Лицо Беатрис вспыхнуло.
– Будьте добры, позвольте мне пройти.
Ее взгляд не отрывался от высоких, до колен, начищенных до блеска сапог Девлена. Его одежда отличалась простотой, но это были вещи самого лучшего качества. От него исходил какой-то незнакомый приятный запах.
– Вы овца в волчьем логове, мисс Синклер.
Беатрис изумленно вскинула брови.
– Вы и себя причисляете к волкам, мистер Гордон? Не вы ли вожак стаи? – выпалила она, но тут же в ужасе прикрыла рот ладонью.
– Вы не годитесь для роли, на которую замахнулись. Вам лучше вернуться домой.
– И умереть с голоду? Это как раз та работа, с которой я справилась бы, а вы хотите отнять ее у меня? – Беатрис закусила губу, пожалев о своих словах. Кто такой Девлен Гордон, чтобы откровенничатьс ним? Беатрис не нуждалась ни в милостыне, ни в жалости и вполне могла сама позаботиться о себе – лишь бы никто не мешал.
– Неужели некому вам помочь?
Беатрис, выпрямилась во весь рост, злясь на себя за то, что разнежилась в теплом плаще, принадлежавшем этому несносному человеку. Она начала было расстегивать пуговицы, но Девлен решительно накрыл ее ладони своими.
– Оставьте плащ себе, мисс Синклер. Я не желаю видеть, как вы дрожите от холода в угоду своей гордости.
Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга.
– Эпидемия холеры унесла всех, кого я любила, – призналась наконец Беатрис. – Не пощадила никого. Я осталась одна.
– У вас нет даже возлюбленного?
– Нет.
– Так болезнь поразила и его? И кого-то еще вместе с ним? – Беатрис решила промолчать. Похоже, Девлену понравилось задавать вопросы и самому же на них отвечать. – Надеюсь, вы простите мою дерзость, мисс Синклер, но вы на удивление яркая женщина. Стоит вам избавиться от худобы, и вы превратитесь в красавицу. Даже сейчас в вас есть что-то, способное вскружить мужчине голову.
– Нет.
– Нет? – Девлен удивленно изогнул бровь.
– Нет, я не собираюсь прощать вам вашу дерзость. Позвольте мне пройти.
Гастон и кучер с явным интересом наблюдали за разыгравшейся сценой. Ни один из них даже не подумал сделать вид, что не прислушивается к разговору. Напротив – казалось, они берут на заметку каждое слово, чтобы потом подробно пересказать услышанное остальной прислуге.
Меньше всего Беатрис хотелось стать мишенью для сплетен и пересудов, да еще в то время, когда она с таким трудом нашла новую работу, обещавшую избавить ее от голода и нищеты.
– Пожалуйста, – повторила она, пытаясь смягчить тон. – Разрешите мне пройти.
– Вы едете домой, мисс Синклер?
Ему не следовало произносить ее имя в подобной манере, а Девлен как будто нарочно дразнил ее. От одного звука его голоса по спине Беатрис поползли мурашки. Он говорил тихо, вкрадчиво, почти шептал.
– Да, мистер Гордон, я еду домой. Надеюсь, теперь вы меня пропустите?
– Вы там останетесь?
– Нет.
Девлен кивнул, словно ответ девушки нисколько его не удивил.
– Я не собирался надолго оставаться в Крэннок-Касле, мисс Синклер, но теперь, похоже, мне придется отложить отъезд.
– Не стоит из-за меня менять свои планы, сэр.
Девлен снова взял Беатрис за руку, но уже не для того, чтобы удержать. Он задумчиво провел кончиками пальцев от запястья к плечу девушки, отчего ее бросило в дрожь. Беатрис испуганно отшатнулась, а Девлен насмешливо улыбнулся.
– Я задержусь всего на несколько дней, мисс Синклер. Хочу убедиться, что вы благополучно устроились.
Девлен посторонился, пропуская девушку, и та почти сбежала вниз по лестнице.
Гастон предупредительно распахнул дверцу кареты. Беатрис объяснила ему, как найти ее дом, затем взобралась на подножку и уселась в глубине экипажа, подальше от окон, хмуро глядя в пол. Ей не хотелось видеть Девлена Гордона. Ни сейчас, ни по возвращении.
Она плотнее укуталась в шерстяную ткань его плаща, вдыхая странный и чудесный запах.
Гастон устроился на козлах рядом с возницей, карета тронулась, а Беатрис выглянула в окно. Почему же, не увидев этого невыносимого человека, она почувствовала укол разочарования?
«Ну вот, только Беатрис Синклер еще не хватало в замке. Это с ее-то нежными голубыми глазами, сдержанными манерами и дрожащими руками. У нее слишком черные волосы и чересчур белая кожа, а такие яркие губы явно вышли из моды. Интересно, она их красит?»
Девлен уже убедился, что у мисс Синклер довольно острый язычок. Он вдруг вспомнил ее слова: «Я подумала, что вы Черный Дональд».
Определенно что-то нужно делать с ее гардеробом. Ее одежда слишком свободна, хотя о корсаже этого не скажешь. Он излишне плотно облегает грудь. Ноги у нее, пожалуй, длинноваты, но с этим уж точно ничего не поделаешь.
Беатрис не собиралась так просто сдаваться и отправляться домой. Что ж, за это Девлен ее не винил. Отец наверняка постарался представить положение гувернантки Роберта (а точнее, няньки) самым привлекательным образом, скрыв от девушки правду.
И все же по сравнению с тем, что ей пришлось пережить осенью, пребывание в замке должно было показаться Беатрис настоящим раем. Холера, подобно пожару, охватила половину Шотландии. Девлену ведь тоже пришлось на время отправить Роберта в Эдинбург, когда оставаться в Килбридден-Виллидж стало небезопасно. Гастон передавал Девлену новости, одна страшнее другой.
Не хватало еще, чтобы он проникся сочувствием к этой девушке. В замке ее подстерегала опасность, но упрямая девица не пожелала серьезно отнестись к предупреждению, сделанному в самой мягкой форме. Она попросту не стала его слушать. А что бы она сказала, если бы он выложил ей всю правду? Что-нибудь вроде этого: «Спасибо, но я вам не верю». Или: «Я все равно принимаю предложение вашего отца». Или даже: «Не будьте смешным, мистер Гордон, вы все преувеличиваете». Девлен как будто слышал то, что она ему отвечает.
Ему надо было возвращаться в Эдинбург. Если бы не Беатрис Синклер, он прямо сейчас отправился бы в Инвернесс и занялся делами.
Возможно, ему стоило бы проводить мисс Синклер домой. Там он, пожалуй, смог бы получить более полное представление об этой женщине. Но разве можно предсказать, куда, к примеру, захочет пойти мужчина или женщина, даже если посчастливится знать их прошлое? Будущее запрятано глубоко в душе и в мыслях. Оно крайне редко подает голос.
Не обращая внимания на холод, Девлен скрестил руки на груди и посмотрел вслед удаляющейся карете, которая уже катилась вниз с горы. Похоже, Беатрис Синклер еще доставит ему немало хлопот.
Глава 6
Издалека Крэннок-Касл казался темно-серым, но на самом деле кирпичи были почти черными. Из долины внизу просматривалась лишь часть старого крыла замка. Деревенские жители не могли разглядеть четыре башни с зубчатыми краями, напоминающими ощеренную пасть, или извилистую подъездную дорогу, ведущую к массивной сводчатой двери.
Снизу лишь открывался вид на крепкую башню с толстыми стенами, за которой прятался осыпающийся древний замок. Может быть, и обитатели Крэннока скрывали свои тайны за надежным на вид фасадом?
Карета стремительно неслась вниз, к Килбридден-Виллидж. Похоже, вознице не раз приходилось совершать путешествие по петляющей горной дороге к замку и обратно, и он успел приобрести известную сноровку. Правда, Беатрис дважды швыряло почти к самой дверце кареты. Чтобы не выпасть, ей приходилось хвататься за ремень, закрепленный над окном.
Ближе к подножию горы дорога стала чаще петлять. Здесь то и дело попадались коварные изгибы и повороты, но кучер почему-то лишь сильнее нахлестывал лошадей, заставляя их мчаться все быстрее. И Беатрис всерьез задумалась о том, уж не этот ли самый возница виновник памятного несчастного случая, лишившего Роберта родителей и навсегда приковавшего Камерона Гордона к инвалидному креслу.
В долине дорога оказалась изрыта канавами, и экипаж с грохотом трясся на ухабах. Один раз он так резко накренился, что едва не перевернулся, и Беатрис мысленно простилась с жизнью. Но кучер, вместо того чтобы снизить скорость, принялся громогласно бранить лошадей. Съежившись в уголке кареты, Беатрис слушала его крики.
На той же бешеной скорости экипаж въехал в деревню. Лошади неслись по улицам так, словно за ними гнались волки. Возница не сделал ни малейшей попытки замедлить ход. Он гнал коней, не обращая внимания на выбоины на дороге.
Беатрис закрыла глаза, вцепилась обеими руками в ремень и принялась шептать слова молитвы, пока карета мчалась по Килбридден-Виллидж.
Каких-нибудь десять минут спустя девушка услышала резкий пронзительный звук и увидела, как мимо окна пролетело колесо. Карета внезапно сильно дернулась и накренилась, продолжая двигаться вперед, но уже гораздо медленнее.
Должно быть, сломалась ось. Беатрис цеплялась за ремень, пока карета не остановилась окончательно.
– Мисс Синклер! – Голос Гастона раздался прямо под ухом Беатрис. Повернувшись, она увидела, что слуга просунул голову в распахнутую дверь кареты и протягивает ей руку. – Вы хорошо себя чувствуете, мисс Синклер? – Беатрис кивнула, хотя ее еще слегка подташнивало. – Я помогу вам выйти, мисс Синклер. Вам будет удобнее подождать снаружи, пока починят колесо.
Карета заметно осела набок, и Беатрис пришлось осторожно подбираться к оказавшейся вверху двери, после чего Гастон подхватил девушку и бережно опустил на землю. Хотя слуга действовал со всей возможной деликатностью, а Беатрис тщательно заботилась о том, чтобы не показывать свои нижние юбки, все же при приземлении юбки предательски раздулись, обнажив ноги. Беатрис смущенно покосилась на Гастона, но тот, похоже, ничего не заметил, а если и заметил, то тут же забыл.
Девушка поспешно расправила юбки. Старательно обходя грязные лужи, она направилась к обочине дороги. Только там Беатрис поняла, где находится. У мельницы. На земле Джереми Маклауда.
Должно быть, она сдавленно вскрикнула, потому что Гастон с тревогой посмотрел в ее сторону. Она помахала ему рукой, давая понять, что все в порядке.
– Поломка нас немного задержит, мисс Синклер. Томасу придется вернуться в Крэннок-Касл за новой осью. Или за другой каретой.
Беатрис так и хотелось возразить, что если бы Томас хоть немного посматривал на дорогу и ездил осторожнее, то ничего не случилось бы. Но она только кивнула в ответ.
День определенно не задался. Тот самый человек, с которым Беатрис совершенно не хотелось встречаться, уверенно направлялся к ней. Джереми Маклауд. Она отчетливо разглядела его рыжеватые волосы и тронутое бронзовым загаром лицо.
– Тебе нужна помощь, Беатрис?
– Здравствуй, Джереми. Нет, спасибо.
– Как видите, – добавил Гастон, указав рукой в сторону кареты, – у нас случилась небольшая неприятность.
Беатрис так и не поняла, то ли Гастон нарочно обратил внимание Джереми на герцогский герб на дверце кареты, то ли Маклауд сам его заметил.
– А что ты тут делаешь, Беатрис?
Девушка сжала руки, пытаясь унять дрожь.
– Я получила место в Крэннок-Касле и вернулась домой, чтобы забрать вещи.
– В Крэннок-Касле? Прежде я вел с ними дела.
Джереми растерянно замолчал. Похоже, он не собирался продолжать беседу. Беатрис хотелось расспросить его об обитателях замка, но подобные расспросы вызвали бы подозрение, что она все еще сомневается в своем решении, поэтому она тоже предпочла промолчать.
Неловкую тишину нарушил Гастон.
– Если вы объясните, как добраться до вашего дома, мисс Синклер, я мог бы поехать туда верхом на одной из лошадей и привезти все, что вам нужно.
– В этом нет нужды, – вмешался Джереми. – Если хотите, я одолжу вам телегу. Дом Беатрис совсем недалеко. Туда можно добраться пешком.
Джереми знал, о чем говорил. Он часто бывал в доме Беатрис.
– Вот и отлично, – кивнула Беатрис, стараясь придать голосу как можно больше любезности. – Как мило с твоей стороны предложить мне телегу.
Она искренне надеялась, что на сегодня запас неприятностей уже иссяк, но стоило ей только подумать об этом, как пошел дождь.
– Расскажите мне о своих ночных кошмарах, – попросил Девлен.
Роберт сидел на полу, выстраивая оловянное войско. Восточный ковер в герцогской спальне служил полем брани, его узоры обозначали холмы и долины, реки и ручьи. Девлен подарил кузену этих солдатиков на Рождество. Многочисленную армию Роберта пополнил батальон гессенских наемников и английских солдат.
– Дурные сны участились? – Девлен опустился на пол рядом с мальчиком. Захватив пригоршню солдатиков, он принялся расставлять их в ряд.
– Нет, не так. – Роберт недовольно махнул рукой. – Лучше я сам. Они ведь должны победить.
Юный герцог Брикин обожал играть в войну, и Камерон, к досаде Девлена, всячески поощрял это увлечение. Если другие мальчики любили слушать истории о храбрости и героизме, то Роберта всегда интересовали подробности битвы. Он хотел знать, сколько человек погибло, сколько сражений пришлось выдержать, прежде чем окончилась война, да и многое другое, что, по мнению Девлена, не должно занимать мысли семилетнего ребенка. Хотя кто знает? Возможно, мисс Синклер известно об этом больше. Или у нее столь же мало опыта в обращении с детьми, как и у него самого?
– Так, значит, кошмары прекратились?
Роберт бросил взгляд на кузена, но не произнес ни слова, а тут же снова занялся своими солдатиками. Интересно, в какой битве им предстояло сразиться? Роберт знал поразительно много о расположении войск и мог достоверно воссоздать практически любое историческое сражение. Девлен, которого военные игры даже в детстве оставляли равнодушным, молча отодвинулся, наблюдая, как Роберт выстраивает игрушечное воинство. Увидев, что задетый его безразличием мальчик недовольно нахмурился, Девлен сгреб оставшихся солдатиков и расставил их на своем куске ковра наподобие шахматных фигур.
– Это Ганнибал, – пояснил Роберт, забирая солдатиков и с укором глядя на Девлена. – Полководец, который провел своих боевых слонов через Альпы.
Девлен вытянул ноги и откинулся назад, опираясь на руку. Интересно, догадывается ли Роберт, что в жизни его кузена можно насчитать не слишком много случаев, когда он вот так, как сейчас, ползал бы по полу? За одну эту попытку Девлен уже заслужил аплодисменты. Память тут же услужливо подсказала ему один любопытный эпизод с участием бывшей любовницы, но Девлен предпочел не останавливаться на нем. После того случая у него неделю не заживали ссадины на коленях.
Похоже, Роберт собирался разыграть какое-то древнее сражение. Девлен решил не расспрашивать мальчика о Ганнибале, опасаясь, что тот сядет на своего любимого конька. И тогда его уже не остановить! А Девлен не испытывал особого интереса к военной истории, да и мало что о ней знал.
Зато он легко мог бы поддержать разговор на любую другую тему, Девлен прожил много лет в Лондоне и на континенте. Однажды он провел удивительно счастливое лето, путешествуя по Америке, но вместо видов Вашингтона или Нью-Йорка в памяти Девлена осталось лишь прелестное лицо его спутницы. Поездки по Востоку принесли ему массу незабываемых впечатлений, и Девлен дал себе слово когда-нибудь непременно вернуться туда. В своих путешествиях он успел познакомиться и с русскими, хотя их страну ему вряд ли хотелось бы посетить вновь. Уж слишком там холодно. Чертовски холодно.
И все же подчас Девлену бывало очень нелегко найти общий язык со своим кузеном. В таких случаях весь его богатый жизненный опыт оказывался совершенно бесполезным. Но Девлен любил мальчика, а тот, должно быть, чувствовал его искреннюю привязанность, потому что после смерти родителей Роберт еще больше сблизился с Девленом.
Пожалуй, Девлен был единственным взрослым, способным вынести нелегкий характер Роберта, но временами ответственность за кузена тяготила и его. Порой мальчишка бывал совершенно невыносим. Возможно, потому, что внезапно осиротел. Еще вчера Роберт был желанным сыном пожилого отца, баловнем, окруженным всеобщей заботой и обожанием, и вдруг приходит страшная весть, что его любящие родители погибли при крушении экипажа.
Мальчику пришлось пережить несколько очень тяжелых месяцев, тем более что сразу же после смерти родителей его дом захватила целая толпа почти чужих людей. В замок прибыл дядя Роберта (теперь его опекун) вместе с женой, ее горничной и бесчисленными слугами. Все они стремились охватить вниманием несчастного одинокого ребенка.
А потом за него взялись гувернеры, один другого противнее. Всех их выбирал дядя. Однако Роберт легко справлялся с неприятелем, избрав блестящую тактику обороны. Он вел себя с воспитателями как настоящее чудовище, и жалкие наемники позорно бежали с поля боя.
Но понимал ли юный кузен Девлена, что он всего лишь мелкая пешка в незримой войне, которую вели вокруг него? И что его подлинный враг не французы и не англичане минувших столетий, а родной дядя?
Девлен чувствовал, что и в Крэннок-Касле, и с самим Робертом происходит что-то дурное. Но Роберт не желал об этом говорить. Впервые мальчик не захотел поделиться с кузеном своими бедами, и эта внезапная замкнутость пугала Девлена.
Девлен не находил себе места от тревоги, но в этом не было вины мальчика, какие было его вины и в той острой неприязни, которую питал к нему Камерон Гордон.
– Как ваша лодыжка? – спросил Девлен, окинув взглядом повязку на ноге кузена, где заканчивалась штанина. – Вы так неудачно упали с лестницы.
«Да уж! Подобное падение вполне могло бы убить взрослого человека».
Роберт кивнул.
– Вам следует вести себя осторожнее.
Роберт вскинул голову, и в глазах его мелькнуло отнюдь не детское выражение. На какое-то мгновение Девлену показалось, что он видит перед собой старика. Что же на самом деле знает этот несчастный ребенок? Или только подозревает?
– С завтрашнего дня у вас появится гувернантка.
– Мне не нужна гувернантка.
– С этим я бы, пожалуй, согласился. И все же мисс Синклер завтра приступит к своим обязанностям. Постарайтесь вести себя с ней любезно. Никаких колючек в ее постели. – В глазах Роберта тут же вспыхнул живой интерес, и Девлен пожалел, что упомянул о колючках. Впрочем, мальчишка успешно избавился от трех гувернеров, не прибегая к помощи кузена, так что вряд ли он нуждался в чьих-то советах. – Во всяком случае, вы могли бы держаться с ней повежливей. И хотя бы иногда отвечать, когда она к вам обращается. Насколько мне известно, мисс Синклер тоже сирота.
Внезапно мальчик замкнулся. Его глаза, еще недавно сверкавшие таким оживлением, вдруг потухли, а лицо приняло отчужденное выражение и застыло, превратившись в бессмысленную маску. Роберт Гордон, двенадцатый герцог Брикин, напоминал теперь истукана. Никогда Девлену еще не приходилось видеть такого мгновенного превращения. От этого зрелища мурашки поползли у него по спине, а волоски на коже встали дыбом.
Крестьянская телега ехала медленно, но Беатрис решила, что это даже к лучшему. Она могла вдоволь налюбоваться домом, в котором выросла.
Хотя с Килбридден-Виллидж Беатрис связывало немало воспоминаний, родилась она в другом месте, где-то на границе между Англией и Шотландией. Родители со смехом вспоминали об этом. Они говорили, что мистер Синклер – ловкий вор, и его главная добыча – мать Беатрис. Но эти шутки не предназначались для ушей дочери. Беатрис даже ребенком понимала это.
Ее отец и мать родились в довольно больших семьях – так они говорили дочери, – но девочка никогда не встречалась со своими родственниками. Ни разу. Никогда к ним в Шотландию не приезжали дядюшки или тетушки, никогда Беатрис не видела, чтобы родители кому-нибудь писали или сами получали письма.
Казалось, родители скрывают от нее какую-то тайну. Однажды, когда Беатрис спросила мать, почему она никогда не рассказывает о своем прошлом, та едва не расплакалась.
«Бывают воспоминания, о которых не хочется говорить», – ответила она и больше ничего не стала объяснять.
После смерти родителей Беатрис тщательно просмотрела все принадлежавшие им вещи, но ничего не нашла. Никаких напоминаний о прошлом, ни одного письма или бумаги, которая могла бы привести ее к потерянным родственникам.
Отец Беатрис, человек образованный, любил говорить о книгах или о своих ученых занятиях. Фермером он был никудышным, хозяйство вел неумело, словно не привык к подобной грубой работе. Его поле выглядело неряшливым и неухоженным, а куры часто болели и редко выживали. Он бывал совершенно счастлив, лишь оставаясь в кабинете наедине со своими книгами или беседуя с женой, когда они вдвоем увлеченно обсуждали какую-то интересную тему.
Несмотря на бедность, жизнь всех троих была наполнена радостью. Только однажды их маленькую семью постигло горе. Мать Беатрис родила ребенка, но мальчик умер, не прожив и часа. Беатрис видела, как плакал ее отец, сидя у постели жены. То был первый и единственный раз, когда она видела отца плачущим, но с годами Беатрис поняла, что ее мать обладала куда более сильным характером, чем отец.
Когда Беатрис исполнилось четырнадцать, деревенские старейшины пришли к отцу, чтобы предложить ему стать учителем в новой школе. Все попытки изобразить занятие фермерством оказались мгновенно забыты, и с этого дня жизнь семьи сильно изменилась. У Синклеров никогда не водилось много денег, но и голодать им не приходилось. Мать Беатрис держала кур и ухаживала за небольшим садиком, а отец каждое утро отправлялся в школу. По его взволнованной улыбке дочь угадывала, с каким удовольствием предвкушает он предстоящий урок.
Теперь маленький домик Синклеров выглядел заброшенным и опустевшим.
«Может, следует заколотить окна досками? Или достаточно закрыть ставни?»
Наверное, пройдет немало времени, прежде чем хозяйка вернется домой, если, конечно, найдет в себе силы вернуться.
Дом стоял достаточно далеко от деревни, и соседей у Беатрис не было. В последний год она часто чувствовала себя оторванной от остального мира.
Возможно, это и к лучшему. Никто так и не узнал о ее отчаянном положении, когда месяц назад в доме кончились не только деньги, но и вещи, за которые можно было хоть что-то выручить.
– Это трудно, мисс?
Беатрис удивленно посмотрела на Гастона и поняла, что телега остановилась.
– Что трудно?
– Оставить свой дом.
Она молча кивнула. Странно, что ей даже в голову не пришло подумать о доме, когда она принимала решение остаться в Крэннок-Касле. Теперь же ее вдруг охватила тревога. Кто поменяет солому весной? Кто уберет снег во дворе, смажет дверные петли, зальет свежее масло в светильники? Кто станет охранять книги ее отца и вещи, принадлежавшие матери? Те, что Беатрис так и не решилась продать, даже умирая от голода.
Она чуть было не сказала Гастону, что не сможет оставить свой дом, но уже в следующее мгновение опомнилась и принялась себя ругать. Зачем ей все это? Здесь не осталось ничего, кроме воспоминаний. Не лучше ли отпустить их, оставить позади пережитое когда-то счастье вместе с болью и горечью потери?
– Мисс…
Голос Гастона вернул Беатрис к действительности. Девушка слезла с телеги и направилась по дорожке к дому, стараясь не думать о прошлом, но воспоминания, живые и яркие, нахлынули на нее помимо воли. Дорожку проложил отец. Эта работа отняла у него целых два месяца – шесть недель ушло на создание плана и еще две – на его исполнение.
Беатрис с матерью помогали таскать камни с заднего двора и укладывать их там, где наметил отец. Он радовался новой дорожке как ребенок, а мать и дочь всего лишь облегченно вздохнули, закончив работу.
Родители Беатрис нежно любили друг друга и были счастливы вместе. Неудивительно, что смерть забрала их обоих почти одновременно, с разницей всего в несколько дней. Теперь они вместе лежали в земле на восточной стороне церковного кладбища. «Да покоятся они в надежде на воскресение и жизнь вечную, – сказал священник. – С благоволением в сердцах своих и с благословенным миром в душах».
Родители обрели последний блаженный приют, а как же теперь быть их дочери?
Беатрис невольно устыдилась своих мыслей. Разве можно быть такой эгоистичной? И все же теперь она уже не так часто ругала себя, как прежде, когда рана была еще свежей. Тогда девушка часами сидела одна в доме, неподвижно глядя перед собой и не зная, как жить дальше с этой невыносимой болью.
За последний год Беатрис вдруг поняла, что способна выдержать все, даже потерю родителей и друзей. Она смогла преодолеть горькое одиночество, наполненное душевными страданиями, тоской, болью и даже отчаянием. Но тело требовало еды, воды и тепла.
Ради этого она и согласилась принять предложение Камерона Гордона.
Войдя в дом, Беатрис принялась собирать свое скромное имущество: маленькую щетку для волос, мамино серебряное зеркальце, отцовскую книгу басен Эзопа, запасной корсет и две сорочки. Все, что еще оставалось у нее из одежды, было на ней. Сборы заняли не больше пяти минут.
Беатрис вышла из дома и закрыла за собой дверь, тщательно задвинув засов, чтобы сильный порыв ветра не распахнул створки, как это часто бывало раньше. Потом она повернулась и решительно вскинула голову.
– Я готова, Гастон.
Слуга протянул руку и взял у девушки саквояж.
– Вы уверены, мадемуазель? – Как и ожидала Беатрис, он недоверчиво взвесил сумку в руке, словно сомневаясь, не пустая ли она.
– Уверена, – кивнула девушка.
Едва ли стоило пускаться в путешествие ради таких жалких пожитков.
Может, нужно известить друзей родителей? Дать им знать, где ее искать, если вдруг произойдет что-нибудь непредвиденное?
Но кого предупредить? Миссис Фернли? Вряд ли. Пожилая вдова миссис Фернли успела заметно состариться за последние годы. С возрастом эта добрая женщина становилась все более рассеянной и часто говорила о давно умерших людях так, словно только что беседовала с ними. Эпидемия холеры тяжело отразилась на ней. Миссис Фернли нередко путала имена и события. Конечно, не стоило беспокоить ее.
Может, сообщить мистеру Брауну? Но он потерял жену и сына во время эпидемии, и теперь слишком часто кружка заменяла ему окружающий мир.
За исключением Джереми все друзья Беатрис умерли. Их жизни унесла эпидемия холеры. Не осталось никого, кому бы она могла сообщить о переезде в Крэннок-Касл.
Беатрис бросила последний взгляд на дом, где прошли ее детство и юность, и направилась по дорожке к карете. Ее ожидала новая жизнь. Пусть и не лучшая, но, быть может, не такая горькая и безысходная.
Глава 7
Ровена Гордон придирчиво оглядела себя в зеркале. Ее волновала не только собственная внешность, но и манера держаться. Ровене хотелось выглядеть безупречно. Ее семья всегда была скора на расправу, и миссис Гордон не желала давать пищу праздным языкам. Не хватало еще, чтобы о ней болтали, будто она выглядит усталой, что кружева на платье расползлись, а в глазах сквозит разочарование.
Ровена снова и снова разглядывала себя, стремясь найти хотя бы малейший изъян, способный дать повод для злословия. Если кому-то непременно захочется высказаться, ему придется признать, что наружность миссис Гордон великолепна, как погода в Шотландии. У нее сохранился чудесный цвет лица. Казалось, годы совсем не коснулись ее.
Но не приведи Господь выказать ей фальшивое сочувствие из-за мужа!
«Дорогой Камерон, какой стыд для такого энергичного, полного жизни мужчины оказаться прикованным к креслу. И как вы только выдерживаете это, бедняжка Ровена?»
«Господи, только не это!»
Ровена оделась в красное. Смелый цвет. Пожалуй, даже дерзкий. Короткий жакет с меховой оторочкой дополняла едва прикрывающая лодыжки юбка, также отделанная мехом. Сапожки и кокетливую шляпку украшали маленькие помпоны. Еще один новый наряд. Родственники Ровены любили поговорить о ее привычке к расточительству, точно завидовали ее богатству. Казалось, деньги заставили забыть о горе, омрачавшем ее жизнь.
Миссис Гордон взяла в руки сумочку и повернулась к служанке.
– Ну что, Мэри, как я, по-твоему, выгляжу?
Мэри, доверенная камеристка Ровены, – единственная на свете из тех, кто был посвящен во все секреты, все радости и печали своей госпожи.
Мэри проводила рядом с хозяйкой те мучительно долгие часы, когда никто не мог еще толком сказать, останется ли Камерон в живых или нет. Мэри приносила Ровене бесчисленные чашки шоколада, когда та не могла уснуть. Каждое утро, когда Ровена выходила из комнаты мужа, Мэри тайком подавала ей новый платок. И наконец, Мэри, словно добрый дух, всегда оказывалась рядом, будто только и ждала, когда представится случай прийти на помощь.
Мэри кивнула в ответ и улыбнулась:
– Вы прекрасно выглядите, мадам.
– Спасибо, Мэри. Если я и впрямь неплохо выгляжу, то во многом благодаря тебе. Не знаю, что бы я без тебя делала. – Щеки камеристки порозовели от удовольствия. Она бросилась открыть дверь перед госпожой. – Постарайся до обеда собраться к отъезду.
– О да, мадам. Я уже приготовила сумки. – Мэри замялась, словно хотела сказать что-то еще, но вместо этого решила промолчать.
– Разве тебе не хочется поскорее увидеть брата?
Томас служил у Камерона кучером и заслуживал полного доверия.
– Конечно хочется, мадам. Просто Лондон – такое восхитительное место.
– Не то слово. Но мы должны вернуться в Крэннок-Касл.
Мэри послушно кивнула:
– Да, мадам.
Знала ли Мэри, как отчаянно желала ее госпожа покинуть Шотландию? Безысходность душила Ровену, жизнь казалась ей невыносимой, а Мэри не оставалось ничего другого, кроме как сопровождать хозяйку. Последние два месяца, проведенные в Лондоне, нисколько не облегчили жизнь миссис Гордон. Напротив, с каждым днем она все больше скучала по Камерону.
Впрочем, жизнь в Лондоне принесла свои плоды, поскольку помогла Ровене примириться с горькой правдой. Невозможно вечно бежать от самой себя.
Ровена обожала своего мужа, с ногами или без, но в последние месяцы он совершенно отдалился от нее. Муж больше не дотрагивался до нее, даже дружески, и избегал даже случайных прикосновений. Ровена любила сидеть рядом с креслом Камерона, прижимая к щеке его руку и вспоминая, как часто прежде эта ласка пробуждала в муже страсть.
