Повелитель душ

И, кроме того, он принадлежал к «противоположному лагерю», будучи адвокатом, который должен был защищать маньяка, вероятно, убившего ее сестру. Но, несмотря ни на что, для нее он был, прежде всего, просто человеком – одиноким отцом, растившим двоих детей. Кейт прекрасно понимала, как он страдал из-за всего, что ему пришлось пережить. Сначала была измена, а потом – ужасная смерть жены, которая погибла в автомобильной аварии, возвращаясь домой поздним вечером, должно быть, после свидания с любовником.
      Любовь, предательство, смерть близкого человека… Им обоим пришлось пройти через это. От жестоких ударов судьбы осталась глубокая, незаживающая рана. И Кейт знала, что в ее душе эта рана никогда не перестанет кровоточить.

Глава 16

      Вчера вечером Джону так и не удалось поговорить по телефону с доктором Беквитом – тот вынужден был отправиться к своему пациенту, у которого случился внезапный психический криз. Они договорились встретиться на следующий день, и Джон сам приехал в клинику Беквита в Провиденсе.
      – Я просто поражаюсь, как такому врачу и ученому, как вы, при вашей обширной практике, удается выкраивать время для судебно-психиатрических экспертиз, – сказал Джон, пожимая доктору руку.
      Оглядываясь вокруг в клинике, он не переставал думать о сестре Кейт Хэррис. Был ли все-таки причастен его клиент к исчезновению Виллы? Было ли что-то известно доктору Беквиту? Джон надеялся, что рано или поздно, это удастся выяснить. Он дал себе слово узнать, что случилось с Виллой. Он должен был это сделать. Ради Кейт. Ради того, чтобы она не мучилась неизвестностью всю свою оставшуюся жизнь.
      – Конечно, работы много, – вздохнул доктор Беквит. – Но когда меня просят провести экспертизу, я просто не могу отказать. Ведь все преступники – в том числе насильники и маньяки – тоже нуждаются в помощи. А кто еще может помочь им, если не мы с вами? Наше общество жаждет лишь одного: всех их запрятать в тюрьму. Но ведь они тоже люди. Я давно занимаюсь изучением парафилий. Это моя специализация, дело всей моей жизни. И я уверен, что этим людям действительно можно помочь.
      Джон кивнул, и доктор рассмеялся.
      – Впрочем, зачем я вам все это говорю – вы и так это прекрасно знаете… Пойдемте лучше я покажу вам, что у нас здесь появилось нового. Сейчас наша клиника получает неплохое финансирование, так что со времени вашего последнего визита у нас произошли значительные изменения. Вы ведь были у нас довольно давно?
      Джон, вспоминая, наморщил лоб.
      – Около трех лет назад. Мы тогда работали по делу Калеба Дженкинса.
      – Ну, в то время у нас почти ничего и не было. Но зато сейчас вы увидите много интересного. Кстати, как поживает Калеб?
      – Его мать говорит, что у него все хорошо, работает вместе с отцом.
      Доктор удовлетворенно кивнул.
      – Ну, вот и прекрасно. А ведь если бы мы не помогли ему, он мог бы попасть в тюрьму из-за глупой мальчишеской выходки. Я очень рад, что у него все в порядке, и он вернулся к нормальной жизни, как будто ничего и не было. Если бы все было так просто с другими моими пациентами…
      Джон кивнул.
      – Должен вам сказать, – продолжал доктор Беквит, – что теперешний наш клиент – в высшей степени сложный случай. К нему нужен совершенно особый подход… За эти месяцы, что я работаю с ним, я довольно хорошо его изучил.
      – Спасибо. Вы не представляете, как я благодарен вам за участие в этом деле.
      – Не стоит благодарности. Это я должен благодарить вас за столь интересного пациента. Не каждый день попадаются такие ценные экземпляры.
      Джон не знал, что и сказать. Ему стало как-то не по себе, и никакие слова не шли на ум.
      Клиника Беквита, существовавшая на федеральные и частные средства, занимала весь двадцатый этаж в высотном здании, принадлежащем университету. Из окон кабинетов и лабораторий клиники были хорошо видны старинные кирпичные здания колледжа, песочно-коричневые дома рыбаков на Фокс Пойнт и сверкающая вода залива Наррагансетт.
      Доктор, знакомя Джона с новинками своей клиники, с гордостью показал ему видеозалы, комнаты для ролевых игр и прибор для измерения степени сексуального возбуждения. Наконец, они пришли в лабораторию, где стоял отвратительный запах протухшей рыбы.
      – Что это? – недоуменно спросил Джон, почувствовав тошноту.
      – О, это пахнет материалом, предназначенным для психотерапевтического сеанса, – с улыбкой ответил доктор Беквит. – Я широко использую для лечения своих пациентов метод негативных ассоциаций. Своими сеансами я стараюсь добиться того, чтобы сексуальные фантазии, связанные с насилием, ассоциировались у них с отвратительным запахом. Я подключаю пациента к прибору и прошу его рассказать о том, как он совершал насилие. Пациент начинает рассказывать, и прибор регистрирует степень его сексуального возбуждения. Когда возбуждение достигает апогея, я вытаскиваю протухшую рыбу, и ее запах разрушает все сексуальные ощущения.
      – И что – это помогает?
      – Это очень длительный процесс – он может растянуться на многие годы. Но иногда улучшение происходит прямо на глазах. У пациента перестает возникать эрекция при описании сцен насилия.
      – Вот как…
      – Понимаете, для этих людей (в основном это, конечно, мужчины) я – их последний шанс. Ко мне попадают люди, осужденные за половые преступления и направленные на принудительное лечение (в которое, кстати, они не очень-то верят). Тут и учителя, совращавшие своих учеников, и дантисты, пристававшие к пациенткам, и мужчины, осужденные за изнасилование…
      – Да, знакомый мне контингент, – сухо сказал Джон. – И вы считаете, что можете им помочь?
      – Да, я стараюсь перепрограммировать их сознание и подсознание, направить их фантазии в другое, более безобидное русло. Видите ли, сексуальная жизнь – очень сложный и многогранный феномен. Люди очень мало занимаются сексом в реальности. Намного больше времени занимают сексуальные фантазии, мысли, переживания… – именно они формируют сексуальное поведение человека. Патология возникает первоначально на подсознательном уровне. Потом она реализуется в фантазиях, зреет, развивается и, наконец, выходит наружу, проявляясь в определенных (часто – преступных) действиях. Разумеется, за всем этим стоит ни что иное, как либидо – мощное сексуальное влечение, заложенное в каждом из нас с рождения. Если бы его не было, то род человеческий давно уже прекратил бы свое существование.
      – Я не думаю, что наших клиентов – насильников и убийц – сколько-нибудь волновала проблема продолжения рода, – заметил Джон.
      Он снова, как и в той пропахшей рыбой лаборатории, почувствовал подступающую тошноту. Иногда, когда его переполняли негативные эмоции, в нем вспыхивало непреодолимое отвращение к своей работе и клиентам, которых он защищал. Джону захотелось убежать, спуститься на лифте вниз и поскорее выйти на свежий воздух. Однако он сделал над собой усилие и остался.
      – Разумеется, нет, – сказал доктор Беквит. – У этих людей сексуальное влечение приобретает искаженные, патологические формы. Но оно есть. И оно нуждается в удовлетворении. Однако беда в том, что, удовлетворяя его, они наносят вред другим людям – и тем самым губят самих себя. Их арестовывают, судят, и они попадают ко мне… Я приверженец бихевиоризма. И я считаю, что моих пациентов можно избавить от их опасных фантазий – для этого нужно добиться того, чтобы они подсознательно начали проводить связь между своими преступными желаниями и их неприятными последствиями, ассоциируя их с запахом дохлой, гнилой, разложившейся рыбы.
      – Гм… – промычал Джон, вспоминая опыты, которые Иван Павлов проводил над собаками, формируя у них условный рефлекс. Мысль об этом помогла ему несколько успокоить свои эмоции.
      – Однако общество жаждет возмездия, – продолжал Беквит. – Люди требуют для сексуальных маньяков длительных сроков заключения и хотят, чтобы и после освобождения они находились под неусыпным контролем полиции. Что ж, все это делается из соображений безопасности, но люди не понимают, что это не решение проблемы. Попав в заключение, маньяки на протяжении долгих лет продолжают лелеять свои безумные фантазии, по-прежнему испытывая от них удовольствие. Наш нынешний клиент – прекрасный тому пример.
      – Да, это так, – кивнул Джон. – И я думаю, нам следует подробнее об этом поговорить.
      – В таком случае пройдемте ко мне в кабинет, – предложил доктор Беквит, и, проследовав по коридору, они оказались в приемной, где за компьютером работала девушка с короткой стрижкой, похожая на аспирантку.
      Окна кабинета Беквита выходили на запад, и оттуда были видны лишь бесчисленные холодные здания из кирпича и гранита. Джона чрезвычайно удивляло то, что психиатр выбрал для своего кабинета именно это место, не прельстившись восхитительным видом на залив с другой стороны.
      Закрыв дверь кабинета, доктор Беквит жестом предложил Джону занять место напротив него за широким столом и потом, усевшись в свое кресло, протянул листок бумаги. Это было письменное согласие Грега Меррилла, предоставляющего доктору Беквиту право обсуждать его случай.
      – Мы оба знаем, что Меррилл находится сейчас там, где ему надлежит быть. Он заперт за решеткой, и будет сидеть там до конца своих дней.
      – Да, если нам удастся добиться того, чтобы ему сохранили жизнь.
      – Это так. На нем семь убийств, совершенных с особой жестокостью. За это закон предусматривает смертную казнь. Однако, прежде чем вынести такой приговор, нужно дать ответ на вопрос: способен ли он в полной мере отвечать за свои поступки? Можно ли считать его полностью вменяемым или же психическое расстройство не позволяло ему контролировать свои действия? Мы с вами знаем, что нет.
      – Но суд считает иначе. На заключительном слушании прокурор в своей речи сказал: «Защита пытается убедить нас в том, что всему виной – психическая неадекватность преступника. Однако ничто не может служить оправданием человеку, совершившему столь чудовищные преступления».
      – Да, я знаю, я читал расшифровку стенограммы.
      – У меня есть маленькая дочь, – начал Джон. – И, как отец, я желал бы для Меррилла смертной казни. Но как его адвокат…
      – Вы правильно сделали, что обратились ко мне, – произнес Беквит, откинувшись на спинку кресла и сложив руки перед собой на столе.
      У него были элегантно уложенные седые волосы, аристократические черты лица и изысканные манеры.
      Джон молчал, дожидаясь, что он скажет еще.
      – Внешне Грег Меррилл – типичный серийный убийца. Привлекательный, приятный, не вызывающий никаких подозрений. Таким людям легко подобраться к своей будущей жертве, не спугнув ее раньше времени.
      Джон ничего не ответил. Последние слова доктора Беквита заставили его подумать о Вилле Хэррис.
      – Но внутри он намного сложнее, намного. Его постоянно преследуют фантазии. Они прорываются в его сознание даже сейчас, когда он проходит лечение специальными препаратами. В данном случае – налицо все признаки парафилии. Но это непростая парафилия. Меррилл испытывает потребность не только насиловать и убивать свою жертву…
      Джон отвел глаза.
      – Ему необходимо почувствовать себя хозяином ее души Он перерезал своей жертве горло и оставлял ее живой в волноломе на целый час. Все это время он проводил рядом с ней, дожидаясь прилива, и уходил лишь тогда, когда вода почти скрывала ее.
      – Для чего он это делал? – поинтересовался Джон, взглянув в глаза доктору.
      – Для того, чтобы женщина чувствовала леденящее дыхание смерти и в то же время до последнего надеялась на спасение.
      Джон молча ждал продолжения.
      – В море Меррилл видит воплощение женского начала. Это женщина-мать, дарящая жизнь и отнимающая волю. Мать, которая вскармливает тело и поглощает душу… В основе его специфической патологии лежит ненависть к собственной матери. Она была очень требовательной и властной. Она воспитывала Грега в строгости и подавляла его волю, но в то же время – заботилась о нем и работала, не жалея сил, ради благополучия своего сына… Именно поэтому море играет такую важную роль в фантазиях Меррилла: он считает, что если проведет со своей умирающей жертвой последний час, в то время как вокруг них все выше поднимаются волны прилива, это соединит их, и ее душа навсегда будет принадлежать только ему.
      – Он действительно в это верит? – спросил Джон. – Может быть, это просто метафора? Или выдумка? Может быть, он просто пудрит нам мозги исключительно для своего удовольствия?
      – О, нет, это исключено, – со снисходительной улыбкой ответил доктор Беквит. – Ни один пациент не в состоянии мне запудрить, как вы говорите, мозги.
      – Простите, – сказал Джон. – Я должен был говорить за себя. Но, к сожалению, в моей практике были случаи, когда я безусловно верил своему клиенту, а потом оказывалось, что все рассказанное им – ложь.
      Беквит покачал головой.
      – В этом Меррилл не может лгать – для него это слишком важно. Он испытывает потребность в доминировании над женщинами, подчинении их своей воле: он увозит их на машине, затыкает им рот, насилует их и потом медленно убивает…
      – Перерезав горло и оставляя умирать в волноломе во время прилива… – произнес Джон и содрогнулся, представив на месте одной из жертв Виллу – истекающую кровью, захлебывающуюся водой, обезумевшую от ужаса и отчаяния. Ему страшно было даже представить, что было бы с Кейт, если бы она услышала этот разговор.
      – Да. Он считает море – мать – своим сообщником. И, хотя он упорно отрицает это, ему необходимо ее «одобрение». Она помогает ему убивать: решающий «удар» наносит всегда она.
      – Меррилл очень проницателен, – сказал Джон, отгоняя от себя мысли о Кейт. – Он догадался, что его парафилия представляет собой еще не описанное расстройство, и вы хотите, основываясь на его случае, сформулировать новый диагноз. Он говорит, что вы считаете его «поработителем душ» – человеком, превращающим своих жертв в зомби.
      Доктор загадочно улыбнулся. Вероятно, он, как и многие психиатры, любил черный юмор.
      – Мне жаль разочаровывать нашего клиента, но, в действительности, он вовсе не первый. Его уже опередил Дамер, тоже пытавшийся превращать своих жертв в зомби… Однако Грегу не стоит расстраиваться, его случай тоже по-своему уникален. Знаете, чем он показался мне интересен? Тем, что, испытывая потребность в безусловном доминировании над женщинами, Меррилл продолжает подсознательно подчиняться неограниченной власти матери, символом которой для него является…
      – Море, – сказал Джон. – Вода прилива.
      – Совершенно верно.
      Джон посмотрел на часы. На этот день у него было запланировано много дел, и, кроме того, он собирался отправиться на велосипедную прогулку с Мэгги.
      – Итак, – произнес Джон, чтобы подвести итог их разговору, – на следующем слушании я смогу опираться в своей защите на ваше заключение о серьезном психическом расстройстве Меррилла. Насколько я понял, его можно признать ограниченно вменяемым.
      – Именно так.
      – Спасибо, доктор.
      Пожав друг другу руки, они попрощались, и Джон вышел из кабинета. Спустившись на лифте и направившись к своей машине, припаркованной на Тайер-стрит, он не переставал думать о только что состоявшемся разговоре. Доктор Беквит был настоящим врачом и ученым: он хотел помогать людям, изучая их, проникая в самые глубины их психики. Ему очень важно было понять Меррилла и помочь ему. Пациент для доктора Беквита всегда был превыше всего.
      Раньше у Джона тоже так было с его клиентами. Пока не появилась Кейт.
      С тех пор, как он увидел ее горько рыдающей на автостоянке в Фэрхейвене, внутри него что-то перевернулось. Человек в его душе стал побеждать адвоката.
      Слушая, что доктор Беквит говорил о Меррилле, Джон испытывал теперь лишь отвращение и даже ненависть. Ему очень трудно было смотреть на своего клиента, как прежде, хладнокровным взглядом профессионального адвоката, ясно понимающего, что правосудие – это сфера, где нет места эмоциям.
      Взявшись за дело Грега Меррилла, Джон много времени посвятил тому, чтобы побольше узнать о его жертвах и реально представить их – молодых, только начинающих жить, полных надежд и строивших планы на будущее. У всех этих девушек были родные и близкие – люди, для которых их гибель стала настоящей трагедией. Он видел их на суде и чувствовал, что они ненавидят его за то, что он защищает убийцу.
      Джон знал имена жертв и часто повторял их про себя, как заклинание. Однако он не знал близко никого из их родственников. Они не разрывали ему сердце своими слезами, не смотрели на него умоляющими, полными отчаяния глазами, проникающими в самую душу. Никого из них он не держал в своих объятиях на холодном ноябрьском ветру. Никто из них не был ему так дорог, как теперь Кейт.
      Только рядом с ней он в полной мере смог понять, что чувствовали все эти люди – родственники убитых девушек. Джон не был уверен в причастности своего клиента к исчезновению Виллы, но теперь он с горечью осознавал, что в лице Грега Меррилла защищает то самое зло, которое, возможно, навсегда разрушило жизнь Кейт, убив часть ее души. Джон вспомнил слова своего сына, часто повторяющего ему: «Папа, Меррилл – настоящее чудовище, монстр, а не человек. Он убил семь девушек, но на самом деле число его жертв куда больше – это все, любившие их, все их близкие… Ты не считал этих людей? А зря… Меррилл заслуживает того наказания, к которому его приговорили. Все вокруг так считают, и я тоже». Что ж, по-своему Тедди, вероятно, прав.
      Джон сунул руку в карман и достал визитную карточку Кейт. Он решил позвонить ей, поинтересоваться, получила ли она письмо Мэгги, узнать, как у нее дела и вообще постараться подбодрить ее.
      Джон достал телефон и только приготовился набрать номер Кейт, как вдруг аппарат зазвенел в его руке.
      – Алло? – с бьющимся сердцем произнес Джон, вообразив, что это могла быть Кейт.
      – Джонни? Это Билли, – раздался в трубке взволнованный голос Билли Мэннинга. – Нарушая все правила, звоню тебе, чтобы сообщить убойную новость. Срочно приезжай в Пойнт Герон, к волнолому.
      – Что случилось, Билли?
      – У твоего клиента появился последователь…
      – Вы нашли труп? – похолодев, выдавил Джон.
      – Да, в волноломе.
      – Какой давности? – хриплым от волнения голосом спросил Джон, подумав, что если это была Вилла, то от нее должен был остаться один скелет.
      Страшно было даже представить, что теперь будет с Кейт, когда она узнает об этом…
      – Труп совсем свежий, – ответил Билли. – Вероятно, убийца засунул жертву в волнолом этим утром, на рассвете, перед началом прилива. Так же, как делал Меррилл. Этот человек прекрасно знает почерк твоего клиента.
      – Хорошо, – с облегчением сказал Джон.
      – Чего хорошего? – возмутился Билли – Ты что совсем уже спятил? Давай скорей приезжай, а то упустишь возможность увидеть все своими глазами. И, кстати, никому не говори, кто тебе позвонил.
      – Хорошо, я приеду как будто случайно, мне это по пути, – произнес Джон, заводя машину. Пойнт Герон находился в сорока пяти минутах езды от Провиденса, к востоку от Сильвер Бэй.
      Разумеется, не было ничего хорошего в том, что объявился маньяк, подражающий Грегу Мерриллу и прекрасно осведомленный о его почерке. Говоря «хорошо», Джон думал совсем о другом.
      Хорошо было то, что в волноломе нашли не скелет – значит, это была не Вилла. Хорошо было то, что Кейт не придется пережить весь этот кошмар. Больше ничего хорошего в том, что рассказал ему Билли, не было.
      Не было, и быть не могло.
      На берегу собралась толпа любопытных, наблюдающих за работой полиции. Полицейские оцепили территорию, не подпуская зевак близко. Плывущие по небу низкие черные тучи делали день похожим на поздний вечер, и этот полумрак время от времени освещали вспышки фотоаппаратов, которыми криминалисты детали снимки.
      Припарковав машину, Джон подошел к желтой ленте, натянутой вокруг места преступления, и стал искать глазами своего друга Билли.
      – Эй, а вы что здесь делаете? – окликнул его один из полицейских. – Вы прямо «скорая помощь» для насильников и убийц. Преступника еще не поймали, а вы уже тут как тут. Не терпится заполучить клиента?
      – Оставьте меня в покое, – устало произнес Джон и увидел Билли, который шел от волнолома, то и дело поскальзываясь на мокрых камнях.
      – Просто поразительно, какой у адвокатов нюх – сразу чувствуют, где можно будет поживиться, – не унимался коп. – Неужели нельзя зарабатывать деньги честным трудом, а не защитой убийц?
      Джон ничего на это не ответил, но слова полицейского глубоко задели его. Стараясь не замечать косых взглядов, он продолжал пристально смотреть на волнолом, где работали детективы, судебно-медицинский эксперт и полицейский, снимающий все на видеокамеру. Становилось все темнее, и волны прилива поднимались все выше и выше. Молодой полицейский подбежал к фургону, чтобы взять оттуда большой черный мешок для трупа. Копы торопились вытащить тело, пока вода не поднялась слишком высоко.
      Когда толпа полицейских на секунду расступилась, Джон увидел торчащую из волнолома мертвую руку с судорожно скрюченными пальцами. Она была тонкой и безжизненной, как ветка засохшего дерева.
      Потрясенный этим ужасающим зрелищем, Джон стоял неподвижно, не в силах отвести взгляд от волнолома, ничего больше не видя и не слыша вокруг себя. Кто-то подошел и тронул его за рукав.
      – Папа? – откуда-то издалека донеслось до него.
      Джон обернулся. Это был Тедди – в джинсах, куртке и кедах, с футбольным мячом в руках. Он выглядел взволнованным и в то же время подавленным.
      – Что ты здесь делаешь, Тед? – спросил Джон.
      – Я видел ее, – сказал Тедди. – Мы с Бертом и Крисом играли на берегу в футбол. Потом туда пришла женщина с собакой Они гуляли… И вдруг собака бросилась на волнолом, хозяйка – за ней… И потом мы услышали ее крик…
      – Ты подходил туда?
      Тедди отрицательно покачал головой. Он был бледен как полотно.
      – Нет. Мы хотели броситься на помощь, но женщина крикнула нам, чтобы мы не подходили. Она сообщила нам, что там мертвая девушка. Вскоре приехала полиция, и потом появился ты…
      – Я рад, что ты ничего не видел, Тедди, – сказал Джон, обняв сына.
      Это был непроизвольный порыв, и в следующую же секунду он подумал, что Тедди, наверное, стыдно, что отец обнимает его на людях. Джон попытался отстраниться, но Тедди сам вцепился в него обеими руками, как маленький. Джон вздохнул и закрыл глаза. Он готов был отдать что угодно ради того, чтобы избавить своих детей от ужасов этого мира.
      – Но почему вы играли здесь, – спросил он, – а не на футбольном поле?
      – Мы должны были сегодня тренироваться в Ривердейле. Но мистер Дженкинс сказал, что мистеру Фелану – тренеру команды Ривердейла – почему-то не удалось получить спортзал. Наверное, там тренировались баскетболисты. Нашу тренировку перенесли на завтра, но мы с Бертом хотели начать уже сегодня и поэтому решили пойти на берег.
      – Но как вы оказались в Пойнт Герон?
      – Нас привезла сюда мама Берта. Ее бойфренд живет в этом доме, – добавил Тедди, указав на возвышающийся над берегом шикарный особняк, построенный на месте снесенного старого коттеджа.
      Подняв глаза, чтобы взглянуть на дом, Джон увидел на балконе Салли Кэрролл и стоящего рядом с ней мужчину.
      Салли смотрела на него в бинокль, но когда Джон помахал ей рукой, она, сделав вид, что не замечает его, принялась снова следить за происходящим на волноломе. Джон перевел глаза на стоящего рядом с Салли мужчину, и тот тоже на него посмотрел. Присмотревшись, Джон узнал его: он был на матче Тедди, когда они играли с командой Ривердейла.
      – Это Питер Дэвис? – спросил Джон.
      – Да. Это в его спортзал мистер Дженкинс предложил мне ходить… Папа, а кто она? Я имею в виду убитую девушку?
      – Не знаю, Тедди, – ответил Джон.
      – Я слышал, что сказал тебе полицейский. Это правда? Ты здесь потому, что собираешься защищать убийцу?
      Джон покачал головой, глядя, как полицейские засовывают в мешок труп девушки. Ее синевато-бледная кожа слабо белела в сгущающейся темноте, а каштановые волосы безжизненно свисали с ее головы, как прилипшие водоросли. Когда мешок с телом положили на носилки, Джон посмотрел в глаза сыну.
      – Нет, вовсе не поэтому, – сказал он.
      – Тогда почему, папа? – не отставал Тедди.
      Джон снова отвел глаза. Полицейские осторожно несли носилки с телом по скользкому мокрому волнолому, и набегающие волны заливали их ноги по щиколотку. Джон думал о Кейт, о Вилле и не мог оторвать глаз от зловещего черного мешка.
      – Я приехал сюда ради друга, – сказал он, чувствуя на себе пристальный взгляд Тедди. – Только ради друга.

Глава 17

      Кейт узнала от своих знакомых, что по инициативе ее бывшего мужа Эндрю Уэллса сенатор Гордон отправился с визитом в Китай, с целью повышения своей популярности и авторитета. Эндрю, разумеется, сопровождал его в этой поездке. Становилось все более очевидным, что сенатор Гордон собирается баллотироваться в президенты на следующих выборах.
      На носу был День благодарения. Делегация вернулась из Китая этим утром, в понедельник, и Кейт, догадываясь, как может чувствовать себя человек после длительного перелета, и сомневалась, что Эндрю теперь можно было найти не иначе как в его квартире в Уотергейте. Именно туда она и отправилась.
      В прежние времена, когда они с Эндрю жили здесь вместе, Кейт всегда ходила с работы домой пешком. Тогда это был ее любимый маршрут. По дороге она покупала тюльпаны в цветочном магазине и потом ставила их на столик в прихожей – как символ той жизни, о которой она мечтала. Ноябрьскими вечерами, когда с Потомака веяло холодом, Кейт торопливо проходила мимо магазинчиков и кафе, горя желанием поскорее оказаться дома и надеясь, что Эндрю придет этим вечером к ужину.
      Теперь все было уже не так, как всего семь месяцев назад. Кейт шла по знакомым улочкам, ничего не чувствуя, равнодушная ко всему вокруг.
      Подозрения стали мучить ее примерно за полтора года до того, как Вилла устроилась на работу к Эндрю. Раньше она ничего подобного не замечала – ничего, что могло вызвать у нее хоть малейшие подозрения. Кейт не сомневалась, что Эндрю был верен ей до этого времени. Не мог же он изменять ей с самого начала их супружеской жизни?
      Сначала все было прекрасно, но потом вдруг что-то произошло: он стал часто задерживаться на работе, уезжать в командировки, где ему невозможно было дозвониться в гостиницу, а однажды Кейт даже обнаружила следы помады на его воротничке. Наконец, она набралась мужества и сказала ему обо всем. Когда она говорила, у нее дрожал голос и на глаза наворачивались слезы. Однако Эндрю лишь рассмеялся и, обняв Кейт, увлек ее к окну.
      – Кети, ты же знаешь, в командировках я практически не бываю в своем номере. Я все время работаю с людьми, прихожу в гостиницу почти ночью и валюсь от усталости… Я получил тогда твое сообщение, но уже было так поздно, что я решил не перезванивать, чтобы не будить тебя.
      – Но помада, Эндрю…
      В ответ – опять смех.
      – А какого цвета была помада? Если красная, то это была Джин Снизорт… а если розовая – то, наверное, Викки Мак-Мэхон… Они ведь буквально вешаются мне на шею, когда им нужно, чтобы сенатор посодействовал принятию их законопроекта! Но это ведь просто игра!
      – Любовь не игра…
      – Причем здесь любовь? Я не люблю их – я люблю тебя.
      Кейт очень хотелось верить своему мужу и, в конце концов, она ему верила – потому что любила его, потому что привыкла доверять людям и верить в лучшее. Однако со временем верить в рассказы Эндрю становилось все труднее. Когда он начинал, со смехом и шутками, что-то рассказывать в свое оправдание, Кейт стала чувствовать тошноту, – как будто ее тело раньше сумело признать правду, чем ее разум. Когда к ним домой звонила молодая женщина, представляющаяся коллегой Эндрю, Кейт хотелось выбросить телефон в окно. Однажды она явственно почувствовала запах женских духов от его рубашки, но у нее уже не было больше сил говорить об этом с Эндрю.
      Войдя в Уотергейт, Кейт глубоко вздохнула и как можно непринужденнее поздоровалась с Фрэнком, портье. Он замялся, не решаясь спросить, к кому она пришла. Кейт понимала, что ему, вероятно, было неловко, после того, как она прожила здесь столько лет, останавливать теперь ее в дверях, как постороннего человека.
      – Я к мистеру Уэллсу, – сама сказала Кейт. – Не беспокойтесь, Фрэнк, я понимаю, что раз я здесь уже не живу, то вам нужно сначала позвонить в квартиру.
      – Мне очень жаль, мисс Хэррис, – вздохнул привратник. – Жаль, что вы здесь больше не живете, мы все по вам очень скучаем.
      – Спасибо, Фрэнк, – печально улыбнувшись, произнесла Кейт.
      Она знала, что он говорит искренне.
      Портье позвонил Эндрю и, получив от него согласие, пропустил Кейт к лифту. Она не знала, как встретит ее бывший муж. Она не предупредила Эндрю заранее о своем приходе, чтобы не дать ему возможности попросить ее не приходить.
      Выйдя из лифта на одиннадцатом этаже, Кейт прошла по коридору и вошла в открытую дверь своей бывшей квартиры. Эндрю стоял в прихожей в джинсах и синем кашемировом свитере. У него было заспанное лицо, полосы от подушки на левой щеке и взъерошенные волосы. Кейт знала все привычки Эндрю. Вернувшись домой из далекой поездки, он всегда выпивал почти литр апельсинового сока, чтобы утолить жажду и восстановить силы витамином С, после чего принимал душ и ложился спать, накрывшись одеялом с головой.
      Сейчас, когда Эндрю молча стоял перед ней, Кейт посмотрела в его карие пронзительные глаза, но ее сердце осталось спокойным и равнодушным. Даже слабое подобие прежних чувств не всколыхнулось в ее душе.
      – Привет, Кети, – сказал он.
      – Здравствуй, Эндрю…
      – Что привело тебя до… – начал Эндрю, но осекся и, улыбнувшись, встряхнул головой. – Я чуть не сказал «домой». Похоже, я еще не совсем пришел в себя после перелета – сам не знаю, что говорю. Ты ведь здесь не живешь уже шесть месяцев.
      – Почти семь, – спокойно ответила Кейт. – Эта квартира перестала быть мне домом с того самого дня, когда я застала тебя в постели с моей сестрой.
      – Ну да, а на следующий день ты подала на развод… Не понимаю, зачем было так торопиться, Кети? Мы ведь могли все уладить.