Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Боярская сотня (№2) - Череп епископа

ModernLib.Net / Альтернативная история / Прозоров Александр Дмитриевич / Череп епископа - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Прозоров Александр Дмитриевич
Жанр: Альтернативная история
Серия: Боярская сотня

 

 


– Какой порядок?! – возмутился пузатенький тонконогий мужчина. – Вы тут что, остаться хотите? Бежать надо немедленно, пока никто про нас не узнал! Это же Орден! Мы на рыцарей Ордена покусились! Да нас тут всех в порошок сотрут, уничтожат, на осинах распнут и колья в сердца вколотят. Бежать!

Взлохмаченный, без белого плаща и в разодранном жилете Великий магистр настолько не совпадал со своей привычной, величественной внешностью, что Виктор узнал его далеко не сразу.

– Брось, Саша, – отмахнулся он, отламывая гусиное крыло и запуская в него зубы. – В замке нас так просто не взять. Отобьемся. Во всяком случае до весны. Не в лесу же нам зимовать, в самом деле?!

– Какая весна, Виктор?! – задохнулся Великий магистр. – Это же Ливонский Орден! Самая могущественная военная организация в мире, братство закованных в сталь воинов. Как только они узнают, что тронули кого-то из крестоносцев, сметут вас вместе с замком!

– Положим, сегодня смести не смогли, – напомнил Кузнецов.

– Их застигли врасплох! Они не успели ни латы надеть, ни вооружиться. Сойдись вы в честном поединке, и каждый рыцарь стоил бы десяти таких, как вы!

– Так уж и десяти? – вчерашний слесарь, успевший озаботиться проблемами порядка и отдыха, еды и нарядов по замку мысленно вновь стал старшиной: царем и богом артиллерийского батальона, выше которого нет никого и ничего, поскольку даже офицеры все хозяйственные вопросы вынуждены решать через него. Он больше не воспринимал главу клуба как безусловного руководителя, а всего лишь как одного из собеседников. – Ты забываешь, Саша, что мы находимся в тысяча пятьсот пятьдесят втором году, а не в конце двадцатого века. Здешние рыцари отстают от нас почти на полтысячелетия. А искусство фехтования все это время на месте не стояло. Вспомни, как японские самураи в тысяча пятьсот семьдесят четвертом году на испанцев наскочили. Ну и что? А теперь япошки на мечах не хуже запорожских казаков рубятся. Четыре века прошло, не шутка. Так что, еще неизвестно кто кому в чистом поле костылей навешает!

– Ты что не понимаешь, Витя?! Это же немцы! Рыцари! Они непобедимы! Не нам, лапотникам, с ними сражаться.

– Нет, не понимаю, – пожал плечами Кузнецов, и потянулся за новым куском гусятины.

– Короче, так! – решительно ударил ладонью по столешнице Александр. – Поели, и хватит. Уходим немедленно.

Никто не шелохнулся.

– Я кому сказал? Уходим!

– Да нет, Саш, – покачал головой Комов. – Здесь и вправду спокойнее.

– К тому же, – добавил Игорь Берч, – из истории неизвестны случаи гражданской войны в рядах Ливонского Ордена. Значит, против нас никто из местных воевать не станет.

– Да они не против вас, они замок от вас освободят!

– Эй, вы чего делаете?! – встрепенулся Кузнецов, увидев, как два местных воина приволокли огромные охапки соломы и принялись разбрасывать ее по полу.

– Кровь засыпаем, господин… – удивленно остановился Клепатник.

– Тебя как зовут, солдат?

– Егором.

– Так вот, Егор, – спокойным размеренным голосом сообщил Виктор. – Я приказал вычистить пол, а не засыпать его новой грязью. Вы-чи-стить. У вас тут столько грязи и земли, впору капусту сажать! Вычистить все да самого низа! Хочу увидеть первозданный пол! Ясно?

– Да, господин.

– Очень хорошо.

– Я ухожу отсюда! – повысил голос Великий магистр. – Кто со мной?.. – он выждал несколько секунд. – Ну, смотрите. Вам же хуже будет!

И напоследок, в качестве последнего, самого страшного оскорбления бросил:

– Русские!

Спустя четыре минуты Егор Клепатник закрыл за ним ворота, затем заглянул во двор, взял там лопату и отправился в главный зал – мыть пол.


Еще до того, как утренние лучи упали на поля Сапиместской фогтии или просторы Балтийского моря, во влажные от росы ворота замка Дерптского епископа постучал низкий человек в темной рясе. И он сам, и его напарник подошли к дверям пешими, лица обоих тонули во мраке под глубоко надвинутыми капюшонами. Пожалуй, ни один горожанин не отворил бы в такое время дверь перед странными незнакомцами – и тем не менее, калитка замка распахнулась едва ли не сразу после того, как стих стук последнего удара.

Монах-привратник, почтительно склонив перед гостями голову, пропустил их во двор, вновь запер калитку, заложив ее толстым брусом. Затем, засунув пухлые ладони в широкие рукава рясы, отчего руки оказались сложены на груди, монах скромно потупил взор и двинулся вперед, указывая дорогу. Спустя несколько минут все трое вошли в полутемный зал с открытыми в ночь высокими готическими окнами. Привратник молча указал гостям на приготовленные у стола кресла и попятился наружу, притворив за собой створки.

Зал, все убранство которого составляла подставка для совка и кочерги, стол и возвышающиеся вокруг него три кресла освещался только пляшущими в камине языками пламени. В их свете предметы казались призрачными, нереальными, постоянно меняющими формы. Сидящий за столом человек в коричневом бесформенном балахоне так же, казалось, то появлялся, то исчезал, скрываясь в тени высокой спинки. И только массивный золотой крест на его груди постоянно продолжал светиться ровным желтым светом, то зависая во мраке, то оказываясь на груди худощавого хозяина замка.

Гости заняли свободные места, молитвенно сложили ладони на груди.

– Наверное, вы совсем замерзли в дороге, господа, – с легкой хрипотцой подосадовал хозяин. – Я прикажу принести подогретого вина.

От неожиданного громкого мелодичного звона гости вздрогнули. Хозяин еле слышно усмехнулся и поставил на гладко выскобленную столешницу серебряный колокольчик. Буквально в тот же миг двери распахнулись, церковный служка —мальчонка лет десяти в коротком подряснике – внес три высоких золотых кубка, отрепетированным движением выставил их на стол и выскользнул так же бесшумно, как и вошел. Стало понятно, что предутренних гостей ждали – согреть и разлить вино так быстро просто невозможно.

Незнакомцы переглянулись и откинули капюшоны. Под одним из них скрывался пожилой человек с аккуратно выбритой тонзурой, а под другим – скуластый остроносый мужчина лет тридцати с длинными соломенными волосами, перехваченными тонким кожаным ремешком, который украшали узкие серебряные заклепки.

Неожиданно хозяин поднялся из-за стола и, сопровождаемый недоуменными взглядами, ушел. Вместо него из темного угла за камином выдвинулся точно так же одетый человек, похожего телосложения и того же роста.

– Рад видеть вас, господин прелат и господин нунций, – откинул человек капюшон и сел на оказавшееся пустым место. – Ваш визит большая честь для меня.

Он взял колокольчик двумя пальцами, словно боясь обжечься, встряхнул, заставив его жалобно зазвенеть. Спустя минуту за дверьми заиграла музыка.

– Ведь вы не желаете, что бы кто-то смог расслышать наш разговор, господа?

– Вы весьма осторожны, господин епископ, – с явным одобрением кивнул более молодой гость. – Теперь я вижу, что господин прелат сделал хороший выбор.

– Да, я осторожен, господин нунций, – кивнул истинный хозяин замка, – а потому, прежде чем начать разговор, предлагаю выпить за нашу встречу.

Правой рукой он приподнял со стола бокал. В отблеске камина кроваво сверкнул рубин одетого на средний палец перстня. До странного похожий перстень оказался на среднем пальце и у пожилого прелата – а вот относительно молодой посланник Римского престола поднял бокал левой рукой. Дерптский епископ мгновенно насторожился, опустив левую руку за кресло. Господин нунций ощутил изменение в настроении хозяина замка, но далеко не сразу сообразил, что послужило тому причиной. После минуты напряженных размышлений он, наконец, с облегчением рассмеялся и, приглашающе подняв бокал, поправил волосы свободной рукой. На среднем пальце отразил каминное пламя овальный рубин, – в ответ епископ растянул губы в улыбке, облегченно вздохнул и тоже пригубил вино.

– Рад видеть вас в своем доме, братья мои. Простите, что не приглашаю вас к столу, но утро еще далеко. Думаю, до первых лучей мы успеем обсудить наши дела и приступим к трапезе уже с чистыми помыслами и одной только молитвой в душе. Что заставило вас проделать столь долгий путь в столь ненастное время?

– Беспокойство брат. Святой престол с тревогой смотрит на восток, на беспокойную границу христианских земель с язычниками и надеется найти здесь твердую опору, которая оградит истинную веру от нашествия диких чужеземцев, глухих к слову божьему и спасительному кресту. Барон фон Фурстенберг стар. Его сил не хватает, чтобы сохранить былую мощь Ливонского Ордена, – неторопливо начал излагать послание папский нунций. – Ордену нужен новый магистр.

– В минувшем году орденский конвент поставил в заместители магистра брата Готарда Кетлера, – любезно сообщил собеседникам дерптский епископ. – Он опытный и очень умелый воин. Он просто великолепен в бою. Воина лучше него нет во всей Ливонии. Скажу больше, братья. Рыцари ордена уже сейчас называют его великим магистром.

– А еще рыцаря Ивана, безродного ливонца, наподобие благородных дворян получившего образование в Кельне и звание рыцаря в двадцать лет, открыто называют его сыном, хотя брат Кетлер наравне со всеми давал Господу обед безбрачия и клятву сражаться за святой крест, пока руки его смогут держать меч, а глаза – видеть врага, – кротко дополнил характеристику будущего магистра пожилой прелат.

– Вы собираетесь его этим попрекать? – удивленно приподнял брови епископ. – Неужели вы не знаете, что посланники еретика Лютера открыто призывают рыцарей разрывать клятвы и брать себе жен? Что два рыцаря из каждых трех уже именно так и поступили? Что оставшиеся верными обетам братья поступают так только потому, что отсутствие жен позволяет им открыто предаваться разврату прямо в замках и монастырях, пьянствовать и утопать в роскоши? Боже упаси вас хоть одно слово произнести против этого рубаки, которому они еще готовы подчиняться! Иначе они просто откажутся именоваться воинами Господа и присвоят себе все орденские земли, до которых только смогут дотянуться! Вы помните маркграфа Альбрехта фон Гогенцоллерна Бранденбургского?

Еще бы его не помнить! Став великим магистром Тевтонского ордена, десятого апреля тысяча пятьсот двадцать пятого года этот рыцарь принял лютеранство и тут же поклялся в верности королю Польши Сигизмунду Старому, который признал его герцогом Пруссии с правом прямой или совместной передачи этой вотчины по наследству. Фактически, маркграф нагло украл у Господа целую армию, уничтожил многовековой Орден крестоносцев, просто-напросто присвоив его себе! Сейчас никто не мог поручиться за то, что новый магистр Ливонского Ордена не поступит точно так же – или сами рыцари, воодушевленные чьим-либо поступком или раздраженные новыми переменами, не начнут присягать датским, шведским или польским монархам.

– Судьба Ливонии висит на волоске, братья, – озвучил горькую истину дерптский епископ, – и если Господь не явит чудо, в ближайшие годы она перестанет существовать. Ересь отравляет души здешних рыцарей, рабов и горожан. Они отказываются платить церковную десятину, жгут католические храмы и хуже того – православные церкви, из-за чего печерский келарь вспомнил про невыплаченные за последние пятьдесят лет подати и требует их немедленно…

Тут хозяин замка спохватился, что сгоряча наговорил лишнего, оборвал свою речь и припал к кубку с вином.

– Однако в ваших землях сохраняется порядок, мой дорогой друг, – успокаивающе кивнул, сверкнув гладкой, блестящей лысиной прелат. – Никаких погромов, изгнания священников и обращения в еретическую веру за все годы вашего епископства не случалось ни разу.

– Близость русских земель и епископское войско в полтысячи мечей успокаивающе действует на самые невежественные умы, – отказался от комплимента хозяин замка. – Псковские язычники только и ждут повода, чтобы опять напасть на здешние хутора.

– Псковские и новгородские земли поразил мор, – с такой уверенностью сообщил нунций, словно только что приехал именно оттуда. – Сейчас они не способны к сопротивлению.

– Вы так говорите об этом, брат, как будто ожидаете от меня содействия лютеранам, пока у них есть шанс на удачу, – улыбнулся епископ.

– Все как раз наоборот, брат, – без тени смеха покачал головой нунций. – Святой престол ждет от крестоносцев Ливонского Ордена того, что они сдержат свои клятвы, возьмут в руки освященные в храмах мечи и двинутся на восток, освободив от язычества земли до нечестивого Новгорода, куда так стремятся все здешние купцы.

Дерптский епископ облизнул свои тонкие губы, задумчиво повел плечами, потом все тем же презрительным жестом приподнял колокольчик и коротко позвонил:

– Арни, будь любезен, принеси письмо московского царя.

Гости не видели, кому адресовалось это распоряжение, но вскоре под каменными потолками гулким эхом отозвались торопливые шаги, и подросток, приносивший вино, положил на стол длинный кнут, сплетенный из толстой воловьей кожи.

– Что это друг мой? – не понял папский посланник.

– Письмо, – кивнул дерптский епископ. – Четыре года назад, когда по наущению лютеранских посланцев заблудшие рабы Господа нашего Иисуса Христа начали жечь католические соборы и церкви русских язычников, келарь Псково-Печерского монастыря потребовал недоимки, не выплаченные за последние пятьдесят лет. Великий магистр Фурстенберг, о сих долгах ранее не вспоминавший, отправил тогда русскому царю Ивану послание, в котором просил о встрече, дабы взаимные претензии обсудить. В ответ царь прислал этот кнут. Чтобы помнил наш магистр, чем ему грозит непослушание, и о повинностях своих с равным себе разговаривал, а к правителям московским не лез.

– Великий Господь, – перекрестился нунций, – какая дикость!

– В прошлом году, – невозмутимо продолжил хозяин замка, – датский король, воевавший с русскими два года за финские земли, поехал в Москву заключать мир. В Новгороде его остановила грамота Посольского приказа, указывающая, что царю о пустяках с вождями мелких племен говорить недосуг, и чтобы о прекращении войны он договаривался с местными русскими купцами. Король Фредерик после такого позора лютую обиду на магистра Фурстенберга затаил, поскольку тот посредничество в переговорах обещал, обещал, но слова своего не выполнил.

Епископ тяжело вздохнул и продолжил:

– Я понимаю, братья, в Риме, у ватиканского Святого престола кажется, что именно там и находится центр земли, что именно там простерта длань Господа, а все вокруг мелко и несущественно. Но мы живем здесь, под самым боком у чудовища, способного в любой миг проснуться и подняться на ноги. В самые лучшие времена своей истории Ливонский Орден мог выставить на поле не более тысячи рыцарей и десяти-пятнадцати тысяч кнехтов. А царь Иван шутя кинул на Казань сто пятьдесят тысяч воинов кованой конницы, не переставая беспокоить литовские границы, воевать с Данией и держать заставы против Крымского хана. Ливония существует такой, как вы ее видите, только потому, что про нее забыли. Только потому, что мы время от времени платим подати и никогда не трогаем русских границ. Ливонскому Ордену никогда не удастся прорваться до Новгорода даже через пустынные северные земли, а если и удастся – он не сможет его удержать. Достаточно Москве просто посмотреть в эту сторону, и Орден просто прекратит свое существование. Особенно теперь, когда для этого достаточно легкого толчка.

– Святой престол понимает ваши трудности, епископ, – довольно сухим тоном остановил эмоциональную тираду папский нунций. – Но он ждет от крестоносцев Ордена подвига, в котором они клялись Господу, вступая в братство. Они должны взять Новгород хотя бы на один день, и после этого Бог простит их, даже если они сами сложат свои знамена под ноги языческому царю и отдадут ему свои мечи.

– Это поход столь важен, что ради него можно пожертвовать последним христовым орденом? – удивился хозяин замка. – Даже если у него нет никаких шансов на успех?

– Этот год оказался крайне неудачным для Московии, брат, – нунций взял кубок в руки и откинулся на спинку кресла. – Летом во Пскове и Новгороде прошел мор. Очень страшный пор, полностью опустошивший их города. Мор добрался до Старой Руссы, и сейчас этот город слаб. Порхов разорен литовским набегом, Остров и Опочка осаждены.

Посланник Ватикана настолько правильно и уверенно произносил названия русских городов, что епископ понял: его гость знает о положении здешних дел куда больше, чем можно было подумать.

– Дорога на Новгород чиста, брат, – подвел итог мужчина, поправив ремешок в волосах. – Христову воинству достаточно сесть на коней и пройти по ней отсюда и до языческого логова.

– Из Москвы сюда не придет ни один воин, – добавил от себя пожилой прелат. – Мор, унесший столько нечестивых душ в Новгороде и Пскове забрался в самое сердце дикарской страны и поразил царя Ивана. Вот уже больше двух недель он лежит не вставая. Правда, он приказал казнить приехавшего из Италии опытного врача, но это все равно не успеет ничему помешать. Король Сигизмунд отослал тамошним боярам письма, обещая по праву кровного родства сесть на престол и призывает приносить себе клятву на верность, Иван с ложа болезненного требует присягнуть своему малолетнему сыну, бояре Шуйские кричат о выборе нового царя, себя на трон пророча. Нет сейчас в Москве никакого государства, брат. Разброд там боярский. Никто в северные земли Новгороду помогать не придет. В самом же Новгороде князь Галонин в сторону Литвы смотрит, бояре Кропоткин и Селечин, сам посадник согласны литовскую руку принять. Многие готовы вместо Москвы нас в городские стены запустить.

Дертпский епископ промолчал. Он прекрасно понимал, какого кропотливого труда стоило подготовить и свести воедино такое огромное количество кажущихся случайностей, и теперь неожиданный фанатизм вернувшегося из Кельна сына магистра Кетлера уже не казался ему странным. Орден был подготовлен к последнему, самоубийственному, но неотвратимому удару на восток, перед крестоносцами расчищена дорога, заблаговременно устранены все препятствия, все ловушки, вытравлены враги и недоброжелатели. Достаточно просто дать шпоры коню…

Но почему сидящий перед ним прелат, личный духовник польского короля Сигизмунда не укажет дорогу на Новгород могучим полкам польско-литовского королевства? Почему туда посылают изрядно ослабевший за последние десятилетия Ливонский Орден?

– У кавалера Ивана слишком мало опыта, – покачал головой епископ. – Он готовил кампанию все лето и собрал сильное войско, но не рассчитал времени и попал под дожди. Дороги размокли, стали непроходимы. Он больше месяца простоял у Матайгузы. Рыцари от скуки, холода и плохой еды начали уходить, собранные на наемников деньги кончились и, они повернули назад. Я так думаю, что сейчас отряды из Вильмы и Пайды подходят к своим домам, а три сотни немецких пехотинцев ждут кораблей в порту Гапсоля.

– Ландскнехтов нужно вернуть, – непререкаемым тоном сообщил нунций и уверенно выложил на стол тихо звякнувший мешочек. Епископ подтянул мешочек к себе, задумчиво взвесил в руке.

– Золото, – сообщил мужчина. – Всех наемников нужно вернуть. Пусть дойдут до Новгорода, а там поступают как хотят.

– Опять Новгород, – покачал головой хозяин. – Вот уж не думал, что этот город так хорошо знают в Ватикане.

– К сожалению, Святой престол знает этот город слишком хорошо, – ледяным тоном отрезал нунций. – И сейчас, брат, вам предстоит узнать тайну, которая или возвеличит вас над всеми так, как вы не можете даже представить в своих помыслах, или сотрет в порошок, ибо смертные не имеют права на существование, заподозри они хоть на миг о возможности такого позора. Человек, узнавший об этой тайне, должен быть немедленно умерщвлен, тело его сожжено, череп растерт в порошок, а все вместе взятое развеяно над полем и немедленно перекопано с землей.

Епископ поверил угрозе. Он знал, что у Святого престола очень длинные руки, хорошая память, а такой пустяк, как человеческие жизни, его никогда не останавливал.

– В тысяча двести тридцать девятом году от Рождества Христова, – тихим голосом начал свое повествование папский посланник, – когда монгольский хан Батый позвал к себе на службу новгородского князя Александра, то тот в благодарность за службу потребовал освободить от сарацинских язычников Святой город. Батый выполнил просьбу и послал в Палестину два тумена своих воинов во главе с безбожным ханом Хулагу. Очень быстро татары осквернили Иерусалим своим присутствием, и в доказательство исполнения обещанного Батый передал князю крышку Гроба Господня, присланную ему Хулагой. Доблестные христовы воины изгнали татар из Святого города, но крышка Гроба… Она так и осталась в Новгороде, куда ее отправил князь Александр.

– Так вот оно что… – пробормотал изумленный епископ.

– Вы должны пойти в поход вместе с сыном Кетлера, брат мой, – сообщил нунций хозяину замка, – войти в Новгород, увезти оттуда священную реликвию, и сжечь все летописи, все книги, все записи, все грамоты: сжечь все, на чем язычники могли оставить запись о своем причастии к святой реликвии. И сделать это так, чтобы никто из рыцарей не понял истинного смысла ваших поступков.

Папский посланник не спрашивал согласия епископа – после того, как тот узнал тайну, у него не оставалось больше никакого пути, кроме подчинения.

– Верните реликвию, брат мой, – мужчина перевел взгляд на светлеющее окно. – Верните, и вы сможете сами привезти ее в Рим.

Это было существенным обещанием. После изгнания крестоносцев из Палестины в руках Святой Церкви не осталось ни единой реликвии, воссоединяющей ее с произошедшим тысячу пятьсот двадцать лет назад чудом. Все попало в руки язычников и сарацин, все оказалось в их власти. И понятно, что человек, торжественно доставивший к Ватиканскому престолу крышку Его Гроба, уже никогда не окажется простым епископом в далеком северном краю. Он станет силой, куда большей, нежели любой из кардиналов, его мнение будет сравнимо с мнением его святейшества, любые его желания – законом.

Нунций дал возможность дерптскому епископу в полной мере осознать щедрость полученного предложения, и еще раз повторил:

– Вы доставите ее сами. Я обещаю.

– Хорошо, – кивнул епископ. – Я верну реликвию. Господом клянусь.

Мужчина удовлетворенно кивнул и поднялся из-за стола, накидывая на голову капюшон:

– Светает. Мне лучше уйти до того, как кто-либо узнает о нашей встрече, брат. А вы, дорогой прелат, можете остаться.

– Нет-нет, я с вами, – засуетился старик. – Я вообще должен быть в Могилеве. Все знают, что я в Могилеве. Все в этом совершенно уверены.

Разумеется, хозяин замка не стал удерживать гостей. После того, как они ушли, сопровождаемые невозмутимым привратником, дерптский епископ отошел к окну и еще раз припомнил весь разговор от первого и до последнего слова. Усмехнулся, вспомнив намеки на звание Великого магистра: они хотели предложить ему звание магистра! В обмен на крышку Гроба Господня – титул магистра умирающего ордена! Затем, правда, предложения стали куда более серьезными…

Разумеется, выдавать подобную тайну польско-литовскому королю нельзя. Если поляк получит подобную реликвию в свои руки – это не он поедет с нею в Рим, а Рим приедет к нему. Святой престол станет ручной собачонкой славянского, полуязыческого княжества. Разумеется, подобное недопустимо. А вот Орден, который принесет эту величайшую драгоценность хозяину и тут же издохнет у его ног – совсем другое дело. Здесь обмана случиться не может. Вот только странно, что Ватикан так долго медлил с возвращением реликвии…

И вот тут служитель Господа вспомнил про страшное побоище тысяча двести сорок второго года. Он вспомнил, как первый и последний раз в своей истории Орден начал войну с новгородцами, стремясь захватить их город. Поначалу компания шла по правилам: крестоносцы, обеспечивая тылы, взяли Изборск, и Копорье, нашлись бояре, открывшие перед ними ворота неприступного Пскова. Войска начали выдвигаться к ближним к Новгороду крепостям. Однако тут из монгольских степей примчался князь Александр. Он разорил тылы немецких армий, вернул себе захваченные рыцарями города, перекрыл дороги. В таких условиях Орден обязан был отступить, отложить планы на более благоприятное время – но воины Господа поступили точно наоборот. Они собрались в единый кулак и пошли на Новгород – пошли, не смотря на то, что не имели прикрытых тылов, подкреплений, подвоза еды и фуража. Пошли на явную смерть – и погибли.

Теперь епископ понимал: у них просто не было выбора. Они были обязаны войти в Новгород и вернуть реликвию или умереть. Тогдашние рыцари еще умели соблюдать взятые на себя обеты…

Тогда, три века назад, Святой престол использовал первую же возможность, чтобы вернуть крышку Гроба. Не удалось. Три столетия Орден копил силу для выполнения своей миссии – но Польское и Литовское княжества постоянно грызли возникшее на берегах Балтийского моря государство, пока не растерзали его в клочья. По иронии судьбы первым рухнул более могучий Тевтонский Орден, но и Ливонскому явно оставалось существовать считанные десятилетия. Готард Кетлер хороший воин, не политик, способен соблюдать данные клятвы, любим рыцарями. Пожалуй, пока он будет носить титул верховного магистра, Орден еще продержится. Но люди смертны… Сейчас, в эти самые дни Святой престол использует последний шанс на возвращение реликвии – и другого уже не появится.

– Я могу стать равным самому Папе, – вслух произнес епископ, – и тогда возможности мои в служении станут огромны.

В пустом зале его слова отдались многократным эхом, но никакого ответа не последовало. Тогда епископ вернулся к столу, взмахнул рукой – опрокинутый краем рукава колокольчик с коротким придушенным звяканьем свалился набок. Дверь немедленно распахнулась, внутрь заскочил служка и почтительно поклонился в ожидании распоряжений.

– Рыцарский завтрак, – бросил ему господин.

Мальчик исчез, а епископ неторопливо обошел стол и сел лицом к окну.

На улице постепенно светлело. Просто светлело – небо над епископством застилала однообразная белесая пелена, к вечеру становившаяся темной и непрозрачной; к полудню ярко-белой, а с утра зачастую густой и непрозрачной. Местные сервы называли эту дымку туманом, хотя, по мнению епископа, туман над Дерптом стоял всегда. Просто иногда он становился более прозрачным, а иногда – густым, как вуаль новобрачной принцессы.

Зашелестела открывающаяся дверь. Служка бесшумно подкрался к столу, поставил перед господином поднос с пшеничными сухарями, бокал вина. Замер, прижав поднос к груди. Епископ легким движением кисти указал на стол, потом пренебрежительно взмахнул. Мальчик с облегчением подхватил колокольчик и торопливо убежал: на него сегодня более никаких обязанностей не налагалось.

Господин епископ подобрал сухарик, обмакнул его в кислое рейнское вино и положил к себе в рот, тщательно прожевав. Улыбнулся.

Сухой хлеб и дешевое кислое вино, сохранившееся в подвалах с неудачных лет, оставались основным воспоминанием его детства. Хозяин епископского замка родился в деревне Овелгон, на берегах полноводного Везера, немногим ниже Бремена по течению, в семье малоземельного дворянина. Гренки в вине, получившие в народе прозвище «лакомство нищего рыцаря» были в семье основной пищей на протяжении долгих лет. Нынешний глава епископства хорошо помнил, как давясь пахучим, плохо размокшим хлебом, он клялся себе, что когда вырастет, будет есть только запеченных в тесте перепелов и жирных гусей, которых на городском рынке столь придирчиво выбирали судейские кухарки и жены мастеровых. Клялся – и не верил в возможность достижения подобного богатства. Ведь он родился вторым, и все поместье по закону наследовал только старший сын, Густав. Второму дворянскому сыну по обычаю следовало отдать себя Церкви.

Будущий дерптксий епископ отдал себя служению целиком и полностью, угадывая не только явные, но и скрытые пожелания учителей и вышестоящих священников, никогда не морщился, получая странные на первый взгляд поручения, не жалел ни себя, ни отданных под его руку послушников. Теперь он радовался, что не остался ютиться на отцовской земле, где бедный Густав наверняка по-прежнему питается только размоченном в вине хлебом, и только в большие праздники позволяет себе кружку молока. Что касается его самого – то получив возможность съедать на завтрак хоть целого теленка, епископ дерптский утратил к чревоугодию всякий интерес. Наоборот: теперь он предпочитал, как и в детстве, начинать день с гренок, замоченных в кислом вине, и лишь перед торжественными богослужениями согревал горло кружкой горячего молока.

Хозяин замка вновь усмехнулся, вспомнив, что слухи о его аскетизме достигли не только императора Священной Римской империи, но и Святого престола. Знали бы они, что вместо вина он нередко использует куда более питательный напиток…

Дневной свет, постепенно просочившись через окна в пустынный зал, окончательно разогнал тени, и в стене за камином стала видна узкая дверь. Промакнув губы кружевным платком, епископ поднялся, подошел к очагу, снял с каминной полки один из приготовленных там факелов, зажег его и уверенно толкнул собранную из деревянных брусков створку.

Крутая каменная лестница плотно обвивала камин – точнее, каменный фундамент камина. Три десятка ступеней, и хозяин замка ступил в расположенное под залом помещение, кажущееся ослепительно-белым из-за множества смотрящих со всех сторон черепов.

Три с половиной века назад, в тысяча двести двадцать четвертом году, когда доблестные христианские воины взяли Дерпт, носивший тогда нечестивое имя Юрьев, они вырезали все население города и соседних деревень от глубокого старика и до новорожденного младенца. В те дни у крестоносцев, принесших на эту дикую землю истинную веру и европейскую цивилизацию, черепов имелось в избытке. Крепкими костяными кирпичиками новые властители мостили полы и стены подвалов, дно каналов и оросительных проток, засыпали их в вечно жидкие колеи дорог. Черепа тупоголовых эстов, ливов и прочих славян оказались воистину непрошибаемы, век за веком крепко удерживая на себе стены немецких замков, католических костелов и крепостных валов.

Вот и сейчас на повелителя западных берегов Чудского озера смотрели черные глазницы выбеленных временем целехоньких черепов – смотрели со всех сторон, смотрели из-под ног, смотрели из небольшого очага и из узких, уходящих наверх продыхов. Каждым своим шагом дерптский епископ попирал нечестивых язычников, посмевших родиться на землях, предназначенных Германии свыше.

Помимо очага, в помещении имелось еще две железных жаровни, одна из которых стояла рядом с грубо сколоченным столом, а вторая – у подножия кресла святого Иллариона, отличающегося от обычного только торчащими из спинки, сиденья и подлокотников множеством кованых гвоздей, да колодками для ног внизу.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4