Тайны подмосковных лесов

      Маша зажгла торшер. Разглядела при полусвете его лицо. Теперь он уже не казался таким уверенным и самодовольным. Усталый и плохо выспавшийся, да к тому же небритый человек, потерпевший поражение.
      - Ну, прощай, неудачливый Дон Жуан! - усмехнулась она. Олег молча глядел на нее. Глаза были невеселые, усталые, без обычной задоринки. Ступай, ступай, дорогу-то помнишь?
      - Помню, не заблужусь, - пожал он плечами. - Ладно, я на тебя не в обиде за худой прием. Бог даст, может быть ещё все будет о,кей. Пути господни неисповедимы.
      - О, кей будет! - улыбнулась Маша, чувствуя свое превосходство. - А вот между нами никогда! Никогда!
      Она взглянула на него, на его бледное небритое лицо, на заплатку на его бежевом плаще, и её вновь кольнуло чувство жалости к нему.
      - Ну а теперь все. Иди. Пора уже. - Она сделала красноречивый жест рукой в сторону двери.
      Олег медленно встал и подошел к ней.
      - Разреши на прощание поцеловать? - грустно спросил он. - Только в лоб?
      Не дожидаясь ответа, он подошел к ней и поцеловал в лоб. Она никак не отреагировала, слегка пожала плечами, мол, ладно уж.
      "Все в порядке", - подумал, видимо, в эту минуту Олег. Рукам воли давать не стал, понял, что здесь надо действовать иначе, что эту неприступную крепость надо брать другими методами. Зато это будет его самой крупной победой.
      - Звони, - тихо произнес он.
      Маша весело отрицательно покачала головой и отвернулась. Но тут ей показалось, что кто-то находится в саду, что кто-то пристально смотрит на неё через окно. Она взглянула в щелку между занавесками - действительно в саду, в полумраке двигался какой-то силуэт. Ей стало жутко, мороз пробежал по коже. Человек в саду глядел на неё кошачьими, горящими во тьме глазами. Да нет, насчет глаз ей, конечно, показалось, как это глаза могут гореть во тьме? Она подошла к окну, отодвинула занавеску...
      ... Мужская фигура двигалась по саду в сторону калитки. Медленно, бесшумно. Ей показалось, что это был Аркадий. - "Боже мой! Откуда он здесь в такое время? Он же видел, как этот меня поцеловал! Господи, господи, глупость за глупостью... Как же я ему все теперь объясню? Он никогда не поверит, ни за что не поверит! Что же он обо мне подумает?!" - Она от отчаяния прикусила губу. - "Вот вляпалась в историю из-за этого мерзавца! Что же делать? А вдруг он сейчас зайдет сюда? Что будет? И все из-за этого подонка, все из-за него, из-за него..."
      - Уходи, - задыхаясь от волнения сказала она. - Быстро уходи. Нет... Нет, погоди, не теперь, подожди минут двадцать, нет, даже полчаса...
      - Что, кто-то что-то видел? - удивился этой внезапной перемене Олег.
      - Что видел? Кто видел?! Какой ветер тебя вообще сюда принес? Что тебе от меня надо? - У Маши искривился рот, она чуть не разревелась от отчаяния. Она долго сидела на диване, обхватив руками лицо, замерев в ожидании какой-то страшной развязки. Но Аркадий не появлялся. В комнате стояла зловещая тишина.
      - Так, - решительно произнесла она наконец, взглянув на часы. Выходишь из дома, и сразу назад. К калитке не иди, назад иди, понял? Увидишь дыру в заборе, ныряй туда, пройдешь лесочком, а выйдешь сразу к реке. Главное, не выходи в поселок. Ни в коем случае. Понял?
      - Понял, - пожал плечами Олег и усмехнулся. Они становились уже чуть ли не своими людьми, их уже что-то связывало, а это очень славно. А вот Машу эта ухмылочка взбесила окончательно. "Ничего не боится, сволочь", подумала она.
      - Чего ты так боишься? - не унимался ловелас, чувствуя, что чаша весов опять перетягивает в его сторону. Он прекрасно ощущал момент.
      - Чего боюсь?! - не выдержала Маша, этот его глупый вопрос стал последней каплей. - Чего боюсь, спрашиваешь?! А того я боюсь, что меня с тобой, гадом, здесь застукают, и никогда, никогда в жизни я перед людьми не оправдаюсь! Навсегда останусь для всех шлюхой, принимающей у себя мужиков, как только родители за дверь. Шлюхой, проституткой, хотя я никогда ни с кем не спала, даже с Аркадием, понял ты?! И все из-за тебя, из-за твоей похоти, из-за того, что я тебе, как последняя дура одолжила двадцать пять рублей, из-за того, что распустила язык, из-за того, что ты так удачно и уместно сюда приперся, так вовремя, так кстати! Я замуж скоро должна выйти, ты что, помешать мне хочешь? Что тебе от меня надо?! Сволочь, гад! Не знаю, что я с тобой сейчас сделаю!
      Она стала наступать на него, сжав кулаки. Он слегка попятился назад от неожиданности, но вовсе не оробел от этого яростного натиска.
      - Ты потише, красавица, потише, - посуровел он, и лицо его стало неприятным, даже каким-то отвратительным. - Я тебе не муж и не жених, могу и врезать, не пожалеть твою красоту.
      - Если только руку поднимешь, тебя через двадцать минут на свете не будет! - крикнула в озлоблении Маша. Как же она ненавидела его!
      - Соседями пугаешь? - не сдавался Олег. Хотя вся эта ситуация стала вызывать у него чувство ужасной досады. Действительно, крайне неудачно все получилось, глупо и безобразно. - Так я не боюсь, ты сейчас к ним не побежишь. - Он пытался сохранить хорошую мину при плохой игре. Постесняешься. Раньше надо было. Теперь утро... Ночь прошла, никто не знает, как...
      "Тебя через двадцать минут на свете не будет..." Страшная вещь слово. Всю жизнь вспоминала Маша эту вырвавшуюся у него фразу. Всю оставшуюся жизнь...
      Олег все же ушел. Не простившись и хлопнув дверью. Она осталась на тахте, закусывая губы, чтобы не разреветься. Но не выдержала и все же разревелась и долго рыдала в подушку, размазывала слезы по щекам, снова кусала губы от ужасной досады на произошедшее.
      Потом потихоньку стала приходить в себя и действительно пошла к соседям. Был выходной день, вчерашний пир обернулся в похмелье следующего. Она позавтракала в веселой компании, выпила вина, пошла с ними гулять, потом были и шашлыки, и песни под гитару, и шутки, и анекдоты. И к вечеру она стала потихоньку забывать и про отвратительный визит, и про загадочный силуэт в саду. Молодость есть молодость... Жить и радоваться хочется в любой ситуации...
      Домой она попала только к вечеру.
      ... А в девять часов приехал Аркадий. Единственное, что ей оставалось делать, так это делать вид, что ничего не произошло. А Аркадий был весел и оживлен, это только потом ей пришло в голову, что он был слишком весел и слишком оживлен и как-то совсем не похож на себя, что за один день из педантичного, щепетильного, застенчивого как-то быстро превратился в страстного неутомимого любовника. Но тогда она не могла ни о чем думать, безмерно радуясь тому, что приехал Аркадий, что не похотливый наглый Олег, а он сидит рядом с ней... Она почти уверила себя, что в саду был не он, а случайный прохожий. Почти...
      Сомнение пришло в тот момент, когда сообщили, что Олег Быстров исчез. Ей сразу же припомнились её собственные слова: "Тебя через двадцать минут на свете не будет..." и никогда уже не забывались. Сразу же припомнился и силуэт в темном саду и неприятное, почти жуткое впечатление от светящихся в темноте глаз.
      Порой человеку в голову приходят дикие абсурдные мысли, причем, приходят мгновенно, словно удар молнии. Догадка Маши была настолько чудовищна, что она просто в неё не поверила. Абсурд, бред... Конечно, бред... Такое только в кино бывает, но чтобы с ними... В реальной жизни... Быть не может такого... Похотливый Олег, обескураженный позорной неудачей на любовном фронте, видимо, рванул куда-нибудь к старой подруге, чтобы подсластить пилюлю, а там и застрял. Что ему до матери, такому человеку? Мог плюнуть и на мать, и на институт и уехать куда угодно, в любой город. Мысль эта успокоила Машу, её страшная догадка почти исчезла, почти растворилась совсем. Но вот совсем раствориться она не могла, потому что Олега так и не могли найти, и объявление "Найти человека!" можно было встретить в самых разнообразных местах, хоть на вокзале, хоть около районного отделения милиции. С плохо пропечатанной фотографии на неё глядели нахальные глаза Олега Николаевича Быстрова, он словно усмехался своими тонкими губами под подстриженными густыми усиками, словно хотел ей что-то сказать. "Ушедший из дома 8 октября в 16. 00..." Что же с ним произошло?
      И вот... стало известно, что Олег погиб. Аркадий мог бы не предупреждать Машу об осторожности со следователем, она бы и сама ничего не сказала. Не могла же она сказать, что погибший ночевал у неё в ночь, следующую уже за его официальным исчезновением восьмого октября? Это было чревато неприятностями, даже если категорически отбросить её догадку. Выходит, она последняя, кто видел его живым. Как так? Переночевал и исчез. Да и не могла она признаться людям в том, что незадолго до свадьбы она принимала у себя на даче по ночам незнакомых мужчин. Это значило опозорить себя, признать себя шлюхой и чуть ли не соучастницей убийства. Признать перед следователем, перед знакомыми, перед Аркадием, наконец. Никаких доказательств, что он причастен к исчезновению Олега, у неё ведь не было. Не была она даже уверена в том, что именно его силуэт был тогда за окном. А если это был именно он, тогда тем более, надо было молчать как рыба. Вот какая хитрая получалась история...
      А ведь если посмотреть на дело другими глазами, ведь погиб человек. Маша знала, что сошла с ума его мать. А согласно понятиям, которым её учили с детства, зло не должно остаться безнаказанным. Ведь только одна она могла пролить свет на это темное дело. Она и, возможно, ещё один человек. Но, если этот человек, действительно мог пролить свет на это дело, то свет этот ему совсем не нужен. И это страшно её мучило, она не спала ночами, все время перед глазами был этот несчастный Олег Быстров в бежевом плаще с заплаткой с правой стороны, хлопающий дверью её дачи и удаляющийся в сырой сад, в туманное утро навстречу своей смерти. Наверное, если бы Маша была знакома с его матерью, она бы все-таки не выдержала и рассказала, что знала. А, может быть, и не рассказала бы. Погибшего ведь этим не вернешь... А вот себе и Аркадию можно было бы навредить непоправимо. Да и не могла же она сказать, что Аркадий был у неё рано утром в саду - она и сама не была в этом уверена. И Олег свою смерть мог найти, где угодно, все под Богом ходим. И если искать приключений, их вполне можно найти. И приключения эти совсем не таковы, как в романах Дюма и Стивенсона, они наши, родные грязные и мерзкие... Никому она ничего не сказала, и никто ничего не сказал, и следствие, видимо, зашло в тупик. Больше никто не приходил, и целых девятнадцать лет эта история не давала о себе знать, чтобы потом со страшной фантастической силой переворошить, перекорежить судьбы наших героев...
      4.
      Осень 1992 г.
      ... Все друзья и знакомые считали семью Корниловых идеальной семьей. Казалось, что в ней есть все, что необходимо людям для счастья, для полнокровной, духовно богатой жизни. Аркадий Юрьевич, глава семьи, был человеком крепким, жизнерадостным и невероятно удачливым. В свои сорок лет он успел сделать такую карьеру, какую иные не могли сделать и в пятьдесят или вовсе никогда не достигали такого общественного положения. Мария Ростиславовна была всеобщей любимицей везде, где бы она ни жила, будь то в среде советских загранработников во Франции или в Канаде, куда выезжал с семьей в долгосрочные командировки Аркадий Юрьевич, или в своей гостеприимной квартире в Москве, или на не менее гостеприимной даче, где они по субботам и воскресеньям устраивали веселые пикники. Их семнадцатилетнюю дочку Катюшу обычно ставили в пример другим, порой развязным и неуправляемым, детям их родители - друзья и знакомые Корниловых. Катя прекрасно училась, сочиняла стихи, превосходно знала французский и английский языки, так как с детства подолгу жила и во Франции, и в Канаде. Словом, счастливой казалась семья.
      А что там скрывалось за всей этой благостной и блестящей оболочкой, откуда могли знать это друзья и знакомые, да и зачем им было все это знать?
      Год назад умер от инфаркта отец Маши Ростислав Петрович, душа компании, весельчак и шутник. Умер скоропостижно, не болея и не мучаясь, словно праведник. Без него действительно опустел дом, и, хотя Маша с Аркадием и Катюша жили отдельно, все же эту большую семью цементировала личность Ростислава Петровича. И Аркадию многого не хватало, чтобы занять такое же положение в семье. Полина Ивановна сильно сдала после смерти любимого мужа, ничто на свете ей уж было не мило, лишь семнадцатилетняя Катюша согревала ей сердце.
      Семь лет назад умерла и мать Аркадия. Он вынужден был тогда прервать очередную командировку и вернуться в Москву - у матери был рак, она медленно и мучительно умирала. Аркадий помнит, как мужественно вела себя в те страшные дни Маша, как не отходила от постели больной, как сделала все возможное, чтобы хоть как-то скрасить её последние дни, чтобы хоть как-то облегчить мучительные боли умирающей. Перед самой смертью из последних сил она прошептала сидящей перед ней Маше:
      - Спасибо тебе, дочка, спасибо за все...
      Это были её последние слова.
      На похоронах было очень мало народу. В последнее время она ни с кем не общалась, вышла на пенсию и в основном сидела дома. Были довольно скромные поминки и, если бы не Ростислав Петрович и Полина Ивановна, практически и некому было сказать о покойной доброе слово.
      Через несколько дней после похорон Аркадий поехал на кладбище. Подойдя к могиле матери, он увидел стоящего около немногочисленных еловых венков и искусственных цветов на могиле высокого мужчину в черном пальто и ондатровой шапке в руках. Роговые очки, седые волосы, властное выражение лица... Боже мой, глазам своим не верится... Как похож... да нет, это же он... Именно он... Собственной персоной...
      Этого человека видели в окружении всех генеральных секретарей последнего времени на трибуне мавзолея, на всевозможных вручениях очередных наград, на страницах газет и на экране телевизора. Его фамилия числилась в сонме небожителей. И именно он стоял с непокрытой седой головой у могилы его, Аркадия, матери, скромной и тихой женщины. Подходить к могиле Аркадий побоялся, к тому же заметил неподалеку нескольких крепких людей в штатском. Аркадий отошел в сторону и подошел к могиле только тогда, когда этот человек отошел далеко. Действительно, у входа на кладбище стоял правительственный членовоз и две черные "Волги" рядом, Аркадий их заметил, когда входил на территорию кладбища.
      На могиле лежал свежий большой венок. Аркадий поглядел на надпись. "Наташе от Коли" - гласила лаконичная белая по красному надпись. И все.
      Вот тут-то и вспомнилось Аркадию его чудесное поступление в МГИМО, с французским и английским языками, прекрасное распределение после окончания, многочисленные загранкомандировки, постоянное быстрое продвижение по службе. Он был неглуп - понял все мигом. Секреты порой раскрываются после смерти близких людей. А не заехал бы сюда именно в этот час, и вообще бы ни о чем никогда не догадался...
      Он не стал рассказывать Маше про чудесное явление на кладбище, ему почему-то было это неприятно. И вообще, в последнее время их общение становилось каким-то натянутым. Не было больше той искренности, теплоты, как в прежние годы - разговоры велись только о службе, о Катиных делах, да на проходные темы. Но о себе, о своих чувствах - все реже и реже. Говорить было о чем, они вели интересную насыщенную жизнь - поездки, встречи, банкеты, театры, приемы - вакуум было чем заполнить. И они сами не отдавали себе отчет в том, что в их отношениях образовалась трещина, образовалась тогда еще, до женитьбы, в то роковое утро 9 октября 1973 года, и они до сих пор не знали, что каждый из них делал в то утро, и какова была роль каждого в той трагедии, которая тогда произошла.
      Маша заочно кончила исторический факультет МГУ, но так никогда и не работала, хотя ей очень и хотелось. Но надо было воспитывать дочь, сопровождать мужа в длительные командировки, держать в своих руках семью.
      После смерти матери Аркадий получил новую квартиру - трехкомнатную на Ленинском проспекте вместо двухкомнатной на Профсоюзной. А вскоре они опять уехали в Париж. И вот недавно вернулись...
      - Ну, вот мы и дома, - сказал Аркадий, открывая дверь квартиры. Запах пыли бросился в нос. А так все, вроде бы, нормально, заходила Полина Ивановна регулярно, проверяла...
      - Я теперь, Аркаша, что-то и не пойму, где наш дом, - сказала Маша. Сколько мы их сменили. И на Вернадского дом, и на Профсоюзной был дом, и здесь дом, и на бульваре Мишель тоже дом. Никакой точки опоры от такого разнообразия.
      - Поедем через пару дней на дачу, Машенька, - обнял её Аркадий и поцеловал в щеку. - Может быть, там наш с тобой дом. Там ведь все начиналось...
      У Маши даже слезы навернулись на глаза от такой его нежности. Как же редко он так говорил в последнее время! И она со своей нежностью не хотела ему навязываться, хотя любила его не меньше прежнего, а, пожалуй, все больше и больше. Аркадий стал очень сухим, очень деловым, он действительно сильно уставал на службе, и у него почти не находилось теплых слов ни для Маши, ни для Кати. И глаза все время были холодные и усталые, как будто не сорок лет прожил он на свете, а, как минимум, лет на сто больше.
      Маша прижалась головой к его груди. И Аркадий вдруг почувствовал такой прилив любви к ней, как будто и не прошло с той их первой ночи долгих девятнадцати лет, как будто и не терзало их обоих страшное воспоминание о призраке, перебежавшем им дорогу в самый пик их любви...
      - Ох, как же здесь пыльно, - сказала Катя, входя в комнату и сразу же чихая.
      ...И начался долгий и утомительный период расстановки вещей по местам, уборки квартиры. Как же часто приходилось им все это делать в разных городах и странах! И права Маша, когда сказала, что не может понять, где именно находится их дом. Им было хорошо на Профсоюзной, было неплохо в уютной парижской квартире на бульваре Сен-Мишель, в коттедже в Торонто, так толком они не смогли ощутить домом эту новую квартиру на Ленинском проспекте, была ещё и квартира на проспекте Вернадского, где одна в трех комнатах жила постаревшая Полина Ивановна...
      ... И, конечно, была дача в подмосковном лесу. И, наверное, именно это место на Земле, в каком-то смысле и можно было считать домом, и не только для Маши, проведшей в нем детство, но и для него, Аркадия, хотя, в целом, он провел там не так уж много времени в своей жизни. Но слишком уж значительные события в его жизни были связаны с этим местом. И место это было для него, может быть, и роковым, и жутковатым, но в то же время, и прекрасным, и загадочным, домом - точкой опоры, точкой отсчета...
      Сколькими событиями в жизни, значительными и не очень, годами прожитой жизни затушевывался, но так и не смог затушеваться тот роковой день девятого октября 1973 года, то туманное утро, когда, увидев в окне Машиной дачи два силуэта, Аркадий Корнилов сидел в засаде у реки, на мокром пеньке, в сырости и полумраке и ждал...
      ...Тихо! Вдали послышались шаги... Кто-то приближался. Аркадий почувствовал, что начинает задыхаться. Почему-то, неизвестно по какой причине, он был совершенно уверен, что это идет не случайный прохожий, что это именно тот, кого он ждет. Эта уверенность в том, что сейчас он кого-то увидит, парализовала его. Сердце было готово выпрыгнуть из груди, так яростно оно стучало. Вот он... Ближе, ближе, ближе... Мужская мощная фигура в светлом плаще, с непокрытой головой. Твердая поступь, руки в карманах плаща. Чеканный шаг. Так... Так... Ближе, ближе... Не может быть! Боже мой! Боже мой! Боже мой!...
      ... Каким образом попал сюда этот человек? Что все это значит? Не сон ли это? Не кошмарный ли сон? До того все это странно...
      ... К мосту уверенно, ритмично, положив руки в карманы плаща, шагал Олег Быстров. Развевались по ветру светлые редкие волосы, на тонких губах под усами застыла презрительная ухмылка. Вот он остановился, достал из кармана сигарету, долго не мог прикурить на ветру. Наконец, сумел закурить. Зашагал дальше.
      Аркадию захотелось провалиться сквозь землю. Ему захотелось раствориться в этом туманном утре, вообще никогда не существовать. Этот мерзавец переночевал у Маши. Значит, они сговорились за его спиной, может быть, ещё там, в кафе "Метелица". Хороша подруга... Строила из себя недотрогу, девочку... Кулаки его сжались от охватившей его злобы. Олег тем временем приблизился к Аркадию. Его нахальная рожа была уже совсем рядом. Он, он, подлец, конечно, это он во всем виноват! Он совратил её, он у кого-то выведал её адрес, он способен на все, лишь бы удовлетворить свою похоть. Стоит только поглядеть на эту хамскую рожу, эти маленькие глазенки, эти тараканьи усы, чтобы понять, что он способен на все. Он мимоходом, с милой небрежностью отнял у Аркадия то, что являлось для него святым, то, чего он искал всю жизнь, и сделал это просто так, для развлечения, занес Машу в свой многочисленный список. Аркадий сам был свидетелем ещё года четыре назад, как Олег с другим таким же ловеласом считали, сколько у них было женщин. Ни тот, ни другой не смогли точно вспомнить, постоянно сбивались на второй сотне. И вот теперь и Маша, его Маша, его единственная Маша... Ненависть переполняла его душу, и он больше был не в состоянии сидеть в укрытии. Огляделся по сторонам и вышел на дорожку. Вокруг никого не было. Только туман, тишина, черная река. Бесшумно текущая под мостом...
      - Эй, погоди-ка, друг! - негромко, каким-то не своим голосом позвал Аркадий.
      Ему было приятно видеть, как вздрогнул его соперник. Вздрогнул и резко обернулся. Аркадий шагал прямо на него, вытаращив глаза, судорожно сжав кулаки. Туман сгустился, лежал на земле сплошной пеленой. Под мостом со сломанными перилами тихо текла черная река. Вокруг ни души. Только они, двое, за секунду ставшие смертельными врагами.
      - Аркадий? - удивился Олег, но опомнился от неожиданной встречи довольно быстро. - Какими судьбами?
      - Я-то приехал к Маше, - побледнев как полотно, срывающимся от волнения голосом проговорил Аркадий. - А вот ты-то что здесь делаешь?
      - А я здесь случайно, - отбоярился Олег, спокойно дымя сигареткой. Так, к знакомой одной ездил. А что, разве Маша тоже тут живет?
      - Да случайно живет. Тебе не кажется, что сегодня слишком много случайностей?
      - Нет, мне, например, не кажется. А если тебе кажется, ты возьми и перекрестись, - начал заводиться и Олег. Неприятная, даже какая-то позорная ночь, колкий прием Маши, откровенно грубые слова напоследок, и главное, брезгливое равнодушие к нему - все это было для него довольно необычно. Несколько сотен женщин, самых разнообразных от бывалых шлюх до молоденьких наивных девочек насчитывал его боевой опыт, но вот такое фиаско случалось с ним крайне редко. А в таком именно виде - до этой ночи никогда. И это при том, что Маша ему действительно очень нравилась, он был почти влюблен в нее. И его стало возмущать то, что Аркадий Корнилов, это ничтожество, имел тут больший успех, чем он. И все потому что он, видите ли, выгодный жених, потому что он, видите ли, выездной. Она там его ждет, а этот баран здесь выслеживает его вместо того, чтобы идти туда, где его ждут. Олег тоже сжал кулаки.
      - Ты у неё был, сволочь, я видел тебя в окне! - крикнул Аркадий, совершенно побагровев от бешенства. - Тебе всегда больше всех надо. Ты же никому ничего не оставишь, все только тебе, потаскун!
      - Заткнись ты, баран! - вконец рассвирепел Олег. - Ну был я там, был и спал с твоей Машей. Хотя, она такая же твоя, как моя, наоборот даже скорее моя, чем твоя. Хороша девочка, должен тебе сказать! Ох, хороша в постели! - В процессе разговора он стал успокаиваться и благостно улыбаться. - И трахаться хорошо умеет. - Раз не ему, так пусть и Аркашке кайфа не будет. Жених, тоже называется, задристанный. Маменькин сынок, перспективный мальчик, чистоплюй! - Хорошо трахается, - продолжал он глумиться. Ему стало доставлять истинное удовольствие дразнить Аркадия, и он ничуть не боялся его расширившихся от бешенства глаз. Он и не такое видывал. Много интересных событий произошло в его жизни в последние дни. И он ничего не боялся, а уж Аркадия-то, во всяком случае, ничуть.
      А Аркадий оцепенел от его жестоких слов и как-то сразу сник. Руки его опустились, губы задрожали.
      - Не может быть... Не может быть... Не может быть, - еле слышно шептал он, словно заклинание.
      - Как это, не может быть? - продолжал куражиться Олег. - Вполне даже может быть. Дело, Аркаша, житейское, плюнь, парень, на все и дуй туда с ветерком, Машка и тебе не откажет. Только мой тебе дружеский совет, не говори ей, что меня здесь встретил и что-то знаешь. А то начнется выясняловка, гай-гуй всякий, а это тебе не на руку. Напирай на неё и все, без лишних слов, доверься моему опыту, любит она напор. Презервативы у тебя есть? А то у меня все, пустой... И еще, интимный совет, больше всего она любит...
      - Заткнись! - крикнул Аркадий и сделал шаг по направлению к Олегу, вальяжно подбоченившемуся на краю моста и небрежно покуривавшему.
      - Ты скажи мне, вот что - когда вы с ней договорились о свидании? спросил Аркадий и вытянул вперед правую руку, размахивая ей, чтобы придать своему вопросу значительность. Олег же это принял за выпад и машинально отскочил назад, чтобы ему было удобней нанести Аркадию мощный удар. Но... поскользнулся на мокрых листьях и полетел с кручи в черную холодную воду. Успел крикнул что-то короткое, бранное, типа: "Ах ты... твою мать!", затем раздался всплеск воды, послышалось бульканье... потом ещё слабый крик "Помогите!", а дальше все затихло. Текла река, клубился над ней туман, моросил дождичек. Вокруг никого не было. Туман и зловещая тишина. Аркадий стоял на мосту и мрачно глядел на воду. До него как-то не сразу дошло, что только что он убил человека. Он смотрел и смотрел вниз, в этой черной воде таилась безнадежность. Становилось страшно. Дороги назад, во вчерашний день, в предыдущую минуту уже не было. При всем желании он не мог спасти Олега. Он уже, наверняка, потонул, захлебнувшись в холодной воде или ударившись о какой-нибудь острый предмет, ведь здесь очень высокий обрыв. Все произошло в считанные секунды, и Аркадий даже не успел ни ответить ничего, ни сориентироваться в обстановке - и вот уже результат... Как это странно и жутко...
      Аркадию вдруг неожиданно вспомнился их давний поход на пляж, когда вся компания дружно поразилась, что атлетически сложенный Олег не умеет плавать. Он, правда, совершенно не стеснялся этого, заходил в воду, смачно обтирался, крякая и отдуваясь, и, выходя из воды, бросался ничком на песок рядом с очередной подругой. Вот оно - объяснение только что произошедшему...
      У Аркадия закружилась голова, он резко отпрыгнул от зияющей дыры. Еще раз оглянулся по сторонам, убедился, что никто ничего не видел и, словно во сне, зашагал к станции. Кругом был туман, потихоньку начинало светать, но все было в тумане, и голова тоже была в тумане, потом на дорожке уже ближе к станции стали попадаться какие-то люди, но он не смотрел в их лица, широкими шагами быстро шел к станции. Скорее, скорее отсюда...
      ... В теплом вагоне он сладко задремал, совершенно обессилев, ему снилась Маша, потом снилось, как он летит вниз с обрыва, летит, летит и никак не может долететь до воды. Он даже чуть не вскрикнул от ужаса, что так долго летит, а может быть и действительно вскрикнул, но в вагоне почти никого не было и никто не обернулся. А поезд уже подходил к сырому перрону Киевского вокзала. Аркадий сел на вокзале в такси и поехал домой. Дома он разделся, залез под одеяло, но никак не мог унять бешеную дрожь в руках и ногах. А потом наступил тяжелый и долгий сон. Сначала мелькали перед глазами какие-то видения, странные и страшные именно тем, что были совершенно непонятны и необъяснимы, они были из какого-то другого измерения, чем то, в котором он жил предыдущий двадцать один с лишним год. Что-то цветное, шелестящее в ушах, кричащее шепотом, ужасное, а потом... он провалился в долгое забытье...
      Долгий сон словно очистил его мозг. Молодость есть молодость, от чего только не в состоянии оправиться молодой здоровый организм?
      Проснувшись от глубокого сна и через несколько мгновений вспомнив о случившемся, он резко вздрогнул как от пронзившего его электрического тока, но взял себя в руки и постарался в своих мыслях все расставить по своим местам.
      "Я не хотел его убивать", - четко сказал себе Аркадий. - "У меня и в мыслях этого не было. Это случайность. Роковая случайность."
      Да и Быстрова не было жалко, слишком уж он ненавидел его. Волновало другое - не видел ли кто? А вдруг были-таки свидетели? И его возьмут, арестуют и запрут в камере с уголовниками, а там будет очень страшно, а потом будет суд, и если докажут, что убийство непреднамеренное, то он получит срок, а если оно окажется преднамеренным, то огромный срок, а то, может быть и... Камера смертников, каменный мешок, ужас матери, пуля в затылок... А что? Он ведь ждал Быстрова у моста, караулил его... Вдруг кто-то видел его? Вдруг? Это и есть доказательство преднамеренного убийства...
      Но он сумел взять себя в руки и доказать самому себе, что никто ничего не видел, и никто, кроме него самого ничего не знает. А потом вспомнил слова Быстрова перед его роковым падением, и снова бешенство придало ему сил. Вечером он поехал к Маше. А это вдохнуло в него огромные силы. Взбудораженный произошедшим, вдохновленный её присутствием, словно находясь между двумя полюсами добра и зла, он был любвеобилен и неутомим. Он ласкал Машу, как будто чувствовал, что любит и ласкает её в последний раз в жизни... Он ни о чем её не спрашивал, он не хотел ничего знать, а то, что происходило между ними, было искренне, было великолепно... Положительные эмоции лечили страшное воспоминание, лечили медленно, но уверенно...
      Шло время, сначала Олег Быстров числился в пропавших без вести, потом, к весне оказался утопленником. Именно утопленником - никто не говорил о том, что он погиб насильственной смертью, а не сорвался с обрыва и утонул. И тогда до Аркадия постепенно стало доходить, как крупно ему повезло. Ведь только Маша могла догадываться, что утром девятого октября он был в поселке. Но с Машей была особая ситуация. Они как бы хранили заговор молчания, хотя никогда друг другу никакого слова об этом не давали. Они оба считали, что, не говоря об этом, поступают правильно, хотя, наверное, именно это и было их главной ошибкой. Ведь между близкими людьми не должно быть подобной недосказанности, тем более, в таких серьезных вопросах. Впоследствии они поражались, как могли нести на себе в течение стольких лет такой тяжелый груз...