Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Агент нокке, или на войне как на войне

ModernLib.Net / Романова Елена / Агент нокке, или на войне как на войне - Чтение (стр. 3)
Автор: Романова Елена
Жанр:

 

 


      И это было для него хуже смерти.
      На приеме произошло нечто непонятное. Под гипнозом мальчишка вставал и несколько раз обходил кабинет, выполняя простые поручения. Но как только выходил из транса, он в ужасе хватался за руки и падал в кресло. Врач обнадежил всех, сказал, что вылечить его можно, но нужен уход и дорогостоящее лечение. Кроме того, что Ник не мог ходить, у ребенка была серьезная проблема с легкими. Мальчишка услышал и испугался – он знал, что от такой болезни умер мамин брат. И ехать в больницу надо прямо сейчас. Петр Сергеевич согласился.
      Больница предназначалась явно не для простых людей. Оформление было красивым, кормили вкусно. Испытывалось новое лекарство и какая-то не то китайская, не то корейская методика. Мальчишка вел себя спокойно, только испуганно вздрагивал и капризничал при неприятных процедурах. Он начал заниматься с учительницей.
      Сначала Ника поместили в отдельную палату, но ему там не понравилось. Днем, пока ребенок был занят, все было более или менее сносно. Ночью приходили грустные мысли, страшные сны. Он опять переживал самый страшный день своей жизни. Видел взрыв, уничтоживший их домик, красную от маминой крови воду в ручейке, слушал веселый смех своих врагов, выстрелы, убивающие маму. И почему-то видел во сне, как горит старая мельница. Снова и снова переживал "конец света", переживал ужас, отчаяние, беспомощность что-нибудь изменить. Каждую ночь из этой палаты слышались крики. Ночная мед сестра тетя Люба, уже пожилая, но отчаянно молодящаяся дама, каждый раз ругала и стыдила его: "Такой большой мальчик, а кричишь, как трехлетний ребенок. Я уже устала от твоего визга". После этого Ник просто лежал, отвернувшись к стене, и плакал. И ждал утра. Потом весь день болела голова.
      Кроме этой крикливой тетки, в отделении работало еще очень много народа. Была мед сестра Наташа, которая, одна из немногих, могла справиться с мальчишкой при некоторых неприятных процедурах. Ночью ее часто вызывали из дома. Она как-то умела сгладить острые углы. Девушка ласково уговаривала ребенка, гладила по головке. От нее шла ласковая волна тепла и света, как от мамы. Мальчишке казалось, что становилось светлее, когда тетя Наташа входила в палату. Даже болезненные процедуры от ее присутствия становились вполне терпимыми, а от ее разговоров время текло незаметно. Была там и санитарка тетя Аня, старушка – "божий одуванчик". Она умом не отличалась, но очень жалела мальчишку. Вообще-то она относилась к исконно русскому типу женщин, для которых "все дети мои". Она научила его молитве, отгоняющей дурные сновидения.
      Друзья по несчастию, про больничные приключения, про ценные кадры.
      Через несколько дней Ника перевели в палату к другим детям, которые находились в отделение. Они поступили примерно в одно время с мальчиком.
      Самую маленькую девочку Лизу привела ее бабушка. Ей показалось странным, что маленькая девочка в лунные ночи носится в каком-то странном танце по квартире и открывает воду. И еще пристает ко всем со странным вопросом: "полынь или петрушка?". Эту девочку в возрасте около двух лет подобрали на заброшенной мельнице. Она была голодная и оборванная. Сейчас девочка жила в семье академика, но занималась девчушкой в основном приемная бабушка. А приемные родители относились к малышке более чем формально. Они уделяли ей около пяти минут в месяц.
      Очень близко Ник сошелся со своим ровесником Алешкой. Он попал в больницу из-за ночных кошмаров, после которых страшно болела голова. Мальчишку нашла в лесу полоумная от старости бабка. Она кормила его козьим молоком и держала на печке в коробке из-под обуви. Когда бабушка умерла, ребенка взяла на воспитание ее соседка. В тот же день к ней зашла фельдшерица. Она схватила ребенка и увезла в детскую больницу. Мальчика долго выхаживали и прочили судьбу деревенского дурочка.
      Но к полутора годам ребенок догнал сверстников по развитию. И вырос таким умненьким и миленьким. Мальчика усыновила одна богатая бездетная пара. Приемная мать до сих пор не может забыть ту ночь, когда она открыла мальчику тайны его рождения. Бедная женщина была вынуждена это сделать. Какая-то доброжелательница начала проявлять слишком пристальное внимание их семье, и просветила мальчика, что папа и мама не родные. А кто родная мама и почему она бросила его маленького умирать в лесу, никто не знает. Мальчик плакал от обиды и унижения. А потом сказал, что все равно любит папу и маму, даже если они и не родные. Эту тетку мальчик сильно возненавидел.
      – Я сказала ему правду! Я открыла ему глаза на мамашу! – оправдывалась виноватая женщина перед соседями, которые осуждающе косились на нее.
      – Нужна была ему твоя правда!
      В больницу Алешка привела мама, которая очень расстроилась из-за сына. Он очень любил своих приемных родителей и не хотел их беспокоить. Но, кошмары с каждым разом становились все страшнее, а головные боли не прекращались и днем. И ничего не помогало. Родители не жалели ни сил, ни денег, ни времени, чтобы избавить мальчика от страданий.
      Чуть старше мальчиков были близнецы Сашка и Настя. Они умели "показывать кино безо всего". Причем, это "кино" видели все, кто находился с ними в комнате. Все бы ничего, если бы эта парочка не воспользовалась этим даром во время пионерского сбора. Это почему-то вызвало шок у пионервожатой. Причину этого шока ребятишки и не поняли: картинки показывались по теме сбора, и не содержали ничего предосудительного. Ну, разве, что самую малость. Родители, особенно мать, очень сильно стыдились своих детей. Маме был выговор по партийной линии. И мамочка отправила их в больницу "выбить дурь из голов".
      Старшей была Маринка, она "умела менять плохие сны на хорошие". Причем всегда она могла сказать, кому что сниться. Она помогла Алешке избавиться от его проблемы. И голова больше не болела. И эта девочка помогала Нику по ночам, когда снились кошмары. Она просто клала на лоб мокрую тряпочку и что-то тихонько напевала. И ужас прекращался, а утром мальчишка не мог ничего вспомнить.
      Освободившись, дети вместе слушали радио, играли. Алешка и Ник развлекали и забавляли маленькую Лизоньку. Рассказывали сказки и мастерили куколки, вместе с ней плясали. Плясал Алешка, а Ник катал малышку на своей коляске, он усаживал ее себе на колени и крутил колеса. Девочка взвизгивала от возбуждения. К ним присоединялись Саша и Настя. Маленькая Лизонька была очень рада. Вечерами, перед сном, они рассказывали страшилки, а близнецы показывали "мультики" на эту тему.
      Случайно забредшая в палату тетя Люба пулей выскакивала оттуда, и, не смотря на свое материалистическое мировоззрение и отличные оценки по марксистко-ленинской философии, добросовестно осеняла себя крестным знамением. И думала: "Быстрей бы пенсия!!!".
      В больнице Ника почти каждый день навещали Петр Сергеевич и Даша. Конечно, Даша и дядя Петя не могли заменить родителей, сестру, брата. Они и не стремились кого-то заменять, просто скрашивали одиночество. Горе уже не давило, как могильная плита, не лишало сил и воли бороться за жизнь. Друзья, как могли, поддерживали и утешали мальчишку.
      Однажды к Нику никто не пришел. Все дети были с родителями, Лизу обнимала бабушка. Ник опять чувствовал себя брошенным и никому ненужным. Он целый день у открытого окна, вглядываясь в темноту за окном, надеясь увидеть знакомые силуэты, услышать знакомые голоса. Мальчишка сидел у открытого окна и молча глотал слезы.
      Маринка с ним замучилась – только откатит со сквозняка, а он снова у окна. В конце концов, с помощью санитара Миши, маленький хулиган был положен на кровать.
      – Глупенький, ты же простудишься, – уговаривала его Маринка,- тебе что, своих болячек мало?
      Сама Маринка отпущена на выходные и была счастлива опять побыть младшенькой.
      Настя и Саша готовились поехать на дачу к знакомым. Алешка, как только ушли его родители, пытался утешать Ника, но тот совсем расстроился.
      – Меня забыли! Меня бросили! Я никому не нужен!!! – только и мог выговорить мальчик между всхлипываниями.
      Ночью кружилась голова, и сильно болели уши. Он зажимал их руками и раскачивался из стороны в сторону. Пульсирующая боль все время усиливалась. Проснулась Лиза и стала жутко кричать: "Помогите!" Проснулся Алеша и побежал за дежурным врачом.
      Осмотрев ребенка, женщина сказала, что в ушах полно гноя и надо срочно его оттуда убрать. Ника ночью повезли в операционную, и он сильно испугался. "Доверься мне, малыш, – сказала врач, – тебе полегчает". Он закрыл глаза и стал ждать. В момент прокола было очень больно, даже те обезболивающие капли не помогли, но потом отпустило. Малыш проспал целый день. Больше всех испугался лечащий врач:
      – Ника, Ника! Что же ты наделал. Еще одна такая выходка, и все придется начинать сначала.
      – Как сначала?! Не хочу! – испуганно прошептал мальчик.
      Оказалось, что Петр Сергеич был в командировке, а Даша одна боится по ночам ездить. В командировке Петр Сергеевич был занят важным делом. В одной деревушке удалось спасти от разрушения маленькую церковь. Ту самую, где отпевали маму Ника.
      Петру Сергеевичу удалось убедить местных чиновников, что церковь является памятником древнерусского зодчества. На кресте церкви были установлены сигнальные огни для самолетов. Батюшку и матушку обязали следить за их состоянием. Поп Сиволдай был этим очень не доволен. Он считал это святотатством, электричество – "бесовским изобретением". Открыто протестовать батюшка боялся.
      Он знал, что такова плата за то, чтобы этот храм стоял и дальше. Ему очень хорошо было известно, что происходит в соседних селах.
      Мальчишка облегченно вздохнул. Результаты были все лучше и лучше. Он заново всему учился – сидеть, ходить. Ребенок до изнеможения выполнял упражнения. Ник очень хотел быть здоровым.
      Однажды утром мальчик встал с постели и сделал несколько шагов. Сам. Лечащий врач был рад этому не меньше Ника. Парнишка уже ходил помногу и подолгу. И радовался, что теперь может не зависеть от других людей. И заботиться о себе, а может и о ком-нибудь другом.
      Помимо прочего в больнице проводились исследования, касающиеся аномальных явлений. Обследование показало, что Ник действительно необычный мальчик. У него обнаружилось особое строение кожи, почти полное отсутствие сосудов на ее поверхности. Руки кажутся всегда холодными, а медсестры подолгу не могут попасть в вену. Выявились особенности кровяных клеток, которые позволяли несколько часов находится под водой. Выяснилось, что они с Алешкой обладают уникальным зрением: темной ночью мальчики видели также хорошо, как и днем – для их глаз хватало света звезд. Ник слышит такие тихие и тонкие звуки, которые обычный человек не воспринимает. Мальчишка быстро передвигался в воде, был умнее, сильнее и выносливее обычного ребенка своего возраста. Он немного владел телекинезом. Но отличия были не только хорошие.
      Например, чувствительность к боли была сильнее в десять раз, чем у обычного человека, и она не снималась новокаином (единственным местным обезболивающим, который существовал в то время). Случайно выявилась непереносимость рябины (пирожок бабы Ани едва не стал последним угощением в жизни Ника и Алешки), болезненность прикосновения холодного железа. Эти сведения хранились в тайне от всех.
      За исследованиями наблюдали люди из контрразведки.
      – Вот они, наши ценные кадры, – восторженно восклицал начальник группы наблюдения, когда обнаруживалось какое-нибудь необычное свойство у одного из маленьких пациентов, – наши секретные козыри!
      – Но это ведь дети, – возражал ему его заместитель, – Они только лет через десять-пятнадцать могут быть полноценными работниками. И то, если захотят с нами работать.
      – Пусть только попробуют не захотеть, – самодовольно поглаживая пивной животик, сказал шеф, – у меня есть, чем прижать каждого из них. Особенно этого "нокке".
      Больно языкастый, паршивец!
      И тут второй разведчик понял, что все говорить шефу что-либо бесполезно. Это был типичный "наполеончик". Он видел не мальчишек и девчонок, а всего лишь заполненные карточки в картотеке. Они для него всего лишь винтики, пусть уникальные, но винтики, его чудесной машины. А он – гений. Он за рулем этой машины. И плевать ему на чувства и желания этих детей: "Не умеют – научим, не хотят – заставим".
      Ник был почти здоров. Его уже готовили на выписку. Оставшись один, мальчишка с надрывом пел одну и ту же песню:
      Где-то далеко, очень далеко,
      Идут грибные дожди.
      В маленьком саду, прямо у реки созрели вишни.
      Наклоняясь до земли…
      Эту песенку случайно подслушал один сотрудник госбезопасности, который пришел побеседовать с Ником. Врач, который занимался мальчиком, был категорически против этого:
      – Ребенок только начал отходить от тяжелейшего потрясения, совсем недавно перестал кричать по ночам. Я не позволю Вам мучить его ради вашего любопытства.
      Ник услышал эту беседу, и подошел к ним:
      – Я согласен. Только, пожалуйста, не отправляйте Николая Ивановича на Колыму. Он хороший.
      Дядька вздрогнул, про Колыму он успел просто мельком подумать.
      Встреча была для мальчика очень тяжелой. Ему пришлось вспоминать подробности страшного дня. Ему показывали фотографии, просили припомнить фамилии, имена, клички. Вопросы задавались по нескольку раз, в разных вариантах. Видеть растерзанным родной поселок было больно, а своих друзей, с которыми сидели у костра, пекли картошку и развлекались в городе, расстрелянными, повешенными, было невыносимо.
      И еще одна страшная фотография – дядя Нильс и его молодая жена Эмма лежат на снегу в живописном уголке леса. На первый, беглый взгляд, что влюбленные просто в шутку упали в снег под раскидистой елью. Если бы не маленькие дырочки на лбу, не выражение ужаса и недоумения, навсегда застывшие на их лицах, если бы не кровавые пятна, растекшиеся вокруг голов. Их кровь, образовала вокруг ритуальную фигурку, которую принято дарить на день влюбленных. Их застрелили четырнадцатого февраля – в день Святого Валентина. Сбылась мечта парня – они жили, хоть и не долго, но счастливо, и умерли в один день.
      Мальчишка то и дело закусывал губу, чтобы не разреветься. Иногда и это не помогало. Потоки жгучих слез прорывали непрочную плотину. Тогда дяденька ненадолго прерывался. Велел принести в кабинет чаю, разных шоколадных лакомств.
      Когда ребенок немного успокаивался, они продолжали разговаривать. Взрослый мужчина убеждал Ника не молчать. Маленький нокке очень страдал, но он терпел все это ради своего отца, ради тех, кто остался там, на реке его детства. И самое главное, ради доктора Николая Ивановича, чтобы его не отправили на ужасную Колыму.
      В газетах его родины все эти безобразия приписывались русским. Офицер, который застрелил маму, вдохновенно врал, как он самоотверженно защищал поселок от озверевших комиссаров. Ник, задыхаясь от возмущения и обиды, рассказывал, как было на самом деле. Но и это закончилось. На следующий день весь мир узнал о расправе фашистов над поселком волшебников.
      Петр Сергеевич поссорился со своим коллегой. Он всегда считал, что политика важное и нужное дело, но ради нее мучить ребенка, заставляя заново проживать эти ужасы, и подвергать опасности его жизнь – преступно:
      – Рай на земле не стоит слезинки ребенка, а тем более один день газетной шумихи.
      Хорошо, что их друзья сумели помирить сослуживцев, и дуэль не состоялась.
      Вечером Петр и Даша навестили мальчика. Девочка тихонечко пронесла в палату сверток и положила его на тумбочку. Мальчик в это время делился впечатлениями от недавней беседы с дяденькой и тихонько вздрагивал от одного упоминания этого происшествия. Петя вдруг ощутил непреодолимое желание "начистить репу" коллеге, причем немедленно. Хорошо, что вернувшаяся Даша перевела разговор на другую тему: дядя купил девочке аквариум – круглый, большой, и к нему новых красивых рыбок.
      Девочка дала каждой рыбке свое имя и могла часами рассказывать об их повадках.
      Они проговорили долго – пока мальчишка не заснул на руках у дяди.
      Проснувшись, Ник увидел, как Маринка читает малышам те самые сказки, которые читал им папа, перед тем как отнести в издательство. И рисунки в книжке были те самые, мамины. Хороший перевод не искажал смыла, но мысли мальчика были далеко.
      Он думал о родителях, о своей жизни дома. Мальчик будто бы слышал, как папа рассказывал им старинные легенды: о родине предков ("Валаквента", "Сильмариллион"), о Войне Кольца, легенды о Гиль Галаде. То, что рассказывал папа, очень отличалось от возвышенных панегириков профессора Толкиена. ("Звирьмариллион" Алексея Свиридова и фильм "Кольцо братвы" и "Снесенные башни" ближе к истине на порядок, хотя и не совсем пристойно). И еще почему-то вспомнилось, как осенью они горланили с дядей Нильсом и его подружкой песенку на подобии этой:
      Мы на лодочке катались – не гребли, а целовались.
      Было очень весело. Они смеялись, а Эмма фыркала, отряхиваясь от холодных брызг.
      Возможно, все было и не так. Может быть, все это привиделось. Но это было очень радостное видение. Мысли о доме уже не причиняли такую боль, как раньше. Только становилось светло и немножко грустно.
      – Вот папы уже нет. Маринка читает малышам, то, что он написал. А мне кажется, я слышу его голос, и как мама нас зовет ужинать. Как будто ничего не было. Значит, от папы что-то осталось. Значит, кроме меня, его еще кто-нибудь будет помнить. А малыши слушают, и им нравятся папины сказки, – поделился он с Дашей.
      Вот пришло время выписываться и Нику. Очень не хотелось уходить от Лизоньки и бабы Ани, к вздорной и вечно кричащей Раисе. Но нельзя же вечно прятаться от жизни.
      – И вообще эту Райку давно пора поставить на место, – думал мальчишка и уже начал разрабатывать план изгнания "тунеядки". Но план этот не понадобился. Все уже сделалось без его участия.
      Шекспировские страсти и новая квартира.
      Пока Ник лечился в больнице, дома разыгрывались "шекспировские страсти". Петр Сергеевич стал все чаще замечать Дашу плачущей. От девочки ничего путного добиться не удалось. Она на отрез отказывалась ябедничать даже на ненавистную тетку. Дядя стал замечать на руках племянницы синяки разной давности. Он потребовал объяснений от супруги.
      – Эта колхозница разбила сервиз. Двести лет его хранила наша семья, пока эта криворукая не запнулась с ним о ножку стола.
      – Из-за каких-то чепарушек ты бьешь ребенка, – удивился муж.
      – Ну, во-первых, не "каких-то", а восемнадцатого века, – взвизгнула Раиса, и перечисляла моральный и материальный ущерб от пребывания девочки.
      Этот "сервиз восемнадцатого века в стиле барокко", изготовлен на местном фарфоровом заводике. Его подарил даме бывший поклонник, любивший пустить пыль в глаза. Конечно, любой, кто хоть немного разбирается в старинном фарфоре, кто имеет хотя бы поверхностное представление о стиле барокко, без труда развенчает эту легенду, едва взглянув на этот шедевр. Человек далекий от искусства на дне каждой чашечке легко может прочитать дату изготовления – 1926 год. Но не очень разборчивые гости дамочки проглатывали этот обман за правду. Большинство знакомых и подруг не отличались от знаменитой Эллочки Шукиной, которая легко и свободно обходится тридцатью словами. (Словарный запас дикаря из племени Тумба-Юмба – самый скудный словарь, согласно Ильфу и Петрову, насчитывает около трехсот осмысленных звукосочетаний). Раиса специально окружала себя неандерталками с претензиями на изящество, чтобы они выгодно оттеняли ее ум и красоту. Ни одной из этих дамочек не придет в голову прочитать надпись на дне чашечки. Плохо, что Раиса и сама поверила в свою выдумку.
      Внимательно выслушав женщину, Петр сказал:
      – Мне это надоело, Рая! Как ты себя ведешь? Ты же образованная женщина, преподаватель кафедры. Ты вспомни, когда последний раз за собой мыла посуду.
      Девчонка одна весь дом тащит, она тебе не прислуга. Твоему "сервизу восемнадцатого века" цена – три копейки в базарный день. И надо проверить, что у тебя за диссертация такая, что ты целыми днями на диване валяешься и непонятно куда ночами уходишь.
      Его брат тоже защищал диссертацию по физиологии. Тоже в медицинском институте.
      Он сутками пропадал в своем институте. Жена жаловалась, что не видит Васеньку по неделям. Бедняжке приходилось носить еду для любимого мужа прямо на кафедру. Он был так увлечен своими исследованиями, что не замечал никого и ничего. Если не был занят в лаборатории, то сидел в библиотеке, выписывал, переводил. Он буквально охотился за иностранными журналами. Огромные деньги уходили на оплату услуг машинистки. Брат и жена с тревогой замечали, как мужчина превращался в скелет, обтянутый кожей. Но, наконец-то, и это закончилось. Вскоре, Васенька позволил себе купить машину. И на этой машине повез свою Сонечку в Крым. Лучше бы он этого не делал. Не пустить он в эту поездку, не пришлось бы Дашеньке страдать вместе со своим непутевым дядюшкой.
      На кафедре Раиса не появлялась уже несколько лет. Ее уволили оттуда за постоянные прогулы и не достойное для советского ученого поведение. И еще зато, что она публиковала результаты чужих исследований под своим именем. Но, ее муж ничего не знал. И последние слова супруга сильно напугали даму.
      Муж и жена поругались всю ночь, утром договорились о разводе. Петр Сергеевич оставил бывшей жене квартиру и все ее содержимое. Супруга была очень довольна.
      Диссертацию, которую она не начинала делать, так и не защитила. Аспирантка, которой передали ее тему, категорически отказалась продавать свою будущее. Мало того, эта недалекая девица все рассказа заведующему кафедрой. Путь в науку оказался для Раисы заказан. Но зато она удачно вышла замуж за ответственного работника в сфере торговли. Дама была счастлива и единственное, что не устраивало женщину, – частая смена прислуги. Из жизни Петра и из нашей истории она исчезла навсегда. И, слава богу!
      Петр взял только свои вещи и "приданое" Даши. Пару месяцев они жили в офицерском общежитии, затем им дали двухкомнатную квартиру от "конторы". Посоветовали быть осторожнее с женщинами. Новая квартира Нику понравилась больше, чем прежняя. Она была теплее, уютнее. В ней нашлось место и рыбкам девочки, и большому апельсиновому дереву, и собачке дворняжке и маленькому котенку. И еще многочисленным друзьям, которые приходили к Петру.
      На лето дети приехали в деревню к Семену и Евдокии. Мальчишка замирал от волнения, когда увидел знакомые места. А когда показалась деревня, мальчишка нетерпеливо заерзал. Вот уже показалась приземистая и подслеповатая избушка. Ник с криком выбежал из машины и повис на дедушке. Мальчишка ласково обнял старушку, которая, прихрамывая, вышла встречать дорогого гостя. Старики были очень рады опять увидеть мальчика, которого увезли едва живого – здоровым и веселым. Они получили письмо от мальчика, где он сообщал, что скоро приедет. И приедет не один. Девочка им тоже очень понравилась, особенно "перепилихе".
      Бабушка постоянно баловала Ника и Дашеньку разными лакомствами. Дети часто навещали тетю Нюру (ту самую, которая помогала бабушке Евдокии, когда Ник болел) и игрались с ее маленькой дочкой Иришкой. Девочка увидела Ника и улыбнулась, хотя обычно вид незнакомого лица вызывал у нее панику.
      – Признала родню, – ласково говорила ее мама и весело смеялась.
      Мальчишка относился к молодой маме, как к старшей сестре. Конечно, эта молоденькая женщина с добродушным и круглым лицом, теплыми, мягкими руками не могла сравниться красотой с родной сестрой Ника. Но она была добрая и веселая. И по-своему тоже очень симпатичная. Молодая женщина и мальчик часто просто болтали вечерами. Ник помогал ей по дому, выполнял мелкие поручения, сидел с дочкой.
      Почти неделя ушла на визиты – очень многих людей мальчик хотел поблагодарить сам.
      Все были они рады вновь увидеть малыша, спасенного прошлой зимой.
      Но кое-кто был не в восторге от появления Ника.
      Аграфена Прокловна, в миру Грушка-погремушка, например, очень испугалась. Она так надеялась, что этот русалчонок умрет в больнице. Бедная женщина все ждала, когда этот мальчишка натравит на нее милицию или потребует назад свой перстень.
      На ее счастье, мальчишка, и не вспоминал о золотом украшении – он думал, что кольцо потерялось при переходе. Успокоилась Аграфена только тогда, когда хозяин похищенного ею кольца уехал в город. А бабка Евлампия при встрече с Ником, делала вид, что с ним не знакома. И очень злилась, когда ребенок отвечал ей взаимностью.
      Дети и Сенька Малина все лето носились по лесам, дед рассказывал им о забавных случаях, особенно часто "про пироги с зубаткой". А потом вечером была версия Евдокии, про то, как ее чуть не запекли в тесте. И как она потом всех гостей гоняла кочергой по деревне, и как месяц не разговаривала с мужем. Этим летом мальчик и девочка познакомились с детьми, внуками и даже маленькой правнучкой стариков. Тихая избушка наполнилась голосами, запахами. Было очень шумно и весело – одни уезжали, следом приезжали другие. Дед Семен, казалось, сбросил лет тридцать. А бабушка Евдокия молодухой летала по дому, и очень сердилась на детей, которые не давали ей ничего делать:
      – Мама, отдохни, пока мы дома. Ты уже наработалась.
      – Я на том свете наотдыхаюсь. Ко мне гости приехали, а я буду сидеть, как барыня.
      – Мама, какие же мы гости!
      Все они привозили с собой городские лакомства, подарки для любимой мамы и бабушки. Старушка чувствовала себя не привычно, когда, встав утром, обнаруживала, что все сделано. Старушка для порядка ворчала, а сама радовалась. Радовалась, глядя на добрых, сильных, красивых людей, которым она когда-то давно дала жизнь.
      Радовалась счастью, которое не обошло ее детей. Это было не беззаботное поросячье счастье: когда лежишь, кушаешь, и греешься под синей лампой, а настоящее, человеческое счастье. Не зря она прожила свою жизнь.
      Все приезжие очень хорошо отнеслись к новым родственникам. Каждый старался побаловать и потискать ребятишек. Они сожалели о том, что мама им ничего не рассказала раньше, а сама мучилась с таким ребенком. Они очень жалели старушку, которая больными руками стирала в ледяной воде тяжелые льняные простыни, не спала ночами, прислушиваясь к стонам и крикам измученного болезнью и переживаниями ребенка. А в письмах бодро писала: "Милые мои! В селе у нас все по-прежнему.
      Я и отец ваш скрипим помаленьку".
      – Да если бы мы только знали! Мы бы все бросили! Мама, ну побереги себя! – упрекали ее то сын, то дочь.
      Лето в деревне пронеслось незаметно.
      Петр Сергеевич определил мальчика в туже школу, что и Дашу. Благо она находилась рядом с домом. Ник накануне переживал, как его примут в новом классе. Даша успокаивала, что все будет хорошо. Форма отглажена, портфель собран. Завтра в школу. Мальчишка не спал всю ночь. Он очень давно, можно сказать, целую вечность не был школьником. И успел забыть, что к чему. Утром очень тяжело встал.
      Глава 4. Как Ника приняли в новой школе, и почему он оттуда ушел.
      Ник вместе с Дашей отправился в школу. Там его представили новому классу.
      Необычный внешний вид мальчика стал причиной насмешек. Пришлось ему устроить "сеанс просвещения для особо одаренных". Поговорили по душам: "кто по шапке получил, кто по ушам".
      Школьные хулиганы не ожидали от тихого и хрупкого на вид мальчишки такого отпора.
      Драка завязалась нешуточная. Завучу пришлось разливать их водой и по одному заводить в кабинет директора.
      – Кто затеял драку? – строго спросила учительница. Все напряженно молчали, а Ник стоял отвернувшись. Вероника Леопольдовна, по прозвищу "великий инквизитор", кричала, угрожала, но все участники молчали.
      – Я ударил первым, – сказал Ник на удивление спокойно, – пришлось некоторых поставить на место.
      – А мы ничего такого не делали, – вставил амбал – второгодник, напоминающий помесь поросенка и дворняжки, – мы только его моченой лисичкой назвали, и по шее надавать хотели, шутки ради. А он драться.
      Вероника Леопольдовна заметила, что мальчик и вправду напоминает лисенка: узенькое личико, заостренные к верху ушки и слегка раскосые глаза. И этот жуткий взгляд – одновременно пронзительный и непроницаемый. Как у директора.
      – За такие шутки в зубах бывают промежутки, – ответил новый ученик, – На себя посмотри, Свиноподобный!
      – Вот видите, он еще и обзывается,- плакал переросток, – нос сломал, а еще и обзывается.
      Тут вошел директор и попросил объяснить причину "столь блистательного собрания".
      Директора школы, бывшего боевого офицера, обучали еще "их благородия". И вопросы защиты своей чести были для него не самыми последними. Но советская педагогика требовала от него немножко других действий. Он очень долго говорил о решении споров мирным путем. Всем, в том числе и самому директору, стало ужасно стыдно.
      Можно было отпускать их на занятия.
      – А чтобы Вы сами сделали на моем месте? – уставившись в пол, спросил Ник.
      – Он пока еще, слава богу, на своем месте, – встряла в разговор Вероника Леопольдовна.
      Владислав Арсеньевич, директор школы, велел всем, кроме Ника, покинуть кабинет.
      Они проговорили довольно долго. Случайно заглянувшая к директору старшая пионервожатая Тося, отметила странное сходство двух собеседников. Так похожи дальние родственники. Из кабинета ребенок вышел более уверенным и спокойным.
      Оказалась, что Даша и Марина, знакомая Ника по больнице, учатся в одном классе.
      Девочки вечерами пропадали в своем кружке. После драки мальчишку уважали хулиганы, которые при нем уже не решались издеваться над самим Ником, и над маленьким, вечно голодным одноклассником Левочкой, сыном опальной поэтессы.
      Вскоре Ник подружился почти со всем классом.
      Однажды вечером Петр Сергеевич отвел Ника в туристический клуб "Белая Сова". Там он встретил своих друзей Алешку и Сашу с Настей. Руководитель "клуба" Александр Викторович учил детей разным интересным и полезным вещам. К концу года они уже умели закрыться от чужого влияния, владели простейшими приемами боевой магии.
      Могли оставаться в лесу незамеченными практически неопределенное время. Ник открывал практический любой переход (но некоторые из них требовали слишком много сил, и после этого становилось плохо – в этом случае дядя Саша немедленно прекращал тренировку). Алешка мог практически мгновенно снять боль, остановить кровотечение. Близнецы Саша и Настя могли спроецировать любое изображение в любой обстановке. Вскоре они стали командой. Их готовили для определенной работы потом, когда они вырастут. Но применять навыки им пришлось много раньше.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20