"Сынок", совершенно ни к кому и никогда не придирался… Статью своей и ликом он был, как говорится, "настоящий полковник": осанистый, плотный, с густыми усами… Солдаты вполголоса рассказывали о нем, со слов офицеров, вот какую историю.
Полковник Моган был незадолго перед нашим прибытием начальником гарнизона Спасска-Дальнего, - того самого, о котором в песне:
"Боевые ночи Спасска, волочаевские дни…". Он командовал там какой-то воинской частью и возглавил гарнизон по Уставу внутренней службы как старший по званию. Впрочем, может я неправильно помню, и был он в этом городе военным комендантом? Так или иначе, полковник навел там образцовый воинский порядок, бывал неоднократно отмечен командованием - словом, преуспевал. Как вдруг каким-то образом выяснилось: на фронте воевали честно и доблестно два родных брата:
Моган и Моган, - отличавшиеся друг от друга лишь именами и званиями.
Оба не были обойдены наградами, но по званию один был ступенькой ниже другого. И вот старший по званию на фронте погиб. А младший… воспользовался его документами, чтобы подняться в звании… Поступок неприглядный, и когда через семь-восемь лет по окончании войны случайно все выяснилось, полковника Могана судили офицерским судом чести - и приговорили: понизив в звании на одну ступень - уволить с воинской службы. Офицеры наши говорили: другому пришлось бы хуже, но суд офицеров учел боевые заслуги провинившегося, его запоздалое, но искреннее раскаяние.
И вот теперь подполковник в нашей глуши дожидался утверждения министром обороны приговора суда. Дождался - и тихо отчалил из части.
Ему на смену явился маленький, черноволосый, говорящий резким фальцетом подполковник Русин - ужасный грубиян. Мы уже в этой повести с ним встречались: это он путал меня с Манеску и каждому кричал: "Пять минут - побриться - доложить!" Помню свое изумление от первой встречи его с личным составом: перед строем всего полка он даже не кричал, а выл:
- Сгною-у-у на гауптвахте!!!.
Это было его любимое выражение. Но на самом деле он оказался не так страшен, как сам себя малевал. Солдаты это быстро раскусили - и не слишком перед ним трепетали.
О заместителе по политической части, подполковнике Койлере, я уже рассказывал. Медлительный, с типично еврейским лицом, умным взглядом хитроватых маслянистых глаз, он часто появлялся в казармах, тихо и спокойно шел по центральному проходу, иногда останавливаясь возле дневальных, чтобы что-то спросить, делал тихим голосом замечания, никогда не устраивал разносов… На время моей службы ему досталась непростая задача "разъяснять" личному составу небывало смятенные события: то были "оттепельные" годы, одно за другим сыпались разоблачения, реабилитации, "закрытые письма" ЦК КПСС… И, вместе с тем, новое возвышение Жукова, его атака на институт замполитов, стоившая прославленному маршалу не только министерского поста, но и государственно-политического статуса… То был период ратификации парижских соглашений, резкого противостояния НАТО и стран Вршавского договора, вспыхнувшей на Ближнем Востоке войны вокруг Суэцкого канала… Замполиту надо было бдительно держать нос по ветру1 и в этих условиях он лично для меня сделал огромное дело: в ответ на мою просьбу отпустить меня домой - повидаться с вернувшейся по амнистии матерью, ответил: "Поедешь!" - и слово сдержал.
У командира полка - две правых руки: одна - зампострой, а другая
- начальник штаба. У нас на этой должности был подполковник
Данилевский - вкрадчивый, очень сдержанный, суховатый, но к солдатам относившийся тепло и, как правило, с симпатией. Наши взвода боевого обеспечения были штабными. Правда, взвод разведки непосредственно подчинялся начальнику разведки полка майору Емельянову, но
Данилевский тоже много с нами возился. Например, проводил у нас комсомольские собрания, читал нотации - надо ему отдать справедливость,.не слишком нудные.
Об остальных старших офицерах мои воспоминания отрывочны, но о некоторых еще будет рассказано в эпизодах.
***
Солдатский труд довольно часто использовался нашими старшими начальниками для обслуживания хозяйственных нужд их семей. Бывало, утром в неучебные периоды года на хозяйственном разводе кто-то из офицеров или старшин выкликает: "Два человека - на рытье котлована под овощехранилище! Три человека - на ремонт казармы! Пять человек - в распоряжение майора Емельянова! Два человека - в распоряжение подполковника Данилевского!".
И вот - Емельянов уводит с собой пятерых пилить дрова возле его дома. мы двое (с Поповичем0 идем вслед за подполковником… С Женей, его женой, я вчера в полковой библиотеке обсуждал свежие номера толстых журналов, она очень внимательно и с уважением прислушивалась к моим оценкам, в беседе участвовала и библиотекарь - жена капитана
Савельева - тоже Женя…
Данилевская встретила нас на крыльце домика. Увидав меня - ужасно смутилась: не ожидала, что перенести в сарай доставленный вчера машиной уголь ей пришлют этого интеллигента… Но я не разделял ее смятения - хладнокровно вдвоем с Петром перетаскал уголь в сарай.
Вечером в курилке шло обсуждение: майор Емельянов - хороший: каждому из пиливших ему дрова дал по пачке папирос, а его жена угостила всех пирожками.
- А вам чего дали у Данилевского? - спросил кто-то из ребят. Ну, что было ответить? Интеллигентная Женя постеснялась. И я ее понимал..
*Глава 23.**Евре**йская рапсодия*
Дважды в Израиле (в двух несколько различающихся версиях) был опубликован мой непридуманный рассказ "На железной дороге", отрывок из которого я включаю и в это повествование,. потому что он имеет к нему прямое отношение.
/"//П//осле первого года службы в армии на Дальнем Востоке, по случаю досрочного возвращения моей матери из лагеря, получил отпуск и еду в Харьков - с нею повидаться: отец еще сидит, но для моего начальства то, что мать - с такой гиблой статьей. а отпустили,
- //это // знак новых времен. От изумления мне и предоставили побывку. Еду, конечно же. опять в "общем" - теперь в солдатском, но там есть и штатские, среди них пожилой работяга с большим семейством и с кучей чемоданов и узлов. В вагоне не тесно, и я занял "нижнюю боковую"//. /
/Вечерело. В сумерках глава семейства подсел ко мне и сам вдруг стал рассказывать: он - из бывших заключенных "Давлага"
(Дальневосточ//ного лагеря), просидел там лет 1//5, был расконвоирован, женился, освобожден, но оставлен на поселении, а теперь, по новым временам, амнистирован. И решил со всей семьей податься в родные места./
/- Да-а-а! - протянул он, как видно, по поводу своих мыслей о пережитом. - Полжизни на чужбине прошло, как коту под хвост! А посадили меня, сынок, знаешь, через кого? /
/У меня под ложечкой екнуло от нехорошего предчувствия.
Непрошенный собеседник тут же и бухнул в ответ на собственный вопрос:/
/- Чэрэз еврэя!/
/И, захлебываясь собственной слюной, торопливо стал выкладывать резоны:/
/- Ведь до чего же врэдная нация! Ну, посмотры: в армии они не служат - откупаются… Вот у вас в части - скажи: есть хоть один?/
/У нас в части - в зенитном полку - был я: рядовой Рахлин, отличник боевой и политической подготовки, к этому времени уже радист 3-го класса//, носивший на гимнастерке значок "Отличный связист". Еще в полку служили: рядовой Зуси Махатас, родом из Литвы, по военной специальности - телефонист, популярная фигура в части, так как, будучи художником, мастерски расписывал миниатюрными пейзажами циферблаты наручных часов. А, кроме того, был полковым почтальоном, ежедневно таскал на своем горбу мешок с письмами и посылками. "Зусю" все любили за беззлобный, миролюбивый характер, а еще за то, что с готовностью выполнял разные просьбы товарищей: для каждого из нас сбегать в село Чернятино на почту или в магазин
"сельпо"// -// было проблемой. В соседней батарее был младший сержант Школьников - ладный, спортивный командир огневого расчета. В транспортном взводе - шофер Здоровяк из Одессы, которому я заочно, про себя, дал забавное прозвище: "чахлый еврей Здоровяк", - чистейшая литературщина//, так как на самом деле он был крепенький, широкогрудый и, кажется, драчун./
/Еще служил у нас Мордхэ Нудельман из Молдавии - полковой кингомеханик; осенью он отличился во время наводнения на полигоне: поехал в машине менять коробки с фильмами - и грузовик попал в бурный поток разлившейся от сезонных дождей таежной речки. Мордхэ оказался отличным пловцом и парнем не робкого десятка: несколько раз прыгая в бурлящую, стремительно несущуюся воду, вывел на сушу сидевших в кузове колхозников, а заодно спас и ленты с фильмами. /
/Правда//, служил у нас и разнесчастный // Либин - этот был
"моряком", то есть страдал ночным недержанием мочи. Но ведь с таким недостатком он был не единственный// -// например, //те//м же страдал и сибиряк //Шатуров. И. с другой стороны, должен же хоть кто-то в еврейской семье соответствовать хрестоматийному образу, созданному фольклором наших заклятых друзей! /
/Были евреи, конечно же, и в других частях нашего гарнизона. В учебном танковом полку - мои земляки-харьковчане Лева Гутма//н//,
Женя Гиль, Леня Балагур… Наконец, заместителем командира нашего полка по политчасти был подполковник Койлер//, которому я и по сей день обязан тем своим отпуском. Сильно подозреваю, что он мне его выхлопотал не только по политическим соображениям//,// //н//о и из национального сочувствия. А что ж тут плохого?///
/ Е//вреями были и //еще //два-три офицера// в полку.// ///
/Все это мгновенно пронеслось в моем сознании - но должен ли я был предъявлять такие доказательства старому урке? Лучше всего было бы схватить его за грудки и произнести что-нибудь вроде: "Ах ты, падла, пропадина, пидор ты гнойный", - короче. //н//а знакомом ему языке. Судите меня - я этого не сделал, а лишь пробормотал в ответ: /
/- Ну, отчего же - у нас //"//их//" // есть несколько…/
/- Есть, но - мало! - возразил он. (Любопытно, какого бы количества ему было достаточно?) Поскольку я разговора не поддержал, он от меня отлепился. А назавтра уже не подходил - и потом, все десять дней пути, даже не заговаривал: видно, на свету рассмотрел, кто я такой".///
//
***
Хотя в этом тексте кое-что из уже рассказанного выше повторено, все же я решил включить его в эту непридуманную повесть, потому что здесь собраны все евреи нашего полка - так, как они, к сожалению или к счастью, не собирались нигде и никогда. Некий критик в газетной статье призвал меня к ответу: отчего я все-таки не отлупил жидоеда-урку или. по крайней мере, не дал ему словесную отповедь? Но как раз это и составило смысл четырех сюжетов, вошедших в рассказ
"На железной дороге": в них показан преобладающий тип поведения евреев в окружении недоброжелательного нееврейского большинства. В жизни (в том числе и моей) бывали случаи, когда таким разговорам, наскокам, придиркам давался решительный отпор, но надо все же признать, что "сила солому ломит", и более типичным было со стороны еврея стремление сгладить конфликт, обойти его, не идти на противостояние и стычку.
Однажды в свободное послеобеденное время - даже, кажется, в праздничный день - привезли в крошечную военторговскую лавочку свежие глазурованные пряники в мешках. Мгновенно выстроилась на улице очередь - в основном, из солдат-новобранцев, я был в их числе.
Но старослужащие "нахалом" шли без очереди, силой расталкивая молодых. Один из "стариков", шофер Сашка Новиков из четвертой батареи, полез в дверь, пуская в ход локти и плечи. Я стал этим громко возмущаться. Здоровый, наглый Новиков взял меня за горло и начал душить, приговаривая: "Ах ты фазан" и уж конечно "Жидяра!".
Сил бороться с ним у меня не было, железными пальцами он перехватил мне дыхание, еще немного - и он бы меня удавил… Но это не входило в его планы. Отпустив мое горло, он беспрепятственно вошел внутрь лавки и через три минуты вышел с пряниками, даже не взглянув на меня. Простите, господин критик, что я оказался слабым. Но ни один из стоявших в очереди не подал голоса в мою защиту.
Правда и то, что когда хватало решительности, я вступал в конфликт без оглядки. Как-то раз на территории склада боеприпасов мы переносили со двора в помещение ящики с зенитными снарядами калибра
85 мм. Каждый ящик весил что-то килограммов 75. Двое клали из штабеля такую ношу третьему, он шел согнувшись в здание склада, а там кто-то помогал ему снять со спины ящик, и вместе они укладывали его в новый штабель. Я как раз и носил этот груз на спине, а снимать его помогал долговязый солдат из батареи - по звбавному совпадению и фамилия-то у него была - Довгаль. Этот Довгаль вообще надо мною подтрунивал, подхихикивал весьма недвусмысленно, однако я до поры до времени терпел. Как вдруг, донеся тяжеленный ящик до места, почувствовал, что вместо помощи он еще и нажимает сверху на ящик, нарочно увеличивая мне нагрузку. Освободившись от ноши, я не задумываясь ударил хихикающего болвана ногой под зад. Он оторопел от изумления, я хотел повторить удар - он проворно отбежал… и больше таких шуток не повторял.
Антисемитские проявления мне время от времени случалось ощущать - но, в основном, вне своей обжитой среды. Например. когда однажды огромный фурункул на животе мешал мне ходить в строю, и я вынужден был в одиночку, полусогнувшись от боли, плестись в столовую, то из проходящего мимо какого-то "чужого" строя донеслось до меня издевательское:
- Е-о-о-ня?-а-а?! Аб- га-ша?!
Но в своем взводе никогда я не чувствовал ни малейшего морального дискомфорта, никто не выказывал какого-либо недоброхотства. В видах правды и объективности должен это отметить: в довольно пестром по составу, хотя и небольшом коллективе взвода разведки антиеврейских настроений не было.
*Глава 24.** Певец во стане русских воинов*
Парторг полка капитан Андреянов (предшественник Гриши Шутовских на этом посту) вскоре после нашего прибытия в часть решил
"использовать" меня для выпуска полковой стенгазеты "На страже
Родины". При знакомстве сказал:
- А у нас уже есть один Рахлин!
- Откуда он? - поинтересовался я.
- Из какой-то деревни, - ответил капитан будничным голосом. Как будто Рахлиных полно в русских деревнях. - Из Рязанской, кажется, области. Или из Пензенской…
- Где его найти?
- Да на складе ГСМ. Он там начальник склада.
- А как его зовут?
- */Иван./*
Заинтригованный, я с нетерпением стал искать возможности отлучиться из расположения карантина, чтобы сбегать на склад горюче-смазочных материалов и поглядеть хоть издали на диковинку:
Ивана Рахлина. Наконец, улучив момент, прибежал туда (это в 200 метрах от казармы) и спрашиваю:
- Где тут Рахлин?
- Вчера демобилизовался, уехал, - ответили мне.
Так для меня и осталось загадкой, что за Иван, кем он был, откуда взялся. Его преемник Гриша Чумак не успел с ним поработать и ничего мне не прояснил.
Вообще-то фамилия моя - еврейская. Ее происхождение - прозрачное: от женского имени Рахель. От женских имен образовался где-то в XVIII веке целый ряд еврейских фамилий на русской почве: Дворкины - от
Дворы, Двойры, Либины - от Либы, Ципорины - от Ципоры и т. п. Вот еще из этого ряда: Блюмкины, Хайкины, Басины, Хавины (и Хавкины),
Розины, Райкины и другие.
Но у фамилии Рахлин есть вариация: Рохлин. Происхождение - то же, но от иного произношения. Дело в том, что Рахиль (Рахель) - это и
Рохл, Рохеле. Однако есть Рохлины и русские. Ведь в русском языке есть существительное рохля, что значит - размазня, по словарю
Ожегова - "медлительный, нерасторопный человек". А заглянув в словарь Даля, легко найти и диалектный вариант того же слова
(рахля). И раз так, то фамилия Рахлин может иметь и вполне русскую этимологию!
Уже в Израиле я познакомился с Давидом Рапопортом - репатриантом из Черкасс. Вот его фамилия - однозначно еврейская: от "рабби а-Порто" ("раввин из Португалии"). Может быть, в силу своего пиренейского происхождения (шутка!) Давид задал мне ужасно странный вопрос:
- Слушай, где ты раздобыл такую гойскую фамилию?
- Почему - гойскую? Это одна из распространенных еврейских фамилий!
- А у нас в подъезде, - сказал Давид, - жил слесарь-сантехник из
ЖЭКа - чистый хохол, да еще и пьяница, антисемит.*Вася Рахлин.*
О "загадке" своей фамилии я рассказал походя, потому что вспомнил о парторге Андреянове. Этот капитан, спокойный, ко всем расположенный дядечка, стал меня часто вызывать в "ленкомнату" с поручениями по выпуску стенгазеты. Как-то раз сказал:
- Приближается День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Вот посмотри, какое сержант Сахнюк сочинил стихотворение для стенгазеты.
Вообще-то текст не очень, но если отредактировать… Я тебя прошу: подумай, что тут можно сделать.
Сержанта Сахнюка мы знали хорошо. Родом из Западной Украины, он был старшиной третьей батареи. Старшинами обычно ставят сверхсрочников, но Сахнюк занял эту должность еще будучи на действительной службе - на ее третьем году. Служака ревностный, но тихий, вежливый, не вредный. Отличался выдающейся аккуратностью и прямо-таки девичьей походкой: не ходил, а подтанцовывал. Теперь оказалось, что он еще и стихи пишет. Ну-ка, ну-ка…
Я взял листок - и прочел следующее:
/Совэцька армия родная, /
/Фашистов гадов разгромыв/
/Она надежда бо//евая///
/Отважно //б//ореться за мир./
//
/Прекрасны вашие победы,/
/Оны бушують в нас в сэрцах, /
/Мы воины //С//овэцькой Арми//,///
/Сумеем далше так стоять./
//
Если у тебя, дорогой читатель, есть хоть капля совести, то ты не станешь спорить: автор стихотворения обладал идеальным чувством стихотворного метра. Там, где ему не хватало слога - он его добавлял, слог же лишний - отсекал безжалостно и решительно!
Я было развел руками, показывая этим свое полное бессилие перед талантом самородка. Но капитан смотрел на меня таким умоляющим взором, что я сдался: сел - и сочинил новое стихотворение - столь же трескучее, но формально более связное. Оно и было помещено в стенгазету - разумеется, за подписью сержанта. Любопытно, что он ничуть не удивился, а еще удивительнее - что больше никогда стихов не писал, навсегда, по-видимому, удовлетворив этим единственным стихотворческим опытом жажду литературной славы.
//
//
*Глава 25.** С песней по жизни*
Советская Армия без песни не живет. Запевала есть в каждой роте, батарее, эскадрилье, экипаже, в каждом отдельном подразделении, которое передвигается собственным строем. Во взводе разведки запевалой стал я. Голос зычный, музыкальный слух имеется, петь люблю. Это быстро обнаружилось (я и не скрывал), а поэтому одной из постоянных команд у нашего помкомвзвода сделалось:
- Рахлин - запевай!
И Рахлин запевал, что умел: "Артиллеристы, Сталин дал проиказ…", "По долинам и по взгорьям…" и еще всякие.
Иногда нас обучали строевым песням специально. Как-то раз готовился полк к инспекторской поверке, в "ленкомнате" собрали запевал, и старослужащий рядовой Бышлец разучил с нами такую песню:
/Из-за леса солнце всходит, ///
/Ворошилов едет к нам!/
/ /*_Припев:_*//
/Стройной колонной /
/Рота идет, /
/Красное знамя /
/Рота несет./
/К мировой победе - /
/Смелее в бой!/
/Береги// р//убежи, /
/Советский часовой!/
/Он подъехал с права фланга, /
/Поздоровался, сказал:/
//
*(Припев).*
*__*
Бышлец, по рождению молдаванин, пел так: "Поздоров/И/лся"…
Литературное качество таких песен - налицо. И однако, без песни не обойтись! Так что пели у нас охотно - и чаще всего всякую патриотическую чепуху. Например:
/Я Родины славной защитник и воин,/
/Я сын трудового отца (!?)./
/Клянусь и ручаюсь, что буду достоин/
/Высокого звания бойца./
//
/Недаром народу давал я присягу /
/И родине всей присягал. /
/В бою отступать я не буду ни шагу /
/И грудью пойду на врага//!///
//
Или:
/Я вернусь с победою,/
/Выпью, пообедаю, /
/Мать постелет чистую/
/Мягкую постель./
/Со слезами гордости/
/В светлый угол горницы/
/Мать повесит старую/
/Серую шинель/
//
У нас пародировали: "…в дальний угол горницы мать забросит старую, рваную…"
Никто из массы солдат, да и офицеров, кроме случайно затесавшихся эстетов, не был в состоянии произвести сознательный литературный анализ всей этой шелупони, однако эстетическим чувством, свойственным большинству людей так же точно, как они умеют отличать на вкус сладкое от соленого, а горькое от сладкого, люди ощущали поддельный, бездушный характер стихообразного словесного мусора и спасались от него в стихии фольклора. По вечерам перед сном солдату отведено так называемое "личное время". Одни пишут письмо, другие подшивают воротничок, чистят пуговицы, третьи играют в шахматы, шашки, домино… В такие минуты очень часто звучит в казарме чья-нибудь гармонь, баян, гитара. А то и просто сходятся возле коек группой - и поют народные и современные песни. Поразительные вещи происходят с людьми. У нас был в радиовзводе сержант В. - грубая скотина, нахал, притеснявший подчиненных. Но вот собрались гурьбой украинцы и поют: "Ой, не ходы, Грыцю, тай на вочорныцю…" - и В. не узнать! Откуда только взялся этот вдохновенный блеск глаз, это воодушевление, упоение красотой мелодии и слова?! Сколько раз грубо и бесцеремонно орал "по службе" этот хулиган на участников сегодняшней спевки, но сейчас каждому улыбается, каждому рад и прямо-таки счастлив от дружного звучания голосов, от стройного аккорда задорной музыки.
Народные песни становились и строевыми. Очень полюбили, например, петь в строю "Розпрягайте, хлопцi, конi…" Поют ее и русаки, забавно перевирая слова. Там в тексте есть такое:
/Знаю, знаю, д//i//вчинонько. /
/Чим я тебе огорчив:/
/Що я вчора //i//з вечора///
/Кращу тебе полюбив…/
//
"Iз вечора" - значит - с вечера. Но русаки поют:
"вчора-позавчора"…
Еще одна. Неожиданно ставшая строевой, современная народная песня поразила меня странным смешением красоты и дешевки. Вот ее текст:
/У южного пирса эсминец стоял,/
/Матросы с родными // //прощались./
/А море таило покой красоты /
/И где-то вдали исчезало./
//
/А там, во садочке, где пел соловей/
/(Он пел свою песню, играя), -/
/С девчонкой прощался моряк молодой, /
/Надолго ее покидая./
//
/Он снял бескозырку, махнул ей рукой//:///
/"Прощай, дорогая Маруся!/
/Вот скоро возьмем Севастополь родной -/
/К тебе, дорогая, вернуся!"/
//
/На палубе боцман стоял и смотрел -/
/Разлукою их любовался. /
/Раздалась команда: "Поднять якоря!", /
/Свист боцмана резко раздался./
//
/Он обнял упругую девичью грудь, /
/Уста обложил ей устами, /
/Два сердца слилис//я,// //к//ак будто в одно//./
/Дышать они медленно стали/
//
До конца я этот "шедевр" не помню. Мои попытки потешиться над словами последнего из процитированных куплетов понимания среди моих сослуживцев не встретили: песня им безоговорочно нравилась. Они считали ее трогательной, душевной и поэтичной. Должен признать, что основания под этим есть, и не только потому, что чрезвычайно удачна мелодия - мерная, напевная, суровая и лиричная одновременно. Но разве не волнующая выбрана ситуация? И не величественны ли, не живописны ли строки: "А море таило покой красоты и где-то вдали исчезало…". Есть обаяние и в том. как описано поведение боцмана:
"разлукою их любовался", - какой точный оксюморон, отражающий красоту трагедии! Разумеется, в волнующей моих товарищей примитивной эротике сцены прощания матроса с девушкой искушенный вкус найдет немало смешного. Когда. по возвращении в Харьков я исполнил эту песню в компании рафинированных интеллигентов, молодой элиты физиков и математиков (Марк Азбель, Мацаев, Гурарий и др.), они с ликованием встретили и "упругую девичью грудь", которую моряк обнял на глазах у боцмана и всей команды, и то, что он "уста обложил ей устами"… они заставили меня несколько раз повторить песню и, слушая ее, заливались гомерическим хохотом. Ну, что ж… "Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа"…
В армии мне впервые довелось услышать одну из лучших тюремно-лагерных песен - "Я помню тот Ванинский порт…" Созданная безвестным стихотворцем, вне всякого сомнения, пережившим трагически мучительный этап морем из Ванина в Магадан, она хранит печать истинного гения.
/Я помню тот Ванинский порт/
/И вид пароходов угрюмый, /
/Как шли мы по трапу на борт -/
/В холодные, мрачные трюмы. /
//
/Над морем сгущался туман,/
/Ревела стихия морская. /
/Вставал впереди Магадан - /
/Столица Колымского края. /
/От качки стонали зэ-ка, /
/Обнявшись, как кровные братья, /
/И только порой с языка/
/Ср//ы//вались глухие// п//роклятья:/
//
/Будь проклята ты, Колыма,/
/Что названа "чудной планетой//"//!/
/Сойдешь поневоле с ума,/
/ Возврата отсюда уж нету… /
/ //…/
/ //Прощай, дорогая жена,///
/И вы, мои милые дети, -/
/Знать, горькую чашу до дна /
/Испить мне придется на свете./
//
/Я знаю, меня ты не ждешь - /
/Об этом мне сердце сказало. /
/Встречать ты меня не придешь/
/К открытым воротам вокзала…/
//
Не знаю более безнадежной, более трагической песни/. / В этой записи она не полна и хранит следы неизбежных, при изустной передаче, искажений текста - его строфы неравноценны. Признаюсь, я слегка фальсифицировал запись: в народе поют - "рОдные братья" (не
"кровные"), "рОдные дети" (не "милые"!)…Однако это просторечное деревенское ударение так не вяжется с "горькой чашей" и особенно с архаичным "испить"…Полагаю, стихи сочинил высококультурный, образованный человек, она создана в духе лучших традиций русской казематно-каторжной лирики и восходит к таким песенным шедеврам прошлого, как "Славное море - священный Байкал" и "По диким степям
Забайкалья".
Но вернусь к песням строевым, маршевым. Каждый раз перед сном, во время вечерней прогулки гарнизон заполнялся хоровой перекличкой сотни молодых глоток. Там слышны "артиллеристы", которым "дал приказ" сам Сталин, еще не замененный случайным словечком
"точный"… (Привыкшие вычеркивать из истории страницы и имена, советские "культурники" вскоре после развенчания "культа личности" переписали текст: не "Сталин дал приказ", а "Точный дан приказ").
Здесь - "Суровый голос раздается…" (строка из другой песни), этот
"голос"перебивает какая-нибудь "Вчора-позавчора" или: "К мировой победе смелее в бой". Или: "У нас недаром горит пожаром пятиконечная звезда!" Или: "Эх, подружка, моя родная пушка, самозарядная моя!"
Офицерские жены и дети вынуждены каждый вечер внимать этой какофонии…
Иногда строевая песня превращалась в один из видов… наказания!
Какой-нибудь старшина- самодур за любую провинность мог заставить подчиненное ему подразделение вместо положенного отдыха заняться шагистикой и бравурным пением. Так однажды случилось на летнем сборе радиотелеграфистов с нашей маленькой группой солдат из Чернятина.
Решительно не помню, из-за чего один из нас, Здобнов, выслуживший к этому времени лычки младшего сержанта, вздумал покачать права:. Водя наш строй по военному городку в Покровке, он впемя от времени .кричал: "Рахлин - запевай! Но я уперся - и молчал. Так у него ничего и не вышло, самому надоело нас гонять, и он весь свой гнев спустил на тормозах, приказав нам разойтись по палаткам.
*Глава 26.**Здравствуйте, товарищи разведчики!*
Так приветствовали нас командиры, тренируя к строевым смотрам и парадам. Любой учитель, воспитатель, командир знает: один коллектив
(детский ли, юношеский или солдатский ) отличается от другого. И какой к тебе попадет под начало - зависит от случая или от Бога. Вот так командирам нашего взвода разведки сильно повезло: сколько их было (Андрусенко. Сергиенков, Эпаев, Бучацкий), - взвод, независимо от возглавлявших его офицеров и сержантов, был спокойный,. не склочный, дружный. И приветливо, терпеливо относившийся к своим начальникам. А ведь они все были очень разные: службист Андрусенко старался, аж из кожи вон лез, - отличиться перед командованием, верзила Сергиенков только и мечтал вылезть из болота линейной службы, оторваться от устаревшей, военных лет, техники и попасть на совершенствование, на учебу в ракетные войска,. тогда лишь зарождавшиеся. Пушечное старье нашего полка, "древний" локатор
МОСТ-2 тяготили и раздражали этого пытливого парня. Очень скоро он добился-таки своего, уехал учиться, а на его место прислали маленького, корявого, скуластого и неимоверно нудного старшего лейтенанта Эпаева Семена Эпаевича - марийца по национальности. Этот прибыл в наш полк дослуживать - вопрос о его демобилизации был решен, и ему оставалось только ждать окончательного приказа
"сверху". То ли по привычке предыдущей службы, то ли опасаясь проштрафиться и схлопотать отмену увольнения в запас, но Семен
Эпаевич попытался предъявлять нам требования на полную катушку, как требуют в полковой школе. Он было нас замучил непомерными нагрузками на психику, но, слава Богу, приказ о его демобилизации не задержался. К нам же прибыл лейтенант Бучацкий - тоже не сахар, но тут уж повезло мне: скоре после его прихода на меня пришел приказ о демобилизации…На прощанье я все-таки с ним крепко повздорил, но уж он был надо мною не властен.
