальными в финансовом отношении фильмами.
      – Этот фильм должен был совершить прорыв в твоей карьере, – вздохнула Анна.
      – Хочешь сказать, что не веришь в успех? – Голос Дамиана зазвучал холодно и надменно.
      Красноречивое свидетельство его британского гнева.
      – Мне кажется, ты упорно делаешь его более художественным и менее коммерческим.
      – Я художник, Анна. Если бы я хотел делать только деньги, я бы сидел в Лос-Анджелесе и варганил одну кровавую историйку за другой. Ты этого хочешь?
      – Нет, – попыталась она его успокоить. – Конечно, нет. Но пока ты созидаешь искусство, я по двенадцать часов в день торчу в операционном отделе своей фирмы. Ты этогохочешь?
      Он глубоко вздохнул и, страдальчески сдвинув брови, покачал головой. Ну вот, она причинила ему боль. Она этого терпеть не могла. Но как быть с ее собственной болью? С ее желанием изменить собственную жизнь? Желанием, которое с каждым днем становилось все сильнее.
      – Предполагалось, что в определенный момент мы с тобой меняемся ролями. По-моему, этот момент наступил, – сказала она.
      Нет, не так она себе это представляла. Нежный, полусонный разговор… а вместо этого взяла и выпалила прямо в лоб. И все равно хорошо, что высказалась. В конце концов, разве не об этом они договаривались, когда она, беременная Клементиной, до последнего дня ходила на службу и в роддом отправилась прямо с рабочего места? Когда согласилась, что у них не будет других детей, хотя на собственной шкуре испытала безнадежное одиночество единственного ребенка?.. Когда притащилась в контору на Таймс-сквер, едва Клем исполнилось шесть недель, и работала по сорок девять недель в году все раннее дочкино детство?..
      – Я знаю, – ответил Дамиан. – Знаю! Ты права! Но, Анна, я уже столько сделал, фильм почти готов. А потом, есть же еще и новая идея.
      – Новая идея?
      – Ну да, я же тебе говорил, – про того парня, который поменялся телами со своей бывшей женой.
      – Ах, это…
      Идея неплоха. Если бы только он всерьез ею занялся.
      – Я тут повозился с предварительной версией сценария… – Лицо Дамиана расползлось в широкой ухмылке. – Надо думать, вдохновился, наглядевшись на мамочек на школьном дворе, когда поджидал Клем.
      – Ну и?
      Она уже чувствовала дрожь волнения. Как всегда, когда он начинал новый проект. Вокруг так и носились артистические идеи и возможности. Эх, ей бы самой пойти по этой творческой дорожке… Но, оставшись после смерти родителей совершенно одна, без какой-либо поддержки со стороны, Анна сказала «прости» истории искусств и все свое наследство потратила на получение степени магистра бизнеса.
      – По-моему, может получиться, – продолжал Дамиан. – Мне не терпится тебе показать. Думал, за Рождество ты прочтешь сценарий, а по том я оттащу его в Лос-Анджелес и примусь за работу сразу после Нового года.
      – Ух ты! Так скоро?
      – При условии, что он тебе понравится.
      Она всегда была его первым читателем. Советовала (и он соглашался), какие проекты брать в работу, как должны развиваться характеры героев и сюжет. Ей нравилось ощущение собственной власти и влияния, она обожала работать вместе с ним – тренировать эту часть своих талантов.
      Но сейчас она вполне созрела для того, что бы направить скрытые в ней творческие силы на собственное дело. Нет, она не собиралась пилить его по этому поводу отныне и до веку – сказала один раз, и достаточно. Но он должен понять – теперь его очередь зарабатывать на хлеб, а она с головой окунется в новое, захватывающее, хотя, может, и рискованное дело.
      – А я, пожалуй, после праздников начну подыскивать место, – сказала она.
      – Место?
      – Для моего ресторана. Мы с мамашками прошлый раз ходили в то новое местечко. У меня в голове все время крутится – насколько лучше я бы там все устроила.
      В ее руках ресторанчик заиграл бы как игрушка. У нее бы и еда стала гораздо вкуснее. Да что говорить – он бы начал приносить прибыль.
      – Собственный ресторан – затея не из дешевых, – заметил Дамиан.
      – Как и съемки фильмов.
      – Тебя никогда не будет дома по вечерам.
      – Зато я буду дома днем.
      Он помолчал, соображая, как ей показалось, стоит ли продолжать этот словесный пинг-понг. Когда дело доходило до битвы умов, всякий раз (то есть всякий раз, когда она этого хотела) верх брала Анна, милая и любящая, но обладающая острым интеллектом против простого здравого смысла мужа.
      На этот раз победа ей не нужна. Пока не нужна. После десяти лет брака она все еще безумно влюблена в мужа. При том, что прекрасно знает все его недостатки – неумение зарабатывать деньги, чрезмерное увлечение собственным искусством, что некоторые считают эгоцентризмом. К чему углубляться? Все, чего она хочет, что для нее превыше всего, – это быть замужем, любить мужа, сохранять свой тесный семейный кружок. А это значит примиряться со слабостями Дамиана и наслаждаться его сильными сторонами. Как, кстати, поступает и он. Пусть она не так эффектна, как он, и профессия у нее скучноватая – в спальне они на равных.
      – Я подожду, – решила она – скорее для самой себя.
      Она повернулась, и ее соски, вновь отвердевшие, слегка коснулись его груди.
      – Главное – это ты и я.
      – Ты и я, – повторил он.
      И вновь она почувствовала его руки: одна приподнимает ей волосы с шеи, другая скользит вдоль спины.
      На сегодня достаточно, подумала она, ловким, отработанным за годы движением устраивая его внутри себя. Закрыла глаза и начала двигаться. Пожалуй, она отложит свою мечту еще на чуть-чуть. Ради их любви.

4. Лиза

      Лиза вышла из душа и, быстро вытираясь на ходу, прошла через спальню. Дети внизу заканчивали завтрак. Домашнее правило гласило: встали, сразу оделись и – завтракать, пока Лиза примет душ, а Томми еще поваляется в постели. Сегодня пятница, ему допоздна торчать в «Рид Джип-Хонда», их семейном агентстве по продаже автомобилей, которым он заправлял. По пятницам он всегда долго спит.
      Сейчас он, однако, не спал. Лежал и смотрел, как Лиза идет через комнату.
      – Иди сюда, крошка, – позвал он. – Забирайся в постель.
      – Мне пора одеваться, – возразила Лиза.
      На самом деле она уже одевалась – натягивала черные хлопковые трусики.
      – Ну, крошка, – не отставал Томми. – По-быстренькому…
      – Дети внизу.
      – Включи им телевизор.
      Она бросила на него ледяной взгляд, означающий: «Я не собираюсь включать им телевизор, и ты это прекрасно знаешь».
      В ответ Томми откинул одеяло, показывая, что он абсолютно гол и совершенно готов.
      – Томми, – твердо сказала Лиза. – У меня сегодня визит к врачу, и я не хочу снова лезть под душ.
      – А зачем? И не надо.
      – Я иду к гинекологу.
      – Понятно. – Он слегка сник. – Все в порядке?
      – Все отлично, – заверила его Лиза. – Просто очередной осмотр.
      Такая досада: что-то там напортачили с ее мазком. Подобная некомпетентность просто выводит из себя.
      – Тогда давай, зайка! – Томми испустил легкий стон, чтобы она поняла, как сильно его же лание. – Ну, иди же ко мне.
      Регулярный, активный секс полезен для здоровья и сохранения семьи. Это одно из твердых Лизиных убеждений. Понятно, иногда она бывает не в настроении, и нельзя сказать, чтобы она обожалаэто дело больше, чем другие жены. Тем не менее она никогда не отказывалась и чувствовала – их брак благодаря этому только крепнет.
      – Ну ладно. Я только проверю детей. Но предупреждаю – по-быстрому.
      Лиза прикинула: чтобы забросить детей в школу и вовремя успеть к врачу, надо выйти из дома через пятнадцать минут. Если управиться в душе за две минуты, то остается лишняя минутка, чтобы слетать вниз, разобраться с детьми и вернуться в постель.
      Вся четверка сидела, как она их усадила – вокруг кухонного стола, покрытого с Дня благодарения белой скатертью с красными индюшками. Дети ели овсянку из одинаковых по форме, но разных по цвету мисочек: у Мэтти, старшего (6 лет), – голубая, у Уилла (5 лет) – красная, у Генри (4 года) – зеленая, а у Дейзи (почти три года), единственной девочки и любимицы семьи, – розовая. Дейзи сама налепила на миску картинки с Барби и наотрез отказывалась их снимать. Под столом, постукивая хвостом по полу, растянулся колли Лэдди – первый, до детей, предмет воспитания в их семье.
      – Так, ребята… – Лиза лихорадочно пыта ась придумать, чем бы таким занять их на время, не нарушая установленных правил. – Кто хочет клубники?
      В ответных взглядах – ни малейшего интереса.
      – Ладно. – Она покосилась на часы: прошла целая минута. – Как насчет ба-на-нов?! – Она широко раскрыла глаза и для большей выразительности потрясла головой.
      Никакой реакции.
      – Отлично. – Отчаяние нарастало.
      Лиза подошла к буфету, протянула руку. Неужели она и впрямь это сделает? Где ее принципы? Где раз и навсегда установленные правила? Но в конце концов, ее здоровье и плановый, без опоздания визит к врачу, близкие отношения с мужем и спокойные, без истерик-с детьми гораздо важнее, нежели одно маленькое послабление.
      – Печенье!
      Нежданную радость дети встретили визгами восторга. Все, кроме Генри, в глазах которого стояла тревога.
      – От печенья у меня в зубах будут дырки, – сообщил он.
      – А мы потом почистим зубки, – пообещала Лиза.
      Он разволновался еще больше, схватил ее за руку:
      – Мамочка, давай почистим сейчас.
      Он такой впечатлительный, такой пугливый. И как этакий ребенок (причем – третий) мог появиться в их семье? Лиза этого никогда не могла понять.
      Лиза обняла его и тут же отступила. Иначе он решит, что сейчас как раз подходящий момент забраться к ней на колени. Никто из детей – ни его старшие братья, ни младшая сестренка не испытывал необходимости в таком тесном общении. Иногда, надо признаться, это доставляло несравненное наслаждение – бросить все и несколько минут просто посидеть с прильнувшим к ней сыном. Но неразумная трата времени ломает весь распорядок дня.
      – Нет, сейчас мы не будем чистить зубы, – сказала она и слегка похлопала его по ручке, надеясь, что жест получился ободряющим. – Мамочке кое-что надо очень срочно сделать наверху. Будьте паиньками, посидите здесь тихонько, и через несколько минуточек мы поедем.
      Так, теперь бегом наверх. На Томми осталось не больше трех минут.
      Лиза сдернула халат и завела кухонный таймер на туалетном столике, с помощью которого отмеряла время для всех своих дел – от мытья в душе до уборки в детской. Томми, слава богу, по-прежнему готов.
      – Ты сверху? – спросил он.
      Это следовало понимать так: хочет ли она дойти до оргазма? Сейчас на это нет времени. Позже, после гимнастического зала, но до того, как из школы вернутся дети, она всегда успеет обратиться к «маленькому дружку».
      Мотнув головой, она легла на спину. Он сразу вошел в нее и начал двигаться в привычном ритме: быстром, легком, энергичном. Он и в теннис играл так же.
      «Не увлекаться!» – приказала себе Лиза.
      Как только зазвонит таймер, она должна будет вскочить. Что в утреннем расписании? Разбросать детей (придется изменить обычную очередность, чтобы ко времени успеть к врачу), потом полчаса на гимнастику и бежать на собрание правления в церковь Св. Иоанна.
      Вспомнив о собрании, она сокрушенно вздохнула. Лиза взялась за благотворительную деятельность, потому что ее выводила из себя неумелая, неэффективная работа общественных организаций. Только поэтому она согласилась войти и в церковное правление, и в наблюдательные советы детского сада и женской футбольной лиги.
      Никакого удовлетворения – сплошные нервы. Сидят себе, попивают кофе, болтают о собственных детях и решительно ничего не предпринимают. Просто хочется рвать и метать! Ее энергия достойна лучшего применения. Ей нужно настоящее дело. Но не работа. Нечто такое, чем она могла бы заниматься, не меняя налаженного распорядка с детьми, и на чем уже набила руку. Она не намерена тратить время на учебу – когда еще ее мастерство в новом деле достигнет хорошо оплачиваемых результатов. Для соревнования с мамашками ей нужна на стоящая цель – что-нибудь, что доставит удовольствие ей самой и поразит остальных.
      Томми задвигался быстрее. В этот момент Лизу озарило: вот что она хочет сделать – написать книгу! Под названием «Искусство жить». Не имеет значения, что до сих пор она не писала ничего длиннее обычного письма, – в самых удачных книгах, тех, что добивались признания и денег,главным достоинством была идея, а не стиль. Если бы выкроить недельку, она бы запросто управилась с этой вещицей. Да нет, конечно, столько свободного времени ей не раздобыть. Значит, на книгу уйдет побольше недели. Она разобьет книгу на главы, название каждой будет начинаться со слова «Как». И напишет про все: от «Как заставить детей утром вовремя выйти из дома» до «Как получить удовольствие от секса, даже если вы не в настроении».
      Успех гарантирован, никаких сомнений. По всей вероятности, нечто в этом роде уже написано и опубликовано, но ее книга будет лучшей. По той простой причине, что она действительно знает,о чем собирается писать. Всю свою жизнь она искала способы, как выполнять любое дело аккуратнее, эффективнее – словом, лучше всех. Еще девчонкой добровольно взвалила на себя всю домашнюю стирку и готовку и разработала детальную систему ведения домашнего хозяйства с высоким коэффициентом полезного действия. Лизина мать, бывало, оторвется от Джейн Остин, вынет изо рта сигарету и, не обращая внимания на младших детей, с воплями носящихся вокруг нее, скажет: «Сядь, детка, передохни». Но именно «передохнуть» в этом хаосе Лиза никак не могла себе позволить.
      Вдохновленная идеей насчет книги, Лиза готова была немедленно поделиться с Томми, но вовремя поняла, что в данный момент он, пожалуй, слишком занят, чтобы ее выслушать. Ничего, увидит рукопись, когда та будет закончена.
      Таймер прозвенел, но Томми, не услышав, не оставлял своих трудов.
      – Милый, – шепнула Лиза.
      Он упорно пыхтел ей в ухо. А между тем снизу уже доносился невероятный шум и гам. До Лизы только сейчас дошло.
      – Том! – Она пихнула его в бок. – Господи!
      Она попыталась выкрутиться из-под него. Как бы не так. Его так просто не остановишь. На кухне бешено залаял Лэдди, а Дейзи испустила свой фирменный вопль, который обычно означал, что она делает что-то чрезвычайно интересное, при чем знает, что делать этого ей не стоит.
      – Томми! – заорала Лиза, изо всей силы упираясь ему в грудь.
      – А? – Он поднял голову.
      – Слезай! Что-то с детьми!
      Она вскочила с кровати. Начиная паниковать, накинула халат. Мчась по коридору, кубарем скатываясь по лестнице, убеждала себя, что паниковать неразумно, что это чистой воды неврастения. Для анализа собственных страхов ей не нужен психиатр.
      Ее мать была последовательна в своей без мятежности: от небрежного ведения хозяйства до небрежного отношения к собственному здоровью один шаг. Мать пошла к врачу лишь через несколько месяцев после того, как заметила первые симптомы. Но было уже поздно. Шесть недель спустя мать умерла от рака яичников, оставив на Лизу весь дом, отца-алкоголика, по большей части отсутствующего, и трех младших детей.