Женская месть

Дюжа покрутилась перед зеркалом. Она была стройной и смуглой, с тонкими чертами лица и большими глазами.

– Когда он поедет туда снова, то возьмет меня с собой.

– Правда? – Адриенна попыталась подавить внезапно вспыхнувшую зависть. Она знала, что Дюжа была любимицей своего отца, королевского брата. – Моя мама бывала в

Париже.

Будучи доброй девочкой и вполне довольной своим бархатным платьем, Дюжа великодушно погладила Адриенну по головке.

– Когда-нибудь ты тоже поедешь в Париж. Возможно, когда мы станем взрослыми, мы поедем туда вместе.

Адриенна почувствовала, что кто-то тянет ее за подол. Бросив взгляд вниз, она увидела своего сводного брата Фахида. Она сгребла его в охапку и начала целовать, что вызвало у него страшный восторг.

– Ты самый красивый малыш в Якире!

Адриенна повела братишку к столу, чтобы выбрать ему лакомство по вкусу.

Фиби не могла этого вынести. Она смотрела, как ее дочь обхаживает ребенка женщины, которая заняла ее место в постели и сердце ее мужа. Закон этой страны позволял мужчине иметь четырех жен, но это был не ее закон, не ее мир. Она жила в Якире уже шесть лет, а могла прожить еще шестьдесят, но все равно этот мир никогда не стал бы ее миром. Она ненавидела здешние густые, до отвращения приторные запахи, которые была вынуждена терпеть день за днем, а дни эти тянулись медленно и вяло. Фиби потерла рукой висок, где уже зарождалась головная боль. Запахи курений, ароматы цветов и духов наслаивались друг на друга.

Было очень жарко и душно. Фиби ненавидела эту никогда не спадавшую жару.

Ей хотелось выпить, но не кофе или чаю, а охлажденного вина. Хотя бы один бокал. Но в этой стране пить вино не разрешалось. «Насилие дозволено, – думала Фиби, дотрагиваясь пальцем до ссадины на щеке. – Насилие – пожалуйста, но не вино». Кнуты из верблюжьего волоса и покрывала, бесконечные призывы муэдзинов к молитве и многоженство, но ни капли бодрящего шабли и ни глотка сухого сансерра[3]

Как только она могла считать эту страну красивой и загадочной, когда приехала сюда? Она любовалась пустыней и морем, смотрела на высокие белые стены дворца, и все здесь казалось ей таинственным и экзотичным. Просто тогда она была влюблена. Да пребудет с нею бог, она и сейчас еще любила его.

А в те ранние, первые дни их брака Абду заставил ее увидеть и оценить красоту своей страны и богатство ее культуры. Фиби покинула Америку, отказалась от традиций своего народа, чтобы попытаться стать тем, чем он хотел ее видеть. А он хотел, чтобы она была женщиной, увиденной им на экране, символом секса и невинности одновременно, тем, что она, как актриса, научилась изображать. Но Фиби была слишком подвержена всем человеческим слабостям.

Абду хотел сына. Она подарила ему дочь. Он хотел, чтобы она стала дочерью аллаха, она же продолжала оставаться продуктом своей цивилизации и воспитания. Ей не хотелось сейчас думать ни о муже, ни о своей жизни, ни о своей боли. Ей хотелось хоть на время забыться.

Она сказала себе, что примет только одну пилюлю, чтобы быть в силах дотянуть до конца дня.

3

К тринадцати годам Филипп Чемберлен успел стать весьма удачливым вором. Пожалуй, даже еще раньше он мог бы получить диплом по изъятию пухлых бумажников у преуспевающих бизнесменов, отправлявшихся по утрам в свои банки, у маклеров и солиситоров[4], а также по очистке карманов незадачливых туристов, толпившихся на Трафальгар-сквер[5].

Он был профессиональным вором, хотя, взглянув на него, никто не смог бы об этом догадаться. Это был красивый, чистенький, худощавый мальчик.

У него были чуткие руки, острое зрение и обостренный инстинкт самосохранения. Он был одиночкой по натуре и не собирался заводить себе сообщника или примыкать к одной из многочисленных бандитских шаек. Филипп не баловался наркотиками, его не волновала модная одежда и молодежные увлечения вроде гитары или мотоцикла. У него были серьезные, далеко идущие планы. Он хотел вытащить из нищеты мать, которая еле сводила концы с концами. Филипп мечтал о большом загородном доме, дорогой машине, элегантной одежде и вечеринках. Позднее он начал мечтать о красивых и элегантных женщинах. Но пока что единственной женщиной в его жизни была Мери Чемберлен, женщина, родившая его и вырастившая без всякой помощи.

В Лондоне было холодно. Ветер хлестал по лицу Филиппа мокрым снегом, когда он спешил к кинотеатру Фарадея, где работала Мери.

В его кармане находился браслет с жемчугом и клипсы из того же гарнитура. Рассмотрев их пристально с помощью ручной лупы, Филипп был слегка разочарован. Бриллианты были не чистой воды, и самый крупный из них потянул бы менее чем на полкарата. Но зато жемчуга были хороши, и он считал, что его перекупщик краденого с Броуд-стрит даст ему за эти вещи приличную цену. Филипп умел также хорошо торговаться, как взламывать замки. Он прекрасно знал, сколько можно получить за эти безделушки. Денег хватит на то, чтобы купить матери к Рождеству новое зимнее пальто с меховым воротником, кое-что он сможет и отложить.

Возле кинотеатра Фарадея стояла очередь к кассе. Вывеска обещала нечто особенное – премьерный показ диснеевской «Золушки», поэтому в очереди толпились нетерпеливые детишки, сопровождаемые измученными нянюшками и матерями. Проскользнув в тесное холодное помещение кассы, Филипп поцеловал мать в щеку. Взглянув на замерзшую Мери, юноша подумал о красном шерстяном пальто, которое он видел в витрине магазина «Хэрродс». Его мама потрясающе выглядела бы в красном.

Когда Мери смотрела на сына, в глазах ее вспыхивала гордость. Филипп был очень красивым мальчиком, с тонким интеллигентным лицом и золотистыми волосами. В отличие от многих других женщин она не испытывала болезненного укола в сердце, узнавая в чертах сына лицо мужчины, которого так недолго и отчаянно любила. Филипп принадлежал ей и только ей.

Даже когда он был младенцем, он не доставил ей ни минуты беспокойства. Мери ни разу не пожалела о том, что оставила ребенка, хотя растила его одна, без мужа и семьи. Филипп был ее радостью, и только одно огорчало и мучило: ребенок тосковал по отцу. Он вглядывался в лицо каждого мужчины, надеясь узнать в нем человека, который их покинул.

– У тебя холодные руки, – сказал Филипп матери, – надень перчатки.

– Не могу отсчитывать мелочь и давать сдачу в перчатках. – Мери улыбнулась молодой женщине с малышом.

«У мамы слишком тяжелая работа, – подумал Филипп. – И рабочий день такой длинный, а платят гроши». Мери была еще совсем молодой и привлекательной женщиной, и Филипп гордился ею. При скромном достатке она умудрялась одеваться модно и со вкусом. Филипп какое-то время надеялся на то, что в жизни матери появится мужчина и все изменится. Но время шло, а все оставалось по-старому. Он оглядел крошечное помещение кассы, в котором трудно было дышать из-за выхлопных газов, проникавших сюда с улицы.

– Нужно сказать Фарадею, чтобы поставил сюда хороший обогревательный прибор и убрал это старье.

– Не суетись, Филипп.

Мери отсчитала сдачу двум хихикающим девочкам-подросткам, которые пытались привлечь внимание ее сына и пофлиртовать с ним. Мери подтолкнула сдачу сквозь окошечко и подавила смешок. Право же, она их не осуждала. Девчонкам это простительно. А вот недавно племянница соседки попыталась соблазнить ее мальчика, девице же было не менее двадцати пяти. Она попросила Филиппа зайти к ней и починить скрипучую дверь, предлагала выпить с ней чаю. Мери знала, что однажды придет день, когда сын оставит ее ради другой женщины. Но не ради какой-то грудастой коровы на десять лет его старше. Пока Мери Чемберлен живет на свете, она этого не допустит!

– Ты чем-то расстроена, мама?

Вопрос застал Мери врасплох, и она смутилась.

– Да нет, все в порядке, милый. Не хочешь ли пойти в зал и посмотреть картину? Мистер Фарадей не будет возражать.

– Нет, спасибо. Я просто шел мимо и заглянул, чтобы сказать, что могу тебе помочь. Хочешь, я куплю что-нибудь на ужин?

– Можно купить цыпленка. – Мери подышала на руки, стараясь их согреть. В помещении кассы было холодно, а летом здесь как в турецкой бане, во всяком случае, насколько она могла судить о турецких банях по книгам. Но это была работа. Когда женщина не имеет образования, но должна содержать и воспитывать сына, ей не приходится привередничать. Мери потянулась к своему кошельку из искусственной кожи. Ей никогда и в голову не приходило позаимствовать фунт-другой из кассы.

– У меня есть немного денег, – отстранил руку матери сын.

– Ну ладно. Проверь, чтобы цыпленок был свежий. Через пять минут должен был начаться фильм, но Мери не покидала своего места, чтобы в случае надобности обслужить опоздавших.

– Не забудь вытащить ценник из фольги, когда принесешь цыпленка домой, – сказала Мери, зная, что сын этого не забудет. Благослови его бог, мальчик тащит деньги домой, а не из дома. – Но разве ты не пойдешь в школу?

– Сегодня суббота, мама.

– Ах, да! Я и забыла!

Филипп внезапно ощутил тяжесть маленького кожаного мешочка, лежащего у него в кармане; появилось настойчивое желание поскорее от не го избавиться. «Знает л и она что-нибудь о моих делах?» – подумал он. Мать никогда не задавала ему вопросов о тех небольших суммах, которые он приносил домой. Но она не настолько глупа, чтобы ни о чем не догадываться. Он поцеловал ее в щеку.

– Может, сходим в кино вместе в твой выходной?

– Это было бы прекрасно. – Мать с трудом удержалась, чтобы не провести рукой по волосам сына, понимая, что это его смутит. – Я хотела бы посмотреть фильм с Грейс Келли[6]. Можешь себе представить, настоящая принцесса. Я как раз подумала об этом, когда читала статью о Фиби Спринг.

– Кто это?

Мери раскрыла глянцевый, порядком замусоленный журнал.

– Фиби Спринг – самая красивая женщина в мире!

– Самая красивая женщина в мире – моя мать, – сказал Филипп, зная, что после этих слов она рассмеется и покраснеет.

– Да ты шутник, малыш. – Мери рассмеялась, смех ее прозвучал громко и искренне. Он любил, когда она смеется. – Да ты только взгляни на нее. Это замечательная актриса. А теперь вот вышла замуж за короля. И живет с мужчиной своей мечты в его сказочном дворце в Якире. А вот их дочь. Принцесса. Ей еще и пяти нет, но уже настоящая красавица, правда?

Филипп без особого интереса посмотрел на фотографию.

– Да она совсем крошка.

– Интересно знать, почему у малышки такие печальные глаза?

– Ты опять готова придумать целую душещипательную историю, мама.

Его рука в кармане сжала кожаный мешочек. Пусть мать помечтает сейчас о Голливуде, особах королевской крови и белых лимузинах. Когда-нибудь он купит ей такую же роскошную машину. И жизнь у нее будет не хуже, чем у всей этой знати!

– Я пошел, – заторопился Филипп.

– Увидимся дома, дорогой.

Мери уже снова погрузилась в свой журнал. «Какая красивая маленькая девочка», – подумала она, и в ее сердце шевельнулось материнское чувство к ребенку.

4

Адриенна любила бывать на базаре. К тому времени, когда ей исполнилось восемь лет, она уже научилась разбираться в камнях и видеть разницу между бриллиантами и блестящими стекляшками. Научилась отличать бирманские рубины от камней более низкого качества. От Джидды, своей бабушки, она узнала тонкости огранки и могла оценивать цвет и обработку камней не хуже, чем ювелир. Вместе с Джиддой она часами бродила от лавки к лавке, восхищаясь и любуясь камнями.

Бабушка говорила ей, что драгоценности – основа благополучия женщины. Какую ценность представляют для женщины золотые слитки и бумажные деньги, хранящиеся в банке? Алмазы, изумруды и сапфиры можно пришпиливать к одежде, вдевать в уши, нанизывать на нитку и носить на шее, демонстрируя миру свое богатство.

Ничто не доставляло Адриенне такого удовольствия, как наблюдать за бабушкой, когда она торговалась в лавках, в то время как жара поднималась волнами и от нее дрожал воздух. В Якире почитали старую королеву за то, что она была матерью двенадцати детей.

Хотя страна бедствовала, царствующий дом богател и процветал. Как старшая дочь короля, Адриенна пользовалась всеми преимуществами, но сердце отца для нее было закрыто. Вторая жена Абду, Лия, после рождения Фахида подарила ему еще двух дочерей. В гареме сплетничали, что, когда у нее родилась вторая девочка, Абду пришел в ярость и хотел развестись с ней. Но Фахид рос крепким и красивым ребенком, к тому же Лия могла снова забеременеть. Чтобы обеспечить себе как можно больше наследников, Абду взял третью жену и быстро осчастливил ее, посеяв в ее лоно свое семя. После этого Фиби начала принимать по таблетке каждое утро. Теперь о на убегала от жизни в сны, и для нее не имело значения, спит ли она по-настоящему или бодрствует.

В гареме, положив головку на материнские колени, Адриенна, лениво прищурив глаза, наблюдала, как танцуют ее кузины. Длинный жаркий день все тянулся и тянулся. Девочка надеялась, что они пойдут по магазинам и ей, возможно, купят отрез шелка или золотой браслет, но мать выглядела вялой и апатичной.

Опахала поднимали волны воздуха и курений, барабаны выбивали медленные ритмы. Латифе удалось тайком пронести в гарем голливудский каталог Фредерика. Женщины по очереди рассматривали его и хихикали. Как всегда, они болтали только о мужчинах. Адриенна слишком привыкла к откровенным разговорам и не проявляла интереса к этой теме, и больше нравилось наблюдать за плавными движениями гибкими телами танцующих. Девочка бросила взгляд на Мери, третью жену отца, кичившуюся своим огромным живом. Она сидела недалеко от них, рассуждая о предстоящих родах. Лия нянчила свою младшую дочь, ревниво поглядывая на Мери. Фахид, крепкий пятилетний мальчик, ходил, требуя к себе внимания женщин, и Лия, не колебалась ни минуты, передала малышку кому-то из подруг. В ее улыбке можно было прочесть торжество, ведь это она подарила королю наследника.

С отсутствующим видом Фиби наблюдала за происходящим.

В голове ее болью отдавался монотонный бой барабана, монотонный и неумолимый, как все дни, проведенные ею в реме. «В Америке любят всех детей независимо от того, мальчики это или девочки. А от женщин не требуют, чтобы они всю жизнь посвятили деторождению», – подумала Фиби. Мысли у нее путались. И все из-за того, что она принимала пилюли. Последняя упаковка таблеток стоила ей кольца с изумрудом, но в качестве дополнения она получила еще целую пинту русской водки. Она неусыпно хранила это сокровище и позволяла себе глоточек только после каждого посещения Абду. Она уже больше не сопротивлялась своему мужу – теперь ей все было безразлично. Она покорялась и терпела, вознаграждая себя выпивкой после ухода Абду. Фиби могла бы уехать, взять Адриенну и бежать с ней, бежать в реальный мир, где женщин не заставляли закрывать свое лицо и тело и покоряться любым прихотям мужчин. Она смогла бы вернуться в Америку, где ее любили, где люди толпились в кинотеатрах, чтобы посмотреть на нее. Она не могла играть. Разве она не делала этого каждый день?

В Америке она могла бы обеспечить Адриенне вполне нормальную жизнь. Но на побег ей не хватало мужества. Фиби закрыла глаза и попыталась отвлечься от грохота барабанов. Для того чтобы покинуть Якир, женщине требовалось письменное разрешение мужчины. Абду никогда не дал бы ей этого разрешения, потому что он так же желал ее, как и ненавидел.

Она уже просила его позволить ей уехать, но он отказал. Бежать без Адриенны было немыслимо, а никто ни за какие деньги не помог бы ей бежать с дочерью короля. Еще Фиби боялась, что муж отнимет у нее дочь. И ни один суд не вернул бы ей ребенка. Все чаще женщина подумывала о самоубийстве. Только так она могла бы получить свободу. Теперь она мечтала о смерти с такой же одержимостью, как когда-то мечтала о любви. Иногда в жаркие, бесконечно длящиеся дни она смотрела на свои пилюли и думала, что почувствует, если проглотит их все сразу, чтобы окончательно и полностью погрузиться в туманный мир грез. В восхитительный мир. Иногда Фиби высыпала пилюли на ладонь, пересчитывала их, ласково прикасалась к ним пальцами. Но ради дочери она должна жить. И Фиби накачивалась транквилизаторами, чтобы хоть как-то терпеть и окончательно не сломаться.

– Мне хочется на воздух, – сказала Фиби дочери. – Пойдем в сад..

Адриенна послушно поднялась. Но и в саду было нестерпимо жарко. Глаза Фиби заболели от слишком яркого света, и она снова с тоской вспомнила о прохладном ветерке с Тихого океана. Когда-то у нее был дом в Малибу. Она любила сидеть у большого окна и смотреть, как в океане вздымаются и набухают волны.

Здесь были цветы, роскошь, экзотика, и отовсюду струились ароматы. Стены, окружавшие сад, были высокими, их строили, чтобы не искушать женщин видом проходивших мимо мужчин. Таков был образ жизни, предписываемый исламом. Женщина считалась слабым и чувственным созданием, неспособным проявить достаточную силу или интеллект, чтобы сохранить свою добродетель. Ее охраняли мужчины.

Воздух в саду вибрировал от птичьего пения. Когда Фиби впервые увидела этот благоухающий сад, напоенный пьянящими ароматами, она подумала, что попала в рай. Вокруг простирались зыбучие пески, а здесь цвели жасмин, олеандр, гибискус, миниатюрные апельсиновые и лимонные деревья. Теперь она знала, что их плоды были жесткими и горькими, как глаза ее мужа.

Фиби потянуло к фонтану. Когда Абду привез ее в свою страну и сделал королевой, он подарил ей этот фонтан, который и стал символом его любви к ней. Любовь давно иссякла, а фонтан жил, солнечный свет играл и переливался в струях его воды. Она все еще была женой Абду, но ее брак стал для нее темницей.

Вертя на пальце кольцо с бриллиантом, Фиби смотрела, как вода низвергается в маленький пруд. Адриенна начала кидать туда камешки, стараясь спугнуть ярко окрашенных рыбок.

– Мне не нравится Мери, – в раздумье проговорила девочка. – Она выпячивает живот и улыбается вот так. – Адриенна скривила личико, и Фиби рассмеялась.

– У тебя здорово получается. Как у настоящей актрисы! – Мать поцеловала дочку в макушку.

Отводя волосы Адриенны со лба, Фиби подумала, что у нее глаза отца, и вспомнила то время, когда Абду смотрел на нее с нежностью и любовью.

– В Америке люди вставали бы в очереди, чтобы поглядеть на тебя, – сказала она дочке.

Адриенне понравилась эта мысль, и она заулыбалась.

– Так, как выстраивались, чтобы посмотреть на тебя?

– Да.

Фиби снова уставилась на воду. Иногда ей было трудно вспомнить, кем она когда-то была…

– Да, они приходили посмотреть на меня. Мне всегда хотелось доставить людям удовольствие, Эдди.

– Помнишь, когда приезжала журналистка, она сказала, что по тебе там скучают.

Это было год или два назад. А может, и больше. Прошлое постепенно затягивалось дымкой, и она с трудом вспоминала события последних лет. Абду согласился на интервью, чтобы положить конец сплетням о своем браке. Фиби не ожидала, что девочка помнит все это. Как же так? Ведь Эдди была тогда совсем крошкой.

– Ты разве запомнила ее?

– Она говорила так странно и слишком быстро. Волосы у нее были коротко подстрижены, как у мальчика. Она рассердилась, потому что ей разрешили сделать всего несколько кадров и отобрали камеру. Она сказала, что ты самая красивая женщина на свете и все тебе завидуют. Спросила, носишь ли ты покрывало.

– Неужели ты все это помнишь?

Фиби тоже хорошо помнила журналистку, помнила о том, как сочинила историю о жаре и пыли, объясняя, что носит покрывало только потому, что хочет сохранить хороший цвет лица.

– Она еще сюда вернется? – спросила Адриенна.

– Может быть, когда-нибудь и вернется.

Но Фиби знала, что людям свойственно забывать. К тому же в Голливуде появилось много новых хороших актрис. Она даже знала кое-кого из них: Абду разрешал ей иногда получать письма из Америки.

Фиби коснулась кончиками пальцев морщинок вокруг глаз. Они появились недавно. Когда-то ее лицо украшало все обложки журналов. Ее сравнивали с Мэрилин Монро, с Авой Гарднер, с Софи Лорен.

– Однажды мне чуть не дали «Оскара», – сказала Фиби. – Это самый большой приз для актрисы. И хотя его получила другая, тогда был замечательный праздник. И все это было так не похоже на Небраску, где я жила, когда была в твоем возрасте, дорогая.

– И там шел снег?

Фиби улыбнулась и обняла девочку.

– Да. Мои родители умерли, и я жила там с бабушкой и дедушкой. Мне было очень хорошо, но я не всегда это понимала. Я хотела стать актрисой, прославиться, носить красивые платья… – Фиби потерлась щекой о волосы Адриенны. – Кажется, это было сто лет назад. В Калифорнии не бывает снега, но зато там есть океан. У меня был красивый дом на самом берегу. У меня было много друзей, и я много ездила по миру. В Лондоне я встретила твоего отца.

– Где это – Лондон? – спросила девочка.

– В Англии. В Европе. Почему ты не помнишь, чему тебя учат?

– Я не люблю уроки. Я люблю читать сказки и разные смешные истории. – Сказав это, Адриенна смутилась, потому что знала – мать хотела, чтобы она хорошо училась. Кроме того, это была еще одна связывавшая их тайна.

– В Лондоне живет королева, муж которой всего лишь принц, – вспомнила Адриенна.

Страной правит женщина – это было так странно и так нелепо для маленькой арабской девочки.

– Лондон очень красивый город, несмотря на то что там часто идет дождь, – вздохнула Фиби. – Мы там снимали фильм, а люди выстраивались в очередь вдоль ограждений, чтобы посмотреть на нас. А потом я встретила твоего отца. Он был таким очаровательным и элегантным! – Она мечтательно улыбнулась и прикрыла глаза. – Я так волновалась, ведь он был королем! Кругом суетились фотографы, но, когда мы разговорились, его положение потеряло для меня всякое значение. Он пригласил меня на обед, потом на танцы.

– Ты для него танцевала?

– Нет, с ним. – Фиби усадила Адриенну на скамью. Где-то рядом лениво жужжала пчела, и этот звук убаюкивал Фиби. – В Европе и Америке мужчины и женщины танцуют вместе.

Адриенна прищурила глаза:

– Неужели им это разрешают?

– Да, там можно танцевать с мужчинами, разговаривать, ездить кататься, ходить в театр. Столько разных развлечений! Кроме того, девушки и женщины там ходят на свидания.

Фиби вспомнила, как танцевала с Абду. Он держал ее в своих объятиях и смотрел на нее сверху вниз, улыбаясь. Каким мужественным казалось его лицо, какими нежными были руки! Она вспомнила розы, которые он ей дарил. Дюжины белых роз!

– Мужчины приглашают девушек в театр, на обед или ужин. Они могут пойти потанцевать в какой-нибудь клуб, где полно народу.

– Ты танцевала с отцом, когда вы были уже женаты?

– Нет. В Европе и Америке совсем другие правила и обычаи. Там все или почти все не похоже на нашу страну.

– Ты хочешь туда вернуться? – спросила девочка со страхом.

Но Фиби не услышала его в словах дочери, она слышала только себя.

– Все это было так давно, Эдди, и прошлого не вернуть. Когда я вышла замуж, я все бросила. Тогда я не понимала, что теряю. День, когда мы поженились, был счастливейшим в моей жизни. Он подарил мне «Солнце и Луну». Когда я надевала эти драгоценности, я чувствовала себя королевой, и мне казалось, что все мои девичьи мечты осуществились. Тогда он подарил мне частицу себя, частицу своей страны. Когда он надел на меня это ожерелье, мне показалось, что я достигла в жизни всего, чего желала. Но теперь он меня больше не любит, Эдди.

Девочка давно это знала, но ей хотелось утешить мать:

– Но ведь ты его жена. И владеешь самыми лучшими драгоценностями в Якире. Это значит, что отец очень тебя ценит.

Фиби опустила глаза на свое обручальное кольцо, символ ее брака, когда-то значивший для нее так много.

– Но он взял еще трех жен, – печально возразила она. – И все потому, что ему нужны сыновья. У мужчины должны быть сыновья.

Фиби сжала ладонями личико Адриенны. Она увидела в ее глазах слезы и боль. Возможно, она сказала слишком много, но теперь было поздно, взять свои слова назад она не могла.

– Я знаю, что он груб с тобой и тебе это горько. Но пойми, что твоей вины в этом нет. Причина тому – я.

– Он меня ненавидит.

Фиби знала, что Абду не любит и свою дочь. Она крепко прижала к себе девочку. Ее пугал холод, который она замечала в глазах мужа, когда он смотрел на Адриенну.

– Я его тоже ненавижу, – сказала Фиби и испугалась своих слов. Она огляделась вокруг. В саду никого не было, но где-то рядом звучали голоса, и, возможно, там были и уши, способные слышать.

– Даже не думай об этом! Не говори так! – воскликнула девочка.

– Ты, Эдди, не способна понять, что происходит между твоим отцом и мной. И не надо тебе этого понимать.

– Я знаю, что он бьет тебя. – Адриенна отодвинулась от матери. Слезы высохли на ее глазах, и выражение их было совсем недетским. – И на меня он смотрит с такой злостью! Я тоже возненавижу его!

– Замолчи, нас могут услышать! – Фиби снова притянула Адриенну к себе и начала баюкать в своих объятиях.

Девочка и не подозревала, сколько горечи скопилось в ее сердце. Но теперь, Когда эта горечь вылилась в слова, Адрианна поняла, что неприязнь к отцу возникла в ней с тех пор, как она увидела унижение своей матери. Она почувствовала, что уже не любит его, как раньше.

Прошло несколько недель. Почти все это время девочка проводила с матерью. Они подолгу бродили по саду. Фиби рассказывала ей о других странах. Жизнь там продолжала казаться Адриенне нереальной, но она наслаждалась рассказами матери точно так же, как рассказами бабушки о великанах и драконах.

Когда Мери родила девочку, Абду тотчас же с ней развелся.

Однажды Адриенна играла с Дюжей в карты.

– Куда они ее отошлют? – спросила Дюжа подружку. Хотя она была старше, Адриенна имела больше возможностей выуживать информацию.

– У нее, кажется, есть дом в городе, – равнодушно ответила Адриенна. Она не сочувствовала печальной судьбе отвергнутой Мери: та сумела восстановить против себя всех в гареме.

– Я рада, что ее здесь больше не будет. – Дюжа, ожидая своего хода, отбросила волосы со лба. – Теперь нам не придется выслушивать ее бесконечное бахвальство о том, как часто король посещает ее, сколькими способами занимается ней любовью и орошает ее бедра своим семенем.

Адриенна пропустила ход. Она быстро огляделась вокруг, ища мать, но ее не было видно.

– Тебя интересуют мужчины? Тебе хочется этого?

– Конечно, – ответила Дюжа, опустив свои карты на стол. – Когда я выйду замуж, мой муж будет навещать меня каждую ночь. Я буду доставлять ему так много радости, что ему никогда не потребуется другая жена. Я всегда буду следить за своей кожей, чтобы она была нежной, а груди упругими. – Она рассмеялась и собрала карты.

– А я не хочу замуж, – заметила Адриенна.

– Не ври. Все женщины хотят этого. Закон повелевает нам жить отдельно от мужчин, потому что мы слишком слабы, чтобы противиться им. Мы перестаем этого желать только тогда, когда становимся старыми, как бабушка.

– Значит, я такая же старая, как бабушка. Они обе рассмеялись и продолжали игру.

«Дюже меня не понять, – размышляла Адриенна. – Мама не хочет секса, хотя она молодая и красивая. Лия уже боится этого, потому что родила двух девочек, а я не хочу, потому что видела, каким грубым и жестоким может быть мужчина».

После игры Адриенна разыскала бабушку и уселась к ней на колени. Джидда была вдовствующей королевой. Любовь к сластям стоила ей зубов, но глаза ее оставались темными и яркими.

– А вот и моя красавица! – Джидда широко распахнула свои объятия и предложила девочке шоколадку.

– Ты пойдешь посмотреть на новорожденную, бабушка?

– Конечно, я люблю всех своих внуков. Скажи, почему ты сегодня так печальна?

– Боюсь, что король разведется с моей матерью. Джидда обратила внимание на то, что Адриенна не назвала Абду отцом, и это ее обеспокоило.

– Я так не думаю. В течение девяти лет он не имеет права это сделать.

– Если он с ней разведется, мы уедем. И я буду скучать по тебе.

– А я по тебе.

«Эта девочка развита не по годам», – подумала Джидда и сказала:

– Во всяком случае, тебя этот развод не должен беспокоить. Скоро ты станешь совсем большая и выйдешь замуж. А потом у меня появятся правнуки.

– И ты будешь угощать их шоколадками и рассказывать им сказки?

– Я буду любить их, как тебя.

Джидда поцеловала девочку в голову. Ее волосы приятно пахли и были черны, как ночь. Адриенна обняла бабушку и тесно прижалась к ней.

– Я всегда буду любить тебя, бабушка!

Появился Фахид и дернул сестренку за юбку. Его ротик был вымазан шоколадом, шелковая одежда перепачкана.

– Пойдем к тебе, – сказал малыш и снова потянул девочку за юбку. – Я хочу поиграть с юлой.

Адриенна сунула в карман пригоршню конфет, прежде чем покинуть покои бабушки. Комната Адриенны была меньше, чем у остальных детей, и это было еще одно изощренное унижение, которому ее подверг отец. Все здесь было выдержано в розовых и белых тонах, и обстановку Адриенна выбирала сама. В одном углу стояли полки с игрушками, многие из которых были присланы из Америки женщиной по имени Селеста, лучшей подругой матери.

Юлу Адриенне прислали много лет назад. Это простая, яркая игрушка стала любимым развлечением Фахида.

– Дай юлу, – потребовал мальчик.

– Сейчас дам. Я теперь не убираю ее на полку, чтобы ты больше не падал.

Когда королю стало известно о том, что его единственный сын упал и набил себе шишку, Адриенну наказали, запретив неделю выходить из своей комнаты.

Девочка полезла под кровать за юлой, и в этот момент мальчик заметил спрятанный там стеклянный шар – подарок Фиби.

– Ой, что это? – Мальчик восторженно схватил игрушку липкими от шоколада руками. – Дай мне!

Девочка не хотела давать брату свое сокровище, но от Фахида не так-то легко было отделаться.

– Это волшебный шар, – сказала Адриенна и встряхнула его.

Мальчик выхватил шар из рук сестры и бросился вон из комнаты.