Город богов

— Ты собираешься сдаться?! — возмущенно воскликнула Сарин.

— Долг монарха — защищать свою страну. Если я окажусь на распутье между обращением в Дерет и уничтожением королевства, придется выбрать меньшее из двух зол.

— Наша страна не такая бесхребетная, как Джиндо!

— Джиндосцы показали себя мудрым народом, Сарин, — твердо ответил Эвентио. — Они сделали необходимый для выживания выбор.

— Но это означает полную сдачу!

— Это означает принятие разумного решения. Пока я ничего не предпринимаю. Пока две наши страны существуют, остается надежда. Но стоит Арелону пасть, и мне придется покориться. Мы не можем сражаться против всего мира, Ин; песчинка не способна остановить океан.

— Но… — Сарин не знала, что возразить. Она видела, в какой ситуации оказался отец. Встретиться с Фьерденом на поле битвы означает полное поражение. Сменить веру или умереть — от обоих вариантов к горлу подступала тошнота, но обращение казалось более разумным решением. Только в глубине души принцессе не давала покоя мысль, что лучше умереть, если ее смерть поможет правде восторжествовать над грубой силой.

Ей придется очень постараться, чтобы отцу не пришлось столкнуться с подобным выбором. Если Сарин остановит Хратена, то, возможно, ей удастся остановить и вирна. По крайней мере, на время.

— Тем более мне следует остаться в Арелоне, отец, — не допускающим возражения тоном заявила принцесса.

— Я знаю, Ин. Но я боюсь, что тебе грозит опасность.

— Я понимаю. Но если Арелон падет, я скорее останусь здесь и умру, чем увижу, что произойдет в Теоде!

— Будь осторожна и не спускай глаз с джьерна. О, кстати! Если выяснишь, почему вирн решил топить корабли Йадона, поделись со мной.

— Что?! — не веря своим ушам вымолвила Сарин.

— Ты не знаешь?

— Чего не знаю?

— Король Йадон потерял свою торговую флотилию почти целиком. По официальным данным, в нападениях винят пиратов, остатки банды Дрейка Душителя. Но мои источники указывают на вирна.

— Так вот что это было!

— Что?

— Четыре дня назад я была на балу, — объяснила принцесса. — Королю доставили сообщение, которое ужасно его расстроило.

— По времени совпадает, — согласился отец. — Я узнал два дня назад.

— Зачем вирну нападать на мирные торговые корабли? Если только… Идос Доми! Если король потеряет доходы, то ему грозит лишение трона!

— Выходит, вся эта чушь о титулах и деньгах — правда?

— Абсолютная. Йадон отбирает титулы у семей, которые не в состоянии сохранить доходы; таким образом, разорение короля подорвет основу его власти. Хратен заменит его кем-нибудь более покладистым и верным Шу-Дерет и получит Арелон на тарелочке!

— Похоже на правду. Йадон загнал себя в угол, подведя под монаршую власть настолько шаткую базу.

— Скорее всего, здесь замешан Телри, — продолжала размышления Сарин. — Вот почему он потратился на тот бал — герцог желает показать, что его состоянию ничто не угрожает. Меня не удивит, если его расходы покрыло фьерденское золото.

— Что ты собираешься делать?

— Остановить их. Даже против своей воли; я сильно не люблю Йадона.

— К несчастью, получается, что Хратен не оставил нам широкого выбора союзников.

Сарин кивнула.

— Я попала в одну лодку с элантрийцами и Йадоном — не самое завидное положение.

— Что Доми послал, за то и будем благодарны, дочка.

— Сейчас ты похож на жреца.

— В последнее время у меня появились причины стать примерным прихожанином.

Принцесса задумалась, выбирая слова.

— Мудрый выбор, отец. Если Доми собирается нам помочь, то лучшего времени не найти. С Теодом придет конец и Шу-Корат.

— Временно, — твердо произнес Эвентио. — Правду нельзя победить, Сарин. Даже если люди ненадолго забывают о ней.

Сарин лежала в постели. Единственное освещение в комнате исходило от Эйша, висящего в ногах кровати, да и он потемнел, так что видимым оставался только эйон в его центре.

Разговор с отцом завершился час назад, но тревожные мысли не покинут ее много месяцев. Принцесса никогда не рассматривала сдачу как возможный исход противостояния с Фьерденом, а сейчас поражение казалось неизбежным. Ее волновала перспектива сдачи Теода на милость вирна; сомнительно, чтобы тот оставил отца у власти, даже если Эвентио сменит веру. Она также знала, что теоданский король с радостью пожертвует своей жизнью ради спасения страны.

Сарин также думала о собственной жизни и о Теоде. Она оставила позади то, что любила больше всего на свете: отца, брата, мать. Леса вокруг столицы Теоина, припорошенные снегом пейзажи. Однажды она проснулась и увидела, что все вокруг покрывает тонкий слой льда; деревья казались унизанными сверкающими под зимним солнцем драгоценностями.

Но помимо приятных воспоминаний, Теод напоминал о боли и одиночестве. Он олицетворял собой исключение из обшества и унижение перед мужским полом. С раннего детства принцесса показала, что обладает острым умом и не менее острым языком. Оба качества отделили ее от остальных девушек; Сарин не единственная отличалась сообразительностью, но другим хватало ума держать ее при себе, пока они не выскочат замуж.

Конечно, не все мужчины искали глупых жен, но немногие из них чувствовали себя уютно рядом с женщиной, которая могла без труда затмить их умом и образованностью. К тому времени, как Сарин осознала, что вредит себе, все подходящие ей мужчины оказались женатыми. В отчаянии она попыталась вызнать бытующее у придворных мнение о ней и пришла в ужас, услышав о насмешках и издевательствах за своей спиной. И чем дальше, тем хуже, — насмешки усиливались, а Сарин не молодела. В стране, где практически любая девушка к восемнадцати годам имела за плечами по меньшей мере помолвку, в двадцать пять принцесса считалась старой девой. Долговязой, нескладной, сварливой старой девой.

Грустные размышления прервал шорох. Он доносился не из коридора или из-за окна, его источник был где-то рядом. Испуганная Сарин села в кровати и приготовилась прыжком вскочить на ноги. Только тогда принцесса поняла, что шум доносится из-за стены. Она недоуменно нахмурилась: с той стороны к ее спальне не примыкали комнаты, это была внешняя стена с окном, открывавшимся на город.

Шорох не повторился, и Сарин поспешила убедить себя, что это оседают стены дворца. Несмотря на снедающие ее тревоги, принцессе нужен был отдых.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Дилаф появился в дверях кабинета Хратена, занятый своими мыслями. Но тут он увидел сидящего в кресле у стола элантрийца.

Артет едва не умер от потрясения.

Хратен усмехнулся, наблюдая, как у жреца выпучились глаза и перехватило дыхание, а лицо приобрело сходный с доспехом джьерна оттенок.

— Храггат Джа! — выпалил артет первое пришедшее в голову фьерденское проклятие.

Хратен вздернул брови — не потому что ругательство обидело его, но скорее удивленный, как легко оно сорвалось с губ Дилафа. По всей видимости, артет погрузился во фьерденскую культуру с головой.

— Поздоровайся с Диреном, артет! — приказал верховный жрец, указывая на элантрийца. — И будь любезен воздерживаться от поминания имени Джаддета всуе. Мне бы не хотелось, чтобы ты перенял эту фьерденскую привычку.

— Он элантриец!

— Верное наблюдение, артет. И даже не думай о том, чтобы предать его огню.

Хратен откинулся в кресле, с улыбкой наблюдая, как Дилаф пытается прожечь взглядом элантрийца. Он знал, как поведет себя артет, когда вызывал его, и, хоть считал мелкие гадости ниже своего достоинства, наслаждался моментом сполна.

Дилаф наградил джьерна полным ненависти взглядом, но тут же постарался прикрыть его покорностью.

— Что он здесь делает, хроден?

— Меня посетила мысль, что нам следует знать врага в лицо, артет.

Хратен поднялся и подошел к перепуганному элантрийцу. Они с Дилафом говорили на фьерделле, и на лице Дирена замерли недоумение и животный страх.

Джьерн присел перед ним на корточки, изучая демона.

— Они все лысые? — с интересом спросил он артета.

— Поначалу нет. — В голосе жреца все еще звучала обида. — Когда кораитские собаки готовят их к отправке в Элантрис, у них обычные прически. И кожа гораздо бледнее.

Хратен провел ладонью по щеке пленника, на ощупь кожа оказалась жесткой. Элантриец не сводил с него перепуганных глаз.

— А черные пятна? Они выступают у всех?

— Первый признак, хроден. — Дилаф, казалось, смирился обстоятельствами. Или же сумел подавить первый всплеск ненависти, перейдя к более сдержанной форме отвращения. — Обычно шаод случается по ночам. Когда проклятые просыпаются, на них обнаруживают темные пятна. Со временем вся кожа темнеет до серовато-коричневого цвета, как у него.

— Как у мумии, — заметил верховный жрец. В свое время он посещал Сворданский университет и видел хранящиеся там для изучения тела.

— Наподобие. Но кожа — не единственный признак, хроден. Их внутренние органы также гибнут.

— Откуда ты знаешь?

— Их сердца не бьются, а мозг не работает. У нас остались свидетельства с первых дней реода, до той поры, как их заперли в городе. За несколько месяцев они впадают в ступор, едва передвигаются и только и делают, что стонут от боли.

— Боли?

— Их души горят в пламени властелина Джаддета, — пояснил Дилаф. — Оно разгорается внутри них все ярче, пока не поглотит разум. Это их кара.

Хратен кивнул и отвернулся от элантрийца.

— Вам не следовало прикасаться к нему, — сказал артет.

— Кажется, ты утверждал, что лорд Джаддет защитит верных ему. Чего мне бояться?

— Вы привели в церковь исчадие ада, хроден.

Джьерн фыркнул.

— Ты прекрасно понимаешь, артет, что в этом здании нет ничего святого. Мы не можем освятить землю страны, которая не исповедует Шу-Дерет.

— Конечно. — По неизвестной причине глаза Дилафа загорелись жадным огнем.

Его выражение навеяло на Хратена тревогу. Возможно, не следует оставлять его в одной комнате с элантрийцем надолго.

—  — Я призвал тебя, чтобы ты начал приготовления к вечерней проповеди. Я буду занят: я хочу расспросить элантрийца.

— Как прикажете, хроден. — Жрец не сводил глаз с пленника.

— Ты свободен, артет.

Дилаф недовольно заворчал, но проворно покинул кабинет и отправился выполнять приказ джьерна.

Хратен повернулся к элантрийцу. Что бы ни утверждал артет, жалкое существо не казалось лишенным разума. Доставивший его капитан элантриискои гвардии называл его по имени, что означало, что тот не лишен дара речи.

— Ты понимаешь меня, элантриец? — Дирен кивнул.

— Интересно, — задумчиво произнес джьерн.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил элантриец.

— Просто задать несколько вопросов.

Хратен вернулся к столу. Он с любопытством осматривал сидящее перед ним существо; ни разу за время многочисленных странствий ему не доводилось видеть похожую болезнь.

— У тебя есть еда? — При упоминании о пище глаза пленника блеснули диким огнем.

— Если ты ответишь на мои вопросы, я обещаю отослать тебя обратно в Элантрис с полной корзиной хлеба и сыра.

Существо ожесточенно закивало.

«Голодный, — с любопытством отметил Хратен. — И что там говорил Дилаф, нет сердцебиения? Может, болезнь поражает обмен веществ, и сердце бьется так быстро, что удары невозможно уловить? Отсюда и повышенный аппетит».

— Кем ты был прежде, чем попал в Элантрис?

— Крестьянином, господин. Работал на полях Эйорской плантации.

— И как долго ты прожил в Элантрисе?

— Меня отправили туда осенью. Семь или восемь месяцев? Я потерял счет…

Получалось, что еще одно утверждение Дилафа о том, что элантрийцы впадают в ступор, оказалось неверным. Хратен задумался, пытаясь определить, какие сведения о проклятом месте пойдут ему на пользу.

— На что похожа жизнь в городе?

— Она ужасна, господин. — Дирен опустил голову. — Там правят банды. Если забредешь не туда, они могут погнаться за тобой и сильно побить. Никто не рассказывает новичкам о правилах, так что если не быть осторожным, можно забрести на рынок… Там очень плохо. А теперь появилась новая шайка, рассказывают элантрийцы на улицах. Четвертая, сильнее прочих.

Существование банд указывало на наличие хоть какого-то общества. Хратен нахмурился. Если верить пленнику и банды действительно отличаются жестокостью, то можно использовать их перед прихожанами как пример свракисса, порождений зла. Тем не менее, глядя на покорного Дирена, джьерн начал думать, что лучше продолжать проклинать Элантрис на расстоянии. Если многие элантрийцы окажутся такими же безобидными, как сидящий перед ним крестьянин, жители Каи не примут идею о демонах всерьез.

В процессе расспросов верховный жрец выяснил, что познания Дирена об Элантрисе вряд ли пойдут ему на пользу. Тот не смог объяснить, на что похож шаод — с ним превращение случилось во сне. Элантриец утверждал, что он мертв, не объясняя, что имеет в виду, и что его раны не излечиваются. Он даже показал порез на руке. Так как тот не кровоточил, Хратен заключил, что края раны просто не сходятся, как положено.

Об элантриискои магии Дирен не знал ничего. Он утверждал, что видел, как другие рисуют в воздухе магические символы, но сам не имел о них понятия. Он только знал, что зверски голоден, жаловался на разные лады и еще дважды повторил, что боится банд.

Удовлетворенный подтверждением догадок — Элантрис оказался суровым местом, но совершенно человеческим в способах выражения жестокости, — Хратен послал за капитаном, который привел элантрийца.

Капитан элантрийской гвардии вошел в кабинет с опаской. Он носил плотные перчатки и заставил Дирена подняться, тыча в него длинной палкой. Офицер с радостью принял от верховного жреца мешочек с монетами и с готовностью закивал, когда тот попросил его купить бывшему крестьянину еды. В дверях капитан с пленником разминулись с возвращающимся Дилафом. Тот разочарованно наблюдал, как добыча ускользает из его рук.

— Все готово?

— Да, хроден. Люди начинают прибывать.

— Хорошо. — Хратен откинулся на спинку стула и задумчиво сплел пальцы.

— Вас что-то беспокоит?

Джьерн покачал головой.

— Я обдумываю сегодняшнюю речь. Думаю, нам пора перейти к следующему шагу реализации плана.

— Какому, хроден?

— Мы успешно обозначили свою позицию касательно Элантриса. Толпа быстро отыщет в своей среде демонов, стоит подтолкнуть ее в нужном направлении.

— Конечно, хроден.

— Не забывай, артет, что наша ненависть имеет цель.

— Она объединяет наших сторонников против общего врага.

— Правильно. — Хратен вытянул перед собой ладони. — Но есть и другая причина, не менее важная. Теперь, когда мы дали верующим выход для праведного гнева, следует создать связь между Элантрисом и нашими соперниками.

— Шу-Корат, — зловеще улыбнулся Дилаф.

— Совершенно верно. Жрецы Корати подготавливают новых элантрийцев к отправке в город, они стоят за милостями, которыми Арелон осыпает своих павших богов. Если мы намекнем, что терпимость Корати делает ее жрецов соучастниками, ненависть к элантрийцам переметнется на Шу-Корат. Перед жрецами встанет выбор: либо подтвердить обвинение, либо объединиться с нами против Элантриса. В первом случае они потеряют доверие людей. Во втором — окажутся под нашим контролем. После чего мы устроим для них серию постыдных происшествий, и арелонцы начнут считать их беспомощными и отжившими свое.

— Ваш план превосходен. Но успеем ли мы воплотить его за столь короткое время?

Хратен встрепенулся, оглядывая улыбающегося артета. Как он прознал про положенные джьерну сроки? Должно быть, удачная догадка, другого объяснения нет.

— План сработает, — твердо произнес Хратен. — С шаткой монархией и при смене веры люди начнут искать новых вожаков. Шу-Дерет покажется им каменной твердыней посреди зыбучего песка.

— Прекрасное сравнение, хроден.

У верховного жреца осталось неприятное ощущение, что над ним насмехаются.

— У меня есть для тебя задача, Дилаф. В сегодняшней проповеди ты должен заставить людей отвернуться от Шу-Корат.

— Разве вы не желаете сделать это сами?

— Я буду говорить после тебя, и моя речь подкрепит твое выступление логикой. Ты же вкладываешь в проповедь чувство — их отвращение к Корати должно исходить от сердца.

Дилаф кивнул, дав понять, что учел указание. Джьерн махнул рукой, демонстрируя тем самым, что разговор окончен, и артет попятился из кабинета, прикрыв за собой дверь.

Речь Дилафа отличалась свойственным ему пылом. Он стоял перед часовней на помосте, который Хратен приказал установить после того, как толпа прихожан перестала помещаться внутри. Теплые летние вечера делали проповеди на открытом воздухе приятными, а отблески заходящего солнца вкупе с пламенем факелов создавали соответствующую моменту игру света и тени.

Прихожане наблюдали за Дилафом как завороженные, хотя его речи часто повторялись. Хратен готовил свои проповеди часами, тщательно чередуя повторения основных положений и новые идеи для привлечения внимания толпы. Арелон-ский жрец говорил без подготовки. Не имело значения, выкрикивает артет одни и те же проклятия в адрес элантрийцев или восхваляет на все лады империю Джаддета, — его слушали, затаив дыхание. После первой недели проповедей Хратен научился держать зависть в узде; на смену ей пришла гордость за успехи подчиненного.

Сегодня верховный жрец в очередной раз слушал Дилафа и поздравлял себя с разумным выбором одива. Тот исполнил приказ джьерна и начал с привычных рассуждений об Элант-рисе, но вскоре перешел к обвинениям Шу-Корат. Толпа шла У него на поводу, разгораясь праведным гневом. Проповедь двигалась согласно задуманному, и у Хратена не было причин завидовать артету. Джьерн представлял ярость жреца бурной рекой, которую тот направляет навстречу толпе; Дилаф обладал стихийным талантом, но руководил им Хратен.

До сего момента речь артета приятно удивляла верховного жреца. Прихожане послушно впитывали ненависть ко всему связанному с Корати, как вдруг Дилаф снова вернулся к Элантрису. Поначалу Хратен не обеспокоился, у коротышки-жреца имелась привычка перескакивать с темы на тему во время проповеди.

— А теперь смотрите! — внезапно возвысил голос Дилаф. — Посмотрите в глаза свракисса! Выпустите наружу кипящее в вас пламя ненависти Джаддета!

У джьерна по спине побежали мурашки. Артет махнул рукой в сторону от возвышения, и там вспыхнули факелы, освещая привязанного к столбу Дирена. Элантриец стоял с опущенной головой, но на его лице виднелись свежие порезы.

— Поглядите на нашего врага! — завывал Дилаф. — Он не истекает кровью, потому что в его жилах нет крови, а сердце его не бьется! Разве не говорил философ Грондкест, что равенство среди людей определяется единством их крови? Но если у него нет крови, как следует его называть?

— Демон! — — проревела толпа.

— Дьявол!

— Свракисс! — перекрыл их крики артет.

Толпа раскачивалась в гневе и выкрикивала на разные голоса оскорбления раненому элантрийцу. Тот отвечал воплями дикой, животной муки. Что-то изменилось в нем; когда Хратен разговаривал с ним днем, речи элантрийца были незамысловатыми, но разумными. Сейчас в его глазах горели безумие и боль. Звук его голоса долетал до джьерна даже поверх шума разъяренной толпы.

— Убейте меня! — молил Дирен. — Остановите боль! Убейте меня!

Мольбы вырвали жреца из оцепенения. В его голове билась одна мысль: нельзя дать Дилафу покончить с элантрийцем на глазах прихожан. Перед глазами замелькали картины, как заведенная артетом толпа разрастается и в припадке буйства сжигает дотла Элантрис. Такой исход уничтожит все труды Хратена — Йадону не придется по нраву публичная казнь, даже если жертвой окажется отверженный. Слишком свежи воспоминания о беспорядках десятилетней давности, которые уничтожили тогдашнее правительство.

Толпа начала теснить стоявших сбоку возвышения джьерна и группу жрецов. Она рвалась к Дилафу, а он продолжал выкрикивать, закинув голову и широко расставив руки:

— Их надо уничтожить! Всех, всех до одного! Очистить святым огнем!

Хратен прыжком вскочил на помост.

— И они будут уничтожены! — громким ревом перекрыл он слова артета.

Дилаф запнулся лишь на секунду и кивнул одному из младших жрецов, держащему зажженный факел. Скорее всего, он решил, что Хратен не посмеет остановить казнь, поскольку такой поступок подорвет его положение перед прихожанами.

«Не сегодня, артет, — мрачно ухмыльнулся про себя джьерн. — Не думай, что я пойду у тебя на поводу». Он не мог открыто возразить жрецу: не пристало посторонним наблюдать разногласия в рядах дереитов.

Но в его силах было перевернуть смысл слов артета. Можно сказать, это — его специальность.

— Только что хорошего принесет нам его смерть? — разнесся над толпой голос джьерна.

В предвкушении зрелища люди продолжали напирать на помост, выкрикивая проклятия.

Хратен сжал зубы, протиснулся мимо Дилафа и вырвал у жреца факел. Он услышал, как зашипел в негодовании артет, но не обратил на него внимания. Если ему не удастся восстановить среди толпы порядок, они нападут на Элантрис и без вожака.

Джьерн высоко поднял факел, снова и снова вскидывая его вверх. Каждый раз толпа отзывалась довольным воплем; беспорядочные крики приобрели определенный ритм. А в промежутках между вскриками воцарилась тишина.

— Я спрашиваю вас, люди! — проревел Хратен, как только толпа затихла, набирая в легкие воздуха для очередного выкрика. Они растерянно запнулись. — Зачем нам убивать это существо?

— Это демон! — раздался одинокий голос.

— Да! Но его уже постигла кара. Сам Джаддет покарал его. Прислушайтесь, как он молит о смерти! Разве нам следует выполнять его просьбы?

Хратен замер, ожидая ответа. Часть толпы по привычке заорала «Да!», но остальные задумались. На лицах замелькало недоумение, и копившееся в воздухе напряжение начало спадать.

— Свракиссы — наши враги. — Голос верховного жреца звучал с непререкаемой силой. — Но их кара не в наших руках. Она является привилегией Джаддета! У нас — иная задача.

Жрецы Корати хотят заставить вас жалеть это создание, этого демона. Вы спрашиваете, почему Арелон беднее восточных стран? Потому что вас связывает глупость кораитов! Вот почему вы лишены богатств и довольства Джиндо и Свордона — вас обделяет попустительство поклонников Корати. Не наша задача уничтожать элантрийцев, но и не наше дело заботиться о них! Мы не обязаны жалеть их и страдать от нищеты, пока они прохлаждаются в богатом прекрасном Элантрисе.

Хратен погасил факел и жестом велел младшему жрецу проделать то же с окружающим несчастного элантрийца кольцом пламени. Стоило огням погаснуть, тот исчез из виду, и толпа начала успокаиваться.

— Помните, — продолжал джьерн. — Только кораиты заботятся об элантрийцах. Даже сейчас они не желают напрямую признавать, что в Элантрисе живут демоны. Они боятся, что к городу вернется прежняя мощь, но мы-то знаем, что нет спасения тем, на кого пало проклятие Джаддета!

Шу-Корат — источник ваших несчастий. Пока ее жрецы правят Арелоном, над вами будет висеть тень элантрийского проклятия. Так идите и расскажите об этом вашим друзьям, и вместе дайте отпор ереси Корати!

С последними словами воцарилась тишина. Люди потихоньку начали выражать свое согласие, их недовольство отменой казни было забыто. Хратен внимательно наблюдал за рядами прихожан, пока они один за другим выкрикивали слова одобрения и расходились. Он облегченно вздохнул — сегодня кораитским храмам не грозили нападения среди ночи, но и речь Дилафа быстро забывалась, не оставив после себя неисправимых последствий. Катастрофу удалось предотвратить.

Хратен обернулся к артету. Тот покинул помост и с недовольным видом наблюдал за тем, как тает толпа.

«Дай ему волю, и он превратит их в свои фанатичные подобия, — осознал джьерн. — Только их пыл прогорит быстро. Они нуждаются в учении, а не в истерических выходках».

— Артет! — строго произнес верховный жрец. — Нам надо поговорить.

Артет бросил на него яростный взгляд, но согласно кивнул. Элантриец все еще просил о смерти, и Хратен приказал остальным жрецам увести его и дожидаться в саду.

Он кивком указал на задние ворота часовни, и Дилаф послушно зашагал туда. Джьерн последовал за ним, по пути миновав ничего не понимающего капитана элантрийской гвардии.

— Господин, — сказал тот. — Молодой жрец остановил меня по дороге в город. Он сообщил, что вы хотите вернуть падшие создания. Я поступил неправильно?

— Все в порядке, — коротко бросил Хратен. — Возвращайтесь на стену; мы разберемся с элантрийцем сами.

Дирен, казалось, обрадовался языкам пламени, несмотря на ужасную боль.

Дилаф скорчился в стороне, жадно наблюдая за огнем, хотя не его рука поднесла факел к облитому маслом элантрийцу. Хратен наблюдал за тем, как горит жалкое существо, как затихают за ревом пламени его крики. Тело вспыхнуло неестественно легко и прогорело быстро.

Джьерна кольнула вина за предательство Дирена, но он отмел угрызения совести как глупость — пусть элантриец не был демоном, но он оставался проклятым Джаддетом созданием. Верховный жрец ничем ему не обязан.

И все же его мучили сожаления. К несчастью, нанесенные Дилафом порезы явно лишили элантрийца разума, и отослать его обратно в город в таком состоянии не представлялось возможным. Огонь оставался единственным выходом.

Хратен смотрел ему в глаза, пока пламя не поглотило его целиком.

— И пылающий гнев Джаддета очистит их всех, — прошептал строку из До-Дерет Дилаф.

— Джаддет вершит суд, его слуга вирн исполняет приговор, — процитировал из той же книги джьерн. — Тебе не следовало вынуждать меня убить его.

— Такой конец неизбежен. Все враги должны подчиниться воле Джаддета, а его воля гласит, что элантрийцы сгорят в пламени. Я следовал судьбе.

— Ты потерял контроль над толпой! Мятеж надо готовить с огромной осторожностью, иначе он может дорого обойтись не только врагам, но и вождям!

— Я увлекся, — виновато признал Дилаф. — Но вряд ли сожжение одного элантриица привело бы к восстанию!

— Мы не можем знать наверняка. К тому же следует помнить о Йадоне.

— Король не станет возражать. Это по его приказу сжигают сбежавших элантрийцев. Он никогда не встанет на защиту Элантриса.

— Но он выступит против нас! Тебе не следовало приводить элантрийское отродье на проповедь, артет.

— Люди должны поглядеть ненависти в лицо.

— Люди еще не готовы, — резко возразил Хратен. — Нам выгодно не давать им наглядного выражения их ярости. Стоит им начать беспорядки в Каи, и Иадон положит конец нашему учению.

Дилаф сощурил глаза.

— Вы говорите так, как будто пытаетесь оттянуть неизбежное, хроден. Вы взрастили их гнев; неужели вы отказываетесь принять ответственность за смерти, которые он принесет в будущем? Ненависть и отвращение не могут долго оставаться безликими — люди найдут им выход так или иначе.

— Выход найдется тогда, когда я скажу, — холодно бросил джьерн. — Я прекрасно осознаю лежащее на мне бремя, артет. Но мне не кажется, что ты его понимаешь. Ты только что утверждал, что сожжение этого элантрийца предрешено Джаддетом, а ты всего лишь исполняешь его волю. Так что дальше? Будут ли унесенные восстанием жизни на моей совести, или же станем считать их волей божьей? Почему ты называешь себя невинным слугой в руках судьбы, в то время как я должен принять полную ответственность за жителей Каи на себя?

Дилаф шумно выдохнул. Жрец знал, что проиграл, — он поклонился и скрылся под сводами часовни.

Даже после его ухода Хратен кипел от злости. Действия артета повлекли за собой глупый риск. Оставалось выяснить, нарочно ли он пытался подорвать авторитет джьерна или просто переусердствовал в рвении. Если верно последнее, то вина за едва предотвращенный мятеж лежала на Хратене; он позволил гордости за успехи Дилафа ослепить себя.

Джьерн покачал головой и испустил огорченный вздох. Сегодня ему удалось побороть артета, но напряжение между ними нарастало. Им ни в коем случае не стоило пускаться в споры на людях: нельзя допустить слухи о расколе в рядах Дерети.

«Придется с ним что-то делать», — обреченно решил Хратен. Дилаф становился все большей обузой.

Приняв решение, он собрался уходить. Но тут его взгляд упал на сожженные останки элантриица, и джьерна пробрала дрожь. Покорное смирение, с которым Дирен встретил казнь, разворошило старые воспоминания. Перед глазами встали с трудом забытые картины боли, жертв и смерти — наследие Дахора.

Верховный жрец решительно повернулся к пеплу спиной и вошел в часовню. Сегодня ему предстояло решить еще одну задачу.

Откликнувшийся на приказ Хратена сеон послушно висел над ящиком. В душе джьерн ругал себя за то, что собирался прибегнуть к помощи нечистого создания второй раз за неделю. Ему бы следовало изо всех сил избегать сеона, но он не мог придумать другого способа для достижения желаемого. В одном Дилаф был прав — время поджимало. С прибытия в Арелон прошло четырнадцать дней, а перед Каи он потратил неделю на путешествие. До назначенного срока оставалось семьдесят дней, и, несмотря на сегодняшнее количество прихожан, Хратену удалось обратить всего лишь крошечную толику Арелона.

Успокоением ему служил тот факт, что вся знать Арелона сосредоточивалась в Каи. Держаться вдали от двора Йадона равнялось политическому самоубийству: король раздавал и отбирал титулы по малейшей прихоти, и для сохранения своего положения требовалось мелькать у него на виду как можно чаще. Вирну было все равно, обратит Хратен народ или нет; стоит знати склониться перед дереитами, и страна последует за ними.

Так что у верховного жреца оставался выбор, но ему предстояло много работы. И важная доля ее ложилась на человека, с которым он собирался связаться. Он не был джьерном, что делало выбор связи через сеонов несколько необычным; с другой стороны, вирн ни разу не выражал четких запретов против подобного образа действий.

Сеон ответил быстро, и вскоре перед джьерном повисло крысиное, лопоухое лицо Фротона.