Колесница Гелиоса

Пропустившие члена Совета часовые вновь скрестили длинные копья и встали у входа с самым воинственным видом. Прот подивился огромному росту этих людей, звериным шкурам, в которые они были одеты, и свирепым лицам.

Вскоре полог шатра распахнулся, и появился Фемистокл, а следом за ним еще несколько незнакомых людей.

— Ахей! — почтительно восклицали у костров.

— Клеон!..

— Армананд!

Наконец, вышел невысокий худощавый человек с аспидно-черными глазами и остро торчащей бородой. Одет он был в пурпурную мантию. Голову его украшала царская диадема, подвязки которой спадали на плечи.

Его появление вызвало бурю восторга во всем лагере. Давя друг друга, воины бросились к шатру, но вокруг худощавого человека встали выросшие словно из-под земли охранники в звериных шкурах.

«Сам Антиох!» — понял Прот и услышал торопливый окрик Серапиона:

— Падайте ниц! Перед вами — наш обожаемый базилевс, да живет он вечно!

Два беглеца-сирийца привыкшие к подобным почестям царям у себя на родине, рухнули, как подкошенные.

Прот неловко опустился на колени, замешкался с непривычки. Евн метнул на него стремительный взгляд, и Прота словно огнем обожгло с головы до самых пяток.

Глаза царя были такими пронзительными, что он крепко зажмурился и повалился на землю, вжимаясь лбом в колючие, пахнущие дымом костров, травы.

— Клеобул, пересиль себя! — услышал он шепот Фемистокла. — Так надо…

Прот осторожно скосил глаза и увидел, как медленно опускается на землю Клеобул.

— Да живет вечно наш великий и могущественный базилевс Антиох! — закричал Серапион, и все вокруг подхватили:

— Антиох! Антиох!

— Живи вечно!

Вскоре над лагерем поднялся такой мощный рев, что Проту казалось — еще немного, и не выдержат уши. Он чувствовал себя песчинкой в этом грохочущем, как тысяча громов, мире. Больше всего на свете ему захотелось забиться в какую-нибудь щель, чтобы его не оглушила, не смяла эта масса людей, восторженно ревущая:

— Ан-ти-ох! Ан-ти-ох!!

— Жи-ви!! Жи-ви!!!

Едва шум поутих, и только в отдаленных концах лагеря продолжали бесноваться сирийцы, Евн неожиданно высоким, срывающимся голосом обратился к Фемистоклу:

— Почему ты так долго выполнял мое поручение?

— Все гавани Сицилии заброшены, — сдержанно поклонился царю Фемистокл. — Мне пришлось бы ждать еще дольше, если бы к берегу не причалил парусник с беглыми рабами.

— Значит, ты отправил согласно моему милостивому повелению добрых господ на родину? — громко, чтобы слышали все, спросил Евн.

— Да, божественный! — ответил за Фемистокла Серапион. Подбежал к Евну, опустился перед ним на колени и поцеловал край пурпурной мантии. — Бесконечно благодарные твоей царской милости сицилийцы уже находятся на полпути к Риму!

Евн с одобрением посмотрел на услужливо выгнутую спину подданного и с деланным удивлением спросил:

— Неужели даже сицилийцы признают, что я милостивый базилевс?

— Да! — торопливо воскликнул Серапион. — Конечно!

— Они сами сказали тебе об этом?

Серапион замялся.

Фемистокл с усмешкой ответил за него:

— Это было написано на их лицах, базилевс!

Евн метнул быстрый взгляд в сторону грека и добродушно прищурился:

— Вот и расскажи об этом Совету. Подумайте, — голос его неожиданно стал мягким, вкрадчивым, — не пора ли вашему базилевсу носить титул милостивого, то есть — Эвергета, раз это признают даже злейшие его враги? Ведь носят же такой титул его царственные братья — понтийский царь Митридат и сирийский Антиох! Или они более достойны этого?

— Слушаюсь, базилевс, — вновь поклонился Фемистокл. — Я сообщу это твое пожелание Сове…

Он не договорил. Вскочивший с колен Серапион, воздел над головой руки и завопил:

— Нет границ милостям нашего обожаемого Антиоха Эвергета! Да живет вечно базилевс Антиох Эвергет!!

— Эвергет! Эвергет! — тут же откликнулись восторженные голоса, и вся масса людей, потрясая оружием, снова заревела:

— Эвергет! Эвергет!

— Жи-ви!.. Жи-ви!..

— Можешь передать Совету и это пожелание народа! — улыбнулся Евн, не сводя глаз с Фемистокла и пальцем подозвал к себе Серапиона. — А тебя, мой верный Серапион, отныне я назначаю своим другом[77] и… комендантом Тавромения, моей столицы!

— О, мудрый, о великий! — повалился на землю, целуя ее перед ногами царя, Серапион.

— А как же Деметрий? — воскликнул опешивший Фемистокл. — Где он?!

— Увы! — вздохнул Евн, обводя печальным взглядом воинов. — Наша жизнь так недолговечна… Опасности подстерегают нас на каждом шагу!

— Что ты хочешь этим сказать? — подался вперед Фемистокл, чувствуя, как из-под его ног ускользает твердая почва.

— То, что Деметрия больше нет! — со скорбным лицом произнес царь. — Прошлой ночью, пока ты был в отлучке, проклятые мессанийцы совершили дерзкую вылазку. Они хотели убить меня… Но по ошибке приняли шатер Деметрия за мой — и изрубили его на мелкие куски. Вот так! — показал он ребром ладони, как рубят ножом мясо и погрозил кулаком в сторону крепости. — Но они жестоко поплатятся за это!

— Сама Астарта[78] спасла нашего дорогого базилевса от неминуемой смерти и отвела от него мечи проклятых господ! — завопил Серапион, снова поднимая руки к небу.

«Знаю я, негодяй, что ты сделал с Деметрием!» — чуть было не закричал Фемистокл. Он с трудом подавил в себе желание кинуться на Евна, вцепиться в ненавистную бороденку. — Шут! Мясник проклятый!»

Шатер царя действительно был рядом с шатром Деметрия, но разве можно было их перепутать?

«И как мессанийцы могли пройти через семь рядов охранения?! — лихорадочно думал Фемистокл. — Нет, не мессанийцы, а ты, ты убил его! Еще ведь и пытал наверняка! Деметрий, конечно же, не сказал тебе ничего. Но где гарантия, что промолчат остальные? Надо спешить! Надо провести в Совет взамен Деметрия Клеобула!..»

Фемистокл сделал шаг к царю и показал на лежащих рабов:

— Базилевс! Взгляни на этих несчастных!

— Кто они? — приподнял бровь Евн. — Не оказавшие мне поддержки рабы из Катаны? Если это так, то можешь их сделать собственными рабами! Ведь, насколько мне известно, у тебя нет ни одного личного раба!

— Они из самого Рима, базилевс! — показал рукой в сторону Италии Фемистокл. — Даруй им свободу!

Услышав, что речь зашла о них, рабы поползли вперед. Протягивая руки к царю, показывая следы побоев и ран, они принялись умолять:

— О, великий, даруй нам свободу!

— Прими нас в свое войско!

— Вели накормить и одеть нас, базилевс!

— О, великий! — тоже воскликнул Прот, приподнял голову и, увидев на щеке царя аккуратное клеймо, снова зажмурился и упал на землю.

— Так значит, обо мне знают и в Риме! — самодовольная улыбка тронула губы Евна.

— Слух о тебе уже пронесся по всему миру! — вскричал Серапион. — Все униженные и обездоленные Ойкумены почитают тебя за бога! И я поражен твоей скромностью! Как можешь ты довольствоваться каким-то титулом Эвергета?! Божественный — вот как следует называть тебя!

Евн приветливо улыбнулся Серапиону, и Фемистокл шепнул Клеобулу:

— Можно подумать, что этот лизоблюд лишь вчера вернулся из Сирии или Пергама!

— Ну что ж, — благодушно заметил Евн. — Пожалуй, я дам этим несчастным свобо… А о чем это ты шепчешься с рабом? — вдруг подозрительно спросил он, обрывая себя на полуслове.

— Я… посоветовал своему земляку подползти к тебе ближе и поблагодарить за дарованную ему свободу! — быстро нашелся Фемистокл.

— Они шептались всю дорогу сюда! — наклонившись к уху царя, сообщил Серапион. — И Фемистокл утверждал, что мы разбили сицилийцев только благодаря беспечности римлян!

Евн нахмурился, но тут же с улыбкой обратился к Фемистоклу:

— Как, в Сицилии появился еще один твой земляк?

— Да, господин! — сделал попытку встать Клеобул, но подскочивший Серапион ногой удержал его.

— И тоже из Афин? — продолжил расспрос Евн.

— Да!

— Значит — еще один Афиней! — заметил Евн. — Ай-ай, какая у тебя радость!

— Базилевс! — воскликнул Фемистокл. — Он уже не Афиней! Его зовут Клеобул!

— Клеобул — имя свободного человека. А я пока вижу перед собой раба! — выделяя каждое слово проговорил Евн. — Или ты забыл, что Клеобулом он станет только тогда, когда делом докажет свою преданность нам? Чем он лучше моих славных воинов, которые заслужили это право кровью и ранами в боях с господами?

— Ничем! — закричали окружавшие Евна сирийцы. — Пусть тоже завоюет это право!

— Пускай его свяжет с нами кровавая клятва!

— Вот видишь, Фемистокл, — кивая на них, улыбнулся Евн. — Твой земляк пока для всех нас всего лишь раб из Афин — Афиней! Верно я говорю?

Сирийцы одобрительно загудели.

— Базилевс! — перекрывая шум, сделал еще один шаг к царю Фемистокл. — Разве пять моих ран, полученных в сражениях под Энной, Тавромением, Сиракузами, разве то, что я с первого дня восстания являюсь членом Совета не дает мне право просить тебя и надеяться на снисхождение?! Дай свободу этим людям! Ведь это не катанские и мессанийские рабы, а беглецы из самого Рима. Уже одним этим они доказали тебе свою преданность! Ты же ведь сам только что сказал, что даешь этим несчастным…

— …возможность стать свободными! — торопливо докончил за Фемистокла Евн и поднял вверх палец: — Возможность! И, клянусь Астартой, она представится им сегодня! Сейчас!! А из Рима они или из твоей Греции — мне безразлично! Мои законы едины для всех! И я не доволен, — голос его сорвался, — что член моего Совета забывается настолько, что позволяет себе называть рабов людьми.

2. Штурм

Через полчаса, как и обещал Евн, все было готово к штурму. Разбитая на тысячи, сотни и десятки армия рабов, ощетинясь обнаженными мечами, пиками и копьями, сверкая римскими щитами, вытянулась на всем протяжении стен Мессаны.

Прот попал в декурию к угрюмому бородачу испанцу. Чувствуя рядом напряженное плечо Фрака, он благодарил Афину за то, что она не разлучила его с этим умелым воином, и до боли в пальцах сжимал выданный ему короткий римский меч.

«Ну что же они медлят! — клял он разъезжавших на горячих лошадях тысячников, позабыв про обещанный Фемистоклом спектакль, в котором играет сам царь. — Так мы не возьмем этой Мессаны и до вечера!»

Неожиданно по рядам воинов пронесся гул, взгляды всех устремились вправо.

Прот повернул голову и увидел, как от царского шатра отделилась высокая — в два человеческих роста — фигура, одетая в грубый хитон раба. Прыгающей походкой великан не спеша прошел перед строем и остановился перед центральной башней крепости, не доходя до нее на полет стрелы.

— Эй, вы, господа Мессаны! — громко крикнул он, и Прот сразу узнал этот, срывающийся на самых высоких нотах, голос. — Хорошо ли вам слышно меня? А?! Что ж вы тогда не требуете, чтобы я, раб, кланялся вам? Почему не прикажете схватить меня и отдать на пытку?!

По строю пронесся смех, усиливающийся с каждой минутой. Великан повернулся к армии, и Прот увидел, что это, действительно, сам Евн, только стоящий на высоких ходулях.

Царь снова обратил свое лицо к Мессане и закричал еще громче:

— Ну, что же вы? Вот он я, берите меня! Бейте, пытайте! О-о, вы большие мастера этого! Идите же ко мне! — издевался он над приготовившимися к своему последнему часу защитниками крепости. — Ведь вы, кажется, называете нас беглецами? О, нет, господа! Ошибаетесь! Это вы теперь, а не мы беглецы! Вы, а не мы убежали в свою жалкую крепость, которая через полчаса будет наша! Вы скрылись от нашей мести, как трусливый заяц, которого изображаете на своих монетах!

Несколько стрел прочертили воздух и бессильно ткнулись в землю в нескольких шагах от Евна.

Царь презрительно плюнул в их сторону, сделал рукой неприличный жест, но в этот момент новая стрела, пущенная умелой рукой, очевидно, из тугого скифского или парфянского лука, упала прямо к его ногам.

Чудом не падая с ходулей, Евн проворно отшагнул назад и погрозил крепости кулаком:

— Не нравится? Погодите, сейчас мы еще вам наглядно покажем, что привело вас к бесславной гибели! — пообещал он и сделал знак людям, стоящим у царского шатра.

Стена воинов расступилась. Вперед вывели богато одетого римлянина. Подталкиваемый в спину остриями пик, он вышел на середину склона и стал затравленно озираться вокруг.

На стенах Мессаны послышались возгласы негодования — осажденные узнали в пленнике рабов одного из самых знатных и богатых жителей Мессаны — Марка Минуция, отъехавшего неделю назад за помощью в Катану.

— Эписодий первый! — прокричал Евн, делая новый знак, и на «сцену» выбежали два совершенно голых раба. — К Дамофилу из Энны подходят рабы Зевксис и Гермий. Они умоляют своего господина, чтобы он дал им поесть и выдал хоть какую-нибудь одежду!

Рабы бросились к бледному Минуцию. Кривляясь и извиваясь телами, они принялись упрашивать его, красноречиво показывая, что голодны и замерзли без хитонов.

— Роль Дамофила по причине его смерти исполняет небезызвестный вам Марк Минуций! — под дикий хохот своего войска сообщил мессанийцам Евн. — Просим господ зрителей извинить нас за такую вольность. Но для нас, что Дамофил, что Минуций — все равно! Зато Зевксис и Гермий самые что ни на есть настоящие! — заверил он.

Услышав свои имена, рабы бросились на землю и стали биться лбами перед калигами насмерть перепуганного мессанийца.

Прот хохотал вместе со всеми, наблюдая за невиданным представлением. Стоящий рядом Фрак смеялся гулко и отрывисто, точно бил в большой бубен.

— Ничего в жизни не видел более смешного! — то и дело повторял он, утирая слезы.

На склоне тем временем произошла небольшая заминка.

Минуций опустил голову и никак не соглашался делать то, что вполголоса требовал от него Евн. Тогда царь не выдержал, дал знак воинам, которые вывели Минуция. Один из них подбежал к пленнику и так кольнул пикой, что из-под лопатки брызнула кровь.

Мессаниец вскрикнул и покорно взмахнул рукой так, словно бил кого-то плетью.

— Это он говорит Зевксису и Гермию: «Что же, разве путешественники ездят голыми по Сицилии и не дают готового снабжения тем, кто нуждается в пище и одежде?» — громко пояснил Евн. — И приказывает привязать их к столбу и подвергнуть бичеванию!

Единый стон пронесся по двухсоттысячному войску. Пока переодетые в надсмотрщиков рабы привязывали Зевксиса и Гермия к столбу, справа и слева от Прота послышались негодующие крики:

— Проклятые господа! Так оно все и было!..

— Не кормили, не одевали нас!..

— Попробуй только заикнись, что ты голоден или замерз — сразу поведут к такому столбу!

— Если не бросят в яму гнить заживо!..

— Смерть им всем, как Дамофилу!

— Смерь!

— Смерть… — прошептал Прот, думая о Луцие и тоже невольно сжимая кулаки.

Привязав рабов к столбу, «надсмотрщики» взялись за длинные сыромятные бичи.

Прот ожидал, что удары будут легкие, только для виду. Но бичи засвистели по-настоящему. И крик Гермия, а затем и вопль Зевксиса были самыми неподдельными.

— Так, так! — услышал вдруг Прот в наступившей мертвой тишине тихий голос Евна. — Сильнее! Еще сильнее! А вы терпите, терпите! Озолочу каждого!..

— И-и… Эх-х! — тяжелый бич опустился на спину дернувшегося от боли Зевксиса.

— А-аа-ах! — тут же отозвался другой «надсмотрщик», с силой ударяя Гермия.

Войско Евна напряженно молчало.

Прот покосился по сторонам и увидел, как изменились совсем еще недавно веселые, смеющиеся лица бывших рабов. Все они были искривлены гримасами боли, ужаса, каждый словно заново переживал страшные годы своего рабства, когда такие свистящие удары сыпались на них ежечасно…

— И-и… Эх-х!

— А-аа-ах!!

Голова Зевксиса вскинулась и безвольно упала на грудь. Гермий, продолжая вздрагивать от ударов, истошно завопил, чтобы ему поскорее дали разделаться с «Дамофилом».

Ломая строй, самые горячие воины рванулись вперед, еще мгновение — и вся масса людей хлынула бы на крепость, но Евн властным голосом остановил их:

— Эписодий второй! Ваш царь Антиох Эвергет, бывший домашний раб Антигена, дает благословение своим сирийцам на начало восстания!

Из задних рядов тут же выбежали и обступили царя одетые в лохмотья люди. Их было не меньше трех сотен.

Прот сразу же узнал Фемистокла, который старался держаться в стороне, и льнувшего к Евну Серапиона. Упав на колени, эти люди, переодетые в рабов, стали умолять высившегося над ними царя узнать волю богов.

«Надсмотрщики» отвязали от столба рабов, привели в чувство Зевксиса. Шатаясь, избитые подошли к заговорщикам и, плача, стали рассказывать, как жестоко поступил с ними Дамофил.

Евн-Антиох, внимательно выслушал их, горестно покачал головой и запрокинул лицо к небу.

— О, великая Астарта! — пронзительно закричал он. — Ты всегда приходишь ко мне и советуешь, как поступить в трудную минуту! Ты и только ты явилась ко мне и предсказала, что я стану царем! О, Астарта, я вновь, как в тот день вижу, слышу тебя! О, великая!

Евн закрыл лицо руками, и вдруг целый столб пламени вырвался у него изо рта.

Вопль изумления и восторга пронесся над строем сирийцев.

Войско, как по команде, сделало несколько шагов вперед. Замерло в горящем нетерпении. Прикажи им Евн в эту минуту броситься со скалы в море или шагнуть в огонь — и вся армия последовала бы его приказу.

— Мы хотели поступить с Дамофилом по закону! — насладившись видом своих подданых, вновь закричал Евн. — Мы хотели привести его в театр Энны и предать суду! Но Зевксис и Гермий не смогли уже ждать этого! Они назвали Дамофила обманщиком и… убили его! — сделал знак Евн, и двум рабам незаметно передали оружие. — Один вонзил ему меч в бок, другой разрубил топором шею!

Зевксис с Гермием бросились к Марку Минуцию, едва успевшему, по римскому обычаю, закрыть перед смертью лицо полой тоги.

Сверкнули в воздухе топор и меч.

Голова обливающегося кровью мессанийца покатилась по траве…

Радостный рев пронесся над склоном, заглушая крики отчаяния начавших уже прощаться друг с другом защитников крепости.

— И так будет со всеми, кто мучил и убивал нас, когда мы были рабами! — прокричал Евн. — Так было со всеми господами Энны и Тавромения, Акраганта и Катаны! Теперь настала ваша очередь, проклятые господа Мессаны! Молитесь скорее вашим латинским богам, все равно наша Астарта сильнее их, и ничто, ничто не спасет вас от ее справедливого гнева! Астарта! Слышишь ли ты меня?! — проревел Евн и, выждав минуту, воздел к небу руки. — Слышит!! И она призывает вас, мои доблестные сирийцы: жгите, насилуйте, рвите зубами теплое мясо своих бывших господ, насытьте свои истерзанные тела и сердца сладостной местью!!

Новый столб пламени вырвался изо рта царя. Он шагнул к крепости, как бы призывая следовать за собой всю свою армию:

— Залейте потоками крови улицы этого города! Вперед, вперед, мои непобедимые сирийцы!!

Голос Евна сорвался, утонул в гуле воинственных криков рванувшейся вперед армии.

Прот бежал вместе со всеми, потрясая мечом. Он боялся только одного — чтобы его не раздавили в этой толпе, страшился споткнуться и упасть.

Несколько стрел пролетело над его головой. Где-то сбоку, сзади послышались крики и проклятья, и тут же, захлебнувшись, умолкли.

Прот ни на секунду не упускал из виду бежавшего рядом Фрака. Бывший гладиатор, экономя силы, бежал молча, прижимая к груди длинный сарматский меч.

«С таким не пропадешь!» — восторженно подумал Прот и пригнулся, услышав свист стрелы, от которого зашевелились волосы на макушке.

— О, Астарта!.. — послышалось сзади.

Прот повернул голову и краем глаза увидел, как, взмахнув руками, упал и исчез под ногами бегущих следовавший за ним воин.

Самые быстрые воины уже достигли стен Мессаны.

Прикрываясь щитами от летящих сверху камней и копий, они стали карабкаться наверх по приставленным длинным лестницам и просто по выступающим камням полуразрушенных стен.

Прячась за могучей спиной Фрака, Прот тоже ступил на шаткую лестницу и, призывая на помощь всех известных ему богов, называя их то греческими, то латинскими именами, ступенька за ступенькой стал подниматься наверх.

Дико прокричал, падая с высоты один воин, за ним, едва не увлекая за собой Прота, другой…

— О, Минерва! Афина! О, великий Юпитер! Зевс!.. Не дайте мне умереть!.. Не дайте мне упасть с такой высоты!.. — воскликнул Прот, замешкался, но его тут же подтолкнули снизу взбиравшиеся за ним рабы.

Когда уже казалось, что не будет конца этой проклятой лестнице, спина Фрака вдруг дернулась, переломилась в пояснице; бывший гладиатор торжествующе заревел и провалился куда-то вперед.

Прот поднялся еще на несколько ступенек и с радостью увидел перед собой верхний край стены!

Он проворно спрыгнул вниз, на площадку. Озираясь, выставил перед собой меч. Но сопротивление мессанийцев на этом участке было уже сломлено.

Кругом лежали только трупы рабов и защитников крепости. Многие из господ были обезглавлены, у каждого не было кисти или всей руки.

Прот увидел, как мелькнула в проулке широкая спина Фрака, рванулся следом. Здесь, к его разочарованию, бой тоже угас, и ему встретились лишь мессанийские рабы с белыми тряпками в зубах. Они умоляли Прота дать им меч, чтобы рассчитаться со своими господами.

Прот отмахнулся от них и побежал дальше, чуть не плача от того, что нигде не видно господ.

Наконец в конце следующей улицы он увидел прислонившегося к стене дома раненного богача. Подскочив к нему, замахнулся мечом, но мессаниец ловко отвел удар в сторону и в свою очередь попытался достать острием своего меча до груди Прота.

Прот вскрикнул, сделал шаг назад, прикидывая, как бы половчее броситься на истекавшего кровью мессанийца, но в это мгновение из-за его спины вылетел разъяренный Фрак. Страшным ударом он напополам разрубил тяжело осевшее на пыльную землю тело.

— Забирай себе его руку! — крикнул бывший гладиатор, показывая мечом на лежащего господина.

— А ты? — обрадовался Прот и, не заставляя себя долго упрашивать, словно кусок говядины отсек руку до самого плеча.

— У меня уже есть! Целых две! — похвастался Фрак. — Но это еще не все!

И побежал дальше, высмотрев новую жертву.

Прот привязал к поясу руку убитого.

«Свободен! Теперь — свободен!» — с облегчением подумал он и заметил бредущего мимо Клеобула.

— Эй! — окликнул он грека. — Иди сюда!

Услышав знакомый голос, Клеобул обрадованно шагнул к Проту, но тут же остановился, увидев обезображенное тело.

«Ох, уж эти мне эллины!» — подумал Прот и кивнул на то, что еще минуту назад было грозным врагом:

— Отрезай побыстрей вторую руку или голову — и ты свободен!

— Н-не могу! — отвернулся Клеобул.

— Как! Ты не хочешь получить свободу?! — поразился Прот.

— Хочу, но…

— Так давай помогу!

— Нет! — воскликнул грек. — Не надо!!

— Как хочешь! — пожал плечами Прот, опуская меч.

С трудом он дождался вечера, когда освещенный пламенем высокого костра Евн встречал, сидя на троне, победителей.

Насытившись местью, женами господ, смертью их маленьких детей «сирийцы» торжественно проходили мимо своего царя и бросали в кучу золото, серебро, украшенные самоцветами перстни и серьги.

Евн жадно взирал на богатство и впивался глазами в очередного подданного, словно проверяя, все ли тот выложил перед ним. Интересовала его, правда, значительно меньше и соседняя куча, в которую рабы складывали отрубленные руки и головы мессанийцев.

Стараясь не подать виду, что ему давно надоела эта утомительная процедура, он приветливо кивал пролившему господскую кровь рабу и важно говорил:

— Дарую тебе свободу на вечные времена!

Закованный в цепи кузнец по знаку царя тут же сбивал оковы и рабские ошейники и Евн снова переводил свои глаза на сверкающие в ярком свете костра драгоценности. Оживился он лишь при виде Фрака, который деловито положил на верх окровавленной горы несколько кистей и две головы.

— Вот это молодец! — воскликнул Евн и милостливо сказал склонившемуся перед ним Фраку: — Дарую тебе свободу и… должность начальника декурии!

Бывший гладиатор склонился ниже и вынул из-за пазухи еще две кисти рук, пальцы которых были украшены дорогими перстнями.

— А это, великий царь, идущие на смерть правитель Мессаны и его жена приветствуют тебя! — усмехнулся он, небрежно швыряя в кучу страшную добычу.

— Как ты сказал — идущие на смерть? Приветствуют? — улыбнулся Евн.

— Да, великий царь! Так велено было нам, гладиаторам, обращаться к господам на арене перед началом каждого боя! Ну, а теперь они обращаются к тебе.

— А откуда тебе известно, что это сам правитель Мессаны? — подозрительно спросил Серапион.

— У него была большая охрана! — охотно объяснил Фрак. — Когда я ее перебил, мне стало интересно, кого это они так охраняли? Спросил рабов, они сказали — правителя Мессаны. А тут и жена его прибежала… Начала голосить, кричать на меня, зачем я разлучил ее с мужем. Ну, я и решил не разлучать!.. — простодушно докончил он.

— Сколько же воинов было в охране этого правителя? — удивился Евн.

— Десять, наверное, а может, двенадцать — не считал! — пожал плечами Фрак. — Я и руки им не стал отрезать, сказано же было — только господ!

— Дарую тебе милость служить в моей личной тысяче! — воскликнул царь.

Услышав завистливые возгласы, гладиатор довольно усмехнулся и отошел в сторону. На его плечи тут же набросили дорогой халат и повели куда-то угрюмые воины, одетые в звериные шкуры.

Евн вопросительно посмотрел на Прота. Тот, очнувшись, бросил в кучу руку мессанийца, пал ниц перед царем.

Евн дал ему знак подняться.

— Ты свободен на вечные времена! — прикрывая ладонью зевок, сообщил он. Кузнец несколькими осторожными ударами сбил с шеи Прота ненавистный ошейник с надписью: «Верни беглого раба его хозяину Луцию Пропорцию».

Прот ошеломленно потер шею и замер.

— Так я… свободен?! — вырвалось у него.

— Да, на вечные времена! — кивнул Евн.

— Проходи дальше, там о тебе позаботятся! — шепнул Серапион.

Но Прот не мог так сразу двинуться с места.

— И я могу отправляться к себе на родину? — нетерпеливо воскликнул он.

Евн усмехнулся. Стоящие вокруг него телохранители и члены Совета угодливо засмеялись.

— А где твоя родина? — поинтересовался царь.

— В Пергаме!

— Ах, в Пергаме! — протянул Евн, обращаясь к своему окружению. — А я думал где-нибудь в Скифии!

Хохот раздался еще громче.

— Я понимаю, это далеко… — смутившись, пробормотал Прот. — Чтобы добраться туда, нужен корабль. Но я… готов купить его!

— А какой тебе нужен корабль? — подал голос сидевший у ног царя безобразный шут. — Военный римский? Египетский? Финикийский? А может быть, торговый греческий?

— Пожалуй… военный римский! — подумав, выпалил Прот, и вздрогнул от нового взрыва хохота. Теперь уже смеялся сам Евн.

— Но тебе также понадобятся и гребцы! Много гребцов! — поднял скрюченный палец шут. — Ты что — готов купить и их?

— Конечно! — уверенно кивнул Прот, не понимая причины веселья.

— Довольно! — раздался неожиданно голос Евна. — Дайте ему золотой статер из тех, что вы принесли сегодня. Он достаточно повеселил меня!

Оттолкнув ногой шута, царь дал знак Серапиону приблизиться. Когда тот покорно наклонил перед ним голову, шепнул:

— Не сводить с этого пергамца глаз ни днем, ни ночью, следовать за ним всюду! Узнать, на какие деньги он собирается купить корабль и гребцов!

Евн отпустил новоиспеченного коменданта Тавромения, и его взгляд остановился на стоящем неподалеку от трона Клеобуле.

— А-а, старый знакомый, земляк моего верного Фемистокла! — приветливо протянул он. — Ты, наверное, убил так много мессанийских господ, что даже не смог донести все руки? А? Или мешок с ними у тебя за спиной? Так развязывай его быстрее, и ты — свободен!

Клеобул вздохнул и развел руками:

— Я не смог…

— Что не смог? — удивился царь.

— Убить господина…

— Не слышу! Громче! — приложил ладонь к уху Евн. — Чтобы все слышали!

— Я не смог убить господина! — выкрикнул Клеобул, доведенный до отчаяния издевательством царя.

— Тогда и я ничем не могу помочь тебе! — деланно вздохнул Евн и, поджав губы, сухо приказал охранникам: — Этого Афинея заковать и отправить в рабский эргастерий вместе с теми рабами, которые не оказали мне поддержки при взятии Мессаны!

3. Четыре таблички

Старый Армен, едва волоча ноги от усталости, наконец, выбрался на шумную торговую улицу.

«Где-то здесь должно быть жилище этого Писикрата! — подумал он, озираясь среди многочисленных лавок, торговавших мясом, рыбой, овощами и вином. — Но где?..»

Он склонился в почтительном поклоне перед идущим мимо афинянином и протянул ему дощечку с адресом купца.

Прохожий, не останавливаясь, брезгливо взял нагретую за пазухой раба навощенную дощечку, на ходу прочитал вслух:

— «В середине Дромоса[79], между харчевней Аркесила и горшечной Андроника, по правой стороне». Там! — махнул он рукой в сторону самых больших лавок.

К счастью, указанный афинянином дом Писикрата оказался совсем рядом. Проходя мимо харчевни, где бедняки торопливо уплетали куски лепешек с сыром и мясом, запивая вином, Армен сглотнул слюну, и уже через минуту постучал в дверь одной из самых крупных лавок Дромоса.

— Кого еще там несет? — послышалось ворчание. Дверь приоткрылась, и Армен увидел молодого мужчину. Разглядев раба, он недовольно пробурчал:

— Мы уже закрылись!

— Но я от Писикрата! — воскликнул Армен. — Послан к вам вашим отцом!

— Пропусти его, Эртей! — послышалось из глубины лавки, и Армен проскользнул в открывшуюся дверь.

— Тут все написано! — пробормотал он, протягивая дощечку сидящему за столом чернобородому мужчине, похожему на Писикрата.

Тот сделал знак брату. Эртей принял из рук Армена дощечку: