Бюро семейных расследований (№4) - Капкан для белой вороны

На мои возмущенные охи и ахи, которые я обрушила на Гришкину голову уже после того, как за расстроенным и кажется еще более сгорбившимся, поникшим посетителем, закрылась дверь, Гришка примиряющим тоном сказал:

– Не кипятись. Ему не важно, какой будет результат. А мы тут все ноги собьем, ища то, не знаю что. Господи, да какая разница, был ли мальчик? В нашем случае, романчик. Разницы то никакой?

– То есть как?

– Когда человек хочет испортить себе жизнь, он ее испортит. Уж можешь не сомневаться. Призраки прошлого его, понимаешь, волнуют. Ерунда это все, Настюха, метафизика. Скучно живем, вот и ищем приключений. Или трагедий, которые оправдали бы наше прозябание.

– Вот уж удовольствие – искать трагедии.

– Не скажи, для некоторых самый смак.

Так мы тогда и не поняли друг друга. Я то считала, что Леониду надо было дать шанс. Что, может быть, приоткройся завеса недосказанности над его прошлым, и у мужика появятся силы на будущее. Но каждый остался при своем мнении, как это, кстати, частенько у нас бывало.

А сейчас я была готова отчасти понять Гришку. Как-то не верилось мне, что призрак прошлого пришел, чтобы навести шорох в нашей действительности. Может и была она, эта Ли, но сколько воды утекло с того времени. Не закрываем ли я глаза на что-то такое, что находится рядом? Не делаю ли я это исключительно потому, что так мне проще, удобней? Мне безболезненней думать, что в Лешкином прошлом есть нечто, повлекшее за собой весь переполох. А может я просто не вижу настоящего в истинном свете? Не видела… Может быть, я что-то пропустила, как пропустила эту странную околонаучную затею?

Стена, в которую я смотрела, предаваясь слишком сложным для моей измученной головы размышлениям, была блеклого бежевого цвета. Когда-то обои покрывал золотистый узор, но со времени выцвел, стерся. О прежнем великолепии намекали лишь редкие блестящие крапинки. Однако по ним совершенно невозможно было восстановить былую картинку. И это тоже меня мучило.

* * *

В дверь позвонили. Я со всех ног кинулась открывать, такой бодрой рысью помчалась в коридор, какой от себя и не ожидала. Чуть вешалку не опрокинула.

Но за дверью стоял не Лешка, а мужичок в черной кожаной куртке. У него большими буквами на лице было написано, что он из милиции. Этих букв было вроде не видно, и все-таки они очень хорошо читались.

– Старший лейтенант Соколов, – представился гость и покрутил перед моим носом удостоверением. Пришел он по мою душу. Как и предупреждал меня предусмотрительно юркнувший в дальнюю комнату Гришка, собирая сведения об убитой Ирине, милиция добралась и до меня.

То ли они были в курсе, что я, точнее моя фирма, ведет параллельное расследование, то ли просто старший лейтенант Соколов не любил женщин моего типа, но смотрел он на меня с плохо скрытой неприязнью. Его интересовало, что я знаю о своей соседке. Где и как с ней пересекалась, заметила ли что-то подозрительное в день накануне убийства. Или может быть после?

Я сдержанно поделилась информацией, не преминув сообщить, что видела Ирину в Турции. Выслушав последнее заявление, Соколов напрягся. Он не стал мне говорить, что по их данным, Ира не пересекала границ России в последнее время. Он просто недоверчиво поводил носом и выложил передо мной фотографию.

– Это она?

С цветного глянцевого снимка на меня смотрела радостно улыбающаяся красавица. Блондинка в белом, вся словно сотканная из воздуха и солнца. Без всяких сомнений, это была она. Очень узнаваемый северный типаж. В Москве таких женщин и не встретишь, а вот в Петровске, как я убедилась, они вполне распространенное явление.

Когда я тихо сказала визитеру, в какой компании мной была замечена Ира, он напрягся еще больше. Еще более недоверчиво поводил носом и выдал мне следующий снимок. Тоже блондинка. Тоже в белом. И очень похожа на Иру. Но все же не Ира.

– Нет, похожа, но не она.

– Это я и без вас знаю, что не она, – грубо отшил меня старший лейтенант, – это еще одна жертва, Галина Полевая. Вам она знакома?

Я отрицательно покачала головой. Ни про таинственные камни, ни про расследования пенсионера Сидорова, из вредности говорить не стала. Тоже мне, пришел, протопал грязными ботинками в кухню и строит тут мне козьи морды. Видали таких.

Соколов ушел, Гришка повис на телефоне, а я, отодвигая панические мысли о пропавшем Лешке, стала выстраивать в голове шаткие конструкции гипотез. Столь сильное сходство этих женщин было для меня неожиданным. Они были почти как сестры. Наум оказался прав – даже прищур глаз схожий. И Галя, и Ира смотрели на мир с еле заметным пренебрежением, свысока, как высшие благородные создания на всякую мелкую шушеру, что копошится внизу. Они словно были посвящены в какую то тайну, которая давала им право превозносить себя много выше всего мира. Певица, художница… Не знаю отчего, но мне казалось, что в этой цепи не хватает третьего звена. Может быть третьей жертвы? Типун мне на язык. Но как похожи друг на друга… это ж надо.

– Гриш, Гриш, – заорала я, и когда тот, перепуганный, возник на пороге кухни, уже нормальным голосом спросила, – а мы можем проверить, не ездила ли в Турцию Полевая?

– Думаешь, обозналась?

– Да я то не обозналась, но паспортами они легко могли махнуться.

Как и следовало ожидать, Галина Полевая действительно была в искомый период в Турции. И не где-нибудь, а именно в отеле «Флория-гольф» ресорт». Губернатора мы с такой легкостью проверить не могли, но это уже было и не важно. Важно, что нас с Лешкой не настиг глюк, не подвело зрение. Да и Наум не ошибался. Ира отдыхала в компании с политическим воротилой. Просто она максимально запутала следы.

Это давало новые возможности для поиска, одновременно усложняя его, ставя нас на самую границу дозволенного. А возможно, мы уже и перешагнули тонкую грань, за которой начинаются смертельно опасные зыбучие пески. В верхнем эшелоне власти подвизаются не самые простые дяди. Таким опасно не то что палец в рот класть, даже думать об этом и то рискованно.

Впрочем, сейчас, когда сердце мое целиком и полностью было отдано переживаниям о Лешке, оценивать какие то бы ни было риски я была не способна. Если бы мне сказали, что для спасения милого надо пойти и принародно обвинить святошу во всех смертных грехах, я бы уже бежала исполнять задание со всех ног.

– Как ты думаешь, Гриш, не проверить ли нам эту версию? – спросила я осторожно.

– Какую? – насторожился Гришка.

– Ты смотри, как все гладко получается. Возможно, кто-то шантажирует того высокого дядьку. Возможно, его жена стала подозревать, что не все так чисто в их семейной жизни.

– И что?

– То! Он заметает следы. Он убил сначала свою любовницу, а потом ее подругу, которая была в курсе.

– Ага, прям взял и убил. Повод то очень веский, говорить нечего.

– Да нет, ты не понимаешь. У него же на кону репутация. У него имидж самого порядочного в личном плане политика. И теперь все это может рухнуть. Вся его карьера оказалась под угрозой.

– Насть, ты это серьезно? – посмотрел на меня, как на тяжелобольную Гришка.

– А что, бывает достаточно и куда меньших оснований. К тому же у него колоссальные возможности, да ему довольно пальцем пошевелить, чтобы не стало ни Иры, ни Гали, ни меня. Кстати, ведь мы с Лешкой их видели в том отеле. Мы тоже были в курсе. И что?

– Давай, договаривай.

– Лешка пропал, на меня пытались напасть. Гриш, все почти что сходится.

– Почти. Только уж какой то у тебя получается заковыристый случай. Вместо того, чтобы тихо прикончить свидетелей, я сейчас не говорю о смехотворности твоего предположения в целом, некто устраивает все таким образом, чтобы привлечь как можно больше внимания. Голые трупы рядом с мусорными баками. Это, я скажу тебе, просто нонсенс какой-то.

– А может это специально? Что, если таким образом пытаются запутать следы, отвести всякое подозрение?

– Настюха, предупреждаю последний раз, не выводи меня из себя. Да ни один политик никогда у нас России не будет такого делать.

– Убивать?

– Беспокоиться по таким дурацким поводам! Эка невидаль, с бабой на курорте застукали, не в самом фешенебельном, заметим, месте. Да он еще и посмеялся бы над тем, кто попытается его шантажировать. Насть, ну как ты думаешь, если бы человек так дорожил своей репутацией, стал бы он открыто по курортам то разъезжать, а?

– А?

– Да на фиг бы ему сдалась эта Турция, вот уж идиотский выбор для человека его уровня, если он мог сто раз устроить себе уик-энд в любом другом, более уединенном, месте? Есть что возразить?

– Не все так просто, Гриш. А если пойти с другой стороны?

– Ну?

– А если там, во время отпуска, произошло что-то такое, что никак не должно было выйти наружу? Как?

– Чуть теплее. Но что там могло произойти?

– Вот этого я не знаю.

– И я не знаю. Гадать тут нечего. Надо дело делать.

* * *

Гришка сбросил все сколько-нибудь ценные данные из Лешиного ежедневника своим бывшим коллегам, и заручившись из обещанием «сделать все, что можно», принялся рисовать в рабочей тетрадке витиеватые узоры. Время от времени он вписывал в один из элементов имя того или иного фигуранта, какое то время любовался результатом, потом опять надолго склонялся над листом.

– Больно сложное у нас кино получается, – ворчал он.

Кино давно тянуло на триллер. Ира и Галя, две убитые женщины, землячки, пересекались и в Москве. Наверняка, у них было много общих знакомых, наверняка были совместные дела, может быть и аферы. Одна из них, Ирина, имела опасно близкую связь не с кем-нибудь, а с одним из самых сильных губернаторов страны. Вторая, Галя, предоставляла свой паспорт, чтобы любовникам было проще маскироваться.

Ира, зачем-то время от времени устраивала спектакль с переодеванием и уходила из дома, создав полную иллюзию своего присутствия в квартире. Для этой цели она даже специально записала несколько дисков, звучащих максимально натурально. Три года она изводила весь двор пением и все для того, чтобы под шумок, скрываться в неизвестном направлении в обличье ничем не примечательной шатенки. У Иры, помимо «добропорядочного» губернатора, было еще два любовника – Наум и тот самый опальный олигарх из Петровска. Что любопытно, на политическом ринге олигарх и губернатор выступали заклятыми врагами. Но они делили на двоих одну женщину. Не догадывались? Или в этом тоже была своя игра?

Пенсионер Сидоров, как и декоратор Наум, на первый взгляд, были случайными людьми. Но слишком уж большую дотошность проявляли в распутывании злодейского преступления. Они суетились как-то слишком активно, слишком явно.

Часть ниточек могла уходить в Петровск. Ира, да и Галя, пусть в меньшей степени, оставили после себя много врагов. Точнее, врагинь. Яркие, чуждые условностям, красотки постарались на славу. Их не просто не любили, их ненавидели десятки не самых последних в тех краях женщин. Когда-нибудь количество непременно перерастает в качество…

12. Время собирать камни

До самого вечера мы метались между компьютером и телефоном. Гришка практически переселился ко мне. Днем смотался домой и вернулся с тапочками и зубной щеткой. В семь часов прилетела и Санька, разревевшаяся прямо на пороге.

– Насть, я так боюсь, так боюсь, – хлюпала она носом.

– Поди прочь, дура, – цыкнул на нее Гришка, от чего она разревелась лишь сильнее. Честно говоря, я предпочла бы увидеть в ее глазах больше оптимизма. Но и такую реакцию вполне понимала. Я бы и сама сейчас с удовольствие разревелась. Но словно чья-то шершавая жесткая рука сдавила мое горло. В глаза же точно пыли насыпали. Они были красные, но сухие.

– Господи, – причитала подруга, – ну какие мы дуры, какие дуры, все жалуемся, не так сказал, не так посмотрел. Ой, Насть, какая это все ерундаааа…..

Видимо, Александра спроецировала ситуацию на себя и от увиденной картины ей стало не по себе. Можно не сомневаться, отныне ее Олег получил бессрочную индульгенцию на любое хамство. Главное, чтобы был здоров и в порядке. Определенная логика в этом конечно была.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я попросила Саньку сменить тему и она охотно, с не меньшим энтузиазмом, чем минуту назад распускала сопли, выложила последние подробности своей непростой личной жизни. Оказывается, вчера к ней заявилась матушка Олега. Санька к ее визиту была, мягко говоря, не готова. Встретила она ее с нечесаной головой, с запахом перегара после бурной корпоративной вечеринки, в неприбранной квартире, на кухне, полной окурков и пустых пивных банок (в гостиную и спальню, где только что Мамай не прошелся, а может все-таки и прошелся, она не пустила бы родительницу и под страхом смертной казни). Интересно, какие выводы могла сделать для себя достопочтенная дама?

Я то знала, что бардак в Санькиной квартире случается на так уж и часто. Только в моменты крайнего душевного упадка, а сейчас именно такой момент и был. Санька практически не пьет. Точнее, она позволяет себе оторваться в хорошей компании, да когда еще есть повод, но это – не стиль ее жизни. С куда большим удовольствием она опустошает магазины или варит свой знаменитый фирменный борщ. Вечерами, если нет корпоративных вечеринок, а их нет 359 дней в году, она или сидит у меня или, стыдно сказать, вышивает крестиком, попутно утирая слезу за просмотром отечественного сериала.

Но добрая женщина, из лучших намерений пришедшая навестить предмет противоречивых чувств сына, была в шоке от потенциальной невестки. Глядя в ее заспанное, слегка припухшее лицо со следами несвежей косметики, она видимо мысленно представила ужасающие картины будущего своего взрослого, но неразумного чада.

– Вы… Саша? – спросила она Саньку, словно бы еще надеясь, что все это – чудовищная ошибка. Когда плохо соображающая Александра подтвердила свою личность плохо скоординированным кивком головы, маменька Олега поняла – ловить больше нечего. Надо срочно спасать сына. Дальнейшая их беседа проистекала в режиме допроса. Гостья вежливо, но требовательно интересовалась – сильно ли пьют ближайшие родственники Саньки и как давно начала пить она сама. Глядя на то, как Санька безуспешно пытается найти нужные слова, оправдаться, доказать, что никакой она не верблюд, матушка лишь еще больше убеждалась в правоте самых страшных своих предположений.

– Вы не беременны? – спросила она Саньку на прощание.

– Нет. Вроде бы нет. Точнее точно нет, – успокоила ее Александра. И женщина облегченно вздохнула. И закрыла за собой дверь. Тихо, но недвусмысленно.

– Да ладно, Саньк, что ты в самом деле, – пыталась утешить я подругу, – ну Олег же тебя знает.

– Даааа, – тянула она, – знаааееет, но ты пойми, ты пойми, как это все нелепо! Ну почему все так нелепо? А? Насть, ты меня прости, что же я тебя гружу, у тебя проблемы куда круче. А с Олегом я разберусь. Наверное. Конечно, он поскандалит. Он последнее время взялся скандалить по каждому поводу, а тут уж сам бог велел. Но он отойдет. Он вообще то добрый. И очень хороший, – добавила она тихо, но с большой убежденностью во взоре.

* * *

Животные, отчаявшись получить толику нашего внимания или хотя бы чуть– чуть еды, добывали пропитание сами. Рита нагло потрошила полки, скидывая все на ее взгляд привлекательное вниз и они с Веней мирно, ну наконец то, копошились в пакетах. Время от времени Рита совершала контрольный облет квартиры и комментировала происходящее.

– Уроды, кретины, Аркадий, не сходи с ума!

– Господи, вот заладила, да кто такой, этот Аркадий? – возмущенно вскинулась на нее Санька.

И тут мы с Гришкой, как по команде, сделали стойку. О господи, и правда уроды, правда кретины. Ведь именно так зовут того большого дядю! Хозяина золотоносного северного региона, где леса богаты дичью, а водоемы рыбой.

– Я тебе говорила? А ты не верил! – возмущенно вскинулась я на Гришку.

– Да что ты как ворона заладила. Говорила она. Да что это значит? Это же ровным счетом ничего не значит.

– Как бы не так. Значит, он часто бывал у Иры. Просто никто не знал. Он приходил к ней конспиративно. Значит, их роман куда как более серьезен, чем мы думали. А это значит…

– Ну что это значит? Даже если и так…

– Мог быть еще один мотив!

– Неужели? Какой же?

– Ревность! Его жена могла приревновать. Она могла отомстить. Жена Аркадия.

– Версия хоть куда. Но где доказательства?

– Никто и не говорит про доказательства. Но могло такое быть?

– Теоретически да.

– И практически тоже. Мы с самого начала подозревали, что убийства совершила женщина. И теперь все складывается. Очень удачно. Она могла убить сначала Иру, потом Галину, потому что не знала, кто именно из них двоих виноват. Ведь они путали следы, меняли паспорта.

– Она их на всякий что ли случай обеих убила? Так что ли?

– Примерно.

– А тогда при чем здесь ты? Кто и зачем бросил камень в твой огород? Точнее под кровать. Кто напал на тебя? Если убийца – его жена, то ей то с какой стати устранять всех подчистую свидетелей.

– Не могла она испугаться, что мы ее вычислим? И специально устроила похищение, чтобы отвлечь наше внимание.

– Нет, Насть, боюсь, что не могла. Нас и Наум то не боится. А уж что о такой важной даме говорить. Кстати, интересно бы с ней конечно пообщаться было.

– И не говори, очень преочень любопытно. Только ума не приложу, как с такой женщиной встретиться. Не наш уровень.

– Вот и оно то. Да думаю, и не ее. Это все – не ее уровень. Камни бросать, у мусорных баков за жертвами охотиться. Ты можешь это в здравом уме представить? Хотя, о чем это я…

Как жаль, что птица не человек. Наперегонки мы стали гоняться за вороной и выкрикивать злополучное имя. Сначала Рита приняла игру и в ответ на имя «Аркадий» выдала пару фраз. Но что они значили? «Аркадий, Аркадий, закрой, закрой!» и «Не надо, не надо! Убери, прошу тебя, убери!». Разгадать эту головоломку без дополнительных вводных нам было не под силам. Но хотя бы немного отвлеклись.

* * *

Когда пришла почта с подробным досье на фигурантов Лешкиного еженедельника, мы уже были в более или менее рабочем настроении. Среди клиентов, которых Лешка зачем-то пометил, наибольшее подозрение вызывали трое. Некая Маргарита Одинцова 37 лет, Роман Лопухов 33 лет и Витольд Красинский 40 лет. Первые двое числились на диспансерном учете, а Маргарита даже пару раз лежала в клинике. У нее была отягощенная манией преследования шизофрения, и как следовало из анамнеза, дамочка не раз впадала в буйство, проявляла агрессию и один раз даже отравила соседского дога. Такой запросто могло взбрести в голову любая блажь, она могла увидеть в докторе врага номер один. Внешне совершенно нормальная, Маргарита была в состоянии устроить Лешкино исчезновение.

Роман Лопухов попал в поле зрения медиков после того, как в порыве буйства запер в подвале свою тещу и продержал ее там сутки без еды и воды. Уголовное дело не стали возбуждать по просьбе самой тещи, но Лопухов прошел курс лечения. Витольд Красинский привлек наше внимание своим общественным положением. Сын крупного босса из ФСБ, он, несомненно, имел возможность организовать похищение любой сложности. По стопам папеньки сын не пошел, но у него была своя охранная фирма. Причина, заставившая его обратиться к психотерапевту, была нам неведома. Ее, по возможности, предстояло выяснить. Этим мы и занялись на следующий день.

* * *

– Боюсь, что я ничем не могу вам помочь, – жеманно щурясь, проворковала Маргарита. Видимо, она пребывала в стадии ремиссии. Выглядела хоть куда, да и вела себя вполне адекватно. Сумасшедших в Москве хватает. Сдается мне, что их тут гораздо больше, чем в любом другом городе. Постоянные стрессы, плохая экология, бешеный ритм мегаполиса легко провоцирует все то, что спит до поры до времени в генах. Возможно, живи Маргарита в Урюпинске или в Уварово, была бы вполне счастлива. Сажала бы картошку, кормила скотину. А весь отрицательный заряд уходил бы на мужа-алкоголика. Здесь же дамочка подвизалась на творческой ниве, служила внештатным криминальным фотографом в одном из скандальных изданий. Некоторая ненормальность была ей, по всей видимости, только на руку.

Она охотно приняла мою легенду, согласно которой мне необходимо было собрать как можно более подробную информацию о ее докторе. На вопрос «зачем», я нагнала на лицо как можно больше таинственности и быстро открыла перед ней фальшивое ментовское удостоверение. Гришка специально для таких случаев разжился корочками при негласной поддержке бывших коллег.

– Нет, я ничего такого о нем не знаю, – пожала худеньким плечиком Маргарита. Была она симпатична, ухожена, квартира, в которой она проживала, производила впечатление любовно обустроенной норки, так здесь было уютно и чистенько. Никогда бы не подумала, что эта женщина в период помрачения рассудка способна на такие зверства, как убийство ни в чем не повинной собаки.

– А когда вы видели Алексея Игоревича в последний раз?

– Дайте вспомнить, нет, не могу сказать так по памяти, сейчас принесу блокнот.

– Вот, мы виделись больше месяца назад, если точнее, то второго августа. Доктор собирался в отпуск с семьей и просил меня непременно зайти. Мы работаем с ним по особой методике, перерывы недопустимы. Он дал мне что-то вроде домашнего задания.

Да, Лешка, видимо, действительно гениальный врач. Его пациентка наглядно демонстрировала успехи современной психотерапии.

– А потом, вы держали с ним связь?

– Один раз я ему звонила по поводу своей подруги. Просила назначить ей консультацию. Совсем, знаете ли, с катушек съехала, на личной почве.

– Что, несчастная любовь?

– Если бы! Это в общем даже нормально, сходить с ума по мужчине. Нет, у нее возникли проблемы с коллегой. Той дали назначение, о котором мечтала она. Травма оказалась столь тяжела, что Ольга, так зовут мою подругу, перестала спать, есть и мыться.

– А вы говорите, личное. Работа, это разве личное?

– Для нее – личное!

По словам Маргариты, она звонила Лешке в середине августа. Застала его загорающем на пляже – разговор был предельно коротким. Он обещал пометить для себя Ольгу как срочную пациентку и обязательно принять, прежде чем улететь в Канаду.

– Но вы знаете, она так и не пришла! Кажется, у нее все утряслось на работе. Уж не знаю, каким образом, давно ее не видела.

– А вы сами, отчего не встретились с ним перед его командировкой?

– Я уезжала. Да и потом… Алексей Иванович сказал, что он, возможно, будет в сентябре.

– Он точно обещал, что будет?

– Возможно, возможно будет. Так он сказал. К тому же особой срочности у меня не было. Сейчас чувствую себя хорошо.

– И что же, он приехал?

– Да. Но пока мы не виделись. Он звонил мне. Буквально недавно. Просил запланировать визит и после этого перезвонить ему, чтобы согласовать время. Но вот странно – его телефон уже который день отключен. Он, знаете ли, очень обязательный вообще то человек.

«Знаю», – чуть не сказала я вслух.

– Вообще то, я никогда бы не пошла к нему, к Алексею Игоревичу, я имею в виду, но мне его рекомендовала мой прежний врач. Сама она с недавней поры сократила практику, почти отказалась от регулярных приемов. Но Лариса Ивановна – очень ответственный человек!

– Кто?

– Лариса Ивановна, я же вам говорю, вы меня не слушаете? Мой прежний врач. Они в приятельских отношениях с Алексеем Игоревичем. Вот и рекомендовала меня ему. Сказала, что его как раз очень интересуют случаи вроде моего.

– Неужели? У вас какой то редкий случай?

– Разумеется, – просто ответила Маргарита, – У меня редкие экстрасенсорные способности. Я сама бы, между прочим, могла иметь практику, но все это так выматывает… Я так устаю от людей. Тем более, я ведь больна.

Первый раз я видела психа, который честно готов признать, что он псих.

– Да, я больна, – смиренно молвила Маргарита, – у меня жесточайшая бессонница, у меня бывают …нервные срывы, упадки духа. Со всем этим мне и помогают бороться врачи. Я им твержу, что когда господь Бог наделяет тебя талантом, он обязательно вручает епитимью. Ты должен в муках отмолить свой дар.

– Конечно, – с некоторым испугом кивнула я головой. Надеждам на сознательность больной не суждено было сбыться. Но каков Лешка! Он все-таки вел эту тему.

– Скажите, – осторожно спросила я, – а ваши таланты… как я понимаю, они не связаны с основной профессией… они…

– Не связаны? – вскинулась женщина, – да напрямую! Вы знаете, чем я занимаюсь?

– Наверное творчеством?

– Творчеством… – презрительно скривила она губы, – творчеством… можно подумать… Нет. Дело в другом. Я чувствую смерть.

Немой вопрос повис в воздухе. Видимо, уловив его, Маргарита продолжила:

– Я чувствую смерть еще до того, как она приходит.

Ледяной холод пробежал по моей спине. И хоть я прекрасно знала, с кем имею дело, да и вся эта затея с опросом больных на голову свидетелей изначально не выдерживала критики, мне все равно стало отчаянно страшно. Как будто и правда по чисто прибранной столовой, оформленной в синих и зеленых тонах, пронеслось дуновение той, что приходит последней.

– Как… эээ… вы ее чувствуете?

– Очень просто. Чувствую и все. И потому в моей работе мне нет равных. Я всегда успеваю оказаться там, где вот-вот должно произойти самое страшное. Моя формальная должность – криминальный фотограф. Конечно, это очень суетно, зарабатывать деньги подобным способом. Но ведь надо же что-то есть, покупать одежду, один ремонт мне обошелся в кругленькую сумму. Да газеты рвут меня на части!

– Вот как… – я сидела, не шевелясь. Мне все казалось, что стоит сделать неверное резкое движение и случится что-то страшное. Например, эта безумная встанет и ударит меня тяжелой, под старину, сковородой, что висит над плитой. Или чугунным утюгом, призванным подчеркнуть эклектичность интерьера.

– Мне сложно объяснить свой дар, но он – мой крест на всю жизнь. Он – мой способ жить, зарабатывать на хлеб, быть нужной людям. Да-да, я могла бы быть очень полезной. Но кто хочет меня слушать? Кто мне верит? Когда предчувствуя смерть соседского ребенка от зубов собаки, я взяла на себя смелость устранить монстра, меня положили в больницу и так накачали транквилизаторами, что я и правда чуть не сошла с ума. С той поры я не больно то откровенничаю. Не знаю, отчего взялась рассказывать про себя вам, постороннему в сущности человеку. Может быть, потому что вы пришли в связи с Алексеем Игоревичем… Я очень его ценю… И еще, мне кажется, ему грозит опасность.

– Что?? Что вы мелете? Что вы такое говорите?? Какая опасность?! – я сама уже была на грани безумия.

– Ой, прекратите, прекратите, у меня сейчас разболится голова. Потише, пожалуйста. Я сказала лишь то, что сказала. Что он в опасности. Я чувствую это. Смерть ходит с ним рядом, но это не его смерть.

Мои, до меловой бледности обескровленные пальцы, слегка ослабили хватку, с которой я вцепилась в угол дубового антикварного стола. Поистине, с кем поведешься… Я пообщалась с Маргаритой все каких-нибудь сорок минут и уже одной ногой в клинике. Каково же Лешке, каково Ларисе? И все-таки где-то в самой глубине души, в дальнем уголке того самого подсознания, о котором говорила Лариса и которому бояться доверять нормальные приземленные люди, я твердо знала – в том, что говорит эта странная женщина, есть смысл, в этом есть правда. Отчего-то я ни секунды не сомневалась, что она действительно успевает оказаться на месте трагедии еще до того, как эта трагедия свершилась.

– А чья же это смерть? – спросила я.

– Это смерть женщины… нескольких женщин. Двух, или трех. Не думайте, что я могу угадать все до деталей. Я вижу лишь в целом.

– Так двух или трех? Вы можете уточнить? – я и сама не заметила, как стала совершенно серьезно обсуждать материи, в которые не верила ни секунды. Я не верила. А мое подсознание отчего-то диктовало обратное. Может быть, необычность обстановки, явные странности моей собеседницы так подействовали, но я разрешила интуиции диктовать тон беседы.

– Знаете, скорее все-таки трех. Две – уже мертвы. Третья, возможно, будет мертвой в самое ближайшее время. Несколько дней. Вопрос нескольких дней.

– Вы можете сказать точно, где это будет?

– Нет, – грустно сказала Маргариты, – не могу. Это по-другому происходит. Я хожу по городу, просто гуляю. И я чувствую, я иду на зов. Я не могу сказать точно, где меня настигнет видение, ощущение близкой смерти. Обычно я чувствую ее за километр или чуть меньше, чуть больше. И иду, порой сбиваюсь, возвращаюсь обратно. Все равно, что идти на запах, случайное дуновение ветра может сбить с пути. Мои способности включаются и тогда, когда речь идет о близких людях. Но я все равно не могу сказать, где именно это произойдет, если это не рядом.

– Это не рядом?

– В данном случае нет. Но… Извините, я очень устала. Не могли бы вы сейчас уйти?

Она так и не договорила. Лицо ее в секунду сделалось синим от усталости, глаза впали, кожа на скулах натянулось до пергаментной тонкости. Видимо, и правда жуткий дар не давался ей даром. Такой вот каламбур. Оставив ее один на один с призраками, я тихо закрыла за собой дверь и вышла на улицу, вдохнула полной грудью загазованный столичный воздух и с облегчением прислонилась к двери подъезда. В опрятной и стильной квартире Маргариты пахло ладаном, сыростью, мокрыми вениками, не знаю почему, но мне показалось, что именно так должно пахнуть в кладбищенских часовнях.

* * *

Бабье лето, тепло вздохнув на прощанье, уступило место слякотной осени. Пока еще не было промозглого холода, но воздух уже был мертвым. Не пахло травой и цветами. Земля, умытая холодными потоками воды, была стерильной, равнодушной ко всему живому. Даже в парке, по которому я брела, толкая ногой камушек, нос не уловил привычных ароматов природы. Жухлая московская листва пахла отчего то бумагой, а не зеленью. Жить в этом городе с каждым годом было все труднее. Днем с огнем здесь не сыскать человека со здоровым цветом лица, а когда вытираешь пыль, тряпка покрывается синими, с радужным отливом, пятнами. И это я живу в еще не самом плохом с экологической точки зрения районе.