Последняя сделка

— В чем дело, Саймон?

Лайза не хотела, чтобы ее коллегам стало известно, что она проводит на себе эксперименты. Я не знал, распространяется ли это на Келли, но в любом случае ей об этом должна рассказать сама Лайза, а не я.

— Ничего. Я просто задумался. Но ведь это не столь серьезный недостаток, чтобы вызвать запрет на лекарство?

— Нет, конечно, — ответила Келли. — Побочный эффект легко устранить. Для этого в комбинации с «БП-56» надо всего лишь прописывать «Прозак». Однако мне надо бежать, — сказала она, бросив взгляд на часы. — Я правда не хочу, чтобы нас увидели вместе.

— О'кей, — согласился я, решив, что Келли вовсе не обязательно знать о том, что во время беседы за нами велось наблюдение. — Шагай. У меня нет слов, чтобы выразить тебе благодарность.

Келли улыбнулась и вышла.

Выждав пару минут, я покинул вегетарианское заведение, свернул за угол и зашел в бар, который частенько навещал в свою бытность студентом школы бизнеса. Эскортирующая меня дама предпочла остаться на улице. Я заказал пиво и погрузился в размышления о том, что сообщила мне Келли.

Итак, Лайза находилась в состоянии депрессии. Не той депрессии, которая является следствием напряженной работы, горя или семейных осложнений, а вызванной действием химического препарата. Этот стресс биохимического происхождения окрасил бы ее мир в безысходно-черные цвета даже в нормальной обстановке. Учитывая же то состояние, в котором Лайза уже находилась, ее существование превратилось в ад.

Странно, но, узнав о побочном действии препарата, я испытал некоторое облегчение. Теперь, когда Лайза перестала принимать лекарство, у меня появились шансы убедить ее вернуться ко мне. Но мне еще предстояло доказать, что я не убивал Фрэнка.

Следующий вопрос, на которой мне необходимо было найти ответ, заключался в том, что же происходит с «Не-вроксилом-5». Нельзя исключать, что с «Невроксилом-5» все в полном порядке и те отклонения, которые заметила Лайза, находятся в рамках вполне допустимой статистической погрешности или просто статистически нерепрезентативны. Возможно, они являются всего лишь случайными совпадениями, которые часто происходят в жизни. Если это так, то я зря трачу силы и время.

А если предположения Лайзы имеют под собой основания и «Невроксил-5» действительно провоцировал инсульты у подопытных крыс? Какие выводы из этого следовали?

Из этого следовало, что лекарство вместо исцеления убивает людей, которые его принимают. А это означало катастрофу. Для всех страдающих болезнью Альцгеймера, для «Био один» и для «Ревер».

Я не знал, какое отношение к этой потенциальной катастрофе имели Фрэнк и Джон. Что касается Фрэнка, то он с «Био один» дел фактически не вел. Это была прерогатива Арта. Но в то же время я не забыл загадочного замечания Арта о том, что Фрэнк незадолго до смерти интересовался делами компании. Кроме того, имелось сообщение на моем автоответчике, в котором Джон сообщал, что обнаружил в связи с «Био один» нечто такое, что меня заинтересует. Может быть, он хотел сказать мне, что «Невроксил-5» является смертельно опасным?

Мне предстояло найти доказательства. Я допил пиво, дошагал до ближайшей станции подземки и отправился домой.

«Медицинский журнал Новой Англии» был представлен в Интернете. Я быстро нашел резюме статьи, о которой упоминала Келли, и позвонил в редакцию с просьбой прислать мне по факсу полный текст. Статья была озаглавлена «Ограниченные испытания „Невроксила-5“ как средства против болезни Альцгеймера». Авторов статьи было несколько, однако на первом месте в длинном списке этих достойных мужей значилось имя Томаса Э. Эневера. В статье приводились результаты клинических испытаний препарата на восьмидесяти четырех пациентах, страдающих болезнью Альцгеймера. Выборка была слишком незначительной для того, чтобы сделать окончательные выводы, но авторы высказывали осторожное предположение, что результаты испытаний дают основания для некоторого оптимизма. Никаких существенных различий в негативных последствиях между группой пациентов, принимающих «Невроксил-5», и контрольной группой, принимающей нейтральный заменитель, или плацебо, если следовать терминологии статьи, не наблюдалось. В конце материала помещался список из шести медицинских центров, принимавших участие в клинических испытаниях препарата. Назывались и имена врачей, руководивших экспериментом. Келли предполагала, что большинство этих учреждений и людей были приглашены принять участие и в третьей фазе клинических испытаний.

Адреса и телефоны этих центров мне пришлось более часа искать в Интернете. Четыре находились в Новой Англии, два — в Иллинойсе и один — во Флориде, главном центре страдающих синдромом Альцгеймера. Было пять вечера, и все контакты с центрами в Новой Англии пришлось отложить до утра.

Я заварил чай и принялся разбирать поступившую с утра корреспонденцию. В основном она состояла из посланий рекламного характера, но на одном конверте адрес был написан от руки, хорошо знакомым мне почерком.

Почерком Лайзы.

Я уселся на диван и аккуратно вскрыл письмо. Приступить к чтению я не осмеливался. Речь в нем не могла идти о «Био один», поскольку оно было отправлено еще до того, как Энн передала дочери мою просьбу. Возможно, Лайза хочет сказать мне, что скучает, сожалеет о своем отъезде и рвется назад в Бостон.

Но я ошибся. Письмо было совсем о другом.

Саймон, у меня имеются для тебя кое-какие новости. Вчера я была на приеме у нашего домашнего врача, и он сообщил мне, что я беременна.

Я считаю, что ты вправе узнать об этом одновременно со мной. Но ты также должен узнать и то, что я не намерена менять своего решения остаться в Калифорнии. Я хочу находиться как можно дальше от Бостона, от тебя, от смерти папы, и если такое возможно, то и от себя. Есть проблемы, решать которые я сейчас не способна. Я по-прежнему не знаю, виноват ли ты в смерти папы и смогу ли я тебе когда-нибудь снова верить.

Твои и мои родители не справились с нашим воспитанием, и я не хочу, чтобы нечто подобное случилось и с нашим ребенком. Надеюсь, здесь, в Калифорнии, я могу начать все заново, создать новую жизнь для себя и младенца, которого ожидаю.

Я знаю, что ты звонил маме. Не пытайся установить со мной связь, я должна быть вдалеке от тебя. Надеюсь, что наступит момент, когда я смогу на тебя смотреть и с тобой разговаривать. Но не сейчас.

Лайза.

Я перечитывал письмо снова и снова, желая убедиться, что я все понял правильно. Во мне бушевал ураган противоречивых чувств. Прежде всего первобытный восторг оттого, что мне предстоит стать отцом. Скоро на свет появится маленькое человеческое существо, в создании которого я тоже принимал участие.

Но увижу ли я его когда-нибудь?

Мы не планировали иметь ребенка. Более того, мы даже никогда не говорили о детях. Мы молча соглашались с тем, что это вопрос отдаленного будущего и здесь таится потенциальная конфликтная ситуация, наступление которой нам хотелось по возможности отдалить.

Для Лайзы, как и для меня, принадлежность к разным религиозным конфессиям и национальные различия никакого значения не имели. Напротив, это освобождало нас от влияния традиций, в которых мы воспитывались с детства. Но как быть с нашими детьми? Я мечтал взрастить наших будущих отпрысков в английском духе, что означало частную школу и хотя бы поверхностное знакомство с англиканской церковью. Я хотел этого не ради себя, а ради своих предков, перед которыми испытывал чувство долга. Титул, не имеющий для меня никакого значения, должен перейти к моим детям, так же как и часть традиций, в которых я был воспитан. Проблема заключалась в том, что Лайза, как я подозревал, испытывала точно такие же чувства, но только с обратным знаком. Иудаизм, как известно, наследуется по женской линии.

Как бы то ни было, но в данный момент все эти рассуждения имели чисто академический интерес. Лайза беременна. Она намерена потребовать себе все права на ребенка и оставить его в Калифорнии. Ирония ситуации меня задевала, причем очень болезненно. Помимо моей воли получалось так, что я следую худшим традициям своей семьи, разбрасывая отпрысков по всем уголкам земного шара. И я, наверное, в сотый раз задал себе вопрос, нет ли у меня где-нибудь братьев и сестер, о которых отец не удосужился мне сообщить. Как я мог оказаться таким снобом, чтобы цепляться за этот глупый титул? Одним словом, получалось так, что я оставался все тем же вшивым англичанином, желающим видеть в детях свое подобие. Итак, ребенку повезет, если его будут держать от меня подальше.

«Перестань нести чушь, — сказал я себе. — Ведь для тебя не имеет никакого значения, кем будут твои дети — англичанами, американцами, евреями или индийцами. Для тебя будет иметь значение лишь то, что твоего ребенка родит Лайза».

Я не сомневался, что стану хорошим отцом, а она — прекрасной матерью. Я представил, как мы все вместе веселимся. Папа и мама весело хохочут, а их несмышленое дитя радостно бормочет что-то, пуская пузыри. Итак, теоретически мы можем создать превосходную крепкую семью.

Если Лайза предоставит нам такой шанс.

Мне не хотелось выходить на улицу, поэтому я заказал себе пиццу и сел сочинять письмо Лайзе. Послание я собирался адресовать ее мамаше в надежде, что та передаст его дочери. Когда прозвучал звонок, я успел написать и отправить в корзину несколько вариантов.

Оказалось, что ко мне пришел Мартинес. Я пригласил его в гостиную и, указывая на пиццу, спросил:

— Не желаете?

— Спасибо, нет. От подобной пищи я стараюсь держаться подальше.

— Я думал, что при вашей работе это невозможно.

— Обожаю бороться с трудностями, — ответил он. Я внимательно посмотрел на его фигуру. Парень был в отличной физической форме. Худощавый, но в то же время очень спортивный.

— Присаживайтесь, — сказал я. — Прошу прощения, что не приглашал вас раньше, но мне показалось, что на улице вы себя чувствуете лучше, чем в помещении.

— Вы правы. Именно об этом я и хотел с вами поговорить.

— Слушаю.

— Сержант Маони нас отзывает. Говорит, что у него нет оснований продолжать за вами наблюдение.

Мне стало не по себе. Я и не подозревал, насколько успокаивающе действовали на меня мои почти невидимые компаньоны.

— Но разве он забыл, что меня пытались убить?

— Формально мы всего лишь следим за вами, а вовсе не охраняем.

— Боже мой, — пробормотал я.

— Строго говоря, я не должен здесь находиться, — улыбнулся Мартинес. — Полицейскими правилами не предусмотрено, чтобы коп информировал подозреваемого, что его «хвост» исчезает.

— Понимаю и благодарю. Неужели сержанту Маони плевать на то, что меня застрелят?

Мартинес в ответ лишь пожал плечами.

— Он меня не очень любит, не так ли?

Мартинес снова ограничился пожатием плеч.

— А вы?

— Я всего лишь тупой полицейский, выполняющий приказы начальства, — ответил Мартинес, поднимаясь. — Но мне очень не нравится, когда убивают невинных людей. Если вас что-то серьезно обеспокоит, позвоните. — Он вытянул из бумажника визитку и вручил ее мне. — И советую соблюдать осторожность.

— Спасибо, — сказал я, принимая карточку. — Постараюсь.

Уснуть я не мог. Те, кто хотел меня прикончить, обязательно повторят свою попытку. Они просто обязаны это сделать. Когда за мной был полицейский «хвост», у меня оставалась хоть какая-то надежда на защиту. Теперь я лишился и ее.

Скорее всего Маони просто вычеркнул меня из списка подозреваемых, но это событие, которого я так долго ждал, показалось мне этой длинной ночью вовсе не утешительным. Бороться со страхом в одиночестве в четырех стенах было чрезвычайно трудно. Мне очень повезло, что стрелявший в меня человек промахнулся. Но убийцы, вне сомнения, повторят попытку. Спрятаться мне негде и избежать пули, по всей вероятности, не удастся. Я, правда, мог оттянуть гибель, полностью отгородившись от внешнего мира: опустить жалюзи и существовать, делая заказы в пиццериях, китайских или индийских ресторанах.

Я лежал в постели, которая представлялась мне огромной, а сам я казался себе крошечным и одиноким. Мне так не хватало рядом с собой тепла Лайзы и ее объятий, которые меня успокоили бы и вселили в сердце отвагу. Если бы она была рядом, то я без страха думал бы о возможной смерти. Однако Лайза находилась далеко, а ночь была полна ужаса.

Итак, я должен стать отцом! Подумав об этом, я рассмеялся. И это был горький смех. Кого я хочу обмануть? Мне повезет, если я протяну неделю. О девяти месяцах не могло быть и речи.

Я выбрался из постели и налил в стакан виски. На некоторое время алкоголь меня согрел, и я даже почувствовал себя в относительной безопасности. Но немного поразмыслив, я вылил остатки виски в кухонную раковину.

Загнав себя в алкогольный ступор, я свою жизнь не спасу. Если я хочу остаться в живых и чтобы у моего ребенка был отец — пусть и в тысячах миль от него, — то должен что-то предпринять. Предпринять немедленно.

29

Ранним утром, упаковав кое-какие вещи, я вызвал такси.

— Куда едем? — спросил водитель-индиец.

— Аэропорт Логан.

Машин на дороге было немного, и весь путь до аэропорта я поглядывал назад. Вряд ли за мной следили, но полной уверенности в этом у меня все же не было. Я отчаянно боролся с искушением отправиться прямиком к международному терминалу и взять билет на Лондон. В Англии я был бы в полной безопасности. Убийцы, оставшиеся по другую сторону океана, при всем желании ничего бы мне не сделали.

У меня был выбор — бежать и забыть о «Ревер», «Био один» и Лайзе или уйти в подполье и попытаться схватиться с врагом, кем бы он ни был. Во втором случае я должен шататься вокруг Бостона до тех пор, пока меня не настигнет пуля.

Впрочем, все эти размышления не имели практического смысла. Во-первых, я давно решил, что никуда не убегу из страны, в которой живет Лайза, и, во-вторых, мой паспорт все еще находился у помощника прокурора.

Поэтому я попросил водителя такси высадить меня у терминала отправлений внутренних линий. Проболтавшись с полчаса по зданию аэровокзала и убедившись в отсутствии слежки, я отправился к стойке фирмы «Херц» и взял напрокат ничем не примечательный белый «форд».

Я проехал по 128-му шоссе до зоны отдыха и свернул на парковку. За мной, очевидно, никто не следовал, поскольку прошло более двух минут до того, как со скоростного шоссе съехала первая машина. Судя по всему, мне пока ничто не грозило.

В машине я изучил свой список медицинских центров, занимающихся болезнью Альцгеймера, а затем с помощью сотового телефона договорился о визите в три из них.

Первым в моем списке значился доктор Герман А. Нетербрук — сотрудник одного из небольших университетов, заполонивших все окрестности Бостона. Его маленький кабинет находился в здании медицинского исследовательского центра, носившего имя известного политика штата Массачусетс, ныне покойного.

Доктору было лет шестьдесят, и он показался мне равнодушным, усталым и немного циничным. Такое выражение лица часто бывает у замшелых преподавателей и ученых. Он довольно вежливо меня приветствовал и тут же вручил кружку растворимого кофе. Я, в свою очередь, передал ему карточку.

— Не могли бы вы, мистер Эйот, напомнить мне, где вы трудитесь? По телефону я это не уловил.

— Я работаю в «Ревер партнерс» — одной из венчурных компаний, инвестирующих средства в фирму «Био один», которая в настоящее время проводит третью фазу клинических испытаний «Невроксила-5». Вы, насколько нам известно, принимаете участие в проверке этого лекарства против болезни Альцгеймера. Я не ошибся?

— Нет, вы не ошиблись. Мы сравнительно недавно закончили вторую фазу и теперь, естественно, участвуем в третьей. Но, боюсь, я не вправе обсуждать с вами коммерческую сторону нашей работы. На эту тему вам лучше всего побеседовать с самим доктором Эневером.

— Меня сейчас больше заботит безопасность лекарства.

— Да, вы упомянули об этом по телефону. Но мы, как и положено в ходе испытаний, весьма тщательно наблюдаем за всеми пациентами.

— Не сомневаюсь. Не замечали ли вы каких-либо негативных последствий?

Исследуя болезнь Альцгеймера, я узнал, что о всех негативных последствиях приема лекарства врачи должны сообщать немедленно.

Нетербрук некоторое время внимательно на меня смотрел, словно решая, стоит ли отвечать на мой вопрос. Затем встал, подошел к канцелярскому шкафу и извлек из него папку.

— Сейчас посмотрим. В нашем эксперименте принимали участие тринадцать пациентов. За год, в течение которого проводились испытания, мы имели два осложнения. У одного пациента случился инфаркт миокарда, а у другого появились признаки диабета. Но поскольку мы имели дело с престарелыми пациентами, этого можно было ожидать. И все они, к счастью, выжили.

— Не наблюдали ли вы инсультов?

— Инсультов? — Он заглянул в папку. — Нет. Ни одного.

— Вы не заметили ничего такого, что могло бы вызвать у вас обоснованную тревогу?

— Если бы у меня был повод для тревоги, то я немедленно поставил бы об этом в известность «Био один». Разве не так?

— Ну, конечно, доктор Нетербрук. Благодарю вас за то, что согласились потратить на меня время.

Ощущая, что в глазах достойного доктора я выглядел несколько глупо, я вышел из здания медицинского центра, сел в машину и поехал в город Спрингфилд, расположенный в самом центре Массачусетса. Я надеялся, что задавал правильные вопросы. Однако если среди участников испытаний случаев инсультов не наблюдалось, то характер вопросов вообще не имел никакого значения.

В Спрингфилде располагалась клиника, специализирующаяся на изучении болезни Альцгеймера. Принявший меня доктор Фуллер оказался длинноногой блондинкой лет тридцати двух с роскошными ресницами. Сначала я пожалел доктора Фуллер, бесполезно гибнущую в обществе старцев, но, немного поразмыслив, решил, что когда мне стукнет восемьдесят, то скорее всего я буду думать совсем по-иному. Она говорила, точнее, мурлыкала с нежным южным акцентом, и я с трудом сосредоточился на сути слов.

Я узнал, что один из ее пациентов, участвующих в клинических испытаниях, получил небольшой инсульт примерно через девять месяцев после начала приема препарата. Еще один скончался от бронхиальной пневмонии, что, по словам доктора Фуллер, со старыми людьми иногда случается.

Итак, один инсульт на двадцать три пациента. Это ничего не доказывало.

Затем я отправился в Хартфорд на встречу с доктором Питом Корнинком. Доктор оказался жизнерадостным человеком с большой бородой и вьющейся над ушами шевелюрой цвета стали.

Один из его шестнадцати пациентов жаловался на боли в печени, а другой скончался от инфаркта миокарда.

— А как насчет инсультов? — поинтересовался я, не сомневаясь, что если таковые случались, то он мне о них обязательно скажет.

— Ни одного. По крайней мере среди страдающих болезнью Альцгеймера.

— О'кей, — сказал я и, немного подумав, спросил: — Почему вы выделили именно их?

— Потому что мы имеем пациентов, страдающих от парциальной деменции, или слабоумия. Их болезнь вызывается так называемыми микроинсультами. Суть ее, грубо говоря, состоит в том, что в небольших сосудах головного мозга возникают тромбы или спазмы, и прилегающие к сосудам ткани лишаются притока крови. За несколько лет ткань мозга в зоне повреждения гибнет и размягчается. Все внешние проявления этого недуга весьма сходны с симптомами болезни Альцгеймера. Симптомы настолько схожи, что их часто путают.

— И микроинсульты случаются у этих больных постоянно?

— Да, — ответил бородатый доктор. — А иногда у них случаются и обширные инсульты.

— Насколько я понимаю, вы исключаете подобных пациентов из вашей программы исследований?

— Исключаем. В тех случаях, когда это возможно. Однако часть таких пациентов, безусловно, проникает в сферу наших исследований. Окончательно болезнь Альцгеймера можно диагностировать лишь при вскрытии.

— Не приходилось ли вам менять диагнозы пациентам из числа тех, которые принимают участие в клинических испытаниях?

— Приходилось. Троим.

— Сообщили ли вы об этом фирме «Био один»?

— Естественно.

— Может ли сходство симптомов каким-либо образом повлиять на результаты испытаний?

— Если судить только по моим результатам, то нет, — немного подумав, ответил доктор Корнинк. — Лишь «Био один» располагает достаточным объемом информации по этому вопросу.

Я покинул Хартфорт и двинулся на восток, задержавшись в пути, чтобы выпить кофе и проглотить гамбургер. День уже казался мне бесконечно длинным, за рулем я провел очень много времени, но тем не менее решил посетить и четвертую клинику из своего списка в городе Провиденсе, штат Род-Айленд.

По телефону мне сказали, что встреча с доктором Катарро состояться не может. После недолгих переговоров меня согласился принять его помощник, доктор Палмер. Наша встреча состоится в семь пятнадцать вечера в его кабинете.

Доктор Палмер был тощим темноволосым человеком, и на вид ему можно было дать сколько угодно лет — от двадцати пяти до сорока. Его моложавое лицо было изборождено морщинами, что свидетельствовало о сравнительно короткой, но полной тревог жизни, или, наоборот, о более продолжительном, но спокойном существовании. А голос у доктора был писклявым и скрипучим, как у тринадцатилетнего мальчишки.

— Благодарю вас за то, что согласились меня подождать, — начал я.

— Не стоит благодарности, — ответил доктор. Вид, надо сказать, у него был крайне утомленный.

— Выдался трудный день?

— После ухода от нас доктора Катарро легких дней у меня не было.

От неожиданности я едва не подскочил на стуле.

— Доктор Катарро от вас ушел? Как это понимать?

— О, простите. Я полагал, что вы все знаете. Мой коллега доктор Катарро месяц назад погиб в автомобильной катастрофе. Для нас это явилось ужасной трагедией. Замену ему пока найти не удалось.

— Примите мои соболезнования. Как это случилось?

— Он возвращался домой в машине поздно ночью и врезался в придорожное дерево всего в миле от своего жилища. Полиция считает, что доктор уснул за рулем. У него остались жена и две дочери.

— Ужасно, — неуверенно произнес я.

Палмер на миг опустил глаза. Это был знак благодарности и понимания того, что никакие слова не могут соответствовать тяжести утраты. Затем он взглянул на меня и спросил:

— Итак, чем я могу быть вам полезен?

— Если не ошибаюсь, доктор Катарро принимал участие в клиническом испытании, проводимом под эгидой «Био один»?

— Да.

— Нельзя ли в связи с этим задать вам несколько вопросов?

— Боюсь, я не смогу вам помочь. После гибели Тони мы вышли из этой программы. Это было его детище, а у меня и без этого много работы.

— Но, видимо, у вас сохранились результаты испытаний?

— Наверное, их можно найти, но сделать это очень непросто, ведь я отослал файл в «Био один». Конечно, у нас хранится информация на каждого пациента, но собрать ее трудно.

И здесь меня ждало разочарование. Однако я все же спросил:

— Не наблюдались ли в вашей клинике во время испытаний негативные последствия?

— Наблюдались, — спокойно ответил доктор Палмер. — В связи с негативными последствиями у Тони возникли серьезные разногласия с «Био один». Инсульты.

— Инсульты?

— Да. У нескольких пациентов случились инсульты. И два из них имели летальный исход. «Био один» высказала предположение, что в этих случаях диагноз был поставлен неверно и больные страдали не от болезни Альцгеймера, а от микроинсультов. Однако вскрытие показало, что у двух жертв инсульта болезнь Альцгеймера определенно присутствовала. В тканях мозга были обнаружены характерные узлы, свойственные лишь этому заболеванию.

— Вы не знаете, чем разрешился этот конфликт? — спросил я.

— А он вовсе и не разрешился, — ответил доктор Палмер. — Это как раз то, чем мне следовало бы заняться, но у меня пока нет времени. Как бы то ни было, но испытания я решил прекратить.

— Благодарю вас, доктор. Все, что вы сказали, представляет для меня огромный интерес, — произнес я и поднялся. Однако, прежде чем уйти, я задал еще один вопрос: — Да, кстати, вы не знаете, где именно произошла автокатастрофа?

— На небольшой дороге рядом с Дайтоном. Примерно в двадцати милях отсюда. Но почему вы спрашиваете?

— Просто так. Из любопытства.

Меня действительно снедало любопытство. Разве не странно, что доктор Катарро погиб в тот момент, когда засомневался в безопасности «Невро-ксила-5» и начал в связи с этим задавать неудобные вопросы? Вряд ли это простое совпадение. Имитацию дорожного происшествия устроить очень просто.

Обратившись в службу информации и получив адрес доктора Катарро, я без промедления двинулся в Дайтон. Я не хотел врываться в жизнь вдовы, но иного выхода у меня не было.

Обшитый досками и выкрашенный белой краской дом доктора я нашел без труда. На звонок ко мне вышла миссис Катарро. Это была крошечная блондинка с хорошо ухоженным тонким лицом. За ее спиной, где-то в глубине дома работал телевизор.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Миссис Катарро, меня зовут Саймон Эйот, и я хотел бы задать вам пару вопросов о вашем супруге.

Она с сомнением посмотрела на меня, но хорошо сшитый костюм, дружелюбная улыбка и английский акцент сделали свое дело.

— Входите.

Вдова провела меня в гостиную, где девочка лет четырнадцати лежала на полу перед телевизором и смотрела какую-то комедию.

— Не могла бы ты его выключить на секунду, детка? — попросила миссис Катарро.

Девочка в ответ лишь состроила недовольную гримасу.

— Бретт! — скомандовала миссис Катарро. — Я сказала — выключи телевизор!

Это был чуть ли не крик. Девочка неохотно выполнила приказ и вышла из комнаты, бросив на меня негодующий взгляд.

— Прошу нас извинить, мистер Эйот, — сказала женщина, усаживаясь на диван. — Мое терпение совсем не то, что было раньше. Девочки-подростки… Одним словом, вы понимаете.

Мои знания о девочках-подростках приближались к нулю, однако я согласно кивнул и сочувственно улыбнулся.

— Вы были другом Тони, не так ли?

— Нет. Но меня интересует один проект, с которым он работал перед смертью.

— В таком случае вам следует поговорить в клинике с Виком Палмером.

— Я это уже сделал, миссис Катарро. И он мне очень помог. Но мне хотелось бы задать пару вопросов и вам. Не возражаете?

— Попытайтесь. Но у меня нет медицинского образования. Сомневаюсь, что смогу быть вам полезной.

— Не проявлял ли ваш муж беспокойства в связи с «Невроксилом-5», клинические испытания которого он проводил незадолго до смерти? -

— Да, проявлял, — ответила она, немного подумав. — Он непрестанно об этом твердил. Состояние дел с этим лекарством его очень угнетало.

— Он, случайно, не упоминал, в чем была суть проблемы?

— Упоминал. Насколько я помню, четверо из его пациентов получили после приема препарата инсульт. И кроме того, он в этой связи упоминал компанию, занятую производством лекарства…

— «Био один», — подсказал я.

— Точно. «Био один», как мне кажется, оставила предупреждения мужа без внимания. Более того, по словам Тони, фирма делала все, чтобы скрыть результаты или поставить их под сомнение. Его тревожило то, что участвующие в клинических испытаниях пациенты могли умирать и в других частях страны. Лишь в его клинике было два летальных исхода.

— Понимаю. И что же он намеревался предпринять?

— Первым делом переговорить с компанией. А если разговор оказался бы безрезультатным, то он собирался обратиться в Управление контроля пищевых продуктов и медицинских препаратов.

— Но дело до этого, насколько я понимаю, так и не дошло?

Миссис Катарро бросила на меня вопросительный взгляд. Похоже, ход ее мыслей был тем же, что и у меня. Она сдвинула брови, а на челюсти появились желваки.

— Не думаете ли вы, что…

Мне не хотелось ее тревожить. По крайней мере сейчас, когда я действовал интуитивно, не имея никаких доказательств.

— Но это же была автомобильная авария, миссис Катарро, не так ли? Не сомневаюсь, что полиция провела тщательное расследование.

— Да, — ответила женщина, и мне показалось, что она вот-вот разрыдается.

— Большое спасибо. Вас не затруднит позвонить, если вы что-то вспомните относительно испытаний? — сказал я, нацарапал на визитке номер своего сотового телефона и вручил карточку ей.

— О, «Ревер партнерс», — произнесла она, бросив взгляд на визитку. — Вы, видимо, хорошо знали Фрэнка Кука?

— Да, — ответил я и спросил: — Вам известно о его смерти?

— Я слышала о ней, — промолвила женщина, кивая в сторону телевизора.

— Вы были с ним знакомы?

— Да. Тони знал его, конечно, лучше, чем я. Они были знакомы много лет. Последний раз мы встретились с ним в доме общих друзей незадолго до гибели Тони. И вскоре после этого был убит Фрэнк.

Эти слова заставили меня окаменеть.

— Ваш муж рассказывал Фрэнку о своих сомнениях по поводу клинических испытаний? — спросил я после продолжительной паузы.

— Да, — ответила она, немного подумав. — Более того, насколько я помню, они обсуждали эту проблему довольно долго. Фрэнк имел к «Био один» какое-то отношение. Так же, как и вы, насколько я понимаю.

— Да, миссис Катарро. Именно так. Я вам очень признателен.

— Вы уверены, что Тони не…

Она пыталась сложить в уме два и два, и я не сомневался, что в итоге у нее получится четыре.

— Не знаю, миссис Катарро, — вздохнул я. — Именно это я и пытаюсь выяснить.

Я оставил ее стоящей на пороге, и мне показалось, что по ее тонкому лицу струятся слезы.

30

Я занял номер в мотеле на окраине Провиденса. Весь день я оглядывался, но «хвоста» за собой так и не заметил. Поужинал я в дешевом ресторане, ужин тоже оказался ничем не примечательным. Утешало лишь то, что я наконец чувствовал себя в абсолютной безопасности.

Теперь я точно знал, почему убили Фрэнка. Доктор Катарро поделился с ним своими сомнениями относительно «Невроксила-5», и когда Фрэнк стал задавать неудобные вопросы, его устранили. После него погиб доктор Катарро, а следом за ним — Джон. Как только я тоже проявил неуместное любопытство, меня попытались убить.