Любовь Орлова. 100 былей и небылиц

Пока хозяйка торта размышляла, везти ли ей именное чудо целиком в Москву или разрезать его и угостить всех провожавших, к Александрову неслышно приблизился начальник вокзала и шепотом доверительно спросил: «Товарищ Орлов, разрешите отправлять поезд? Или как?»

26

Одни готовили и дарили Орловой роскошные торты, другие изливали ей свои восторги в выспренних и одновременно искренних стихах:

Какое счастье быть пред Вами,

Какое счастье видеть Вас,

Какое счастье вместе с Вами

Смотреть на все, что окружает Вас.

Какое счастье жать Вам руку,

Какое счастье Вас любить,

Какое счастье Вашу муку

Принять и вместе с нею жить.

Какое счастье следовать за Вами,

Какое счастье думать и мечтать о Вас.

Какое счастье преклоняться перед Вами,

Какое счастье умереть за Вас!

27

После десяти лет дружной совместной работы уход Александрова в самостоятельное творчество С. Эйзенштейн воспринял очень болезненно. Его недовольство было усугублено сугубо личным мотивом. Получалось, что Александров оставил его в том числе и ради Орловой. «И она, – считает М. Кушниров, – платила Эйзенштейну равной неприязнью – такой, на которую решалась в жизни редко.

Л. Орлова не сразу осознала себя «злодейкой-разлучницей» С.Эйзенштейна и Г. Александрова. И на буклете «Веселых ребят», который Александров подарил Эйзенштейну с надписью: «Дорогому учителю, учившему меня другому», бесхитростно приписала: «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет.

Однажды режиссер Лео Арнштам оказался свидетелем мимолетной сценки в коридоре студии. Эйзенштейн настойчиво стучался в дверь просмотрового зала, где, как выяснилось позже, Орлова смотрела материал своей картины. Эйзенштейн нервничал, поглядывая на часы, и громко, чтобы слышали в зале, чертыхался. Вдруг дверь распахнулась, да так резко, что если бы Эйзенштейн случайно не отодвинулся, его бы отбросило ударом. Из зала выскочила Любовь Петровна и, ни на кого не глядя, рванулась по коридору, громко бормоча на ходу: «Наш гений от вежливости не умрет!»

Так же, как когда-то Мэри Пикфорд при появлении на голливудском приеме Чарли Чаплина с сарказмом шепнула сидящему рядом с ней Александрову:

– А вот и наш гений!

28

Самой обширной – и в мирное время, и в годы войны – была у Л. Орловой армейская корреспонденция.

«На необъятной территории нашей страны, – писали ей в 40-м, – как в недрах земли, так и в лесах, морях, реках, озерах, горах, в полях, в тундре, в тайге таятся неисчислимые богатства, которыми природа так щедро наделила Советский Союз.

К числу таких богатств относитесь и вы, Любовь Петровна! Следует только добавить, что вы всегда с удовлетворением и готовностью посещаете красноармейские части. В нашей вы были впервые в 1938 году. В тот год, 23 октября, в 18.00 по московскому времени, вы посетили наш полк. Сегодня у нас опять праздник:

Сегодня Вы в нас воскресили

моменты тех переживаний.

Вы к нам пришли – мы Вас просили,

Вы к нам пришли без опозданий.

Приветствуем еще раз снова,

Вас, друг бойцов, Любовь Орлова!

Вам обеспечено всегда

Красноармейское «Ура!»

29

Казалось бы, что могло огорчить жизнь актрисы в эти счастливейшие для нее 30-е? Живи, как говорят, и радуйся!

Единственным, что ее не столько огорчало, сколько заботило и раздражало, был… собственный дом. Где, вспомнив свое дворянское прошлое, привередливым цербером – благо, после того, как ее дочь стала знаменитой, для этого появились материальные возможности, – утвердилась мать актрисы, Евгения Николаевна Орлова, в девичестве Сухотина, свойственница великого писателя, племянница его зятя и пр. и пр.

Уж на что невозмутимым характером обладал Александров, но и его присутствие следящей за всем молчаливой тещи – лучше бы уж говорила что-нибудь, придиралась! – выводило из душевного равновесия.

И тогда супруги – теперь они могли себе это позволить – переселялись из собственного дома в… гостиницу «Метрополь».

«Возникала вдруг необходимость, – описывает их измышления перед «маменькой» Д. Щеглов, – выехать на какой-то симпозиум в Подмосковье. Требовалось присутствие как Александрова, так и Орловой. После симпозиума в планы входили творческие вечера и концерты. Как долго? Пока неизвестно. Домработница, кухарка и родственники проходили дополнительный инструктаж.

Они уезжали, и Евгения Николаевна оставалась со своим Бимкой (любимый шпиц маменьки. – Ю. С.) и враждебным, малопонятным и, честно говоря, недостойным того, чтобы быть понятым, миром.

Проходила неделя, другая. Орлова звонила домой, узнавая о здоровье матери, ее настроении, о Бимке. Творческие вечера и концерты проходят совершенно замечательно, – лучше трудно себе представить, пожалуй, придется задержаться еще на пару недель…

Вряд ли воображение Евгении Николаевны смогло бы вместить то, что все эти звонки совершались из комфортабельного люкса «Метрополя». Евгения Николаевна так никогда и не раскрыла тайну внезапных «подмосковных» отъездов. Тем более что на фоне частых концертных поездок Орловой эти «метропольские» отлучки дочери выглядели вполне убедительно.

30

Ни к одной своей роли Орлова не готовилась так тщательно, как к роли ткачихи Морозовой в фильме «Светлый путь».

«Пожалуй, – писала она, – я могу сказать, что в какой-то степени сама вместе с Таней прошла путь, проделанный ею, – от простой черной домашней работы до квалифицированного труда у ткацкого станка. Первая часть этой задачи не требовала от меня специальной подготовки: таким умением обладает каждая женщина. Но на экране Таня в течение нескольких минут работает на ткацком станке. Я должна была провести эту съемку так, чтобы зрители, среди которых будут ведь и настоящие, опытные ткачихи, поверили бы, не усомнились в подлинно высоком мастерстве владения Морозовой станком. И для этого мне пришлось, как и самой Тане, учиться ткацкому делу. Три месяца я проработала в Московском Научно-исследовательском институте текстильной промышленности под руководством стахановки-ткачихи В. П. Орловой (такое вот совпадение – и отчества и фамилии! – Ю. С.). Кроме того, во время съемок на Ногинской (Глуховской) фабрике моими постоянными сожительницами были потомственные русские ткачихи.

…Я успешно сдала техминимум и получила квалификацию ткачихи. Быстрому освоению профессии помогло и то, что я занималась не только на уроках. Ткачиха должна обладать очень ловкими пальцами, чтобы быстро завязывать ткацкий узел, достигается это путем длительной тренировки. И я отдавала этой тренировке все свободное время. В сумке я всегда носила моток ниток, как другие женщины носят вязанье. Я вязала ткацкие узлы везде и всюду. Ткацкими узлами я перевязала дома бахрому скатертей, полотенец, занавесей».

«Так что домашнее хозяйство актрисы, – шутила пресса, – понесло значительный ущерб».

Другие «издержки производства» нанесли «ущерб» не только домашнему хозяйству актрисы, но и ей самой. В первый же день обучения у своей знаменитой тезки Орлова, пытаясь, согласно инструкции, «легким вздутием губ» вытянуть нитку из челнока, втянула ее в себя так глубоко, – сообщает Кушниров, – что пришлось долго и мучительно изымать ее из дыхательного тракта.

Как бы то ни было, «когда Орловой был освоен «лабильный» станок и даже «поцелуйный батан», – сообщала пресса, – процесс ее обучения посчитался законченным».

Однако едва закончился этот «процесс», пришлось приступать к другому обучению езде на автомобиле. Это далось актрисе гораздо легче, чем «поцелуйный батан».

«Двадцать шестого (августа 1939 года. – Ю. С.), – пишет она аккомпаниатору Миронову, – состоялись первые съемки «Золушки» (первоначальное, до переименования его Сталиным в «Светлый путь», название фильма. – Ю. С.). Проезды на машине по павильонам (только что открывшейся ВСХВ. – Ю. С.). Ездила сама за рулем. Жертв нет».

31

Спустя несколько дней, 7 сентября, встретив Орлову там же, на ВСХВ, пришедший на осмотр Выставки корифей МХАТа В. Качалов сфотографировался с ней – Таней Морозовой.

А спустя пять лет, в Барвихе, написал на этом фото стихи:

Смотреть и слушать Вас я рад,

как 10 лет тому назад[2].

Люблю я Любочку Орлову

и поклоняюсь, верьте слову!

Пять лет уже промчались ровно

с тех пор, как Вы, Любовь Петровна,

со мной снялись в Москве, Любовь

Орлову я увидел вновь.

Пять лет, тяжелых и суровых[3],

весьма состарили меня.

Но пощадили Вас. И я

все так же нежно и любовно

гляжу на Вас, Любовь Петровна!

Так «любил» и так «поклонялся», что собирался в паре с М. Блюменталь-Тамариной изобразить «жюри» на Олимпиаде художественной самодеятельности в «Волге-Волге»…

32

В отличие от «Волги-Волги», Сталин не пришел в восторг от следующего фильма Александрова «Светлый путь». И режиссер с актрисой не на шутку загрустили, особенно потому, что за полгода до окончания фильма Сталин оповестил страну об учреждении высшей, своего имени, премии в области литературы и искусства. А так как премия присуждалась за последние, естественно, достижения, то ее получение показалось звездной паре проблематичным. И Орлова, считает М. Кушниров, зная сталинскую непредсказуемость, даже мучилась бессонницей…

«Вечерами, – пишет он, – гуляя по Глинищевскому переулку, Александров и Орлова встречали В. Немировича-Данченко, соседа по дому, одного из председателей Комитета по Сталинским премиям, и с напускной беззаботностью, но выжидательно, поглядывали на него. Прикладывая руку к шляпе и любезно улыбаясь, он проходил мимо, давая понять, что решения еще нет. Но вот в один из таких вечеров он приостановился, улыбчиво поглядел на соседей и выразительно кивнул.

Новоиспеченные лауреаты тут же уехали во Внуково поджидать официальных подтверждений. Через день, 15 марта 1941 года, они, как всегда, вышли поутру на прогулку на заснеженную улицу, ведущую к Внуковскому шоссе. И тут же увидели вдалеке свою машину, рано-рано отъехавшую в Москву за покупками и газетами. Шофер, на ходу открыв дверцу, высунулся из кабины и, потрясая газетой, закричал: «Поздравляю лауреатов первой степени!» И, не успев вывернуть руль, глубоко зарылся в кювет».

Люблю я Любочку Орлову

И поклоняюсь, верьте слову!

В. Качалов.

В официальном сообщении было четко указано, что Сталинская премия первой степени дана Александрову и Орловой за картины «Цирк» и «Волга-Волга». Последняя картина, таким образом, достойной премии не признавалась. Так что это был «праздник со слезами на глазах»…

33

Однако мнение народа, даже такого послушного, как советский, не всегда совпадало с мнением Главного кремлевского критика. И о «Светлом пути» зрители сочиняли целые поэмы:

Морозова задумала большое дело.

О, как душа в ней вся горела!

Решив, на собственный свой риск и страх,

взялась работать на шестнадцати станках.

…Финал! Мечты сбылися, наконец.

В Москве Танюша. Вот дворец!

Сияют залы, блеск огней!

Как мило-трогательно в ней

Такое нам понятное волненье.

Вдруг гром рукоплесканий и смятенье!

– Морозову, Татьяну! Орден! Награждают!

Она встает, идет вперед. Ее уж ожидают.

Стол близок, но как долог путь…

Воздушная, как греза, и боясь вздохнуть,

С слезой, нависшей, как алмаз,

у потемневших от волненья глаз.

О, дивный сон! Пред ней награда.

У Тани радостно сияют очи.

Какое счастье и отрада

За все пережитое и за ночи,

когда труда великого идея,

как новая заря, уж пламенея,

в ее уме уже рождалась.

А дальше «Светлый путь» – она его дождалась!

34

Но народ народом, а для вождя лучше «Волги-Волги» все равно ничего не было.

…В 1939 году после парада физкультурников в Кремле состоялся гранд-прием, рассказывает Кушниров. Участвовать в котором удостоились самые избранные, не более двух десятков человек. Орлова, естественно, в их числе.

Она собралась исполнить по одной песне из трех своих тогдашних фильмов: «Веселых ребят», «Цирка» и «Волги-Волги». Аккомпаниатор Миронов не советовал ей петь пушечную шансонетку «Диги-диги-ду» – вряд ли она придется Сталину по душе. Вождь действительно не проявил по поводу коронного номера актрисы особенного энтузиазма и сделал несколько равнодушных хлопков. Но когда Орлова запела «Песню о Волге», он улыбнулся, подхватил мелодию, сначала тихо, потом громче и в конце концов запел во весь голос и предложил свите присоединиться к своему дуэту с Орловой.

Но это был еще не триумф. Триумф начался потом, когда концерт кончился и его участников развели по столам… В какой-то момент Любови Петровне захотелось выпить за Сталина, и она поднялась, чтобы подойти к нему. Но то ли она сделала это слишком решительно, то ли охрана ничего не поняла, но несколько человек одновременно метнулось ей наперерез. Она приостановилась, растерянная. Сталин приподнял голову, мигом оценил обстановку и, коротким жестом отправив ретивых церберов на место, поднялся с бокалом в руке:

– Говорите, товарищ Орлова! Мы вас внимательно слушаем. Говорите сколько хотите! Будем все стоять и слушать…

И конечно же, все – и члены Политбюро и зал – поняли эти слова, как должно было понять. Встали и слушали.

35

Вернемся, однако, к публицистике Л. Орловой тех лет. Не всегда она была сугубо гражданской, не всегда о «мудрой заботе партии и правительства».

Летом 1940 года Л. Орлова опубликовала в журнале «Смена» статью «Мнимый блеск» с подзаголовком: «Ответ моим корреспондентам»:

«Недавно я получила письмо из Бобруйска от ученицы 9-го класса Ксении Л. Она пишет:

«Воображаю, как это приятно стоять перед кинокамерой и распевать разные песенки и знать, что тебя услышат во всех городах и будут тебе хлопать из всех сил. Я очень завидую вашей чудесной красивой жизни, мне даже кажется, что отдала бы всю свою жизнь, только бы пожить так денечек, как живете вы, Любовь Петровна. Особенно мне нравится кадр, в котором вы танцуете на пушке…»

Откровенно говоря, меня обидело это признание. Девушку, видите ли, больше всего привлекают в кино наряды, эффектные выходы на аплодисменты, «красивая жизнь». У Ксении прямо-таки кружится голова от всего этого блеска.

Но когда после тяжелых, порой изнурительных съемок приходишь домой и читаешь другое письмо, от Гали Г. из Херсона, то становится даже неприятно.

«Все наши девочки, – пишет Галя Г. – говорят, что я очень похожа на вас. Я тоже очень хорошо пою и умею танцевать очень много танцев. Особенно хорошо получаются у меня чечетки. А главное – у меня такие же, как у вас, глаза и такая же улыбка. В общем, напишите мне срочно: может ли из меня что-нибудь выйти? Я давно мечтаю сыграть такую роль, как Марион Диксон. Смогу ли я ее сыграть на кинофабрике «Мосфильм»? Высылаю Вам свое фото, по которому вам все станет ясно».

Нет, Галя, из ваших слов и вашего фото ничего не ясно. Ни хорошенького личика, ни живописных локонов, ни уменья танцевать еще недостаточно, чтобы стать актером.

Если человек малокультурен, если у него нет общеобразовательной подготовки, то даже при значительном таланте вряд ли из него выйдет хороший актер. Но находятся школьники, которые, не научившись еще грамотно писать, воображают, что профессия актера им уже по плечу.

Вот что пишет ученица 6-го класса Клава И. из Ярославля:

«Мне очень хочется играть в кино. Но мои родные не хочут этого понять… Помогите мне устроиться в артистки. Я через два месяца заканчиваю 6-ой класс. Пажаласта напишите мне скорее, хватит ли этого, чтобы стать артисткой, как вы, или мне еще придется кончать за семилетку. Если это не важно, то я приеду к вам в Москву…»

Убеждена, что Клаве И. никогда бы не пришло в голову послать письмо на какой-нибудь завод с просьбой взять ее немедленно на работу инженером. Почему же она решила, что, не овладев даже грамотой, она может быть актрисой?

От души желаю, чтобы и Ксения Л., и Галя Г., и Клава И. серьезно призадумались над своим будущим».

Интересно, живы ли эти Ксюша, Клава и Галя, и как сложились их судьбы после наверняка неожиданной для них да еще публичной отповеди любимой актрисы?

36

Впрочем, к таким «частным» темам Орлова прибегала редко. В основном она откликалась на события государственного масштаба. На присоединение, например в 1939 году к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии:

«Когда-то эти земли были землями белорусского и украинского народа, писала она в «Комсомолке». – Одни и те же дожди их поливали, одно и то же солнце светило на них, и одни и те же ветры проносились над их долинами и холмами. Но два десятилетия назад через эти земли прошла граница. Для одной части белорусского и украинского народа земля окуталась могильным мраком, для другой – она расцветилась необычайными красками, какими может блистать только земля счастливых людей.

На одной части земли, на Западе, люди даже петь разучились, им запрещали петь. В звуках украинской или белорусской песни угнетатели видели для себя опасность. Эти песни могли напомнить обездоленным о другом мире, начинавшемся так волнующе близко, вот за этим леском, вот за этой деревенькой… Теперь песня вырвалась на свободу. Миллионы уст еще недавно искали слова проклятья, чтобы выразить свою ненависть к польской панщине. Теперь эти миллионы уст ищут непривычные для них слова счастья, чтобы восславить новую жизнь, Красную Армию, советское правительство, мудрого Сталина.

Я гляжу на счастливые лица окружающих меня людей, случайно встреченных на улицах, на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, в метро, и думаю, что же происходит там, в Западной Украине и Западной Белоруссии? Какой же потрясающей силы должно достигать чувство счастья у наших братьев из далеких сел и городов, освобожденных теперь Красной Армией!»

Л. Орлова не только письменно откликнулась на присоединение к СССР «старых» новых земель. «В Западную Украину и Западную Белоруссию, – сообщала пресса в октябре 39-го, – выехали на гастроли концертные бригады ГАБТа СССР и Всесоюзного концертно-гастрольного объединения в составе И. Козловского, М. Рейзена, Р. Зеленой, С. Образцова, Л. Орловой, В. Яхонтова».

37

Между тем Западная Украина и Западная Белоруссия были, как известно, лишь костью, которую Гитлер бросил Сталину, чтобы усыпить его бдительность и спустя полтора года неожиданно напасть на те же – уже в составе СССР западные Украину и Белоруссию.

Начало войны застало Л. Орлову с Александровым на отдыхе в Кемери под Ригой. По свидетельству М. Кушнирова, в это время в Риге над подготовкой декады латышского искусства и литературы в Москве работала большая группа деятелей культуры – Н. Охлопков, Б. Барнет, А. Корнейчук, Н. Вирта и др. Они собрались в гостинице «Рома» и ждали известий от исчезнувшего куда-то всезнающего Александрова.

Он вернулся нескоро, но спокойно доложил:

– Я дозвонился до Молотова (телефон ближайшего молотовского секретаря у него действительно был), и он сказал, что несколько дней, пока этот инцидент не будет разрешен, мы поживем под Ригой, в Сигулде.

Но «инцидент» никак что-то не «разрешался», немцы уже бомбили Ригу. И снова побеспокоить Молотова попросили теперь Орлову, которой всегда верили чуточку больше. Та не стала скрывать, что до самого Молотова она не добралась, и его секретарь отослал ее к И. Большакову, министру кино. А тот приказал любыми путями возвращаться в Москву.

…На вокзале было уже не пробиться. Стало ясно, что всем сорока столько набралось готовящих «латышскую декаду» – сразу не уехать.

Тогда Орлова кинулась на поиски начальника вокзала. Ее сопровождали оператор А. Кольцатый и ленинградский режиссер С. Тимошенко («Небесный тихоход» и пр.). С начальником вокзала актриса объяснялась не более пяти минут и наедине, с глазу на глаз. Но вышла от него со всеми сорока билетами.

Казалось бы – все, но тут в ноги Орловой бросилась женщина, оказавшаяся директором выборгского Дома культуры в Ленинграде, где Орлова недавно гастролировала. Она уже сутки не могла выбраться из Риги и ночевала с ребенком на вокзале.

– Стойте и ждите меня, пока я не вернусь, – наказала Орлова Кольцатому и Тимошенко, вернулась к начальнику вокзала и вышла еще с двумя билетами.

До отхода поезда оставалось почти два часа, но все расселись по купе, чтобы уже не дергаться. Одна Орлова предпочла не делать этого. Накануне она приметила в одном из рижских магазинов очень уж симпатичную шляпку с пером. Нужной суммы с собой у нее не было, и она попросила отложить покупку до завтра. В суматохе отъезда она забыла о шляпке с пером, но теперь спохватилась. Бросив Александрову: «Гриша, сидите в купе и никуда не выходите!» – она помчалась в центр латышской столицы. Не сразу нашла магазин, не сразу добралась назад, в вагон влетела за 20 минут до отхода, но со шляпкой. И потом всю дорогу, особенно при бомбежках поезда, боялась сломать ее главную прелесть – перо…

38

Добирались в Москву почти неделю. Однажды среди ночи Орлова сказала: «Мне надо выйти в другой вагон, не волнуйтесь, я скоро вернусь». И ушла.

Прошло 15-20 минут. Александров стал нервничать. А. Кольцатый пошел искать актрису. Вошел в соседний вагон. Он забит людьми, сидят на полу, ребятня на коленях у родителей. В другом вагоне то же самое. Но вот опять купейный, и Кольцатый услышал знакомый голос: «Граждане! Товарищи! Вы меня знаете, в соседних вагонах много женщин – это все жены наших командиров, они без вещей, дети полуголые… Давайте оденем их. Кто что может…» Так она прошла по всему составу и свой вагон не забыла – тоже подвигла на доброе дело.

Это – у М. Кушнирова. Г. Александров более скромен в описании дорожных доблестей своей жены:

«Всюду беженцы, пожары, людское горе. Целых три дня добирались до Минска. Минск и всю белорусскую дорогу бомбили беспрестанно. Любовь Петровна организовала женщин нашего поезда в отряды сандружинниц, наладив немедленную помощь раненым. Она была смела, находчива, энергична – такой, какой ее привыкли видеть на экране – советской героиней».

То же самое, уточняя, описывает Д. Щеглов:

«Однажды во время налета поезд остановился в поле. В вагоне остались только Орлова, Александров и Е. Тяпкина (снимавшаяся у них в «Веселых ребятах» и в «Светлом пути». – Ю. С.). И с ними как раз все обошлось – в поезд не попала ни одна бомба. А все, кто побежали через насыпь в лес, попали под самолетный обстрел, и, когда вернулись, многие были ранены. Вот тогда Орлова и организовала для помощи им бригады сандружинниц».

39

В Москве, во время съемок Александровым «Боевого киносборника», на «Мосфильм» привезли героя из героев – только что протаранившего немецкий самолет над столицей В. Талалихина. Все, кто был в студии, бросились к нему с просьбой об автографе. Но летчик нашел сначала глазами главную цель своего визита, Л. Орлову, сам взял у нее автограф, а потом уж стал раздавать свои, «талалихинские».

…Все повторилось 20 лет спустя. Когда на только что слетавшего в космос Ю. Гагарина на каком-то мероприятии в Кремлевском Дворце съездов тоже набросились с просьбами об автографе. Но первый космонавт протиснулся сначала к бывшей в зале Орловой, взял автограф у любимой актрисы и только после этого стал раздавать свои, «космические».

Все произошло так быстро, что Орлова не сразу уловила подобие этих двух историй – талалихинской и гагаринской. А когда вспомнила и хотела сказать об этом космонавту № 1, к нему было уже не подступиться.

40

Первоначально в александровском «Боевом киносборнике», под номером 4, Орлова должна была появиться в образе героини «Светлого пути», сообщает М. Кушниров.

Во главе ивановских ткачих она прибывает якобы на передовые позиции, передает бойцам подарки и, сказав несколько горячих напутственных слов, поет на мотив «Марша энтузиастов»:

Нам ли бояться фрицев?

До нас их били и отцы и деды.

Смелость, как говорится,

Залог дерзания, залог победы!

Но потом Морозову сменили на Стрелку из «Волги-Волги», сделав ее фронтовым почтальоном. И памятуя, наверное, что из всех александровских героинь именно ей отдавал предпочтение Сталин – теперь Верховный Главнокомандующий.

….На сдаче «Боевого киносборника» он отсутствовал: не до того было в первые месяцы войны. И когда дело дошло до лихой, под гармошку, пляски Стрелки перед бойцами, раздалась громкая реплика принимавшего «Сборник» Л. Берии, которая передается Кушнировым со слов другой, профессиональной танцовщицы, Годовой, «одной из недолгих любовниц всесильного палача»:

– Ого! А у нее, оказывается, есть «за что» и есть «во что»!

«Чтобы понять, – пишет Кушниров, – и по достоинству оценить эту хамскую реплику, надо сделать маленькое киноведческое отступление».

«Маленькое отступление» занимает почти две страницы и сводится к тому, что «всесильный палач» отреагировал таким образом на совершенно не положенные в то время кадры, когда в пляске перед бойцами короткая, фронтовая юбка Стрелки смело «открывает края ее чулок и даже «выше».

41

Осенью 41-го аккомпаниатора Орловой Л. Миронова дважды призывали в армию, сообщает М. Кушниров. В первый раз отпустили быстро, спросили про специальность, он ответил: «Музыкант». Уточнили: «На чем играешь?» Он ответил: «На рояле». – «А на трубе не умеешь?» – «Нет». – «Ну иди – до особого распоряжения!» (Полагаю, что и облик худенького крохотули Льва Николаевича изрядно охладил желание военкоматчиков видеть его «под ружьем».)

Однако через две недели его вызвали снова, и на этот раз, казалось, снисхождения не будет. Будущих ополченцев построили во дворе и… «Кто умеет стрелять – направо! Кто не умеет – налево!» Лев Николаевич честно отошел налево. «Левых» вывели за ворота и скомандовали: «По домам! До особого распоряжения!»

Миронов стал ждать третьего звонка. Однако на другой день позвонила Орлова и сказала: «Немедленно приезжай к нам на Дмитровку!»

Миронов приехал, дверь открыла домработница, хозяев не было. К вечеру они появились. Были в Комитете по делам искусств, целый день выясняли и обсуждали ситуацию. С порога Орлова объявила Миронову: «Лева, мы должны эвакуироваться. Немедленно! Тебя мы записали как члена нашей семьи – хочешь с нами? Можешь?» Растерявшийся Миронов даже чуть-чуть перепугался: «Как же так? Надо же сняться с учета, меня же сочтут дезертиром…» На что Орлова ответила устало и сердито: «Не городи чепухи! Какой там учет? Где?! Иди и собирай вещи! Мы тебя ждем!»

Так актриса Любовь Орлова сама, без всяких военкоматских «направо-налево» распорядилась судьбой военнообязанного Миронова Льва Николаевича…

Спустя пять лет, после войны, она так же, одной магией своего имени, освободила от армии, вернее, от военных сборов, другого «счастливчика» Юру Бразильского.

…Проходя в кабинет Александрова, рассказывает И. Фролов, в бытность того директором Театра киноактера, Любовь Петровна заметила, что александровский секретарь Е. М. Бразильская чем-то очень расстроена и сразу же спросила, что стряслось.

Секретарша сказала, что ее сына, Юру, призывают на военные сборы, а он вышел в финал ответственных шахматных соревнований. Жалко, если он не сможет участвовать в этом финале.

– Не беспокойтесь, Екатерина Михайловна, – успокоила актриса секретаршу. – Начальник Московского военного округа – мой поклонник. Я позвоню ему.

И Юра Бразильский участвовал, конечно, в столь важном для него шахматном финале…

42

А тогда, в 41-м, спустя три с половиной месяца после рижско-московской эпопеи, Орловой и Александрову предстояло другое, более долгое, но гораздо более спокойное путешествие в противоположную от Москвы сторону – на восток. Куда в специально организованном для этого составе из Москвы вывозили крупнейших деятелей отечественной культуры. И хотя отъезд из окруженной немцами с трех сторон Москвы был нелегким и неизвестно было, вернутся ли они когда-нибудь в столицу, Орлову и здесь не покинуло чувство юмора. Вот как описывает она сборы в дальнюю дорогу в собственных стишках (впервые опубликованных М. Кушнировым):

В десять начали укладку

и, представьте, к четырем,

ну, ей-богу, не соврем,

было все у нас в порядке…

Как иначе? Ведь укладкой

всею ведала тогда

лучезарная звезда!

Еще забавнее описание актрисой момента самого отъезда:

Прикатили на вокзал

и вошли в перронный зал.

Нас как будто оглушило:

все вокруг стонало, выло.

Рой киношников жужжал,

гвалт неслыханный стоял.

Все поэты тут собрались