Ночь длинных ножей

— Когда выезжаем? — устало спросил американец.

— Вы согласны? — с облегчением произнес переводчик.

— Согласен. — Майкл выговорил это с трудом. Переводчик пробурчал что-то местному князьку, и тот расплылся в счастливой улыбке. И американец подумал, что им его поездка нужна еще больше, чем ему. Впереди — очередное заседание Совета Европы, на котором масса желающих «пощипать» Россию. Повстанцам это на руку. Они заинтересованы в скандале.

— Мы выезжаем в пятницу, — произнес переводчик. — Есть еще вопросы, которые нужно решить.

— Вы гарантируете, что мы не попадемся в руки федеральных сил? — спросил Майкл.

— Гарантируют только на небесах, — сказал переводчик. — Но это будет очень маловероятно.

— Международный скандал нам не нужен.

— Нам тоже, — горячо заверил переводчик. — Мы заинтересованы, чтобы тот превратный облик свободной Чечни, который сложился на Западе, был развеян.

Майкл закивал. Он вдруг ощутил, что страшно устал. Ему хотелось домой. Но его дом — на другом конце земного шара… Или вообще на другой планете?

Он с тоской посмотрел на местного князька, человека, на милость которого отдает свою жизнь.

— Хорошие парни, плохие парни, — прошептал он с детства засевшую в памяти присказку…

Глава 10

ЗАВОДНАЯ КУКЛА

Желтый язычок пламени бесенком извивался за стеклом керосиновой лампы и отбрасывал слабый свет на предметы Руслан Джамбулатов ежился, несмотря на то, что на его плечах была теплая армейская куртка. Холод царствовал не в окружающем мире, а внутри его существа.

Он пригладил рукой бороду — она выросла длинная, жесткая, черная, с проседью, и теперь он вполне мог сойти за классического боевика. Заставить себя гладко выбриться, как всегда, он не мог. Это означало вернуться к жизни, к которой возврата нет То, что Джамбулатов разделался с двумя из тех, кто должен был умереть от его руки, отозвалось в душе как-то тупо. Не было ликования, и тем более ужаса, оттого, что пришлось отнять чью-то жизнь. Он будто сделал опостылевшую работу — так должен ощущать себя работник санэпидстанции, не первый год отстреливающий бешеных собак.

Уныло потянулись дни — какие-то бесцветные, без особого смысла и содержания. Мерно чередовались утро и ночь. Было холодно или жарко. Желудок подавал сигналы голода или был заполнен пищей. Джамбулатов будто выполнял свой долг — тянуть лямку этих унылых дней, в которых не видел ничего привлекательного. Он потерял вкус к жизни. И готов был потерять себя.

По логике вещей, ему нужно было оставлять эти края. Он был один. Его больше ничего не связывало с этой землей.

Он постоянно вспоминал отца, который будто живой стоял перед ним. Как же хотелось услышать его совет, его мудрые речи! Старик врос в эту землю. Он не представлял себя нигде больше и готов был умереть, но не сдвинуться отсюда. Сам Руслан испытывал иные чувства. Он все больше ловил себя на мысли, что ненавидит здесь все, устал от злобы и крови, сковавшей Чечню арктическим льдом. Сколько раз он мечтал уйти отсюда, но у него это не получалось — он был прикован к этой земле, как раб к галере.

Еще четыре года назад, когда в среднем раз в неделю его выводили на тесный двор, и на него смотрело несколько стволов, и он ждал долгожданного, страшного, но освобождающего от всех долгов и обязанностей слова «огонь», тогда он решил — если пронесет, оставит Чечню навсегда. Он здесь чужой… И уехал бы, растворился бы на российских просторах, если бы не отец, которого он никак не мог бросить Слишком он любил его. Даже не обычной уважительной любовью, как принято. Руслан ценил в отце великодушие и мудрость, которых ему самому, человеку с высшим образованием, начитавшемуся многих умных книг, не достичь никогда. И последние годы, смотря, как старость забирает с каждым днем силы дорогого ему человека, он с отчаянием понимал, что не может изменить ничего. Но отца забрала не старость — с ней еще можно смириться, даже Аллах не властен над временем. Отца забрал Хромой со своими бандитами.

Теперь у Джамбулатова не было здесь ни родных, ни дома. Дом сгорел вместе с телом родного человека. Теперь не о чем и не о ком заботиться. Он остался один. И коротал тягучие, скучные дни, поддерживаемый мыслью, что он должен сполна рассчитаться с должниками.

Но иногда, выбираясь на яркий свет и вдыхая полной грудью напоенный утренними пьянящими ароматами свежескошенной травы и цветов воздух, он вдруг будто выбирался из тесной тюрьмы своего отчаяния и тоски и ощущал, что жить все-таки стоит. Слишком величественны и прекрасны горы, слишком ласков ветер, слишком высок и красив голубой купол неба.

В своем Нижнетеречном районе Джамбулатов мог прятаться до скончания веков. Проработав здесь в милиции, а потом и в шариатской безопасности в общей сложности пятнадцать лет, он знал весь район как свои пять пальцев. Многие его здесь уважали. Многие были обязаны ему. И до сих пор, таясь в степи у людей, с которыми его связывали крепкие нити, он владел достаточно полной информацией о том, что происходит вокруг.

Так, он узнал, что смерть подручных Хромого — Вахи и Джохара — ни на кого впечатления не произвела. Все посчитали, что это шалят военные. Спецназовские группы хозяйствовали в лесах и считали себя вправе самим вершить правосудие. Два боевика с оружием, охраняющие мини-завод, с их точки зрения, подлежали безоговорочному уничтожению.

Кстати, это происшествие попало в подпольную газету «Ичкерия», в раздел «Хроника геноцида»: «Зверское убийство двух мирных жителей было совершено оккупантами в Нижнетеречном районе. Изверги предали простых крестьян мученической смерти, изрезав ножами».

О Хромом пока ничего слышно не было. Однако Джамбулатов чувствовал, что покойный Ваха говорил правду и Даудов появится здесь. Что-то влечет его сюда. И когда он придет, им надо обязательно встретиться. А там — как Аллах милосердный рассудит.

Но зато вернулись братья Мовсаровы — Умар и Султан. Джамбулатов был рад, что они вернулись. Младший, Султан, воевавший в Грозном и в Ведено, умудрился амнистироваться и теперь был как бы ни в чем не виноватым. Умар пока опасался сдаваться и, по слухам, вел переговоры с властями, чтобы те помогли ему безболезненно легализоваться. Где он прятался — Джамбулатов пока не знал, но надеялся вскоре узнать.

Сколько раз, закрыв глаза, Джамбулатов как наяву видел перед собой лицо бородача Умара, кивающего на отца и дающего приказание ныне покойному Джохару: «Убей старого пса»…

— Затопил бы печь, — сказал хозяин дома, заходя в помещение и видя, что Джамбулатов ежится, глядя завороженно на лампу.

— Вечер добрый, — приветствовал его Джамбулатов.

— Добрый, — грустно произнес хозяин, присаживаясь на стул, и вздохнул, сложив перед собой в замок тяжелые, привыкшие к работе, покрытые жесткими мозолями крестьянские руки.

— От чего в глазах тоска? — спросил Джамбулатов.

— Умар Мовсаров, шакал, забрал двух баранов.

— Умар? — подался вперед Джамбулатов. Сердце его сладко екнуло.

— Он самый. — Хозяин дома ударил руками по столу так, что лампа подпрыгнула. — Ваххабит, шайтан его забери!

— Сам пришел?

— С какими-то двумя мальчишками — я их не знаю.

— Так просто взял и забрал?

— А как они все забирают? Он в силе. Тейп сильный. Что, милиции на него жаловаться? Вот я тебе жалуюсь, товарищ майор, — кисло усмехнулся хозяин дома. — Принимай меры.

— Приму, — зло прищурился Джамбулатов. — А где он сейчас живет?

— Я так понял, в Бадри-юрте.

— А где дом?

— На окраине халупа такая. За заброшенной мечетью. Менты и военные в Бадри-юрт ездить не любят. Места слишком дремучие.

— Там раньше Синякин и его шакалы обучали пацанов, как на дороге фугасы ставить, — сказал Джамбулатов и задумчиво постучал ладонью по крышке стола, прикидывая, как добраться до Бадри-юрта. Это полтора часа езды, если вырулить на трассу. Но по трассе ему пути нет. А по проселочным пилить часа три, при этом рискуя въехать в минные поля.

— Правильно говоришь.

— Есть будешь? — спросил Джамбулатов хозяина. — У меня все готово.

— Сыт по горло, — отмахнулся тот, поднялся и, тяжело ступая, направился в соседнюю комнату.

А Джамбулатов, оставшись один, вытащил из подпола пистолет «ТТ», проверенный в деле, работающий без задержек и заклиниваний. Две лимонки. И штык-нож, отмытый от крови. Арсенал не ахти какой. Но должно хватить.

Теперь оставалось решить, как оказаться в нужное время в нужном месте. Он мог попросить хозяина дома подвезти его до цели на стареньком, видавшем виды, с растрескавшимся лобовым стеклом «жигуленке». Руслан знал, что ему не откажут, но не мог злоупотреблять доверием этого человека, не имел права втягивать его в свою месть.

Завернув в промасленные тряпки оружие, он прошел в соседнюю комнату, где ворочался, не в силах заснуть, хозяин дома.

— Слушай, машина с горючкой для племсовхоза завтра утром пойдет?

— Да, — приподнявшись на кровати, сказал хозяин дома.

— Кто водитель?

— Мусса.

— Скажи ему, что с ним человек поедет.

— Что за человек?

— Я.

От племсовхоза до Бадри-юрта через степь пешком можно дойти часа за три. Главное, не наткнуться на мины или на вольных охотников.

— Руслан, смотри, как бы…

— Не бойся, дорогой. Я же не боюсь…

— А я боюсь? Ты один такой смелый?! — возмутился хозяин дома, но глаза у него бегали…

Они не боялись ничего. Дом стоял особняком, выходил окнами на овраг. Старший Мовсаров — Умар — сидел, обняв автомат, и под нос тянул заунывную песню.

Вечерело. Горел костер, отбрасывая алые отсветы на лица. Как бессловесные тени, по двору сновали женщины, расставляя на длинном дощатом столе, за которым сидели мужчины, баранину, зелень, жареных кур и напитки. Мужчины воспринимали их как универсальных роботов.

— Ничего… — возбужденно твердил Султан Мовсаров. — Время. Надо уметь ждать. Не надо хотеть всего сразу. Нужно резать их постепенно. Аккуратно. Резать одного за другим. Нож. Фугас. Из-за угла. Дурак дерется в открытую. Сам Джохар Дудаев завещал, как воевать с русскими, — налет, отход… Налет — отход.

— Умный, — усмехнулся Умар, теребя длинную бороду, которую никак не решался сбрить, хотя и знал, что скоро придется. — Как тебя не избрали министром?

— И избрали бы…

Дела у Мовсаровых обстояли неплохо. Султан имел в кармане новенький паспорт, который ему выдали как амнистированному боевику. И по поводу Умара тоже вопрос вроде улаживался. Военные были не против амнистировать его, если он добровольно сдаст три автомата. Это не так трудно. С оружием, правда, напряженно, но для такого дела можно и поднапрячься. Кроме того, во дворе стоит «Нива», в багажнике которой упакован боекомплект — выстрелы для подствольников, патроны — все это богатство прикупили у изредка трезвых контрактников, которых в народе прозвали «команчи» за вечно пьяные красные морды и диковатый нрав.

— Русские никогда нас не победят, — продолжал рассуждать Султан. — Они продают друг друга. Продают нам патроны.

— А мы не продаем друг друга? — посмотрел на него Умар.

— Мы режем предателей. А русскими правят предатели… Разница?

— Эх, почему ты не поступил в институт? — усмехнулся Умар.

— Зачем институт? Хромой все, что надо знать мусульманину, мне растолковал.

Умар скривился. Он не разделял восторгов брата по поводу их духовного учителя.

Султан ласково, как женщину, погладил ручной пулемет Калашникова, прислоненный к столу рядом с ним, — предмет его гордости. Потом взял самокрутку, зажег спичку, раскурил.

— Ox, — он сделал затяжку. Это была хорошая травка, ее привезли из Грузии вместе с оружием. Он прикрыл глаза, на него стала накатывать эйфория и веселое безумие.

— Ненавижу неверных… Ненавижу русских… — неожиданно вклинился в беседу еще один участник застолья — уже обкурившийся анаши жирный Рашид. За свои тридцать пять лет он успел пережить четыре контузии и два ранения, во рту у него зияла дыра — осколком снаряда ему вышибло все передние зубы, а зубопротезисты в горах не водились. Страшный, с кривым, изуродованным лицом, он был похож на нечистую силу, заведшуюся в горах, чтобы изводить невинные души. — Всех ненавижу. Головы резать… — он выпучил глаза и всхлипнул.

— Верно, Рашид, — засмеялся Султан. — Верно… Вот и старики то же скажут, — он кивнул в сторону сидящего в стороне аксакала, который кивал в такт речам и клевал носом. — Что думаете, уважаемый?

— Аллах велик, — очнулся старик.

— Да, Аллах велик, — кивнул Султан. — И только мы, сторонники чистого ислама, знаем язык, на котором он говорит…

— Тебе бы на митингах выступать, Султан.

— Ну да. И пусть Аллах со своих небес тут же покарает нас, если мы не правы, — счастливо улыбнулся Султан.

— Тут послышался стук.

И Султан застыл, ошарашенно уставившись на предмет, который действительно, будто свалившись с небес, покатился перед ним по длинному дощатому столу и замер, уткнувшись в алюминиевый бачок с мясом.

Этот предмет был не чем иным, как знаменитой «лимонкой», оборонительной гранатой «Ф-1», радиус разлета осколков три сотни метров.

Быстрее всех среагировал Умар. Он, как показалось ему, очень медленно упал на землю, переворачивая стол и надеясь, что осколки уйдут в сторону. В этот миг ему остро, до боли в сердце захотелось жить. Он знал, что сейчас будет гнуть и терзать тело взрывная волна. И будет боль. Он прикрыл голову…

Боли не было. Не было грохота. Ничего не было… Потом хлопнул выстрел…

Умар поднял глаза. И увидел бородача, который в одной руке держал пистолет «ТТ», а в другой — подхваченный с земли ручной пулемет. Это мог быть и чеченец-боевик, и спец из разведгруппы ГРУ — горы делают всех похожими друг на друга, и повадки появляются одни и те же, стирается разница в поведении, внешности. Горы и война всех равняют под свое лекало.

Рашид лежал, уткнувшись лицом в бачок с горячей жирной бараниной, с черной дыркой во лбу — «ТТ» делал дырки ювелирно чисто.

Умару стало обидно. Пришелец рассчитал все точно. Он сделал расчет на рефлексы. Швырнул из кустов «лимонку», зная, что вид этого предмета сам собой толкает человека на землю, в укрытие. И останется только перемахнуть через забор и взять всех на мушку. Он убил Рашида, который дернулся за оружием. Сработано было просто, чисто и эффективно.

— Ты кто? — прокашлявшись, крикнул Умар Мовсаров.

— Что, память потерял, грязная скотина? Так разуй глаза!

Умар присмотрелся в отблеске огня к пришельцу. И внутри все окаменело. Да, он узнал его.

— Что ты хочешь, Руслан?

— Я пришел за вами….

— Ты не можешь нас убить. Тебя убьют. Твоих родных, убьют.

— Я уже слышал это от Вахи.

Умар прикидывал шансы. До автомата не добраться. Нож — вот он, рядом, для мяса, с солидным острым лезвием. Что, если метнуть его? Но это для американских боевиков…

— Почему не стреляешь? — спросил он.

— Я возвращаю тебе твою вещь. — Джамбулатов слишком резко для своих огромных габаритов приблизился к нему. Ударил рукояткой пистолета по голове. И всадил нож в горло.

— У-я-аа!!! — бросился к нему Султан.

Джамбулатов резко обернулся и выстрелил. Султан отлетел на пару шагов, но устоял на ногах, качнулся и рухнул на колени, взвыв во весь голос.

Джамбулатов оглядел поле боя. Из темного проема в доме на него пялились испуганные глаза — детские. Старик-аксакал, которого не взволновала вылетевшая из неизвестности граната и который так и не сдвинулся во время разыгравшейся трагедии с места, плохо понимал, что происходит, его губы дергались. Если бы здесь не было детей и старика, Джамбулатов бросил бы гранату без чеки и избавил бы себя от хлопот. Но он не хотел лишней крови.

— Не бойтесь. Я не за вами, — кивнул он детям.

И тут ощутил удар. Уже как-то отстраненно услышал и почувствовал во всей мощи грохот очень близкого, кажется, на расстоянии вытянутой руки, выстрела…

Он качнулся. Успел попрощаться с этим светом. И тут же вернулся обратно, поняв, что на сей раз смерть обошла его стороной и пуля лишь задела плечо. Прыгнул в сторону.

Женщине было лет сорок. Держала она автомат неуверенно. Их разделяло метров пять, она выглядывала из кухоньки…

Она успела еще раз нажать на спусковой крючок, но пуля ушла в воздух, и Руслан ногой выбил автомат.

— Брата убил, меня убей! — Глаза ее горели лютой ненавистью. — Но и тебе не жить!

Он потрогал руку. Пуля прошла вскользь, но кровь хлестала сильно…

Он огляделся. Движения больше не было. И глаза женщины напряженно смотрели на него.

— Я с женщинами не воюю.

Он качнулся. Вскинул на плечо «РПК». Вытащил у Рашида из-за пояса «стечкина». Забросил в овраг остальное оружие. И побрел, пошатываясь, прочь…

Глава 11

МИСТИЧЕСКИЕ СВЯЗИ

Было уже темно, когда Алейников вылез из машины. Спальное помещение Нижнетеречного ВОВД устроили в здании бывшего райпищеторга. Сам райпищеторг пережил и исламское правление, и два пришествия федеральных сил, и теперь вот военный комендант района издал распоряжение расквартировать здесь временный отдел. Начальник райпищеторга жаловался, что милиционеры разбазарили материальные ценности, и угрожал выселить их через коменданта и суд. Но комендант его слушать не собирался, судов пока в районе не было, так что ВОВД здесь окопался крепко.

Раньше к этому трехэтажному зданию примыкал ресторан с баром, а в самом райпищеторге были многочисленные кабинеты, где что-то считали и распределяли. Сегодня здесь хозяйничал человек в камуфляже. На крыше был установлен крупнокалиберный пулемет. Во дворе дремлющими монстрами застыли два БТРа, готовые в случае опасности проснуться и ощериться, как клыками, своими пулеметами, ринуться вперед, давя лапами-колесами и сплющивая шкурой-броней врагов. Там же уснула на ночь пожарная машина-работяга, поставщик воды и для отдела, и для комендатуры. По верху забора тянулась колючая проволока. Площадь перед райпищеторгом была перекрыта бетонными блоками, освещалась прожекторами, здесь же свилась спираль Бруно, готовая вцепиться и рвать своими лезвиями-бритвами того, кто отважится перемахнуть через нее.

Омоновцы оккупировали бывший бар «Каравелла», его украшали три буквы: «лла». В зале еще сохранилась чеканка с изображением парусника, украшавшая некогда стены, а также возвышались высокие одноногие барные стулья.

Алейникову все это напоминало тот же опостылевший фантастический фильм — после всемирного катаклизма человек становится человеку врагом, а предметы, здания, которые так привычны всем с детства, вдруг меняют свое назначение и смысл. И тогда ресторан запросто становится казармой, а крыша райпищеторга щерится стволами пулеметов. Тут ни на миг не оставляло ощущение ирреальности… А иногда казалось, что весь мир и задуман изначально именно таким — со спиралью Бруно и стволами пулеметов. А весь остальной мир если и существует, так только для того, чтобы производить оружие, боевую технику, патроны и консервы.

Алейников делил комнату с начальником штаба ВОВД и заместителем начальника по кадрам. Кадровик дежурил в отделе, а начштаба уже спал как убитый.

Алейников вошел в комнату, улегся на металлическую кровать. Раздеваться не стал. Сегодня будет бессонная ночь. Он хотел было вздремнуть, но не тут-то было. Нервы были на пределе. Да еще нахлынули ностальгические чувства.

Начальник криминальной милиции был уже в том возрасте, когда прошлое вспоминают с грустью и возникает холодный страх от мыслей о будущем. Как бы то ни было, жизнь все быстрее движется к финишу. Сорок два года — уже возраст. Есть о чем вспомнить. И пора подводить предварительные итоги.

Как получается, что иногда встречи с одними и теми же врагами, вроде бы случайные, проходят через всю жизнь? Эти люди преследуют тебя, как божий рок.

К одному из таких наваждений для Алейникова относился Даудов. Хромой, пусть черти волокут его прямо в ад!

Когда они встретились в первый раз? Это был девяносто первый переломный год. Еще не развалилась великая советская империя. И прожитых лет за спиной у Алейникова куда меньше. На душе у него тогда было тревожно, как и у всех, но казалось, что падать ниже некуда и дальше все будет изменяться только к лучшему…

Капитан Алейников тогда еще не служил в спецотделе быстрого реагирования Регионального управления по борьбе с оргпреступностью — СОБРов и РУОПов самих еще не было. Он был опером уголовного розыска области на юге России. И однажды ему выписали командировку в Москву в распоряжение Главного управления уголовного розыска.

— Работа там будет веселая. Тебе понравится, — ободрил начальник областного уголовного розыска.

Работа действительно оказалась занятная. Алейникову пришлось изображать на стрелках с бандитами «шкафа», что было не так трудно мастеру спорта по рукопашному бою. Оперативное внедрение штатных сотрудников — тогда это только начинало практиковаться. Алейников и его напарник под видом правильных братанов с Урала внедрялись в московскую организованную преступность.

Тогда они и пересеклись в первый раз с Хромым. Алейников еще не знал, что им предстоит встречаться долгие годы.

Ресторан «Лазания» на Пятницкой улице был облюбован чеченской общиной, и встретились они там не для того, чтобы воевать, а чтобы утрясать какие-то взаимовыгодные вопросы. Напарник Алейникова держался уверенно, даже нагло, было видно, что он отлично владеет темой. И легенда была продумана настолько тщательно, что у чеченцев не возникло сомнений, что эти люди настоящие уральские бандиты. Алейникову оставалось грозно сдвигать брови и сидеть, немного откинувшись на стуле, чтобы была видна выглядывающая из-под пиджака кожаная кобура с черной рукояткой немецкого «парабеллума».

Этот этап многоходовой комбинации прошел гладко. Переговоры с чеченцами прошли в конструктивном русле. Под конец Хромой, тогда еще не возлюбивший всеми фибрами души ваххабитские ценности, а потому без особых душевных терзаний трескавший запрещенные для истинного мусульманина водку и свиные отбивные, разоткровенничался:

— Эх, братки, приходят новые времена… Москва — слишком лакомый кусок и слишком большой город, чтобы им владели русские.

— А кто им должен владеть? — спросил оперативник.

— Мы. Чеченцы.

— Это почему?

— Потому что мы фактически уже выкинули русских, как нашкодивших щенков, из Чечни. Потому что теперь мы имеем свою территорию, где можем двигать какие хочешь дела. Потому что мы создаем государство, которое будет пригибать Россию… Кто такой московский бандит? Ленивая тварь, обремененная семьей, детьми. Он весь на виду. Его грохнут не сегодня, так завтра. Наш же человек с гор пришел, в горы ушел, и никакой киллер его там не достанет… У нас будут свои банки. С помощью ваших же людей из банков и правительства мы будем выкачивать из России деньги по липовым документам. Мы создаем богатую империю. У нас маленькая страна. Российских денег нам хватит, чтобы жить хорошо.

— Не думаю, что это понравится братве.

— Во как мы ее загнем, — сделал Хромой выразительный жест, будто закручивал кран. — Это наш город… Так что настала пора выбирать. Мы готовы принять под покровительство всех, кто приходит к нам с добром. Подумайте.

Самое интересное, что так думал не только Даудов. Действительно, чеченские бандформирования захватывали все новые и новые позиции в Москве. Началось это в разгар кооперативного движения, в 1988 году, когда из заключения вышли несколько чеченских авторитетов и призвали на помощь правильных людей из Чечни, среди которых был и Даудов. Они начали активно претворять в жизнь теорию «захвата территорий» и повального обложения «налогом за охрану» жуликов, спекулянтов, кооперативщиков. Естественно, их интересы тут же столкнулись с интересами люберецкой, солнцевской, балашихинской и прочих группировок, уже поделивших Москву. Должна была пролиться кровь. Но крови чечены никогда не боялись — ни чужой, ни своей. Быстро была создана единая система боевых дружин, курирующих определенные объекты и собиравших в армию по вполне эффективной системе оповещения по «боевому сбору». Людские ресурсы чеченцы черпали не только в преступной среде, но и в московских вузах, где училось много их земляков. Никогда не стеснялись привлекать к сотрудничеству представителей русских, дагестанских группировок. Сила диаспоры состояла в том, что она не была отягощена уголовными традициями, воровской закон и братковские «понятия» ни во что не ставила, вся деятельность строилась на основе национальных традиций и тейповой структуры. У чеченцев был один единственный вор в законе, который пытался миром утрясти возникавшие конфликты и служил неким буфером между своими земляками и традиционными ворами в законе, вот только чеченцы вписываться в эту систему отказывались. Да и сам чеченский вор-миротворец долго не прожил — его расстреляли средь бела дня из автомата в Зеленограде.

В результате за первые два года такой бурной деятельности произошло около полутора десятков боевых столкновений с московской братвой, где чеченцы выставляли от двух десятков до сотни боевиков. Еще пару десятков кровопусканий предотвратила милиция. Итог — чеченской общиной была рассеяна бауманская группировка и потеснены многие другие. Произошла переадресовка «налога за охрану» в чеченскую общину. Притом если русские драли не больше четверти от теневых доходов, то чеченцы забирали половину с перспективой полной оккупации бизнеса.

Весной 1989 года чеченская община из-за внутренних раздоров и обычного для чеченцев выяснения, кто в доме главный, распалась на две части, и хозяин Хромого с полсотней штыков помахал всем ручкой и переместился во взятый «под охрану» ресторан «Лазания» на Пятницкой. Ресторан и стал штаб-квартирой, где ежедневно проводился «рабочий прием», на который косяком шли «кассиры» и боевики. Таким образом, образовалась лазанская чеченская группировка.

В восемьдесят девятом году сотрудники МУРа хорошенько потрепали чеченские бригады — южнопортовую, юго-западную и лазанскую. Хромой и еще несколько человек скрылись от правосудия в Чечне, но, когда все утихло, вернулись обратно. Надо было возвращать утраченные позиции, и мафиозные войны вспыхнули с новой силой.

Когда Алейников встречался с Хромым, тому рисовались радужные перспективы, но его личная судьба и судьба его команды уже была решена.

Через месяц Алейников вышел из внедрения и его подключили к реализации трехлетней муровской оперативной разработки. Он лично ездил задерживать Хромого и уронил его лицом в блюдо со столичным салатом в том самом ресторане, где они еще недавно встречались. Когда мутная пелена растворилась в глазах будущего ваххабита и он увидел Алейникова, то только и смог прошептать:

— Ты?

— Я.

— Сука ментовская. Встретимся. Башку отрежу… Хромой получил восемь лет строгого режима и был препровожден для отбытия наказания в Нижегородскую область на строгий режим. Но долго сидеть он не намеревался. Через полгода его по фиктивным документам из колонии забрал конвой РОВД Наурского района Чеченской Республики и доставил в СИЗО-1 Грозного. Там он пробыл ровно три часа — время, как раз достаточное для того, чтобы друзья и родственники подогнали кортеж машин и отвезли недавнего узника праздновать освобождение.

После освобождения, проживая в Нижнетеречном районе и в Грозном, Хромой пытался вмешиваться в деятельность чеченцев в Москве, призывая нещадно и бескомпромиссно душить русских. Тут его интересы полностью совпадали с интересами органов шариатской безопасности Чечни, которые принимали деятельное участие в жизни мафиозных структур, используя их как способ проникновения в Россию. Но постепенно он стал утрачивать свои позиции — появлялись более наглые и хваткие. Да и чистые уголовники в Ичкерии были уже не в чести. Приходило время «истинных правоверных». Чечню душил в своих объятиях ваххабизм, а Саудовская Аравия и многочисленные арабские не правительственные организации финансировали джихад, и Хромой понял, что нужно резко менять курс. Он припал к благотворному роднику чистого ислама, сошелся сначала с Радуевым, потом с Басаевым, сколотил отряд и в награду получил под управление несколько нефтяных вышек. А потом началась первая чеченская война, где он засветился несколько раз в кровавых рейдах.

После Хасавюртовских соглашений, когда еще действовала совместная группа МВД России и Чечни, розыскной отдел МВД России направил документы на задержание и этапирование Хромого как скрывающегося от правосудия преступника и лицо, подозреваемое в совершении ряда убийств, в том числе военнослужащих. Пришел ответ следующего содержания:

"На ваш исходящий 6\995.

В результате ведения против чеченского народа жестокой и варварской войны Россией уничтожены, разграблены, стерты с лица земли целые города. Ранены, покалечены и убиты десятки тысяч ни в чем не повинных граждан Чеченской Республики Ичкерии — женщин, детей и стариков, разграблено их имущество, республике нанесен огромный экономический, моральный и невосполнимый людской ущерб. Тысячи граждан Чечни уничтожены в застенках российских фашистских фильтрационных лагерей, подвергались жестоким пыткам. Во главе с вашим министром-палачом и личным врагом чеченского народа, военным преступником Куликовым органы внутренних дел, как цепные псы, натасканные на человеческой крови, эти нелюди в намордниках, проводили так называемые зачистки среди мирного населения, звериными методами убивали, грабили и увозили в фильтрационные лагеря ни в чем не повинных граждан, что свидетельствует о том, что ни чести, ни смелости, ни мужества не хватало куликовским убийцам, чтобы воевать против чеченских бойцов сопротивления. Куда легче было показывать свой звериный лик на уничтожении мирного люда. Вы повторили несколько Катыней на чеченской земле. Нет и не будет вам пощады до судного дня.

Хотя война приостановлена и подписан мирный договор с Российской Федерацией, война невидимого фронта будет продолжена с вами до полного признания Чеченской Республики Ичкерия, до полного возмещения материального и морального ущерба и предания всех военно-политических преступников России Международному военному трибуналу в Гааге.