Сражаясь с 'летающим цирком' (Главы 1-14)

      Дуг бросился на помощь без колебаний.
      Выстроив курс таким образом, что солнце на востоке оказалось у него за спиной, Кэмпбелл описал длинный, но стремительный круг, в результате чего он незаметно пристроился в хвост вражеской группе. Дуг поймал в прицел ближайший "Пфальц" и мастерски сбил его практически первой очередью. Довернув аэроплан на два других "Пфальца", он стал свирепо посылать в них очередь за очередью. Обе машины развернулись и устремились в спасительное пике.
      Продолжив преследование гансов на протяжении нескольких миль, американец затем развернулся и быстро догнал изувеченный "Де-Хэвиленд". Сопроводив пилота и наблюдателя до места назначения, Кэмпбелл покачал им на прощанье крыльями и отправился домой.
      Через час нам позвонил командир английской эскадрильи и спросил, как зовут отважного пилота, который сбил одного ганса и отогнал от намеченной жертвы двух других. Он сообщил также, что английские пилот и наблюдатель были ранены во время атаки истребителей "Пфальц", и, если бы не своевременное появление лейтенанта Кэмпбелла, они оба, несомненно, были бы убиты.
      Следующим утром лейтенант Кэмпбелл и я отправились на свободное патрулирование в надежде добыть несколько машин гансов. Это было 28-го мая. Мы покинули аэродром в девять часов и, поднявшись в прекрасное чистое небо, направились к фронту в направлении Понт-а-Мусона. Мы предусмотрительно держались в глубине наших позиций, чтобы "Арчи" гансов не смогли выдать нашего присутствия аэропланам противника. Мы пролетали между Понт-а-Мусоном и Сен-Мийелем уже в четвёртый или пятый раз: туда-обратно, туда-обратно.
      Спустя приблизительно час после того, как мы поднялись в воздух, я заметил, что из района Марс-ла-Тура к нам приближается группа самолётов. Судя по направлению их движения, а также в связи с тем, что они не провоцировали огня немецких зенитных батарей, расположенных неподалёку, становилось очевидным, что это аэропланы противника.
      Я поднялся до 18 000 футов и развернулся в сторону вражеских позиций. Теперь члены приближающейся группы были вполне различимы; я разглядел по курсу два двухместных истребителя "Альбатрос" на высоте около 16 000 футов, а над ними находились четыре одноместных истребителя "Пфальц" в качестве прикрытия. Несомненно, перед экспедицией стояла задача проведения важной фотосъёмки, а мощная защита предназначалась для того, чтобы "Альбатросы" смогли выполнить миссию, несмотря на любые атаки с нашей стороны.
      У нас имелось превышение приблизительно в 2 000 футов, но нам требовалось достичь максимального преимущества перед лицом такого противника. Исходя из этого, я отступил и перед тем, как атаковать, дождался, когда вся группа пересекла линию фронта и углубилась на нашу территорию.
      Как только мы перешли в снижение, нас заметили. Два "Альбатроса" незамедлительно развернули хвосты и устремились к фронту. Четыре истребителя сомкнули строй и тоже повернулись, держась между нами и аэропланами, которые они защищали. Хотя расстояние до них и было слишком велико, мы с Кэмпбеллом сыпанули вслед несколькими очередями, сохраняя преимущество по высоте и не давая возможности открыть огонь по нам. Таким образом мы все пересекли линию фронта и вскоре оказались над Тьякуром, причём Кэмпбелл и я оставались сверху.
      Очевидно, гансов начала утомлять эта унизительная игра, потому что в этой точке мы заметили, как их строй распался: два "Альбатроса" развернулись над Тьякуром назад, в то время как четыре "Пфальца" отвалили на восток и стали подыматься в направлении долины Мозеля. Несколько минут мы наблюдали за этим маленьким хитрым маневром. Затем, чтобы проверить коварную ловушку, явно приготовленную для нас, наша пара резко снизилась или, скорее ложно обозначила снижение к покинутым "Альбатросам". Кэмпбелл кинулся прямиком на ближайшего из них, в то время как я оставался над ним и присматривал за четырьмя истребителями.
      Моментально вся четвёрка легла на обратный курс и поспешила на выручку. Дуглас мастерски набрал высоту и занял позицию прямо подо мной, и мы продолжили медленный отход к линии фронта. "Пфальцы" держались на безопасном расстоянии далеко позади.
      Тогда хитрые гансы предприняли новый причудливый манёвр. Мы заметили как один "Альбатрос" внезапно направился на запад, прямиком к Сен-Мийелю, в то время как другой прекратил наматывать круги и поспешил нагнать четыре истребителя впереди. Они дождались его, а затем впятером повернули к Мозелю, оставив одинокий "Альбатрос" в двух милях позади себя в качестве лакомой наживки для нашей пары.
      С максимальной точностью мы постарались определить расстояние до него. Прекрасно осознавая, какая ловушка перед нами расставлена, мы понимали, что успех предприятия будет зависеть от нашей способности снизиться к приманке, разделаться с ней, а затем вновь набрать высоту прежде, чем вражеская группа спикирует на нас. Наш замысел был таким же, как у них. Однако наша позиция была несколько лучше, так как мы могли с большей точностью определить расстояние от нашей точки в небе до медленного "Альбатроса", оставленного на западе в качестве наживки. С другой сторны, мы знали возможности наших "Ньюпоров" до дюйма, а гансы, возможно, недооценили нашу скорость. Им достаточно было ошибиться всего на долю секунды. И они допустили эту ошибку!
      Словно молнии, наши аэропланы развернулись и на полном газу стремительно бросились бок о бок на одинокий "Альбатрос". "Пфальцы" незамедлительно начали преследование. Но едва они поступили таким образом, как должны были понять тщету погони - ведь между нами не только пролегла миля или больше, но это расстояние ещё и стремительно увеличивалось. По мере приближения к "Альбатросу" мы довернули машины таким образом, что прицелы оказались направлены точно на него. Каждый из нас сделал около сотни выстрелов, прежде чем мы отвернули машины и стали набирать высоту. Оглянувшись, мы убедились, что с "Альбатросом" полностью покончено. Он спикировал сначала в одну сторону, затем - в другую, перейдя в последний штопор, после чего мы видели, как аппарат разбился у окраины Флири (Flirey) в лесах Ратта (Ratta).
      Задолго до финального крушения последней жертвы мы с Кэмпбеллом заняли прежнюю высоту. И тут случился сюрприз дня!
      Вместо нанесения сокрушительного удара в отместку, четыре истребителя гансов поспешно вернулись к оставшемуся "Альбатросу" и, окружив его, заботливо повели на север - ещё дальше вглубь собственной территории! Позже я много раз сталкивался с этой малодушной чертой вражеских пилотов. Не имеет значения, насколько существенным преимуществом по количеству или расположению он обладает - если нам удавалось сбить одного из них, остальные почти всегда уклонялись от драки, оставляя за нами поле боя. Такое поведение, может быть, и оправдано с точки зрения боевой эффективности, но для меня это казалось банальной трусостью.
      Мы с Кэмпбеллом были вполне удовлетворены их отходом. Не успели "Пфальцы" убраться восвояси, как батареи "Арчи" под нами начали тренировку в стрельбе по целям. В их распоряжении было достаточно времени, чтобы вычислить наше положение и то, чего они добились, делало им честь. Я помчался домой, но Кэмпбелл, слепленый из того же теста, что и Джимми Холл, заставил ждать себя, пока он вернулся в зону заградительного огня и набросился на немецких артиллеристов внизу с американской извращённостью, в то время как разрывы шрапнели вокруг бушевали, словно шквал града над Айовой (Iowa). После того, как немцы поняли, с каким презрением относится к ним Дуг, он, вполне удовлетворённый, присоединился ко мне. Мы пересекли фронт без единого повреждения и вскоре катились через поле в маленьких победоносных "Ньюпорах" к воротам родных ангаров.
      Едва мы выбрались из аэропланов, как Дуглас узнал новость, которая полностью омрачила его радость победы. Лейтенант Джон Митчел - брат нашего полковника и близкий друг Дугласа Кэмпбелла - погиб тем утром при посадке в Колумби-ле-Белль (Columbey-les-Belles). Кэмпбелл и Митчелл были школьными приятелями, вместе пошли в авиацию и отплыли из Нью-Йорка во Францию на одном пароходе. Они были неразлучны, и все друзья принимали их за братьев. Бедняга Дуг был безутешен.
      Близкая дружба - необычное явление в эскадрильях. Когда Ваша ежедневная работа - искать неприятности, совершенно необходимо быть подтянутым и хладнокровным. Если позволить себе такую роскошь, как проявление эмоций любви или дружбы, то это может притупить остроту восприятия в бою. Тем более, что следует считаться с противником как с оппонентом, чьё сознание не отягощено такой тяжёлой ношей. Быстрота реакции, острота восприятия и ясность ума качества, от которых зависит жизнь или смерть лётчика-истребителя.
      Потому я замкнул своё сердце для дружбы, крепкой настолько, что способна вызвать прострацию в случае смерти друга. Я извлёк урок необходимого стоицизма, когда сбили Джима Миллера. Затем ушли Джимми Холл и Лафбери. Много людей последует за ними, и мне это было хорошо известно. Связанные дружескими отношениями, подчиннные единой цели, взаимозависимые в своей работе, жившие бок о бок, - все пилоты 94 эскадрильи, как мне кажется, в конечном итоге относились к скоропостижной смерти ближайших друзей с некоей грубоватой беспристрастностью. По-моему, неизбежность подобного отношения - один из наибольших ужасов войны.
      Лейтенант Смит рассказывал мне о своей старенькой маме в Нью-Йорке. Она вдовствовала, и он был её единственным сыном. У неё было слабое здоровье, и Смита неотступно преследовала идея, что его возвращение поможет вернуть старушке доброе здравие и бодрый дух. Смит как-то сразу и здорово понравился мне. Возможно, поначалу мне польстила просьба взять его ведомым в свободное патрулирование, однако впоследствии я обнаружил в нём задатки и характер превосходного пилота, а в бою это был надёжный компаньон. Различные люди в эскадрилье так или иначе импонировали мне, но Смит, благодаря неким привлекательным сторонам своего характера, настолько запал мне в душу, что иногда даже снился, сражающимся против превоходящих сил противника или падающим в огне.
      Смит обладал неиссякаемыми запасами добродушия и юмора. Однажды утром вскоре после моей вылазки с Дугласом Кэмпбеллом, лейтенант Смит снова пришёл ко мне и попросил захватить в ещё один полёт. Мы договорились вылететь следующим утром в четыре часа.
      Для тех, кто никогда не выбирался из постели в четыре часа, замечу, что в это время всегда сыро и холодно. А когда Вы поднимаетесь на высоту 20 000 футов и кружите там в течение часа или дольше, не имея в животе больше чашечки кофе, то требуется немного энтузиазма, чтобы получить непередаваемое удовольствие.
      Тем утром мы взобрались на 22 000 футов над Понт-а-Мусоном и Флири. На такой высоте температура, пожалуй, достигала пятидесяти градусов ниже нуля. Мы рассчитывали перехватить какую-нибудь раннюю немецкую пташку, вылетевшую за линию фронта на привычную фоторазведку, и для нас было важно достичь максимального потолка, чтобы не привлечь внимания.
      После часа бесплодных поисков я взял курс на запад, чтобы ещё немного углубиться в сторону немецких позиций. К своему удивлению, я заметил, что Смит внезапно повернул домой и вскоре скрылся из виду. Предположив, что неполадки в двигателе вынудили его пойти на снижение, я продолжил патрулирование в течение ещё одного часа, заметил один вражеский самолёт, он тоже заметил меня и скрылся, не вступив в бой. В конце концов, я отчаялся найти развлечение прежде, чем полностью иссякнет запас топлива, и вернулся на базу после полуторачасового пребывания в небе.
      Лейтенант Смит подошёл к моей машине, когда смолк двигатель.
      - Привет, эскимос! - обратился он ко мне несколько свирепо. - Почему ты не проторчал там весь день?
      Я поинтересовался в свою очередь, что заставило его уйти на посадку. Он рассматривал меня с минуту, а затем рассмеялся.
      - Рик! - ответил он. - Я замёрз просто до задубения, так что если я буду смеяться громко, то тресну пополам. Не знаю, насколько высоко мы влезли, но готов поклясться, что видел как восходит завтрашнее солнце.
      На большой высоте в "Ньюпоре" довольно холодно и для таких путешествий следует тепло одеваться. Когда я выяснил, что на Смите была одета лишь полевая форма, то с лёгкостью представил, что сегодняшнее тепло воспринималось им как недельная норма.
      Глава 12. Снова Джимми Мейсснер
      Весной 1918 года взаимодействие между союзными войсками в нашем секторе было построено таким образом, что нас часто вызывали для совместных действий с французской или английской пехотой и авиацией. Так в День памяти павших в гражданской войне в США, когда все мы мысленно представляли, как наши соотечественники дома готовятся встретить праздник, из английского штаба Независимых Воздушных Сил поступил звонок. Нам сообщили, что на восемь утра ими запланирован важный рейд на немецкий железнодорожный узел в Конфланзе, и англичане были бы весьма признательны, если мы организуем воздушное прикрытие британцев во время возвращения на базу.
      Соответственно лейтенант Мейсснер был назначен командиром шестёрки "Ньюпоров" из 94-й эскадрильи, а лейтенанту Джону Митчеллу предстояло лидировать такую же группу из 95-й. Вылет всех аэропланов был запланирован с нашего аэродрома. Им предстояло встретить подопечных над Тьякуром, расположенным почти на полпути от Конфланза к фронту. Не следует путать Джона Митчелла из 95-й эскадрильи с другим Джоном Митчеллом - братом нашего полковника, который, как я уже указал выше, погиб у Колумби-ле-Бель.
      Прикинув, что у меня есть неплохие шансы устроить небольшую собственную потасовку, я подготовил машину и взлетел с аэродрома в семь тридцать. Две большие группы самолётов исчезали в далёкой дымке, когда я оторвался от земли.
      К тому времени, когда я достиг Флири, мой аэроплан поднялся на 15 000 футов и находился в прекрасной позиции, откуда можно было наблюдать за всем шоу. Английские эскадрильи как раз возвращались из вылазки к складам Конфланза. Они, очевидно, сбросили все бомбы и тем самым, похоже, растревожили осиное гнездо. Большая группа самолётов противника гналась за ними по пятам, а наши истребители карабкались вверх для перехвата. Яростный шквал шрапнели перед английскими аэропланами свидетельствовал о том, что зенитчики не зевали. Немецкие снаряды рвались впереди и ниже бомбардировочной эскадрильи, однако огонь прекращался, как только в его зону входили машины преследователей. Батареи гансов устроили прекрасное представление за исключением одной существенной детали. Им не удавалось поразить цели.
      Наши группы в этот момент проходили над Тьякуром и неслись на выручку приближавшимся англичанам на максимальной скорости. Похоже, у меня на глазах завязывалась типичная "собачья свалка". Американцам необходимо было успеть к англичанам приблизительно в то же время, когда гансы настигнут их сзади.
      Вдруг я заметил - в группе американских аэропланов подо мною что-то не так. Похоже, с западного направления подоспело ещё одно звено противника, самолёты которого вступили в бой, стараясь отвлечь "Ньюпоры" от воздушного прикрытия бомбардировщиков. Наблюдая за схваткой, я заметил, как один из наших "Ньюпоров" приблизительно в трёх тысячах футов подо мной и немного западнее стал рыскать, а затем перешёл в беспорядочное падение. С самого начала всей заварухи я продвигался в точку, где должны были сойтись противостоящие силы. Теперь они находились прямо подо мной.
      Едва лишь раненый "Ньюпор" начал бесконтрольно вращаться, как два истребителя "Альбатрос" уселись ему на хвост. В тот же момент я, очертя голову, свалился на одного из них, открыв огонь с дальней дистанции, и прекратил его лишь тогда, когда с облегчением увидел: моя цель, похоже, потеряла управление и круто нырнула к земле. Другой "Альбатрос" изменил курс и поспешно вышел из боя.
      Мне не было известно, кто был злополучным пилотом "Ньюпора" и в каком состоянии он находился. Я начал снижение за его машиной, желая удостоверится, что ему не нужна дополнительная помощь или убедиться, что весь этот спектакль был всего лишь уловкой для превосходящих сил противника. Еще до того, как я догнал аэроплан, "Ньюпор" грациозно вышел из штопора и после длинного виража вновь стал набирать высоту. Это было всего лишь ухищрение! Парень возвращался в бой!
      Поднимаясь над ним, я снова обратил внимание на самую гущу драки. Теперь на атакующих "Фоккеров" насели оставшиеся силы американцев, в то время как английские бомбардировщики уже приближались к союзным позициям. Множество индивидуальных стычек разгорелось в различных "уголках" небосвода. Я перемещался от одной к другой, подгоняемый своеобразной дикой эйфорией. Когда сбиваешь врага, тебя охватывает восхитительное чувство, но победа становится слаще вдвойне, если одновременно спасаешь от гибели товарища. Кто оказался этим товарищем я не знал, но видел, как он следовал за мной, пока мы обшаривали небо в поисках своего удачного шанса. И он подвернулся!
      Примерно в пяти километрах от нас в направлении Понт-а-Мусона я видел перемещавщуюся драку, в которую ввязались практически все оставшиеся авиаторы. Я находился на противоположной стороне и не заметил приближавшуюся свалку. Мой недавний протеже покинул меня и уже ринулся к ней. Изменив курс и бросившись вдогонку, я пристально всмотрелся, пытаясь различить, какие машины были втянуты в новую схватку, каким сторонам они принадлежали и как обстояли дела у наших парней. Взглянув в сторону линии фронта, я убедился, что английская эскадрилья находилась уже на приличном удалении, а преследователей за ней не наблюдалось.
      Маленький "Ньюпор", находившийся по курсу, мчался вперёд и, когда я был ещё на удалении в полмили, бросился в атаку. Пять "Ньюпоров" вступили в бой с таким же количеством "Альбатросов", и вся эта куча дрейфовала на восток по направлению к реке Мозель. Я слегка набрал высоту и начал выискивать наиболее походящую дверь для выхода на сцену. Однако в самый момент "выхода" моё внимание привлекла внезапная перемена обстановки. Тот самый маленький "Ньюпор", что недавно попал в переделку над Тьякуром и который бросился к "Альбатросам", повис на хвосте у одного из них, в то время как другой "Альбатрос", воспользовавшись преимуществом, занял такую же позицию позади американца. Когда я бросился вниз, чтобы стать четвёртым в этой головокружительной процессии, то заметил, как ведущий "Альбатрос" резко взмыл вверх и лёг на спину в петле. "Ньюпор" проскочил под ним с умопомрачительной скоростью.
      Теперь в тылу у "Ньюпора" оказались оба "Альбатроса", и я стрелял поочерёдно в каждого из них в надежде отвлечь внимание немецких пилотов хоть на долю секунды, столь необходимую пилоту "Ньюпора", чтобы увильнуть от погони. Тщательно прицелившись, я вогнал длинную очередь в "Альбатрос", находившийся передо мной. И сразу заметил, что с ним покончено. Машина продолжала прямолинейный полёт, пока не разбилась вдребезги в лесу, тянувшемся вдоль восточного берега Мозеля.
      В самом разгаре боя на вертикалях пилот "Ньюпора" решил прибегнуть к тому же манёвру, который недавно применил вржеский авиатор. Совершенно неожиданно потянув назад ручку управления, он направил "Ньюпор" вверх, а две машины преследователя и моей жертвы (теперь неуправляемую) заставил пройти под собой. Но в тот же миг послышался зловещий треск, известивший меня о том, что нагрузка вновь оказалась слишком велика для крыльев "Ньюпора". Вся обшивка правого крыла оказалась сорванной! Уже знакомое старое происшествие, которое довелось пережить Джимми Мейсснеру две недели назад: та самая поломка, что "приземлила" Джимми Холла в немецком плену и так перепугала меня несколько дней назад. И вот теперь та же история, когда мы находимся по крайней мере в четырёх милях к северу от нейтральной территории! Разобьётся ли он здесь или сможет совершить некую посадку на покрытые лесом горы внизу? Выбор весьма незавидный.
      К счастью, мы - я и пилот другого "Ньюпора" - остались с нашей проблемой наедине. Пилоты "Альбатросов", очевидно, посчитали дело завершённым и удалились. Возможно, они так и не узнали про катастрофу, постигшую их желанную жертву. Остальные машины противника продолжали прежние атаки либо ретировались далеко за Мозель. Я быстро осмотрел небосвод, прежде чем уделить внимание той ужасной ситуации, в которой теперь оказался мой протеже. "Воистину, если он выберется из этой передряги живым", - подумал я, - "то, несомненно, переживёт всю войну!"
      "Парень, который способен пилотировать машину без обшивки, как тот приятель, - безусловно, мастер своего дела", - решил я и - будь что будет поспешил догнать своего шатающегося компаньона, который ковылял к линии фронта, словно пьяный. Но как бы там ни было, он всё же приближался к ней. Я подобрался на дистанцию в двадцать футов и с интересом заглянул в кабину.
      Это снова был Джимми Мейсснер, улыбавшийся мне добродушной усмешкой и беззаботно махавший рукой! Джимми Мейсснер собственной персоной! Ничего удивительного в том, что он мог лететь на аппарате без обшивки. С тем опытом, что ему довелось приобрести, он скоро сможет летать и без крыльев. Уже во второй раз с ним приключалась практически та же передряга, и в обоих случаях я спасал его от атак противника.
      В течение всего возвращения я держался поближе к Джимми. В конце концов, он "посыпался" на наш аэродром с небольшим крушением в финале, а после аварии, шатаясь, подошёл ко мне жизнерадостный и весёлый как всегда.
      "Спасибо, старина, за то, что снял тех бошей с моего хвоста, - сказал Джимми, стараясь быть серьёзным, - а мне начинает нравится возвращаться домой на самолёте без крыльев."
      И тут из ангара к моему самолёту выбежал Дуг Кэмпбелл.
      - Рик! Кто тот бедняга, у которого сорвало с крыльев обшивку и он рухнул сразу за Понт-а-Мусоном? Я видел как он падал.
      - Дуг! - ответил я серьёзно. - Некоторых людей просто невозможно убить.
      - Но я уже указал в рапорте, что он разбился! - резко возразил Дуг. - Мы с Тейлором были в шоу, когда ты его оставил. И видели, как ты удрал домой. А ещё мы оба видели "Ньюпор", который остался без крыла на выходе из пике. Кто это был?
      Не говоря ни слова, я меланхолично указал на Джимми. А затем указал на остатки его машины в центре поля.
      "Джимми Мейсснер! - сказал я, выбираясь из аэроплана, - из-за тебя сегодня мне удалось снять двух гансов, и я благодарен тебе за это, но тебе следует прекратить выкидывать такие фортели. Они начинают действовать мне на нервы".
      "Это действительно был ты, Джимми? - поинтересовался Кэмпбелл, подойдя к сконфуженному Мейсснеру и обняв его, - Ведь это второй раз, когда ты выбираешься из такой передряги".
      "Сынок, тебя никогда не собьют в воздушном бою, - вмешался Торн Тейлор (Thorn Taylor), также пристально смотревший на удачливого пилота изумлённым взглядом. - Погоди, вот ещё во Флэтбуше (Flatbush) прознают о твоём новом фокусе!"
      Джимми Мейсснер был родом из района Бруклина, известного как Флэтбуш.
      Пока мы поздравляли Джимми с тем, что он во второй раз чудесным образом избежал гибели на разрушенной машине, позади нас на аэродром приземлился Джон Митчелл из 95-й эскадрильи. Он поведал нам об ещё одном приключении того дня.
      Восточнее возвращавшихся британских бомбардировщиков он заметил двухместную машину противника и два истребителя прикрытия. Вся его группа "нырнула" в атаку, и на высоте всего 3000 футов завязался скоротечный бой. Один за другим самолёты из группы Митчелла пикировали на двухместник, выпуская в него по пулемётной очереди. После одного из заходов вражеский самолёт вспыхнул и разрушился.
      Затем они занялись преследованием двух самолётов прикрытия, и Митчелл гнался за одним из них в северном направлении так долго, что очутился у Виньёля (Vigneulles), расположенного на половине расстояния от линии фронта до Меца. Здесь удиравший ганс, видимо, посчитал, что он не ровня американцу, рискнувшему следовать за ним так далеко вглубь чужой территории, и резко снизился, пытаясь посадить машину на большом открытом поле прямо за городом. Митчелл следовал за ним во время снижения и постоянно вёл огонь, пока немец пытался приземлиться. Возможно, от испуга бош просчитался в оценке расстояния, и в результате его машина влетела аккурат в ограду и, прежде, чем разбиться вдребезги, дважды перекувыркнулась.
      Митчелл не имел ни малейшего представления о том, чем это происшествие окончилось для пилота, но до тех пор, пока обломки находилсь в его поле зрения, он не заметил, чтобы кто-нибудь попытался выбраться из них.
      Для 94-й и 95-й эскадрильи то был славный день. Мы сбили четыре аэроплана противника, не потеряв при этом ни одной из своих машин. В том бою мы лишились одного аппарата в результате лётного происшествия, но связано с ним было столько забавных инцидентов, что никто из нас не воспринял его всерьёз. А случилось вот что.
      Лейтенант Кесгрейн из Детройта, штат Мичиган (Casgrain, of Detroit, Michigan) был эдаким комедиантом 95-й эскадрильи. Лейтенант Митчелл взял его с собой в ту экспедицию; кроме того, для Кесгрейна это был первый вылет к линии фронта. Он держался в строю и доблестно принял участие в атаке на двухместник, которая закончилась тем, что машина противника разрушилась в воздухе.
      Однако при выходе из пике Кесгрейн допустил ту же ошибку, что и многие из нас, когда слишком резко "выдергивали" "Ньюпор". Подобно Мейсснеру, он лишился полотнища.
      Не подозревая о том, что правильные манипуляции позволят ему добраться до дома и в таком состоянии, Кесгрейн незамедлительно опустил нос машины и начал долгое планирование к земле. Вероятно, он посчитал, что находится на значительно меньшем удалении от базы, чем это было на самом деле. Как рассказал нам позже артиллерийский наблюдатель, видевший посадку Кесгрейна, пилот плавно проплыл половину расстояния через нейтральную территорию, которая в том месте была шириной с милю, выбрал ровную площадку и приземлился непринуждённо, как орёл.
      Он невозмутимо выбрался из самолёта - карта в руке - и стал спокойно изучать её, словно говоря своим видом: "Ну, вот и я! А где же это я?"
      В этот момент несколько ружейных пуль подбросили грязь у его пяток. Он бросил карту и отпрыгнул к каким-то деревьям поблизости. По завершении этой короткой рекогносцировки, его заметили выходящим из зарослей и направляющимся в сторону немецких окопов с поднятыми руками.
      Бедный старина Кесгрейн после грубого возвращения в реальность, очевидно, посчитал, что он находится едва ли не в немецком тылу. Вообще то, он мог бы пойти и в другом направлении и пройти к нашим позициям, знай он о том, что находился на нейтральной полосе.
      Офицеры 95-й эскадрильи не устают повторять эту историю и сегодня. Спустя несколько дней после прекращения военных действий они к своему великому удовлетворению узнали от освобождённых пленников, что к их звёздному комику хорошо относились в немецких местах заключения, где он был юмористом лагеря. Спустя две недели после пленения он был уличён в накоплении съестных припасов на тот случай, если ему предоставится возможность бежать. За этот проступок его выслали в отдалённый северный лагерь в Пруссии незадого до того, как было подписано перемирие.
      Американские артиллеристы, оказавшиеся свидетелями приземления Кесгрейна на нейтральной полосе, решили применить 75-й калибр по аэроплану, как только обнаружили, что авиатор бросил его. Он оказался несколько ближе к немецким позициям, чем к нашим. Весь остаток дня они лупили по самолёту и не добились ни единого попадания. Походило на то, что новички в батарее тренировались в определении расстояния, так как они выпустили немало снарядов, не повредив машины. Вероятно, этой уникальной батарее не довелось достаточно попрактиковаться прежде, чем она покинула Соединённые Штаты.
      Тем же вечером весельчаки боши выбрались из траншеи и захватили маленькую машину. На следующее утро американские артиллеристы увидели верхнее крыло "Ньюпора" установленным вертикально перед немецким окопом. Кокарда на крыле с яркими красным и синим кругам вокруг белого центра походила на мишень, которая была повёрнута к американцам словно говоря: "Вот! Цель здесь! Попробуйте ещё разок!"
      Учитывая частоту всех этих происшествий с нашими "Ньюпорами", читатель может прийти в недоумение: почему мы продолжали использовать их. Ответ прост а других машин у нас не было! Американская боевая авиация остро нуждалась в самолётах всех типов. Мы с благодарностью принимали любой аэроплан, способный летать.
      Французы уже отказались от "Ньюпоров" в пользу более прочных и мощных "Спадов" и потому наше правительство могло либо закупить у французской стороны определённое количество устаревших "Ньюпоров" для американских пилотов - либо воевать без них. Соответственно американские авиаторы во Франции были вынуждены воевать на "Ньюпорах" против значительно более опытных лётчиков, имевших в своём распоряжении более современные машины. Никто из нас не понимал, что мешало нашей великой державе предоставить нам технику, равную по характеристикам лучшим мировым образцам. Таким образом, кое-кто отягчил свою совесть виной за то, что множество отважных представителей американской авиации было потеряно в первые месяцы 1918 года.
      Глава 13. Первый ас Америки
      К концу войны 94-я эскадрилья занимала первое место среди всех американских эскадрилий не только по длительности пребывания на фронте; нам также принадлежал рекорд по количеству сбитых самолётов противника и рекорд по количеству асов в наших рядах. Думаю, что ни одной эскадрилье в мире не удалось одержать столько побед, сколько записала на свой счёт 94-я американская эскадрилья "Цилиндр-в-кольце" в течение первых шести месяцев своего существования. Количество наших подтверждённых побед равнялось 69, включая последнюю воздушную победу войны, которую одержал майор Кёрби (Kirby), сбив свою первую и последнюю машину противника к юго-востоку от Вердена около полудня в воскресенье 10 ноября 1918 года.
      Многие из пилотов, вылетавшие со мной в первое патрулирование, со временем оказались в рядах американских асов из асов.