Жизнь Штефана Великого

С простолюдинами такое не случается. Для Венгрии то был небесный знак, указывавший,что чаша весов державной власти склонилась в пользу пятнадцатилетнего сына Яноша Корвина. Свадебный пир превратился тут же в пир кровавый, ибо многие магнаты не приняли Матвея; светлейший кесарь Фридрих, соскучившись в немецком царстве, возжаждал тоже угрского престола. Лишь по прошествии трех лет, после многих усобиц и мятежей, удалось Матвею крепко сесть на престол - силой одних магнатов и мудростью других. Он был горячим и надменным юношей. При всех высоких помыслах, он все же не забывал подсчитывать своих противников, дабы в свое время оплатить им за все надлежащим металлом. Среди них числил он семиградских саксов, сторонников немецкого кесаря, и Штефана, заметившего как-то, что власть державная - не лакомство для малолетних, не игрушка, чтоб они ее ломали.
      Под нажимом молдавской рати, тревожившей польские рубежи, мудрый король Казимир послал в 1462 году своих панов для мирного докончания и возобновления вассальной клятвы, учрежденной Александром Добрым. За письменным обязательством должен был последовать сам обряд присяги, только попозже, когда король сочтет возможным оставить непрочные северные и западные рубежи, а Штефану позволят отлучиться невзгоды той поры. Ибо снова надвигались с юга рати султана Магомета. Поставив свои подписи и вислые печати на пергаменте, первосвятитель Феоктист с боярами и королевские послы и паны облобызались и поздравили друг друга с замирением двух христианских народов. При всем том, молдавские дворяне, улыбнувшись, грешным делом, заметили промеж себя, что милостивому пану Музило де Бучами и Станиславу, галицкому воеводе, и прочим шляхтичам пришлось пожаловать для докончания77 в стольную Сучаву, да и то лишь тогда, когда Петру Арона не стало в Польше.
      Почти все сбежавшие бояре, повинившись господарю, вернулись на родину. А Петру Арон, одинокий, еще более ожесточившийся, стал искать другого пристанища, тоже близ рубежей Молдавии. Он испросил поддержки у семиградских бояр и воеводы Севастиана де Рогзон.
      Сведав, что братоубивец нашел приют в секлерской земле, Штефан-Воевода отрядил тотчас своих людей к тамошним боярам упредить насчет беглеца; других гонцов направил он к приятелям своим брашовским, купцам, прося их вразумить секлеров; ибо место, где находится Арон, проклято от Бога, и тем, кто пригревает беглеца, грозит беда. Когда гонцы вернулись с Тротуша с известием, что Арон стоит на прежнем месте, Штефан повелел капитанам конницы, воевавшей Лехию, ополчиться. Наемное войско и часть рэзешей-добытчиков78 перешли горы по тропинкам и напали на секлерские земли, сея великое смятение.
      - Такова оборотная сторона господаревой грамоты, - кричали бирючи. Пусть знает всяк человек, будь то секлер, венгр или цыган: не быть меж нами дружбы, покуда в сих краях обитает Арон, убивец родителя Штефана-Воеводы.
      Узнав об этой смуте, юный Матвей Корвин не очень закручинился об участи жителей Семиградия: среди них насчитывал он немало недругов, и мятежи против короны еще не утихли. Но, перелистывая памятную книжицу, он обнаружил среди должников Штефана и велел канцлеру отписать воеводе Севастиану де Рогзон следующее:
      "Дошло до нас, что князь Петру Молдавский находится в твоей земле. И мы по важным причинам желаем видеть его при нашем дворе. Просим и повелеваем послать к нам оного Петру, из чего воспоследует для твоей милости выгода, а для него - немалая польза".
      II
      В те годы, когда султан Магомет, неудержимо следуя велению своей судьбы, готовил новый поход на запад, в третьем княжестве даков - Валахии правил грозный Влад, сын Воеводы-Дьявола. Князь сей, прозванный Цепешем, был, несомненно, отважнейшим полководцем своего времени. Но демон беспокойства мутил его, и снились ему кровавые сны. Затрудняемся сказать, в какой мере превосходил этот посланец гнева воителей той поры. Ибо дьявол то и дело стучал коггем в его висок, и глаза князя горели ненавистью к людям.
      Король Матвей и его советники крепко надеялись на ратную доблесть Влада-Цепеша в войне, которую неверный со всей очевидностью готовил против европейцев. Дабы привлечь князя, Матвей надумал породниться с ним, отдав ему после победы в жены свою сестру. Подобные христианнейшие мысли, весьма угодные венецианцам и римскому папе, подкреплялись и прямым расчетом: нужно было удержать Килию, восточный амбар Венгрии, охраняемый угрскими пушками и добрыми ратниками под начальством королевских капитанов.
      В Валахии, как и в Молдавии, было немало искателен престола. Влад-Воевода правил с 1456 года. Только успел он основаться в Дымбовицкой крепости79, как в Бырсе80 объявился другой скиталец, Владислав Дан, нашедший приют и кормление у жителей Брашова; третий, Влад-Монах, жил среди саксов81 Сибиуской земли. В канун лихого 1462 года Влад-Цепеш, преследуя то одного, то другого соперника, счел себя вправе воевать земли, давшие им прибежище. Возглавив конные отряды, он приказал им сперва растоптать засеянные поля Бырсы, а затем спалить их; стада не гнали в Валахию через перевалы, а посекли на месте; словно собрались тут волки со всего света и, зарезав овец, оставили их гнить без надобности. Горящие села на холмах освещали ночные кутежи в долинах. Простершиеся ниц рабы были вознесены гораздо выше, чем сидят обычно люди,- на то в обозе были заготовлены колья с паленым острием. Правда, для детей имелись колья покороче. Для брашовских купцов и их служителей были уготованы более жестокие и долгие пытки. Люди того времени привыкли вообще к подобному искусству. И все же слава Влада Сажателя на кол дошла до персидского хана Узуна и Людовика XI, французского короля. Особенно король Людовик, носивший шляпу с ликами святых, мечтал, блаженно улыбаясь, о том полезном искусстве разрушения, которого достиг далекий дунайский князь. Ибо купцы короля, которых ему приходилось защищать от нападений собственных баронов, поведали, что на большом валашском шляхе, ведшем в Бузэу и Килийскуго крепость, для мошны путника нет вернее места, чем порог подворья или просто пыль дороги. Злодеи-воры гнили на кольях, вниз головой, пронзенные насквозь до самой макушки. Оставшиеся в живых бегут от мошны, как крысы от крысоловок.
      Валашский воевода обрел княжение по милости султана Магомета, приславшего полки неверных из самого Стамбула и придунайских крепостей. Но, воцарившись на престол, он сразу обратился к христианскому венгерскому королю и возобновил старинную вассальную зависимость. После смерти Владислава он нашел поддержку у Матвея. Война с язычником назревала: первый удар угрожал Венгрии, а Валахия и вовсе была на самом пороге нашествия. А посему между Будой, Тырговиште82 и Дымбовицкой крепостью то и дело скакали гонцы с грамотами, содержащими призывы, советы и посулы. Несмотря на жалобы саксов, разбой, чинимый Цепешем в Семиградии, оставался незамеченным. Крепкая рука, опустошившая Загорье, должна была служить противу общего врага.
      В лето 1461 валашский князь прекратил выплату дани туркам золотом и детьми83. Магометулыбнулся, зная, что еще до него о том проведал венецийский посол синьор Балби, получивший специальным курьером весть от посла в Буде, синьора Томасси.
      - Отписать видинскому паше, - распорядился падишах, поводя острым носом в сторону тайных служителей и греческих дьяков. - Пусть отправляется к гяуру да сведает, в чем дело. Коль он на самом деле занемог, пусть привезут его сюда, мы исцелим его. И пусть слуга наш Юнис-бей Катаболинос отвезет немедля сию-грамоту да шепнет на ушко Кара-Ифлак-бею84, что нет иного мудрого решения, как быть под нашею рукой. Ибо милость наша - что вешнее дыханье ветерка, а гнев смерчу подобен: Пускай не слушает он венгров, папистов да купцов, тогда заживет припеваючи.
      Отуреченный грек Юнис-бей поскакал в окружении султанских служителей к Видинской крепости. Представ перед Хамзой-пашой, он с почтительным поклоном протянул ему на ладонях высочайшую грамоту. Хамза-паша послал сейчас же весть спагийскому85 аге: точить сабли и седлать коней.
      Катаболинос поспешил дальше за Дунай и, застав Влада-Воеводу в стольном городе, шепнул ему на ушко разумнейший совет султана. Тем самым он доказывал князю, что, хотя волею судеб, вынужден носить тюрбан, он - верный брат ему. Влад-Воевода оглядел его большими печальными глазами и, горестно вздохнув, улыбнулся.
      - Не соблаговолит ли господарь встретиться с Хамзой-пашой? Обменяться бы словами дружбы и договориться бы о сроках выплаты дани...
      Конечно, господарь готов встретиться с Хамзой-пашой. За добрыми советами следует добрая дружба. Если тем самым возможноунять гнев наипреславнейшего падишаха, тени Аллаха на земле, то Влад-Воевода пойдет на эту встречу, не опасаясь хитрости или засады.
      Юнис-бей Катаболинос, ухмыляясь в бороду, сопровождал его. Хамзу-пашу он тайно известил не обнаруживать всей ратной силы, ибо злодей не ведает заботы. Но на пути к городу Джурджу, в час, назначенный для встречи, налетели, словно коршуны, ратники Цепеша. Сперва они схватили султановых посланцев, затем окружили и полонили видинских спагиев. Пленных повели к Тырговиште. В просторном поле цепешские мастера потрудились над ними, проткнув всех до последнего кольями сквозь шаровары и подняв затем высоко над землей.
      - Добротная работа, - кивнул князь, тоскливо разглядывая казненных, только его светлость Хамзу надобно снять и поднять на более высокий кол, как подобает старшему по чину.
      Не сразу дошли до Стамбула валашские вести: для плохих вестников немые служители Сераля держали наготове шелковые шнурки. И лишь когда зима воздвигла ледяные мосты через Дунай, заторопились к Стамбулу фракийские гонцы, словно нес их на крыльях ужаса полночный ветер.
      Оказывается, Кара Ифлак-бей перешел Дунай со своими подмастерьями по кровавому ремеслу и захватил один за другим правобережные города от Чатала до Никополя. Прорвавшись в крепости, он вспарывал животы агам и сердарам86; затем прошел огнем и мечом все села подряд. Командиры вели счет сожженным домам и отрубленным головам. Так что вскоре Цепеш смог отправить королю Матвею подробный счет за подписью и печатями: 23809 голов были сложены в кучу и сосчитаны при нем. Что до других 884 подданных проклятого Махмета, князь клятвенно уверял, что они сгорели в домах. В итоге получается 24693 убитых.
      Синьор Томасси, спеша порадовать сенаторов Республики, отослал в Венецию копию описи. И приписал, что Влад просит срочной помощи у венгерского короля, ибо в ответ на подобный вызов весной неминуемо последует турецкое нашествие. Он же против несметной лавины османов может выставить не более двадцати тысяч настоящих воинов. Конечно, насколько возможно, король поможет валашскому господарю, однако у него у самого немало трудностей и осложнений. Впрочем, главнейший пункт его стратегии теперь осуществлен: Магомет обрушится на Валахию, а не на Венгрию. Пусть же сами мудрые сенаторы и благородный дож решают, как им быть при данных обстоятельствах: послать ли денежную помощь либо ограничиться дипломатическими акциями? Во всяком случае воевода полон решимости сражаться со всей силой отчаяния. - иного выхода у него нет.
      По ратному обычаю Блистательной Порты87, войска покинули свои стоянки на третий день после Егорья вешнего в лето 1462 года. День спустя в Стамбуле ? янычарские отряды доели свой последний бараний плов; аги подняли бунчуки, л трубачи возвестили, что падишах вышел из Сераля на горе западному миру, на страх его властителям.
      Военные корабли и суда с припасами пересекли Черное море и, войдя в устье Дуная, поднялись до впадения реки Моравы. Сухопутные войска следовали от стана к стану; всепресветлейший падишах ехал в окружении янычарских отрядов; впереди шла легкая конница-спагии; войска других родов, каждое со своим оружием - сулицами, луками, саблями иль пищалями- шли разными путями, а за ними тянулись тысячи подвод с припасами и харчем - и толпы грузчиков и дорожных рабочих; повсюду скакали на низкорослых и быстрых конях следившие за порядком чауши с боздыханами88 наготове. Ливийские гонцы спешили разносить султанские грамоты, исписанные кудрявым почерком ичогланор. Сто тысяч ратников вел Магомет в Кара-Ифлакию: покарав Цепеша-Воеводу за небывалую дерзость, он собирался двинуть войско дальше. А при шатре своем держал он нового властителя валашской райи89, юного и красивого друга своего Раду Басараба, брата господаря Влада.
      К концу первой недели июня войска перешли Дунай на челнах и плавучих мостах. Спагии повторили пуп. через Делиорман40. Гонцы, прибывавшие в стан падишаха, доносили, что вся Дунайская долина опустела, жители по стародавнему обычаю отступили в леса и горы со всем своим скарбом.
      Первой целью похода была крепость на Дымбовице, а затем город Тырговиште. Нужно было поставить в стране нового князя, а жителей призвать к послушанию: пусть только отдадут в руки слуг всемилостивейшего падишаха бея - Сажателя на кол и его подмастерьев. Однако стоянки следовали одна за другой, а о Цеиешс и его рати не было ни слуху, никаких вестей. Путь был труден, белесое засушливое небо дышало нещадным зноем; кони вскоре ослабели, начался падеж, лишь с сумерками наступало оживление, когда все делали привал и, отгородившись возами, отправляли по призыву ходжей вечерний намаз. Тогда звезды роняли росу. Люди жадно поглощали ужин и тут же засыпали под стражей. Лишь беспокойные верблюды ревели на луну.
      Однажды в такую ночь в пустыне, окружавшей янычарский стан, показались цепешевы мастера. Шатер султана стоял среди янычар. Внезапно глубь земли и устрашающая тьма разразились диким воинственным воем. Волки в человеческом обличье пробрались с саблями в зубах через ряды скрепленных возов, сквозь тын скрещенных сулиц и, ударив в двадцати местах одновременно, вызвали тот самый Животный ужас, который называют паникой. Подмастерья воеводы трудились крепко, спеша пробиться к середине круга, где должен был стоять высокий шелковый шатер султана; турецкие же ратники, обезумев от ужаса, резали друг друга.
      Султанская стража забила тревогу. Магомет повелел выстроить воинов четырехугольником и опустить сулицы. Трубачи трубили, добиваясь тишины. Воинов усмиряли саблями и железными палицами. Валашские волки ловко секли турок, покуда тревога в таборе не улеглась. Но вихрь безумья перекинулся дальше: верблюды и кони, разломав коновязи, стали топтать смешавшихся воинов.
      Когда на востоке, над далеким Царьградом, забрезжил рассвет, вышло повеление рабочим собрать убитых и увечных и зарезать для кухонь поврежденный скот.
      Конные отряды вышли в поле на поиски ночных гостей. Вокруг простирались все те же горелые луга и поля; леса молчали, в сторону гор лежала пустыня. То была жестокая война древних скифов, которую пришлось изведать еще в древнюю пору другим покорителям народов91.
      И снова двинулись войска в неведомые дали, спеша добраться до указанных городов. Кое-где беи рубили местных плугарей, добивая их, словно зверей из лесных берлог. Дни были томительны, солнце палило сильнее, чем на счастливых берегах Пропонтиды92. А ночи становились все тревожнее из-за таившихся призраков и людей.
      Оправдались расчеты мудрых советников Матвея-короля. Бессилен гнев великого султана, тщетна отвага оттоманских войск, в ту пору - лучших в мире. Это была не война между обычными войсками, а поединок с тенью.
      Раду Басараб-Воевода получил в шатре всепресветлейшего султана фирман93 на княжение. Тех подлых валахов, которых удалось переловить, повергли в прах к ногам султана: пусть лицезреют в страхе грозное чело его; но для прорыва через Семиградские перевалы уже не доставало сил. Воинственный пыл турецких армий был заметно охлажден. В начале июля Эль-Фаттых уже спешивался в Адрианополе. По заведенному обычаю, повсюду трубили о победном завершении похода; а остатки войск стекали вместе с горными водами к Дунаю. Только морские суда продолжали обстреливать из бомбард Килийскую крепость, где стоял в осаде королевский гарнизон. Это была действительно важная крепость, взятие ее возместило бы все убытки.
      Все это время, покуда велась изнурительная июньская кампания 1462 года, Штефан стоял со своим войском на рубеже. Пытать изменчивое счастье он не мог: и сам недолго княжил, и войско было слишком молодое. Приходилось дожидаться часа, когда порядки, учрежденные им, дадут свои плоды. Ратная доблесть Цепеша и валашских войск обеспечили Молдавии эту передышку, отдалив от ее рубежей лавину, которая в будущем неминуемо докатится и до нее. В каждом деле есть свой глубокий смысл: события 1462 года показал и, что Владу-Воеводе пришлось уповать лишь на самого себя. Он, Штефан, тоже не может положиться на скороспелую дружбу короля Казимира.
      Для Штефана, с его трезвым умом, поступки Влада имели преходящее значение. В сущности - это было безумием. Войско, подобное турецкому, можно одолеть лишь с помощью такого же войска, - значит, нужно долго и тщательно готовиться. Ратная доблесть ополчения могла принести лишь непрочную победу; а ход событий показывал, что нужно год за годом побеждать врага; такое под силу только строевому войску, как явствует из самого турецкого примера.
      Итак, когда затихнет буря, и войско Эль-Фаттыха поворотит к Дунаю, не следует ни радоваться, ни печалиться, а упорно довершать задуманное дело. Прежде всего нужно добиться, чтобы валашский господарь послушен был ему, а не другим, дабы тем самым отодвинуть опасное соседство нечестивца как можно дальше. По всему видать, однако, что не Влад является тем другом и братом, который ему нужен в соседнем господарстве. Болезненная суетливость и опрометчивость томят его, словно хворь в крови.
      Храбрый он воитель - но сумасброден и опасен. Правда, Цепеш помог ему отвоевать отчий престол. Господь рассудит, мог ли он из-за приязни давней забыть о бг.аге христиан и Молдавии. Долг его, защитника веры, велит совсем другое: укреплять как можно больше Христову рать.
      Вот почему не допустил он Влада-Воеводу к себе, не подал ратной помощи, а направил к семиградским рубежам. Сам же не медля осадил Килийскую крепость и повелел королевскому начальнику оставить ее, ибо Килия - исконное владение Молдавии и ее князя.
      Турецкие пушки продолжали обстрел с Дуная. Венгерский комендант ответил как храбрец, с той дерзостью, которая - он знал - была по вкусу королю Матвею: он забросал каменными ядрами и турецкие галеры на Дунае, и молдавские полки.
      Сучавский воевода мог покуда только заявить о своих правах на Килию. Взять крепость не хватало сил; оставалось зарыть стрелу, как под Хотином, и воротиться сюда позднее. 22 июня, стоя близ крепостной стены во время осады, Штефан был ранен в ногу. Всю жизнь, не заживая, ныла эта рана: возможно, то был знак, что кривда искупается в страданиях; а может быть, напоминание о том, что удаются лишь искусно подготовленные предприятия.
      III
      Изгнанник Влад нашел убежище у венгров. С востока, терзая гордое сердце князя, долетала слава о его подвигах. И вдруг, то ли подчинившись внезапному порыву, или печалясь о своей судьбе, а то и просто из чувства презрения к друзьям и недругам, направил он султану Магомету письмо такого содержания:
      "О, пресветлейший владыка оттоманов. Я - Ион Влад, Кара-Ифлакский бей, раб твоего величества, молю коленопреклонно простить мне злодеяния мои против тебя и царства твоего. Окажи великую милость и дозволь направить к тебе послов моих. Семиградие и Венгерское королевство ведомы мне, как мои пять пальцев. А будет твоему величеству угодно, так я бы мог - вымаливая грехи мои - отдать тебе под руку Семиградие; после чего ты легко одолеешь всю Угрскую землю. Послы мои сказали бы тебе поболе, а я всю жизнь буду тебе верным слугой и рабом и молю Господа о продлении жизни твоего величества на многие лета".
      Гонца, везущего грамоты к султану и к визирю, перехватили и обыскали, по наущению мудрых королевских советников, служители Матвея Корвина. Вероломство Влада-Цепеша казалось всем очевидным, Матвей распорядился заклю
      чить вассала в темницу. Горько усмехнулся Цепеш и спросил своих судей, за что сия немилость: за ратные дела на пользу короля и угрской державы, либо за пустые слова, отписанные им султану.
      - Ты слукавил против его величества, - отвечали судьи.
      Влад-Воевода окинул их проницательным взором. Он знал: со временем, покуда он будет томиться в Вышеградском заточении, венгры поймут, что место его не в темнице, а на валашском престоле; что и подтвердилось полностью впоследствии.
      Бейлербеи Фракии поставили на княжение Раду Басараба Красивого и для охранения новой власти усилили гарнизоны в Видине и Джурджу; затем исполнили и главное повеление своего господина: осадили Килийскую крепость и принудили венгерский гарнизон сложить оружие и сдаться.
      По заведенному порядку, дунайские гонцы примчались туг же с этой вестью в Сучаву. Господарь вскрыл грамоту наместника Нижней Молдавии, приказал пану Добру-логофэту прочесть ее и выслушал спокойно, не обнаруживая гнева.
      -Уповаю, бояре, что Божьим промыслом я не умру, ни завтра и ни через год, - проговорил Штефан. -Успеем порешить, как быть нам в этом деле. Покуда же прошу вас отобедать за моим столом в день тезоименитства моего, под покровительством святого архипастыря Штефана, заступника нашего. Но, вкушая яства и питья, не забывайте славить Господа и помните, что собрались мы вершить державные дела. Только черный люд бездумно насыщается. Нам же думать надлежит о государственном строении и справедливости. Покуда нечестивый падишах и король повели свои рати к другим рубежам - один в Вавилонию, другой в Богемию - должны мы привести себе княгиню, коею изволили избрать вы Молдове и господарю ее, и того ради пусть отправляется сразу после Крещения посольство в Киев и, явившись пред князя Симеона, принимает его сестру Евдокию с ее подружками и русскими боярами. Свадьбе же быть по древнему обычаю в зимний мясоед. До венчального обряда о невесте позаботятся отец Феоктист и матушка наша княгиня Мария. А вотчина пусть веселится вовсю. В свое время поступим мы с Килийской крепостью, как подобает.
      Но это время настало лишь по прошествии трех лёт. Молдавские лазутчики то и дело обшаривали секлерские земли, где некогда жил беглец Петру Арон; те же лазутчики отвозили грамоты в Брашов, призывая честного шолтуза и честных пыргарей94 замолвить слово перед королем Матвеем, уговорить его отринуть от себя злодея. Настало время учинить мир между Молдавией и его светлостью королем; негоже быть раздору меж братьями во Христе, когда турецкая лавина вот-вот готова хлынуть снова.
      Но в памятной книжице должников Матвея было занесено имя Штефана. Поэтому он только загадочно усмехался, слушая увещевания купцов, и продолжал держать при себе Петру Арона.
      Его величество король Матвей еще только собирался отрядить по весне искуснейших немецких пушкарей с лучшими пушками, дабы осадить и вернуть короне крепость в устье Дуная, а Штефан-Воевода уже скакал в Нижшою Молдавию. Была глубокая зима. Дунай покрылся льдом. В семи равнинных волостях Молдавии поднималась рать. По накатанным дорогам под ясным, изумрудным куполом неба возили пушки на санях. В ночь на 24 января зажглись внезапно факелы в молдавском войске, обложившем крепость, и бирюч огласил повеление молдавского князя.
      В это же время из Сучавы выезжали послы с печальной вестью об усыплении княгини Евдокии. Конники пришли в стан господаря 25 пополудни. Крепость уже сдалась. Штефап распоряжался полоном и готовился к торжественному входу в Килию.У ног его, на льду, лежал большой ключ от ворот. Сам киязь сидел на льдине, покрытой шелковой подушкой, топ самой, па которой седовласый старшина цеха каменщиков подал ему ключ от крепости. Ныла раненая нога. По повелению господаря дьяк, согнувшись тут же, писал на собственных коленях грамоту о назначении наместниками в Килийской крепости пыркэлабов Буфти и Исайи Нямецкого.
      Когда гонцы, скорбно повернув оружье к земле и обнажив головы, с поклоном протянули господарю грамоту первосвятнтеля Феоктиста, Штефап остановился на мгновение и взглянул на них. Не распечатав ее, он снова обратился к дьяку. Затем распорядился о вступлении в Кнлию и потребовал коня. На башне развевалось знамя с турьей головой.
      Стыло зимнее безмолвие. Воины, обнажив головы, стояли молча у подножия стен. Одни следили за опечаленным лицом господаря, другие - из речистых рэзешей Нижней Молдавии - не смогли удержаться, чтобы, грешным делом, не шепнуть друг дружке кое-какие неподходящие слова. Они были цравы: при всей печали этого часа, взятие Килии было для Штефана немалой радостью. А стихи, которые, ликуя, шептали про себя эти рэзеши, были волею судеб созвучны совершившимся делам. И сразу их узнали люди и стали передавать повсюду из уст в уста. Услышал их от отроков-служителей и Штефан, когда весной сидел один во внутреннем покое Сучавского замка. Услышал и изволил улыбнуться:
      Булава Чуди на Стучит в ворота Хотина, А меч Исайи - В ворота Килии...
      IV
      В лето 1467 молодой двадцатипятилетний король слыл красивейшим и отважнейшим мужем своего времени. В парче и шелках, тело его после плясок пышного двора дышало благовонием. Когда же король изволил отправляться на ратный подвиг, доспехи придавали ему вид грозный и величественный. Подпись его изумляла писцов. Кто бы осмелился открыть в нем недостатки? Ложь его прием дипломатический. Спесь - неотъемлемый придаток сана; острое словцо его повторяется тут же повсюду; пускай король и не изрек его - историки спешат
      увековечить августейшее остроумие. В стрельбе из лука, на соколиной охоте он не знает равных. За трапезой все жадно следят, как он двумя пальцами берет с золотого блюда жаркое, как осушает большой кубок токайского, - и подражают
      ему. Изящество, с которым он моется водой изо рта или пригоршней, в меру обливая при этом сановников, почитается добродетелью, приличествующей христианину. Кто смеет облыжно говорить, что подобный человек ведет свой род от валашских горцев? Во-первых, матушка его - знатнейшей крови, а во-вторых, отец - княжий отпрыск. Чем нужней была эта легенда, тем она казалась правдивей. Да и сама стать и повадки венценосца свидетельствовали о высоком его происхождении. И прежде всего великодушие, доступное лишь одному сословию, и гордая спесь, которую только оно могло так изящно проявлять. Любимецего святейшества, сердечный друг Венеции, победитель тестя, вероотступника Подебрада95, короля богемского, он сулил миру такие же победы над измаильтянами, какие некогда одерживал Янош-Воевода.
      Он был самым пылким и многообещающим венценосцем. Однако по верному старинному изречению, никто в своей земле пророком не бывает: именно родная земля, Семиградие, не признала Матвея королем. Противясь войску, возмущаясь тяжкой податью, оно устами князей и вельмож своих добивалось прежней вольности. Бенедикт Рот от имени саксонских купцов и графы Санкт-Георг и Зипс именем дворян Семиградия, покорившихся кесарю, отослали назад и грамоты Матвея, и его сановников. Скудные и беззаступные людишки, обремененные нуждой, сжигали замки короля и повергали в грязь гербы и штандарты короны.
      Но Магвей-король умел смирять и карать непокорных. Летом того же года он вступил в Семиградие с конными латниками и пешими кольчужниками. И был с ним свирепейший кондотьер96 Жискра, предводительствовавший легкими отрядами для грабежа, разора и поджогов. Король пресек мятеж, потопил в крови восставших. Хлеборобы пали ниц в дорожную пыль, купцы отсчитали требуемое золоти, вельможи" покорились, признав в каравшей их руке воистину монаршую десницу.
      Августейший король достал свою памятную книжицу и сделал в ней необходимые пометки. Тут-то и заметил он нового должника, да невиновнее других. Сперва король нахмурился, затем, усмехнувшись, распорядился привести к нему изгнанника Петру Арона, давно ожидавшего зова. Наступил черед оказать ему милость и восстановить попранную справедливость. Теперь Штефан заплатит за все: за разорение секлерских земель, за мятежи на рубежах королевства, за присвоение Килии.
      19 и 20 ноября королевское войско, усиленное новыми полками, пробилось через Ойтузский перевал, разметав заслоны на пути и отогнав Штефановы частавы. Впереди шли отряды храброго Жискры, позади - бомбарды и обозы. С горных вершин понеслись тревожные звуки бучумов. Жискра натравил разбойные свои дружины на села и города. Вечерами от пожаров багровело небо; на каждой новой стоянке король видел, как уходило все дальше на север кровавое зарево.
      В первых числах декабря он стоял уже в Романе, обдумывая со своими военачальниками захват Сучавы. О Штефане покуда не слышно было ничего. Кучки всадников, появлявшиеся тут и там на холмах либо в Серетской пойме, а то и за Молдовой-рекой на горной тропе, улетучивались при первом угрожающем движении королевских полков. Поход покуда казался легким. Но у короля были мудрые полководцы, они с великим бережением обследовали дороги, на ночь прочно укрепляли стан. А Жискра, разбойничая в глубине вражеской земли, освещал сторожевым заставам дали.
      Следуя государевым шляхом по левому берегу Молдовы, король Матвеь сделал второй большой привал в Бае. От Романа до этого древнего города расстояние небольшое. Но зима посуровела, начались метели. Нужно было сыскать еще коней да быков для тяжелых бомбард и обозных телег. В поисках тяглового скота Жискровы воины обшаривали безлюдные деревни. Пришлось воротиться .к Тротушу, кчангэям97. Покорившись королю, сии католики не получили сколько-нибудь заметной выгоды, а потому чангэев тоже не оказалось на месте. Попутно приходилось отбиваться от стремительных налетов рэзешей в овчинных тулупах и больших шапках; налетев, они тут же кидались врассыпную. Там, гди при проходе войск не все еще было сожжено, теперь лежала пустыня, остатки припасов были вывезены невесть куда. Преодолев заносы и буран, Жискровь; люди вернулись ни с чем в стан Матвея-короля; одни безрадостные вести принесли они. К тому времени воротились и другие ратники, побывавшие за Серетом. Полоненные жители смело поведали королевским начальникам, что у господаря войска вдоволь, - об этом, дескать, тужить не приходится, а вот когда покажется он со своими полками, никому знать не положено.
      Когда же стали их хлестать по щекам и колоть тесаками, пленные хлеборобы признали, что господарь покажется вскорости. Только утихнет ветер, князь-батюшка грянет со всею своею силою.
      Преодолевая напор бури, налетавшей с полночной стороны, королевская рать дошла в полном порядке до назначенной ей стоянки. Притомившиеся воины укрыли скот в хлевах и зимних загонах. Горожан выгнали в амбары, сами устроились в тепле. Выставили сторожевые дозоры в сторону гор и молдавских бродов. И спешно обнесли Баю возами, крепко связав их.