Скарамуш (№2) - Возвращение Скарамуша

— Да, полагаю, господин капитан теперь о ней сожалеет.

Выпуклые глаза его высочества выпучились сильнее прежнего. Господин д'Аварэ выглядел испуганным. Д'Антраг на заднем плане тихонько прищелкнул языком.

— Ну конечно, вы ведь были учителем фехтования, — произнес принц. — Учителем фехтования с громкой репутацией, насколько я понимаю. — Его тон стал холодным и отчужденным. — А как вы считаете, господин Моро, подобает учителю фехтования затевать дуэли? Таково, по-вашему, достойное и безупречное поведение мастера шпаги? А может, оно напоминает игру… крапленой колодой?

— Монсеньор, в тех обстоятельствах у меня не было выбора. Я обязан был пресечь гнусную клевету. Учителя фехтования нельзя безнаказанно оскорблять только за то, что он учитель фехтования.

— Но я понял, сударь, что зачинщиком были вы; вы ударили господина де Турзеля, не так ли, д'Антраг? Ведь был нанесен удар?

Андре-Луи избавил графа от необходимости отвечать.

— Я действительно ударил господина де Турзеля, но ссору затеял не я. Пощечина была ответом на оскорбление, не допускавшее иного ответа.

— Это так, д'Антраг? — Тон его высочества стал сварливым. — Об этом вы умолчали, д'Антраг.

— Но, монсеньор, естественно, удар предполагает провокацию.

— Тогда почему меня не поставили в известность? Почему мне рассказали только часть истории? Господин Моро, что это была за провокация?

Андре-Луи рассказал ему, как было дело, и добавил:

— Эта ложь, монсеньор, порочит моего крестного тем сильнее, что я собираюсь жениться на его племяннице. Пусть я всего лишь учитель фехтования, я не могу позволить сплетне гулять дальше.

Его высочество засопел. Весь его вид свидетельствовал об испытываемой неловкости и досаде.

— Да, это очень серьезно, д'Антраг. Это… это может затронуть честь мадмуазель де Керкадью.

Андре-Луи, тоже досадуя, отметил про себя, что его высочество выбрал не самую благовидную причину смены своего отношения к инциденту.

— Вы согласны, что это серьезно, д'Антраг?

— В высшей степени, монсеньор.

Андре-Луи, сдерживая гнев, гадал, действительно ли этот субъект с лицом обтянутого кожей скелета, отвечая принцу незаметно ухмыльнулся.

— В таком случае передайте капитану де Турзелю, что мы им недовольны. Мы осуждаем его поведение в самых суровых выражениях и считаем такое поведение недостойным благородного человека. Передайте это ему от меня, д'Антраг, и проследите, чтобы он не появлялся у нас по крайней мере месяц.

Его высочество снова обратился к Андре-Луи.

— Капитан принесет вам извинения, господин Моро. Вот именно, д'Антраг, передайте ему также официально, что он должен немедленно, в присутствии господина Моро взять свои слова обратно. Надеюсь, вы согласны, господин Моро, что делу нельзя дать зайти слишком далеко. Во-первых, существует указ курфюрста, который запрещает дуэли, а мы гости курфюрста и обязаны уважать и неукоснительно соблюдать законы этой страны. Во-вторых, сейчас не время благородным господам сводить личные счеты. Король нуждается, настоятельно нуждается в каждой шпаге, которая поможет защитить его дело. Вы меня поняли, сударь?

— Вполне, монсеньор. — Андре-Луи поклонился.

— Тогда, полагаю, с этим покончено. Благодарю за внимание. Вы можете удалиться, господин Моро. — И пухлая белая длянь отклонилась в сторону выхода, а толстые губы раздвинулись в холодной полуулыбке.

В приемном зале господина Моро попросили подождать, пока господин д'Антраг разыщет капитана де Турзеля. Андре-Луи бесцельно слонялся по просторному, почти лишенному мебели помещению, когда в дверь салона вошла Алина в сопровождении госпожи де Плугастель. Он бросился к ним.

— Алина!

Но выражение лица невесты остудило его пыл. Щеки девушки были бледны, меж тонких бровей пролегла морщинка, и весь облик ее выражал обиду и суровость.

— О, как вы могли? Как вы могли?

— Что я мог?

— Обойтись со мной так нечестно! Выдать то, что я рассказала вам по секрету!

Андре-Луи понял ее, но не ощутил вины.

— Я сделал это, чтобы спасти человеческую жизнь, жизнь друга. Ведь Ле Шапелье — мой друг.

— Но вы не знали, о ком идет речь, когда вытянули из меня чужой секрет.

— Знал. Я знал, что Ле Шапелье в Кобленце. Я знал, что он прибыл с поручением к курфюрсту, следовательно, речь могла идти только о нем.

— Вы знали?! Знали? — Синие глаза Алины полыхнули гневом. — И ничего мне не сказали! Вы вызвали меня на откровенность, притворились равнодушным и вытянули нужные сведения. Как это низко и коварно, Андре! Низко и коварно. Не ожидала от вас.

Андре-Луи спросил терпеливо:

— Может быть вы скажете мне, какой вред я нанес лично вам? Или вы хотите меня уверить, будто сердитесь за то, что я не допустил предательского убийства? Убийства своего друга?

— Не в этом дело.

— Очень даже в этом.

Огорченная госпожа де Плугастель попыталась примирить невесту с женихом.

— В самом деле, Алина, если этот человек друг Андре-Луи…

Но та ее перебила:

— Речь идет совсем не об этом, мадам. Речь идет о наших отношениях. Почему он не откровенен со мной? Почему так коварно использовал меня, почему подверг риску потерять доверие, с которым ко мне относится монсеньор? Он воспользовался мной, словно… словно шпионкой.

— Алина!

— А разве не так? Кем, по-вашему, меня будут считать при дворе, когда выяснится, что этот человек, этот опасный агент из числа ваших друзей-революционеров бежал, потому что я раскрыла намерения друзей его высочества?

— Об этом никому не станет известно, — ответил Андре-Луи. — Я уже говорил с д'Антрагом и удовлетворил его любопытство.

— Вот видишь, Алина, — увещевала ее госпожа де Плугастель. Все кончилось хорошо.

— Не вижу ничего хорошего. Теперь мы не сможем доверять друг другу. Мне придется следить за собой, как бы не сболтнуть лишнего. Как я могу быть уверена, что, разговаривая с Андре, я разговариваю со своим возлюбленным, а не с агентом революционеров? Что подумал бы обо мне монсеньор, узнай он обо всем?

— Мнение монсеньора, безусловно, имеет решающее значение. — с сарказмом сказал Андре-Луи.

— Вы еще и насмехаетесь? Конечно, оно имеет значение. Монсеньор почтил меня своим доверием, так неужели я вправе была обмануть его? Я должна выглядеть в его глазах либо предательницей, либо дурой, не умеющей держать язык за зубами. Приятный выбор! Тот человек бежал. Он вернется в Париж, будет и дальше вершить свои злодейства, продолжит преступную борьбу против принцев, против короля…

— Вот мы и добрались до сути: вы сожалеете, что его не прикончили.

В этих словах была доля истины, и они окончательно вывели из себя мадмуазель де Керкадью.

— Это неправда! Никто не собирался его убивать! А хоть бы и так, это только следствие, а я говорю о причине. Зачем вы их смешиваете?

— Затем, что они неразделимы. Причина и следствие — две стороны одной медали. Рассудите по справедливости, вспомните, что мы говорим о моем друге.

— Вот и получается, что друзья вам дороже, чем я. Ради него вы мне солгали, ибо умолчание ничем не лучше лжи. Вы одурачили меня, обманули кажущейся праздностью своих вопросов и притворно безразличным видом. Вы чересчур хитроумны для меня, Андре.

Госпожа де Плугастель положила руку ей на плечо.

— Алина, дорогая моя, неужели ему нет оправдания?

— Подскажите хоть одно, мадам.

— Да сколько угодно, раз тот человек его друг. Не представляю, чтобы Андре мог поступить иначе. Подумайте, милая моя, и вы со мной согласитесь.

— Не на вас он испытывал свою хитрость, сударыня, иначе вы думали бы по-другому. Но ведь этот поступок еще не все, как вам известно. Что вы скажете, Андре, о затеянной вами дуэли?

— Ах, о ней! — беззаботно бросил Андре-Луи, радуясь возможности сменить тему. — Все уже улажено.

— Улажено?! Да вы окончательно уронили себя в глазах монсеньора!

— Ну, по крайней мере в этом я могу доказать вашу неправоту. Я был у его высочества, он меня выслушал и отнесся ко мне снисходительно. А вот противник мой лишился высокой благосклонности.

— И вы хотите, чтобы я поверила?

— Модете удостовериться, если угодно. Его высочество все-таки учитывает факты и допускает связь между причиной и следствием, которую вы отказываетесь видеть. Принц дал мне возможность оправдаться, и я рассказал ему, за что ударил господина де Турзеля по лицу. Он обязал господина де Турзеля извиниться передо мной. Я как раз жду капитана.

— Извиниться перед вами за то, что вы ударили его по лицу?

— Нет, моя милая глупышка, за тот повод, что он дал мне так поступить.

— Какой же это повод?

Андре-Луи рассказал им все и по лицам дам понял, как они расстроены.

— Его высочество, — добавил молодой человек, — считает, что пощечины, для того чтобы искупить такое оскорбление, недостаточно. Причем, возможно, причиной тому, что у него сложилось такое мнение, послужили вы. По его словам, это оскорбление в каком-то смысле затрагивает и вашу честь.

Он увидел, что выражение ее глаз наконец-то смягчилось, и внутренне поморщился, сочтя это потепление отражением ее благодарности монсеньору.

— Как это любезно со стороны его высочества! Вот видите, Андре, каким добрым и великодушным он может быть.

В зале появился господин д'Антраг в сопровождении капитана де Турзеля. Андре-Луи оглянулся на них через плечо.

— Меня ждут. Алина, могу я увидеться с вами еще раз, прежде чем уйду?

Она снова напустила на себя холодность.

— Не сегодня, андре. Я должна обо всем подумать. Я потрясена. Ты меня обидел.

Госпожа де Плугастель наклонилась к его уху.

— Предоставьте мне помирить вас, Андре.

Он поцеловал руку матери, потом Алине, которая уступила очень неохотно. Потом, придержав для дам дверь, он повернулся к графу с капитаном.

Высокомерный молодой офицер был бледен и зол. Несомненно, ему уже передали выговор монсеньора, и сейчас он размышлял, как отразится недовольство его высочества на его продвижении по службе. Капитан, напряженный, как струна, подошел к Андре-Луи и формально поклонился. Андре-Луи столь же официально поклонился в ответ.

— Сударь, мне передан приказ его высочества взять обратно свои слова, которые я употребил вчера ночью, и извиниться за них.

Андре-Луи не понравился его умышленно оскорбительный тон.

— Сударь, мне его высочество приказал мне принять ваши извинения. Я прихожу к выводу, что мы выполнили этот обмен любезностями с взаимным сожалением.

— С моей стороны это определенно так, — заявил офицер.

— Тогда можете умерить его сознанием того, что, как только позволит ваш долг перед его величеством, вы всегда можете призвать меня к ответу.

Только своевременное вмешательство господина д'Антрага спасло лицо капитана де Турзеля.

— Господа, что я слышу? Вы затеваете новую ссору? Ни слова больше! Это дело не должно зайти дальше, чем уже зашло, иначе вам грозит величайшее неудовольствие монсеньора. Вы поняли меня, господа?

Они поклонились и разошлись, и Андре-Луи отправился в свою гостиницу в самом невеселом расположении духа.

Глава VII. Госпожа де Бальби

Наконец, после долгого ожидания огромные прусские и австрийские легионы, усиленные отрядами французских эмигрантов, двинулись вперед. Кампания «За Трон и Алтарь» началась. Она началась бы и месяцем раньше, если бы не прихоть короля Пруссии, этого Агамемнона освободительного воинства.

Месяц назад, когда все уже было готово и погода стояла прекрасная, прусский колосс обрушился, как снег на голову, на лагерь Карла Вильгельма Брауншвейг-Вольфенбюттельского, подлинного главнокомандующего с отличной военной репутацией. Отложив выступление, его величество начал устраивать смотры, парады и празднества в честь еще не завоеванной победы.

Братья французского короля, наделенные не бо'льшим военным талантом, чем прусский государь, с готовностью включились в увеселительные предприятия и даже потратили на них крупные суммы из одолженных денег, которые и без того таяли с поразительной быстротой. Конде — единственный солдат в компании принцев тем временем изнывал в своем лагере под Вормсом и проклинал задержку, которая только играла на руку неподготовленному противнику. Он ворчал, и не без оснований, что невидимая враждебная рука удерживает союзников от решительных действий, только и гарантирующих успех.

Но вот наконец со всеми проволочками было покончено. Правда, дождь превратил рейнские земли в грязное месиво, но так ли это важно? Принцы немедленно присоединились к армии эмигрантов и по крайней мере делали вид, будто командуют ею под общим руководством Конде и маршала де Бройля. Их дамы

— жена одного и любовницы обоих готовились покинуть Кобленц.

Мадам (жена старшего) должна была отправиться ко двору своего отца в Турин. Но, поскольку король Сардинии был хорощо осведомлен о расточительстве своих зятьев (как известно, все братья имели неосторожность жениться на принцессах Савойских), он строго ограничил свиту ее высочества. Однако нескольким фрейлинам все же позволили сопровождать принцессу. Помимо госпожи де Бальби и госпожи де Гурбийон, Мадам намеревалась взять с собой мадмуазель де Керкадью, и кто знает, как сложилась бы эта история, если бы не вмешательство госпожи де Бальби, воспротивившейся этому намерению. Но у госпожи де Бальби имелись свои планы, а также ум и решительность, чтобы планы эти воплотить в жизнь. К несчастью, как это часто бывает, когда мы пытаемся воспротивиться судьбе, деятельность означенной дамы в конце концов только ускорила то, что она всеми силами старалась предотвратить.

Но это в будущем, а покуда мы видим госпожу де Бальби в карете курфюрста, остановившейся у «Трех корон», куда привели очаровательную фаворитку ее хлопоты.

Случилось так, что господин де Керкадью, страдавший от холода, сырости и общего недомогания, отправился пораньше в постель, и Андре-Луи сидел в одиночестве над книгой, когда в гостиную пожаловал лакей и объявил о визите графини. Андре-Луи, теряясь в догадках согласился выступить в роли доверенного лица своего крестного и пожелал, чтобы гостью проводили в комнату.

Войдя, графиня небрежно сбросила на руки слуги легкий плащ и мантилью, и ее присутствие, казалось, озарило мрачное помещение сиянием. Она принесла извинения за неурочное вторжение и выразила сожаление по поводу болезни господина де Керкадью. Андре-Луи поймал себя на том, что с удовольствием слушает эти ничего не значащие вежливые фразы, настолько приятен и мелодичен был голос посетительницы.

— Впрочем, дело мое в какомто смысле больше касается вас, чем вашего крестного, господин Моро.

— Сударыня, ваша память делает вам честь, — ответил молодой человек искренним комплиментом. Его удивила легкость, с какой его имя слетело с губ знатной дамы.

Он поклонился и предложил гостье кресло у камина, недавно оставленное господином де Керкадью. Засмеявшись, госпожа де Бальби заняла кресло. Ее смех ласкал ухо, словно нежная трель певчего дрозда.

— Подозреваю, что вам присущ грех скромности, господин Моро.

— Вы считаете ее грехом, сударыня?

— В вашем случае — безусловно. — Она устроилась поудобнее и разгладила складки пышной юбки.

Когда-то Анна де Комон-Ла-Форс имела несчастье выйти замуж за эксцентричного и безнравственного графа де Бальби. Брак не принес ей ничего хорошего. Супруг обращался с ней дурно и жестоко, пока наконец не сошел с ума и не скончался. Судя по внешности, возраст графини лежал в пределах от двадцати пяти до тридцати пяти лет. В действительности же ей было уже сорок. Маленькая, изящная, элегантная, с красивыми живыми глазами, она, хотя и не производила впечатления красавицы, излучала неотразимое очарование, засвидетельствованное всеми ее современниками. Взгляд этих прекрасных темных глаз, казалось, теперь обволакивал Андре-Луи, бросая ему вызов. Можно было подумать, что графиня кокетничает.

— Я обратила на вас внимание в Шенборнлусте, в день вашего приезда и, честно говоря, меня восхитил ваш великолепный апломб. Не знаю другого качества, которое больше шло бы мужчине.

Андре-Луи собирался было возразить, но блистательная велеречивая дама не ждала ответа.

— На самом деле именно ради вас я приехала. Вы возбудили мое любопытство. Ах, не волнуйтесь, господин Моро, я не хищница и не считаю своим долгом возбудить ответный интерес.

— Как вы могли подумать, мадам, что я жду уверений, лишающих меня столь лестной иллюзии?

— Это измененная цитата, господин Моро? Ну да, этого следовало ожидать, вы ведь были писателем, насколько мне известно.

— Кем только я не был, сударыня.

— Ну, а теперь вы влюбленный, и это самое высокое из всех призваний. О, поверьте моему опыту, ни один мужчина не может достигнуть большего, ибо любовь возносит его к таким высотам, которые недоступны при других условиях.

— Ваши возлюбленные, безусловно, достигли их, мадам.

— Мои возлюбленные! Вот как. Вы так говорите, словно я считаю их десятками.

— Как бы вы их ни считали, мадам, они ваши навсегда.

— О, я рискую потерпеть поражение в этой словесной дуэли и взываю к вашему милосердию! — воскликнула графиня, не слишком стараясь замаскировать отчаянием лукавство в глазах, и задорно вздернула носик. — Так вот, меня привело дело, касающееся больше вас, чем господина де Керкадью. Следовательно нам нет нужды тревожить его. Кроме того, мне будет нелегко сказать то, что я собираюсь сказать, а в таких случаях всегда лучше беседовать наедине. Надеюсь, вы проявите столько же понимания, сколько и сдержанности.

— Не сомневайтесь, мадам, я буду сдержан, как исповедник, — гася нарастающее нетерпение, заверил ее Андре-Луи.

Графиня на мгновение задумалась. Ее изящные руки беспокойно разглаживали складки полосатой юбки.

— Когда я расскажу вам то, что собираюсь рассказать, вы можете заподозрить меня в ревности. Хочу предупредить: мною движет не она. Меня во многом можно обвинить, кроме ревности. Это чувство вульгарно, а я никогда не была вульгарной.

— Мне представляется немыслимым, сударыня, чтобы у вас были основания для ревности.

Лицо графини осветилось озорной улыбкой.

— Как знать, как знать. Вспомните о моих словах перед тем, как осудить. Я пришла говорить о даме, на которой вы, по моим сведениям, собираетесь жениться. Откровенно, ее судьба тревожит меня не столько из-за симпатии к ней, сколько из-за… сколько, скажем, из-за уважения, которого вы, сударь, заслуживаете.

Андре-Луи шевельнулся нетерпеливо.

— Ее судьба, мадам? Значит существует некая опасность?

Графиня пожала плечами и, выпятив губки, улыбнулась, продемонстрировав две очаровательные ямочки на щеках.

— Некоторые сочли бы ее не опасностью, а, напротив, благом. Все зависит от точки зрения. Вы, господин Моро, наверняка не сочтете создавшееся положение безопасным. Приходилось ли вам задумываться, по чьему желанию мадмуазель де Керкадью назначили фрейлиной ее высочества?

— По-видимому, вы намекаете на его высочество? — хмурясь, ответил молодой человек.

Графиня покачала головой.

— По желанию самой Мадам.

Андре-Луи растерялся.

— Но в таком случае… — Он так и не закончил мысль.

— В таком случае, хотите вы сказать, не о чем и волноваться? А не считаете ли вы необходимым выяснить, какую цель преследует Мадам? Вы, наверное, полагаете, будто такая очаровательная особа, как мадмуазель де Керкадью должна вызывать естественную симпатию у каждого, кому довелось с ней познакомиться. Но вы не знаете Мадам. Не спорю, мадмуазель де Керкадью исключительно привлекательна. ее миловидность, свежесть, невинность пробуждают теплые чувства даже в женщинах, а о мужчинах и говорить нечего. Возьмем, к примеру, его высочество. Должна признаться, я редко видела принца в состоянии такого благодушия. — В улыбке графини проскользнуло презрение, словно она находила влюбчивость его высочества до крайности нелепой. — Выбросьте из головы мысль, будто ревность заставляет меня усматривать опасность там, где ее нет. Граф Прованский может обзавестись хоть целым сералем, меня это не заденет.

— Вы озадачили меня, сударыня. Не хотите же вы сказать, что Мадам, видя… интерес супруга к мадмуазель де Керкадью, умышленно назначила ее на должность, которая дает его высочеству возможность почаще видеть девушку? Неужели это вы имели в виду?

— Вот именно, сударь. Именно это. Характер Мадам очень своеобразен. Ей свойственна мстительность, озлобленность и некоторая извращенность. Ради удовольствия наблюдать унижение поверженного врага она готова снести любое оскорбление. Такова уж ее натура. Я имела честь заслужить особую ненависть Мадам, ненависть тем более жгучую из-за того, что она вынуждена терпеть мое присутствие и держаться со смной любезно. Теперь вы понимаете?

Андре-Луи продолжал пребывать в замешательстве.

— Кажется, понимаю. И все же…

— Мадам рассталась бы с собственным глазом, лишь бы другим увидеть, как я буду вытеснена из сердца его высочества. Надеюсь, довод убедительный?

— Вы полагаете, что ради достижения этой цели ее высочество думает воспользоваться мадмуазель де Керкадью? Несмотря на то, что такая перемена не принесет Мадам истинной пользы.

— Вы очень кратко и столь же точно выразили мою мысль.

— Но это же чудовищно!

Графиня пожала плечами.

— Я бы применила другое выражение. Это всего лишь мелочная злоба глупой, никчемной особы, неспособной придумать себе более увлекательное занятие.

— Что ж, мадам, я ценю ваши благие намерения, — сказал Андре-Луи, перейдя на подчеркнуто официальный тон. — Вы предупредили меня. Я глубоко вам признателен.

— Как раз предупреждение, мой друг, пока не прозвучало. Завтра Мадам отправляется в Турин. Я обязана сопровождать ее высочество, этого требует мое положение при дворе. Прошу вас, не смейтесь, господин Моро.

— Мне не смешно, сударыня.

— Я заметила, вы отличаетесь отменной выдержкой. — На ее щеках снова показались ямочки. — Король Сардинии, который воспринимает нас, словно саранчу, сократил свиту Мадам до предела. Помимо меня, ее должны были сопровождать всего две дамы — герцогиня де Кэлю и госпожа де Гурбийон. Но в последний момент ее высочество настояла, чтобы к ним присоединилась мадмуазель де Керкадью. Вы понимате, на что она рассчитывает? Если она оставит мадмуазель де Керкадью в Кобленце, может статься, она больше никогда ее не увидит. Вы поженитесь, или возникнут другие обстоятельства, которые помешают мадмуазель вернуться ко двору. Если же она останется при Мадам, то через месяц, в худшем случае через два военная кампания закончится, мы вернемся в Версаль, и ваша Алина снова станет приманкой для его высочества, чувства которого подогреет разлука. Думаю, господин Моро, вы меня поняли.

— Вполне, сударыня. — Тон его был суров и при желании в нем можно было услышать упрек. — Но даже если предположить, что расчет верен, вы не принимаете во внимание силу характера мадмуазель де Керкадью и ее добродетель.

Графиня де Бальби поджала полные губки, но потом улыбнулась.

— Да. Вы просто образцовый влюбленный. Только влюбленный может верить, что добродетельность его возлюбленной тверже скалы. А я всего лишь женщина, но именно поэтому я знаю женщин. Я прожила немного подольше вас и почти всю жизнь провела при дворе. Поверьте моему опыту, сударь, с вашей стороны было бы неблагоразумно полагаться только на добродетель мадмуазель де Керкадью. Добродетель, как известно, это лишь идея. А идеи формируются под воздействием окружения, в которой живут люди. В данном случае, мой друг, окружение губительно для идей добродетели. Уж поверьте мне на слово. Или по крайней мере согласитесь, что ничто не губит репутацию женщины вернее, чем внимание принца. Этот титул окружен романтическим ореолом даже если его обладатель глуп и неуклюж. В глазах женщин принцы овеяны романтикой веков, и это справедливо даже по отношению к такой малоромантической личности, как наш бедный король Людовик.

— Вы не рассказали мне ничего нового, мадам.

— Ах, верно! — Ее глаза насмешливо блеснули. — Чуть не забыла, что вы республиканец.

— Не совсем так. Я сторонник конституционной монархии.

— Здесь, в Кобленце, подобные взгляды почитают едва ли не худшим грехом. — Графиня порывисто встала. — Что ж, я сказала все, что хотела. Дело ваше, как поступить или не поступить дальше.

— Мое и мадмуазель де Керкадью.

Мадам де Бальби медленно покачала головой и положила изящную руку ему на плечо. Ее лицо вновь осветилось лукавой улыбкой.

— Ах, какой терпеливый, услужливый и послушный влюбленный! Только, друг мой, когда женщина отдает сердце избраннику, она дает ему и право повелевать. Если вы не сумеете воспрепятствовать поездке мадмуазель де Керкадью в Турин, что ж, тогда, право слово, вы не заслуживаете своей невесты.

Андре-Луи не принял полушутливого тона графини. Он оставался совершенно серьезным.

— Не думаю, что я отличаюсь проницательностью в отношении женщин, сударыня. Боюсь, для этого мне недостает ума. — По-видимому, впервые он признался в том, что его умственные способности небезграничны.

— Вам недостает опыта. Но это поправимо. — Она придвинулась поближе. Великолепные сияющие глаза оказывали на молодого человека тревожное, едва ли не магнетическое воздействие. — Или вы приберегаете дерзость и смелость для мужчин?

Андре-Луи смущенно рассмеялся. Графиня поразила, почти победила его посредством какого-то странного гипноза. Она вздохнула.

— Пожалуй, так оно и есть. Ну-ну. Возможно, время наставит вас лучше меня. Я буду поминать вас в своих молитвах, господин Моро.

Она протянула ему руку. Он принял ее и почтительно поднес к губам.

— Мадам, я сознаю себя вашим должником.

— Отплатите мне своей дружбой, сударь. Будьте снисходительны к Анне де Бальби, хотя бы потому что она думает о вас с теплотой.

Шелестя юбками, гостья прошествовала к выходу, одарила хозяина, придержавшего перед нею дверь, прощальной улыбкой и укатила. А Андре-Луи погрузился в глубокую, тревожную задумчивость.

Он знал, что суждение графини о нем справедливо. Искусный во всем остальном, Андре не был искусен в любовных интригах. Более того, он полагал, что любовь несовместима с какими-либо ухищрениями. Любовь нельзя вызвать искусственно, к ней невозможно принудить насильно. Любовь только тогда чего-то стоит, когда ее дарят по своей воле.

Рационалист до мозга костей, в любви Андре-Луи был законченным идеалистом. Как мог он допустить хозяйский тон, как мог приказывать той, кого боготворил? Он мог бы просить, умолять, но если Алина пожелает ехать в Турин (а Моро хорошо понимал стремление повидать мир), то на каком основании будет он просить ее отказаться от этой поездки? Неужели он так мало доверяет невесте, что боится за ее способность противостоять искушению? Да и о каком искушении, в конце концов, идет речь? Андре-Луи усмехнулся, мысленно представив графа Прованского в роли воздыхателя Алины. В такой роли он в лучшем случае будет ей смешон.

Безоговорочное доверие к Алине принесло было душевный покой, но тут Андре-Луи поразила другая мысль. Какую бы твердость ни проявила Алина, любовные притязания принца определенно поставят ее в унизительное, мучительное положение. Этого Андре-Луи не может допустить. Он должен помешать ее поездке в Турин. А раз у него нет надежды добиться успеха просьбами и мольбами, которые показались бы его возлюбленной необоснованными и эгоистичными, он вынужден прибегнуть к оружию Скарамуша — интриге.

Андре-Луи отправился к крестному и встал у его постели.

— Вы опасно больны, сударь, — сообщил он ему.

Большая голова в ночном колпаке приподнялась над подушками; в глазах де Керкадью промелькнуло беспокойство.

— С чего ты взял, Андре?

— Так мы оба должны сказать Алине. Я только что узнал о намерении мадам принцессы включить ее в свою свиту для поездки в Турин. Я не знаю другого способа помешать вашей племяннице, кроме как вызвать в ней тревогу за вас. Следовательно, вы должны серьезно заболеть.

Седеющие брови крестного сошлись у переносицы.

— В Турин, вот как! А ты не хочешь, чтобы она ехала.

— А вы, сударь?

Господин де Керкадью задумался. Мысль о разлуке с Алиной его огорчала. Присутствие племянницы скрашивало одиночество изгнания, смягчало тоску жизни среди чужих людей в этом временном пристанище. Но господин де Керкадью всегда угождал желаниям других, забывая о себе.

— Если девочка так хочет… Здешняя жизнь так скучна…

— Зато гораздо более полезна, сударь. — И Андре-Луи заговорил об опасной фривольности и легкомысленности двора. Если бы госпожа де Плугастель тоже сопровождала Мадам, все было бы иначе. Но Алина будет совсем одна. Ее полная неискушенность сделает ее уязвимой для неприятностей, которые поджидают привлекательную юную даму в светском обществе. И потом, какие бы радужные ни питала она сейчас надежды, в Савойе все может обернуться по-другому. Алина может почувствовать себя одинокой, несчастной, а никого не будет рядом и никто не придет ей на помощь.

Господин де Керкадью сел в постели и, подумав, признал правоту крестника. Вот так и получилось, что возвращение Алины застало двух заговорщиков во всеоружии.

Андре-Луи встретил ее в гостиной. Они не виделись с той самой не слишком теплой беседы в Шенборнлусте.

— Я так рад вам, Алина. Господин де Керкадью совсем нездоров. Его состояние меня серьезно беспокоит. Как удачно, что вы вот-вот освободитесь от своих обязанностей при Мадам! Вашему дядюшке требуется гораздо больше заботы, чем можно получить от чужих людей и неумехи вроде меня.

На лице девушки отразился испуг. Андре-Луи сообразил, что его причиной был не только страх за дядюшку, она ведь пока не знала насколько серьезно тот заболел. В то же время решимость Алины держаться с женихом с надменным достоинством мигом испарилась.

— От обязанностей… Нет, я должна была сопровождать Мадам в поездке в Турин, — произнесла она тоном глубочайшего разочарования, больно уколовшим Андре.

— Что ж, нет худа без добра, — сказал он спокойно. — Болезнь дяди избавит вас от неудобств скучного путешествия.

— Скучного?! О Андре!