Поддерживая под локоть, Халил вел ее через весь зал мимо бесконечных очередей.
– Идемте со мной, мисс Бэрон, постараюсь ускорить процедуру вашего прохождения через таможню. – Пройдя по длинному коридору, они очутились перед не слишком заметной дверью.
Уже через несколько минут позади остались медпункт, служба безопасности, иммиграционная служба и таможня. Они снова вышли в зал с его столпотворением. Ли показалось, будто люди в очереди ни на дюйм не продвинулись.
– Скорее всего, они простоят еще два – четыре часа, – сказал Халил.
Если Ли и раньше чувствовала признательность, теперь она была благодарна вдвойне. Ее спутник щелкнул пальцами, и сейчас же, словно Аладдин потер лампу, как из-под земли вырос носильщик с ее вещами. На стоянке их ждал длинный черный «роллс-ройс» с кондиционером и затененными окнами – защита от солнечных лучей.
Движение оказалось невероятно интенсивным; машины ползли одна за другой, бампер к бамперу. Водители использовали каждый дюйм свободного пространства. Мимо их лимузина проскочила на мотоцикле молодая девушка в голубых джинсах и полосатой рубашке с короткими рукавами. На руле болталась тушка козленка. Девушка виртуозно лавировала между «тойотами» и «лендроверами».
– Эрин обещала прислать за мной легковушку.
– Да, у нее было такое намерение, но поскольку легковушка не справилась бы с этой давкой, я подумал, что вы не станете возражать против моего вмешательства.
– Конечно. Большое спасибо.
– Это доставило мне удовольствие.
Халил не мог допустить, чтобы американскую гостью встретил кто-то другой. Когда-то давно, во время учебы в Оксфорде, он увидел фотографию Ли в английском журнале. Ей было двенадцать лет; хотя его мать как раз в этом возрасте вышла замуж, он понимал, что по американским меркам Ли – еще дитя. Это не помешало ему задуматься о причине глубокой грусти в чистых серых глазах.
Когда она появилась в зале ожидания, свежая и холодноватая, в брюках цвета слоновой кости и белой шелковой блузке, он пообещал себе: к концу ее пребывания в Абу-Даби они станут любовниками.
Абу-Даби представлял собой диковинную смесь древнего Востока и современного Запада. Контуры старинных мечетей и минаретов контрастировали со сверкающими небоскребами из стекла и стали. На тротуарах было не менее тесно, чем на проезжей части. Очаровательные девушки в мини-юбках по парижской моде стояли на автобусных остановках бок о бок с женщинами, закутанными в чадру.
– Невероятно! – выдохнула Ли.
– Каких-нибудь тринадцать лет назад Абу-Даби был неприметной рыбацкой деревенькой на берегу залива. Потом государство разбогатело, и шейх Саид выделил несколько миллионов на строительство города. Когда забил первый нефтяной фонтан, я учился в Англии и по возвращении не узнал родные места. До сих пор случается, что проезжая по городу, я вижу небоскреб, словно выросший за одну ночь.
Он указал на шатер бедуина – а рядом строилось административное здание.
– Все время что-то меняется, – отметил Халил. Интересно, подумала Ли, угнетает его вестернизация или радует?
Он как будто подслушал ее мысли.
– Возможно, запасы нефти – благодать, дарованная нам Аллахом, – еще поставят нас перед необходимостью осмысления перемен. Иншалла – воля Аллаха! – нам еще предстоит научиться пользоваться новообретенным богатством. Я молюсь, чтобы золотые нити, вплетенные в старинную ткань нашей истории, не оказались чем-то чужеродным и помогли создать гармоничный узор.
– Судя по тому, что уже сделано, думаю, узор должен быть не только гармоничным – совершенным!
– Наша цель – затмить роскошный аэропорт в Бейруте и в то же время не нарушить связь времен.
– Иншалла! – повторила Ли только что усвоенное междометие, чем заслужила благодарный взгляд Халила. – Вы уроженец Абу-Даби?
– Нет, я бедуин. Я первым в роду переехал в город и первым получил образование за границей.
– Трудно было адаптироваться?
– Очень – особенно вначале. Вернувшись в страну после окончания юридического колледжа в Оксфорде, я потратил три совершенно выматывающих недели на поиски своей семьи. – Это воспоминание вызвало у Ли улыбку. – Я уже думал, что английский дождь вымыл из меня инстинкт пустыни.
– Не в конце концов вы их разыскали?
– Да, разумеется.
Разумеется, повторила про себя Ли. Судя по всему, этот человек всегда добивается, чего хочет.
Она с любопытством уставилась в окно, как ребенок, которому впервые довелось увидеть сказочную страну. На улицах Абу-Даби соперничали за место на проезжей части ослики с тележками, мотоциклы, мощные грузовики с цементом и сталью, грохочущие грейдеры, мусоровозы и автобусы, набитые рабочими-строителями из Пакистана. На тротуаре расположились торговцы со своим товаром: финиками, орехами, медными кастрюлями, кожгалантереей, упитанными, только что подстреленными голубями – а мимо них спешили чиновники в темных европейских костюмах. Словно три века – восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый – встретились в научно-фантастическом фильме. Все они мирно сосуществовали в этом уголке земного шара.
– Вы не обидитесь, если я скажу, что мои представления об этой части мира в основном почерпнуты из американских кинофильмов?
– Я не обижусь, что бы вы ни сказали. Или сделали. Его дружелюбный тон и теплая улыбка поощрили Ли к откровенности:
– Когда мне было восемь лет, учительница в третьем классе, сестра Люк, однажды задала нам вопрос: кем бы мы хотели стать, когда вырастем? Посыпались традиционные ответы: врачом, медсестрой, пожарным, полицейским, учителем, домохозяйкой, кинозвездой…
– Кинозвезда – традиционная американская мечта?
– Да – в Беверли Хиллз. В общем, я шокировала сестру Люк, сказав, что мечтаю исполнять танец живота в Касбе. – Ли залилась румянцем. – Я еще никому об этом не рассказывала.
Халил улыбнулся.
– Тогда я польщен вдвойне. Однако, как ни заманчив нарисованный вами образ, должен сказать, что Абу-Даби далеко не так прост, как кажется на первый взгляд. Он открывает себя не сразу – снимает покров за покровом, как и его жители.
Он произнес это обычным учтивым тоном, но, заглянув в черные глаза, Ли почувствовала, как в ней что-то дрогнуло.
– Этот сценарий – дерьмо! Как и все остальные! Марисса швырнула рукопись на кафельный пол. На деньги, полученные за работу в «Опасном», она приобрела виллу с бассейном в Лорел-Каньоне.
– Ну, не так уж он и плох, – возразил Корбет.
– Дерьмо собачье! Я говорила тебе, Корбет, что не желаю быть всего лишь какой-то парой титек!
Она низко наклонилась к нему; груди так и рвались наружу из желтого купальника. Корбет усмехнулся про себя: вряд ли кто-нибудь назовет эту пару титек «какой-то»!
– Ты сама создала такой имидж в «Шоу Барри Джеймса». Черт побери, Марисса, со стороны казалось, будто ты вот-вот слопаешь этого парня живьем. Прямо перед камерой.
– Однако зрителям понравилось.
– Вот они и рвутся увидеть тебя в такой же роли.
– Это эксплуатация образа.
И почему только актрисы, охотно использующие свое тело, чтобы получить роль, потом первыми поднимают крик, что их эксплуатируют? Корбет решил воздержаться от напоминания, что Ли дала сестре великолепный шанс не стать жертвой типажа, поручив ей роль в «Опасном». Разве Ли виновата, что Марисса явилась на телевидение и бросила в лицо Америке свои роскошные полуголые груди?
– Это комедия, версия известного французского фарса. Ты будешь неподражаема.
Марисса погрызла ноготь и перевела взгляд на то место, куда бросила сценарий.
– Думаешь, публике понравится?
Она вновь подняла глаза, и Корбет поразился: перед ним был трудный подросток, каким он всегда знал Мариссу. Поэтому-то, рискуя вызвать неудовольствие жены, он и согласился стать ее менеджером. Надо же кому-то присматривать за непутевой девчонкой. А не думать только о своих десяти процентах.
– Публика будет в восторге. А закончишь сниматься – как раз выйдет «Опасный», и, кто знает, может, тебя завалят стоящими предложениями.
– Мне бы хотелось что-нибудь типа «Клуте», – промурлыкала Марисса.
Прошлогодний «Оскар» позволил Джейн Фонде из рядов стандартных красоток «бимбо» (а также борцов против войны во Вьетнаме) выбиться в ведущие актрисы Голливуда. Впрочем, Марисса считала, что Фонда никогда не поднимется над «Барбареллой».
– Давай ограничимся одним фильмом за раз, – порекомендовал Корбет.
– Так ты думаешь, следует согласиться?
– Думаю, тебе пойдет на пользу, если ты приступишь к работе.
Корбет успел убедиться, что во время простоев Марисса становится неуправляемой. Кое-что вызвало у него серьезную тревогу.
– Как насчет роли для Джеффа?
Корбет перевел взгляд на бассейн, где Джефф Мартин в чем мать родила жарился на солнце, лежа на надувном матрасе. Он снова возник на Мариссином горизонте после краткосрочной интрижки с Барри Джеймсом.
– Твой отец слышать о нем не хочет.
– Черт! – Марисса пошарила в холщовой сумке возле шезлонга и извлекла компактную пудру и крохотный пузырек с белым порошком. Не обращая внимания на выразительное молчание Корбета, она высыпала немного порошка на зеркальце, разделила на две кучки и вдохнула – сначала одной ноздрей, а затем другой. В тот же миг в голове у нее прояснилось, и она нашла способ перехитрить отца.
– Ладно, сделаем по-другому. Включи в договор расходы на второго гримера. Тогда подпишу.
– Отлично.
Корбет прекрасно понимал, кто этот второй гример. В кинобизнесе было невозможно обойтись без нахлебников. При составлении сметы их проводили по статье «Одна треть на дерьмо», понимая под «дерьмом» свиту кинозвезды. Корбет только что заключил контракт с «Парамаунт», куда вошло жалованье личного парикмахера кинозвезды, гомосексуалиста-любовника личного парикмахера, двух секретарей, персонального тренера для поддержания физической формы, астролога и культуриста-шофера, в чьи обязанности также входило трахать звезду. И в довершение всего, студия согласилась выделить актрисе персональный трейлер и автомобиль – это обошлось вдвое дороже, чем если бы взять транспорт напрокат.
Таковы были правила игры в высшей лиге. Марисса выросла на игровой площадке и изучила все тонкости.
Корбет подобрал рассыпавшиеся листы и приготовился уходить.
– Еще одно.
– Да? – Марисса вопросительно посмотрела на него.
– Это зелье до добра не доведет.
– Ты мой менеджер, а не опекун! – На ее красивом лице появилось жесткое выражение. Она опустила на глаза солнечные очки. – До свидания, Корбет. Ты найдешь дорогу.
Ведя машину по серпантину горной дороги, Корбет думал: как бы Джошуа ни открещивался, а Марисса пошла в него. Оба могут быть твердыми как гранит.
Его разбудил густой аромат кофе. Мэтью приподнялся на локтях и обвел взглядом комнату – знакомую и незнакомую в одно и то же время.
– Проснулся? – караулившая его сон женщина приветливо улыбнулась.
– Вроде бы. Если это не еще один сон.
Однако в последнее время ему снились только кошмары. А эта женщина была симпатичным привидением.
– Нет, сеньор. Вы были тяжело больны. Он ощупал свое лицо и скривился от боли.
– Вас ранили.
Мэтью снова лег на спину и попытался проникнуть за пелену беспамятства.
– За мной кто-то гнался. Полиция?
– Нет. Просто один старый друг. – Она виновато улыбнулась. – Когда он видит меня с другим мужчиной, то становится loco. Сумасшедшим.
Мэтью предпринял попытку сесть. У него было такое ощущение, словно ему разодрали грудную клетку.
– Из чего он стрелял? Из пушки для слонов?
– Не знаю, сеньор.
К нему понемногу возвращалась память.
– Ты – девушка из столовой? Которая помогла мне бежать?
– Si.
– Почему?
– В столовой говорили, будто вы – кинозвезда.
– Это не так.
– Но вы работаете в Голливуде? В кино?
– В общем да. – Мэтью показалось забавным, что он до сих пор не ощущает себя актером.
Девушка протянула кипу рисунков.
– Я умею шить и моделировать одежду. Моя мечта – работать в Голливуде. Может, вы знаете кого-нибудь, кто устроит мне вид на жительство?
– Думаю, это будет нетрудно. Ты знаешь, что меня обвинили в операциях с наркотиками?
– Si.
– Значит, тебе должно быть известно и то, что я невиновен.
– No es importa. – Девушка пожала плечами. – Mi hermano говорит, вы здорово перешли кому-то дорогу, раз вас держали под чужим именем.
«Неважно»… «Hermano», брат… Мэтью смутно припомнил спор.
– Твой брат не соглашался позвать врача, чтобы не привлекать внимание полиции? – Он подергал плечами и убедился, что перевязка сделана по всем правилам. – Ты настояла на своем?
– Нет.
– Кто же извлек пулю? Уж не ты ли?
– Нет. Мой кузен изучает медицину в университете. Это он вынул пулю и научил меня за вами ухаживать. У вас был жар.
Еще одно воспоминание. Женщина – или ангел – отирает ему пот прохладными простынями. Мэтью вдруг осознал свою наготу.
– Как тебя зовут?
– Росария, сеньор. Росария Рамирес.
– Слушай, Росария, я благодарен за все, что ты для меня сделала. – Мэтью встал и, закутавшись в простыню как в тогу, сделал несколько шагов по комнате. – Обещаю отплатить тебе добром – как только вернусь домой. – Он хотел спросить, где его одежда, но в этот момент в комнату вошел мужчина с пистолетом.
– Мне, конечно, очень приятно, сеньор, что вы собираетесь отблагодарить мою сестру за ее доброту, но я не могу вас отпустить.
Глава 28
Каньон Запата, в пятнадцати милях к югу от Сан-Диего, больше походил на свалку и служил государственной границей. Здесь пролегал самый оживленный нелегальный путь в Соединенные Штаты. До Лос-Анджелеса, родного города Мэтью, было сто сорок миль. Сто сорок миль до другой цивилизации.
Несмотря на жалкие, покосившиеся лачуги в этом уголке третьего мира, отгороженного железным забором, атмосфера в захламленном каньоне дышала праздником. На рынке вовсю торговали съестным и хлопчатобумажными куртками – защитой от вечерней прохлады. Мальчик не старше одиннадцати лет продавал явно украденные на автозаправке фирмы «Шеврон» карты – Сан-Диего, Лос-Анджелеса, графства Ориндж, Сакраменто, Фресно, Модесто. Масса возможностей для тех, кто согласен на тяжелую, черную работу, которой гнушаются многие американцы.
Со времени его ареста прошло пять месяцев – пять томительных месяцев, и сейчас, когда родная страна виднелась по ту сторону чертовой ограды, Мэтью сгорал от нетерпения.
Сначала брат Росарии, Хесус Рамирес, не хотел иметь с ним ничего общего. Этот профессиональный контрабандист прилично зарабатывал, переправляя в Штаты дешевую рабочую силу, а обратно – дорогие автомобили. Исправно выплачивая отступные местным властям, он тем не менее остерегался привлекать лишнее внимание со стороны федеральных властей. А приютить под своим кровом беглеца как раз и значило привлечь внимание.
Но потом у Мэтью воспалилась рана, и Росария, явив то самое упрямство, которое удерживало деревенских парней от признаний в любви и предложений руки и сердца, отказалась отпустить его, пока он слишком слаб для путешествия. А к тому времени, когда Мэтью окреп, он уже так долго пробыл в их доме, что контрабандист вынужден был признать: в его собственных интересах поскорее доставить гринго обратно в Лос-Анджелес. Конечно, немалую роль сыграла и сумма в тысячу долларов, поступившая телеграфным переводом от Корбета.
– Ну и что дальше? – хмуро спросил Мэтью.
– Дальше – ждать. – Хесус остановился возле потрепанного голландского пикапа с надписью на борту: «TACOS
VARIOUS». После непродолжительных переговоров с владельцем Хесус отошел с парой bean burritos
и бутылкой пива.
– Ждать чего?
– Темноты, чего же еще? – ответил Хесус с набитым ртом. – Когда можно будет незаметно прошмыгнуть мимо la migra.
Что касается Мэтью, то он боялся не иммиграционного контроля, а мексиканской полиции. Если есть ордер на его арест, он может загреметь обратно в подземелье – на многие годы.
– А полиция? Хесус пожал плечами.
– Полиция no problema. – Его небрежный тон лишний раз подтвердил существующее мнение о том, что некоторые полицейские помогали «койотам», то есть контрабандистам. Точно так же с ними сотрудничали и бандиты, промышлявшие в темноте: нападали и грабили тех, кто пытался перейти границу «без охраны». Идеальный рэкет.
Возле железного забора ждало не менее двухсот иммигрантов – главным образом мужчин, хотя изредка мелькали также женщины и дети. Они просто стояли и смотрели. Не один год. Мэтью, выросший в Южной Калифорнии, знал игру «догони, если сможешь», в которую перебежчики играли с пограничниками. Но сейчас, наблюдая за вооруженными до зубов мужчинами, ждущими наступления темноты, он понял: игра эта не так уж и безобидна.
Вот почему он не сообщил Корбету подробностей. Просто пообещал объяснить все по прибытии и попросил перевести Хесусу тысячу долларов. И чтобы Корбет никому не говорил о его звонке. Поскольку он сейчас – преступник в бегах, зачем вовлекать Корбета в опасную авантюру? Кроме того, существовала возможность, что из этого ничего не выйдет, – не стоит порождать у Ли напрасные надежды.
Медленно садилось солнце. Воздух Байи становился все прохладнее. Люди начали скапливаться у ворот в железной решетчатой ограде.
– Теперь уже скоро, – пообещал Хесус. – Скоро, гринго, ты будешь дома.
Мимо проехала полицейская машина, и Мэтью почувствовал себя как на линии огня. Желудок свело; ноздри защекотал сладковатый запах смерти – память о Вьетнаме.
Джошуа наблюдал за тем, как Марисса утешала бедного студента-компьютерщика, которого бросила девушка ради неотесанного, но зато с грудой мышц футболиста. Сюжет этой легкой эротической комедии закрутился вокруг молодой женщины – воспитательницы молодежного общежития. Хотя оператор расположился довольно далеко от места действия, камера ухитрялась показывать каждый квадратный дюйм Мариссиных прелестей.
Когда режиссер крикнул: «Стоп мотор!» – Джошуа не удивился, обнаружив, что у молодого человека запотели очки.
Марисса почувствовала присутствие отца, как только он появился на съемочной площадке. Она знала о его планах от режиссера, а предупрежден – значит вооружен. После пары таблеток валидола и нескольких глотков водки «Абсолют» из припрятанной в грим-уборной фляжки Марисса была готова к встрече на высшем уровне. В этот эпизод она вложила всю себя и теперь с довольной улыбкой подошла к Джошуа.
– Ну как тебе?
– Неплохо.
Марисса просияла. Это был чуть ли не высший комплимент, которым ее удостаивал отец.
– А ты думал, я превращу эту ленту в порнуху?
– Не первую в твоей жизни.
– Я просто хотела привлечь твое внимание.
– И тебе это удалось.
– Сам говорил: риск – благородное дело.
Он бросил на Мариссу удивленный взгляд. Надо же, она его цитирует!
– Под конец перешла на скороговорку. И слишком подавляла парня. Но все равно получилось лучше, чем я ожидал.
– Корбет говорит, меня ждет блестящее будущее в жанре лирической комедии.
– Корбет – твой менеджер, ему платят за то, чтобы он говорил такие вещи.
– Ты же сам назвал мою игру хорошей.
– Я назвал ее неплохой, что не совсем одно и то же.
Однако от Мариссы не укрылось его тщательно скрываемое восхищение. То, что он боролся с этим чувством, сделало ее победу еще более весомой.
– Мистер Бэрон? – Молодой ассистент режиссера страшно волновался: он не хотел влезать в разговор между главой компании и звездой. – Простите за беспокойство, сэр, но на проводе – ваша дочь. Можете поговорить здесь.
Глаза Джошуа вспыхнули, как огни ночного Лас-Вегаса. Повернувшись спиной к Мариссе и как будто забыв о ее существовании, он бросился к телефону, чтобы бурно приветствовать старшую дочь.
– Принцесса! Когда же ты приедешь? Без тебя все немило.
Черт, черт, черт! Марисса не могла припомнить другой такой случай, чтобы ей удалось полностью завладеть вниманием отца. И – о чудо! – они начали понимать друг друга. Пока эта сучка Ли все не испортила.
Она одиноко стояла в тени ветвей и, глядя, как Джошуа радуется каждому слову Ли, давилась злобой и ревностью.
Казалось, Абу-Даби был возведен на движущихся песках. Пыль проникала всюду. Носилась в воздухе по узким улочкам и аллеям; на рынке оседала на мясо и апельсины. Постройки от пыли стали цвета сурового полотна. Временами пыль и зной совсем выводили Ли из строя. Даже сейчас, после ванны, она ощущала во всех своих порах вездесущую пыль.
– В это время на следующей неделе ты будешь на пути в Калифорнию.
Она сидела с Халилом в холле отеля и пила обжигающий, сильно переслащенный чай. Через три дня будут снимать заключительные эпизоды «Арабских ночей». Но, как ни хотелось Ли удрать от удушающего зноя, у нее было такое чувство, словно она оставляет здесь частичку себя. Пыль, скученность, давка и даже вонь не мешали этому городу оставаться одним из самых восхитительных мест на земле.
– Знаешь, – задумчиво произнесла Ли, – иногда мне кажется, будто ты читаешь мои мысли.
Сколько раз за прошедшие два месяца было так, что стоило ей мысленно чего-нибудь пожелать, как всего через несколько минут Халил приносил ей это – словно по волшебству! Он всячески облегчал ее работу, вплоть до того, что его карманы всегда были набиты пиастрами, чтобы уплатить бакшиш – чаевые, или попросту взятку. Без этого здесь не обходилась ни одна сделка. Если не считать расстройства желудка – обычного для иностранцев в этой части земного шара, – съемки прошли исключительно гладко. Даже эпизоды в пустыне (ну подумаешь, верблюжьи плевки и пыльные бури!).
Халил улыбнулся.
– Как ни заманчиво объяснить это восточной магией, правда заключается в том, что твое лицо – открытая книга.
– Странно. Меня, наоборот, упрекали в скрытности.
– Просто они тебя не знали.
– А ты?
Их взгляды встретились.
– Я тебя знаю.
Странно, что он напоминает мне Мэтью, думала Ли, прислушиваясь к зарождающемуся в ней влечению – и сладкому, и мучительному.
– От скромности не умрешь, – пошутила она, делая вид, будто ее заинтересовал пожилой служитель в красной феске, время от времени подметавший пальмовой ветвью старинный персидский ковер.
Отель возвели на склоне горы, на широком искусственном карнизе. Он имел элегантный вид и напоминал архитектурные ансамбли колониального периода. Веерообразные окошки в потолке пропускали очищенный от примесей воздух; в блестящих кадках и корзинах кочевников росли раскидистые пальмы. Здесь была удобная мебель. В примыкающем кафе сидели кружком на полу, по-азиатски скрестив ноги, несколько мужчин – курили кальян и играли в карты. Еще одной приметой перемен была фигура полковника Сандерса в натуральную величину под полосатым красно-белым навесом, которая приглашала проголодавшихся прохожих отведать необычайно вкусных – пальчики оближешь – жареных цыплят по-кентуккски.
– Я знаю, что ты страдаешь, – продолжил разговор Халил. – Гораздо больше, чем хочешь показать.
– Никому не удается пройти по жизни без потерь.
Ли отвернулась и стала смотреть вдаль. С того места, где они сидели, за высоким решетчатым окном (решетка, как объяснил Халил, должна была защищать женщин от нескромных взоров) открывался великолепный вид на гавань, куда приходили суда со всех концов света, груженные яблоками из штата Вашингтон, голландской сгущенкой, китайскими тачками, корейскими покрышками. Рядом с верфью сгрудились у причала одномачтовые каботажные суда; грузчики перетаскивали разноцветные рулоны материи, сверкающие медь и золото, ковры и жемчуг.
– Как истинная американка ты, наверное, сейчас мысленно посылаешь меня куда подальше, – пошутил ее собеседник.
– Ты и впрямь меня знаешь.
– Не так, как хотелось бы.
Не успела Ли ответить, как Халил сменил тему разговора, предоставив ей гадать, действительно ли в его голосе прозвучали интимные нотки или ей почудилось.
Они провели остаток дня фотографируя близлежащие рынки, где Ли едва не поддалась искушению купить красивое золотое колье. Старая торговка с золотым кольцом в носу и татуировкой на подбородке взвесила изделие на аптечных весах, умножила (на карманном калькуляторе) цену одного грамма на вес и заверила Ли, что цена вполне умеренная – всего полторы тысячи долларов. Это оказалось гораздо больше, чем она могла выделить на покупку.
– Какое счастье, что ты уговорил того красавца дать себя снять, – сказала она Халилу. С первого взгляда на бородатого торгаша на верблюжьем базаре Ли ощутила неодолимый зуд запечатлеть его на пленке. К сожалению, он не пошел ей навстречу. Тогда вперед выступил Халил и пробормотал несколько слов по-арабски. Монета сыграла свою роль, и сделка состоялась.
– Многие старики считают фотографию угрозой Божьему созданию.
– Если он действительно в это верит, как же тебе удалось его подкупить?
– Он считает денежный интерес уважительной причиной. Тогда это не считается нарушением. Но знаешь, Ли, вопреки сложившемуся мнению, в Абу-Даби далеко не все продается. Мы, арабы, тысячелетиями выживали только благодаря стойкой вере в Аллаха, упованиям на его милость, а также потому, что крепили семейные и родовые узы. Нефть, неузнаваемо преобразившая наш край, не изменила наши души. Мы помним, кто мы и что мы.
Ли потупила глаза.
– Я не хотела задеть твои чувства.
– А я не собирался читать нотации. Извини, просто мне поперек горла покровительственные реплики некоторых приезжих с Запада, которым нет никакого дела до этих мест – нужна только наша нефть. – Он сделал такое движение, словно хотел взять Ли за руку, но передумал. – Зато ты – образец дипломатии. Если бы чиновники из Госдепартамента США и главы нефтедобывающих компаний обладали хотя бы мизерной долей твоей осмотрительности, мир стал бы гораздо лучше. – Он посмотрел на нее в упор, и в его глазах вспыхнул откровенный мужской интерес. – Я уж не говорю – красивее.
Ли покраснела, но не от смущения.
– Спасибо. Очень мило с твоей стороны.
– Это сущая правда. Сегодня вечером после съемок хочу тебя кое-куда пригласить.
– И куда же?
– Как насчет того, чтобы покататься верхом?
– Сегодня? – Ли без энтузиазма поглядела в окно. Солнце желтело еще довольно высоко в небе.
– Вечером. Я выращиваю за городом арабских скакунов. С удовольствием покажу их тебе.
Выбраться за город из этого пекла? Весьма заманчиво!
– Ая с удовольствием посмотрю.
– Вот и отлично. – Он поднялся из мягкой глубины своего кресла и посмотрел на нее сверху вниз. – Заеду за тобой в семь. Это недалеко.
– Прекрасно. – Ли тоже встала.
Халил взял ее руку и старомодным жестом (ему это очень шло) поднес к губам. Легкое прикосновение черных усов обожгло ей кожу, но прежде чем она успела отдернуть руку, Халил отпустил ее и удалился. Ли оставалось лишь гадать, на что, собственно, она дала согласие.
Громадный, крытый брезентом грузовик без номерных знаков остановился на заднем дворе бывшей фабрики по производству матрасов на окраине Лос-Анджелеса. Шофер, плотно сбитый смуглый мужчина неопределенного возраста, обошел грузовик, откинул задний борт и исчез за углом. «Пассажиры» – человек пятьдесят – рассыпались по окрестностям, вооруженные кустарными картами местности, которыми их снабдили родственники. Мэтью выбрался последним. Несколько минут ушло на то, чтобы глаза привыкли к яркому солнечному свету. Они провели в крытом грузовике восемнадцать часов подряд.
Арест и близость смерти заставили его переосмыслить свою жизнь. И хотя он не пришел к окончательным выводам, с одним не поспоришь: чаще всего в его размышлениях фигурировала Ли. Мысли о ней. Страстное влечение. И любовь. Им вечно не хватало времени, чтобы получше узнать друг друга – спокойно, без посторонних влияний и помех, таких как ее студия, его сценарии, огромная разница в воспитании.
Первым, что он предпримет, если только переживет этот кошмар, будет поездка с Ли на какой-нибудь уединенный остров в тропиках, где они станут проводить дни в праздности, купаясь в солнечных лучах и насыщая друг друга сладкими, сочными плодами.
Плодами страсти.
Начиная свой пеший поход в Венецию, Мэтью широко улыбался – впервые за много месяцев.
Ясным прохладным вечером вдохновенный галоп в пустыне – незабываемое впечатление! Они словно очутились за миллионы миль от цивилизации, движущихся песков, утыканных нефтяными колодцами в радужных разводах, точно экзотические птицы, – их заключила в свои объятия вечность. Над головами, в бездонном небе, висела полная луна, заливая все вокруг бледным неземным светом. Понукая своего стройного серого арабского жеребца, Ли испытывала такой подъем духа и такую свободу, как никогда в жизни. Бок о бок с ней, сидя на великолепном черном скакуне, в желтовато-коричневых брюках для верховой езды, свободной белой рубашке и черных сапогах, Халил аль-Тахир производил фантастическое впечатление.
– Куда мы едем? – примерно через полчаса спросила Ли.
– В одно тихое место. Там – моя отдушина, моя связь с прошлым. Когда я испытываю потребность убежать от давки и суеты, я еду туда. Думаю, тебе понравится.
Вряд ли ей что-либо не понравится в этот вечер… Ли подарила своему спутнику улыбку.
И наконец она увидела. Внушительных размеров, черный с белым, шатер посреди пустыни.
– Как ты его нашел?
– Я могу усвоить западную манеру одеваться и этикет – и все же сохранить свои инстинкты бедуина.
Халил натянул поводья, остановил скакуна и ловко спрыгнул на землю.
– И слава Богу, – откликнулась Ли, вручая ему поводья. Ей тоже не составляло трудности слезть с лошади, но она не сопротивлялась, когда Халил обнял ее за талию и бережно опустил на землю.
