Грезы - Ночные услады

Филипп поморщился от презрения к самому себе.

Неужели правда? Неужели этот рыцарь способен заметить такую мелочь, как цвет глаз его рабыни? Кровь прилила к щекам Эльвины. Рука, державшая иглу, задрожала.

Эльвина встала и посмотрела прямо в глаза Филиппу.

— Ты действительно искал меня? Звал меня по имени?

— Я искал тебя много дней лишь для того, чтобы избить до бесчувствия за то, что ты сотворила со мной.

Филипп замолчал. Слуга принес флягу с вином. Сделав глоток, Филипп ответил и на второй вопрос:

— Да, однажды я обезумел настолько, что стал окликать тебя по имени. Мне показалось, что ты зовешь меня. Насмехалась надо мной, видно… Даже деревья в лесу, и те смеялись надо мной.

— Я звала вас, милорд, но не ради насмешки, а с мольбой.

Наступила долгая пауза. Филипп пристально вглядывался в лицо Эльвины, пытаясь прочесть в ее глазах то, о чем умолчали уста.

— Я прошу тебя объясниться.

Эльвина вздохнула. Если бы был иной, более легкий способ дать ему знать обо всем. Слишком глубокие корни пустили в нем ненависть и недоверие. Едва ли он поверит ей. Но Тильда уверяла, что Филипп поможет, если в нем осталась хоть капля чести. Она должна попытаться ради сына.

— Вы не поверите мне, милорд. Вы уже все сами решили.

— Все равно расскажи. Уже вечер, а после трудного дня приятно послушать хорошую сказку. Расскажи мне свою.

Филипп растянулся на подушках, глотнул из фляги, затем стал раздеваться.

Он удивился, когда Эльвина пришла ему на помощь. Она развязала ремни сандалий, затем стала стягивать гетры.

— Меня опоили, как и тебя, в ту ночь, — говорила между тем Эльвина. — Потом утащили в лес, в пещеру, которую Марта приспособила для своих нужд. Кажется, очень долго мне давали какое-то зелье, от которого в голове стоял туман. Когда я пришла в себя, на теле моем не осталось следов насилия.

Филипп вздрогнул при упоминании о следах, оставленных на ее теле после той ночи.

— К тому времени, как я поняла, что беременна, уже была зима, и идти мне было некуда. Ты исчез, Марта сказала мне, что Тильда умерла. У меня ничего не было, кроме ребенка в животе, и сохранить ему жизнь мне было важнее, чем обрести свободу. Филипп поднялся и начал ходить по шатру.

— Ты права: я тебе не верю. Где тот ребенок, что не давал тебе вернуться ко мне?

Слезы отчаяния навернулись на глаза Эльвины. Все, все, что было между ними, потеряно.

— Его украли у меня сразу после того, как он родился. Меня же оставили умирать, и я умерла бы, если бы не Гандальф. Когда он наткнулся на меня в лесу, я искала ребенка. Я бы нашла его гораздо раньше, но болезнь не позволила мне этого сделать. На самом деле именно ты помешал мне продолжить поиски.

Филипп остановился.

— Ты хочешь сказать, что с той ночи у тебя не было ни одного любовника? Что этот Гандальф всего лишь спас тебя от смерти? И ты думаешь, что я в это поверю!

— Я сказала, что не жду от вас доверия, милорд. — Эльвина встала и расправила плечи. — Я говорила лишь затем, чтобы объяснить, почему я не могла выполнить свою часть соглашения. Я должна найти сына до того, как Марта с ним что-нибудь сделает. Тильда сказала, что ты поймешь, но она ошибалась. Ты никогда не поймешь и никогда не сможешь меня удержать ни здесь, ни в другом месте.

Филипп растерялся. Он не верил в волшебство, но все же Эльвина нашла какой-то способ улизнуть от него. Однако если все сказанное — ложь, то для чего Эльвине давать ему в руки орудие, с помощью которого он сможет удерживать ее подле себя? Чем больше размышлял Филипп, тем очевиднее становилось, что она говорила правду.

— Не спеши, малышка викинг.

Теперь он мог удерживать ее подле себя без помощи стражи. Эльвина сама дала ему в руки эту власть. Возможно, со временем ему удастся избавиться от наваждения, заставлявшего его с такой силой вожделеть Эльвину, и лишь одну. Возможно, он даже сумеет отомстить девчонке, если разожжет в ней такую же страсть.

— Ты говоришь, что родила от меня ребенка? Сына?

— Да, милорд.

— У тебя есть доказательства?

У Эльвины дрогнули губы.

— Я не имею желания доказывать тебе, что ребенок твой. Я всего лишь хочу вернуть его себе. Если ты не поможешь, я попытаюсь сделать это сама.

Филипп схватил ее за плечо и развернул к себе лицом.

— Не смей играть со мной!

— Я не рассказала тебе обо всем раньше, потому что ненавидела тебя за то, что ты со мной сделал. Теперь вижу, что ошибалась и ты ни в чем не виноват. Спроси монаха Шовена.

— Шовена?

Ну Конечно! Монах показал ему место, где обнаружил девчонку, и они тщательно обыскали все вокруг. И это очередное предательство лишь укрепило в нем ненависть и ярость. Монах ничего не сказал о ребенке.

Филипп подошел к двери и потребовал привести к нему монаха. Он мог бы поклясться, что Шовен человек чести. Они были вместе уже долгое время: Филипп вел войско в бой именем короля, Шовен нес просвещение покоренным.

Монах появился в помятой сутане. Он сонно тер глаза, и только тогда Филипп с удивлением обнаружил, что вечер сменился ночью.

— Вы желали видеть меня, сэр?

Монах переводил взгляд с пылающего гневом мрачного лица Филиппа на бледное лицо девушки.

— Когда ты сказал мне, что нашел девчонку в лесу, не утаил ли ты от меня чего-нибудь?

Монах посмотрел на Эльвину. Она кивнула. Монах обратился к ней:

— Я вернулся, чтобы окрестить младенца, но не нашел тебя, дитя мое.

— Это не важно, отец, — начала было Эльвина, но Филипп прервал ее: — Крестины! Ах ты, двуличный оборотень!

— Филипп! — в ужасе воскликнула Эльвина, но монах махнул рукой, давая понять, что привык к подобному обращению.

— Вы хотели бы, чтобы вашего ребенка крестили, не так ли, сэр? — спросил он Филиппа.

— А у вас есть доказательство, что это мой ребенок, если он вообще был? — с кривой ухмылкой спросил у монаха Филипп и вновь заходил по шатру.

— Если я дал обет целомудрия, это не значит, что я ослеп. Я узнаю женщину на сносях, если увижу ее. К тому же я умею считать не хуже любого другого, особенно если у меня есть все основания начинать отсчет с определенного дня.

— Довольно! — прорычал Филипп. — Почему, Бога ради, ты не рассказал мне тогда?

— Не поминай имя Господа всуе, это грешно, — наставительно заметил монах. — Я не рассказал потому, что Эльвина меня об этом попросила. Я был совершенно уверен в том, что вы и сами все узнаете, когда встретитесь с ней, и не видел смысла нарушать слово.

Филипп переводил налитые гневом глаза с Эльвины на Шовена. Выругавшись сквозь зубы, он сдался. Значит, Эльвина не солгала: ребенок действительно существовал. Неизвестно, жив ли он сейчас. Тем не менее надо начинать действовать.

— Шовен, подожди меня снаружи. Мне бы еще надо поквитаться с тобой за то, что ты не рассказал мне о ребенке раньше, но сперва я хочу поговорить с ней.

Филипп кивнул в сторону Эльвины, и монах с опаской взглянул на хрупкую девушку. Устоит ли она против гнева господина? Но холодный блеск в голубых глазах, поджатые губы и решительно вздернутый подбородок говорили об упрямстве и воле, ничуть не уступающим упрямству Филиппа. Неизвестно еще, кто одержит победу. Шовен вышел из шатра.

— Откуда тебе известно, что ребенок жив?

— Я не знаю. Но Марта не для того обхаживала меня, чтобы я осталась жива: она старалась ради ребенка. Мне кажется вполне вероятным, что она приложит не меньше усилий, чтобы выходить его. Зачем-то он был ей нужен!

Филипп кивнул.

— Если ребенок жив, ты хочешь, чтобы я нашел его? Ради этого ты вернулась сюда сегодня?

— Милорд, я дам вам все, если вы вернете его мне. Прошу вас, сэр! Он, наверное, с Мартой.

Филипп нетерпеливо взмахнул рукой. Разумеется, не ради него, Филиппа, Эльвина вернулась в шатер.

— Марта не прячет никакого ребенка. В противном случае я бы об этом знал. Но даже если он существует, надо действовать терпеливо и осмотрительно. У тебя так не получится. Марта убьет тебя, как только встретит, если то, что ты рассказала мне, правда.

— Я не боюсь смерти. Пусть лучше я умру, чем позволю этой ведьме растить моего сына. Я найду его! Найду! — воскликнула Эльвина и, упав на пол, начала молотить кулачками землю.

Филипп бережно поднял ее с земли. Погладил по голове. Он почти поверил в ее невероятную историю.

— Нет, малышка викинг. Сначала попробую я. Как ты сама сказала, мне гораздо проще это сделать.

Эльвина уперлась ладонями ему в грудь. Сердце ее рвалось из груди j но в лице Филиппа не было и намека на нежность, и она молчала, не зная, чего ждать.

— Я намерен выставить условие.

Эльвина замерла. Она сама сказала, что отдаст все, если он вернет ей сына.

— Если то, что ты рассказала, правда, ребенку грозит опасность. Беда, если кто-то из нас начнет задавать вопросы. Я пошлю монаха в поместье. Он займется поисками, а тебе придется остаться со мной и выполнять то, что ты обещала.

— Вы просите меня об адюльтере, милорд. Это грех, — с сарказмом заметила Эльвина.

— Не больший, чем быть шлюхой, на что ты согласилась с самого начала.

— Но тогда пострадал бы только один человек — я сама. Я совершаю грех, мне за него и отвечать. Адюльтер — другое дело.

Эльвина не могла заставить, себя думать о леди Равенне как о любимой женщине Филиппа. Не могла представить, чтобы он обнимал леди Равенну так, как обнимал ее, Эль-вину.

— Если только это тебя останавливает, я готов облегчить твою душу: леди Равенна не ждет от меня ничего, включая целомудрие. Ей все равно, одна у меня любовница или дюжина.

Больше Эльвина не желала обсуждать эту тему.

— Откуда мне знать, что на этот раз ты сдержишь слово? Филипп усмехнулся.

— Если хочешь, послушай, как я стану давать Шовену указания. Не сомневайся, раз монах знает о постигшем тебя горе, он перевернет небо и землю, но вернет тебе сына. У тебя есть время подумать. Я приглашу Шовена тогда, когда ты будешь готова.

— Нет! Не отсылай монаха! Каждый день промедления грозит бедой. Я соглашусь на что угодно. Только найди моего сына!

Филипп пронзил ее взглядом.

— Ты поняла, о чем я прошу? Мне надоело прижимать к себе ледяную статую. Я хочу, чтобы ты старалась мне угодить.

Эльвина опустила голову.

— Я буду стараться, милорд. Иногда мне бывает трудно. После той ночи.

Эльвина вздрогнула от леденящего душу воспоминания.

Филипп, кажется, начинал понимать. Его воспоминания об этой ночи были отрывочными, но он подозревал, что мог, не желая того, причинить ей боль. Что же касается всего сопутствующего, это казалось чудовищным человеку неподготовленному. Но тут он приказал себе остановиться. Было бы неразумно предполагать, что Эльвина не знала, чему надлежит случиться. Она колдунья, ведьма, как и все в этом чертовом Данстонском замке.

Филипп, однако, не высказал своих мыслей вслух. Он молча вышел из шатра и вернулся с Шовеном.

Шовен встретился взглядом с девушкой. Она стояла посреди шатра в одной тонкой рубашке и теребила кончик косы. Глаза ее виновато блестели. Несомненно, Филипп склонил ее к греху. Монах укоризненно взглянул на барона.

Филипп коротко объяснил монаху, что тот должен делать, и только потом заметил, что Шовен возмущен.

— Ты не хочешь выполнять приказ? — удивился Филипп. До этой минуты он был уверен, что Шовен с радостью возьмется за столь богоугодное дело.

— Вы прекрасно знаете, против чего я возражаю. Шовен бросил взгляд на Эльвину, которая стояла ни жива ни мертва, с опаской поглядывая на выход. Филипп посмотрел туда же.

— Я буду удерживать ее здесь, захочешь ты выполнять приказ или нет.

— Это безумие.

— Может, это заклятие. Мне все равно. Девчонка моя. Я заплатил дань церкви за одну, а дьяволу заплачу за другую. Я не боюсь ада. Едва ли в аду мне будет хуже, чем в Данстоне.

Горький сарказм Филиппа напугал Шовена. Он решил было, что тот уже навсегда потерял бессмертную душу. Но если не ради этого пропащего человека, то ради его невинной жертвы он, Шовен, должен взяться за выполнение поставленной Филиппом задачи.

— Вы хотите, чтобы я отправился на поиски ребенка. Какого возраста?

Филипп презрительно хмыкнул, и Эльвина, не выдержав этого фарса, обратилась к монаху:

— Ребенок мой, святой отец.

— Твой? Я думал…

Шовен не решился сказать, что подумал, будто ребенок умер.

— Ты что, олух, не понимаешь, о чем я тебе толкую? Она клянется, что у нее украли ребенка.

— Колдунья Марта украла его у меня, когда он родился. Прошу вас, помогите мне найти его!

Лицо Филиппа стало как маска. Попробуй угадай, о чем он думает.

— Она заявляет, что это мой сын. Я хочу, чтобы ты обшарил поместье в поисках ребенка примерно двух месяцев от роду. Ты меня понял? Ты помнишь, как он выглядел? — спросил Филипп, обращаясь к Эльвине. — Какие-нибудь приметы, по которым его можно найти?

Эльвина собралась с мыслями. Один момент среди этой долгой ночи, полной боли и кровавого тумана перед глазами, она помнила ясно.

— Он сильный, крупный мальчик, с широкими плечами и длинными ногами, как у отца, но волосы у него, как у нас, Ферфаксов.

— Ферфакс? — удивился монах неожиданному переходу с нормандского на саксонский. Он почти не улавливал акцента в ее речи, пока она не перешла на родной язык.

— Эльвина говорит, что волосы у ребенка того же цвета, что у нее. — Филипп коснулся золотистой косы, перекинутой на грудь. В его глазах больше не было гнева, но он держался напряженно, словно чего-то недоговаривал.

Шовен кивнул. Казалось, они ведут с Филиппом безмолвный диалог.

— Филипп, ради всего святого…

— Я на него не смотрел никогда, — сказал, как отрубил, Филипп. — К тому же могут быть и другие. Ищи. Я хочу знать о каждом ребенке, родившемся здесь около двух месяцев назад, будь он черный, рыжий или в крапинку. Я должен знать наверняка.

Эльвина не понимала, что происходит. Может, Филипп предполагает, что колдунья изменила ребенку внешность, чтобы его не нашли? Об этом она как-то не подумала.

Шовен взглянул на Эльвину.

— Она не знает? Филипп махнул рукой.

— Найди его, и мы все узнаем.

— Я еще подойду к тебе.

Монах ушел, и Эльвина с Филиппом остались одни.

— Я должен отдать распоряжения: оседлать коня и собрать припасы для Шовена. Ты обещаешь ждать моего возвращения?

Его присутствие давило на нее, мешало мыслить ясно. Эльвина боялась Филиппа, его силы, умения превращать ее тело в сосуд для своего вожделения. И все же она согласилась отдаться ему. По собственной воле. Медленная, мучительная пытка. Однако никогда она не была ближе к райскому блаженству, чем лежа под ним.

— Я буду ждать. Возвращайся скорее.

Филипп ушел. Эльвина стояла посреди шатра, медленно обводя его взглядом. Чего теперь он ждет от нее? Филипп ясно дал понять, что не потерпит больше ее пассивности.

Как быть? Как сохранить себя до той поры, пока ее ребенок не будет найден? Должен найтись какой-то способ.

Будь у нее красивый наряд, Эльвина надела бы его, чтобы понравиться Филиппу, но свободная рубашка едва ли годилась для этой цели. Она сняла рубашку, надеясь, что нагота послужит ее цели не хуже, чем красивое платье.

Странно, что она по своей воле согласилась ублажать мужчину, который так жестоко с ней обходился, но еще более странным казалось другое: Эльвина не испытывала к нему неприязни. Напротив, перспектива доставить ему удовольствие представилась ей вдруг почти соблазнительной. Собственно, в поведении Филиппа нет ничего необычного: сеньоры не спрашивают у своих вассалов, что им нравится и что нет. Тем более вассалам не подобает предъявлять претензии к тем, кому они принадлежат. Филипп — ее господин, значит, она должна подчиняться ему во всем. Таков порядок вещей, и не ей менять его.

Эльвина легла на спину и разметалась на меховой подстилке. При одной мысли о том, что ее ждет, она чувствовала возбуждение. Эльвина представляла, как руки Филиппа касаются ее тела, ласкают там, где ей всего приятнее. Должно быть, она рождена развратницей, ибо рука ее сама коснулась золотистого треугольника, и Эльвина задрожала от прикосновения собственных пальцев.

Рычание, донесшееся со стороны входа в шатер, вспугнуло Эльвину, она юркнула под покрывало и только потом подняла глаза на Филиппа, глядящего на нее с откровенной похотью.

— Филипп! Ты испугал меня.

— Ты прирожденная шлюха. — Он приподнял ее за волосы, чтобы прижать к своим губам.

Эльвина обвила руками мощную шею Филиппа, прижалась грудью к его груди. Губы его вновь воспламенили в ней тот огонь, что угас было при его появлении, и Эльвина ответила на его поцелуй.

Филипп навалился на нее всей своей тяжестью.

— Шлюха, — хрипло пробормотал он, вновь жадно приникнув губами к ложбинке между грудей и немилосердно сминая нежную плоть.

Эльвина едва не закричала от боли. С каким удовольствием она ответила бы ему тем же. Извиваясь под ним, она схватила рубашку за края и резко рванула вверх. В тот миг, когда Филипп прикусил ее сосок, она выгнулась, потащив рубашку на себя.

Филипп сердито смотрел на Эльвину, упираясь ладонями в мех по обе стороны от ее головы.

— Если ты этого хочешь, маленькая негодница, не останавливайся, снимай все.

Одним движением она стянула с него рубашку.

— Иди ко мне, негодница, — хрипло пробормотал Филипп, опрокинувшись на спину и раздвигая ее колени.

Эльвина вспыхнула, но огонь внутри ее требовал нового топлива, и эта новая поза, верхом у него на коленях, возбудила ее еще сильнее.

Придерживая Эльвину так, чтобы она не могла увернуться, Филипп накрыл ртом ее сосок. Она корчилась, извивалась в его объятиях, желание требовало утоления, и Филипп давал ей возможность делать то, чего она хочет.

С губ Эльвины сорвался радостный крик: она взяла его в плен и крепко сжала внутри себя. Теперь они слились в одно целое, и Филипп был в ее власти. Она оставалась свободна, и эта свобода щедро одарила ее, дав обоим то наслаждение, которого доселе они не получали.

Прошла, казалось, целая вечность. Филипп наконец приподнялся на локте, и Эльвина недовольно заворчала: ей не хотелось расставаться с ним.

— Филипп, ну не надо.

— Разве я не говорил тебе, что лучше не бороться со мной?

— Тогда зачем ты заставил меня бороться с тобой сейчас? — с любопытством спросила она. — Я бы сделала все, что ты захотел, и по своей воле.

— Ты боялась меня, а там, где страх, удовольствия мало. Сейчас ты боролась со мной и победила. Может, в следующий раз ты будешь меньше меня бояться.

Эльвина почувствовала, как горячая волна пробежала по телу. Тепло благодарности. Филипп удивил ее. Она никак не ожидала такого тонкого понимания от сурового воина. Мужчины, особенно такие, как Филипп, привыкли брать то, что хотели, не слишком заботясь о том, что чувствует женщина. И все же он понял страх Эльвины и добился ее победы над страхом единственным известным ему способом — через гнев.

Эльвина улыбнулась, пробежала пальцами по его лицу и почувствовала, как от ее ласк исчезает напряженность.

Им много предстояло узнать друг о друге. Возможно даже, они сумеют насладиться своей долей счастья и не все еще потеряно. Она всего лишь господская шлюха, но где сказано, что она не имеет права получить радость от того, что предлагает ей жизнь?

Глава 11

Жизнь, конечно, не напоминала цветущий сад, иногда на солнце набегали тучи, но в целом все обстояло лучше, чем Эльвина могла бы надеяться. Вот так все и сложилось бы между ними, не вмешайся Марта. «Жизнь прекрасна», — думала Эльвина, прижимаясь к Филиппу перед тем, как распрощаться с ним на весь день. Всякий раз, когда он вот так обнимал ее, кровь ее начинала бурлить, сердце билось чаще, и все повторялось вновь, когда он вечером возвращался в шатер. Эльвину тянуло к нему, как мотылька к огню, и она понимала, что очень скоро опалит свои крылья. Но это «скоро» еще не наступило, а Эльвина предпочитала жить настоящим.

Филипп отпустил ее и, усадив на кровать, вышел из шатра. Она знала, что он с нетерпением ждет конца затянувшейся осады. Увы, Филипп не был сам себе хозяином: снять осаду и начать штурм можно было лишь по приказу короля, а команды штурмовать все не приходило. Прошли сорок пять дней, которые по закону вассалы должны были служить у Филиппа, и он отпустил их по домам. Лучшим воинам Филипп заплатил, чтобы они остались подольше, а воины, находившиеся на службе у самого короля, оставались в лагере, потому что так приказал им Генрих. Ров осушили, подкоп был почти завершен, а они все медлили. Эльвина обвела взглядом лагерь, вот уже месяц дававший ей приют, и улыбнулась, как в старое время.

Она устроилась в тени шатра, расправив складки нового платья из роскошного розового шелка. Эльвина, Тильда и Элис вместе сшили его из отреза, подаренного ей Филиппом, и этот сюрприз был лишь одним из многих. Последние недели Филипп не уставал баловать ее. Эльвина встряхнула и расправила новые шелковые простыни, измятые после очередной бурной ночи.

Филиппу нравилось видеть на ней красивые вещи. Эльвина улыбнулась, вспомнив тот вечер, когда он принес ей голубой наряд, в котором она танцевала для него в ту злополучную ночь.

Эльвина прислонилась к столбу, вспоминая тот вечер и ту ночь. Гаремный наряд и золотое кольцо — вот все, что Филиппу удалось найти, да и эти вещи оказались хорошо спрятаны. Кольцо он вернул Тильде, поскольку оно было золотым, а шелковый наряд оставил себе на память об их встрече, желая доказать себе, что Эльвина ему не привиделась. С тех пор Эльвина многократно доказывала ему свою страсть, но иногда ловила в его взгляде сомнение. Филипп будто боялся, что она ускользнет от него. Или, что еще хуже, воткнет ему в спину кинжал, когда он будет меньше всего ждать этого. От этой мысли Эльвине стало больно и горько, и она вышла из шатра, чтобы развеять печаль.

Постепенно Филипп разрешил ей передвигаться в пределах лагеря и требовал лишь, чтобы она гуляла только с охраной. Теперь, когда все в лагере знали, что смерть грозит всякому, кто причинит Эльвине вред, такие меры предосторожности казались ей излишними. Оглядевшись и никого не увидев, она отправилась на прогулку одна.

Эльвина ежедневно виделась с Тильдой, часто — с Элис, но Гандальфа почти не встречала. Он работал наравне с остальными воинами, прокладывая туннель под стенами и готовя оружие. Напрасная трата сил, он и сам это понимал. Однако Гандальф сам выбрал свою участь и мог пенять лишь на себя. Не ради ли того, чтобы быть рядом с Эльвиной? Когда она видела Гандальфа, он не приближался к ней, а лишь издали смотрел, пока девушка не скроется из виду.

Жаль парня. Да и себя жаль. Судьба ее еще менее определенна, чем судьба этого крестьянина.

Но она не позволит грустным мыслям омрачать себе жизнь. Никто не знает, где и как настигнет человека смерть. Надо жить настоящим.

Филипп подарил Эльвине большой отрез полотна, велев ей сшить себе рубашку, но у нее были иные планы. Тильда и Элис нуждались в новом белье больше, чем она, да и Филиппу не помешало бы сшить обнову. Так что лучше бы приниматься за работу, а не копаться в своих невеселых мыслях. Втроем коротать время за шитьем веселее.

Ранним утром в той части лагеря, где располагались женщины, было пустынно. Эльвина не оглядывалась по сторонам. Главное — не испачкать новые башмаки в нечистотах, стекавших вниз к канаве, прорытой вдоль шатров. День обещал быть теплым, но на горизонте собирались грозовые тучи. Стоило бы добраться до Тильды, пока не начнется дождь.

Вдруг какой-то воин вышел из шатра и встал посреди дороги. Эльвина не сразу узнала в этом обнаженном по пояс человеке Раймонда. Она попыталась проскочить мимо, но тщетно. Раймонд перехватил ее и привлек к себе. От него несло перегаром.

— Удача сегодня на моей стороне. Неужто твой благородный господин наконец устал от тебя и отослал к остальным шлюхам? А может, ты сама отправилась на поиски более щедрого любовника?

Эльвина старалась вырваться, но не могла одолеть Райюнда.

— Филипп прикажет отрубить тебе голову за твои слова! Отпусти меня немедленно!

Для мощных ног Раймонда ее удары были все равно го комариные укусы для медведя. Без особого труда он отволок Эльвину к шатру и втолкнул внутрь.

— Вот так. Пусть она расскажет тебе о том, что спорить со мной бесполезно. Эй, вставай, шлюха! Я привел кое-кого получше на твое место.

Раймонд толкнул Эльвину в спину, чтобы она получше рассмотрела то несчастное создание, которое осмелилось противиться Раймонду. Женщина лежала, скорчившись, на вонючей подстилке, ее темные спутанные волосы покрывали синие от побоев плечи. Рубаха была разорвана до пояса, а лицо так окровавлено, что Эль-вина не сразу признала в ней Элис.

— Господи! — воскликнула Эльвина, бросившись к девушке.

— Беги отсюда! — хрипло прошептала Элис, с трудом взмахнув рукой. — Беги…

В глазах несчастной стоял ужас. Эльвина догадывалась о том, какой опасности подвергает себя, но вместо того, чтобы, воспользовавшись секундной свободой, броситься наутек, она накинулась на Раймонда:

— Ах ты, негодяй! Ах ты, мерзкий дьявол!

Очевидно, из опасения, что девчонка призывает нечистого к себе в помощь, Раймонд зажал ей рот ладонью и, прижав к себе, чтобы она не могла убежать, прошипел:

— Замолчи, и через минуту все будет кончено. Сколько ты хочешь? Еще одно такое платье? Ожерелье для твоей красивой шейки? Что дать тебе, чтобы ты раздвинула ноги?

Борьба только разжигала похоть Раймонда. Он запустил жадную ручищу в вырез платья, но Эльвина была слишком разозлена, чтобы испытывать страх. Она пожалела лишь о том, что не взяла с собой кинжал. За грех воткнуть лезвие между мясистых лопаток этого негодяя она с радостью готова была распрощаться с бессмертием души.

— Тебе ничем не купить мое молчание! Я буду визжать так, что весь лагерь узнает о твоем вероломстве! Я лучше умру, чем отдамся такому вонючему козлу, как ты! На сей раз Филипп не поверит твоим сказкам! Филипп отрежет тебе яйца и запихнет их в рот, чтобы ты не орал, когда он будет вытаскивать твои кишки и окунать тебя в кипящее масло.

Раймонд медленно отпустил ее, и взгляд его затуманился ужасом и гневом. У Раймонда был повод опасаться того, что страшные предсказания голубоглазой колдуньи могут сбыться.

— Убирайся! Убирайся отсюда, пока я не начала орать просто так, тебе назло! Беги, пока я не передумала!

Эльвина и вправду завизжала что есть сил, и Раймонд внял голосу рассудка. Но перед тем как исчезнуть за пологом шатра, он все же сказал свое последнее слово:

— Подожди, сука. Когда ты надоешь Филиппу, придет моя очередь. И тогда посмотрим, кто кого.

Эльвина осела на землю, словно шар, из которого выпустили воздух. Шевеление на подстилке в углу вернуло ее в чувство. Она подползла к Элис.

— За что? — только и спросила она.

— Он не мог найти никого другого, и остановить его тоже было некому. Со мной такое и раньше случалось. Ничего. Не печалься. Все заживет как на собаке. А где твоя охрана?

Элис попыталась сесть, но Эльвина не дала ей подняться.

— Лежи, отдыхай. Я пойду посмотрю, есть ли у Тильды какое-нибудь снадобье. Если бы только Филипп разрешил мне…

Эльвина тряхнула головой, вспомнив о недавней ссоре с Филиппом из-за просьбы отпустить ее в лес за травами. Словно уловив ход ее мыслей, Элис спросила:

— Люди говорят, что, когда Филипп сердится на тебя, он называет тебя валькирией. Что это такое?

Эльвина улыбнулась.

— Богини войны у викингов, кажется. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что после того, что я увидела, я думаю, он прав. — Элис улыбнулась, несмотря на боль. — Люди говорят, ты колдунья или что-то вроде этого, но только богиня войны могла так напугать сэра Раймонда.

Не в первый раз Эльвину называли колдуньей. Филипп не раз шутя называл ее так. Но его люди принимали Эльвину за колдунью всерьез, особенно после того, как она приготовила снадобье из оставшихся у нее сухих растений и оно сняло жар у одного из заболевших воинов. Репутация ее утвердилась, когда Эльвина сумела усыпать несчастного, которому колесо боевой машины раздавило руку. Запасы сухих трав истощились, и помочь Элис было нечем. Если только заклинаниями, но Эльвина не была колдуньей.

— Валькириям и колдуньям, наверное, было легче, чем мне. После того, что этот негодяй сделал с тобой, его бы надо вздернуть на дыбе и кастрировать.

— Эльвина! — испуганным шепотом сказала Элис. — Сэр Раймонд поступил со мной не хуже, чем многие до него. Никого, кроме тебя, это не поразило бы. Если ты пришла сюда без охраны, то лучше не говорить об этом сэру Филиппу. У него могут возникнуть подозрения.

Эльвина в ярости сжала кулаки. Но Элис права. Надо убираться отсюда побыстрее, пока Раймонд не вернулся или Филипп не нашел ее. Вздохнув, Эльвина встала.

Вечером, когда Филипп вернулся в шатер, его встретила разгневанная фурия в ветхой льняной рубашке, которую он велел ей выбросить несколько недель назад.

— Что это значит? — сердито спросил Филипп. — Где та одежда, что я тебе принес?

Эльвину не остановил его гнев. Она давно уже была готова к бою.

— Я больше не желаю получать вознаграждение за то, что живу с вами, милорд.

— Немедленно сними с себя эти тряпки и надень что-то приличное!

— Что ты сделаешь со мной, если я скажу «нет»? Станешь бить меня, как твои люди избивают своих шлюх?

— Не искушай судьбу, девчонка!

Филипп ухватил рубашку за ворот и с силой рванул вниз. Тонкая ткань затрещала.

— А теперь оденься, и побыстрее. Сюда могут войти в любую минуту.

— Они и раньше видели голых шлюх. С чего бы им удивиться, увидев меня? Другие шлюхи могут по крайней мере бродить там, где им вздумается, или уйти из лагеря, если захотят, а я словно твоя рабыня! Так что твои подарки — не самая щедрая плата за участь рабыни!

Спорить с Филиппом было опасно, и Эльвина, бросая ему в лицо гневные слова, пятилась, пока не уперлась спиной в столб, удерживающий шатер. Филипп стоял перед ней, сложив руки на мускулистой груди.