Принц драконов (№1) - Принц драконов

По другую сторону погасшего костра виднелись очертания двух других фигур. Деревья скрывали первый солнечный свет, которому было еще не под силу справиться с поднимавшимся от реки голубовато-зеленым туманом. Андраде потерла спину, дьявольски болевшую от необходимости сидеть в седле как куль с мукой, притворяясь служанкой Пандсалы. Пять дней она пребывала в раздражении, вынужденная играть эту мерзкую роль, а также терпеть боль во всем теле, и обе эти причины в конце концов заставили леди Крепости Богини увидеть дурной сон. Ее руки онемели, в суставы словно вонзились горячие иглы; она ужасно злилась, что приходилось прятать кольца и браслеты по карманам, пока не удалось избавиться от людей Лиелла, и пылала гневом на Ролстру, Янте и особенно Пандсалу, поставивших ее в унизительное положение. Но та фигура, похожая на тень, не дававшая определить, мужчина это или женщина, все еще тревожила ее.

Существовал простой способ излечиться от утренних болей и остатков зловещего сна. Андраде заставила себя подняться на ноги, морщась от боли в костях, протестовавших против утренней влажности и прохлады, а затем направилась к реке. Пока она искала подходящее место, чтобы умыться, усилия постепенно разогрели ее мускулы, а холодная вода окончательно прояснила голову. Она смахнула капли с лица и рук, заплела косы и почувствовала, что готова вступить в новый бой с этим враждебным миром.

Или хотя бы узнать, какие новые неприятности он ей приготовил. Богиня знает, что последние пять дней были достаточно тяжелыми. Мало ей Пандсалы, так еще пришлось всю дорогу от Крепости Богини терпеть присутствие Чианы. Девчонка сумела раздобыть лошадь и увязаться за ними. Обнаружили это слишком поздно. Андраде всерьез приняла высказанную шепотом угрозу Чианы все рассказать людям лорда Лиелла и стиснула зубы, упрекая себя за то, что шесть лет назад подобрала это дьявольское отродье. Но заниматься самобичеванием тоже было слишком поздно.

Уриваль, зная, что им понадобится помощь при форсировании рек, лежавших между Крепостью Богини и Сиром, не стал торопиться применять снотворное и магию «Гонца Солнца» против эскорта, посланного, чтобы проводить Пандсалу к отцу. Андраде была готова связать их в первую же ночь путешествия, но сделала это только вчера в полдень, и теперь они были свободны. Пандсала была просто счастлива, а Чиана, сидевшая на слишком большой для нее лошади, распевала во все горло. Вид обеих ничуть не улучшил настроение Андраде.

Новости, пришедшие с солнечным лучом, были ужасны. Мериды штурмовали Тиглат, строго соблюдая заранее избранную тактику. Их стрелы нашли несколько защитников города, они сами понесли кое-какие потери и быстро отошли. Андраде понимала, зачем это делается: постоянные мелкие стычки ослабляли дух оборонявшихся. Открытое сражение воодушевляет, а медленная, но упорная осада выматывает силы. У юного Вальвиса родился смелый план — с помощью регулярных вылазок перерезать пути снабжения меридов. Это позволило бы добыть продовольствие для города и дало бы воинам возможность вступить в непосредственный контакт с врагом. Однако этот план был отвергнут: Вальвису не позволили затеять открытый бой на равнине.

Тобин с близнецами благополучно добралась до Стронгхолда, но Андраде заметила, что в крепости почти никого не было. Взгляд на окрестности Тиглата показал, что расстановка сил меридов существенно изменилась: часть их отправилась на юг. А в Феруче все было по-прежнему, словно у стен крепости все еще стояли гарнизоном воины Рохана. Однако сам Рохан и Сьонед бесследно исчезли…

Андраде вытерла лицо и руки сравнительно чистой частью юбки и отправилась назад. Поднявшись наверх, она услышала тревожный крик Уриваля. Сенешаль в измятой одежде стоял перед погасшим костром, держал в руках плащ Пандсалы и был вне себя от злости.

— Ушла! — прорычал он. — Проклятая сука… она все-таки ушла!

Чиана сидела, поджав под себя ноги и не обращая никакого внимания на ярость Уриваля. Андраде увидела сооружение из седел, искусно имитировавшее две спящие фигуры, в то время как там была только одна, сделала пять глубоких вдохов, схватила самодовольно улыбавшуюся девчонку за шиворот и сильно встряхнула.

— Ты знала!

— Да, миледи, — кивнула Чиана. — Конечно, сестра отправилась к нашему отцу, — объяснила она, разговаривая с Андраде как с умственно отсталой, не способной понять самые простые вещи. — Должно быть, она уже там. А для верности она увела с собой всех лошадей.

Андраде отпустила ее и отвернулась, не желая, чтобы Уриваль увидел в ее глазах маниакальную страсть к убийству. Рыдания Пандсалы и ее обмен рукопожатиями с командиром отряда Лиелла всколыхнули подозрения Андраде, но во время путешествия принцесса вела себя безукоризненно, хотя могла в любой момент выдать обоих «Гонцов Солнца». А теперь бежала… заручившись поддержкой всегда готовой помочь Чианы. Андраде пыталась спасти их обеих, а они в награду погубили ее, потому что дар Пандсалы, получившей три кольца, теперь будет служить верховному принцу…

Андраде медленно повернулась к Чиане и увидела собственную руку, занесенную для удара. Но она не ударила. Девчонка заскулила от страха.

— Ты достаточно большая, чтобы понимать происходящее, и достаточно большая, чтобы предать, — с мертвенным спокойствием произнесла Андраде. — Чего еще ожидать от той, чье имя означает «измена»?

Чиана застыла на месте. В ее глазах горел вызов.

— Мой отец… — гордо начала она.

— Ходячий мертвец. — Андраде повернулась к Уривалю. — До сих пор я чтила традиции и колебалась. Но сегодня солнечный луч задрожит. Фарадимы становятся на сторону Пустыни, ее принца и ее армии.

— Пожалуйста, как следует обдумайте все, миледи, — ответил сенешаль, и его официальный тон значил больше, чем самые убедительные доводы против этого решения.

— Я имею на это право. Ролстра изолировал моих фарадимов от света. Одно, это заслуживает того, что мы с ним сделаем.

— Смерти? — спросил Уриваль.

— Мы не убийцы.

— И не палачи? — продолжал настаивать он.

— Нет, — ответила Андраде и впервые в жизни пожалела о своих десяти кольцах, браслетах и тонких цепочках, связывавших ее с древними обетами. — Нет, — повторила она. — Никогда.

***

Сьонед привыкла к темноте. В каменный мешок не проникало и искорки света. Даже свечу ей никогда не давали. Она не знала, сколько прошло времени, сколько миновало дней, ночей и снова дней. Еда появлялась через разные промежутки времени, как и входившие в камеру мужчины. Они возникали во тьме и сами были тьмой-тьмой, имевшей вкус и запах. Тьмой, которую она осязала.

Сьонед так и не успела найти тайный ход в Феруче, о котором рассказала Маэта. Она дождалась смены караула, но все же дала себя схватить. Это была ее вина: она поспешила и этим загубила все дело. И вот теперь сидела одна, брошенная в темную камеру.

Ее самым большим мучением было отсутствие цвета. «Гонец Солнца», лишенный возможности видеть цвета… Абсурд. Впрочем, страх владел ею недолго. По прошествии нескольких дней она привыкла к духоте и жаре. Но ей не хватало ярких цветов. Она часто вспоминала их: не лица, не пейзажи, не небо, а сами цвета, желая только почувствовать их. Они были ее жизнью: фарадим воспринимал окружающий мир через цвета. Но без света ничего не выходило — у этих цветов не было плоти.

Она старалась экономить силы и редко вызывала Огонь. От него у Сьонед болели глаза, и в цветах пламени бушевало ее внутреннее смятение, ее страх. Да и какой в этом прок? Все равно она знала, что не останется здесь навсегда.

Визг петель заставил ее насторожиться еще до того, как в лицо ударил красно-золотой свет факела. Она прикрыла руками слезящиеся глаза.

— Благослови тебя Богиня, «Гонец Солнца», — насмешливо приветствовала ее Янте.

Сьонед вытерла слезы, опустила руки и открыла глаза. Но она еще не была готова встретить взгляд Янте.

— На, прикройся! — продолжала принцесса. — Ты просто ужасно выглядишь, моя дорогая. Так же, как Рохан… Оба вы слишком боитесь драната и ничего не едите. Это заметно. — Она засмеялась, и Сьонед с трудом сдержала желание уклониться, когда ей в лицо полетела одежда.

Наконец-то она смогла открыть глаза, не боясь боли. Сьонед смахнула последнюю слезу и посмотрела на принцессу. От улыбки Янте ее едва не стошнило.

— Ты бы с удовольствием убила меня, не так ли, Сьонед? Вот и Рохан тоже… Но вы оба слишком трусливы, чтобы осмелиться сделать это здесь, в крепости. Скажи мне, «Гонец Солнца», неужели ты так сильно любишь жизнь, что готова вынести все? Или твоя любовь к жизни все-таки сильнее ненависти? — Она снова засмеялась. — Нет, пожалуй, для тебя это слишком тонко. Ненависть заменяет все; Мой отец знал это всегда, а я поняла сию нехитрую истину только благодаря тебе и Рохану. Пожалуй, надо сказать вам спасибо! Ненависть

— вот единственно прочная вещь на свете. Ведь только благодаря ей ты выжила в этом мешке, не так ли?

Янте приблизилась еще на шаг; свет играл на ее распущенных волосах, на ее драгоценностях, на темно-красном платье.

— Но никто из вас не рискнет собственной жизнью ради того, чтобы излить свою ненависть на меня или моего отца. Очень умно с вашей стороны. Я довольна. Потому что сейчас речь идет не только о моей жизни. Женщина, родившая трех сыновей, прекрасно знает, когда внутри нее зарождается четвертый.

Сьонед пристально посмотрела на факел, который держала Янте. Она могла бы сделать это… вызвать высокий, жаркий Огонь, заставить пламя охватить тело принцессы и сжечь его — так же, как Ролстра сжег свою любовницу…

Янте выругалась и отдернула факел, однако было слишком поздно. Сьонед уже поймала искорку, которую мысленно могла бы превратить в пламя. Но она не убьет Янте. Пока. На ее лице еще не было ожогов, и она не держала в руках ребенка.

Свет трепетал, рождая странную игру теней. Лицо Янте показалось ей черным, словно обуглившимся.

— Когда я зачала своего младшего сына, то узнала об этом через семь дней,

— сказала она. — Но мне надо было окончательно удостовериться. Может, ты думаешь, что мне не поверят? Не надейся, Сьонед. Не будет никаких сомнений, что это ребенок Рохана. Да и кто осмелится сомневаться после того, как отец победит на юге, а я на севере? Рохан проживет ровно столько, чтобы успеть признать своего сына. Ты же останешься в живых, потому что я хочу, чтобы ты услышала, как он сделает это. А потом… — Она пожала плечами. — Можешь уходить и забрать с собой твоего князька. Наслаждайтесь жизнью, пока можете. Во всяком случае, до середины зимы, пока не родится мой сын, вам ничто не грозит.

Сьонед дождалась, когда принцесса повернулась к двери, а затем негромко сказала:

— Наслаждайся ненавистью, пока можешь, Янте, раз для тебя ненависть дороже жизни. И та и другая закончится, когда родится сын Рохана.

Спина Янте одеревенела, и принцесса застыла на месте. Сьонед довольно улыбнулась. Затем Янте стремительно вышла, оставив дверь открытой настежь.

Некоторое время Сьонед собиралась с силами. Затем она надела костюм для верховой езды, который ей дали, чтобы прикрыть наготу, а затем пошла по пустынному коридору. Пришлось преодолеть много ступеней, и несколько раз она останавливалась, в изнеможении приваливаясь к стене и ожидая, пока не пройдет головокружение. Наконец она добралась до комнаты, за окнами которой едва брезжил рассвет. Там ее ждал Рохан.

Даже при этом слабом свете бросались в глаза проступающие ребра и скулы, туго обтянутые кожей. Гордому принцу-дракону швырнули какое-то тряпье: брюки, сапоги и плащ, который он неловко перекинул через руку. Светлые волосы были влажными от пота, под глазами темнели синяки, а в самих глазах застыло такое горе, что у нее упало сердце.

Сьонед знала, что он почувствовал, взглянув на нее. Одежда висела на ней мешком, утренний свет падал на серую кожу и мертвенно-белые губы, плотно сжатые, чтобы не заплакать. Она видела, что Рохан пристально смотрит на нее, но страдает не из-за ее несчастий, а из-за его собственных.

— Я был с ней, — внезапно произнес он.

— Знаю. И она носит твоего сына, сделав то, что не удалось мне.

— Я должен был убить ее..

— Нет. — Но она не могла объяснить, почему. Для этого еще не настало время.

Он подошел и накинул на принцессу плащ, стараясь не прикасаться к ней.

— Мы можем идти… — Рохан, ты мой, — сказала она. — Мой. Он покачал головой, отодвинулся и шагнул к двери.

— Она никогда не смогла бы отнять тебя. Единственный, кому это по силам,

— ты сам… а я ни за что не откажусь от тебя и не позволю тебе уйти.

— А я не позволю подсунуть тебе испорченный товар, — резко ответил он.

— Значит, ты больше никогда не прикоснешься ко мне? Рохан круто обернулся, и новая мука вспыхнула в его глазах.

— Сьонед… нет…

Принцесса подождала, пока он не успокоится настолько, чтобы ясно понять ее слова. Тщательно взвесив силу его любви к ней и силу его ненависти к себе, она промолвила:

— Я потеряла счет тем, кто использовал меня. — Сьонед намеренно выбрала эти слова из-за их жестокости и недвусмысленности. Риск был страшный, но она слишком хорошо знала этого человека — разбитого, униженного, с растоптанной гордостью, и намеренно причинила ему еще одну страшную боль. Или это потрясение окончательно сломает Рохана, или вернет его ей.

Нет, она все-таки знала своего мужа… Принц обнял ее так бережно, словно Сьонед была стеклянной. Она положила голову ему на плечо и наконец позволила пролиться слезам. Но это были слезы счастья, гордости и великой очищающей силы.

Двор был пуст, однако Сьонед чувствовала, что за ними наблюдают сотни глаз. У ворот их ожидали две лошади; к седлу каждой был приторочен бурдюк с водой. Янте действительно не хотела, чтобы они погибли в Пустыне. Сьонед и Рохан сели верхом и выехали из Феруче. Оба они заметили стоявшую на крепостной стене и глядевшую им вслед Янте, но ничего не сказали.

Рохан напрягся, как будто каждую минуту ожидал стрелы в спину, однако Сьонед твердо знала, что ничего подобного не случится. Середина зимы, повторила она про себя. Середина зимы… До этого времени она успеет решить, какой смертью умрет Янте.

***

— Просто стычка, — умолял принц Ястри. — Люди волнуются. Они знают, что преимущество на нашей стороне, и хотят доказать это! Всего одна маленькая стычка…

Губы Ролстры оттопырились, и он отодвинул от себя тарелку. Продолжать завтрак не имело смысла: Ястри надоедал ему и портил аппетит.

— Одна маленькая стычка… — задумчиво повторил он. — Только это и нужно лорду Чейналю. Он большой мастер превращать стычку в настоящее сражение. Неужели ты так ничего и не понял? Лорд знает военное дело, Ястри. У него были хорошие учителя — с одной стороны Зехава, с другой мериды. Нет, никакой стычки. Пока. А сейчас будь хорошим мальчиком и дай мне закончить завтрак, ладно?

Ястри, обычно красневший от удовольствия, которое доставляло ему командование войсками, сейчас покраснел от гнева. Красивый шестнадцатилетний мальчик, он горел честолюбием и нетерпением юноши, наконец-то освободившегося от опеки учителей и советников. Однако внезапно он обнаружил, что попал из огня в полымя: руководство Ролстры сковывало его. Кожаная портупея, украшенная драгоценными камнями, очень шла ему. Лагерная жизнь согнала с Ястри жирок и детскую округлость, но он еще не научился воинской дисциплине. Глядя на его алые щеки и сверкающие серо-зеленые глаза, Ролстра решил, что пришло время преподать ему урок.

— Я принц, а не мальчик! — гордо заявил Ястри.

— Нет, мальчик, и останешься им, пока не окропишь себя кровью девственницы и первого сраженного тобой врага, — резко осадил его Ролстра.

— А ты собираешься учить меня и тому и другому! — насмешливо фыркнул молодой принц. — Ты, которому не смогли дать сына ни жена, ни пять невезучих любовниц! Ты, который сидит в шатре и поглощает завтрак, в то время как пора дать пищу нашим мечам в Пустыне.

Ролстра вздохнул, подумал о том, как приятно будет убить этого дерзкого щенка, успокоился и продолжил:

— Мальчик, ты будешь иметь право говорить так только тогда, когда у тебя будут собственные сыновья и боевые шрамы. А до того времени будешь делать то, что велю я.

Ястри вылетел из шатра, громко требуя своего коня и эскорт. Ролстра не обратил на этот шум никакого внимания и попытался продолжить завтрак, но не смог. Дай Богиня, чтобы лорд Чейналь так же наслаждался едой, сном и первым мгновением после пробуждения…

Впрочем, он улыбнулся, представив себе, какие заботы гнетут сейчас командующего войском Пустыни. Армия Ролстры была намного больше; этим превосходством можно было воспользоваться в любую минуту, но верховный принц медлил и не переходил в наступление, формальный повод для которого дал лорд Давви, перешедший на сторону Пустыни и изменивший своему принцу. Ролстра поднял чашу и заговорил со своим отражением в полированном серебре:

— Почему я не начинаю военных действий? Хочу, чтобы первым атаковал лорд Чейналь? Нет, я слишком умен, чтобы ждать от него такого просчета. Жду, пока к армии присоединится Рохан, чтобы покончить с ними одним махом? Тоже нет, ибо я знаю, что князька прикроет стена щитов и мечей. Тогда почему же я торчу на своем берегу реки словно песчаная буря, нависшая над Пустыней?

Он коротко хохотнул и выпил, подумав о том, что лучшее в Ястри — это его вина. Возможно, это единственное его достоинство, со вздохом добавил Ролстра, вновь услышав какую-то возню. В шатер вошел оруженосец и низко поклонился. Он был самой подходящей вишенью для гнева Ролстры.

— Дадут ли мне когда-нибудь покой? Что еще случилось?

— Простите меня, ваше высочество, но… Полог откинулся, и внутрь вошла женщина с холодными и дерзкими темными глазами, на новую встречу с которой Ролстра никак не рассчитывал. Она коротко поклонилась и насмешливо произнесла:

— Поздоровайся со мной, отец. Я вернулась. — Она подняла руки, и принц увидел на ее пальцах три кольца фарадима.

За ее спиной стояли сбитые с толку охранники. Ролстра жестом велел им и оруженосцу убраться из шатра.

— Неужели вы думаете, что дочь явилась к отцу, чтобы убить его? Пошли вон! Оставьте меня с принцессой наедине.

Пандсала села, не спросив разрешения, и зябко обхватила себя руками.

— Спасибо за титул, отец. Благодаря этому и моим кольцам твои люди станут повиноваться мне.

— С какой стати? Она засмеялась.

— Клянусь Богом Бурь, как ты думаешь, весело мне было прожить шесть лет бок о бок с леди Андраде? Можешь вывернуть меня наизнанку, на что ты мастер, можешь даже убить меня… Все равно это будет лучше, чем то, что я вынесла.

Принц смотрел на нее молча, не скрывая своих подозрений. Наконец он произнес:

— Годы не украсили тебя, Пандсала. Видно, Андраде и ее благочестивое окружение отнеслись к тебе не лучше, чем я. У меня нет причин доверять тебе, Пандсала. Но ты ведь и не ждешь этого, не правда ли? Тогда чего ты хочешь?

— Свободы. И положения твоей дочери и принцессы. Я могу быть полезной тебе, отец, и ты знаешь это. — Она улыбнулась. — Ты тоже стареешь. Седые волосы, полнота, морщины… До сих пор тратишь силы на то, чтобы родить сына, или решил, что после твоей смерти принцами станут ублюдки Янте? — Пандсала расхохоталась и продолжила:

— Принцы! О Богиня, это просто смешно! Они растащат твои земли по частям! Янте может рожать и выкармливать только подлецов!

— Это наша с ней фамильная черта, — холодно заметил Ролстра. — Я дал твоей младшей сестре имя, которое надо было дать тебе… Сначала ты предала меня, а затем Андраде.

— Ты прав, я вовсе не ждала от тебя доверия. Но я могу быть полезной, отец. А ты никогда не был глупцом.

Некоторое время они смотрели друг на друга: Ролстра что-то подсчитывал, а Пандсала держалась с уверенностью человека, которому нечего терять.

— Очень хорошо, — наконец произнес он. — Служи мне. Но можешь верить: если ты предашь меня еще раз, годы, проведенные у Андраде, покажутся тебе раем по сравнению с тем, что случится с тобой.

— Вот в этом, отец, я никогда не сомневалась. — Она снова засмеялась и лениво потянулась. — Могу я разделить с тобой завтрак? Путешествие оказалось более долгим, чем я рассчитывала. Мне казалось, что от того места, где я оставила Андраде, Уриваля и Чиану, до Сира намного ближе.

Ролстра вздрогнул и тут же заметил довольную улыбку Пандсалы. Но не успел он и рта раскрыть, как в шатер вбежал страж, торопливо отдал честь и, задыхаясь, произнес:

— Простите, ваше высочество, прибыл гонец, который требует, чтобы его немедленно приняли!

Ролстра приподнялся, а затем снова опустился в кресло и бросил острый взгляд на дочь.

— Выйди. Я скоро позову тебя.

Она приподняла брови, но безропотно подчинилась. Ролстра махнул рукой, и гонца провели в шатер. Когда человек изложил переданную на словах новость, Ролстра послал за Пандсалой и встретил ее у шатра, стоя на солнце.

— Я действительно собираюсь использовать тебя, моя дорогая, — сказал он.

— Но чтобы согласиться на это, мне нужно подвергнуть тебя маленькому испытанию. Докажи мне, стоишь ли ты своих колец. Найди Рохана.

— Но я всего лишь ученица, а не полностью обученный фарадим!

Он испытал злорадное удовольствие, впервые увидев в глазах дочери страх.

— Тогда обучайся побыстрее. Я должен знать, где Рохан. Сделай это, Пандсала… или узнаешь, что такое мой гнев. — Ролстра улыбался, но взгляд его остался угрожающим.

Пандсала с трудом проглотила слюну, затем обратилась лицом к солнечному свету и закрыла глаза. Видя, что она задрожала, принц подивился, почему из всех дочерей Лалланте дар был только у нее. Ах, если бы это была Янте…

Наконец Пандсала вздохнула и широко открыла глаза.

— Я видела их! Рохан, принцесса-фарадам… и драконы в Пустыне… Я видела их!

Ролстра довольно кивнул: дочь выдержала проверку.

— Отлично.

— Но я не понимаю!:

— воскликнула она. — Почему Янте отпустила их?

— У нее были на то свои причины. Личного свойства. — Так ты знал об этом?

—  — Мне рассказал об этом только что прибывший гонец. — Он повел Пандсалу в шатер и налил две чаши вина. — Ночью, накануне того, как она отпустила их, на холмах были зажжены костры. Это сообщение передали по цепочке через Вереш в замок Крэг, а там ожидал корабль под парусами. Спуститься по Фаолейну намного быстрее, чем посылать конного курьера.

— Но войска лорда Чейналя стоят выше нас…

— Верно. Поэтому остаток пути пришлось проехать верхом. И теперь я знаю то, чего не знает лорд Чейналь.

Мысль о том, что кое-что знают только они с Янте, заставила Ролстру улыбнуться. Пока не придет время, это будет их тайной. Его, Янте… и Рохана.

Пандсала сделала глоток вина… и вдруг побелела, с ужасом глядя на чашу. Ролстра чуть не лопнул со смеху.

— Вот это да! Ты решила, что там дранат? Не будь дурой, Пандсала! У меня и времени-то не было, чтобы добавить в вино наркотик! — Он взял у нее из рук чашу и выпил, хохоча во все горло.

Пандсала успокоилась, но в глазах ее еще стоял страх. Ролстра наслаждался этим, зная, что теперь дочь не сможет ни пить, ни есть, пока не преодолеет оцепенение, в которое она впала при одной мысли о дранате. Постоянная неуверенность заставит ее быть честной. Впрочем, он все равно не собирается доверять ей.

— Итак, каждый из нас справился с первым испытанием, — довольно сказал он. — Я не стал пользоваться дранатом, чтобы сломить твою волю, а ты с помощью солнечного луча подтвердила то, что я уже знал. — Он поднял чашу. — Выпьем за взаимное доверие, моя дорогая?

***

Полуденное солнце пекло непокрытую голову и спину Рохана. Он знал, что вскоре придется остановиться и найти укрытие от страшного зноя. Утро прошло в полной тишине. Они проехали мимо опустевшего гарнизона у стен Феруче и углубились в Пустыню, пытаясь держаться поближе к холмам, где еще оставалось немного тени. Он специально ехал впереди, чтобы не смотреть на Сьонед, и был благодарен жене за то, что она дала ему такую возможность.

Обычно он выезжал в Пустыню, когда был озабочен или чем-то расстроен. Красота этой земли утешала принца. Там, где другие видели только пустоту, он видел свободу. Безбрежные золотые пески и бесконечное небо добавляли ему уверенности в себе и в том, что ответы на все вопросы будут непременно найдены; надо только поискать хорошенько, как ищут воду в Пустыне. Здесь не было границ ни его землям, ни его мечтам. Можно было свободно думать… чувствовать… жить.

Но сейчас Пустыня угрожала ему. Долгие Пески были слишком огромными, небо слишком необъятным. Они нависали над ним и то гневно кричали, требуя защитить их свободу, то пронзительно вопили, что он один, — один и больше никогда не получит ответа на свои вопросы. Мечты ушли, как вода в песок. Черпать силу в Пустыне было отныне бесполезно, а искать опору в Сьонед он не имел права. Рохан повернул лошадь к холмам, разглядывая их в поисках прохладного убежища. Он слышал позади мягкий топот копыт и позвякивание уздечки, когда конь Сьонед поворачивал голову. Он не мог оглянуться, не мог посмотреть в глаза жены. Вместо этого принц взглянул на небо, где внезапно появилась темная тень. Дракон.

Он перевел дыхание и услышал за спиной удавленный вскрик Сьонед. Одинокий дракон летел к ближайшим дюнам, рассекая крыльями голубое небо. О Богиня, подумал Рохан, может ли быть что-нибудь прекраснее?

Однако когда в небе появился другой дракон и бросил вызов первому, он понял, что сейчас произойдет. — Сьонед! Скорее!

Он быстро направил лошадь к укрытию, образованному низким выступом бурой скалы. Оказавшись под навесом, они попытались успокоить перепуганных животных. От криков драконов дрожала земля. Сьонед склонилась на гриву и натянула поводья так, что голова коня прижалась к груди. Рохан пытался удержать свою лошадь, схватив уздечку у самой морды и заставляя животное крутиться на месте.

Вдруг конь Сьонед резко вскинулся, и Сьонед вскрикнула, ударившись затылком о скалу. Рохан попытался подхватить жену, но промахнулся и чуть не вылетел из седла. Сьонед упала, неловко подвернув потерявшую стремя ногу, и неподвижно застыла на земле. Освободившееся животное галопом вылетело из-под карниза.

Рохан выскользнул из седла и накрутил поводья на руку, поскольку его лошадь бешено рвалась вслед за первой.

— Сьонед… — Он наклонился, прикоснувшись к ее лицу свободной рукой и в то же время стараясь удержать лошадь. — Сьонед!

Крики драконов эхом отразились от скалы, и лошадь дико заржала, пытаясь вырваться на свободу. Рохан застонал от боли и разжал пальцы. Лошадь тут же бросилась бежать.

Когда руки Рохана прикоснулись к голове Сьонед, женщина открыла блестевшие от боли глаза.

— Спокойно, — сказал он. — У тебя шишка на затылке и подвернута лодыжка. Не двигайся.

Она взяла его за руку, осмотрела след, оставленный врезавшейся в кожу уздечкой, а затем уставилась на песок.

— Это пустяки, — еле слышно проговорила она. Почему-то эти слова привели Рохана в дикую ярость. Он вскочил на ноги и бешено уставился на Сьонед.

— Пустяки! — вскричал он, дрожа от гнева. — Все пустяки, не так ли? Абсолютно все! Посмотри на нас! — зарычал он, впервые полностью утратив власть над собой. — А мы сами разве не пустяк?

Она поглядела на мужа со страшным спокойствием и ничего не сказала. Рохан резко повернулся, прижался дрожащим телом к скале и вперил взгляд в Пустыню. Распростершие крылья драконы стояли неподалеку, охваченные той же яростью, что и он сам. Они сделали стремительное движение, и битва началась.

Рохан остолбенел. Снова повторялся его адский сон, только на сей раз драконы были не в пещере. Казалось, ожила сцена, вышитая на гобелене. Один дракон был зеленовато-бронзовым, другой коричневым, с черными переливающимися пятнами на голове и боках; оба широко открыли пасти, откуда капала кровь. Внутренняя сторона расправленных крыльев слабо поблескивала на солнце. Они снова и снова бросались друг на друга, проливая все больше крови. В воздухе стоял тяжелый, приторный запах. Они взмывали ввысь, сшибались грудью, возбужденные, первобытно-непристойные… и прекрасные. Их крики и яростные броски дрожью отзывались в теле Рохана, разгоняли его кровь. Он издал негромкий гортанный звук и вцепился в скалу; глаза принца превратились в щелочки.

Прикосновение к его руке показалось Рохану ударом меча. Он пристально посмотрел в ее глаза, такие спокойные, такие холодные, и тут дрожь, сотрясавшая его тело, наконец нашла выход. Сьонед испуганно отшатнулась.

— Рохан…

Он притиснул Сьонед к груди, она всхлипнула, на мгновение прильнула к нему, и что-то дикое, звериное, похожее на бушующий в степи пожар, пробежало по их телам. Рохан повалил ее навзничь, заставил выгнуть спину, с силой откинул Сьонед голову и овладел ее губами с той же яростью, с какой собирался овладеть ее телом.

Тяжело дыша, Сьонед откатилась в сторону.

— Нет! — прошипела она, пылая гневом, и Рохан ударил жену так сильно, что у нее дернулась голова, а из губы брызнула кровь.

— Ты не будешь обращаться со мной так же, как с ней! — вскрикнула Сьонед.

Предсмертный вопль дракона пронзил его мозг, и Рохан замер. Лицо Сьонед было искажено ненавистью, пальцы скрючились как когти, готовые выцарапать ему глаза, если он еще раз прикоснется к ней. Задохнувшийся Рохан отшатнулся и упал на колени. А дракон-победитель взмахнул огромными, обагренными кровью крыльями и улетел, оставив на песке труп поверженного врага.

Я хуже варвара. Я дикарь. Все его попытки казаться цивилизованным, разумным, честным были тщетными. Он отпустил Янте, когда должен был убить ее, когда это было совершенно необходимо… и почему? Из-за сына, которого Сьонед никогда не даст ему. Он был дикарем со страстью к насилию, стремящимся любой ценой вернуть то, что у него отобрали. Похоть, жадность, ревность, насилие… Кем он стал? Только тем, кем был всегда. Но ему никогда не хватало смелости признаться в этом.

На него упала тень холма, остудив обожженную солнцем кожу на спине и плечах. Он сел, едва понимая, что после полудня прошло всего лишь несколько минут и что придется еще долго ждать, прежде чем можно будет выступить в поход. Пешком. Ночью. Тогда у них будет шанс выжить.

Он засмеялся. Грубый, резкий звук вырвался из его горла. Выжить. Отличная штука. Он мог думать, делать и чувствовать какие угодно гадости, а упрямый мозг продолжал нашептывать, что необходимо выжить… Действительно, очень смешно. Он прижал колени к груди и рассмеялся, раскачиваясь всем телом и закинув голову к небу, словно призывая его разделить с ним веселье.