Короли Альбиона

Его вручил мне сегодня помощник капитана корабля, только что вошедшего в порт с грузом вина из испанского города Херес. Этот город теперь в руках христиан, но по-прежнему поддерживает торговлю с арабским портом Мотрил к югу от Гранады. Наши сердца ожили при известии, что, по крайней мере, еще четыре месяца назад все обстояло благополучно и в твоем семействе, и в Граде Победы, что бедуинской кавалерии удалось одержать верх над конными отрядами султанов Бахмани. Мы были также рады узнать, что планы строительства, задуманные тобою, дорогой брат, перед нашим отъездом, уже начали успешно осуществляться и что благополучно завершился спор между практикующими врачами относительно того, как должно быть организовано общественное здравоохранение. Частная выгода в просвещенном обществе дает свои благие плоды.

Поскольку ты получил мое первое письмо, я начинаю надеяться, что дошли или вскоре дойдут также и последующие, а потому не стану докучать тебе, пересказывая их снова (на всякий случай я попрошу Аниша приложить к моему письму краткую выдержку из них), а сам поспешу сообщить о событиях, имевших место с тех пор, как я последний раз писал тебе спустя месяц после летнего солнцестояния.

В первые два месяца ничего особенного не произошло. Седьмой, восьмой и девятый месяц года наиболее подходят для ведения войны в этих краях, поскольку солнце все-таки достаточно нагревает землю и даже после дождя успевает быстро ее просушить. С другой стороны, как раз в эту пору поспевает урожай, сперва различная зелень, затем хлеба, фрукты и травы, которые косят на корм для скота, так что крестьяне отнюдь не жаждут выступать в поход, да и их господа не желают отрывать их от сельских работ. Эти три теплых месяца даруют неожиданно изобильный, на наш взгляд, урожай, и плодами его всему народу предстоит питаться до следующего года, а все, что крестьяне не поспеют убрать вовремя, так и сгниет в поле, и им придется зимой голодать. Итак, несмотря на известия о действиях королевы в Шотландии, а затем и на севере Ингерлонда, где она успела, по слухам, собрать немалую армию, войска противника так и не двинулись на нас. Скорее всего, эта армия существовала пока только на словах, вместо солдат королева получила лишь обещания, но в следующем месяце — в октябре по местному календарю — эти обещания могут осуществиться.

Здесь, на юге, в Лондоне, тоже лишь в последние две недели начали происходить какие-то события. Уорик, Фальконбридж, Солсбери, Марч и все прочие предавались веселью и развлечениям, в особенности нелепым состязаниям рыцарским турнирам и тому занятию, которое они считают охотой. Али поведал нам чистую правду: эти люди гоняются по полям и лесам за лисой — да, всего-навсего за лисой! — верхом и со сворой собак. Я попытался указать этим вельможам гораздо более цивилизованный способ охоты: знатные люди занимают позицию на холме, а егеря, заранее собравшие различные виды животных в долине, гонят добычу на стрелков так, чтобы звери оказались в пределах выстрела из арбалета. Лорды только посмеялись надо мной, хотя я готов был пустить в ход свои арбалеты и показать им, как это делается! Я знаю, ты противник любого вида охоты, но ты должен признать, что мои правила гораздо гуманнее и разумнее, чем обычаи англичан.

В целом йоркисты обращались с нами достаточно вежливо, мы смогли нанять большой дом на улице, именуемой Ломбард-стрит (первыми здесь поселились купцы из Милана), у нас появились слуги и все необходимое благодаря деньгам, вырученным за драгоценные камни. Особенно ценятся здесь жемчуга и рубины, в первую очередь рубины — вам было бы трудно поверить, какие суммы предлагают здесь за них. Англичанам почти не доводилось видеть настоящих рубинов, они изумлялись их яркости и твердости. Хотя считается, что в королевской короне имеется огромный рубин, принадлежавший некогда брату прапрадеда нынешнего короля — Черному Принцу, но этот «рубин» (я его видел) представляет собой тусклый коричневатый камень, то есть, скорее всего, гранат.

На чем я остановился? Ах да, турниры и охота, а также танцы. Не знаю, поверишь ли ты моим словам, но дамы и господа предпочитают танцевать сами, а не любоваться выступлением специально подготовленных артистов. Эти забавы, конечно же, заканчиваются всеобщим распутством, чему способствует также неумеренное потребление алкогольных напитков.

Не забывали при этом и о делах. Партия Йорка и ее предводитель Уорик укрепляли отношения с лондонцами, наделяя купцов все большими правами и привилегиями, возвращая им права, отобранные у них королевой, и в, свою очередь, отнимая у торгующих в Ингерлонде иностранцев, в особенности у ганзейских немцев, те преимущества, которые она им предоставила, или, точнее, продала.

А что же сам герцог Йоркский? Да ничего. Целых три месяца мы ничего о нем не слышали. Этот великий человек, магнат, правивший страной в качестве протектора во время предыдущего помешательства короля, человек, которому, как все говорили, предстояло самому стать королем, претендент на корону, ради которого другие вельможи поднялись на борьбу, а простые люди тысячами погибали и становились калеками, — великий герцог Йорк все это время пребывал в Ирландии. Неделю назад он наконец явился в Лондон и, похоже, проиграл все, что выиграли для него сподвижники.

Я уже сообщал, с каким почтением суеверный народ относится к королю, к помазаннику Божьему. Генри и после поражения оставался королем Генрихом, а Ричард Плантагенет герцогом Йоркским, каковы бы ни были его права на корону. Пока его не короновали, он герцог, и все тут, но Йорк явился в столицу с трубачами впереди, и перед ним несли Королевский меч. Это огромное, варварски украшенное оружие, которому английский народ опять-таки придает некое мистическое значение. Разумеется, никто не отрицает необходимости оружия (во всяком случае, пока не преодолено на земле варварство), однако превращать столь уродливый предмет в фетиш — явная патология. Больше всего лондонцам не понравились знамена Йорка, украшенные львами и лилиями, поскольку на этот герб имеет право лишь король. В результате Йорк оттолкнул от себя едва ли не половину своих последователей — страшась адских мук, они не желают впредь поддерживать его. Хуже того: Йорк едва не рассорился с Уориком».

Тут как раз кончилась страница, и я отложил ее в стопку уже прочитанных листов. Крупная капля дождя упала на пол беседки в дальнем от меня углу. Я поднял глаза. Али уже стоял рядом со мной, единственный уцелевший глаз сверкал на его изуродованном лице, столь причудливом даже на фоне драконьих голов, украшавших его жилище, и лилового неба. Али потирал распухшие пальцы здоровой руки о материю, прикрывавшую его впалую грудь, а скрюченными когтями левой руки почесывал взлохмаченную козлиную бородку.

— Ты даже представить себе не можешь, что такое октябрь в Ингерлонде, — пробурчал он.

С этими словами Али выдвинул кресло с подушкой и уселся рядом со мной. Сейчас я не видел его здорового глаза — онустремил взгляд на свой сад, оживший в потоках вечернего ливня. Али по самые ноздри загрузился гашишем, я чувствовал его запах. Наклонившись, он оперся на разделявший нас столик, схватил маленький пирожок с бхангом и закинул его в рот. Глаза его блестели.

Он перевернул только что отложенную мной страницу, пробежал ее глазами, проглотил остатки пирожка и утер рот рукавом. Кивнул, отвечая своим мыслям.

— Почитай вслух, — попросил он. — Я хочу снова припомнить все.

Я взял в руки следующий лист и вернулся к посланию князя. Али внимательно слушал.

«Уорик и его брат Томас Невил как раз были у нас, в нашем доме на Ломбард-стрит. Уорик хотел купить жемчуга для своей жены Анны. Он привел с собой ювелира, и тот тщательно отбирал драгоценности для графской короны, когда в дверь постучали и в дом ворвался какой-то дворянин, громко требуя Уорика. Он сказал ему, что герцог Йорк прибыл в Вестминстер с трубачами, огромной свитой и с королевским гербом на знамени. Всего два дня назад герцог ночевал в Абингдоне, неподалеку от Лондона, и так рано его в столице не ждали.

Мне было любопытно поглядеть на герцога Йоркского, из-за которого началась эта смута, так что мы все трое я, Аниш и Али увязались вслед за Уориком в Вестминстер-Холл. Это на другом конце большой улицы, именуемой Стрэнд, примерно в двух милях от нашего дома. Мы вошли в Вестминстер-Холл, где уже собрался парламент, и ждали герцога.

В одном из предыдущих писем я обещал, в случае надобности, объяснить, что такое парламент. Полагаю, сейчас как раз подходящий момент.

Парламент — это собрание лордов и вельмож королевства, а также представителей графств, то есть землевладельцев, имущество которых приносит не менее сорока фунтов дохода в год, они выбираются в определенном количестве от каждого графства, или района, страны. Как бедна эта страна по сравнению с нашей! Судя по тому, сколько еды и одежды можно купить на сорок фунтов, эта сумма примерно равна годовому заработку храмовой танцовщицы или рыночного торговца в Виджаянагаре, но в Ингерлонде это изрядный достаток. Итак, все эти люди собираются раз в году по приказу короля, чтобы санкционировать его законы, ввести новые налоги и тому подобное. Они крайне редко противятся воле короля ведь сам же король их и созывает, так что вся эта процедура кажется напрасной тратой времени. Насколько я понял, четыреста лет назад, еще до нормандского завоевания, это установление имело какой-то смысл и парламент обладал реальной властью, теперь же его сохраняют лишь в угоду английской сентиментальности и приверженности традициям.

Парламент обычно заседает в Вестминстере, где предпоследний английский король (я имею в виду из династии, царившей до нормандского завоевания) построил огромное здание, а рядом большую церковь. Нынешнее собрание было созвано от имени короля Генриха, после того как того привезли из Нортгемптона, преследовало цель утвердить Йорка протектором и распределить между приверженцами герцога важнейшие посты в правительстве.

На одном конце зала стоял трон, по бокам тянулись ряды очень красивых окон. Сзади над большими дверями было нечто вроде хоров, и там нам разрешили пристроиться вместе с послами других стран. Запели трубы, в зал вошел Йорк, перед ним все еще несли Королевский меч. Он проложил себе путь через толпу и направился прямиком к трону. Постоял мгновение, обернулся к залу, положил руку на спинку королевского кресла. Невозможно было ошибиться в смысле этого жеста. Зрители ответили на него дружным стоном.

Это был первый и последний раз, когда мы видели герцога Йорка. Высокий, горделивый мужчина примерно пятидесяти лет; темные волосы слегка тронуты сединой; широкие плечи, мощная грудь, большие руки, крепкие ноги. Лицо его было изборождено морщинами, какое-то увядшее, и рот раз навсегда сложился в недовольную гримасу. Мы видели, что перед нами человек, способный на все, лишь бы не пострадало его самолюбие. Да, такому только и претендовать на королевский престол.

Он ожидал радостных кликов, приветствий, но обманулся. Пронесся вздох, словно ветер, колеблющий ветви деревьев, а затем воцарилось глухое молчание. Люди едва осмеливались кашлянуть.

Йорк набрал в грудь побольше воздуха, прищурил глаза.

— Слушайте все! — провозгласил он сильным, звучным голосом. — Я, внучатый племянник короля Ричарда Второго, чей трон был захвачен Ланкастерами, правнук Эдуарда Третьего, заявляю о своих правах на королевство Ингерлонд. Я назначаю обряд коронации на День всех святых.

— Это когда? — шепотом спросил я Али.

— День всех святых? Первого ноября, через три недели.

Йорк собирался сказать что-то еще, но в это время к нему протолкался человек в золотом одеянии и в странной, украшенной драгоценностями высокой шапке, разделенной пополам словно ударом топора. Как выяснилось, это был зять Йорка, Томас Бёрчер, архиепископ Кентерберийский.

— Не кажется ли тебе, Ричард: раз уж у нас есть король и мы все, не исключая и тебя, приносили ему святую присягу в верности, нам бы следовало сперва сходить поговорить с ним? Узнать, что он-то думает по этому поводу.

Собрание явно разделяло эту точку зрения.

— Человек в этом государстве может явиться ко мне, а мне нет надобности идти к кому бы то ни было, — уперся было Йорк, но, оглядевшись по сторонам, по лицам, обращенным к нему, понял, что зашел чересчур далеко. — Ладно, если хочешь, проводи меня к королю, — уступил он и вышел из зала.

Мы поспешили вослед, но дальше нас не пропустили. Потом нам рассказывали, что король Генрих в кои-то веки проявил достоинство и посрамил своего соперника, заявив, что по праву, по закону и по общему признанию является королем, и напомнив подданным о принесенных ими клятвах.

Ситуация казалась неразрешимой. Генрих, внук узурпатора, тем не менее оставался королем, поскольку он был коронован и помазан на царство; с другой стороны, Йорк был потомком старшего из братьев Ричарда Второго, а Генрих — младшего, Джона Гонта, герцога Ланкастерского (правда, Йорк был потомком по женской линии). Все это очень запутано.

Уорик, человек умный и отнюдь не опрометчивый, в отличие от Йорка, осознал, что симпатии вельмож и народа принадлежат Генриху, что восставали англичане против королевы и правительства, а не против короля, и вот, после двух недель переговоров он сумел убедить Йорка пока что принять власть над страной в качестве протектора, а не короля, но с тем условием, что после смерти Генриха наследником будет Йорк, а не Эдуард, принц Уэльский, сын королевы Маргариты.

Кажется, описывая эти события, я говорил о лордах и простонародье, как будто и те и другие придерживались единого мнения. На самом деле все было совсем не так. Многие вельможи приняли сторону королевы и принца уже после битвы при Нортгемптоне и бежали к ним на север, и многие рыцари и крестьяне северных областей также поддерживали королеву. Герцог Сомерсет, с которым мы познакомились в Гиени, возвратился в Эксетер (это на западе Ингерлонда) и тоже набирал армию, а прочие сторонники королевы устремились на северо-восток, в Нортумберленд, на границу с Шотландией, где у королевы насчитывалось уже не менее двадцати тысяч войска. Когда Маргарита прослышала, что ее сына отстранили от наследования, она впала в неистовую ярость и, постепенно продвигаясь на юг, дала своим солдатам разрешение грабить и убивать всех, кто жил на землях йоркистов.

В Лондоне тем временем был распущен парламент, и Йорк утратил возможность завербовать новых сторонников. Он лишился поддержки многих людей из-за слишком откровенного покушения на престол, а теперь все преисполнились страха перед королевой. Лишь самые преданные друзья и те, кто не мог надеяться на милость королевы, оставались с герцогом. Йорк заявил, что двинется на север и сразится с Маргаритой, но все полагали, что ему не собрать и половины от того количества солдат, которым располагала Маргарита.

Вот так необузданное честолюбие отняло у Йорка то, на что он мог рассчитывать, и еще больше ему предстоит потерять. Многие предсказывают, что скоро голова герцога слетит с плеч.

Заверяю тебя, дорогой брат, что я сразу же сообщу тебе об исходе этой войны.

Твой преданный и любящий брат

князь Харихара Раджа Куртейши».

Я перевел дыхание и положил в стопку последнюю страницу, исписанную аккуратным почерком управляющего Аниша.

— Ну вот, — сказал я. — Но что же было дальше? Мне не терпится об этом узнать.

Однако ответом мне было только легкое похрапывание — Али эта история увлекала гораздо меньше, чем меня, а гашиш принес ему сон и избавление от боли, вызванной сезоном дождей. Я начал читать следующее письмо, но уже не вслух, а про себя, скользя по строчкам глазами.

Глава сорок вторая

«Дорогой брат,

за неделю до зимнего солнцестояния мы покинули Лондон. Убедившись, что военные действия будут происходить на севере страны, я решил, что мы вполне можем добраться до Манчестерского леса или хотя бы до его окрестностей под защитой армии Йорка, а там уже попытаться выяснить местопребывание Джехани. Благодаря этому плану мы не станем подвергать себя тем опасностям, которые поджидают любого путника на дорогах, захваченных разбойниками.

Гражданская война привела к тому, что сельская местность и даже небольшие города оказались как бы вне сферы действия закона. Пока двое монархов сражаются друг с другом, вместо того чтобы исполнять свой долг и устанавливать порядок и разумное правление в королевстве, большие и маленькие вельможи воспользовались случаем возобновить старую вражду и пытаются отобрать друг у друга владения не с помощью закона, а полагаясь исключительно на грубую силу. И в лучшие времена правосудие в этой стране осуществляется медленно и с помощью весьма сложной процедуры, причем главную роль играют отнюдь не мудрые и бескорыстные судьи, а множество законоведов, предъявляющих груды каких-то документов, пожалований, грамот, родословных, восходящих ко временам Вильгельма Завоевателя, а то и к еще более глубокой древности. В результате на слушание дела и плату юристам уходят подчас большие суммы, чем стоит сама спорная собственность.

Проще всего напасть на противника с оружием в руках, например с нелепой заостренной палкой под названием «копье» или примитивным ружьем с раструбом на конце. Если не удастся убить врага на месте и отобрать его имущество, он окажется вовлечен в междоусобные распри, а там, глядишь, и удастся добиться своего.

Итак, девятого числа месяца, чье название буквально означает «десятый», хотя в году он двенадцатый, мы вышли из столицы через ворота Лудгейт. Мы держались поближе к передним рядам войска, состоявшего якобы из десяти тысяч человек (все прекрасно знали, что на самом деле численность этой армии не превышает пяти тысяч), и двинулись в путь с той скоростью, с какой передвигалась упряжка мулов, влачившая за собой огромную пушку по разбитой дороге, то есть весьма медленно. Следует ли упоминать, что, как всегда, шел дождь? Холодный, пронизывающий до костей дождь. Казалось, что серое небо тяжелыми складками опускается на столь же серую землю.

Йорк скакал во главе этой пестрой компании, а рядом с ним держался его сын, красивый мальчик лет семнадцати, известный как граф Рэтленд; арьергардом командовал отец Уорика граф Солсбери. Сам Уорик, как и многие другие вельможи йоркистской партии, оставался в Лондоне, якобы затем, чтобы снарядить и послать вслед войску обоз с провиантом и чтобы выжать побольше денег из купцов (те и так уже собрали для Йорка изрядную сумму в четыре сотни марок). На самом деле Уорик медлил потому, что в случае неудачи намеревался бежать в Кале. Король оставался заложником в собственной столице, его присутствие должно было обеспечить видимость законности действиям мятежников, хотя король пребывал не во дворце, а в Тауэре, в том самом помещении, которое мы занимали в течение многих месяцев.

Что касается Эдди Марча, его послали в район на границе Уэльса и Ингерлонда, где многие сторонники Йорка владели землями и пользовались большим влиянием. Там Эдди надеялся собрать еще одно войско и соединиться с Йорком, прежде чем тому придется вступить в бой с шотландцами и северянами, завербованными королевой. Войско королевы тем временем довольно медленно продвигалось на юг, грабя, разоряя и уничтожая все на своем пути и тем самым отвращая от королевы множество прежде верных ей подданных. Однако возможность пограбить и большая пожива привлекали все новых наемников, и армия королевы росла день ото дня. Те шайки разбойников и лесных бандитов, о которых я упоминал ранее, были счастливы присоединиться к походу и тем самым уже на законных основаниях творить привычный им произвол.

Хотя наше войско тоже пополнялось за счет людей, бежавших от королевы, и за счет многочисленных крестьян и арендаторов Йорка, численность его нисколько не увеличивалась, а, скорее, убывала: чем дальше мы уходили от Лондона, тем больше солдат, набранных в той местности, дезертировали и спешили вернуться домой.

В день солнцестояния мы пришли к городу Вейкфилд. Примерно в миле от него на холме, посреди лесов и полей стоял огромный серый замок Сэндкасл. Наступил самый короткий день в году — посреди лета здесь бывает день, когда солнце всего лишь на пять часов скрывается за горизонтом и даже после заката небо остается светлым; так и посреди зимы есть день, длящийся едва ли пять часов, причем солнце даже в полдень висит низко, его закрывают тучи, солнце совершенно не дает тепла, а затем наступает длинная, беспросветно темная ночь. Мы значительно продвинулись на север по сравнению с Кале, так что здесь эти зимние дни казались еще мрачнее. Природа этого физического явления осталась для меня совершенно недоступной.

Хотя Сэндкасл очень велик и его крепость даже превышает по размерам Тауэр, шеститысячное войско не могло целиком разместиться в нем, к тому же здесь не было достаточных запасов пищи. И все же замок мог стать для нас надежным убежищем, и все офицеры Йорка уговаривали его держать армию в стенах замка или в непосредственной близости от него, пока Эдди не подоспеет с подмогой, — Йорку отчаянно не хватало людей, а войско королевы насчитывало уже не менее двадцати тысяч человек.

Офицеры королевы только и мечтали завязать сражение, покуда преимущество оставалось на их стороне.

Описанный мной лондонский эпизод должен был уже убедить тебя, дорогой брат, что герцог Йорк отличался необузданной гордыней, он легко выходил из себя и отнюдь не умел проявлять выдержку и терпение. Он думал только об одном: как бы к королевской власти присоединить и королевский сан. И вот, когда его попытались уговорить укрыться в замке, он принялся расшвыривать мебель и орать:

— Что, мне прятаться за стеной из страха перед какой-то сволочью?! И пусть все назовут меня трусом, да?! Меня же будут презирать, если я устрашусь этой ведьмы, способной пустить в ход только язык да ногти! — Последнее замечание было уж и вовсе глупо, поскольку кроме ногтей и языка королева имела втрое больше людей и орудий, чем сам Йорк.

Наступило Рождество, день, когда христиане празднуют рождение Иисуса. Они отмечают этот праздник, как мы уже наблюдали в Кале, неумеренным потреблением спиртного в течение двенадцати дней, не говоря уж о столь же чудовищных порциях мяса. В результате такого угощения люди холерического темперамента становятся весьма возбудимыми. Этим и воспользовалась королева. Она прислала к нам в замок гонца, и тот упрекнул Йорка дескать, струсил перед женщиной. Слуги, со своей стороны, предупреждали герцога, что запасы пищи (и, хуже того, крепких напитков!) подходят к концу, а войско королевы отрезало все коммуникации.

Но главной проблемой к тому времени стали экскременты шести тысяч человек, накапливавшиеся внутри стен замка. Англичане не способны справиться с подобной проблемой. Семь дней подряд они испражнялись везде, где вздумается, и теперь повсюду нас окружало дерьмо оно замерзало комьями во дворе, а во внутренних помещениях лежало во всех углах, и над ним легкой струйкой поднимался пар. Но несмотря на это, самой разумной тактикой для герцога было бы оставаться в замке и дожидаться Марча с подкреплениями.

Вечером двадцать девятого числа, когда большинство вельмож сидели за столом в большом зале, обгладывая скелеты кур это были не мясные куры, а несушки, — в коридоре послышались тяжелые шаги, распахнулась деревянная, обитая гвоздями дверь, и пятеро стражников втолкнули в зал какого-то рыцаря. Пришелец запыхался, и его доспехи были с ног до головы покрыты грязью, так что с трудом можно было рассмотреть белый косой крест на красном фоне — мы уже знали, что это герб Невилов. Рыцарь остановился у возвышения, на котором восседал Йорк, и заговорил:

— Я Арнольд Финнес, рыцарь из отряда Эндрю Троллопа.

— Проклятый предатель! — вскричал наш благородный герцог. — Он бросил нас в Ладло пятнадцать месяцев назад. Долой его!

— О нет, ваша милость, он припомнил свою присягу королю Генриху, он и ныне старается соблюсти верность этой клятве и, поскольку вы действуете от имени короля, готов соединиться с вами завтра поутру и вместе обрушиться на войска королевы.

— Сколько людей у этого старого негодяя?

— Шесть тысяч, ваша милость.

— Ад и все дьяволы! Решено!

Троллоп кстати, это имя значит «блудница», довольно странное прозвище для воина — был уже стар. Он сражался рядом с отцом нынешнего короля при Азенкуре[43] (тогда ему исполнилось всего пятнадцать лет) и еще во многих походах, его назначили капитаном Кале, а потом отняли это звание, и старый солдат затаил обиду. В течение многих лет он верно и храбро служил своим господам и давно уже заслужил титул лорда, но нормандцы носятся со своей благородной кровью и не желают предоставлять высшие дворянские звания тем, кто имеет предков-англичан по мужской линии (по женской они есть и у нормандцев), так что Эндрю оставался просто Эндрю, не лордом и даже не сэром.

Йорка ослепила гордыня, но брат Питер хорошо видел, к чему дело идет, и велел нам всем выбираться из замка, пока мы не оказались в числе проигравших и не угодили в плен. С первыми лучами рассвета, еще до восхода солнца, Питер наконец настоял на своем. Мы завернулись в плащи и вышли из крепости под видом горожан, возвращающихся в Вейкфилд за новыми припасами.

Выйдя из замка, мы двинулись по открытой местности, именуемой Вейкфилд-Грин, — обычно это поле служит пастбищем для овец, принадлежащих владельцам замка, и здесь хватает корма даже для крестьянского скота. Затем почва начала понемногу подниматься, и мы оказались у реки и перешли ее по мосту, потом еще немного в гору, примерно с полмили, и мы вышли к небольшому дугообразному гребню, разделявшему два лесистых участка. Река вернее, ручей совсем обмелела, остатки воды в ней замерзли, и ее было легко пересечь в любом месте. Она показалась бы препятствием только тем, кто очень спешил.

Когда подкупленный сержант выпустил нас из замка через черный ход, мы не видели вокруг ни единой живой души. Оглянувшись, мы различили вдали сквозь пелену тумана стены и башни замка — надежные, неприступные. Пушкам пришлось бы потрудиться с неделю и перевести немало пороха, прежде чем удалось бы пробить брешь в этих укреплениях. Трава на лужайке сплошь покрылась белым инеем, похрустывавшим под ногами. Это внезапно напомнило мне совсем иную картину там, дома, сельские жительницы развешивают на невысоких кустах только что выстиранное белье для просушки.

В лесу наши шаги спугнули ворон, сидевших в неопрятных гнездах на вершинах деревьев; они поднялись с недовольным карканьем, а из замка им откликнулись галки. Казалось, войско королевы исчезло, растаяло за ночь, но, как только мы добрались до гребня холма, мы увидели, что вражеская армия никуда не делась.

Под нами простирался огромный военный лагерь. Он состоял из шатров и наскоро построенных шалашей на переплетенные ветви орешника набросали плащи и одеяла. Палатки были круглые, перед ними свисали с шестов и полоскались на ветру знамена, щиты с гербами были закреплены на копьях. Питер, человек энциклопедических знаний, принялся перечислять владельцев этих гербов: Сомерсет, Нортумберленд, Эксетер, Девон и Клифорд, — но в этот самый момент нас схватили и поволокли в шатер к королеве.

Королева и впрямь была красива, если б не тонкие, жестокие губы и пронзительный голос — вероятно, такой голос выработался у нее в силу необходимости командовать скопищем самолюбивых и плохо воспитанных мужчин. Узнав, что мы явились из замка, она тут же решила отрубить нам головы, но все-таки сперва спросила, известны ли нам намерения Йорка.

— Мадам, — ответил я, — мы мирные путешественники и к вашей стране относимся с чувством глубокой признательности. Нас повсюду радушно принимали, и обе враждующие партии почтили нас своим гостеприимством. Было бы весьма низко с нашей стороны…

Королева уже едва сдерживала гнев, хотя я обращался к ней так, как подобает вельможе и родичу императора говорить с коронованной особой. К счастью, в этот момент епископ, которому брат Питер что-то шептал на ухо, вмешался в наш разговор.

— Этот монах принес интересную новость, — сказал он. — Йорк поверил, что Троллоп выступит на его стороне, и прямо сейчас, сию минуту, он уже выводит свои войска в поле.

Королева обернулась к своим военачальникам, Сомерсету и Нортумберленду.

— Трубите в трубы, бейте в барабаны! — воскликнула она. — Пусть все отряды займут свои позиции, как было решено.

Нам предстояло стать свидетелями первой из четырех битв, разыгравшихся на протяжении каких-нибудь трех месяцев. Только в этом сражении можно было отметить какое-то подобие тактики, заранее обдуманный и осуществленный план, начиная с хитрости — вымышленной измены Троллопа, которая и побудила Йорка принять бой. Каждая последующая схватка была страшнее и омерзительнее предыдущей, и все они завершались кровавой резней. Я уже описал тебе само поле боя. Королева, как здесь принято, разделила свое войско на три части. Основными силами командовал Сомерсет, королева и ее семилетний сын держались рядом с ним. Другие вельможи повели правый и левый фланги в леса по обе стороны Вейкфилд-Грин, при этом они прибегали к различным уловкам, чтобы йоркисты не смогли преждевременно обнаружить их присутствие (если б природа наделила дворян зрением и сметкой обыкновенного крестьянина, военачальники Йорка хотя бы призадумались, что так растревожило стаи ворон). Итак, Йорк видел перед собой лишь один ряд тяжеловооруженных воинов, в большинстве своем пеших, выстроившихся цепочкой на невысоком холме.

Йорк повел своих людей через поле и через узкий ручей на дне этой долины. Шесть тысяч человек построились в шесть рядов, а впереди тащили пушку. Армия королевы не трогалась с места. Впереди йоркистов ехали трое рыцарей в полном боевом вооружении, а за ними оруженосцы везли знамена. Герольд королевы (он стоял возле нас) принялся описывать их гербы:

— Королевский герб, мадам, и королевский герб с отличительным знаком. Это Йорк и его младший сын Рэтленд. Белый косой крест на красном поле герб Невилей, скорее всего, это Сомерсет.

— Я не круглая дура, Гартер, — нетерпеливо оборвала его Маргарита, — у меня есть глаза, и, хочешь — верь, хочешь — не верь, я в состоянии узнать королевский герб.

Йорк повернулся в седле, выхватил меч и замахал им, подавая сигнал своим людям. Пушка выпалила, но до гребня холма ядро не долетело. Армия продолжала свое продвижение теперь солдатам предстоял подъем.