Слон Килиманджаро

— Обязательно! Я поведу войска на город!

— Я должен предупредить моего господина, что распыленный состав не вызывает смертельного исхода и действует только три часа. Я не могу гарантировать вашу безопасность, если наши враги придут в себя, когда вы будете находиться среди них.

— Трех часов нам хватит за глаза, — заверил его Рашид.

— Очень хорошо, мой господин. Мы подготовим для вас защитный костюм.

— Газ же не смертелен, — напомнил ему Рашид. — Я обойдусь без защитного костюма.

— Но, господин мой…

— Я бессмертен! — заявил Рашид. — Обычным людям нужен Защитный костюм, а избраннику Аллаха — нет! Я войду в Нью-Эвон в белых одеждах.

— Как скажете, мой господин. — Шагалла пожал плечами.

— Отлично. Начинаем вторжение!

Амин Рашид XIV вошел в спящий город во главе своих войск. В одиночестве поднялся по каменным ступеням музея, где его и запечатлел на голокамеру личный биограф. Затем монарх вошел в здание в сопровождении коммандос и лично разбил стекло, за которым на высоком постаменте стояли бивни Слона Килиманджаро. Проследив за тем, чтобы бивни упаковали в специальные чехлы, Рашид повел войска к кораблям.

Возвратившись на флагман, он прошел через дезактивационную камеру, вызвал на связь командиров всех кораблей и сообщил о своей победе.

А перед вечерней молитвой упал, потеряв сознание.

— Он будет жить? — спросил майор Джума.

— Будет, — ответил Араб Шагалла.

— И с головой у него все будет в порядке? Хуже не станет?

Шагалла раскурил сигару, уселся поудобнее.

— Не станет.

— Тогда Аллах нас покинул! — с горечью воскликнул молодой офицер.

— Аллах нас не покидал, — возразил ему Шагалла. Джума недоуменно уставился на генерала.

— Аллах не только справедлив, я думаю, он не лишен и чувства юмора.

— Я вас не понимаю.

— Я только что получил доклад медиков о самочувствии нашего монарха.

— Но вы же сказали, что он жив и с головой у него все в порядке.

— Именно так. — Шагалла не мог скрыть довольной улыбки. — Но кое-каких способностей он все-таки лишился. — Генерал с видимым удовольствием затянулся, выпустил струю ароматного дыма. — Ради чего мы напали на Плантагенет, майор Джума?

— Чтобы захватить бивни, которые должны превратить его в жеребца-производителя.

— Совершенно верно, — кивнул Шагалла. — Так вот, как следует из медицинского отчета, тем, кто надышался газом, распыленным в атмосфере Плантагенета II, гарантирована полная импотенция.

Джума заулыбался:

— Правда?

Шагалла кивнул:

Я же говорил тебе, что Аллах — самый справедливый Бог в мире. И озорства у Него не отнять, не так ли? — Я не променяю Его ни на какого другого, — кивнул майор Джума.

ВОСЬМАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6303 г. Г.Э.)

Выслушав историю Амина Рашида XIV, я принялся за рутинную работу. Мандака связался со мной перед ленчем.

— Есть ли новая информация?

— Я узнал, что произошло с бивнями в восемьсот восемьдесят втором году Галактической эры. Мандака нахмурился:

— Вы знаете, о чем я. Я покачал головой:

— Компьютер не может их обнаружить после того, как Таити Бено украла их у Летящих-в-ночи.

— Вы узнали об этом позавчера.

— Они найдутся, — заверил я его. — Это лишь вопрос времени. Компьютер ничего не упустит, а наше дело — еще немного потерпеть.

— Ночь вы проведете в своем кабинете?

— Да.

— Вечером я с вами свяжусь.

— Можете не беспокоиться. Я найду вас, как только обнаружу бивни.

— Я с вами свяжусь, — повторил он и исчез.

— Я не сомневаюсь, что свяжетесь, — сказал я пустоте, в которой только что висела его голограмма.

День тянулся медленно. Я что-то записывал, проверял какие-то замеры, составлял план работы для своих сотрудников. Встретился с художницей, участвующей в подготовке очередного издания «Брэкстона», в четыре часа заказал стакан фруктового сока и уселся в кресло, гадая, какие новые направления поиска задать компьютеру, чтобы тот сумел-таки обнаружить бивни.

— Надеюсь, ты переоденешься, — услышал я знакомый голос, повернулся и увидел стоящую в дверях Хильду. После завтрака она изменила прическу и надела что-то очень элегантное, в розово-зеленых тонах. На ее руке даже сверкало обручальное кольцо с бриллиантом и звездными камнями, которое Гарольд подарил ей более двадцати лет тому назад.

— Чего это ты так разоделась?

— Компания дает бал для сотрудников.

— Так его же устраивали совсем недавно.

— Год тому назад.

— Правда?

— И ты не присутствовал.

— Я, должно быть, болел.

— Ха!

Надолго повисла тишина.

— Что ж, желаю тебе хорошо отдохнуть, — наконец выдавил я из себя.

— Ты тоже пойдешь, Дункан. Я покачал головой.

— Мне надо поработать.

— Дункан, прошло уже четыре года с тех пор, как ты в последний раз побывал на балу для сотрудников.

— Все напиваются и затевают какие-то глупые игры, — ответил я. — Мне это неинтересно.

— Поверишь ли, мне тоже, — ответила она. — Но я туда иду, потому что этого от меня ждут, а сегодня пойдешь и ты.

— Не могу. Мандака обещал вечером связаться со мной.

— Мандака не платит тебе жалованья, не принадлежит ему и твой компьютер, — заметила она. — Ты работаешь в «Уилфорде Брэкстоне», и руководство настоятельно просит тебя прийти.

— Перестань, Хильда. Они даже не знают, есть я или нет. У меня очень важное дело.

— Ничего более важного на сегодня у тебя нет, — отрубила Хильда. — Наши работодатели полагают, что постоянное отсутствие на балу руководителя одного из департаментов подрывает корпоративный дух.

— Мои сотрудники приходят сюда, чтобы разыскивать и подтверждать подлинность охотничьих трофеев, а не ходить на балы и выслушивать нудные речи начальства. Если оно действительно хочет укрепить моральный дух, пусть поднимет им жалованье.

Она сверлила меня взглядом.

— Дункан, я обещала им, что ты придешь, и я не дам и повода считать меня лгуньей.

— Тебя за язык никто не тянул. А мне, между прочим, ты назначила предельный срок, помнишь?

— Я дам тебе еще шесть часов. Я покачал головой.

— Не пойдет. В последний раз, когда меня туда занесло, жена старика Хэммонда вцепилась в меня как клещ и четыре часа что-то бубнила на ухо.

— Жена мистера Хэммонда уже три года как умерла. Так что нечего ссылаться на нее.

— Так давно? — удивился я.

— Ты ходил на похороны.

— Я думал, не прошло и нескольких месяцев.

— Три года, Дункан.

— Ты уверена?

— Дункан, я никак не могу понять, почему я трачу на тебя время. Ты так погряз в работе, что не замечаешь ничего вокруг.

— Я этого тоже не понимаю, — искренне ответил я. — Может, тебе оставить это зряшное занятие и не мешать мне разыскивать бивни?

— Дункан, перестань думать только о себе! — Она по-настоящему разъярилась. — Тебя не убудет, если ты пойдешь на бал, а мне ты облегчишь жизнь! Твои работодатели хотят, чтобы ты пошел, твои сотрудники хотят, чтобы ты пошел, и я настаиваю на том, что ты должен пойти. И спорить тут не о чем.

— Мне нечего надеть.

Она подошла к стенному шкафу, просмотрела, что там висит, достала костюм.

— Этот подойдет.

— Все будут одеты лучше меня. Я буду неловко себя чувствовать.

— Сам виноват, — бросила она. — Ты не один месяц знал, что сегодня у нас бал.

— Услышал только от тебя.

— Ерунда. Компания направляла приглашения всем сотрудникам.

— Я его не получал.

— Компьютер? — воскликнула она.

— Приглашение получено сто восемь дней тому назад, — услужливо ответил компьютер. — После чего четырежды поступали просьбы подтвердить присутствие, проигнорированные получателем.

— Спасибо тебе, друг. — Я одарил кристалл злобным взглядом.

— Всегда рад помочь, Дункан Роджас, — последовал ответ.

— Раз всем все ясно, я хочу, чтобы ты переоделся и ровно в пять покинул кабинет.

— Почему ты меня мучаешь? — взмолился я. — У тебя есть муж. Разве ты не можешь пойти с ним?

— Гарольд встретит нас там.

— Тогда иди с миром, хорошо проведи с ним время, передай ему мои наилучшие пожелания и оставь меня в покое.

— Гарольд идет, потому что он взрослый человек и не чурается тех обязанностей, которые накладывает на него общество. Тебе тоже пора взрослеть.

— Я вот-вот найду бивни.

— Бивни подождут. Опять же, компьютер никто не выключает. Он будет работать, а ты — веселиться на балу, — Компьютер топчется на месте. Я должен задать ему новое направление поиска.

— Вот и задашь после окончания бала.

— Мы потеряем восемь часов!

— Сердце у меня обливается кровью, — Хильда саркастически усмехнулась. — С чего у тебя такая предубежден кость? Может, тебе там понравится.

Я не счел нужным отвечать.

— А вдруг ты встретишь на балу интересную молодую женщину? Хотя я и не понимаю, что может увидеть в тебе интересная молодая женщина.

— А что видишь во мне ты? — спросил я. Она задумчиво посмотрела на меня, вздохнула.

— Если б я знала! Когда-то я видела умнейшего молодого человека с тонким чувством юмора. Чуть эксцентричного, но мне такие всегда нравились. — Она помолчала. — Но с годами эксцентрик стал маниакальным трудоголиком, а чувство юмора полностью атрофировалось.

— А ум?

— Ум остался, но этого недостаточно, Дункан. Ты нигде не бываешь, на все, кроме работы, тебе наплевать. Ты стал обижать людей, не по злой воле, но своим безразличием, а я не уверена, что есть меньшее зло.

— Тогда почему ты по-прежнему волнуешься обо мне?

— Потому что я знаю тебя полжизни, а полжизни нельзя вычеркнуть из памяти, даже если все повернулось не так, как ожидалось и хотелось бы. Опять же, если Гарольд и я не будем заботиться о тебе, то кто позаботится?

Я пожал плечами, не находясь с ответом.

— Я понимаю, ты был бы счастлив, если бы все оставили тебя в покое, но в этой жизни нельзя получить всего, что хочется. Так ты переодеваешься или я закрываю тебе доступ к компьютеру?

— А ты можешь?

— Могу, — А может, ты еще десять минут покричишь на меня и уйдешь?

Она покачала головой.

— От юности тебя отделяет меньше тридцати лет. Я надеюсь, что ты все-таки повзрослеешь.

— В пять часов? — Я признал свое поражение.

— Да. — И она погрозила мне пухлым пальчиком. — И что б ты был готов, Дункан!

Я кивнул, она ушла, и до назначенного ею срока я едва успел дать компьютеру все необходимые указания.

В кабинет я вернулся к одиннадцати, получасом раньше решив, что Хильде слишком хорошо, чтобы она заметила мое отсутствие.

Бал, как я и ожидал, получился на удивление занудным. Все, включая и наследников Брэкстона, хором пели песни, демонстрируя единение и добрую волю, от которых у меня сводило челюсти. Наконец появился оркестр, и Хильда буквально заставила меня танцевать с ней, хотя я упирался изо всех сил, ссылаясь на то, что не занимался этим уже много лет. Народу, однако, бал нравился, и я поневоле задумался, а вдруг они правы и я чего-то недопонимаю в жизни, но тут я вспомнил Мандаку, сидящего на полу, одетого в древних одеждах и разыскивающего бивни Бог знает с какой целью, и решил, что с головой не все в порядке у остальных, ибо никакие танцы и болтовня по остроте ощущений не шли ни в какое сравнение с розысками бивней во времени и пространстве. Я понял, что у меня куда больше общего с этим загадочным черным человеком, который воспитывался в хижине и никогда не играл с детьми, чем с Хильдой и другими сослуживцами. Они жаждали общения, нас больше прельщала охотничья тропа, по которой толпами не ходят.

Вернее, поправился я, по этой тропе шел я один. Даже Мандака, будь у него право выбора, предпочел бы жизнь обычного сотрудника «Брэкстона». Меня же больше всего устраивало одиночество охотника. Я смотрел на Хильду и Гарольда, видел, что они питали друг к другу все те же любовь и нежность, но не завидовал им. Они придут домой, поболтают о пустяках, посмотрят голофильм, и так пройдет еще один вечер. Никто не бросит им вызова, они не узнают ничего нового, не испытают сладостного чувства, знакомого лишь охотнику, выслеживающему добычу. Через восемь часов они откроют глаза, счастливые и умиротворенные, я же проснусь, еще на шаг приблизившись к бивням. Нет, ни за какие коврижки не поменяюсь с ними местами.

— Компьютер!

— Да, Дункан Роджас?

— Ты нашел бивни?

— Нет.

— Тебе удалось обнаружить хоть какую-то информацию, связанную с ними, после того как их украла Таити Бено?

— Нет.

Я сел, нахмурившись.

— Согрей мне поясницу, — приказал я креслу.

— Исполнено.

— Компьютер, мне надо подумать. Пожалуйста, включи Альтаирскую рапсодию Ганецки и затени западную стену.

— Приступаю… Исполнено.

Я просидел не шевелясь минут десять, разрешая волнам музыки накатывать на меня, освобождая разум от всех лишних мыслей.

— Компьютер?

— Да, Дункан Роджас?

— Какая часть твоей мощности задействована на поиск бивней?

— Семьдесят три целых и двести тридцать одна тысячная процента.

— И каковы результаты?

— Результатов нет.

— Я недостаточно точно выразился. Хронологически ты, конечно, продвинулся вперед. Таити Бено украла бивни в пять тысяч семьсот тридцатом году Галактической эры. Ты уже миновал тридцать первый год, тридцать второй. В каком году ты сейчас?

— Я одновременно веду поиск по нескольким направлениям: хронологический, алфавитный, предметный, визуальный, по местонахождению, по музеям, по аукционам, по описаниям, по мемуарам. Ни одно исследование не закончено.

— Ясно. Значит, так. Я хочу, чтобы половину располагаемой мощности ты использовал для того, чтобы выяснить, где и как умерла Таити Бено. Если она никому не отдала бивни, то они могут так и не появиться. — Я помолчал. — Она умерла через два года после кражи бивней. Товар это специфический, покупателей могло не найтись. Лийо Нельон предлагал за них большие деньги, так что она, возможно, дожидалась не менее весомого предложения. И, уж конечно, ни музеи, ни коллекционеры столько выкладывать бы не стали. А наследники Лийо Нельона или не знали о порученном ей задании, или не смогли ее разыскать. А раз нам известно, что в руки масаи бивни так и не попали… — На том я и замолчал.

— Приступаю.

— Хорошо. — Я заказал стулу легкую вибрацию-массаж. — Компьютер?

— Да?

— Как ты думаешь, зачем они ему нужны?

— Не понял вопроса.

— Бивни… Почему они понадобились Мандаке?

— Не имею достаточной информации. Я задумался:

— Сколько людей моего возраста проводят на работе больше ночей, чем дома?

— Уточните вопрос. Вы имеете в виду людей, которые родились в один с вами день или которым исполнилось столько же полных лет, что и вам? Вы говорите об этой планете, звездной системе. Содружестве, всей галактике?

Я вздохнул:

— Можешь не отвечать. — Я закрыл глаза, вслушался в рапсодию. — Компьютер?

— Да?

— А может, дело в другом?

— Не понял вопроса.

— Должен я хотеть то, чего хочется другим людям?

— Уточните вопрос.

— Иметь друзей, семью, детей, жену.

— Я не запрограммирован на общие суждения в этой сфере.

— Создай подпрограмму и дай ответ.

— Приступаю… Нет, Дункан Роджас, ничего, кроме жажды знаний, вами не движет.

— Ты уверен?

— Нет, Дункан Роджас. Не уверен. Я создал подпрограмму, основанную на своих логических принципах. Будь вы машиной, я был бы уверен.

— Спасибо тебе, компьютер.

Наверное, я задремал, потому что, открыв глаза, увидел, что часы показывают два ночи, а во рту — привкус горечи.

— Компьютер?

— Да, Дункан Роджас?

— Ты нашел бивни?

— Нет.

— Ты определил место и время смерти Таити Бено?

— Нет.

Я поднялся, прошел в ванную, встал под молекулярный душ. И тут же меня позвал компьютер.

— Букоба Мандака пытается связаться с вами.

— Обеспечь визуальный контакт.

Над компьютером появилось лицо Мандаки.

— Я пытался найти вас в одиннадцать вечера, но безо всякого успеха.

— Мне пришлось заглянуть в одно место. Отказаться не было никакой возможности.

— Насчет бивней?

— Нет.

— Тогда вы не имели права уходить, — резко бросил он. — Я оплачиваю ваше время.

— Я ходил на бал для сотрудников компании. Мне пригрозили, что отлучат меня от компьютера, если я не явлюсь.

Он долго смотрел на меня, потом кивнул.

— Вы нашли бивни?

— Нет. Сейчас компьютер выясняет, где и как умерла Таити Бено. Я исхожу из предположения, что бивни не попали к наследникам Лийо Нельона. Вы можете это подтвердить?

— Тембо Лайбон был последним из масаи, кому принадлежали бивни. — Он помрачнел: так случалось всякий раз, когда он поминал Тембо Лайбона. — Они принадлежали нам тринадцать столетий, и этот болван проиграл их в карты!

— Может, он не знал их истинной ценности, — предположил я.

— Знал, — уверенно ответил Мандака. — Каждый масаи знал об этом. Бивни не должны были попасть ни к нему, ни ко мне. Первому же масаи, который завладел ими, следовало исполнить волю богов.

— Первому? — переспросил я. — Вы имеете в виду Масаи Лайбона?

Он молча кивнул, его взгляд нырнул в далекое прошлое. И такая печаль отразилась на его лице, что мне захотелось его утешить.

— Я их найду. Даю вам слово, Букоба Мандака, — Я знаю, что найдете. — Лицо его напоминало деревянную маску.

— Я свяжусь с вами, как только узнаю, где они, — продолжил я.

— Хорошо, — ответил он.

Еще минуту я смотрел на него, гадая, что же такое сказать, но он облегчил мою участь, разорвав визуальный контакт.

— Компьютер?

— Да, Дункан Роджас?

— Масаи Лайбон был первым из масаи, которому принадлежали бивни?

— Да.

— Он передал их своим потомкам, и они оставались у масаи, пока не попали к Тембо Лайбону?

— Совершенно верно.

— Интересно, а каким же образом бивни попали к Масаи Лайбону?

— Это вопрос? — спросил компьютер.

— Да. Ты знаешь ответ?

— Проверяю… Да, теперь знаю.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ХУДОЖНИК (1701 г. Г.Э.)

Приближаясь к Килиманджаро, я останавливался все чаще и чаще, чтобы наполнить желудок водой, ибо, хотя мне и хотелось есть, зубы мои источились и я не мог пережевывать пищу. Болела голова, суставы не разгибались, я то и дело останавливался, чтобы передохнуть.

Я много раз проверял ветер, потому что люди жили у подножия горы, а у меня не было желания встречаться с ними. Сил, оставшихся у меня, едва хватило бы на то, чтобы подняться на вершину и встретиться с Богом, а спускаться я не собирался. Даже белые цапли, мои постоянные спутники, и те почувствовали, что я готовлюсь к смерти: все, кроме одной, улетели, когда я вплотную подошел к горе. Я последний раз напился, последний раз осыпал спину пылью и ступил на тропу, вьющуюся по склону к, вершине.

Он — черная кожа, рост шесть футов четыре дюйма.

Она — семь футов два дюйма от носа до кончика хвоста, кожа — замысловатый рисунок синего и зеленого.

Он смотрел на мир холодными карими глазами, она видела недоступное никому горящими красными «бельмами».

Он — Человек, она — Ночная ползунья. Он — Масаи Лайбон, она — Глаза-в-огне. Пути их пересеклись лишь однажды, потому что ей принадлежало то, что он хотел заполучить. Ее драгоценнейшее сокровище, без которого он не мог жить.

Она жила в пещере на Беламоне XI, где температура редко поднималась выше нуля градусов по шкале Цельсия, а кружащиеся в вихре снежинки рассеивали свет далекой красной звезды.

Некоторые цивилизации убивали слепых младенцев при рождении. Другие, с помощью достижений науки, возвращали им зрение. Кто-то воспринимал слепого как беспомощного инвалида, которого кормили и поили всю жизнь. Ночные ползуны выбрали иной путь. Они создали все условия, чтобы развить ее уникальный художественный талант, позволяющий дать более точное описание того, что они знали, но никогда не видели.

В сорок пять она по праву считалась одним из лучших художников своего поколения. К восьмидесяти годам, достигнув зрелости, она решила, что пора браться за проект, к которому она готовилась всю жизнь. В череде образов она хотела запечатлеть в резьбе эволюцию Ночных ползунов, от зарождения разума до покорения звезд, дабы еще полнее осознать опыт, накопленный цивилизацией.

Когда она объявила, что пора, один из всепланетных торговых домов преподнес ей две колонны слоновой кости, приобретенные у людей. Республика которых постепенно становилась ведущей силой в галактике. Бивни принадлежали самому большому из животных, когда-либо ходивших по материнской планете человека, и возраст их исчислялся тремя тысячелетиями. Глаза-в-огне согласилась, что органический материал, сохранивший свою структуру столь долгое время, идеально подходит для ее целей. К тому же Ночные ползуны подписали перемирие с Человеком, стали одним из его союзников. И своим проектом она могла соединить прошлое Земли и ее цивилизации.

Она начала свой титанический труд в тот день, когда родился Масаи Лайбон.

Работала она медленно, основательно, а Масаи Лай-бон тем временем вырос, окончил школу, прослужил четыре года во флоте Республики, женился, у него родились два сына и дочь. Этого серьезного молодого человека больше интересовали прошлое и будущее, а не настоящее, и в тридцать лет он привез жену и детей в родительский дом, а сам отправился на поиски бивней Слона Килиманджаро.

Поиск его начался с Альфа Беднари IV и охватил спиральный рукав. Внешние и Внутренние миры. Он побывал в музеях и поместьях миллионеров, в мрачных барах и городах инопланетян, дважды оказывался в больницах, когда людям не нравились вопросы, которые он задавал, или тон, которым они задавались.

Но в конце концов через двенадцать лет он обнаружил бивни на Беламоне XI, холодной планете, населенной змееподобными существами, не так давно ставшими союзниками Республики.

Он полетел к Беламону, приземлился на Беламоне XI, попросил посла Республики навести справки. Когда выяснилось, что бивни принадлежат существу женского пола по имени Глаза-в-огне, он попросил разрешения встретиться с ней. Ему не ответили.

Подождав, он повторил просьбу, приведя новые доводы.

Тот же результат.

Тогда он разузнал, где находится ее пещера, и, никому не говоря, надел защитный костюм, чтобы уберечься от холода, взял продуктов на шесть недель и отправился на встречу с Глазами-в-огне.

До пещеры он добирался четыре дня, четыре самых холодных дня в его жизни, а когда вошел, его встретила чернильная тьма, потому что Глаза-в-огне обходилась без света. Он включил закрепленный на шлеме фонарь. Он никого не увидел, но по некоторым признакам понял, что пещера обитаемая, и двинулся вглубь. Четверть мили спустя извилистый коридор привел его к Ночной ползунье.

Он увидел огромного серого червя с двумя красными углями вместо глаз и десятком щупалец, извивающихся у шеи.

Он же напоминал ей сложную схему: сосуды, несущие кровь, тепло, распространяющееся во все стороны.

— Ты та, кого зовут Глаза-в-огне? — спросил он, голос его гулко отдавался от стен пещеры.

— Да, — шипящим шепотом ответила она.

— Меня зовут Масаи Лайбон.

— Я знаю, кто ты. Дважды я отказывалась видеть тебя. Ты нарушил договор, войдя в мой дом без разрешения.

— Я приношу свои извинения. Но пришел я потому, что не мог поступить иначе.

— Я знаю, почему ты здесь, Масаи Лайбон.

— Знаешь?

— Разве я не Глаза-в-огне, которая видит то, о чем другие могут только догадываться?

— У тебя есть то, что тебе не принадлежит. То, что мое племя разыскивало сотни лет.

— Ты говоришь о бивнях, — прошипела Глаза-в-огне.

— Да.

— Но это уже не те бивни, которые принесли мне сорок лет тому назад. Они стали хранилищем священного искусства моего народа.

— Они принадлежали моему племени и должны вернуться к нему.

Она смотрела на него невидящими красными «бельмами».

— Они не принесут вам счастья, Масаи Лайбой. Он сел на каменный пол, привалился спиной к каменной стене.

— Ты не знаешь, зачем они мне нужны.

— Знаю, Масаи Лайбон. Мои слепые глаза видят как прошлое, так и будущее, и я вновь говорю тебе, что от обладания бивнями пользы вам не будет. — Она помолчала. — Я предвидела, что ты придешь. Я даже запечатлела тебя в резьбе, Масаи Лайбон.

— Меня? — удивился он.

— Да.

— Если ты можешь заглянуть в будущее, ты знаешь, что я сейчас скажу?

— Я не знаю.

— Значит, ты не можешь заглянуть в будущее.

— Бедный человек! Как и мои сородичи, ты видишь только Здесь и Теперь. Прошлое застыло в своей неизменности, но число вариантов будущего бесконечно. Я вижу наиболее вероятные варианты и говорю, что обретение бивней не вернет твоему племени былого величия.

— Обретение — лишь первый шаг.

— Сделаешь ты то, что должно быть сделано, Масаи Лайбон? — спросила Глаза-в-огне. — Отведешь необрезанного сына на гору на Земле и искупишь грехи своего племени?

— Нет. — Он с трудом сумел скрыть изумление, ибо она действительно знала все. — Я верну бивни масаи. Другие сделают остальное.

— Другие ничего не сделают, Масаи Лайбон, — прошептала Глаза-в-огне. — И в конце концов масаи лишатся бивней.

— Никогда! — воскликнул он. — Заполучив их, мы никогда с ними не расстанемся!

— Расстанетесь, Масаи Лайбон! — уверенно ответила она. — Для бивней возможны два равновероятных будущих. В первом случае они навечно останутся на Беламоне XI, чтобы со временем стать святая святых моего народа. Во втором они будут путешествовать по всей галактике, принося несчастья одним и смерть другим.

— Они станут собственностью масаи и у них останутся, — стоял на своем Масаи Лайбон.

Она покачала змеиной головой.

— Нет, Масаи Лайбон, этого не случится.

— Тогда ты ошибаешься.

Дрожь сомнения пробежала по ее огромному телу.

— Возможно.

— Я должен забрать бивни.

— Я не могу отдать их тебе. Я трудилась больше сорока лет. Работа над большим завершена, на малом сделано больше половины. Они стали частью моей жизни, я не могу с ними расстаться.

— У меня есть деньги. Назови свою цену.

— Им нет цены, Масаи Лайбон.

— Может, мы найдем компромисс. Нельзя ли перенести твою работу на другой материал?

— Нет. Нигде я не врезалась глубже, чем на тысячную долю миллиметра, нет ни одной линии, которую можно разглядеть без специального оборудования. Сделанное мною невозможно перенести или скопировать. — Она помолчала. — Работа такая тонкая, что бивни нельзя даже трогать. Прикосновение твоей руки может уничтожить столетия истории моего народа. Эта гора станет храмом, и всем, кто захочет увидеть мою работу, придется совершить паломничество в эту пещеру, где с помощью особых приспособлений они смогут увидеть плоды моих трудов.

— Очень сожалею, но все это останется лишь в твоих мечтах. Покидая Беламон XI, я заберу бивни с собой.

— Выслушав меня, ты все-таки хочешь взять бивни?

— Да.

— Я не могу этого разрешить, Масаи Лайбон.

— А я не смирюсь с отказом, Глаза-в-огне.

— Ты пришел без оружия.

— Я пришел поговорить… в этот раз.

— Если ты вернешься, я тебя убью.

— Я вернусь, потому что готов рискнуть своей жизнью.

Когда Масаи Лайбон вошел в кабинет посла, тот оторвался от компьютера и мрачно посмотрел на него.

— Два часа тому назад я был готов вышвырнуть вас с планеты.

— Неужели? — Лицо Масаи Лайбона напоминало маску, взгляд не отрывался от снежной белизны за окном кабинета.

— Вы наведывались к Ночной ползунье, известной под именем Глаза-в-огне?

— Да.

— Вам же запретили приходить к ней!

— Я повинуюсь Божьей воле, а не законам Ночных ползунов.

— Вы должны повиноваться законам Республики, которые представляю здесь я, — сурово молвил посол. — Я запретил вам идти к ней, но вы пошли. Я мог бы арестовать вас за это. — Посол долго сверлил его тяжелым взглядом, потом вздохнул. — Но полчаса назад мне позвонили из здешнего министерства инопланетных дел.

— Однако.

— Глаза-в-огне не хочет, чтобы вам причиняли вред, задерживали или высылали с планеты помимо вашей воли. У меня нет иного выбора, как подчиниться… но я не понимаю ее мотивов. — Он покачал головой. — Чем дольше я общаюсь с инопланетянами, тем больше убеждаюсь, что их действия не объяснишь логикой.

— Если вы не арестовываете меня и не высылаете с планеты, зачем вы меня позвали? — спросил Масаи Лайбон.

— Потому что я хочу знать, что происходит. К примеру, кто такая эта Глаза-в-огне? За пределами этой планеты о ней никто и не слышал.

— У нее есть то, что ей не принадлежит.

— Вы думаете, что оно принадлежит вам?

— Моему народу.

— Послушай, черт побери, у нас с тобой народ один, но, уверяю тебя, у нее нет ничего такого, что принадлежит мне!

— Мой народ — масаи, и ей есть что вернуть нам.

— Да кто такие масаи? Я никогда о них не слышал.

— Человеческое племя.

— У людей теперь нет племен, Масаи Лайбон, — отчеканил посол. — Есть единое человечество, и ничего больше. Мы все противостоим галактике.

— Если это так, то в итоге галактика победит.

— Как бы не так, — усмехнулся посол. — Но мы уклонились от темы. Что из принадлежащего ей вы считаете своим?

— Два слоновьих бивня.

— Бивня? — удивился посол. — Она работает над ними почти полстолетия.

Взгляды мужчин встретились.

— Она не имела права начинать эту работу.

— Теперь слишком поздно говорить об этом. Как я понимаю, через десять лет она завершит этот грандиозный проект.

Масаи Лайбон покачал головой:

— Она его не завершит. Улетая с планеты, я заберу бивни с собой.