Зарубежная фантастика (изд-во Мир) - Фиеста отважных. Сборник научно-фантастических произведений

      Одри Монро не была легкомысленной. Она была движима сильнейшим из существующих для женщины побуждением. Она заставила себя относительно успокоиться.
      Нужно подумать. Она должна подумать. Это она понимала.
      Ей пришла в голову глупая мысль: «Человек разумное животное. Ладно, Одри Монро, пан или пропал».
      Она глубоко вздохнула, борясь с физической усталостью. Глупо было тратить силы, колотясь об… обо что она там колотилась?
      Одри снова встала на ноги и сделала шаг вперед. Еще шаг и еще и вот она уже осторожно прикоснулась к этому «чему-то». Единственное, что пришло ей на ум, — стекло. Стекло, прозрачное до невероятия, но ощущение то же самое — просто слегка прохладная твердая поверхность.
      Она быстро наклонилась, подобрала камень размером с бейсбольный мяч и стала им колотить — абсолютно безрезультатно. Силовое поле выдержало бы ядерный взрыв средней мощности.
      Она стучала дольше, чем требовал здравый смысл, и, наконец, по прошествии времени в отчаянии уронила камень.
      Отступив назад, Одри громко сказала вслух:
      — Я должна подумать. Мне нужно подумать.
      Она вернулась к невидимой стене и вытянула руку вверх. Ростом Одри Монро была пяти футов пяти дюймов; экран, или что это там было, уходил выше, чем она могла дотянуться. Она наклонилась к земле — он доходил до самого низа.
      Все время нащупывая экран, она стала двигаться по кругу вправо. Одри полностью обошла стоящий на маленькой поляне чужой корабль.
      Невидимый барьер образовал замкнутый круг. Пришлось признать, что это — купол, полностью накрывший небольшое пространство вокруг корабля подобно стеклянной крышке, которой накрывают пирог.
      Она отступила, качая головой.
      Неожиданно Одри закричала:
      — Франклин, Франклин! Ты меня слышишь? Не бойся, Франклин! Ты меня слышишь?
      Когда она его любила, она никогда не называла его Франклин. Она называла его Франклин, когда бранила за нарушение какого-нибудь табу. Он нарушил какое-то табу. Он убежал, чтобы поиграть в лесу и, ко всему прочему, забрался в это странное место. А это, очевидно, было очень серьезным табу.
      Франки застыл. Ее голос доносился очень отчетливо. Но Франки Монро не смог бы ответить, даже если бы захотел. У него перехватило дух.
      Одри в отчаянии закрыла глаза.
      Неожиданно она повернулась и побежала к дому. Она бежала так быстро и осторожно, как только могла — только бы не споткнуться. Ей нельзя терять время на спотыкания вдоль узкой тропы.
      Одри кинулась вокруг дома к гаражу. Внутри она с безысходностью огляделась. Ее взгляд упал на саперную лопатку, которую Лью купил в армейском магазине для турпоходов и хозяйственных нужд.
      Подхватив ее, она направилась обратно к чужому кораблю.
      Одри приблизилась к силовому полю, остановившись как раз вовремя, чтобы снова на него не налететь. Оно было такое невидимое. Она начала копать в том месте, где оно достигало земли. Копая так быстро, как только позволяли силы, она достигла глубины двух футов, прежде чем ее вновь коснулось отчаяние.
      Она углубилась еще на фут. Наконец она уронила инструмент и, разрыдавшись, уселась на землю. Одри осознала, что барьер имеет форму шара и проходит как над, так и под землей. Места, где она могла бы прорваться, не было.
      Она заставила себя встать и поднять многоцелевой инструмент. Используя его против щита как кирку, убедилась, что он не более эффективен, чем ее кулаки.
      Глянув на них, Одри в первый раз заметила, что они все иссиня-черного цвета и глухо ноют. Она посмотрела вниз на блузку. Та была в крови.
      В голову пришла глупая мысль, что Лью будет поражен ее видом. В это время лета он приезжал только на уик-энды и, конечно же, ожидал, что она встретит его в наилучшем виде.
      Лью, подумала она, он не приедет еще… как долго?
      Кто здесь еще есть?
      Ближайшие соседи — в нескольких милях отсюда. Она может вскочить в «Рено» — их вторую машину — и…
      Нет, наверно, ей нельзя терять время. Неизвестно, как долго штуковина останется на месте. Если она уедет, та может улететь вместе с Франки. Нужно придумать что-нибудь самой.
      С самого начала было сумасшествием построить этот маленький домик в горах и лесах — без телефона, без соседей. Они были дураками из дураков.
      Прочь от всего этого, говорили они друг другу. Вывезти Франклина на действительно чистый воздух. С младенчества научить его любить мир животных и птиц. С самого начала внушить ему любовь к природе. Научить рыбачить, охотиться, ощущать прелесть безлюдных лесов и гор вдали от смрада городов, рева машин и заводского дыма.
      Телефона нет.
      Воспользоваться автомобилем в поисках помощи — немыслимо.
      Нужно подумать.
      Лью будет не скоро.
      Одрп быстро повернулась и заспешила обратно к дому. Благодарение небу, он был недалеко.
      Отчаяние подтолкнуло ее к стеллажу, где Лью хранил оружие. Пистолеты — нет, конечно нет. Даже автоматический сорок пятого калибра — сувенир со времен его службы в армии — тоже не то. Она сняла шестизарядный охотничий карабин тридцатого калибра с явно не нужным в данном случае оптическим прицелом. Одри пошарила в ящике с патронами. Нужно сосредоточиться. У Лью было немного мощных патронов для более крупной дичи — медведя, лося. Должно быть, эти. Она схватила горсть и отправилась обратно.
      В десяти шагах от дома ей пришла в голову другая мысль. Одри резко повернула и поспешила к гаражу. Канистра с галлоном керосина для светильника. Подняв ее, она снова развернулась.
      Нет. Она забыла спички. Оставив на время ружье и керосин, она рванулась на кухню и схватила коробок хозяйственных спичек.
      Обратно — за ружьем и керосином, и снова — вверх по тропе, в сторону ненавистного пришельца из космоса. Ненавистного пришельца, который захватил Франклина Монро.
      Одри стояла не более чем в десяти футах от экрана и загоняла пальцем мощные патроны в магазин. Она передернула затвор и прицелилась, но не в упор. Зная изрядную убойную силу ружья с таким калибром, ей невыносимо было целиться в сторону Франки.
      Она нажала на курок, и пуля, протестующе взвизгнув, срикошетила в лес. Она передергивала затвор и стреляла снова и снова, до тех пор, пока магазин не опустел.
      Насколько Одри Монро могла судить, в невидимой стене не было ни малейшего намека даже на трещину.
      Она уронила ружье и начала быстро собирать вокруг сучья и хворост, а затем соорудила костер у самой кромки «невидимого». Тщательно полив все керосином, Одри отступила назад и бросила спичку.
      Костер причудливо вспыхнул ярким пламенем. Она добавила керосина.
      Могла ли она различить малейшие признаки красноты по краям, указывающие на то, что жар действует на барьер? Да-да — могла!
      Нет, не могла. Количество тепла, которое было способно поглотить силовое поле, лежало за пределами ее разума.
      Горючее — как жидкое, так и дерево — иссякло, и она снова опустилась на землю. Она уставилась вниз на свои руки, ее разум был на грани того, чтобы соскользнуть в пропасть беспамятства.
      Одри покачала головой от удивления. За все взрослые годы они никогда не видела свои ногти в таком состоянии — обломанные, грязные, один кровоточит. А ее часы? Изящные, до смешного изящные наручные часики, которые Лью подарил ей в годовщину их свадьбы, — всмятку.
      Где Лью? Почему его здесь нет? Разве брак не священное содружество? Почему мужа нет здесь, чтобы обо всем позаботиться?
      Внутри корабль досконально изучал свои банки данных. Сканнеры эмоционального настроя сообщили, что приятная разумная жизнь, которой он разрешил войти, теперь излучала не только страх, но и потребность, правда менее сильную, в пище. Что касалось страха, корабль сделал все необходимое. Он установил защиту от существа, находившегося снаружи.
      Нужной пищи среди запасов корабля не оказалось. Придется ее изготовить.
      Теперь сканнеры прозондировали глубже, за эмоциональным уровнем, и собрали данные.
      Помимо страхов, касающихся его матери, и усталости от этого окружения, Франклин Монро начал думать о еде. Что-то заставило его думать о еде. Он сообразил, что пропустил ленч. На самом деле — теперь, когда он об этом подумал, — он был очень голоден. Он не мог думать ни о чем другом. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь ему приходилось так усиленно думать о еде.
      Корабль выдал пятифунтовый шоколадный торт и полгаллона клубничного мороженого.
      Со своей стороны Франки Монро, широко раскрыв от удивления глаза, энергично принялся за дело — без ложки и вилки.
      У компьютеров была другая проблема. Они были запрограммированы стартовать и лететь в родную систему, если разумная жизнь, которая ими управляла, не вернется в течение определенного времени. У их создателей не было никакого желания, чтобы образец их технологии попал в чужие руки, если бы исследователя-разведчика постигло несчастье.
      Контрольное время, назначенное разведчиком для своего возвращения, быстро подходило к концу.
      Одри Монро звала:
      — Франклин! Франклин! Ты меня слышишь?
      На самом деле у нее не было возможности узнать, жив ли он вообще. Но она отказывалась думать об этом.
      Она не могла даже узнать, проходит ли звук через невидимый барьер. Слышен ли в корабле ее голос — всего лишь с десяти футов от закрытого люка?
      Но на данный момент она не могла придумать ничего лучшего, чем звать и звать. Она звала, силясь исключить излишне резкие ноты в голосе:
      — Франки, пожалуйста, ответь мне.
      — Мама? — донесся тоненький дрожащий голосок. У нее было желание закричать. Но делать этого было нельзя.
      Франклин Монро был в том возрасте, когда семейная драма может разразиться из-за того, что ребенок захлопнулся в ванной и от испуга и удивления перед настойчивыми указаниями родителей, как открыть щеколду, уже не способен следовать их советам.
      Она звала, изо всех сил стараясь, чтобы голос был успокаивающим, несмотря даже на то, что все ее существо кричало о ненависти к этому похитителю с небес.
      Она звала:
      — Франки, не бойся. Все будет хорошо.
      До этого момента Франки Монро не приходило в голову, что кроме трепки, которую он заслужил, нарушив запрет, нужно бояться чего-то еще.
      Теперь, неожиданно, до него дошло, насколько чуждым было окружение. Всеми фибрами своей души он желал только одного — оказаться на руках своей мамы, в безопасности уютного домика, в котором они проводили летние месяцы.
      Он громко заплакал.
      Сенсоры корабельного компьютера распознали изменения в настроении разумной жизни, которой он позволил войти внутрь. Компьютер также определил, что изменения вызваны устройствами существа, находящегося за экраном. Оно по-прежнему излучало страх, ненависть и жажду разрушения. Оценив ситуацию, компьютер пока отказался от уничтожения особи, излучающей ненависть. Внешняя угроза еще не превысила уровень его собственной минимальной защиты.
      Ранее он зафиксировал, что особь снаружи силового поля попыталась его уничтожить. Но усилия существа были столь незначительны, что не пришлось даже увеличивать мощность поля, хотя при необходимости это было вполне возможно.
      В работу компьютера был привнесен еще один элемент. Если живой разумный исследователь с корабля не вернется и, следовательно, возвращаться в родную систему придется без него, то как тогда поступить с новой разумной жизнью, которой компьютер разрешил войти? Оставить ли внутри корабля?
      Были проверены банки данных. Прецедента не обнаружилось. Однако симпатичная разумная жизнь находилась в опасности со стороны особи, находящейся снаружи. Нельзя было оставлять ее на милость врага. Нужно взять ее обратно в родную систему.
      Одри Монро подползла на коленях как можно ближе к экрану и позвала голосом, который она все еще пыталась заставить звучать умиротворяюще:
      — Франки, Франки, не надо бояться. Скажи мне. Скажи маме. Кто там с тобой внутри?
      — Никого! — прорыдал он. — Прости меня!
      Глубоко втянув в себя воздух, она попыталась подавить дрожь.
      Успокаивая сына, она позвала:
      — Франки, тогда кто там с тобой? Какое-нибудь маленькое животное или что-нибудь еще?
      — Ничего здесь нет, — рыдал он. — Я хочу домой! Мама, я хочу домой!
      — Кто тебя туда забрал?
      — Никто, — продолжал реветь он. — Я зашел внутрь. Прости меня!
      От мучительных страданий она закрыла глаза.
      — Дверь закрыта! — взвизгнул он.
      Она позвала:
      — Франки, не бойся. Ты уверен, что с тобой никого нет?
      — Никого. Я хочу домой.
      Франклин Монро почувствовал, что непосредственная угроза быть отшлепанным отодвинулась. Мать и не пыталась его поймать для этого. Задача вернуться к безопасности дома и ее рук становилась все более важной.
      — Мама, забери меня домой!
      Это была ее проблема. Она была его охраной. Она была ere защитой. Его рыдания усилились.
      Что и зафиксировал корабль.
      Но внешняя угроза, вызывающая добавочный стресс, считалась все еще недостаточной для принятия карательных мер.
      Одри заставила себя успокоиться настолько, насколько это ей только удалось. Она должна подумать. Ей просто надо подумать.
      Франклин утверждает, что в корабле, если не считать его самого, никого нет.
      На кратчайшее мгновение у нее блеснула надежда. Мог это быть правительственный эксперимент? Есть ли гденибудь поблизости пилот ВВС, возможно, один из участников новой космической программы? Но нет. Силовое поле, вся аура этой штуки были чужими. Ей не стоит цепляться за соломинку.
      Она взяла себя в руки и позвала:
      — Франки, оглянись вокруг. Там нет каких-нибудь… каких-нибудь дверных ручек? — Термин был глупым, но какие еще слова она могла сказать пятилетнему ребенку. — Есть там что-нибудь, похожее на ручку на… двери… через которую ты вошел?
      — Нет!
      Она закрыла глаза и на мгновение испугалась, что упадет в обморок. Как этого до сих пор не произошло — для нее было загадкой.
      Она снова взяла себя в руки и изо всех сил постаралась говорить спокойным тоном.
      — Франки, посмотри как следует. Попробуй открыть дверь, и мама заберет тебя обратно в домик, чтобы съесть вкусный ленч.
      — Я не хочу никакого ленча. У меня есть мороженое и торт, и у меня болит животик. Я хочу домой!
      Начало фразы для нее ничего не значило, что было даже к лучшему. В ее напряженном состоянии это было бы лишней нервотрепкой. Она пропустила слова сынишки мимо ушей.
      — Франки, есть там что-нибудь на двери, что ты смог бы повернуть или сдвинуть? Что-нибудь вообще есть?
      — Нет! — Он перешел на крик — теперь уже с оттенком раздражения в голосе по отношению к защитнице и охране. Она знала, что нужно ему. Почему она не приходит и не забирает его? Крик Франки стал громче — крик обиженного ребенка.
      Первый раз в жизни Одри пожалела, что ее вырастили неверующей.
      — Франки, тогда… — сказала она — … тогда погляди вокруг себя. Франки.
      Она сделала на мгновение паузу. Теперь ей было страшно произнести то, что она должна была сказать. Она понятия не имела, что из этого выйдет. Но больше ничего не оставалось делать. Она вообще не могла придумать что-либо еще.
      Одри крикнула:
      — Есть там какие-нибудь кнопки, которые ты смог бы нажать? Какие-нибудь рычаги, которые мог бы передвинуть?
      — Что? — его голос дрожал.
      — Посмотри, есть ли там какие-нибудь маленькие штучки, которые ты можешь нажать или передвинуть? Ну, знаешь, как если бы ты закрылся в ванной. Ты помнишь, тебе надо было повернуть защелку, тут то же самое. Мама здесь, снаружи, и не может открыть дверь. Ты должен сам ее открыть изнутри.
      Он громко заплакал.
      Одри снова предалась отчаянию. Возможно, это было к лучшему. Она не могла знать, каков был бы результат, попытайся он поиграть с управлением корабля. Шансы, что он наткнется на ту кнопку, которая должна открыть дверь, или на ту, что уберет барьер, были весьма маловероятны. Но что еще оставалось делать?
      Одри Монро не могла знать, что Франки давно уже наигрался со всеми переключателями и что корабль автоматически заблокировал все необходимое.
      В отдалении она расслышала гудок автомобиля. Она вскочила на ноги.
      Лью!
      Одри поспешила вниз по тропинке, не помня о том, что ей нельзя спотыкаться, что она не может позволить себе терять на это время. Дважды она падала.
      Она встретила его у дверей, запыхавшаяся, издавая всхлипывающие звуки, подобные тем, что у нее вырывались, когда она царапала и колотила барьер.
      Схватив ее, он разглядывал всклокоченные волосы, кровь на блузке, подбитый глаз, обломанные ногти, рваную одежду, единственную туфлю — очевидно, о потере второй ей было неизвестно.
      — Оди, Оди! Кто это сделал?! Куда он пошел?! Как давно?!
      Он повернулся и кинулся в дом, чтобы появиться через мгновение со своим автоматическим пистолетом сорок пятого калибра.
      — Куда он пошел?
      — Франки! — простонала она.
      Он поднял ее на руки и понес обратно в дом. Подойдя к кушетке, он опустил ее со всей нежностью, на какую был способен. Ее тело было холодным-холодным!
      — Где Франки? — нетерпеливо спросил он. — Оди, скажи мне. С тобой теперь все в порядке. Все будет хорошо. Куда они пошли? Кто взял Франки?
      Она простонала:
      — Космический корабль. Летающая тарелка.
      Он развернулся и бросился в ванную комнату, чтобы через секунду появиться со стаканом в одной руке и с бутылкой в другой.
      Когда он вслед за этим принес таблетки, его руки тряслись.
      — Давай, Оди. С тобой все в порядке. Прими это. — Он приподнял ее и запихнул ей в рот таблетку. — Теперь запей водой. Тебе станет лучше. Давай, прими еще одну.
      Он крепко ее придерживал, пока у него хватало выдержки оставаться спокойным.
      — Теперь слушай, Оди. Ты должна мне рассказать. Где Франки? Кто его взял? Куда они пошли? Ты должна вспомнить.
      Еще раз. Еще и еще раз она заставила себя сделать то, что делала сегодня так часто. Она постаралась успокоиться.
      Наконец она сглотнула и, глубоко вздохнув, сказала:
      — Лью. Вверх по тропинке — там что-то странное. Что-то… оно не из этого мира. — Одри разразилась истерическим смехом по поводу выбранной ею терминологии.
      Он дал ей пощечину.
      — Оди! Кто взял Франки?!
      Она тряхнула головой.
      — Хорошо. Я не истеричка. Не… совсем. Лью, я не сошла с ума. Вверх по тропе, там что-то есть. Будто большой, здоровенный баскетбольный мяч или что-то в этом роде, только выглядит, как огромная жемчужина. Франки находится в ней.
      Он опустился на колени, чтобы быть ближе. Теперь он смотрел не понимая.
      Наконец он поднялся.
      — А что случилось с тобой? — Он коснулся кровавого пятна на разорванной блузке.
      — Я… я предполагаю, что это я сама. Пыталась попасть внутрь. Лью, я испробовала все, что можно. Она начинала говорить все более связно.
      — Лью, я знаю, что ты думаешь. Но я говорю правду. Вверх по тропинке в сторону леса, на той полянке. Что-то там приземлилось.
      Лью не мог удержаться от внимательного взгляда в ее сторону.
      Он вскочил и бросился к стеллажу с оружием.
      — Где мой «Спрингфилд»?! — гаркнул он.
      Она стала подыматься с кушетки, отбросив волосы назад тыльной стороной правой руки.
      — Я его взяла, — сказала она, глубоко дыша. — Я знаю, Лью, что все это звучит для тебя невероятно. Но там есть что-то вроде невидимого… что-то вокруг космического корабля. Я пыталась прорваться. Я пыталась разбить его из ружья. Пыталась его сжечь. Ничего не вышло.
      Он перестал на нее таращиться, достал двустволку и, переломив ее, загнал в казенник два патрона с картечью.
      Следуя за ней, он направился к двери.
      Бегом она повела его по тропе. Она сбросила вторую туфлю, чтобы бежать быстрее.
      Не задумываясь, он поднял ее и сунул в карман, подсознательно понимая, что лучше бы это сделать позже, когда и если они найдут первую.
      Она слегка его опережала, продолжая спешить вверх по тропе, когда он заметил недостающую туфлю сбоку от дороги и довольно-таки надолго задержался, чтобы ее поднять.
      Одри обернувшись окликнула его; сейчас ее голос был спокойным.
      — Франки внутри, но, кажется, с ним все в порядке, хотя он и напуган. Он говорит, там с ним внутри никого и ничего нет.
      Лью сделал глубокий вдох, тряхнул головой и продолжил путь вслед за ней.
      Она обогнула небольшой поворот и направилась к поляне, где расположился чужой корабль. Одри была к нему на полпути, когда Льюис тоже свернул с тропы и поднял дробовик — глаза у него полезли на лоб.
      Несмотря на то, что она приблизилась к барьеру, невидимому барьеру, люк корабля открылся и наружу скользнул трап. Наверху со сморщенным и мокрым от слез лицом стоял Франки.
      Она продолжала беспрепятственно идти вперед, широко расставив руки.
      — Деточка, детка! — нежно проворковала она. — Мамин маленький хороший мальчик. Давай, иди ко мне, Франки.
      Он спустился вниз по трапу, вытирая на ходу глаза и хлюпая носом.
      Она взяла его на руки и держала так, как может держать только настоящая хранительница и защитница. Она повернулась и пошла прочь.
      Позди них послышался свистящий звук, но она не обернулась.
      Глаза Лью, все еще широко открытые от удивления, глядели вверх, сопровождая что-то в бездонное поднебесье.
      Он снова молча шел за женой и первенцем вниз по тропинке.
      Одри бормотала что-то успокаивающее, как это может делать только мать.
      Когда они добрались до домика, она сказала слегка расстроенно:
      — Боже правый, мое жаркое! — и понесла мальчика с собой на кухню.
      Лью уставился ей вслед.
      Он покачал головой:
      — Что может сделать пара успокаивающих таблеток.
 

ПОЙДЕМ СО МНОЮ РЯДОМ…

      Мартин Уэндл оставил свой «Ягуар-седан» у подножия холма и направился к коттеджу на вершине пешком. На полпути он приостановился и задумался. Для человека его полета и амбиций дело было незначительным. Или нет? Почему нужно было тратить так много времени? Пожатие плечами вышло очень по-человечески, а улыбка кривой. Он продолжил подъем.
      Легкий стук в дверь вызвал почти незамедлительный ответ.
      — Профессор дома? — спросил он.
      Отозвавшийся заколебался:
      — Вам назначено, сэр?
      Мартин Уэндл посмотрел на него.
      — Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.
      — Профессор Дрейстайн занят своими исследованиями, сэр. — Слуга сник.
      — Спасибо, — сказал Уэндл, подавая свою шляпу и трость.
      Он остановился у входа в убежище математика и, прежде чем его присутствие заметили, изучающе осмотрелся. Эта была комната ученого мужа. Удобная мебель, предназначенная для того, чтобы на нее что-то проливали, способная вынести пинки обуви и ожоги сигарет. В одном из углов находился изящный передвижной бар, в комнате было более одной коробки для табака и более одной подставки для трубок. На стенах висело несколько картин; Уэндл различил работы Риверы, Гранта Вуда, Хартли, Беллоуза, Марина.
      В тяжелом кожаном кресле скорчился Ганс Дрейстайн. Над книгой торчали только его знаменитая копна белых волос и часть необычно высокого лба. Перед ним, на коврике, опустив голову на лапы, расположился громадный черный пес немыслимой породы.
      Собака открыла глаза и тихо протестующе зарычала.
      — Профессор Дрейстайн? — спросил Мартин.
      Ученый выглянул из-за своего фолианта и заметил стоящего перед ним человека — высокая фигура, линкольновского типа лицо, безукоризненная одежда, почти высокомерный безапелляционный тон.
      Ганс Дрейстайн заложил страницу указательным пальцем, распрямился и нахмурил брови.
      — Я давал указание Уилсону… — начал он.
      — Вопрос гораздо важнее мелочей, которые могут нам помешать. Мне необходимо провести с вами полчаса.
      Собака снова зарычала.
      — Хватит, хватит, мальчик. Успокойся, — сказал ей Дрейстайн и обернулся к посетителю: — Мое время расписано полностью, сэр. Это убежище — единственная возможность уединиться, чтобы немного расслабиться, подлечить стариковские болячки, иногда закончить затянувшиеся исследования.
      Высокий посетитель нашел себе стул напротив пожилого человека.
      — Мое время так же ценно, как и ваше. Я не намерен тратить его впустую. — Его глаза уставились на собаку. Он кивнул и перевел их обратно на негостеприимного хозяина. — Вы знакомы с жизнью Роджера Бэкона, английского философа и монаха?
      Ученый вздохнул, закрыл книгу и положил перед собой на журнальный столик. Закрыв глаза, он сказал:
      — Родился в 1215-м и умер в возрасте около восьмидесяти лет. Обучался в Оксфорде и Париже, стал профессором. Вступил в Орден францисканцев и обосновался в Оксфорде, где специализировался в алхимии и оптике. Должно быть, в те дни он был занят больше своими делами. В 1257-м его обвинили в колдовстве, и он потерял в заключении десять лет полнокровной жизни.
      Голос Ганса Дрейстайна с возрастом стал тише, но не утратил своей знаменитой ироничности.
      — Интереснейшая личность, — закончил он. — Но какое отношение имеет старый философ к вашему вторжению, мистер…
      — Мартин Уэндл, — подсказал посетитель. — Вам несомненно будет интересно узнать, что Бэкон был мутантом — Homo superior — одним из первых, кто упоминается в наших записях.
      Лохматые белые брови поползли вверх.
      — Какое несчастье, что он дал обет.
      В голосе Уэндла прозвучало легкое раздражение:
      — Большое несчастье, профессор. Как вы убедитесь, сэр, я не занимаюсь ерундой.
      Математик остановил на нем долгий взгляд, наконец встал и направился к бару.
      — Хотите выпить, мистер Уэндл?
      — Спасибо, нет.
      Смешивая себе порцию, профессор заговорил:
      — Я тут обнаружил, вопреки общему мнению, что алкоголь, э-э, в разумных дозах способствует научным изысканиям.
      — Я так не считаю.
      — Конечно. — Профессор Дрейстайн вернулся в свое кресло. Глаза собаки проследили за ним от кресла до бара и обратно. — Итак, сэр. Эти ваши полчаса моего времени?
      Когда хозяин снова откинулся в кресле, его сухощавое лицо на секунду расслабилось.
      — Раньше я об этом никому никогда не рассказывал, — начал Уэндл. — Хотя, чтобы так или иначе получить информацию, я потратил слишком много лет.
      Профессор отхлебнул из бокала.
      — Меня всегда интересовала история Бэкона — легенды, мифы.
      — С Бэкона история лишь начинается. Вы, конечно же, знаете, что значительную часть своей жизни он провел в поисках философского камня и эликсира жизни.
      — Он разделял заблуждения других алхимиков своего времени.
      Мартин Уэндл покачал головой.
      — Вы не поняли. Роджер Бэкон никогда не гонялся за блуждающими огнями.
      Профессор еще раз прихлебнул, и глаза его сверкнули.
      — Я забыл, вы же мне сказали, что он был Homo superior. Поэтому, ну, скажем, он открыл эликсир жизни, философский камень.
      Уэндл прервал:
      — Профессор, вы же не будете отрицать, что сегодня две эти древние цели алхимиков — бессмертие и превращение металлов — вполне достижимы.
      Профессор неожиданно улыбнулся.
      — Постойте, — сказал он. — Однако, мой друг, все это было семь сотен лет назад.
      — А Бэкон был Homo superior, и если вы будете попрежнему меня прерывать, то вашего времени уйдет гораздо больше, чем полчаса.
      Профессор молча улыбался, в то время как Уэндл продолжал:
      — Насколько я знаю, Бэкон не преуспел с превращением металлов и, конечно, не осознал, что добился победы над смертью. Видите ли, он был арестован прежде, чем закончил свои эксперименты. Когда его освободили, его дух был сломлен уже настолько, что он не смог достигнуть снова ранее завоеванных высот.
      Вопреки подспудному протесту, профессору было интересно. По крайней мере это было что-то новое, и хотя плоть его была стара, ум оставался по-прежнему молодым.
      — А теперь сделаем «лирическое отступление», — сказал Мартин Уэндл. — Профессор, вы никогда не интересовались, что бы случилось с шимпанзе, будь ей отведен человеческий срок жизни?
      — Боюсь, я не совсем улавливаю…
      — Подумайте о том, что человек не взрослеет, не способен на самостоятельные поступки, пока не достигнет приблизительно четырнадцатилетнего возраста. Возраста, когда все его друзья-млекопитающие уже повзрослели, одряхлели и умерли. Но не заметили ли вы, насколько шимпанзе опережает в развитии человека в возрасте от двух до четырех?
      — Это хорошо известно, — признал профессор. Он никак не мог связать этот факт с началом разговора.
      — Задолго до того, как человеческий ребенок отложит в сторону свои игрушки, шимпанзе уже полностью завершит жизненный цикл. Но представьте, что мы дали ей срок для интеллектуального роста лет на сорок-пятьдесят?
      — Я понял, — сказал профессор. — Весь спор о том, что Бэкон вкатил свой эликсир шимпанзе, и…
      Уэндл покачал своей угловатой головой.
      — Да нет, я привел первый попавшийся пример, поскольку способности шимпанзе общеизвестны. Для экспериментов Бэкон использовал свою собаку Дьявола — животное, которое само по себе результат его собственных экспериментов, связанных с мутациями.
      И опять профессору стало интересно.
      — И он продлил его жизнь до человеческой?
      — Более чем, профессор, — ответил сухо собеседник. — Бэкон облагодетельствовал своего любимца бессмертием.
      И снова белые брови приподнялись.
      На этот раз, не обращая внимания на скептицизм, Уэндл продолжил:
      — Однако пойдем по другому пути. Подумайте, профессор, человек и собака. Через столетия, через примитивнейшие времена. Профессор, от пещер всегда — человек и собака — всегда. Используя биологическую терминологию — симбиоз.
      Профессор Дрейстайн опустил руку, чтобы приласкать жуткую черную морду твари, лежащей перед ним на коврике.
      — Но представьте, профессор, — сказал Уэндл, — старый, добрый друг человека — собака — получает возможность развить интеллект до такой степени, что сначал он анализирует, а затем критикует своего напарника, и все это на протяжении тысячелетий. Как вы думаете, каково будет отношение человека к подобному псу?