Скарамуш - Врата судьбы

— Помню, — прервал его государственный муж. — Вы мне все это уже рассказывали. Более того, — добавил он с обычным выражением недоверия и легкого презрения, —независимо от вас получил этому подтверждение. Продолжайте, пожалуйста.

— Вам известно, что моя помолвка с мисс Холлинстоун состоялась вопреки воле сэра Джона.

— Меня это ничуть не удивляет, поскольку я знаю и глубоко уважаю сэра Джона, — язвительно прокомментировал его слова министр. — Ну и что?

— Сэр Джон арестован, милорд.

— Да, при вашем активном содействии, — напомнил министр. — Признаться, я не задумывался над вашими истинными целями. Мне известно, что сэр Джон не дал согласия на помолвку. — Вероятно, лорд Картерет не знал о расторжении помолвки. — Теперь я отчетливо представляю, что обвинение в государственной измене лишает его прав опекуна по завещанию сэра Холлинстоуна. Что мне неясно, так это причина вашего нынешнего визита. Надеюсь, вы не ведете со мной двойной игры, сэр?

— Двойной игры? Я, милорд?

— Ах, вы, кажется, и понятия не имеете, что это такое? Оставьте, сэр, не изображайте оскорбленную невинность! Подобные игры сейчас неуместны. Предавший однажды предаст снова. Впрочем, у меня нет желания обвинять вас, милорд. Мое единственное желание предупредить: будьте со мною откровенны. Какова ваша цель? Скажите коротко и прямо.

Виконту пришлось смириться с повелительным безапелляционным тоном министра: маска с него была сорвана.

— Милорд, — ответил он, — я полагал, что моя цель ясна. Я не замышляю зла против сэра Джона, ведь я собираюсь жениться на его племяннице и не хочу его погибели. Мне остается лишь уповать на перемену к лучшему в его мыслях по поводу моей женитьбы, когда бы перемена ни произошла — до или после свадьбы. Сэр, если я пообещаю сэру Джону всячески содействовать его освобождению и оправданию, он, движимый чувством естественной благодарности...

— Чепуха! — прервал его министр... — Естественная благодарность, черт побери! Почему бы вам не сказать начистоту, что вы замышляете сделку с сэром Джоном?

На сей раз Понсфорт лукаво улыбнулся.

— По правде сказать — да, — признался он. — Имей я приказ об его освобождении в кармане, я бы чувствовал себя намного увереннее.

Государственный муж снова откинулся в кресле, задумчивая поигрывая пером. Его неуверенность вселила в лорда Понсфорта надежду. Он понимал: самое неприятное для лорда Картерета после постоянных якобинских интриг — медленного кипения под внешне спокойной поверхностью, — их разоблачение. Министр предпочитал подавлять заговоры в зародыше. Он вселял в заговорщиков страх, а потом без лишнего шума отпускал их на волю. Осуждение сэра Джона не входило в планы министра: оно лишь придало бы популярности якобитскому движению. Правительству было выгодно ограничиться его арестом. Выйдя на свободу после такого сильного потрясения, сэр Джон наверняка утратит интерес к заговорам. Скорейшее освобождение сэра Джона под любым благовидным предлогом вполне устраивало министра. Предложение лорда Понсфорта давало козыри ему в руки: у сэра Джона сложилось бы впечатление, что своим освобождением он обязан его личному вмешательству. Министр колебался лишь потому, что не доверял Понсфорту и опасался, что осведомитель преследует иную, не известную ему, Картерету, цель. Вдруг его осенило.

— А может быть, освобождение сэра Джона нужно вам, чтобы оказать давление на его племянницу? — осведомился он холодным ровным голосом.

Проницательность министра потрясла Понсфорта: тот разгадал его истинные цели. Это была последняя карта в затеянной Понсфортом игре, и он возлагал на нее большие надежды. Но виконт ничем не выдал себя. В ответ на слова министра лорд Понсфорт изобразил оскорбленное достоинство и, выдержав паузу, растянул губы в презрительной усмешке:

— У меня нет нужды оказывать давление на мисс Холлинстоун, сэр. Мы обручены. Помолвка состоялась полгода назад, и об этом знает весь свет.

Убедительный ответ Понсфорта не рассеял сомнений министра: уж он-то знал, как двуличен человек, с которым он беседует. Лорд Картерет молча покачал головой.

— Когда же свадьба? — спросил он наконец.

— Завтра вечером в моем поместье в Суррее.

Понсфорт действительно вырвал у Дамарис согласие на брак в обмен на обещание освободить сэра Джона.

Лорд Картерет повертел в руке перо, потом бросил его на стол. По всему было видно, что он принял важное для себя решение.

— Приходите ко мне после свадьбы, — предложил он виконту, — и мы вернемся к этой теме. Весьма вероятно, что я выполню вашу просьбу.

Лорд Понсфорт едва сдержался. Протестовать в его положении означало выдать себя, обнаружить свои намерения. Он вовремя спохватился. Все сказано, и чем скорей он согласится с предложением лорда Картерета, тем лучше. Он медлил с уходом, досадуя на неудачу. Наконец он встал, чтобы откланяться.

— Пусть так и станется, — Понсфорт натянуто улыбнулся. — Я буду иметь честь нанести вам визит в пятницу.

— Всего доброго, — лорд Картерет холодно кивнул Понсфорту.

Тот ушел, кипя от злости, прикидывая, как бы обойти препятствие, так неожиданно возникшее на его пути. Однако довольно быстро нашел выход из положения и уже через полчаса в своем доме на Сент-Джеймс [...в своем доме на Сент-Джеймс — в данном случае здесь имеется в виду улица, на которой был расположен одноименный королевский дворец] он настрочил и отправил мисс Холлинстоун следующее послание:

«Моя дорогая Дамарис, я только что вернулся от лорда Картерета и сразу взялся за перо, желая успокоить вас, ибо прекрасно понимаю, что Вы очень волнуетесь. Министр внял моей настойчивой просьбе и готовит приказ о помиловании сэра Джона. Его величество подпишет приказ завтра, и я преподнесу его вам в качестве свадебного подарка, когда Вы пожалуете в Вудлэндс...»

Далее следовали заверения в вечной любви и слова о предвкушении безумного счастья, до которых нам нет дела. Впрочем, надо отдать должное лорду Понсфорту, он писал вполне искренне. Он и впрямь предвкушал безумную радость освобождения от Исраэля Суареса и кошмара долговой тюрьмы. Он жил в этом кошмаре днем и ночью. Угроза долговой тюрьмы сделала из него злодея.

Описанные события произошли в среду судьбоносной недели.

В четверг лорд Понсфорт отправился в свое поместье в Суррее, чтобы завершить приготовления к приезду невесты. Для заключения брачного союза он прихватил с собой бродячего пастора по имени Пью.

Примерно в то же самое время, когда карета лорда Понсфорта свернула с улицы Сент-Джеймс на Пиккадилли [Пиккадилли — площадь в центре Лондона], другая карета остановилась у резиденции лорда Картерета. Мистер Темплтон явился к министру для объяснения. Он играл роль хора в этой комедии. Капитан Гейнор сам хотел получить от министра объяснения, что же касается сэра Ричарда, то он прибыл как важный свидетель на тот случай, если потребуется расследование.

Никаких объяснений не потребовалось. Потрясающий факт появления капитана Гейнора сокрушил абсурдное предположение о том, что капитан Дженкин, якобитский шпион, повешенный две недели назад в Тайберне, и капитан Гейнор — одно лицо. Здесь явно произошла чудовищная ошибка. Первоначальное оцепенение лорда Картерета сменилось гневом, умело подогреваемым мистером Темплтоном.

— Если бы вы, ваша светлость, удостоили меня своим вниманием, прискорбной ошибки не произошло бы... не произошло бы... — вещал мистер Темплтон громким рокочущим голосом. — Я прилагал все усилия, но вы, ваша светлость, не прислушались к моим словам. Даже когда я предъявил неоспоримые доказательства, вы, ваша светлость, предпочли мне других советников. Если вы сейчас навлечете на себя злорадство и издевательские насмешки своих политических противников, вы посочувствуете мне, моим незаслуженным страданиям!

— Ваше право — указать мне на ошибку, от которой вы меня предостерегали и которую я, вопреки вашим предостережениям, совершил, — с горечью произнес министр, сверля мистера Темплтона глазами-буравчиками, — Но, заклинаю вас, сэр, не сыпьте соль мне на раны!

— О, милорд, я менее всех других склонен к такой... бесчеловечности. Мое многословие объясняется лишь желанием оправдать настойчивость, с коей я предупреждал вашу светлость.

— Не стоит оправдываться, коли капитан Гейнор пожаловал сюда собственной персоной!

— Я клялся честью, — продолжал мистер Темплтон, —и уж было решил, что поплатился своим добрым именем. Под этим впечатлением я и подал в отставку, и вы ее приняли, ваша светлость. Я сделался мишенью для всех злых языков в городе, всех злых...

— Возможно, — прервал его министр, сообразивший, что пора раз и навсегда компенсировать мистеру Темплтону его муки, — возможно, вашему преемнику по службе будет предложено подать в отставку ради восстановления справедливости, и вы снова займете свой пост.

— Я признаю за вами, ваша светлость, высочайшее чувство справедливости, — не преминул вставить мистер Темплтон.

— А что касается вас, сэр, — министр перевел взгляд на капитана Гейнора, и тот встал навытяжку, — вам возместят ущерб. Мы опубликуем сообщение о допущенной ошибке. Она, признаюсь, и сейчас повергает меня в изумление.

Капитан продолжил тактику напора и натиска:

— Вероятно, я смогу внести ясность в это дело.

— Вы полагаете, что путаница вызвана игрой природы, порой наделяющей людей столь сходными чертами, что их не отличишь друг от друга?

— Я имел в виду другое. Ничего не могу сказать о своем сходстве с покойным капитаном Дженкином: никогда с ним не встречался. Но, пожалуй, дело куда серьезнее. По словам мистера Темплтона, арестован сэр Джон Кинастон — за то, что предоставил мне кров. Правительство опять же исходило из того, что я — капитан Дженкин, якобитский шпион, повешенный две недели назад.

Лорд Картерет помрачнел.

— Да, вы правы, — раздраженно буркнул он.

— Еще одна ошибка, подлежащая исправлению, — мгновенно нашелся мистер Темплтон, несомненно получавший огромное удовольствие от этой сцены.

— Сдается мне, арест сэра Джона, равно как и путаница со мной и с покойным капитаном Дженкином, — работа милорда Понсфорта, — спокойно заметил Гейнор.

— Верно, — подтвердил министр и выругался.

— Самое странное в этом деле то, что лорд Понсфорт прекрасно меня знает. Я бы удивлялся еще больше, если бы не понимал причин его необычного поведения.

— Что я слышу? Вы знакомы с лордом Понсфортом?

— Его светлость знает меня так же близко, как моего друга Дика Темплтона.

— Ах, вот как, черт побери!

Министр задумался. Дружеское расположение к сэру Джону Кинастону и недоверие к Понсфорту привели его к неожиданным выводам:

— Вы предполагаете, что он сделал это... использовал меня как орудие для достижения собственных целей?

— Я ничего не предполагаю, — ответил капитан Гейнор, — я лишь обращаю ваше внимание на суть происходящего.

Теперь Гейнор вел игру смело: он понял, что Понсфорт у него в руках. Впрочем, он не дрогнул бы и в присутствии самого Понсфорта: никакие клятвы и заверения милорда не смогли бы противостоять одному впечатляющему факту: по его доносу две недели тому назад повесили капитана Гейнора, и тем не менее капитан Гейнор, живой и невредимый, стоял перед министром.

— Мне придется привлечь внимание вашей светлости к некоторым деталям личного свойства, — сказал Гейнор. — Когда по настоянию Дика Темплтона я месяц тому назад приехал в Англию с рекомендательными письмами к его кузену, помощнику министра, я надеялся послужить своей стране. Я воспользовался гостеприимством лучшего друга моего отца сэра Джона Кинастона. Сэр Джон удостоил меня своим доверием, сообщив, что помолвка его племянницы и лорда Понсфорта расторгнута: обнаружилось, что лорд Понсфорт преследовал недостойные цели, домогаясь руки его подопечной.

— Расторгнута? — вскричал лорд Картерет. — Вы говорите — расторгнута? — Сомнения министра тотчас переросли в уверенность. — Прошу вас, продолжайте, — мрачно добавил он. — Интригующая история!

Капитан Гейнор разгадал ход мыслей министра. Это воодушевило его.

— Так уж случилось, сэр, — продолжал он, — что познакомившись с мисс Холлинстоун поближе, я... словом, у его светлости появились основания считать меня своим соперником. Его опасения были тем более оправданны, что сам он впал в немилость. Вскоре обстоятельства вынудили меня покинуть Лондон, и в мое отсутствие мое имя отождествили с именем известного мятежника. Широко распространились слухи о моей казни, а моего друга и хозяина сэра Джона Кинастона арестовали за укрывательство государственного преступника.

По лицам слушателей было видно, какое впечатление произвел на них его рассказ и к каким выводам они пришли.

— Вы даете понять, сэр, что злодей воспользовался моим доверием в своих целях? — снова резко спросил министр.

Капитан Гейнор с непроницаемым выражением лица покачал головой.

— Не в моих привычках, сэр, ходить вокруг да около, ограничиваясь намеками, — возразил он, — и я, естественно, делаю выводы. Однако позвольте мне оставить их при себе. С моей стороны было бы несправедливым разглашать их: я — сторона заинтересованная, следовательно, сужу о событиях субъективно. Потому я лишь привожу факты — не более того. Делайте выводы сами, ваша светлость. Ранее вы действовали, руководствуясь определенными сведениями. Вы, несомненно, понимаете, что само мое присутствие здесь — достаточное доказательство лживых сведений. Обдумайте все, что я вам рассказал, и вы сразу увидите, на чьей стороне правда.

Министр вскочил, разгневанный тем, что его подозрения подтвердились. Его и впрямь использовали самым бесчестным образом!

— О! — воскликнул он. — История невероятная и вместе с тем вполне достоверная!

— Ничего невероятного в ней нет, если вашей светлости угодно знать подоплеку дела, — заметил капитан. —На брак Понсфорта с мисс Холлинстоун требуется согласие сэра Джона, иначе...

— Знаю, знаю, — раздраженно прервал его лорд Картерет. — Сэр, ничего нового вы мне уже не расскажете, во всем остальном я разберусь сам!

Заявление министра очень удивило капитана, но он и виду не подал.

— Вот дьявольщина! — выругался министр. — Я еще вчера заподозрил: приказ о помиловании сэра Джона нужен Понсфорту, чтобы принудить племянницу сэра Джона к браку. А ведь я ничего не слышал о расторжении помолвки. Теперь мне все ясно. Я проучу Понсфорта! Он до конца жизни будет помнить мой урок! А вы, сэр, позаботьтесь о молодой особе, иначе ее обманут, как обманули меня. Более подходящего человека, чем вы, мне для этого не найти. Негодяй Понсфорт собирается жениться на ней сегодня вечером...

Капитан мгновенно утратил свою выдержку. Он побледнел, его глаза в ужасе расширились.

— Сегодня... сегодня вечером? — повторил он срывающимся голосом.

— Не волнуйтесь! — лорд Картерет улыбнулся. — Вы явитесь вовремя и сорвете планы Понсфорта.

Министр снова сел. Под личиной холодного безразличия клокотал гнев: им воспользовались как орудием — такое заключение напрашивалось само собой. И кто? Шпион, которого он презирает! Лорда Понсфорта ждала расплата. Она всегда угрожает предателю. Тот, кто его нанимает, первым и бьет его, заподозрив измену.

— Даже если мне не удастся сорвать его планов, я успею внести в них поправки, — процедил капитан сквозь зубы.

Министр предостерегающе поднял руку.

— Поймите меня правильно, капитан Гейнор, не думайте, что я санкционирую все, что у вас на уме. Я хочу лишь, чтобы вы вмешались и спасли девушку от брака с негодяем. Остальное вы можете спокойно предоставить другим, — После недолгой паузы министр добавил: — Если свадьба не состоится, милорд Понсфорт не причинит миру особого беспокойства в ближайшем будущем. — Министр взялся за перо: — Я напишу приказ о немедленном освобождении сэра Джона и вручу его вам, капитан Гейнор. Возможно, сэр Джон изъявит желание сопровождать вас в Суррей. Он, конечно, будет вам весьма признателен за то, что по возвращении из странствий вы оказали ему столь своевременную услугу, — с такими словами министр что-то быстро написал, посыпал документ песком, а потом поднялся и вручил его Гейнору: — Вот приказ.

Обернувшись к мистеру Темплтону, лорд Картерет попросил его задержаться для разговора с глаза на глаз и проводил капитана и сэра Ричарда.

— Насколько мне известно, вы хотели получить должность в колониях, сэр, — сказал он капитану напоследок. — Теперь вы помышляете о женитьбе, и, возможно, ваши планы изменились. Если же нет — я в вашем распоряжении.

Капитан Гейнор поблагодарил его светлость и откланялся. Они с сэром Ричардом спустились рука об руку по ступеням особняка.

— Что бы со мной ни случилось, я не останусь в Англии, — признался Гейнор. — Ты оказал мне плохую услугу, уговорив меня приехать сюда, Дик. Уж очень здесь неспокойно — заговоры, интриги, козни. Все это претит моей простодушной натуре.

— Пожалуй, ты прав, — согласился сэр Ричард. — Вам, людям действия, не по пути с интриганами.

— Да, — печально кивнул капитан и тяжело вздохнул.

Сэр Ричард никогда бы не догадался, как сожалеет капитан о своем вынужденном притворстве, о своей тонкой интриге. Но речь шла о жизни и смерти — не только его, Гейнора, но и других людей, и капитан не осмелился рассказать всю правду Ричарду, славному человеку, лучшему другу, ликовавшему, что Гарри жив и здоров.

— Я поеду с тобой в Суррей сегодня вечером, — предложил сэр Ричард, — посмотрю, чем дело кончится.

Глава XXII

ИСРАЭЛЬ СУАРЕС

Вудлэндс, поместье лорда Понсфорта в Суррее, находился в двух милях к северу от города Гилфорда. Прекрасный красно-коричневый особняк в стиле тюдор располагался в обширном старинном парке.

В тот июльский вечер лорд Понсфорт обедал с большим опозданием. Он довольно поздно приехал из города. Много времени у него отнял туалет, приличествующий жениху. Понсфорт надеялся, что свадьба состоится до исхода дня. Наконец Понсфорт спустился в столовую. Он выглядел великолепно в камзоле из серого атласа с серебряными галунами. Жемчужно-серые чулки украшал узор из серебряной нити. Бриллианты капельками воды переливались в брабантских кружевах шейного платка, кружевные манжеты почти полностью прикрывали красивые холеные пальцы, на туфлях сверкали пряжки с французскими стразами. Модный напудренный парик, перевязанный сзади лентой, подчеркивал мужественную красоту смуглого лица.

Милорда нетерпеливо ждал, страдая от голода, преподобный Томас Пью, изрядно обносившийся бродячий проповедник, которого Понсфорт привез из Лондона. Проповедник ахнул, потрясенный столь ослепительным зрелищем, притупившим даже муки голода. Пожелай лорд Понсфорт оттенить свое великолепие, лучшего фона, чем Пью — приземистого, со впалыми синеватыми щеками, черного, как ворон, в своем старом пасторском облачении, — было не найти.

Лорд Понсфорт ел мало, а говорил еще меньше. Милорд явно нервничал: приготовления к свадьбе не закончились. Но больше всего он опасался, что ему не удастся, вопреки своим усилиям, склонить к браку Дамарис.

Обед подходил к концу. Уже убрали скатерть и зажгли свечи. Мужчины по-прежнему сидели за столом, пили вино и лишь изредка перекидывались словами. Понсфорт, откинувшись на спинку стула, мрачно глядел на круглый графин с портвейном, в котором отражалось пламя свечей. Графин переливался, как огромный карбункул.

Длинные окна были распахнуты в душную вечернюю тьму. Небо, усыпанное звездами, бархатисто-черное, пересекали зловещие пурпурные отблески заката. Стояло полное безмолвие. Свечи в золоченых канделябрах, стоящие на выступах деревянных панелей, ярко горели, отбрасывая блики на темный полированный паркет.

Вдруг издалека донесся топот копыт. Звуки приближались, послышался шорох колес по гравию аллеи. Лорд Понсфорт прислушивался, затаив дыхание. Его глаза лихорадочно блестели. Дамарис приехала!

— Наверное, невеста, — отважился предположить пастор.

Долгое молчание и скверное настроение хозяина изрядно действовали ему на нервы. Милорд ничего не ответил, и пастор, потягивая вино, смущенно посматривал на него из-под косматых бровей.

Карета остановилась. Не в силах больше ждать, милорд поднялся, отставив стул с высокой спинкой. Он взглянул на часы, стоявшие на каминной полке. Стрелка приближалась к девяти. Понсфорт ждал Дамарис в девять и счел ее поспешность добрым знаком.

Дверь за спиной у Понсфорта тихо отворилась. Он резко обернулся, дрожа от волнения. Ливрейный лакей пришел доложить о приезде гостя. Его слова, будто холодный душ, остудили лихорадочное возбуждение Понсфорта.

— Мистер Суарес, сэр, просит доложить о себе.

— Суарес? — хриплым от перехватившей горло злости голосом спросил Понсфорт. Но злость тут же сменилась другим чувством, глаза его расширились, уголки губ безвольно опустились: — Суарес?

— Я сказал ему, сэр, что вы сегодня никого не принимаете, — оправдывался лакей, — но он утверждает, что у него к вам неотложное дело.

— Так оно и есть, милорд, — прогудел низкий голос, и в дверях появился сам ростовщик — рослый, с бараньим профилем.

Опасаясь, что его не примут, Суарес пошел за лакеем с твердым намерением встретиться с милордом. Лакей попытался преградить ему путь, но было поздно. Еврей, пренебрежительно отстранив слугу, прошел в комнату.

— Что вам нужно? — вызывающе спросил хозяин. Он побледнел от гнева и не сводил с незваного гостя уничтожающего взгляда.

— Что мне нужно? — эхом отозвался Суарес. Он был крайне взволнован, и это чувствовалось по его речи. —Что мне нужно? О, мне многое нужно, можете мне поверить, милорд. Для начала я требую объяснений.

— Черт возьми! Вы наглый негодяй! Как вы смеете врываться ко мне таким образом?

Незваный гость в ответ лишь махнул рукой.

— Бросьте! Хватит слов, хватит оскорблений! Я подам на вас в суд за оскорбления, и вы мне еще за это заплатите! Мы будем говорить при них? — Суарес указал на пастора и лакея. — Впрочем, мне это безразлично, — добавил он презрительно.

Лорд Понсфорт вперился в Суареса взглядом, пытаясь подавить гнев, потом обернулся к лакею.

— Оставь нас, — бросил он лакею. — И вы тоже, Пью. Ждите меня в кабинете.

Пастор допил вино и удалился вместе с лакеем. Суарес наблюдал эту сцену с усмешкой.

— Ха! Какая важность, какое могущество! Оч-чень величественно для побирушки! — воскликнул он.

Исраэль Суарес ничуть не походил на заискивающего, трясущегося от страха еврея с пейсами, в длиннополом суконном сюртуке, постоянно сознающего свою принадлежность к презираемой нации. Суарес гордился тем, что он еврей, и презирал тех, кто относится к евреям пренебрежительно. Он был необычайно богат, понимал силу денег и пользовался ею. Он проявлял особую безжалостность к тем, кто осмеливался третировать его из-за происхождения. Им он платил презрением за презрение, оскорблением за оскорбление, и поскольку сила была на его стороне, его презрение и оскорбление нередко бывали пагубны.

Внешне Исраэль Суарес производил бы впечатление денди, если бы не природная тяга к восточной роскоши. Тут он всегда переходил границу. Его бордовый камзол и алый жилет под ним, сплошь расшитые золотом, слепили глаза. Пуговицами служили рубины великолепной огранки. Бриллианты сверкали в кружевах и в кольцах, которых на каждой руке было по два. Даже рукоятка шпаги была из чистого золота.

Дородный, могучего телосложения, смуглый, с большими влажными глазами и длинным носом, Суарес производил впечатление человека незаурядного и притягательного. Сознание собственного могущества, дарованного огромным богатством, придавало ему властности. Этот испанский еврей был не из тех, на кого взирают свысока. Если бы не картавость, его английский был бы безупречен.

Лорд Понсфорт допустил ошибку, недооценив Суареса. Он и прежде относился к нему с изрядным пренебрежением, а сейчас, презрительно искривив губы, оглядел ростовщика с головы до ног. Это не ускользнуло от внимания самолюбивого еврея. Ответные действия последова ли незамедлительно. Ростовщик подошел к столу и налил себе бокал портвейна, не потрудившись спросить разрешения. Он отведал вина и задумчиво облизал губы, как бы оценивая его качество.

— Хорошее вино, — сказал он с удовлетворением, — Надеюсь, в моем винном погребе здесь неплохой запас портвейна?

— Что вы хотите этим сказать, черт возьми! — возмутился Понсфорт.

Суарес хладнокровно осушил бокал и, не спрашивая позволения его светлости, опустился на стул, в то время как милорд стоял.

— Полагаю, мне дозволено пить свое собственное вино в своем собственном доме, не спрашивая разрешения, черт побери, — ответил Суарес тем же тоном.

Чувствовалось, что он полностью овладел собой. Горячий и вспыльчивый от природы, Суарес умел быть холодным и беспощадным. Не дав Понсфорту оправиться после первого удара, он нанес новый, сухо изложив причину визита.

— Видите ли, я получил сообщение от лорда Картерета, что он отменяет свое ручательство, — сказал он, — Я направил свое доверенное лицо, Коуэна, в ваш дом в Лондоне, а сам прибыл сюда. У меня имеется ордер на арест имущества, и я привез сюда трех судебных приставов. Своего агента я отправил в ваше имение в Йоркшире [Йоркшир — крупное графство на северо-западе Англии. Позднее было разделено на ряд более мелких графств и городов-графств]. Как вы сами понимаете, я не теряю времени даром. — Суарес с усмешкой наблюдал за потерявшим дар речи Понсфортом. — Вы должны мне тридцать тысяч фунтов, милорд. Имение Вудлэндс оценивается в четыре тысячи, ваш дом в Лондоне — в три тысячи, а йоркширское поместье даст после продажи еще семь —восемь тысяч фунтов. В залог оставшейся суммы я должен взять вас, пока не получу выкуп от вас или ваших друзей. Теперь вам известны мои намерения. Теперь вам ясно, почему я, наглый негодяй, вторгаюсь в свой собственный дом, — злорадно закончил ростовщик.

Понсфорт прислонился спиной к каминной полке, пытаясь унять дрожь. Он сразу сник. Ему казалось, что в его жилах течет не кровь, а вода. Из всего, что наговорил ростовщик, в голове у него застряла одна фраза, и он произнес ее сиплым голосом:

— Лорд Картерет отменил свое ручательство...

— Именно так, — подтвердил Суарес. — Меня удивляет, почему он его дал.

— И все же, — начал Понсфорт неверным голосом, перестав удивляться и искать причину странного поступка министра, ибо теперь его больше занимали страшные последствия, — даже если ручательство отменено, какое это имеет значение?

— Значение имеют тридцать тысяч фунтов, — заявил Суарес. — Вы понимаете, что лишь ручательство его светлости удержало меня от подачи иска месяц тому назад.

— Но сегодня у меня свадьба! — вскричал виконт. Он побледнел, капли пота выступили на его некрасивом узковатом лбу.

Теперь мистер Суарес в свою очередь с молчаливым презрением оглядел наряд хозяина.

— Ах, вот оно что! — недобро усмехнулся он. — Вот почему вы так вырядились! Вы очень красивы в свадебном наряде.

Лорд Понсфорт хотел было гордо вскинуть голову, но не посмел. Здесь распоряжался другой.

— Вы знаете... вам положено знать, как богата мисс Холлинстоун. Неужели вам мало такой гарантии?

— О чем речь? Брачные перспективы еще не гарантия, вам это прекрасно известно. Да я бы вам и шиллинга не дал в обмен на обещания, я бы отказал вам в праве выкупа закладной, если бы вы не заручились бумагой лорда Картерета, подтверждающей вашу платежеспособность. А поскольку он больше не ручается за вас, ваши поместья вы сами...

— Господи, неужели нельзя подождать до завтра?

— Я не намерен ждать и часа, — отрезал Суарес. — Какой в этом смысл?

— Вы окажетесь в дураках, если не дадите мне срока.

Суарес зло хохотнул:

— Я еще никогда не оказывался в дураках в своем деле, милорд. Никогда!

Лорд Понсфорт подошел к столу и тяжело опустился на стул. Наклонившись вперед, он смотрел на Суареса. Его бледное потное лицо блестело в свете свечей.

— Суарес, — сказал он, — прошу вас, учтите, что весь мой долг наличными не превышает пятнадцати тысяч фунтов. Вы отнимаете у меня Вудлэндс, мой лондонский дом, имение в Йоркшире. Но вы же понимаете, хотя и утверждаете обратное, что моя недвижимость в совокупности стоит больше пятнадцати тысяч фунтов?

— А вы думаете, что я дал бы вам денег, не будь я в этом уверен? Или вы воображаете, что ростовщики занимаются филантропией? Это рискованное дело, мой друг, в таких делах лишь большая прибыль компенсирует затраты. Но вы упускаете из виду, что я всюду получил бы процент на свой капитал.

— Это вы упускаете из виду свой доход, поскольку собираетесь упечь меня в тюрьму. Если вам это удастся, не видать вам проклятых процентов, как своих ушей.

Мистер Суарес прикрыл один глаз.

— Процент идет и с заповедного родового имущества, — напомнил он Понсфорту. — Получается чтото около полутора тысяч фунтов в год. Если деньги удачно вложить, к примеру, во флот, можно получить приличную прибыль. А вы заживете припеваючи на пятьдесят фунтов в год.

— Так вы меня на десять лет собираетесь упечь? —взревел виконт.

— Нет, пожалуй, на более долгий срок, — ростовщик поджал губы. — Из-за неоплаченного баланса. Но вы, ваша светлость, на здоровье не жалуетесь и легко выдержите испытания.

— Суарес! — с яростью выкрикнул милорд. — Вы — грязный еврей!

— Понсфорт, вы — еще более грязный христианин: залезаете в долги, которые не можете вернуть, — парировал ростовщик.

Понсфорт вскочил, будто его ударили. Получить такое оскорбление, и от кого? От мерзавца из иудина племени! Нет, такое невозможно снести, это неслыханно!

Понсфорт был безоружен, а то наверняка набросился бы на Суареса. Он невольно схватился рукой за бок, где обычно висела шпага. Еврей наблюдал за ним с холодной усмешкой. Твердой рукой он налил себе еще бокал вина.

— Удивляюсь, — он задумчиво улыбнулся, — когда ваша светлость наконец поймет, что напрасные оскорбления — соревнования для дураков. Я все стараюсь учить вас... — Суарес осушил бокал и поднялся. — Ну что, пойдем? — спросил он, и в его вопросе прозвучал приказ.

Понсфорт, сдерживая гнев, так сильно оперся руками о стол, что суставы пальцев побелели.

— Пойдем? — повторил он.