На службе у Кощея (№2) - Тень великого канцлера

– Верно! – выдохнул Яромир. – Они тогда наследника задумали украсть!

Богатыри напряженно засопели.

– Ты ничего не напутал? – спросил Добрыня.

– Ничего!

– Нда, такую рожу не забудешь! – согласился Илья. – Ну, а к нам-то он зачем приперся?

– Это заговор, господа! – сказал Алеша Попович. – Колдунья что-то опять замышляет. Но на этот раз, похоже, против…

– Яромирки! – гаркнул Муромец.

– Нет, – покачал головой Попович, – против всех нас!

– Так его что, пришибить, что ли? – озадачился Яромир. Алеша Попович покачал головой, аккуратно сложил грамоту и вернул на место:

– Если мы его пришибем, Миледя поймет, что ее замысел не удался, и станет гадить из-за угла. Сделаем вид, что мы клюнули на ее удочку. А кстати, кто заказывал карету?

Друзья переглянулись. Никто не заказывал!

– Странно…

Яромиру это тоже показалось странным и подозрительным. Что за карета? Откуда? Задание настолько секретное, что Кощей строго-настрого запретил им отправляться днем. Только ночью. Даже грамоту особую дал. Так и называется: «Кромешная подорожная». С такой бумагой все пути открыты! А тут, выходит, и Миледя в курсе, и этот проклятый Рокфор! Ну что ж, зато и мы теперь в курсе, что они в курсе! А если пришибить настырную парочку, в самом деле!

– Эй, мужик! – Яромир сгреб храпящего Рокфора за шкирку и приподнял над кроватью:

– А ну, говори, зачем пришел!

– Пуркуа па? – проворковал мужик, не разлепляя глаз, и сладострастно вывалил язык.

– Тьфу ты, гадость какая! – обозлился Яромир. – Ну-ка, Илья, дай чесноку!

– Нет! – мгновенно пришел в себя мужик и обвис с руке Яромира. – Я на службе! Мне нельзя!

– И у кого ты, дедушка, на службе? – хищно осведомился Илья.

– У его высокопревосходительства, великого канцлера! – гаркнул мужик. – Водитель-кочегар Пахом, спецгараж номер девять. Послан доставить вас до места назначения!

Яромир испытал жгучее желание немедленно выбить агенту зубы, но только вздохнул и откашлялся:

– Ну, тогда веди нас, дедушка, к своей карете!

– А почему вы меня называете дедушкой? – неожиданно обиделся Пахом. – Я мужчина в полном расцвете сил!

– Дедушка, дедушка! – поправил его Яромир и саданул мужика о бревенчатую стену.

– Квак! – произнес Пахом, попытался подняться, но схватился за поясницу и встал на четвереньки.

– Вот теперя – точно дед! – обрадовался Илья и выпихнул мужика за дверь. – Иди, заводи свою тачку!

Пахом кубарем прокатился по земле, вспахал носом свежую травку, вскочил и, кренясь на правый бок, бросился к карете.

Друзья вышли из терема в густую пахучую темь. Высоко в небе висел тонкий серпик луны. Оглушительно гремели кузнечики. Этот стрекот рассыпался повсюду и, казалось, блестел в воздухе, как мелкая морозная пыль. На другой стороне улицы стояла самодвижущаяся карета, из высокой трубы струйкой поднимался белесый дымок. Очевидно, Пахом уже развел пары.

– Карета Миледи! – ахнул Яромир. – Точно, она!

– Вот и прокатимся! – прогудел Илья. – С ветерком! Эх, ни разу на пароездах не катался! – Он сделал шаг вперед и остановился. В карете шумно завозились, послышался жалобный писк и вслед за этим сосредоточенное, вдумчивое хрумканье. Впрочем, хрумканье продолжалось недолго.

– Чеснока, гад, нажрался! – завопил кто-то истошным голосом. – Все, братцы, каюк!

Вслед за этим дверца повозки распахнулась, из темного нутра вывалились два дымящихся вампира и ломанулись в ближайшие кусты. Яромир озабоченно заглянул внутрь. На сиденье лежал и охал дед Пахом.

– Совсем ногу отъели упыри проклятые! – стонал он, ухватившись руками за прокушенный сапог. – Ох, матушки, сил моих нет! Ох, больно!

– Ну, что он там? – поинтересовался Илья.

– А его упыри за ногу тяпнули! – радостно доложил Яромир. – Это ты хорошо придумал, что чесноком его накормил. Иначе бы схарчили вчистую!

– А по мне, хоть бы и схарчили, – нахмурился Муромец. – А ну, волчья сыть, кончай притворяться, иначе в котел засуну! – прикрикнул он на Пахома.

Яромир принял слова Муромца за красивую поэтическую метафору, но, заглянув в глубь кареты, и в самом деле узрел котел, светящийся таинственным малиновым светом.

– Так он туда не поместится, – усомнился Яромир.

– Утрамбую! – мрачно пообещал Илья. Яромир тут же перестал сомневаться. Пахом тоже. Он сел на сиденье, жалобно приподнял одну ногу, потом другую.

– Вот! Один сапог начисто сожрали, другой прокусили. Вместе с ногой!

– Самого не съели, и ладно! – вконец рассердился Илья. – Давай, заводи свою колымагу, поехали!

Через пять минут карета окуталась дымом и, гремя, как пустая бадья, покатилась к городским воротам.

Возле ворот, как всегда, тусовались стрельцы. Чадили дымные факелы, в железной плошке догорали дрова. Мрачный кумарский повар, ревниво подрагивая усами, принюхивался к дыму:

– Мало дрова! Шашлик савсэм блэдный будет. Нада еще полешка! – Он подбросил в огонь пару поленьев и запрыгал, раздувая огонь. Стрелец, посверкивая булатной полонежской саблей, стругал на мелкие кусочки знатного индюка. Рядом на скамейке сидел Блудослав и, жадно затягиваясь, курил свернутую из папира цигарку. Увидев вынырнувшую из темноты карету, он испугался, просыпал тлеющий табак себе в голенище и, матерясь, стал изображать бег на месте.

– Карета его высокопревосходительства! – гаркнул кочегар Пахом, высунувшись из окна, и тут же получил по зубам.

– Врешь, собака! У его превосходительства другие номера!

– Вяжи его, братцы, это разбойник Жужа!

Богатыри поняли, что пора вмешаться. Илья пинком высадил дверь кареты и спрыгнул на землю. При виде богатыря стрельцы попытались слиться с темнотой. На слабо освещенном пятачке остались только кумарский повар и Блудослав. Кумарец мгновенно понял, что надо делать. С непостижимой ловкостью он нанизал мясо на шампуры и положил на угли. Повалил удушливый дым, запах горелого жира коснулся ноздрей богатыря. Огромный кулак, вознесенный над Блудославом, дрогнул, но не опустился. Илья Муромец повернулся к повару:

– Это что, мясо? Небось опять собачатина?

Кумарин расцвел, словно встреча с богатырями была мечтой всей его жизни:

– Зачем абижаешь, дарагой! Эксклюзивный индейка! Сматри, какой крылышко! Персик, а не крылышко! Скушай, дарагой, нэ обижай! Дэдушкой клянусь, лючи меня шашлик никто не жарит!

– А вот мы проверим! – все еще насупившись, пообещал Илья и взял все четыре шампура сразу. Три отдал друзьям, один оставил себе. Богатыри дружно захрустели плохо прожаренной индейкой. Кумарец обреченно уставился на Илью. Но богатырь неожиданно улыбнулся, расправил усы и погладил повара по гладко выбритой шишковатой голове:

– Как тебя зовут? Вася?

– Я нэ Вася, я Эдик! – скромно потупился кумарин.

– Молодец, Эдик, вот тебе богатырский пряник! – Муромец вынул из-за пазухи печатный пряник и протянул его повару. – Отведай нашего, тоже небось понравится!

Печатный пряник перекочевал в мохнатую лапку Эдика. Эдик уставился на произведение кулинарного искусства, не зная, что с ним делать.

– Да ты отведай, не бойся! – ласково посоветовал Илья. Кумарин вздохнул, расправил усы, чтоб не мешали, сунул пряник в рот и сомкнул челюсти. Послышался хруст. Кумарин вытаращил глаза, вынул пряник и внимательно осмотрел его. Из пряника торчали четыре длинных кумарских зуба.

– Вай! – прошептал Эдик, ощупывая пальцем оставшиеся обломки. – Бахыт компот?

– Кергуду! – сурово поправил его Илья. – Это тебе на память о встрече. Чтоб не забывал, значит. А насчет зубов не расстраивайся. Найдешь Петровича, он тебе стальные вставит. Вот тебе золотой!

– С этими словами Илья сунул Эдику большой багдадский динар и повернулся к Блудославу:

– А ты что замер, али не знаешь, что по государевым делам едем? А ну, открывай ворота!

– А вот фигушки! – прохрипел Блудослав, пытаясь привести в движение онемевшие от страха ноги. – А может, вы вороги окаянные? Может, оборотни лихие? Где подорожная грамота? Муромцу стало обидно:

– Не веришь, значит. Пацаны, он нам не верит!

– Может, сыграем? – Добрыня вылез из кареты, разминая могучие плечи. Вслед за ним показались Яромир и Алеша Попович.

– Значит, грамоту тебе? – продолжал наседать на командира стрельцов Илья Муромец. – Вот тебе грамота! – он поднес к носу Блудослава огромный кукиш. – Такой видел?

– Нет! – честно признался Блудослав.

– Ну, так и не смотри, а то сна лишишься, – Илья легонько развернул Блудослава вокруг своей оси. – Присядь-ка, а то, боюсь, плохо будет.

– Грамоту! – прохрипел Блудослав, но тем не менее послушно раскорячился. – Я буду жаловаться Коще…

– Шмяк! – это сапог Ильи поддел командира стрельцов под седалище и перекинул его Яромиру. Яромир принял передачу головой, посылая Блудослава Алеше Поповичу и Добрыне. Два богатырских сапога взлетели одновременно, принимая пас и отправляя Блудослава в сторону ворот. Со скоростью пушечного ядра командир стрельцов ударился в воротные створки, распахнул их и улетел в темноту. В следующую секунду послышался мокрый шлепок, кто-то завизжал тонким старушечьим голосом, кто-то сочно выматерился, и все стихло.

– Через пару минут Блудослав вернулся. Он шел, осторожно передвигая ногами и обеими руками держась за мягкое место.

– Ироды! – произнес он с невыразимым упреком. – Из-за вас какую-то бабку пришиб!

– Ну что, нужна грамота? – сурово спросил Илья.

– Все равно нужна! – набычился Блудослав.

– Наш человек! – оттаял Илья. – Ну, так вот тебе грамота, читай! – он сунул под нос Блудославу «Кромешную подорожную». Тот зашевелил губами, с трудом постигая написанное.

– Порядок! – наконец шепнул он и лег пластом.

– А я что говорил? – Илья Муромец пожал плечами. – Поехали, братцы! А ты, Пахом, это… смотри, там какая-то бабка лежит. Не задави ее дополнительно! Старушку и так, видать, прибили!

6.

Дормидонт, Великий князь Лодимерский, лежал на лавке, скрестив на груди пухлые ручки и задрав кверху пшеничную бороду. Короткое пламя свечи бросало на Дормидонта дрожащий трагический свет. На полу лежала здоровенная книжища в кожаном переплете. Толстые страницы дыбились и распирали книжку изнутри, словно населяющие ее герои хотели вырваться на свободу. В тереме было тихо, только издалека, с верхнего яруса доносились неразборчивое девичье бормотание и чей-то восторженный бас: «Это чей такой животик? А ножка чья? А это что у нас такое, черненькое…»

За дверью послышались вкрадчивые, подхалимские шаги, и через минуту в горницу заглянула завитая голова с круглыми глупыми глазами и по-лакейски загнутыми вверх усиками. Голова сладостно улыбнулась и паточным голосом произнесла:

– А не желает ли ваше величество отведать рахат-лукумчика? А шакир-чурекчиков не хочет ли откушать? Есть бухалово из Бухарин – по-ихнему шербет!

С минуту голова вслушивалась и вглядывалась в полутьму. Обычно в ответ раздавалось: «Давай, Ульрих, тащи, да побольше!» Реже: «Уйди, сволочь, не видишь, мы с царицей заняты!» И совсем уж редко звучало загадочное: «Ты есть хто? Тварь дрожащая или право имеющий? Альзо шпрах Заратуштра!»

Каждый раз, услышав такое, лакей Ульрих на цыпочках уходил к себе в каморку, съедал от волнения весь рахат-лукум и предавался размышлениям о свойствах человеческой души.

Но сейчас ответа не последовало. Ульрих сделал шаг вперед и ахнул. Вот он, царь-надежа! Лежит, аки младенец, ручки на груди, головка задрана, и бороденка так жалобно торчит! Ульрих облился холодным потом и попятился. Захлопнул дверь, привалился к ней спиной и только тогда взвыл с паскудным надрывом, перемежая всхлипывания жеванием рахат-лукума:

– Помер царь-батюшка! Скончалси!

– Что ты мелешь, дура-лошадь?! – из темной ниши выдвинулся стрелец, дыхнул на нежного Ульриха луковым перегаром. – Спит небось государь!

– А ты сам погляди! – зашептал Ульрих. – Лежит как полено, и книжка на полу. До смерти зачитался, соколик!

Услышав такие слова, стрелец переложил бердыш в левую руку, а правой заехал Ульриху прямо в зубы:

– А вот тебе за государя, вша позорная!

Отняв у лакея рахат-лукум, стрелец заглянул в горницу. Затем осторожно прикрыл за собой дверь, вдумчиво доел восточное лакомство и бросился к Кощею.

Великий канцлер сидел за фамильным столом из черного дерева и с интересом рассматривал стоящего перед ним человека. Человек был темноволос, ростом сугубо невелик, но, видать, силен и глаза имел бойкие, словно он не книгочей-многознатец, а трактирный драчун. Человек был гладко выбрит, одет в ладное немецкое платье и башмаки имел совершенно необыкновенные: с огромными золотыми пряжками.

– Так ты и есть знаменитый Петрович? – произнес Кощей и кисло улыбнулся, словно невзначай покосившись на стоящего в сторонке лакея. Причина кислой улыбки была многосложной, не последнюю роль играло и то, что великий канцлер никому не доверял, всех и вся подозревая в предательстве. Личный лакей давно вызывал у него тихую ненависть, но лучше иметь одного старого наушника, чем двух новых.

– Между тем алхимик Петрович спокойно вынес игру в гляделки, которую устроил ему великий канцлер.

– Совершенно верно, ваше высокопревосходительство! – тонко улыбнулся ученый, словно подыгрывая канцлеру в какой-то только им двоим понятной игре. Лакей, стоящий в сторонке, забеспокоился, задвигал ушами, но на лице изобразил полное равнодушие и даже как бы отвернулся.

– Я наслышан о тебе! – Кощей сплел пальцы и кивком указал на кресло. – Присаживайся. Садиться не предлагаю… пока.

– Петрович улыбнулся, словно оценил кощеевский юмор, и сел в кресло.

– Ты вот чугун в золото превращаешь, механического мужика изобрел. А сейчас чем занимаешься?

– Изобретаю железные лучи, – коротко сказал Петрович.

– Что?! – испугался Кощей.

– Железные лучи, – повторил алхимик и пояснил: – Сии лучи глазом не видимы, но ежели такой луч направить на рыцаря в латах, то он мгновенно сварится вкрутую.

От самой идеи и оттого, что Петрович сказал это тихим, будничным голосом, у Кощея прошел мороз по коже. Он даже забыл на мгновение, зачем вызвал к себе этого многознатца.

– Неужели не жалко?

– Кого? – не понял ученый.

– Рыцарей…

– Я об этом не думал, – отмахнулся Петрович, – для меня важней красота идеи!

Кощею захотелось немедленно отправить этого умника боярину Матвееву на правеж, но он сдержал естественный и вполне понятный порыв.

– Вот что… э… Петрович. О железных лучах пока забудь. Есть дела поважнее. Ты должен выполнить срочный заказ.

Кощей на секунду замолчал, словно ожидая ответной реакции, но ее не последовало.

– Так вот, – продолжил великий канцлер, – ты должен изготовить точную копию царской короны и скипетра. И чтобы к утру сии символы государственной власти были на столе. Бери себе сколько хочешь рабочих, помощников, но исполни. Золото и самоцветы получишь из казны.

– Очевидно, Петрович все схватывал на лету. Он кивнул головой и коротко осведомился:

– Я могу вернуться к себе в лабораторию?

– Ты будешь работать здесь, в подвале! – мстительно бросил Кощей. – Все необходимое тебе доставят!

– «Ну, наконец-то можно вздохнуть спокойно, – подумал Кощей, когда чрезмерно любопытный лакей захлопнул за алхимиком дверь. – Ишь ты, железные лучи изобрел… хотя, если вдуматься, в этом что-то есть!» Он расположился поудобней в кресле и щелчком правой руки затушил все свечи, кроме одной, дежурной. Однако отдохнуть великому канцлеру не пришлось. Со всех сторон послышались топот ног, возбужденные голоса. Наконец в дверь постучали.

– Ваше высокопревосходительство!

– Что случилось?

– Ничего не случилось! Царь-батюшка помер!

– Врешь, собака!

Через минуту Кощей уже вбегал в царские хоромы.

– Все назад! – крикнул он страшным голосом, закрывая за собой дверь и оглядываясь. Дормидонт по-прежнему лежал на лавке, и бороденка торчала точно так, как сказал стрелец. «Неужели и впрямь?.. – мелькнула в голове великого канцлера страшная мысль. – Что же теперь будет с Русью? Снова смутные времена? Снова боярин Бунша со своей разноцветной революцией? Русь, куда несешься ты, дай ответ? Не дает ответа!»

Он подошел ближе, склонился надДормидонтом и невольно отпрянул назад. За всю свою долгую и беспокойную жизнь канцлер не видел покойников с румянцем на щеках. Вдобавок от царя сильно несло самогоном.

Кощей поднял руку, чтобы щелкнуть пальцами, призывая челядь, но тут Дормидонт открыл глаза и, мучительно сморщившись, простонал:

– Кощеюшка, мне бы того… лекарства!

Кощей вытащил из кармана фляжку, сделал глоток сам, шумно выдохнул и передал Дормидонту. Дормидонт, покряхтывая, принял сидячее положение, вытащил из кармана малосольный огурец, разломил и половину протянул канцлеру. Кощей послушно захрустел. Дормидонт сделал приличный глоток и прищурился:

– По какому поводу тревога?

– Да где же тревога? – удивился Кощей.

– Везде! – убежденно прошептал Дормидонт. – И вот я не выдержал. Перебрал с расстройства!

– Я вас понимаю, ваше величество, но все будет в порядке. Меры уже приняты.

– Какие меры? – удивился Дормидонт – Ты о чем?

– О символах государственной власти! – поклонился Кощей. – К утру будут готовы фальсификаты… пардон, дубликаты!

– А… это? Фигня! – твердо сказал Дормидонт. – Пле… ик… вать! Нет короны – и не надо. У меня от нее голова лысеет. Буду носить шляпу, как король франкмасонский.

Тут он хитро прищурился и поднял с пола растрепанный том:

– Быть или не быть, вот в чем загвоздка! Кощей бросил беглый взгляд на книгу и просиял:

– Так вы по этому поводу расстроились? Вам жалко бедного принца?

– Жалко! – кивнул Дормидонт. – Ты только подумай, что с ним железные лбы сделали? А короля-то как ухайдакали хитро, яду в мозги накапали!

– Ваше величество, не обращайте внимания на импортных извращенцев, у нас своих хватает!

– Извращенцев хватает, а вот Шекспьеров что-то не видно! – надулся Дормидонт.

– Вы просто не туда смотрите, ваше величество! – вздохнул Кощей. – Тут мне из тайной канцелярии стихи принесли, замечательное произведение! Там прямо так и сказано, что, мол, может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов земля Лодимерска рождать!

– Может, да не рождает, – не сдавался Дормидонт.

– Позвольте мне с вами не согласиться, ваше величество, – сказал Кощей. – Есть и у нас фанатики науки. Петрович, например. Он изобрел железные лучи. Если их направить на рыцаря, закованного в доспехи, тот сварится, как курица в духовке! А еще он смастерил механического мужика, который может и землю пахать, и службу нести.

– Тьфу ты, мерзость какая! – государь даже сплюнул в сердцах. – И как такая дрянь в голову приходит? У нас что, натуральных мужиков мало? Механического захотелось! А он не того, часом…

– Любитель восточных сладостей? – намекнул, ухмыляясь, Кощей.

– Во-во. Любитель. Вот ежели бы он бабу смастерил, да помягше… – тут Дормидонт мечтательно вздохнул, но тут же перевел разговор на другую тему: – Ты вот, великий канцлер, все знаешь. А скажи мне, к примеру, куда все девается? Вот мы тут сидим, полную горницу слов наговорили, а все равно пусто! Так я, слышь, думаю: а куда все ушло? Как в прорву! – Дормидонт выкатил на Кощея честные круглые глаза и замер в ожидании ответа. От этих слов у великого канцлера едва не заехал ум за разум, но он быстро нашел выход из положения:

– Ваше величество! Давайте лучше поговорим о бабах!

7.

Окутанная клубами парного дыма карета оглушительно свистнула, выскочила из ворот и мгновенно скрылась в темноте. Впрочем, далеко не уехала. Не прошло и минуты, как передние, а затем задние колеса резко подпрыгнули, словно переехали лежащее на дороге бревно, сзади кто-то оглушительно рыкнул, и все стихло.

– Стой! – испугался Яромир. – Стой, кому говорят!

Пахом дернул за рычаг, карета резко остановилась, а сидящие друг напротив друга Муромец и Добрыня громко щелкнулись лбами.

– Едриттвою в корень! – не выдержал Илья. – Ах ты, шпионская морда! Ты что делаешь?!

– Вы мне сами приказали! – перепугался Пахом.

– Приказали! – проворчал Добрыня, растирая лоб. – Я вот тебе сейчас прикажу!

– Братцы! Мы кого-то переехали!

– ДТП! – холодно констатировал Алеша Попович и высунул голову из окна, пытаясь хоть что-то разглядеть в кромешном мраке.

– А нам плевать! – злобно заявил Добрыня, все еще растирая шишку. – Нечего шляться по ночам! И вообще мы при исполнении. Поехали!

– Нет, так нечестно! – сказал Яромир. – Надо все-таки посмотреть. Может, человеку помочь надо?

Он решительно выпрыгнул из кареты и зашагал назад. Дорога в темноте светилась таинственным голубоватым светом. Разглядеть что-либо было практически невозможно, однако лежащее на дороге тело он увидел сразу. Оно напоминало разлапистую, клочковатую тень от дерева. Яромир подошел ближе и тронул тень носком сапога.

– Урр! – прорычала тень. Маленькие, но необыкновенно жилистые лапки вцепились богатырю в сапог, резко дернули на себя и крутанули вправо. Яромир на мгновение почувствовал, что лишился опоры, взмыл в воздух, попытался извернуться, как кошка, но не смог и обрушился на супостата. Что-то твердое натужно хрюкнуло и наконец обмякло.

– Братцы! – крикнул Яромир, вскакивая на ноги. – Тащите огня!

– Эй, Пахом! – крикнул Илья. – Ну-ка, спроворь огонька! Или тебе зубы выбить, тварь ползучая?

Однако никто ему не ответил. Пахом, он же тварь ползучая, он же шпионская морда, быстро понял, что к чему, и тихонько слинял в неизвестном направлении.

– И сами справимся! – пробормотал Илья, раскрыл топку, подхватил полыхающее полено и направился к Яромиру. – Ну, что тут у тебя?

Яромир указал на распластанное тело.

– Н-да! – пробормотал Илья, глядя на лежащую в пыли женщину. – Недолго мучилась старушка…

Внезапно старуха открыла желтый, совершенно кошачий глаз и уставилась на богатырей. Второй глаз, заплывший синяком, не открывался.

– Ихь вайе нихт вас золль эс бедойтен! – явственно произнесла она и вскочила на ноги.

– Миледя! – ахнул Яромир, делая шаг назад.

– Очухалась, бабушка? – вежливо осведомился Муромец. В следующее мгновение Яга дернула Илью за усы, добавила коленом в пах, а крошечным кулачком так зазвездила в ухо, что у богатыря посыпались искры из глаз. Муромец ахнул и пошел враскорячку выписывать круги. Колдунья повернулась к Яромиру:

– А ты, парень, хорош… – в голосе ее послышались уважительные нотки. – Особливо когда на меня грохнулся! Я уж и забыла, как это бывает! Может, еще повторим?

Яромир не понял, о чем говорит Яга, но уловил скрытое в словах похабство и покраснел от пяток до ушей. Колдунья, очевидно, видела в темноте не хуже, чем днем. Реакция Яромира привела ее в восторг.

– Ишь как распалился, охальник! – проворковала она. – Ну, иди сюда, пока я добрая!

Совершенно сбитый с толку Яромир сделал шаг вперед.

– Стой! – завопил Илья, наконец-то приходя в себя. – Сдурел, что ли? Она ж тебе откусит…

– Это я тебе откушу! – мстительно сказала Яга. – Что, мало? Еще добавить?

– Голову! – запоздало уточнил Муромец, вставая в борцовскую стойку. В следующую минуту послышался громкий топот, и к друзьям присоединились остальные богатыри.

– Все собрались? – обрадовалась Яга. – Вас-то мне и надо! Груня, фас!

Темнота рядом с дорогой колыхнулась, пошла волнами, и на проезжую часть выполз дракон Груня. Все три головы чудовища уставились на богатырей и глупо заморгали.

– Ну, чего замер? – не выдержала бабка. – Куси! Ату их, ату!

Груня наклонил одну из голов, поскреб лапой в затылке и едва не закопался носом в пыль, потеряв равновесие.

– Чего орешь-то? – обиделся он. – Я не глухой… А так, в натуре, будешь орать – я домой свалю!

– Грунечка! – завопилаЯга. – Миленький! Меня, старую, позорят, обесчещивают!

– Давно пора! – всеми тремя мордами ухмыльнулся Груня. – Тебя уже небось давно не того, а? Да ладно, ладно. Шутю. Кого мочить-то?

– Да ты зенки протри! Вон четыре бугая стоят!

– А? Ну, все, все, врубился.

Груня наклонил все три головы, вглядываясь в богатырей, и завопил высоким, истерически-блатным голосом:

– Ну че, пацаны? Вы че, в натуре, нарываетесь? Тут он выцепил взглядом из толпы богатырей стройного Алешу Поповича:

– Слышь, братан, закурить не найдется?

– Не курю, – мрачно ответил Алеша.

– Че? Я чей-то не понял? Ты меня чисто конкретно не уважаешь, да? Да я тебя сейчас порву в натуре!

– Заткнись, птеродактиль! – тихо сказал Попович. – Ну, что морду выставил? Здоровый, да?

– А че, не видно? – ухмыльнулась ближайшая к Поповичу голова и наклонилась еще ниже. И тут Яромир-не выдержал. Он подскочил к Груне вплотную и изо всей силы засветил чудовищу в глаз.

– Вау! – взвыл дракон и выдохнул длинную струю пламени. Но поскольку Груня на несколько секунд потерял ориентацию, струя пламени выстрелила неприцельно, и под раздачу попала Яга. В одну секунду она превратилась в горящий факел и, утробно взревев, бросилась к реке. Через минуту друзья услышали тяжелый всплеск.

– Один – ноль! – пробормотал Илья, оглядываясь. – Однако чего-то тут жарко становится. Может, слиняем?

– Догонит! – уверенно сказал Добрыня. Между тем дракон выдохнул сразу три струи пламени. И вылезшая было на берег Яга снова попала под раздачу.

– Два – ноль! – удовлетворенно констатировал Муромец. Снова услышав тяжелое «бултых», Груня очумело замотал головами, тщетно ища Ягу.

– Шеф, ау! Ты где?

Хрясть! Теперь уже бронированный кулак Ильи Муромца пришел в соприкосновение с челюстью дракона. Груня тяжело осел на задницу и распустил крылья. Яромир вытащил меч и пошел на дракона с явным желанием срубить ему все три башки.

– Не спеши! – Муромец схватил его за рукав.

– Почему? – не понял Яромир.

– Сейчас увидишь! – Муромец подошел к дракону и похлопал его по щеке: – Алло, гараж!

– Че? – оскорбленно встрепенулся Груня.

Илья коротко, без замаха свесил дракону подзатыльник.

– Ай! Ты чего дерешься?! – запищал дракон, пытаясь спрятать все три башки под крыло.

– Ты у меня поговори! – Илья вытащил здоровенный меч и показал Груне. По сравнению с размерами чудища меч казался не больше кухонного ножа, но Груня затрепетал:

– Пацаны! Гадом буду, я не при делах! Это все бабка! Я с вами только побазарить хотел! Ну, типа, зачем старушку обижаете. А так мне эта бабка и на фиг не нужна!

– Что-о?! – послышался свирепый бас, и на дорогу выпрыгнула Яга в обгоревших лохмотьях. – Да я тебя сейчас клюкой зашибу!

Она замахнулась на дракона невесть откуда взявшейся палкой, и Груня не выдержал. Он выдохнул третью, самую длинную струю огня! Яга заверещала, закрутилась на месте и в третий раз ринулась к реке, бесстыдно посверкивая голой задницей.

– Три – ноль! – пробормотал Илья. – Чистая победа! Ну, а с тобой что делать будем? – он наклонился к Груне. Груня затаил дыхание. Он видел, что друзья каждую секунду готовы броситься на него с обнаженными мечами. Это был первый и единственный в его жизни случай, когда его не испугались. И он испугался сам.

– Пацаны, может, договоримся? У меня есть рыжевье, брюлики там… валюты мешка два. Я же говорю, непонятка вышла! Бабка мне лапшу навешала, что вы лохи, а вы крутые!

– А то! – приосанился Муромец. – Мы – трое неразлучных. Слышал небось?

– Слышал! – не моргнув глазом, соврал Груня. – Ну так что, договоримся?

Илья Муромец изобразил задумчивость:

– Это надо обкумекать. Слышь, братцы, сможем мы договориться али нет?

– Это смотря какая валюта. – деловито произнес Попович. – Что у тебя там в загашнике?

Ну, это… тугрики, – принялся перечислять Груня, загибая когти, – драхмы, дублоны. Есть марки биварские и какие-то доллары, только я не знаю, что это такое.

– Я слышал, что это самая твердая валюта! – задумчиво проговорил Попович.

– Да не, не твердая! – возразил Груня, ухмыляясь. – Мягкая. Бумажки какие-то.

– Ладно, – сказал Илья. – Годится. Только у нас есть условие. Донесешь нас до места – и свободен. А через неделю мы вернемся, и чтоб валюта была!

– Так это… в момент, пацаны! Куда вас забросить-то?

– Илья раскрыл было рот, но Яромир его опередил:

– В Британию! – коротко сказал он.

– В Британию? – задумался Груня. – Это типа за бугор? Не, не могу! У нас закон о ненарушении воздушного пространства. Собьют на фиг!

– А куда можешь?

– До Урмынии смогу, – вздохнул Груня. – А дальше – никак.

– Хорошо, давай до Урмынии, все равно быстрее, чем на этой таратайке!

Минут пять понадобилось богатырям, чтобы как следует взнуздать дракона и привязаться на всякий случай ремнями.

– Ловко ты его! – шепнул Яромир Илье Муромцу.

– Так это ж Груня! – усмехнулся богатырь. – Второго такого дебила днем с огнем не найдешь. А ты хотел ему голову рубить! Ну, давай, братан, поехали!

Груня натужно крякнул, распустил крылья и, сделав по земле несколько тяжелых скачков, взмыл в сереющее небо.

Сидеть на драконе было очень неудобно. Бугристые, бронированные пластины на спине у чудища были скользкими и влажными от росы. Если бы богатыри заранее не привязались ремнями, они бы давно уже свалились на землю. Вдобавок Груня так нелепо махал крыльями, что пару раз Яромир получил по затылку и теперь жалел, что не мог спрятать голову, как дракон, под крыло.

Но эти неудобства через несколько минут показались сущим пустяком. Набрав высоту, Груня в три горла затянул странную, дикую для слуха Яромира песню: